|
Аракчеев:
Свидетельства современников
Алексей Андреевич Аракчеев.
Гравюра Н.И. Уткина с
оригинала Г.Вагнера. 181 г. Резец.
Воспроизведение Г.Скамони. 1876 г.
ГБМ-2041\Г-129.
Из кн. Русская старина. Т. XV. СПб, 1876.
В ХРОНОСе воспроизводится по кн.
Портреты участников Отечественной войны
1812 года
в гравюре и литографии из коллекции
Музея-заповедника "Бородинское
поле". Каталог. "Кучковое поле", 2006.
ВСТРЕЧА С МАРТИНИСТАМИ
Сергей Тимофеевич Аксаков.
<…> Воротясь домой, я нашел записку <...> от
университетского моего товарища, который некогда имел на всех нас
сильное влияние смелостью своего духа и крепостью воли <...> «Любезный
друг Аксаков, — писал он, — вчера привез меня раненого из Финляндии в
своей карете также раненный вместе со мною благодетельный генерал
Сабанеев1, при полку которого я состою с моими орудиями. Алехин мне
сказал, что ты здесь; покуда я остановился у Алехина2. Твой Петр
Балясников3».
Алехин был нашим товарищем в гимназии, но он не был студентом по весьма
печальному обстоятельству, признанному за какой-то бунт против
начальства, по милости глупого директора. Алехин находился в числе
пятерых лучших воспитанников, исключенных из гимназии <...> он
определился в военную службу солдатом и в настоящее время [1808 год]
служил артиллерийским поручиком и состоял адъютантом при генерале
Капцевиче4, директоре канцелярии Военного министерства и любимце
всемогущего тогда военного министра Аракчеева; у него-то остановился наш
раненый товарищ. Само собою разумеется, что через несколько минут я уже
обнимал Балясникова. Он был неопасно, но тяжело ранен: швед- // С 84
екая пуля засела у него в ноге пониже коленки, между костями, по счастью
не раздробив их. Военные армейские доктора нашли невозможным вынуть пулю
и отправили раненого для леченья в Петербург <...> Балясников
намеревался явиться к военному министру и настоятельно просить, чтоб
немедленно вынули пулю из его ноги и дали ему возможность скорее
возвратиться к действующей армии. Алехин предупреждал его, что Аракчеев
человек страшный, что с ним надо поступать осторожно, но Балясников
рассмеялся и сказал нам: «А вот увидите, как я поступлю с ним! Да еще и
денег возьму с него! Я не хочу стеснять товарища и не давать ему спать
по ночам своими стонами: я хочу жить на своей собственной, хорошей,
удобной квартире! Прощайте!» Он ушел за перегородку, где ему была
приготовлена постель, и мы расстались.
Воротясь домой и уснув несколько часов, я отправился в Комиссию
составления законов, где служил переводчиком <...> часу в первом был уже
на квартире Алехина. Он и Балясников еще не возвращались из Военного
министерства. Впрочем, я недолго ожидал их. С громом подкатила карета,
запряженная четверней отличных лошадей, остановилась у калитки квартиры
Алехина; лакей в богатой военной ливрее отворил дверцы кареты, из
которой выскочил Алехин и вместе с великолепным лакеем высадил
Балясникова. Поддерживая раненого под руки, они ввели его в скромную
комнату, где я встретил их с вытаращенными от изумления глазами.
Балясников сухо сказал: «Скажи, что я благодарю министра». Лакей
поклонился, вышел — и карета ускакала. Балясников был совершенно
спокоен. Сейчас лег на единст-венный диван, положил ногу на его боковую
ручку (в этом положении боль от раны была сноснее) и сказал Алехину:
«Ну, расскажи все Аксакову, а я устал». Лицо Алехина было очень весело,
и прекрасные глаза его сверкали от удовольствия. «Ну, Аксаков, — начал
он, — дорого бы я дал, чтоб ты был свидетелем всего, что происходило
сейчас у Аракчеева! Мы приехали вместе; я оставил Балясникова в
приемной, в толпе просителей, и побежал с бумагами к министру, потому
что мой генерал болен, а в таких случаях я докладываю лично Аракчееву.
Не успел я доложить и половины бумаг, как входит дежурный ординарец и
говорит, что раненый гвардейский русский офицер, только что приехавший
из действующей армии, просит позволение явиться к его
высокопревосходительству. «Скажи, братец, господину ранено-му офицеру, —
сердито сказал Аракчеев, — что я занят делом: пусть подождет». Я очень
смутился. Начинаю вновь докладывать и слы- // С 85 шу громкие разговоры
в приемной и узнаю голос Балясникова. Через несколько минут входит опять
тот же ординарец и говорит: «Извините, ваше высокопревосходительство,
раненый офицер неотступно требует доложить вам, что он страдает от раны,
и ждать не может, и не верит, чтоб русский военный министр заставил
дожидаться русского раненого офицера». Я обмер от страха; Аракчеев
побледнел, что всегда означало у него припадок злости. «Пусть войдет», —
сказал он глухим, похожим на змеиное шипенье голосом. Двери
растворились, и Балясников, на клюке, вошел медленно и спокойно. Слегка
поклонясь министру, он прямо и пристально посмотрел ему в глаза.
Аракчеев как будто смутился и уже не таким сердитым голосом спросил:
«Что вам угодно?» — «Прежде всего мне угодно сесть, ваше
высокопревосходительство, потому что я страдаю от раны и не могу стоять,
— равнодушно сказал Балясников. С этими словами он взял стул, сел и
продолжал с невозмутимым спокойствием: — Потом мне нужна ваша помощь,
господин министр; шведская пуля сидит у меня в ноге, ее надобно вынуть
искусному доктору, чтобы я мог немедленно отправиться в армию. Наконец,
мне нужен спокойный угол, мне надобно есть и пить, а у меня нет ни
гроша». Все это было сказано тихо, но твердо и как-то удивительно
благородно. Ну как ты думаешь, что сделал Аракчеев? Я думал, что он
съест Балясникова; но он обратился ко мне и сказал: «Вели сейчас выдать
триста рублей этому офицеру, вели послать записку к Штофрегену5
(придворный лейб-медик), чтоб он сегодня же осмотрел его рану и донес
мне немедленно, в каком находится она положении. Я поручаю этого офицера
твоему попечению: найми ему хорошую квартиру, прислугу и позаботься об
его столе; как скоро деньги выдут, доложи мне; а теперь возьми мою
карету и отвези господина офицера домой».
<...> Мы поклонились, вышли, взяли министерскую карету и прискакали
сюда, как сам ты видел. Ну, брат, это было какое-то волшебство, какое-то
чудо! Балясников — колдун! Велика важность, что есть люди, которые
заговаривают ядовитых змей. Нет, поди-ка заговори Аракчеева! Ведь он
страшнее всякого зверя». Алехин не был студентом вместе с нами в
университете и потому мало знал Балясникова, который был гораздо его
моложе; но я знал Балясникова хорошо. Наша студентская жизнь воскресла
передо мною. Прежде всего я принялся хвалить Аракчеева и доказывать, что
совершенно дурной человек не способен к такому поступку, а потом
рассказал Алехину, какую нравственную власть имел Балясников над
студентами <...> // С 86
Поболтав еще несколько времени <...>, мы, по настоятельному желанию
Балясникова, в тот же день наняли ему прекрасную квартиру в Итальянской
слободке <...>
На другой же день поутру Штофреген приехал к Балясникову, внимательно
осмотрел и ощупал его рану и сказал, что теперь пулю нельзя вынуть, а
надобно подождать, пока она опустится и выйдет из соседства костей. Он
прописал какую-то мазь или примочку, и это лекарство чудесно помогло
Балясникову. Он почти перестал страдать от своей раны <...>
Мы с Алехиным каждый день бывали у Балясникова <...>
Рана Балясникова находилась все в одном положении, нельзя было заметить,
чтобы пуля спускалась книзу. Между тем деньги вышли; Алехин доложил о
том Аракчееву, и вновь были выданы триста рублей <...> Не имея
возможности убедить докторов вынуть пулю из его ноги и не имея терпения
дожидаться времени, когда она выйдет из костей, Балясников через два
месяца воротился в армию <...>
Примечания:
СТ. Аксаков. Встреча с мартинистами (с. 84—87)
Аксаков Сергей Тимофеевич (1791—1859) учился в Казани в гимназии (1801— 1805)
и университете (1805—1807), курса в котором не кончил. В 1808—1811 г, служил в
Комиссии составления законов; цензор Московского цензурного комитета
(1827—1832). Писатель, мемуарист. Отрывок из очерка, созданного в 1852 г.,
приводится по: Аксаков СТ. Собр. соч.: В 4 т. М., 1955. Т. 2. С. 234— 239.
1 Сабанеев Иван Васильевич (1772—1829) — полковник (1805), с 1807 г. командир
3-го егерского полка; участник Русско-шведской войны 1808—1809 гг., в ходе
кампании был ранен, лечился в Петербурге и вернулся к полку через год.
Генерал-майор (1809), генерал-лейтенант (1812), с 1815 г. командир 6-го
пехотного корпуса 2-й армии; генерал от инфантерии (1823). В 1817 г., после
смотра корпуса Сабанеева, Александр I передал свои замечания А., который не
замедлил сделать генералу выговор. В 1819 г. П.Д. Киселев сообщал А.А.
Закревскому о новой стычке: «Сабанеев разобиделся бумагой Аракчеева, пишет мне,
что служить невозможно и что идет в отставку» (Сб. ИРИО. Т. 78. С. 52).
2 Алехин Петр — с 1801 г. соученик Аксакова по Казанской гимназии; исключен в
1804 г. // С 404
3 Балясников Петр Семенович — подпоручик гвардейского артиллерийского
батальона, в сражении при Алаво (август 1808) получил ранение в правую ногу, в
конце 1809 г. выбыл из батальона.
4 Капцевт Петр Михайлович (1772—1840) учился в Артиллерийском и инженерном
кадетском корпусе, по окончании которого (1792) определился на службу в
гатчинские войска; с восшествием на престол Павла I — генерал-майор, шеф
гвардейского артиллерийского батальона; генерал-лейтенант (1800). С 1808 г.
дежурный генерал при Аракчееве, с 1810 г. — командир 7-й пехотной дивизии; в 1819—1828
гг. командовал Отдельным сибирским корпусом, одновременно занимая должность тобольского и томского генерал-губернатора; генерал от инфантерии (1823; в 1835
г. переименован в генералы от артиллерии).
5 Штофреген Конрад Конрадович (1767—1841) — доктор медицины, лейб-медик
Александра I; в 1815 г. статский советник.
Использованы материалы кн.: Аракчеев: свидетельства современников. М.:
Новое литературное обозрение, 2000.
Здесь читайте:
Аракчеев Алексей
Андреевич (биографические материалы).
Аксаков Сергей
Тимофеевич (биографические материалы).
Россия в XIX
веке (хронологическая таблица).
|