|
|
Кухта Алексей Дмитриевич родился в 1929 г. в д. Кайлыцк Тайгинского района
Кемеровской области. Живет в г.Тайге. Рассказ записал внук Кухта
Мать - Анастасия Дмитриевна (1906 г.), отец Дмитрий Филиппович (1904 г.)
имели 6 детей: три сына и три дочери: Мария - 1922 г. р., Валентина 1923 г.р.,
Анна - 1925 г. р., Иван - 1927 г.р., Алексей 1929 г. р., Василий - 1931 г.р.,
Антон - 1933 г.р. В собственной семье имею сына Сергея - 1957 г.р.
Мой отец организовывал колхоз "Новый быт". Своих собственных детских впечатлений
о том времени у меня не осталось. Но родители говорили, что в колхоз идти они не
хотели, так как были зажиточными. Просто отец был грамотным, и его уполномочили
заниматься колхозом. Бедные шли в колхоз охотно, но большинство в деревне были
середняками. Эти и были против. Бедняками в деревне считали тех, кто работать не
хотел, кто должным образом не занимался своим хозяйством. Это были пьяницы. К
беднякам относились как к тунеядцам.
До колхоза у нас было 12 единоличных дворов. Еды кому хватало, кому нет.
Питались овощами, мясом, молоком, медом. Одежда была домотканная. После
коллективизации стали завозить промышленные товары, продукты. Благосостояние
особенно улучшилось с 1938 г.
Кулаков в деревне не было. Хотя зажиточными считались 4 семьи. Но они труд
батраков не использовали. Нанимали людей только на покос и жатву. Поэтому
кулаками их не посчитали.
Сначала в колхоз агитировали идти добровольно. Затем стали запугивать
раскулачиванием и ссылкой. В нашей деревне в колхоз вступили все. При вступлении
сдавали в общее хозяйство, прежде всего, лошадей. Корову оставляли всего одну.
Поросят не сдавали, курей - тоже. А вот инвентарь: молотилки, сеялки, веялки,
плуги, бороны - забирали полностью. Сдавали и зерно для первого сева. Каждая
семья обязана была привезти в колхоз определенное количество сена.
Конечно, люди выражали недовольство. Но только на словах. Никаких митингов и
выступлений не было. В основном, все думали, что колхозы это временное явление,
и они скоро сами распадутся.
Чтобы колхозники никуда не уезжали, им не давали паспортов. Как только паспорта
выдали в 50-е годы, так оно, действительно, и получилось. Все мои братья и
сестры разъехались по всей стране. Многие остались в Анжерке, так как этот город
ближе всех к нашей деревне. Ни на курорте, ни за границей я ни разу не был.
В колхозе председатель решал, что и сколько сдавать. Активистами становились те,
кто хорошо вел своё хозяйство. Их ставили на руководящие должности.
Организовывать колхозы к нам в деревню со стороны никто не приезжал. Всё
руководство колхозной агитацией находилось в соседней Таловке, где до колхозов
находился наш староста.
К отцу, как председателю колхоза, в первые годы отношение было плохое. Его
считали выскочкой, хотя и выбрали председателем. Счетоводами, кладовщиками,
бригадирами ставили грамотных людей, тех, кто имел 4 класса образования или
больше. Они и председатель жили "справно", лучше всех в деревне. Всех их
избирали на общем колхозном собрании. Но на нем открыто их не критиковали. Их
боялись. Обсуждали за углом.
Рабочий день длился с утра до вечера. Выходных не было ни зимой, ни летом.
Пенсионеров в колхозе не было. Старики были, но пенсию не получали. Вручную
сеяли и жали. Косили тоже вручную. Зимой на молотилке молотили зерно, сдавали
госпоставку. Женщины трепали лен. Так что, работы было много круглый год.
Работали в колхозе с 12 лет. В зависимости от собранного урожая, в конце года за
работу платили определенным количеством зерна или меда.
В 30-е годы в нашей деревне голода не было. А вот в войну и в 1946 г. - был. Так
было потому, что государство забирало всё для фронта. Сами же мы ели обрат,
картошку, крапиву, овощи, рыбу (в войну её было много в реках), ставили петли на
зайцев. Много сдавали налогов. В год надо было сдать 200 литров молока, 100 яиц,
40 кг. мяса, шкуры убитого скота, сколько-то масла, шерсти.
Воровали, конечно, зерно при севе или уборке. То же и с молоком. Но воровали
так, чтобы никто не знал, по сговору или по одиночке. Законы за воровство были
суровыми. На правлении разбирали случаи воровства. Одну женщину разбирали за то,
что она пришила под платьем мешочки и уносила зерно домой. Говорили, что за это
можно было получить 8 лет. Но это было не часто. Друг у друга не воровали. Это
делали только приезжие люди.
Как врагов народа из нашей деревни забрали двоих: моего отца и пьяницу Малаша
Петра. Люди говорили, что обоих забрали "для процента". Про политику люди,
конечно, говорили. Но нас, детей, в это не посвящали. Боялись. Но помню, что
колхозную жизнь сравнивали с тем, что было в гражданскую войну.
Когда началась война, молодежь охотно пошла воевать. Семейные же мужчины шли
неохотно. Радовались те, кто имел бронь или инвалидность. С войны вернулось 5
чел. из 11. После войны можно стало иметь 1 корову, 40 соток пашни, свиноматку и
кабана, 5 овец. Налог платили - 1000 руб. с хозяйства.
В годы реформ жизнь изменилась в худшую сторону. Все деньги идут на питание.
Ничего нового из мебели и одежды не покупаем и не мечтаем об этом.
Деревня до сих пор не может вырваться из нищеты потому, что государство так и не
заинтересовало людей заниматься землей. Государство в экономике не ставит на
первое место аграрный вопрос. Оно ничем не помогает фермерам.
Людей разучили работать на земле.
Печатается по кн.: Л.Н. Лопатин, Н.Л. Лопатина.
Коллективизация как
национальная катастрофа. Воспоминания её очевидцев и архивные документы.
Москва, 2001 г. (Использована электронная версия с адреса
http://www.auditorium.ru/books/477/index.html)
Здесь читайте:
Россия в XX веке
(хронологическая таблица)
Коллективизация
(подборка документов).
|
