В.И. Вернадский - В.В. Водолазову

1888 г.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

РЕЛИГИИ МИРА

ЭТНОНИМЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Письмо В.И. Вернадского - В. В. Водовозову *

[О роли народных масс]

Мюнхен

[18]88.Х.22

Вернадский Владимир Иванович.

Дорогой Вася,

Твое письмо застало меня в Англии, где я пробыл около ме­сяца, пробыл несколько дней в Лондоне и затем побывал в ок­рестностях Бристоля и в северном Уэльсе. Мне не хочется теперь возражать тебе на твое мнение о Германии, но я не вижу ни малейшей надобности смягчать свое. Мне не хочется много воз­ражать на него, п[отому] ч[то] недавно писал о Германии, а т[ак] к[ак] хвалить ее я не могу, то боюсь очень, чтобы не вышло из меня нечто вроде немцофоба – а быть «фобом» какой бы то ни было народности я отнюдь не желаю. Мне хочется на­метить по поводу одного явления, которое я очень считаю важ­ным. Мне кажется, не совсем правильно оценивается культур­ность, образованность известной нации и на основании этого делается целый ряд выводов; мне хочется изложить тебе этот вопрос возможно ясно и глубоко [пребывание мое в Германии, кажется, выразилось в том, что я стал изъясняться еще туман­нее, и – к моему крайнему недоумению – я иногда говорил с Сергеем** и К° в Л[ондоне] так, что они не могли меня понять]***, и, с другой стороны, разъяснить одно твое относи­тельно меня замечание, п[отому] ч[то] я думаю, что ты меня не так понял, как я того хотел.

Я думаю, что народная, массовая жизнь представляет из себя нечто особенное, сильное, могучее. Масса народная обладает известной возможностью вырабатывать известные знания, пони­мать явления – она, как целое и живое, обладает своей сильной и чудной поэзией, своими законами, обычаями и своими знания­ми; я думаю, что она обладает и еще одним качеством, – что она дает счастье отдельным лицам, которые живут с ней неразрывно. Я не могу точно определить и даже хорошо объяснить себе, по­чему достигается этим счастье, почему несомненно является и чувство связи и какое-то сознание цели у людей, которые более или менее вполне проникаются народной, массовой жизнью. Я вовсе не поклонник ни идиллических теорий первобытного счастья, золотой жизни диких народов, и я вовсе не вижу надоб­ности во всем и всюду идеализировать крестьянина и не считаю, что вся «правда» б[олее] или менее известна крестьянской массе; но я сознаю, что возможна цельная, глубокая жизнь в крестьян­стве, я сознаю, что в народных массах бессознательно идет рабо­та, благодаря которой вырабатывается что-то новое, что-то такое, для чего и стоит жить и что приведет к неведомым, неизвестным результатам. Самое важное и самое глубокое, что есть в этой выработке новых идеалов народными массами – это то, что идеал вырабатывается жизнью.

Как долго идет и шла такая работа – я не знаю; я еще не понимаю и, каким образом она происходит, но для меня несомненно, что она происходит совокупной работой отдельных единиц. И вот этой работой вырабатываются формы поэзии, такой несравнимой, чудной; вот этой работой достигается известное общественное знание, выражающееся в иных законах, в иных обычаях, в, иных идеалах; вырабатывается понятие красо­ты и многие другие, которые и нами принимаются...

И в самом деле, на чем основано наше убеждение, что есть только один путь познания? Отчего мы можем узнавать только путем тех логических попыток, которые делаются отдельными людьми и которые поправляются другими людьми? Если мы вду­маемся в это, то увидим, что у нас нет никаких данных для этого или все эти данные вроде circulus vitiosus'a [порочного круга].

То, что выработано народною жизнью, несомненно, является сильным, прекрасным, могучим и в то же время является таким властным, что я не чувствую себя в силах освободиться от этого, и даже является таким сросшимся со всём существом моим, что я не чувствую желания сбросить эти оковы – мне, даже кажется иногда, что это массовое познанное является остовом всего моего ума и что я могу только добиваться чего-нибудь, когда исхожу и опираюсь на это массами познанное. Я вижу, с другой стороны, что счастье может даваться живущим в массовой мысли. Я не вижу нигде опоры, на которую можно было бы опереться – я не вижу ни в чем преграды сомнению и вследствие этого же сомнения – сомнения и в самом способе познания и сомневания – принужден ухватиться за этот способ познания, сила ко­торого представляется мне великой. Велика она и тем, что вся жизнь является при этом средством познания...

Я вижу, как из работы отдельных лиц, опирающихся и исхо­дящих постоянно ии познанного массами, выработалось огромное, подавляющее здание науки; я вижу, как неутолимо идет работа в нем – работа ощупью, работа почти всегда наугад и как из нестройных, беспорядочных попыток отдельных лиц мало по малу, годами и столетиями вырабатывается нечто более стройное и более упорядоченное. Но в этой работе научной является форма той же массовой работы, только более односторонней и потому менее сильной, менее результативной.

Задача вся состоит в том, чтобы и эта работа вошла в общую массовую жизнь, чтобы масса поднялась до этой работы и влила сама в нее то, чего недостает в ней. И как явилась прекрасной ее поэзия, как явилась чудной ее музыка и как явились высоко гармоничными те или иные мысли, идеалы, стремления из массовой жизни – так, я думаю, должна явиться могучим и новым и наука, знание, вошедшее в массы и их до себя поднявшего.

Те или иные формы, которые мы придаем нашим стремлени­ям, – стремления ли братства, как в нашем кружке*4, или заме­чаемое теперь во всех, кажется, странах усиление значения, при­даваемого семье, общей собственности земли или деревенской жизни, реформе религии, – это частные стремления к одному и тому же, это слабые, неуклюжие проявления той же идеи. То, что в бессознательной форме зажглось в нас, зажглось в то же время и в массе людей – оно выразилось в разных формах, оно проявилось с различной силой – но оно явилось, оно живет и оно даст результаты. Неважно, если в одном, другом месте оно по­гибнет, не страшно, если перед тяжестью жизни не привьется и низложится идея, исстрадаются люди. Сила идеи именно в том, что даже когда те, которые первые принялись за нее, или падут в своей слабости, она зарождается без их ведома в других людях и несется дальше, и поднимает массы, и сама рас­тет, изменяется. А идея всегда прекрасна и отчего, почему она так красива и так бесформенна?

Мне иногда кажется, что эта массовая жизнь есть какой-то отголосок космических сил, которые – мы видим – всюду дейст­вуют и что, если бы мы смогли применить сюда обычные нам логические методы, мы могли бы разбить эту жизнь на извест­ные рамки, на известные частички, которые оказались бы свя­занными с более широкими и более общими явлениями, мы [с]могли бы найти «законы этой жизни и «формулы» ее раз­вития...

Но ясно одно – если у тебя Сомнение касается всего и ни перед чем не останавливается – оно заставит тебя сомневаться и в обычных путях познания, оно не оставит ничего доказанным и заставит тебя желать узнать. А узнать ты можешь не одним способом; узнать ты можешь не только одним путем «научного» анализа и. т. п. методов, «узнать» – ты так не можешь, если бы ты [даже] трудился дни и ночи, и если бы твой ум и фантазия обладали самой великой силой и мощью. Ты должен «узнавать» всеми средствами – и вот тебе способ познания, где вся жизнь твоя, весь ее уклад является средством того же познания, где достигается какая-то особая, какая-то новая гармоничность, пра­вильность – и этой гармоничностью, несомненно, тоже достига­ется знание».

Ты видишь, следовательно, мой милый друг, что я вовсе но являюсь человеком, не сознающим значение масс в общей жизни человечества. И если я все-таки говорю, что в истории достига­ется более отдельными «личностями» – если я ставлю очень вы­соко значение «личности» в исторических событиях, то это вовсе не потому, чтобы я преуменьшал значение масс в «делании исто­рии».

Я думаю, что это тоже вопрос о свободе воли, только на дру­гой подкладке. И как, чтобы нам понимать друг друга хорошень­ко – надо быть одного понимания «свободы воли», так точно и здесь. Очевидно, говоря о значении личности – я не говорю, что­бы личность могла действовать вне зависимости [от] места, вре­мени, людей – я не могу говорить о «свободном» действии лич­ности. Но я не вижу и не понимаю, почему работа массовой жизни не может и не должна выражаться особенно ярко и со­знательно в отдельных личностях? Почему в отдельных личностях не могут развиваться особенно сильно и другие стремления, ко­торые являются результатом сложного процесса того же познания (т. е. жизни) массы, но в то же время – так односторонне сильно развитые – [не могут] являться противником самых яс­ных логических следствий массовой работы? И отчего иепремеино явится «массовое», непосредственное делание отдельных истори­ческих событий, когда «исторические события» являются столь же мелкими углублениями в массовой жизни, как и отдельные личности? Обо всем этом,  однако,  напишу в  другой раз*5 – а теперь и так написал очень много.

О культурности также не докончил и даже не напал – а все неуменье справляться с мыслями и упорядочивать их.

Всего, всего тебе лучшего, мой милый друг. Все думаю, что в первый же год моего приезда в Россию приеду к тебе и тогда мы поговорим. А пока – пиши побольше, а то очень и очень ко­ротки твои письма.

Работа моя идет очень порядочно.

Всего, всего тебе лучшего.

Твой Владимир.

Архив АН СССР, ф. 518, он. 3, д. 1949. Автограф.

Вернадский. Философские мысли натуралиста. М. Наука, 1988 г. 520 с. ISBN 5-02-003325-1, стр. 397 – 401. OCR в Word – Врачев В.Г.

Примечания:

* Василий Васильевич Водовозов (1864 – 1933) учился вместе с В. И. Вернадским в Петербургском университете. Здесь состоялось их зна­комство, вскоре переросшее в тесную дружбу.

В. В Водовозов принимал довольно активное участие в оппозиционном двшкении студенчества Петербургского университета, сочувствовал народ­ничеству и распространял революционную литературу. Впоследствии со­трудничал в демократической печати, являлся видным деятелем партии трудовиков. Не будучи марксистом, Водовояов занимал правильную пози­цию по некоторым политическим вопросам на различных этапах револю­ционной борьбы в России. Так, он выступил с разоблачениями соглашатель­ской тактики кадетов в первой русской революции, резко критиковал в 1917 г. Временное правительство за отказ опубликовать заключенные ца­ризмом тайпые договоры с империалистическими державами.

В начале 1887 г. В. В. Водовозов был арестован и находился иод след­ствием, а затем по приговору суда был сослан на несколько лет в Архан­гельскую губернию. Возможно, по этой причине письмо В. И. Вернадского адресату отправлено но было.

** Ольденбург Сергей Федорович (1863 – 1934) – выдающийся советский востоковед и общественный деятель, с 1904 по 1929 гг. Непременный сек­ретарь Академии наук. Друг В. И. Вернадского со времени совместной учебы в Петербургском университете.

*** Ваятые в квадратные скобки слова в тексте зачеркнуты. – Ред *.

*4 Автор имеет в виду создавшийся в студенческие годы на почве дру­жеских связей молодых людей узкий кружок, получивший название «Братства». Из числа его членов вышли впоследствии видные ученые и об­щественные деятели; кроме В. И. Вернадского – С.Ф. Одьдеибург, Л.Н. Краснов, Н.Г. Ушииский, П.А. Земятченский, И.М. Гревс, Д.И. Ша­ховской и др. «Братство» продолжало некоторое время существовать и пос­ле окопчания его участниками Петербургского университета. Дружеские связи между ними сохранились на всю жизнь. На собраниях кружка в не­принужденной обстановке обсуждались волновавшие молодежь того време­ни научные философские, социальные, этические проблемы.

*5 В архиве В. И. Вернадского упомянутое письмо не обнаружено, – Ред.

Здесь читайте:

Вернадский Владимир Иванович (1863-1945), российский естествоиспытатель.

Водовозов Василий Васильевич (1864-1933), русский публицист, юрист и экономист.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ