|
|
Аракчеев:
Свидетельства современников
Алексей Андреевич Аракчеев.
Гравюра Н.И. Уткина с
оригинала Г.Вагнера. 181 г. Резец.
Воспроизведение Г.Скамони. 1876 г.
ГБМ-2041\Г-129.
Из кн. Русская старина. Т. XV. СПб, 1876.
В ХРОНОСе воспроизводится по кн.
Портреты участников Отечественной войны
1812 года
в гравюре и литографии из коллекции
Музея-заповедника "Бородинское
поле". Каталог. "Кучковое поле", 2006.
В.Р. Марченко
АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА
<…> В исходе 1809 года Государю угодно было посетить Москву.
Граф, отъезжая в Грузино, приказал мне быть туда, с генерал-майором Бухмейером,
к 30 ноября.
Три дня проведены в Твери, у великой княгини Екатерины Павловны и супруга ее1, и
6 декабря прибыли мы в Москву, где прожили неделю. Поездка в Москву осталась в
памяти у меня <...> по двум случаям: частному и государственному.
Случай частный. У графа Аракчеева был адъютант г. А.2 В борьбе с совершенною
бедностию, пристал он ко мне, чтобы я упросил Аракчеева взять его в Москву.
Решено было ехать: мне с генералом Бухмейером в кибитке, а А. с фельдъегерем на
перекладной, и прибыть в Грузино утром 30 ноября (храмовый праздник у
крестьян)3. Мы выехали из Петербурга вечером, но лошади пристали у нас на
половине дорога, и должно было поворотить в Софию4 для перемены лошадей. Здесь,
поправляя под собою сено в кибитке, заметил я, что пьяный камердинер Аракчеева
забыл в кабине-те трубку с картами, необходимыми по случаю бывшей тогда Турецкой
войны5. Хотели послать за нею фельдъегеря с камердинером, но А. умолил дать ему
эту комиссию, уверяя, что ему крайне нужно поговорить с отцом и что он догонит
нас ночью. На рассвете приехали мы в Чудово6; ждали часа два и решились уже
ехать с повинною, чтобы поспеть в Грузино к обедне, как является сахар наш в
виде мумии, но с трубкою. До обеда прошло время в Грузине неприметно, в
разговорах между съехавшимися гостями, которых было человек 20; но за обедом
едва проглотил г. А. ложку супу, как упал со стула и одеревенел до такой
степени, что ни растиранье, ни кувшины с горячей водой, ни зеркало, на лицо
положенное, не обнаруживали в нем жизни. Хотя измученный вид его по приезде в
Чудово и остаток во фляжке сладкой водки показывали цель поездки его в
Петербург, тем не менее каково было мое положение? Решено после ужина ехать в
Москву, и покойника, оставленного в нижнем этаже при одной свечке, отвезти ночью
в Петербург. // С 68
В тишине, в задумчивости, отпили чай; но часов в 8 вечера входит в гостиную
верхнего этажа кавалергардский офицер, и все удивились, узнав в нем г. А. Он
ничего не помнил и уверял, что спал после обеда; когда же советовали ему
возвратиться в Петербург, то заплакал, и это убедило графа Аракчеева взять его в
Москву, где и положено начало женитьбы его, впоследствии совершившейся.
Теперь о случае, имевшем значение государственное. На время высочайшего
пребывания в Москве приказано было отправлять ежедневно из Петербурга бумаги с
фельдъегерями, и один день с флигель-адъютантом, другой же с адъютантом графа
Аракчеева (для экономии в прогонах). Все привезенные ими депеши разбирал я, и
следующие в собственные Его Величества руки отдавал привезшему, а прочие
распечатывал граф Аракчеев. В числе первых бывали листовые конверты, без надписи
и с странною печатью; об одном из них сказал мне флигель-адъютант Марин7, что
получил его от камердинера Мельникова8 и что Государь изволит знать, от кого9.
После чего и не обращал уже я внимания на конверты сего рода; только
впоследствии сказал об них графу Аракчееву, который с усмешкою отвечал:
«Мельников важный человек!»
По возвращении в Петербург графа Аракчеева около 18 декабря 1809 года,
спрашивает он у меня, когда пришел я с бумагами: «Что слышно новенького?» Не
привыкши к таким вопросам, я сказал, что ожидают в городе каких-то перемен. «Да
и мне граф Румянцев сказывал, что все новости в Москве готовились», — был ответ
графа. Тут показал он свое малодушие. При неограниченной власти, какую он имел,
ему досадно было, что новости сии скрыты от него. Он готовился ехать в Грузино;
но Государь задержал, обещая прочесть с ним наказ Совету (Государственному).
Хотя, по словам его, он отзывался, что труд будет напрасен, ибо он гражданской
части не знает, но приметно было желание узнать то, что всех занимало. Один
вечер Государь хотел прислать за ним; он и дожидался. Но докладывают, что
Сперанский прислан от Государя. Не прошло десяти минут, как граф, отпустив
Сперанского, спросил меня с делами. Я и не видывал еще его в подобном бешенстве.
Не стал слушать бумаг и приказал прислать их в Грузино, куда сейчас он
отъезжает. После рассказывал, что Сперанский привез ему одно оглавление, дабы на
словах рассказать существо новой ор-ганизации; но он не стал ничего слушать и
отпустил его с грубостью и послал письмо к Государю об отставке. Тут припомнил
он мне безыменные конверты, в Москву присланные. // С 69
Три дня проведено в беспрестанной пересылке фельдъегерей в Грузино, но 30
декабря граф приехал в столицу. Сей и последующие дни прошли в объяснениях,
прочитано образование Совета, и (по словам графа) на вопрос Государя: «Чем
хочешь быть, министром или председателем?» — граф Аракчеев отвечал, что «лучше
сам будет дядькою, нежели над собою иметь дядьку». Вечером после сего, 31
декабря, Государь прислал в подарок графу пару лошадей с санями, что крайне его
порадовало, ибо едва ли не первый это случай был в столице.
1810 год. 1 января 1810 года, возвратись из дворца, он объявил, что сделан
председателем военного департамента Совета10 и что министр будет другой, почему
и отказывается от дел наших. Но как ошибся в перемене места!
Около половины января объявлен военным министром Барклай де Толли11. С первой
работы удивились мы сему выбору, и по нескольким бумагам, у графа Аракчеева
явившимся, по которым не оставил он тотчас призвать нас к себе, заключили, что
воистину он дядькою будет Барклая. Однако же через неделю все переменилось:
докладные записки начали выходить с резолюциями, рукою Государя писанными, и
граф Аракчеев, увидев ошибку свою, начал ездить чаще в Грузино и проживать там
по месяцу. <...>
Проведя два года под начальством графа Аракчеева, я получил в сие время чрез
него два ордена: 2-й Анны с брильянтами и 3-го Владимира; но он лишил меня и
Бижеича12 4-го Владимира, пожалованного за службу при Вязмитинове13, и не дал
чина статского советника, зная, что скоро издан будет известный указ 1809
года14, вследствие чего и поторопился произвесть Персидского15 в коллежские
асессоры. Впрочем, я расстался с ним (графом Аракчеевым) хорошо16 и во время
службы не только не имел никакой неприятности, но ощущал особенное к себе
уважение: раза два назывался он обедать у меня и был доволен приемом; нередко
подъезжал к департаменту, брал с собою кататься пред обедом; я у него обедал
часто, что в тогдашнее время много значило; в Сибирь прислал он мне
гравированный портрет свой и вел со мной переписку приятную. Но что в свете сем
постоянно? Впоследствии он сделался врагом моим, и, Бог свидетель, не знаю иной
тому причины, кроме замеченного им благоволения ко мне императора Александра I.
В управлении Военным министерством граф Аракчеев держался одного правила с
Бонапарте: все гибни, лишь бы мне блестеть. Самовлас- // С 70 тием беспредельным
и строгостию, конечно, сделал он много хорошего: восстановил дисциплину,
сформировал, заново можно сказать, армию, расстроенную неудачами 1805 и 1807
годов17 (неисправно и жалованье получавшую); удовлетворил справедливые полковые
претензии; учредил запасы и оставил наличных денег, как помнится, 20 миллионов
рублей. Но вместе с тем нанес и вред государству, отказавшись платить долги, и
опубли-ковал о том в газетах, с странною отговоркою, что он не может делать из
одного рубля двух, подорвал сим более чем на 15 лет кредит казны и разорил
многих подрядчиков; неумеренное же требование денег от Государственного
казначейства заставило Голубцова18 столько выпустить ассигнаций, что серебряный
рубль из 1 рубля 30 копеек дошел в два года до 4 рублей. Унижение Голубцова пред
графом Аракчеевым так было велико, что он подписал акт, дабы все начеты и
взыскания как с чиновников, так и с подрядчиков передавать государственному
казначейству, а Военному мини-стерству отпускать из оного деньги тотчас по
открытии начета. С сменою графа Аракчеева бедный Голубцов немедленно отставлен
без просьбы, и Аракчеев мог хвастать, что оставляет министерство в блестящем
виде! Так и впоследствии затеял он военное поселение и оставил его чрез девять
лет с экономическим капиталом свыше 40 миллионов рублей. Но как составлен
капитал сей? Грабежом казны! Министерство финансов удовлетворяло непомерные
сметы Военного министерства, заключавшие в себе необъятное число войск, давало
особо деньги на поселения и, лишась крестьян, в во-енных поселян обращенных,
лишилось дохода в податях.
Может быть, политика Государя, после неудачных битв с французами и при
расстройстве армии, заставила избрать министром именно графа Аракчеева, даже
смотреть сквозь пальцы на деяния его, чуждые чувствам доброго Александра; и
человек сей был ужасен. Г. Фок19 справедливо изобразил его при пожаловании графу
Аракчееву фамильного герба в стихе:
Девиз твой говорит, что предан ты без лести;
Скажи же мне кому? коварству, злобе, мести!20
Вот несколько анекдотов о графе Аракчееве, без систематического порядка.
По вступлении в Военное министерство завел он конвой: карету его по очереди
окружали кавалергарды, лейб-гусары и проч., с обнаженными саблями. Потом со всех
полков отряжаемы были к нему ординарцы, как // С 71 к Государю; наконец, и один
флигель-адъютант должен был являться на дежурство. Первоначально жребий пал на
Ставицкого21, нынешнего сенатора, которому показалось это обидным, тем более что
наряд был сделан не по Высочайшему повелению. Отдежурив, он объяснился с
Государем поутру; но, по возвращении графа Аракчеева из дворца, Ставицкий тотчас
услан в армию князя Голицына22.
Никакого равенства с собою терпеть он не мог. Корсаков23 жаловался Государю на
дерзкие бумаги Аракчеева и получил такой собственноручный ответ, что с первою
почтою прислал просьбу об отставке.
Граф Буксгевден, главнокомандующий финляндскою армиею, отставлен за то, что
партикулярным письмом просил с большею внимательностью к правде делать ему
замечания24.
Даже великий князь Константин Павлович имел от него неприятности, до мелочей.
Так, например, в один праздник граф Аракчеев никого не принимал, и адъютант
записывал всех приезжавших в книгу, которую на другое утро представлял графу.
Увидя в ней, что являлась в одиннадцать часов с поздравлением конная гвардия с
шефом своим, он отметил резолюцию: «Объявить, что военный министр один, так
могли бы раньше приехать»25. Подобных чудес много в адъютантских книгах и на
подлинных бумагах.
Один чиновник комиссариатский умер в Финляндии на гауптвахте, где содержался по
личному приказанию графа Аракчеева. На рапорте о том коменданта резолюция:
«Вечная память — одним мошенником меньше». На сенатском указе о производстве
чиновников за выслугу лет резолюция: «Поздравляю; чинов прибавилось, да
прибавится ли ума и способности?»
Власть его была неимоверна: в крепости сажал без доклада Государю. При мне
призван был егерский шеф, помнится, полковник Жилка26, и разруган за то, что при
полку нашел граф Аракчеев множество чухонских подвод. Объяснения Жилки, что полк
его новый, что он выступил с двумя ротами из Сибири, формировал его, не
останавливаясь, на марше до Немана, а оттуда, тотчас по прибытии, обращен в
Финляндию, обоза же не мог он строить на походе, но заказал в Москве, который,
вероятно, и готов теперь, в такое привели исступление графа Аракчеева, что он,
не помня себя, закричал: «Ты еще разговорился: нет, брат, не старая пора; я царю
сказал, что я за все отвечаю и чтоб он в мелочи не мешался; да и покамест буду
отвечать, не одну шкуру с вас сдеру, ты сгниешь прежде у меня в крепости, чем
царь узнает», — и с сим словом, // С 72 обратясь к адъютанту, графу Апраксину,
сказал: «Отведи его в крепость, а оттуда ступай в Измайловский полк, возьми
обоз, и чтоб полк проходил чрез город с своим обозом; а Измайловский полк
получит деньги на счет этого командира татарской орды!» Все в одну ночь и
исполнено.
Правивший в Саратове должность губернатора Панчулидзев27 в указе назван был по
ошибке действительным статским советником. Покровительствовавший его товарищ
министра внутренних дел Козодавлев воспользовался сим и под предлогом, что цари
не ошибаются, поднес указ о производстве; граф Аракчеев, узнав о сем от
Государя, тотчас поднес другой указ, в замену прежнего, с названием Панчулидзева
статским советником, послал фельдъегеря в Саратов разменять указы и тем кончил
недоумение.
По удачном переходе Ботнического залива, когда решено возвратиться в Або и князь
Багратион28 пришел в Аланд за приказанием, граф Аракчеев встретил его
поздравлением с чином генерала от инфантерии; а ко мне обратясь, сказал: «Вот
Василий Романович и приказ заготовит к приезду Государя о производстве вас и
Барклая, которому можете послать (за 600 верст) и поздравить заранее». В самом
деле, по приезде Государя в Або тотчас приказ объявлен, а главнокомандующий
Кнорринг удалился после сего из армии в деревню29.
Врожденному честолюбию и властолюбию графа Аракчеева много способствовало и
баловство. Ростовскому полку велено называться его именем, потом бить барабан,
когда он идет или едет; подарена царская яхта, содержание которой в Грузине
стоило адмиралтейству столько же, как бы она за границею находилась. Все это
давалось потому, что граф Аракчеев не принимал ни фельдмаршальского сана, ни
Андреевского ордена. Повторяю: он не хотел ни с кем быть равным.
Льстецов и сродников жаловал он и награждал; но, прогневавшись, мстил им наравне
с другими. Полковник Тишин сердечный был друг его, за язык, но по выходе графа
Аракчеева из министерства проговорился, что «он не понял образования Совета 1810
года, которое подмыло его, как крепкий дуб водопольем». Это дошло до графа
Аракчеева, и он таился два года, но в 1812 году, взяв опять силу30, так наложил
руку, что несколько представлений князя Барклая де Толли о производстве Тишина в
генерал-майоры и о награде орденом 3-го Георгия остались без действия; после и
при отставке даже не дано чина31. Генерал-майор Бухмейер, указавший некогда
дорогу Аракчееву в Гатчино и заплаченный им за // С 73 то впоследствии, был
дружен с ним до унижения (осматривая каждое утро конюшни и кухню) и по окончании
французской войны употреблен по новгородскому военному поселению. Тогда не было
еще ни комитета, ни совета, ни штаба по сей части и все делалось по-домашнему.
Но огромность затей и издержек и страх, что выйдет из мужиков, целыми волостями
обученных военному ремеслу, избавленных от податей и еще получающих от казны не
только для себя и детей обмундировку, но дома, как дачи устроенные, привели
Бухмейера в недоумение: он прикинулся или в самом деле начал бредить о беде и
ответе и отпущен с большим содержанием для излечения. Прожив года три в
ор-ловской деревне своей и думая, что с новым устройством штаба, комитета и
прочего расстался он навсегда с военным поселением и числится по артиллерии,
только что приехал с женою в Петербург, дня за два до Петергофского праздника32,
как граф Аракчеев узнает о том и о добром здоровье Бухмейера и присылает в обед
21 июля полицеймейстера Чихачева33 с высочайшим повелением: выслать Бухмейера с
женою в Чугуев (где было также военное поселение), сопроводить до первой станции
и в самый праздник 22 июля отрапортовать об исполнении так рано, пока граф
Аракчеев еще не пойдет во дворец.
Барклая возненавидел он с той поры, как сверх ожидания своего увидел его
утвердившимся на посте министра и пользующимся доверенностию Царя и всею помпою,
изобретенною графом Аракчеевым лично для себя. Удаление Барклая из армии после
Бородинского сражения34 успокоило дух ненависти к нему графа Аракчеева, и он
бесстыдно рассказывал мне, как приезжему из Сибири, при гостях, за обедом или за
чаем, о неспособности Барклая, гордости и вместе подчиненности жене, жадности к
деньгам, так что содержание его, как министра, было в 80 тысяч и проч. Но
неожиданное восстание Барклая опять раскрыло характер графа Аракчеева. По
назначении его на место Чичагова35 главнокомандующим той армии, которая шла
осаждать Торунь36, он приехал в начале 1813 года на почтовых из Эстляндии в
Плоцк, чтобы представиться Государю. Небольшой разоренный этот городок завален
был постоем по случаю переправы чрез Вислу, и Барклай, на сутки только
приехавший, решился не хлопотать о квартире, а, остановившись на почтовом дворе,
пошел во дворец, где и приглашен был к обеду. Пользуясь остающимся до того
временем, старик побрел явиться к князю Кутузову и графу Аракчееву; но Аракчеев,
живший за версту от дворца, завидев в окно Барк- // С 74 лая, идущего по грязи
пешком, не сказался дома. Вслед за тем велел принести из придворной кухни три
блюда; и я, работавший с ним утро и вечер, приписал все это занятиям, никак не
предполагая, чтобы он остался обедать дома, единственно избегая встречи с
Барклаем. Старик, получив приказания Государя и откланявшись, притащился опять
вечером к графу Аракчееву, но он отозвался больным; нечего делать: остался
ночевать и в седьмом часу утра явился в шарфе, как объяснилось после, с просьбою
доложить Государю о назначении ему столовых денег. Вот уж натешился граф
Аракчеев: заставил ждать в комнате, где один лакей чистил сапоги, а другой
разливал чай; потом вышел в шлафроке, извиняясь, что, отвыкнув от визитов,
особливо таких ранних, он не одет да и не очень здоров, не попросил садиться, а,
выслушав просьбу, отозвался, что это не по его части, ибо он секретарь Государя,
не больше, и пишет только то, что ему прикажут. Барклай, уезжая из Плоцка,
писал, однако, письмо, чтобы доложил Государю о столовых, и граф Аракчеев,
возвратясь с докладами, сказал мне, что назначено 12 тыс[яч]37. Я заготовил
рескрипт министру финансов об ассигновании сей суммы серебряною монетою, как
следовало за границею; но на другой день, получа Аракчеевы доклады и указы,
удивился, что в рескрипте слово «серебром» пропущено. Спрашиваю кантониста, при
нем бывшего, Леонова, и узнаю, что граф Аракчеев приказал ему переписать в таком
виде присланный мною рескрипт. Мщение гнусное! Когда Барклай поступил на место
Кутузова38, то сам докладывал и получил серебром; но Государь отнес это к ошибке
своей канцелярии <...>
Граф Аракчеев, по скрытному характеру своему, не показал мне при первом
свидании39 особых знаков недоброжелательства; однако между разговорами не
упустил спросить: где я, по новому званию, служить буду? Ответ мой состоял «в
приписанных Государем словах в указе»; и он дал почувствовать, что с окончанием
войны не будет уже более заниматься гражданскими делами. Однако вслед за
приездом Государя в Петербург предстала работа: разделение Военного
министерства40, и пошло все по-старому. С бумагами по сему предмету ездил к
Государю и граф Аракчеев, и я вместе, и едва их кончили, как Государь изволил
предложить мне место Молчанова, просившегося за границу. Я написал графу
Аракчееву письмо, прося довести до Высочайшего сведения, что не в состоянии
исправлять обеих должностей Молчанова, то есть по Комитету министров и по
Комиссии прошений; а ежели угодно, то приму одну из них и пре- // С 75
имущественно комитетскую. Я опасался докладывать по просьбам, зная, что граф
Аракчеев не потерпит близкого сношения с Государем, и видя из опытов ненависть
его ко всем тем, с кем Государь хорош, и желание всем заведовать, но так, чтобы
ни за что не отвечать. Переговоры и приискание докладчика продлились до
Рождества. 24 декабря сделан я правителем дел Комитета министров, а Кикин41
определен уже в январе.
Дела по комитету начал докладывать граф Аракчеев; следовательно, удалена сим
всякая недоверчивость ко мне, но во время отлучек его из города или болезни
ездил к Государю я с бумагами по назначению графа Аракчеева. Для сего пожаловал
мне Государь придворный экипаж, узнав, что я не могу содержать его от себя.
Помаленьку начал граф Аракчеев все прибирать к себе, отвечая, однако, всякому,
что он никакой отдельной части не имеет и займется одним поселением войск. Дела
советские42 решительно к нему поступали, министрам назначено столько предметов,
по коим входили бы они в комитет с представлениями, что иным ничего не
оставалось к личному докладу Государю; наконец принялся было и за Кикина, но тот
отгрызся.
Получив постоянное место в Комитете министров, я думал, что прогулки мои по
свету уже кончились; но, сверх ожидания, в августе 1816 года велено ехать в
Москву и Варшаву. Граф Аракчеев хотя скрыл негодование, зачем Государь берет
меня с собою, однако показал неравнодушие свое тем, во-первых, что ни слова уже
не говорил о том, поеду я или нет; во-вторых, ни теперь, ни после не испросил ни
рубля мне денег на дорогу, зная совершенно нужду мою, и, в-третьих, не дал мне
ни чиновника, ни писаря в дорогу, под предлогом, что ему нужны, хотя все дела
его канцелярии и журналы забирал я с собою, исключая поселенческих.
13 августа, поутру в 7 часов, выехал я из Петербурга и, пробыв часа два в Твери,
у матушки <...> увидел обновившуюся Москву 16 числа в 5 часов вечера. Квартира
была в Чудовом монастыре. Примечательного в сие время по нашей части было:
награды 30 августа и назначение к должностям Сперанского и Магницкого43, из
которых о Сперанском указ сочинил Государь сам, и граф Аракчеев, из излишней,
вероятно, осторожности, спрятал отпуск у себя, чего с другими бумагами не
делал44.
31 августа, на рассвете, Государь изволил отправиться из Москвы, чрез Калугу и
белорусское поселение, в Киев, а я, прожив еще двое суток в // С 76 Москве,
проехал прямо в Киев, чрез Тулу, Орел, Севск и Нежин. Граф же Аракчеев с
поселения возвратился в Грузино <...>
В феврале 1817 года, подав отчего делах Комитета, которые все очищены были,
просил я награды чиновникам. Государь столь доволен был успешным течением дел,
что утвердил вполне представление мое, а графу Аракчееву приказал заготовить для
меня грамоту на орден 2-й ст[епени] Владимира. Узнав о сем, я убедительно просил
графа Аракчеева доложить Государю о недостатках моих, и что, ежели не заслуживаю
я аренды45, то лучше буду ее выслуживать, но наружные знаки отличия мне не
нужны. Государь вследствие сего пожаловать изволил мне в аренду на 12 лет
ста-роство Житомирское, и граф Аракчеев в первый раз показал при сем случае, что
он не желал бы того сделать. Обыкновенно, кому доброжелательствовал, он подносил
указ к подписанию или извещал министра финансов, в какую сумму пожалована
аренда, отчего Персидскому, например, в штаб-офицерском чине дана генеральская
аренда; или же, наконец, сообщал министру финансов, чтобы до вступления в полное
владение арендою производим был арендный доход; но для меня ни одной из сих
выгод не было. Он глухо сообщил обо мне Гурьеву, и я получил аренду по чину, а
не по званию, в 1200 рублей. Благодаря Ланскому46, тот прибавил от себя до 400
рублей, под предлогом, что в обрез в 1200 рублей аренды не было, и вечная
признательность сему доброму, честному человеку за то, что пособием его и
знакомством с Катериничем47 ежегодно продана аренда с 1819 года, когда большие
последовали со мною перемены.
Не переставая ежедневно работать утром и вечером по Комитету министров и по
Государственной канцелярии, я был еще по особым указам членом театрального
комитета, в 1816 году членом комитета о недоимке в разоренных неприятелем
губерниях, а в 1817 году членом следственной комиссии по воинским делам; и,
благодаря Бога, меня доставало. Все шло хорошо; Государь постоянно был
благосклонен. В половине августа 1817 года опять приказано мне ехать48, и граф
Аракчеев ни слова не говорил о том, имея, как последствие показало, надобность
выхлопотать чрез меня 100 тысяч рублей за отделку мнимого шоссе чрез грузинское
свое владение49. Уже не скрывал он пред тем, что Государь спрашивает у него
иногда, как Марченко думает об этом деле. И когда, по Высочайшей воле, требовал,
чтобы я написал свое мнение на бумаге, как будто в лучшее удостоверение
Государя, и я, знав хорошо графа Аракчеева, с ужасом все- // С 77 гда исполнял
сии требования, предвидя, что долго-коротко доедет он меня, и потому всегда
старался сколь можно держать себя поодаль от Государя, не ездил иногда с
докладами, хотя и примечаемо сие было. Наконец, одним средством ужиться с графом
Аракчеевым считал то, чтобы избавиться вояжей, которые более всего могли
поселять подозрение в человеке, уверенном, что его никто не жалует.
В исходе августа приехал я в Могилев, оттуда поехали в Киев, Кременчуг, Полтаву,
Харьков, Курск, Орел и Калугу, и 1 октября прибыли в Москву, куда весь двор
собран был на зиму. Граф Аракчеев оставался в деревне своей. Все время Государь
удивительно милостив был ко мне. <...>
Первый шаг приезда в Москву показал явное недоброхотство графа Аракчеева. Он
имел с собою всю канцелярию и высылал ко мне все без изъятия бумаги по
гражданской части, так что и журналы, исходящие к нему, никогда уже не
требовались. Отписав первые бумаги, посылаю их к писарям, для переписки набело,
но граф Аракчеев объявляет, чтобы я не занимал его людей; ибо им много дела.
Должно было взять из последних чиновников Комитета, и три человека все время
работали у меня в Москве. Два из них, Жихарев и Суровщиков, были уже в комитете,
а третьего, Мочалина, помнится, принял я на службу в Москве по рекомендации
Степана Петровича Жихарева, честнейшего человека50, который и услаждал только
неприятную жизнь мою. Мало-помалу житье московское приготовляло меня к тому,
чего ожидать я должен был вперед от зависти графа Аракчеева; и как известно
было, что Государь, побывав в Варшаве, недолго пробудет в Москве и Петербурге, а
на осень отправится на конгресс в Ахен51, то поездку сию и думал я употребить в
свою пользу, открывшись князю Волконскому, что время от времени более примечаю,
сколь неприятно будет графу Аракчееву, что Государь берет меня с собою, что и
воспитание детей и продажа аренды требуют пребывания моего в России и что на
конгрессе некогда будет заниматься гражданскими нашими делами. Почему и просил
князя доложить Его Величеству, чтобы за границу меня не брать52. Он обещал это
сделать, но чтобы я, ничего не говоря, съездил теперь в Варшаву.
Как на беду мою, в Москве чаще были поручения Государя. Неоднократно граф
Аракчеев высылал бумаги с следующими резолюциями: «Государю угодно знать мнение
статс-секретаря Марченки», «Государю угодно, чтобы по сей бумаге доложил г.
ст.-секр. Марченко лично, с своим // С 78 мнением». Все это раздирало душу графа
Аракчеева: он становился холоднее ко мне; но я, как невинный человек, ограждался
одним терпением и делал свое дело так, чтобы он никогда не мог упрекнуть меня ни
леностию, ни небрежением. Неудовольствие его замечательнее было для меня по
<...> следующим анекдотам. 1) В проезд от Калуги до Москвы скопилось много
просьб у графа Аракчеева, к которому, как я сказал выше, все уже бумаги
отсылались. В Москве вздумал он разбирать их со мною. Я хотя мог бы сказать, что
это напрасный труд, ибо, сверх поданных лично Государю просьб, я имею впятеро
более принятых мною по званию статс-секретаря, на основании инструкции,
поднесенной мною чрез него же, графа Аракчеева, и притом все они идут по одному
моему регистру; но, отклоняя всякую неприятность, безмолвно стал разбирать.
Вскоре попадаются просьбы о пособии. «Ну, что с ними делать?» — сказал граф. Я
отвечал ему, как я поступаю и что у меня есть еще несколько подобных, которые
отложил я до приезда губернатора в Москву. Он замолчал, но чрез несколько дней,
выходя от себя к разводу, видит в передней женщину, которая, упав ему в ноги,
назвала себя генеральшею Вырубовою53 и умоляла исходатайствовать у Государя
пенсион по поданной просьбе. Он, рассердясь, сказал: «Матушка, это не мое дело;
есть у Государя секретари, раздающие и пенсии и деньги; а я не имею такого
кредита». Это явно уже было на мой счет, но я перетерпел и, дав бедной своих 50
рублей, научил ее, чтобы она шла к Кикину, приехавшему в то время в Москву, ибо
просьбы ее нет у графа Аракчеева и не будет. Вот что мог бы и он сказать
просительнице, никого не огорчая. 2) В ноябре купец Стариков подавал просьбу
Государю по делу с княгинею Белосельскою-Белозерскою54. Одним утром граф
Аракчеев присылает за мною. В приемной нахожу я какого-то мужика, с
брильянтовыми медалями, и вслед за сим вышел Аракчеев из кабинета своего с
Тормасовым и обер-полицеймейстером Шульгиным55. «Милостивый государь, — сказал
граф, — вот я при вас объявляю господину Старикову, что Государь приказал дело
его разобрать своему секретарю для того, что я в подозрении, и с Белосельскою в
родстве штаб, который меня не жалует56. Так не изволь ко мне ходить больше и
беспокоить, а знай его превосходительство (указывая на меня), который и сам
живет вон там, в штабе же». На последние слова я невольно улыбнулся и сказал,
что то же можно бы сделать и без процессии, после чего засмеялся и Тормасов,
старик, которого нарочно для сего просил к себе граф Аракчеев. 3) В декабре граф
// С 79 Аракчеев был нездоров, и я ходил по утрам вместо его с докладами. 11-го
числа Государь, отдавая мне списки Тормасова о награде чиновников, изволил
сказать, что «чрезвычайно много представлено», о чем он и Тормасова предупредит.
«Разберите вы их с графом и убавьте; а после скажи мне, кому что назначите,
чтобы к завтрему, то есть двенадцатого декабря, дать им награды». Дорожа
временем, я просил Тормасова, чтобы после развода зашел к графу Аракчееву для
убавки; а сам между тем пошел к нему доложить о сем. Бешенство возобладало сим
человеком, коль скоро объявил я ему волю Государя. «Что я за шпион, чтобы знать
всех писарей и квартальных; я вчерась сказал уже Государю, когда он был у меня,
что меня везде бранят; да зато, как он стал со мною говорить о полновесных, я
все ему отпел: пусть же бранят за дело». Потом, заглянув в список, увидел
первого губернатора Дурасова57. «К ленте? Давно ли кареты подавал на подъездах;
скажи, не полюбят, а не скажи, так заговорят, что для Танеева58 сделал; и верно,
старее его много. Ты лучше знаешь, ты больше с Государем видишь губернаторов».
И, развернув наудачу статский список, попался харьковский губернатор Муратов59.
«Вот, каков этот?» — «Умный человек, как в сутки можно было заметить; но больше
ничего не знаю», — отвечал я. «Вот, он старее Дурасова, а дадут и ему ленту, так
скажут — за то, что угощал мою любовницу! Ведь у вас в штабе все это знают».
Последние слова сильно на меня подействовали, сколь я ни кроток. Сложив бумаги и
встав со стула, я спокойно сказал: «Ваше сиятельство, я не привык говорить с
вами ни о штабе, ни о любовнице вашей, еще менее заслуживаю слышать
неприятности. Принеся вам списки, я исполнил волю Государя. Неугодно вам
исполнять ее далее, мне остается доложить только Государю, ибо я дол-жен дать
ответ до обеда, а ночи едва ли достанет мне на заготовление к утру указов и
грамот». Слова сии упоминаю я для того, что Персидский видел всю сцену. Они
подействовали, однако, на него: он переменил тон и начал заниматься списками,
так что с приходом Тормасова в полчаса все кончено было. 4) Наконец, в начале
января60 расположился Государь съездить на две недели в Петербург, и граф
Аракчеев отправился прежде. Накануне отъезда, быв с докладом, я спросил
Государя: «Можно ли мне ехать?» Ответ был: «Как же, повидайся с женою, а после
опять надолго уедем». Я после сего и выехал ночью. Около Новгорода встречаю в
откидной кибитке графа Аракчеева с Муравьевым6'; оба мы остановились. Он
спросил, скоро ли Государь будет, и не воздержался заметить, что он не ожи- // С
80 дал, чтобы я в Петербург поехал. Вопрос сей оставил я без внимания, никак не
предполагая, чтобы от зависти он происходил; но последствия связали уже все
обстоятельства. Прожив две недели в Петербурге, 30 января выехал в Москву, а 22
февраля из Москвы, чрез Смоленск, Минск и Брест, в Варшаву. Здесь был сейм,
продолжавшийся со второй недели Великого поста до Пасхи. 19 апреля отправился из
Варшавы, чрез Устилуг, в Старо-Константинов, где собран был корпус князя
Горчакова62; оттуда в Каменец-Подольский. Здесь нашел я графа Аракчеева, и,
следовательно, доклады чрез меня опять кончились <...>
Занимаясь своим порядком по Комитету и канцелярии, я заметил, однако,
умножающуюся холодность графа Аракчеева и думал, в чистоте души своей, что он
обрадуется, узнав, что меня не берут в заграничный вояж. Князь же Лопухин сам
вызывался пред тем просить графа Аракчеева, чтобы оставили меня в Комитете,
доказывая расстройство дел от моего отсутствия, особенно ежели Государь долго
останется за границею. Так прошел и август, в котором удалось наконец графу
Аракчееву совершить свое предприятие: удалить меня от лица Государя. 26 августа
подписан указ о переводе меня в Государственный совет, по гражданскому
департаменту, а объявлен не прежде, как чрез три дня по отбытии Государя из
столицы. Этого не мог я перенести хладнокровно. Хотя собственно для меня служба
моя не унизилась от перевода сего; но тайна Аракчеева, который пред тем много
делал мне неприятностей, и неизвестность, не уменьшится ли содержание мое,
невольно приводили в размышление, не оклеветал ли он меня пред Государем, столь
много оказавшим мне знаков своего внимания и доверенности. О городской же молве,
признаюсь, я нимало не помышлял, во-первых, потому, что, кроме хорошего отзыва и
сожаления, ничего говорено не было; а во-вторых, что, по общему мнению, сколь ни
лестно находиться при Высочайшей особе, но поездки крайне меня расстроивали по
части де-нежной, и я с 1816 года никакой не видал за то награды, да и ожидать не
мог, зная, что Государь сам собою не вздумает, а граф Аракчеев от
недоброжелательства и зависти не напомнит. Доказательство тому, что каждый год к
Святой неделе представлял я чиновников своих к награждениям — они все то
получали, что я назначу, по списку, но обо мне помину не было.
Сдав Комитет на другой же день по объявлении указа действительному статскому
советнику Колосову63, я донес Государю за границу, что сдал ему и все прочие
поручения, на мне лежавшие, считая их не принадле- // С 81 жащими до должности
моей по Государственному совету; а сам явился в Совет 3 сентября 1818 года.
1 октября придворный экипаж по требованию графа Аракчеева перешел от меня к
Муравьеву. Это уменьшило содержание мое и показало все злодейство Аракчеева. Я
мог бы писать Государю, под предлогом сомнения, что он за границею, а здесь
действуют его именем; но рассчитывал, что это будет жалоба на графа Аракчеева,
которого не променяют на меня, что одним только сим поступком мог бы он укорять
меня за все время совместного с ним служения, и потому решился молчать <...>
События, в глазах моих совершившиеся при вступлении на престол императора
Николая I
С сентября месяца [1825 года], когда зарезана старая его [Аракчеева] любовница
Настасья, он жил в деревне и сбросил с себя служебные обязанности, занимался
истреблением дворни и личным влиянием на уголовный суд и новгородского
гражданского губернатора Жеребцова, изгнанного после, за лишнюю ему угодливость,
из службы64. Но предчувствие ли, тайные ли известия, при уверенности, сколько он
ненавидим в военном поселении, заставили его переехать в Петербург65 и
запереться так, что не пускал даже к себе военного генерал-губернатора графа
Милорадовича, приезжавшего с поручениями от Николая Павловича. Потеря духа его
была столь велика, что кстати рассказать здесь анекдот о полицеймейстере
Чихачеве. Он был адъютантом графа Аракчеева, через него получил и место
полицеймейстера, исполнял все его комиссии, словом, был и домашний человек, и
приятель такой руки, что часто Аракчеев посылал сказать ему поутру, что сегодня
будет у него обедать. Чихачев, видевший графа Аракчеева в последний раз в
Грузине, в день похорон Настасьи (когда — о подлость величайшая! — архимандрит
Фотий в надгробной речи утешал Аракчеева предвестием, что зарезанная поступила в
сонм великомучениц66), узнав ночью о приезде графа Аракчеева, поспешил поутру
заехать к нему; но в три приема получал один и тот же ответ, что «решительно ни
об ком не велено докладывать». Вечером, часу в десятом, граф Милорадович
призывает Чихачева и дает читать формальное отношение графа Аракчеева, коим
[тот] просит воспретить Чихачеву беспокоить его, ибо надеется, что он «не
состоит под надзором полиции». Все это и слухи, что в Грузине, при бытности
полковника Тизенгаузена67, исполняются уголовные приговоры с ужасною
жестокостию, занимало публику рассказами и догадками <...> [14 декабря 1825
года] время близи- // С 82 лось к двум часам, и дворец наполнился приехавшими по
повестке для поздравления68. Дамы все были разряжены, но мужское одеяние
представляло пестроту, ибо многие, быв оповещены на службе, чтобы не опоздать,
прямо проехали во дворец в черных панталонах. Военные все уходили на площадь, и
в зале оставались только два, князь Лобанов-Ростовский69, по старости и
непринадлежности к армии, и граф Аракчеев, по трусости, как говорили тогда,
может быть, злословно, но на него жаль было смотреть: ни одна душа не
останавливалась промолвить с ним слова70, и он рад был, усевшись на диванчик с
приехавшим во дворец князем Лопухиным, видеть его разговаривающего с графом
Орло-вым71, который неоднократно присылай был с площади к императрицам.
Аракчеев подошел ко мне сначала с просьбою, не могу ли я, по старой дружбе,
подарить ему экземпляр манифеста? Я послал своего курьера с полтинником в
сенатскую типографию и через полчаса вручил Аракчееву просимый экземпляр. Он
чувствительно благодарил и пожал мне руку (это было последнее явление в нашей
драме, и я не встречался уже с Аракчеевым в остальные дни жизни его) и потом
спросил: «Что, батюшка, есть ли утешительные вести?» Я ему сказал, что число
строптивых увеличивается переходящими из полков солдатами к шайке, у Сената
стоящей, и что Го-сударь, не решаясь на крайнюю меру, надеется убеждениями
образумить заблуждающихся, заботясь более о бедном графе Милорадовиче72, за
жизнь которого не ручаются доктора. Аракчеев с ужасом отошел от меня, услышав
первый раз о ране, нанесенной графу Милорадовичу, хотя это несчастное
приключение часа два всем уже известно было. <...>
К чести Государя сказать должно, что в комиссии73 не было ни одной злой души,
которая могла бы превратиться в инквизицию, и потому привлеченные к делу, не
только невинные, но и мало виновные, немедленно отпускаемы были на свободу.
Впоследствии узнал я, что Царь, поговоря с преступником и видя раскаяние, тут же
прощал или удалял на житье для выслуги, и таким образом, сто два человека не
были даже преданы суду74; но больше или меньше знали о том в городе по родству
или знакомству. Столица дорого ценила правило, принятое Императором, и общее
мнение слилось в один вопрос: «Что бы было, если бы сидели в комиссии граф
Аракчеев или Клейнмихель?» — разумея под сим не потачку злодеям, которыми всякий
мерзил, но преследование личное, мщение и жадность к злодейству. // С 83
Клейнмихель показал себя достойным учеником графа Аракчеева, чувствовавшего
приближение старости и потому приготовлявшего заранее преемника себе. Уже
погашены были в нем чувства родственные, а дружба и любовь к ближнему составляли
для него пустой набор слов. По примеру Аракчеева, расстался с женою75 (хотя по
страсти увез ее от матери из церкви), и Аракчеев утешился, видя, как дрожит пред
ним все в военных поселениях. К присяге Государь поручил приводить [поселенцев]
не ему, а своим генералам76. От этого Аракчеев и Клейнмихель не могли
действовать, и коль скоро присяга в поселении кончилась, они отправились из
столицы под предлогом встречи тела покойного Государя. Таким образом спаслось
русское дворянство от беды неизбежной, если бы следственная комиссия попала в
руки Аракчеева и Клейнмихеля. <...>
Примечания:
В.Р. Марченко. Автобиографическая записка (с. 68—84)
Марченко Василий Романович (1782—1840) начал службу в 1-м департаменте
Могилевского верхнего земского суда, коллежский регистратор (1794); с 1803 г.
столоначальник в Департаменте военного министра, с 1806 г. — экспедитор. С июля
1810 г. статский советник, томский гражданский губернатор; по этому поводу писал
А.: «В новом звании и чине первейшим и священнейшим долгом чту принесть вам,
сиятельнейший граф, яко истинному благодетелю моему нелицемерную благодарность
за ходатайство ваше и милостивое расположение. Время — барометр сердец
человеческих — на опыте покажет чувства мои и преданность. Я не умею льстить, и
язык и перо мои слабы излить то, что чувствую, но почитаю ваше сиятельство и
быть благодарным весь век мой — вот единственное правило мое» {Дубровин. С. 45;
по дороге к новому месту службы Марченко посетил А. в Грузине). С ноября 1812 г.
помощник статс-секретаря Государственного совета по Военному департаменту, с
августа 1815 г. — статс-секретарь императора, с декабря — управляющий делами
Комитета министров. Статс-секретарь Государственного совета по Департаменту
гражданских и духовных дел (с 1818), позже — по Департаменту государственной
экономии (в 1825); государственный секретарь (с 1830), с 1834 г. — член
Государственного совета, действительный тайный советник (1840). Фрагменты
«Автобиографической записки» печатаются по: PC. 1896. № 3. С. 484-493; № 4. С.
19-20; № 5. С. 291-298, 308-309, 312-314 (публикация В.А. Бильбасова). // С 393
1 Екатерина Павловна (1788—1819) — великая княгиня, четвертая дочь Павла I; с
1809 г. жена принца Петра Фридриха Георга (Георгия Петровича) Ольденбургского
(1784—1812), генерал-губернатора новгородского, тверского и ярославского; с 1816
г. замужем за принцем Вильгельмом Вюртембергским.
2 Скорее всего, имеется в виду Петр Иванович Апраксин (1784—1852) — граф;
юнкер гвардейского артиллерийского батальона (1800), поручик Кавалергардского
полка (1804), штаб-ротмистр (1807); с 1808 г. адъютант А., с 1811 г. —
петербургский полицеймейстер и подполковник; в отставке с чином генерал-майора с
1817 г. Впоследствии владимирский гражданский губернатор (1821— 1827), в
1833—1841 гг. начальник Казанского жандармского округа. Ниже речь идет о его
отце — графе Иване Александровиче Апраксине (ум. 1818); упоминаемая женитьба
П.И. Апраксина (на Елизавете Андреевне Кузьминой-Караваевой) состоялась не
позднее начала 1811 г.
3 30 ноября — празднование памяти апостола Андрея.
4 София — с 1808 г. часть Царского Села.
5 Речь идет о Русско-турецкой войне 1806—1812 гг.
6 Чуддво — село и почтовая станция по дороге из Петербурга в Москву, в 12
верстах от Грузина.
7 Марин Сергей Никифорович (1776—1813) — поручик Преображенского полка
(1802), флигель-адъютант (1807), полковник (1809); дежурный генерал при П.И.
Багратионе (1812).
8 Мельников — камердинер Сперанского.
9 Это были пакеты от Сперанского, который в 1809 г. остался в Петербурге и по
частям высылал Александру I проект образования Государственного совета, о
содержании которого А. узнал за несколько дней до его обнародования.
10 По манифесту от 1 января 1810 г. учреждаемый Государственный совет был
разделен на четыре департамента: законов (председатель П.В. Завадовский),
гражданских и духовных дел (Н.С. Мордвинов), государственной экономии (П.В.
Лопухин) и военных дел (А.); председателем был назначен Н.П. Румянцев,
государственным секретарем — Сперанский. Современники считали, что в басне
Крылова «Квартет» обыгрывается учреждение Совета, а ее персонажи — это главы
департаментов: Мартышка — Мордвинов, Осел — Завадовский, Козел — Лопухин,
Медведь— А. (см.: Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866. С. 292-293;
примеч. М.Н. Лонгинова).
11 Барклай де Толли Михаил Богданович (1761—1818) — граф (1813), князь
(1815); в 1810—1812 гг. военный министр, главнокомандующий 1-й Западной армией
(март—сентябрь 1812) и соединенными русско-прусскими войсками (1813—1814);
генерал-фельдмаршал (1814).
12 Бижеич (Бижевич) Семен Агафонович (1765—1838) — в 1802 г. обер-секретарь
Военной коллегии, коллежский советник; статский советник (1806), в 1810 г.
помощник статс-секретаря Государственного совета по Военному департаменту; действительный статский советник (1812); в 1812—1828 гг. — директор
общей канцелярии военного министра.
13 В 1807 г. военный министр С.К. Вязмитинов представил Марченко и Бижеича к
ордену Св. Владимира 4-й степени. А., сменивший Вязмитинова, не дал Александру I
на подпись заготовленный указ об этом награждении (см.: РС. 1896. № 3. С.
479-480).
14 В соответствии с указом от 6 августа 1809 г. («О правилах производства в
чины по гражданской службе» — Полное собрание законов Российской империи. Т. 30.
СПб., 1830. № 23771) для получения чина коллежского асессора требовалось иметь
университетский аттестат или сдать специальный экзамен.
15 Персидский Алексей Иванович (1770—1842) с 1809 г. служил в военно-походной
е.и.в. канцелярии, коллежский асессор (с 1810), с 1812 г. — секретарь общей
канцелярии военного министра, надворный советник (в 1814 г.); в 1815 г.
прикомандирован к А., с 1818 г. — помощник статс-секретаря Государственного
совета по военному департаменту; в 1821—1835 гг. председатель Экономического
комитета военных поселений, тайный советник.
16 В 1810 г. генерал-губернатор Сибири И.Б. Пестель предложил Марченко место
томского гражданского губернатора. Летом 1810 г. тот переехал в Томск.
17 Речь идет о поражениях при Аустерлице (1805) и Фридланде (1807).
18 Голубцов Федор Александрович (1758—1829) — с 1802 г. государственный
казначей, в 1807—1810 гг. — министр финансов.
19 Фок Максим Яковлевич (1774 или 1775 — 1831) —с 1811 г. помощник правителя,
а с 1813 г. — правитель Особенной канцелярии Министерства полиции (в 1819 г.
присоединена к Министерству внутренних дел); действительный статский советник
(1826), с 1826 г. директор канцелярии Третьего отделения.
20 Эпиграммы, обыгрывающие девиз А., см. в приложении.
21 Ставицкий (Ставиский) Максим Федорович (1778—1841) — в 1784 г. был
определен в Артиллерийский и инженерный кадетский корпус, в 1791 г. выпущен
штык-юнкером в артиллерийский батальон Балтийского гребного флота; в 1800 г.
майор, в 1805 г. назначен бригад-майором в армию Л.Л. Беннигсе-на, на следующий
год пожалован во флигель-адъютанты; в 1812 г. бригадный командир 12-й пехотной
дивизии, генерал-майор; сенатор, генерал-лейтенант (с 1826).
22 Голицын Сергей Федорович (1749—1810) — князь; генерал от инфантерии
(1797), в 1801—1804 гг. генерал-губернатор Риги, в 1809 г., во время военных
действий России против Австрии, под его командованием находился корпус,
действовавший в Галиции.
23 Корсаков Алексей Иванович (1751—1821) — выпускник Артиллерийской и
инженерной школы (впоследствии преобразованной в одноименный кадетский корпус),
капитан артиллерии (1774), майор (1781), полковник (1794), в 1797— // С 395 1799
гг. директор Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса, с 1800 г. генерал
от артиллерии, инспектор всей артиллерии. В 1803 г. назначен сенатором и
директором Горного корпуса; в отставке с 1811 г. Два письма А. к нему (1800)
см.: РА. 1894. № 5. С. 125-126.
24 Буксгевден Федор Федорович (1750—1811) — граф (1797); генерал от
инфантерии (1803), в 1797—1798 гг. петербургский генерал-губернатор;
главнокомандующий во время Русско-шведской войны 1808—1809 гг., отставлен в
декабре 1808 г. Его письмо к А. от 13 сентября 1809 г. производило на
современников сильное впечатление смелостью, с которой в нем была изображена
«картина <...> властоначалия» А.: «Ваше сиятельство отношением своим уведомили
меня, что в ведомости моей, представленной Государю императору, о потерях и
приобретениях в Финляндии, во время командования моего армиею, нашли вы неверное
показание пороха. <...> — Извините, милостивый государь мой, что не мог на оное
отвечать вскоре по получении сего, ибо <...> сам обязан был улучать время
заняться к вам ответом о таковом предмете, о коем не было еще днесь примера в
российской истории, чтобы главнокомандующий принуждаем был рыться в бумагах,
дабы объяснить, куда девалось несколько пороху, им же приобретенного! <...> —
Ежели бы смысл ваших бумаг и поступков касался только лично до меня, то и меня
не вынудили бы вы писать к вам. Личные оскорбления должны лично и возбраняться.
Но как все относится к уничижению звания главнокомандующего, почтенного от всех
и всеми веками, которое я имел счастие носить с должным усердием Монарху и
Отечеству, и сдал оное, не унизив сего сана в лице моем, то и не попущу вас
<...> оскорблять звания сего, почтенного от всего просвещенного света. — Хочу
<...> обнаружить вам, сколь явно и неосторожно испытываете вы против меня все
способы, дабы удовлетворить вашему строптивому стремлению. Сие самое стремление
причиною, что не упускаете разных предлогов насылать ко мне запрос за запросом,
несмотря, что я через ваше попечение лишился всех адъютантов, управлявших моими
делами, и не имею совсем способов вести переписку. <...> — Но забываться в делах
по неопытности можно бы еще извинить, когда бы из того нельзя было ожидать
какой-либо пользы. Посмотрим, достойны ли извинения те выражения ваши, кои
касаются до власти. В объяснении сказано, что военный министр от
главнокомандующего генерала, графа Буксгевдена, не получал ведомости о долгах. —
Скажите, пожалуйста, когда вам главнокомандующий должен был подать ведомость о
долгах? Неужели понимать из сего должно, что вы разумеете вам и Государю — все
равно? Ибо я не думаю, чтобы вы забыли Высочайший имянный ко мне указ от 8
ноября прошлого года и другие подтвердительные повеления, кои по вашей части с
такою тщательностию были сочиняемы, в коих ясно Государь повелевает мне
представить ведомость о долгах ему, что мною по части военной давно исполнено.
Каким же образом могли вы совокупить воедино Государя и военного министра? —
<...> // С 396
Знаете ли вы, милостивый государь мой, что есть главнокомандующий?
Главнокомандующий есть воин, испытанный в любви к отечеству, искусившийся на
поле брани и служением своим доказавший преданность престолу. Ему Государь
вручает безопасность, спокойствие и славу своего государства, ему подчиняет он
тысячи воинов, коих сбережение и самая жизнь зависит от его мановения,
неусыпности и бесчисленных попечений. <...> И сей воин, теряя покой и здоровье
свое, не будет даже ныне чрез посредство ваше иметь в предмете отдать в трудах
своих отчет самому Государю! Скажите, откуда вы почерпнули сию всеразрушающую
систему, что подумают воины, кои <...> достойны будут занять знаменитую сию
систему, вами столь уничиженную? И с каким намерением? Неужели вы думаете чрез
то обратить всех к вам почтение? Нет, милостивый государь мой, вы весьма
ошибаетесь! Кто ни в боях, ни в судах, ни в советах царских, ни сверх
супостатов, тот никогда не вынудит сограждан к истинному себе уважению, какие бы
он ни принимал меры строгости. Из сего видно, что всемилостивейший Государь,
пекущийся о благе государства, не знает еще, кого вы в настоящем деле в себе
заключаете. — <...> лета и служба моя дают мне право советовать вам, дабы вы,
для блага общего, исправили свои поступки, заслужив через то всеобщую
признательность и мое особенное уважение» (Чтения в Обществе истории и
древностей российских. 1858. Кн. 1. Отд. V. С. 133-137; по утверждению И.П.
Липранди (РА. 1866. Стб. 1043), майор Генерального штаба Гавердовский,
состоявший при Буксгевдене, при переводе послания на русский язык сильно смягчил
выражения подлинника). Письмо Буксгевдена расходилось в списках (некоторые см.:
РО РНБ. Ф. 17. № 39. Л. 75-80; Ф. 542. № 680; ОР РГБ. Ф. 416. Карт. 6. № 30).
25 Константин Павлович (1779—1831) — великий князь, второй сын Павла I; шеф
Конного гвардейского полка (с 28 мая 1800 г.). О внимании А. к формальностям
этикета рассказывается также в «Записках» В.М. Жемчужникова: «Не успев, по
рассеянности, поздравить в должное время графа Аракчеева с Светлым Христовым
Воскресением, отец мой счел за лучшее не приносить поздравления своего вовсе и
не был у него <...> чуть ли не до Фоминой. Первые слова графа при встрече с моим
отцом были: «Христос Воскресе!» Отец мой, полагая, что поздравления ему
ограничивались одним расписыванием имени своего на листе, ответил: «Я уже имел
честь в первый день праздников приносить поздравления вашему сиятельству». —
"Неправда, господин подпоручик! Я христосовался со всеми, кто ко мне приезжал, а
вас не было"» (ВЕ. 1899. № 2. С. 641; в отрывке речь идет о Михаиле Николаевиче
Жемчужникове (1788— 1865), в 1805 г., по выпуске из 1-го кадетского корпуса,
назначенном адъютантом к А.). Ср. рассказ Л.Г. Немеровского, секретаря А.:
«Получает однажды граф Аракчеев от какого-то окружного командира военного
поселения и чуть ли не Херсонского, донесение, но с слишком неразборчивою
подписью; рассердился граф и велел вызвать окружного командира в Петербург. Едет
бед- // С 397 ный командир в Питер. По приезде в столицу кого только не
спрашивал, зачем бы его требовал граф, никто ничего не знает. Наконец, ни живой
ни мертвый, является к Аракчееву; тот его спрашивает, зачем он приехал. «Не могу
знать, зачем ваше сиятельство требовали». — «Я требовал?!.. Как ваша фамилия?» —
«Так-то». — «Как, как?» — «Так-то, ваше сиятельство!» — «А!..» — отодвигает
Аракчеев в столе ящик, достает какую-то бумагу и спрашивает у предстоящего перед
ним: «Это ваш рапорт?» — «Мой, ваше сиятельство». — «Так вот видите ли, я никак
не мог разобрать вашу фамилию, за тем-то и потребовал вас, пожалуйста, прочтите
ее. Теперь можете ехать обратно». Окружной командир был крепко рад, что так
дешево отделался от грозного Аракчеева, и с тех пор фамилию подписывал
совершенно разборчиво» (РС. 1872. № 11. С. 591; запись Г.С. Демянока).
26 Возможно, имеется в виду майор Фома Александрович Жилко, 20 марта 1798 г.
произведенный в подполковники и назначенный бригад-майором; полковник (1801).
27 Панчулидзев Алексей Давыдович (1762—1834) — саратовский гражданский
губернатор в 1808—1822 гг.
28 Багратион Петр Иванович (1765—1812) — князь; генерал от инфантерии (1809),
с августа 1811 г. главнокомандующий 2-й Западной армией.
29 В декабре 1808 г., после отставки Ф.Ф. Буксгевдена, главнокомандующим
действующей армией был назначен генерал Богдан Федорович Кнорринг (1746—1825),
всячески оттягивавший осуществление плана императора, согласно которому русские
войска должны были перейти из Финляндии в Швецию по льду Ботнического залива и
занять Стокгольм. Лишь после приезда Александра I и А в Або 2 марта 1809 г.
колонна Багратиона под предводительством Кнорринга начала наступление из
Кумлинге и 5 марта заняла Аландские острова, что вызвало панику в Швеции.
Александр I, раздраженный нерешительностью главнокомандующего, назначил на его
место М.Б. Барклая де Толли; 5 сентября война закончилась Фридрихсгамским миром.
30 Именно с этого времени начался, по мнению современников, период всевластия
А. Ср.: «С 1812 года министры юстиции и внутренних дел лишились прежнего
преимущества иметь по два раза в неделю личный доклад Государю. Все дела их
поступали в Комитет министров, а оттуда в Государственную канцелярию, которою
управлял Аракчеев. С того времени он вошел в большую силу; за исключением
дипломатической и военной части, влияние его простиралось на все дела, не только
светские, но и духовные, словом, он сделался почти первым министром, не нося на
себе ответственности оного» (Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866. С.
250). Докладчиком по делам Комитета министров в целом А. стал с 1815 г.
31 Скорее всего, имеется в виду Василий Григорьевич Тишин (1775 — не ранее
1847), учившийся в Артиллерийском и инженерном кадетском корпусе // С 398
(1786—1793), адъютант А. в его бытность военным министром; подполковник (1813);
генерал-майорский чин получил в 1831 г. Сходный рассказ о мстительности А.,
который не мог забыть кадетских обид и преследовал бывшего соученика, содержится
в воспоминаниях генерала И.Т. Радожицкого (ДНР, 1880. № 10. С. 402) и П.А.
Папкова (ИВ. 1900. № 12. С. 979-980).
32 Петергофский праздник — 22 июля, именины вдовствующей императрицы Марии
Федоровны.
33 Чихачев Матвей Федорович (1787 — после 1837) — с 1809 г. адъютант военного
министра; полковник, петербургский полицеймейстер в 1819—1827 гг.
34 Барклая де Толли, руководившего соединением русских армий под Смоленском
летом 1812 г. и дальнейшим отступлением в глубь страны, несправедливо обвиняли в
оплошностях и даже в измене. После назначения М.И. Кутузова главнокомандующим
всеми армиями Барклай, оставшись командовать 1-й армией, успешно руководил
войсками центра и правого фланга в сражении при Бородине; после сдачи Москвы был
по личной просьбе уволен от командования.
35 Чичагов Павел Васильевич (1767—1849) — адмирал (1807), министр морских сил
(1807—1811), в 1812 г. главнокомандующий Дунайской армией, затем — 3-й Западной.
Неудачно действовал в Березинской операции по окружению остатков отступающей
армии Наполеона (16 ноября 1812 г.). В начале февраля 1813 г. его сменил Барклай
де Толли.
36 3-я армия под командованием Барклая осаждала крепость Торунь (Торн) на
Висле, капитулировавшую 16 апреля 1813 г.
37 После занятия Плойка (Герцогство Варшавское) русскими войсками 24 января
1813 г. здесь находился Главный штаб. Просьба к Аракчееву «об исходатайство-вании
обещанного» (выдаче подъемных и назначении столовых денег) содержится в письме
Барклая от 10 февраля 1813 г.; в ответном письме от 14 февраля Аракчеев уведомляет о
том, что соответствующий указ готов и подписан, а сумма подъемных будет
выплачена по прибытии денег из России. В заключение Аракчеев с обычной для него
саркастической двусмысленностью писал: «Мне весьма приятно, что услугою сею могу
я платить вам за доброе расположение ваше, опыты коего видел я во время
управления вами военным министерством. Готов и впредь на подобные услуги, дабы
совершенно быть вознагражденну в чувствах моих, всегда одинаковых, и потому
истинно уверяю ваше высокопревосходительство, что вы можете всегда и обо всем
относиться ко мне и, доставляя тем удовольствие быть полезным для вас, доставите
другое, не менее приятное для сердца моего — исполнение непреложного правила
платить услугою» (Дубровин. С. 78—80), что в контексте его отношений с Барклаем
практически однозначно должно было пониматься адресатом как злая издевка.
Небезынтересно, что весной того же года эти письма распространялись в столице в
списках, причем в копиях по сравнению с оригиналами акценты были смещены «в
пользу» Аракчеева: как явствует из подготовленного для него анонимного обзора
«Санктпетербургские слухи, известия, новости», в письме Барклая усилены
просительные ноты, а в ответ А. вставлена отсутствующая в подлиннике фраза:
«Невзирая на все неприятности, которые вы оказывали мне во время управления
вашего министерством военным, я, имея в правилах своих за зло платить добром,
имел счастие докладывать Государю Императору о положении вашем и Его Величество
всемилостивейше повелеть соизволил производить вам по 12 000 р. ежегодно
столовых денег» (Там же. С. 99). Интерпретацию этого эпизода из мемуаров
Марченко см.: Тартаковский А.Т. Неразгаданный Барклай. М., 1996. С. 262-264.
38 Кутузов умер 16 апреля 1813 г. в Бунцлау (Силезия); после Бауценского
сражения (20—21 мая 1813 г.) главнокомандующим союзными войсками стал Барклай де
Толли.
39 Марченко сопровождал Александра I на Венский конгресс и в дальнейших
разъездах по Европе; вернулся в Петербург в декабре 1815 г. и вскоре был
назначен управляющим делами Комитета министров.
40 С декабря 1815 г. управление Военным департаментом министерства вверялось
учрежденному при императоре Главному штабу, от Военного министерства не
зависевшему. Начальник штаба (в 1813—1823 гг. им был П.М. Волконский) имел
личный доклад у государя и собственную канцелярию, состоявшую из двух отделений
— фронтового и хозяйственного.
41 Кикин Петр Андреевич (1775—1834) — с 1802 г. флигель-адъютант, в 1812 г.
генерал-майор, дежурный генерал обеих армий, с 1814 г. в отставке; вновь на
службе с 1816 г. в должности статс-секретаря «у принятия прошений» (до 1826).
42 То есть дела Государственного совета.
43 О М.Л. Магницком см. ниже, в преамбуле к его сочинению «Сон в Грузине».
44 Отпуск — здесь: копия. Речь идет об указе от 30 августа 1816 г. (день
тезоименитства государя). По устному свидетельству Марченко, этот указ писал он
и по требованию Александра I четырежды его переделывал (см.: Корф МЛ Жизнь графа
Сперанского. СПб., 1861. Т. 2. С. 120). В документе говорилось, что император,
получив в 1812 г. сведения, компрометирующие Магницкого и Сперанского, не стал
разбираться в их деле (ибо это «в тогдашних обстоятельствах делалось
невозможным»), а удалил обоих от службы. Ныне же, «по внимательному и строгому
рассмотрению поступков их, <...> не нашел убедительных причин к подозрениям».
«Желая преподать им способ усердною службою очистить себя в полной мере»,
император назначил Сперанского пензенским гражданским губернатором, а Магницкого
— воронежским вице-губернатором (цит. по: Корф М.А. Указ. соч. Т. 2. С. 120).
Сперанский был убежден, что фраза об «очищении себя в полной мере» придумана А.:
«Не припи- // С 400 сывайте ее Александру Павловичу, нет, Государь совсем иначе
был ко мне расположен» (Там же. С. 120).
45 Аренда — вид награды за отличия по службе: пожалование имения на
определенный срок (от 4 до 12 лет). Что имеется в виду ниже под «продажей»
аренды, — неясно (В.А. Бильбасов, публикатор текста, после слова «продана»
поставил в скобках вопросительный знак); возможно, за единовременную выплату
значительной денежной суммы (хотя бы и уступавшей совокупности доходов за
несколько лет) официальный владелец аренды мог передать другому лицу право на
получение ежегодного дохода.
46 Ланской Дмитрий Сергеевич (1767—1833) — московский гражданский губернатор
(1808—1810), в 1814—1829 гг. — управляющий Департаментом государственных
имуществ.
47 Катеринт Василий Семенович (1771—1847) — с 1795 г. асессор строительной
экспедиции Киевской казенной палаты, в 1807 г. коллежский советник, советник
Киевской казенной палаты; в 1825—1828 гг. вице-губернатор Киева, действительный
статский советник (1828), с 1828 по 1832 г. киевский гражданский губернатор.
48 Марченко сопровождал Александра I в поездках в августе—сентябре 1817 г.;
находился при императоре и во время его пребывания в Москве (октябрь 1817 —
январь 1818 г.).
49 Имеется в виду дорога в грузинской вотчине протяженностью 25 верст,
бдительно охранявшаяся: в каждой деревне при въезде и выезде запирались большие
чугунные ворота. Крестьяне не имели права пользоваться этой дорогой и ездили по
другой, лежавшей в стороне.
50 Жихарев Степан Петрович (1788—1860) с 1812 г. служил в канцеляриях
Комитета министров и статс-секретаря П.С. Молчанова, в 1816—1818 гг. состоял в
свите Александра I во время его поездок по России и в Польшу и занимался делами
Собственной е. и. в. канцелярии, коллежский советник (в 1818); с 1823 г. —
московский губернский прокурор, тайный советник (с 1836), сенатор (с 1840);
мемуарист. Репутация Жихарева сильно пострадала после того, как в 1831 г.
открылось, что он присваивал деньги, которые получал, управляя имениями братьев
Тургеневых.
51 Конгресс Священного союза в Ахене проходил в сентябре—октябре 1818 г.
52 Ср. свидетельство А.И. Михайловского-Данилевского: «Для дел по гражданской
части находился обыкновенно прежде в Высочайших путешествиях статс-секретарь, но
он не поехал в Ахен, вероятно, по проискам графа Аракчеева, у которого он был в
немилости» (РС. 1897. № 11. С. 332).
53 Возможно, имеется в виду Елизавета Петровна Вырубова (1765—1821) — вдова
генерал-лейтенанта.
54 Стариков Иван Ильич (1792—1829) — петербургский купец;
Белоселъская-Белозерская (урожд. Козицкая) Анна Григорьевна (1773—1846). // С
401
55 Тормасов Александр Петрович (1752—1819) — граф (с 1816); генерал от
кавалерии (1801), в 1814—1819 гг. московский генерал-губернатор. Шульгин
Александр Сергеевич (ум. 1841) в 1786 г. был принят кадетом в Артиллерийский и
инженерный кадетский корпус, откуда в 1795 г. выпущен корнетом; майор (1800), с
1808 г. адъютант великого князя Константина Павловича, полковник (1811); в 1816
г., в чине генерал-майора, назначен московским обер-полицеймейстером (до 1824).
56 А. имеет в виду П.М. Волконского. Дочь А.Г. Белосельской-Белозерской
Зинаида была замужем за Никитой Григорьевичем Волконским, на родной сестре
которого Софье был женат начальник Главного штаба.
57 Дурасов Егор Александрович (1762—1847) — с 1808 г. московский
полицеймейстер, с 1813 г. — вице-губернатор, с 1817 г. — московский гражданский
губернатор; сенатор (1823).
58 Танеев Александр Сергеевич (1785—1866) — сын С.М. Танеева; близкий
сотрудник А.: в 1808—1809 гг. состоял переводчиком при нем как при военном
министре, в 1812 г. перешел в Собственную е. и. в. канцелярию. На Венском
конгрессе (1814) состоял при В.Р. Марченко, на Ахенском — при императоре;
впоследствии статс-секретарь, управляющий I отделением Собственной е. и. в.
канцелярии (1831—1866).
59 Муратов Василий Гаврилович — с 1809 г. харьковский (слободско-украинский)
вице-губернатор, гражданский губернатор в 1815—1827 гг. Обширную подборку писем
А. к нему (37 писем за 1817—1824), опубл. Е.В. Неберекутиной, см.: Река времен:
Книга истории и культуры. Вып. V. М., 1996. С. 112— 130. Письма Муратова к А. в
связи с Чугуевскими событиями 1819 г. см.: Верещагин Г.А. Материалы по истории
бунтов в военных поселениях при Александре I // Дела и дни. 1922. Кн. 3. С.
162—164, письма других лет — Дубровин. С. 307-308, 344.
60 Речь идет о 1818 г.
61 О Н.Н. Муравьеве см. в коммент. к его «Припоминаниям...».
62 Горчаков Андрей Иванович (1779—1855) — генерал-майор (1798), генерал от
инфантерии (1814), член Государственного совета (1816); командир 3-го пехотного,
с 1820 г. — 2-го пехотного корпуса.
63 Колосов Иван Петрович (1775—1819) — с сентября 1818 г. управляющий
канцелярией Комитета министров.
64 Жеребцов Дмитрий Сергеевич (1777—1845) — дальний родственник А.; по его
протекции стал в 1818 г. новгородским гражданским губернатором с чином
действительного статского советника; отстранен от должности в конце 1825 г. В
1827 г. по решению Сената предан суду за противозаконные действия в ходе
следствия по делу об убийстве Н. Минкиной и отставлен от службы.
65 А. приехал из Грузина в Петербург в ночь с 6 на 7 декабря 1825 г. // С 402
66 Фотий (в миру Петр Никитич Спасский; 1792—1838) — в 1817 г. принял
монашество, получил священнический сан и был определен законоучителем во 2-й
кадетский корпус, в 1820 г. назначен игуменом Деревяницкого монастыря близ
Новгорода. В начале 1822 г. возведен в сан архимандрита, в мае — представлен
покровительствовавшим ему А.Н. Голицыным императору и в августе стал настоятелем
Юрьевского монастыря. Через два года порвал отношения с Голицыным и
способствовал его отставке; письмо А. к Фотию от начала августа 1824 г. с
приглашением приехать в Петербург для новой встречи с Александром I см.: РА.
1868. Стб. 950—951 (пасхальное поздравление Фотия А. от 8 апреля 1824 г. — ВЕ.
1870. № 5. С. 488). После убийства Минкиной император лично просил Фотия
поддержать душевные силы А.: «Подкрепляя их, вы окажете важную услугу
государству и мне, ибо служение графа Аракчеева драгоценно для отечества» (цит.
по: Александр. Т. 2. С. 661); 13 октября 1825 г. иерарх прибыл в Грузино. А. в
свою очередь приезжал искать утешения в Юрьевом монастыре, что нашло отражение в
следующем анекдоте: «Фотий встретил его словами: «Услышит тя Господь в день
печали» — и распростерся на земле, граф сделал то же самое; так лежали они один
перед другим несколько времени, поглядывая искоса, кто первый встанет» (Солнцев
Ф.Г. Моя жизнь и художественно-археологические труды // РС. 1876. № 5. С. 155).
67 Тизенгаузен Богдан Карлович (р. 1785) — адъютант Аракчеева с 1808 г., полковник
(1813); в 1817—1818 гг. вновь состоял при Аракчееве, с весны 1825 г. на службе в
военных поселениях; в 1831 г. генерал-майор, член Экономического комитета
военных поселений. По свидетельству современника, при расследовании убийства
Минкиной Тизенгаузен и Жеребцов «опозорили себя угодливостью временщику в
истязаниях дворни» (Бороздин М. Воспоминания // Граф Аракчеев. С. 8).
68 Все съезжались, чтобы поздравить Николая I с восшествием на престол.
69 Лобанов-Ростовский Дмитрий Иванович (1758—1838) — генерал-лейтенант
(1798); в 1817—1827 гг. министр юстиции.
70 Н.М. Карамзин 19 декабря 1825 г. сообщал И.И. Дмитриеву свежие впечатления
о дне 14 декабря: «В большой зале дворца толпа знати час от часу редела; однако
ж все было тихо и пристойно. Молодые женщины не изъявляли трусости. В общем
движении, в стороне, неподвижно сидели три магната: князь Лопухин, граф Аракчеев
и князь А. Б. Куракин, как три монумента! В седьмом часу пели молебен; в осьмом
стали все разъезжаться» (Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С.
411). Ср. также позднейшие мемуары: «Видел я, и вспоминаю совсем ясно, графа
Аракчеева. Он сидел в углу залы, с мрачным и злым лицом, не имея на расстегнутом
своем мундире ни одного ордена, кроме портрета покойного Государя Александра
Павловича, и то, сколько помню, не осыпанного бриллиантами. Выражение лица
Аракчеева было в тот день особенно мрачное, злое. Никто к нему не приближался,
никто не обращал на него внимания. Видимо, все считали бывшего времен- // С 403
щика потерявшим всякое значение» (Князь Александр Михайлович Горчаков в его
рассказах из прошлого // РС. 1883. № 10. С. 166).
71 Орлов Алексей Федорович (1786—1861) — граф (1825); генерал-адъютант,
генерал от инфантерии, с 1821 г. командир лейб-гвардии Конного полка;
впоследствии шеф жандармов (1844—1856), председатель Государственного совета и
Комитета министров (1856—1861).
72 М.А. Милорадович был смертельно ранен 14 декабря П.Г. Каховским.
73 Имеется в виду Комиссия для следственных изысканий соучастников
злоумышленного общества.
74 К следствию было привлечено 579 человек; на рассмотрение Верховного
уголовного суда, учрежденного 1 июня 1826 г., было вынесено 121 дело.
75 В 1816 г. П.А. Клейнмихель женился на Варваре Александровне Кокош-киной
(ум. 1842), «но вскоре они разъехались, чему приводили в публике разные причины,
а кажется, довольно было одной: всем известного, в высшей степени безобразного
характера Клейнмихеля» (Дельвиг. Т. 1. С. 124—125); впоследствии В.А.
Клейнмихель вышла вторым браком за действительного статского советника Н.М.
Булдакова.
76 Ср.: «<...> присяга в военных поселениях обошлась благополучно; весьма
благоразумно, что это не было поручено ни графу Аракчееву, ни Клейнмихелю»
(Дивов П.Г. Дневник // РС. 1897. № 3. С. 466).
Использованы материалы кн.: Аракчеев: свидетельства современников. М.:
Новое литературное обозрение, 2000.
Здесь читайте:
Аракчеев Алексей
Андреевич (биографические материалы).
Россия в XIX
веке (хронологическая таблица).
|
