|
Трофимова Екатерина Федотовна родилась в 1919 г. в д. Новопестери
Кемеровской области. Живет в г. Белово. Рассказ записала Корнева Ксения в
феврале 2000 г.
Отец - Федот Петрович 1890 г. рождения и мать - Анна Ефимовна 1893 г.
рождения имели четыре сына и три дочери. У меня у самой - только трое: Людмила
1939 г., Александр 1943 г., и Галина 1945 г. рождения.
Коллективизация в нашей семье связывается с людским горем. Единственные детские
воспоминания о ней - это голод и смерть. Я видела, что родители не знали, как
нас прокормить, как выжить.
В нашей деревне были бедняки. К ним относились с презрением и сожалением за то,
что они мало трудились на земле. Зажиточные крестьяне всегда давали возможность
заработать этой голытьбе. Но зато, когда началась коллективизация, бедняки
радовались, что можно поживиться.
Под председательством секретаря партячейки или присланных комиссаров в наших
деревнях создавались комитеты бедноты. Раскулачивали подворно. Насильно отбирали
нажитое: скот, землю, инвентарь, зерно. Забирали всё до последней рубашки.
Высылали в необжитые места, разрешали брать только верхнюю одежду и провиант на
одни-двое суток. Всё это складывали на подводу, которую выделяли на 10 семей.
Лошадь была, как правило, самая старая кляча. Сведений о выселенных почти не
поступало. Ходили только слухи о том, что их бросили на произвол судьбы.
В деревне стоял стон. Это было сплошное горе! А что ещё такая власть могла
выдумать?! Вот только зачем всё это надо было делать? Не пойму до сих пор.
Ведь до коллективизации большинство деревень были крепкими. В них жили
зажиточные хозяева, которые кормили и себя и горожан. Да и на голытьбу продуктов
хватало. После коллективизации в деревне царила нужда, голод и смерть. Иначе и
быть не могло! Ведь всё стало ничьим, то есть общим. Скот на коллективных
подворьях подыхал. А ведь когда завлекали в ихний колхоз, обещали счастливую
жизнь. Где она?
Со стороны крестьян были самые жесткие формы протеста: уничтожали имущество
(лучше сжечь, чем достанется босякам), прятали его, резали скот, сжигали
постройки, уничтожали зерно, уходили в лес, создавали отряды по борьбе с
раскулачиванием, коллективно уходили на новые поселения. Тогда об этом в деревне
много говорилось. Со своей стороны власти присылали карательные отряды,
расстреливали кулаков и подкулачников, громили кулацкие банды, присылали новых
председателей и комиссаров.
Председателями колхозов назначали, как правило, из самых бедных. Он со своим-то
хозяйством не мог справиться, а ему доверяли целую деревню. Могли прислать из
города, "25-тысясников". А что эти-то в земле понимали? У нас говорили, что
руководителями ставили тех, кто никогда как следует не работал и не знал, как
это делается. Они всё ждали светлого будущего, звали и нас туда. Но оно
почему-то не приходило. Люди их люто ненавидели, так как те в колхоз загоняли
силой. И силой заставляли в нем работать, как волов, неизвестно за что,
неизвестно на кого.
До колхозов мы тоже не в одиночку жили. У нас была община. Мы регулярно
собирались на сходы. Были и деревенские съезды. На них решались наши
хозяйственные вопросы, обсуждались и вопросы сдачи государству наших излишков.
До революции Россия была в состоянии прокормить себя. Она кормила и Европу. Куда
это потом делось?
У нас в деревне до коллективизации было изобилие всего. Мясо мы ели и отварное,
и жаренное и вяляное. В нормальном хозяйстве на зиму забивалось 8-10 туш скота.
Рыба - любая. Блины - с икрой. Масло хранилось в бочках. К продуктам относились
бережно. Каждое крепкое хозяйство кормило 10-20 человек бедноты (батраков).
Люди много работали и соответственно работе и ели. Одежды хватало всем. Работали
с утра до вечера. Но умели и веселиться. Праздники праздновали только
православные: Рождество Христово, Великий Пост, Маслянница, Пасха, Покров День,
Красная Борозда и др. В эти дни люди веселились, мужики много пили. Но они пили
только по праздникам. Считалось великим грехом выпить во время страды. Далеко
неправильное суждение Ленина о том, что "радость на селе в питии". Это после
разгрома деревни стали пить. Но пили не с радости, как у нас было раньше, а с
горя.
После коллективизации работа стала не в радость. Какая же может быть радость от
работы, когда её заставляли делать насильно?! Всё стало ничьим, а, значит, и
никому не нужным. Наступил голод, уныние и разруха. На трудодни можно было
прожить только до зимы. А там наступал голод. Мне кажеться, что за период с 1922
по 1939 гг. от тотального, страшного голода в деревне умерло людей больше, чем
на фронтах гражданской и Великой Отечественной войн. Нищета в колхозе была хуже
татарского ига. Худшего - уже и быть не могло.
Из века в век люди жили по принципу: "Заработал - получи!". А здесь стало:
"Заработал, а получать - нету!". Всё сдавалось государству до последнего
зёрнышка. Говорили, что, мол, надо кормить города. А мы что, разве их раньше не
кормили?
Чтобы выжить люди, конечно, стали растаскивать колхозное добро. И воровством это
среди простых тружеников не считалось. А ведь до колхозов мы в деревне не знали,
что такое воровство. Дома на замки не закрывались. Все люди были набожными,
сердобольными. Голодного всегда, бывало, накормят. Считалось большим грехом не
дать подаяние нищему. Скупых и жадных презирали. Никаких воров у нас сроду не
было.
Да, это правда, что колхозники мечтали о роспуске колхозов. Но свою мечту они не
высказывали. Были люди, которых власть забрала как врагов народа. Ими
становились люди, которые что-то сказали лишнее или "расхитители колхозного
имущества". То есть, те, кто принес с поля колоски или охапку сена. Зато в
героях ходили те, кто на таких людей доносил. Я сама отсидела в лагерях 10 лет…
Мы спасались личным хозяйством. Но на него были сильные ограничения. До 1945 г.,
например, колхознику нельзя было держать лошадь. Почти всё, что получали в своем
хозяйстве, сдавали государству безвозмездно в виде налогов. В деревне мы
оставались потому, что выехать было нельзя. У нас не было паспортов.
Государству, наверное, нужна была дешевая рабочая сила, не имеющая возможности
свободного передвижения.
Лучше всех в колхозе жили активисты, то есть те люди, которые поддерживали
колхозный строй.
Деревня была неграмотной. Хорошо, если на всю деревню один грамотей находился,
который умел читать и писать. В 1939 г. у нас образовался кружок ликбеза
(ликвидации безграмотности), открылась изба-читальня. Учителей тогда присылали
только в самые крупные деревни. Колхозники отдавали детей в школы неохотно. В
хозяйстве нужны были лишние руки.
Но к учителю, как и священнику, в деревне относились с большим уважением и
почетом. К священнику шли советоваться, с его помощью заключали мировую при
ссорах. Раньше у нас была церковь. Но её закрыли. На верующих начались гонения.
Появилась новая религия - атеизм, то есть, безверие, безбожие.
Это был один из самых страшных периодов в нашей истории! Люди потеряли не только
веру, но они потеряли и себя.
Кого винить в гибели деревни? Лично я виню в этом существующий строй,
существующую власть! Пока земля не будет в личной собственности, порядка не
будет.
В годы реформ жизнь изменилась к худшему.
Сейчас нам живется также плохо, как после коллективизации.
Печатается по кн.: Л.Н. Лопатин, Н.Л. Лопатина.
Коллективизация как
национальная катастрофа. Воспоминания её очевидцев и архивные документы.
Москва, 2001 г. (Использована электронная версия с адреса
http://www.auditorium.ru/books/477/index.html)
Здесь читайте:
Россия в XX веке
(хронологическая таблица)
Коллективизация
(подборка документов).
|