|
|
Аракчеев:
Свидетельства современников
Алексей Андреевич Аракчеев.
Гравюра Н.И. Уткина с
оригинала Г.Вагнера. 181 г. Резец.
Воспроизведение Г.Скамони. 1876 г.
ГБМ-2041\Г-129.
Из кн. Русская старина. Т. XV. СПб, 1876.
В ХРОНОСе воспроизводится по кн.
Портреты участников Отечественной войны
1812 года
в гравюре и литографии из коллекции
Музея-заповедника "Бородинское
поле". Каталог. "Кучковое поле", 2006.
Е.М. Романович
ПРЕДСМЕРТНЫЕ ДНИ И КОНЧИНА ГРАФА АРАКЧЕЕВА
Служа в Аракчеевском, ныне Ростовском гренадерском принца Фридриха
Нидерландского полку, я с полком своим стоял в Новгородской губернии, в 60
верстах от местопребывания графа Аракчеева, то есть от села Грузина, в так
называемом Графском поселении, расположенном по берегу реки Волхова. Аракчеев
был шефом нашего полка, и во время торжественных дней и праздников от нашего
полка всегда отряжался офицер для поздрав- // С 324 ления графа. В 1834 году,
перед наступлением Пасхи, я, в звании полкового адъютанта, назначен был к
поездке в Грузино для поздравления графа с светлым праздником. Грузино — это
богатое село, расположенное по реке Волхову, с роскошным домом и великолепным
садом. Я прибыл туда в четверг на Страстной неделе; обо мне докладывают его
сиятельству, который изъявил желание меня видеть. Я был тогда ловким молодым
человеком. Застаю графа сидящим в кабинете; я ему раскланялся и отрапортовал о
себе и о своем назначении.
— Кто ты такой? — спросил граф несколько в нос.
— Романович, ваше сиятельство! — отвечал я.
— Поляк!! — воскликнул как будто с ужасом Аракчеев.
— Никак нет, ваше сиятельство! Малороссиянин из Черниговской гу-бернии, —
возразил я.
— Это все лучше, — ответил Аракчеев уже несколько смягченным то-ном, — а то
поляк — подлец!
Тут он стал приветливее, посадил меня, вступил в разговор, порицал
правительство, причем великому князю Михаилу Павловичу также досталось немало.
— Знаешь ли ты К[лейнмихеля]? — спросил он меня потом.
— Имею счастие знать, — отвечал я.
— Какое тут счастие! — с гневом возразил он мне и при этом рассказал о тех
благодеяниях, которые он будто бы оказал генералу К[лейнмихел]ю, когда тот был
еще в офицерских чинах, и горько жаловался, что К[лейнмихель] забыл его и
никогда не навестит. Затем спросил меня, не желаю ли я осмотреть его комнаты, и
когда я изъявил согласие на его любезное предложение — «Смотри, — сказал он, —
почаще читай, что написано на стенке». Я, признаться, вначале не понял слов
этих, смысл которых был для меня весьма загадочен. Камердинер повел меня по
комнатам, роскошно отделанным; каждая комната имела свой инвентарь, где было
вписано все, что заключалось в комнате. Инвентарь этот висел на стене, и рукою
самого графа было надписано: «Глазами гляди, а рукам воли не давай». Тут-то стал
мне понятен смысл его слов: почаще читай, что на стенке написано. Из всех
комнат, мною осмотренных, особенно замечательна так называемая Александровская;
называлась она так, потому что Император, бывая у Аракчеева, там занимался. В
этой комнате сосредоточено было, так сказать, все величие Аракчеева, все
прошедшее его славы, уже померкшей при покойном Николае. Так, на столе стоял //
С 325 мраморный бюст Александра на литом серебряном пьедестале, на одной стороне
которого выписано было золотыми буквами письмо Государя к Аракчееву из Таганрога
незадолго до кончины Его Величества. В этом письме Государь уведомлял его о
расстроенном и почти безнадежном состоянии своего здоро-вья, уверял его в своей
вечной дружбе и преданности к нему. На другой стороне — надпись такого
содержания: «Кто осмелится прикоснуться к этому бюсту, тот да будет анафема,
проклят!» Тут же стояла чернильница и хранилось перо, которым писал Император
Александр; сорочка, в которой он родился, печать, им употребляемая; в стеклянном
ящике сберегалась холщовая сорочка, в которой почил Александр и в которой
Аракчеев завещевал себя похоронить; лоскут глазета от его гроба и множество
писем и бумаг. На стене висели часы, которые однажды в год, а именно 19 ноября в
2 часа (в день и час кончины Императора), играли «Со святыми упокой!..».
Осмотревши комнаты, я возвратился в кабинет к графу Аракчееву. «Пьешь ли ты
водку?» — спросил он меня и, получив отрицательный ответ, похвалил меня, сказав,
что и он ее не употребляет, и приказал подать вина. Мы выпили.
На другой день в пятницу, в 3 часа пополудни, Аракчеев почувствовал сильную боль
в груди (антонов огонь) и тотчас потребовал медика. При нем находился тогда в
качестве домашнего врача некто г. Левицкий. Тот явился и увидал, что состояние
графа безнадежно. Аракчеев начал бранить и медиков и медицину, требовал, чтобы
продлили ему жизнь на два месяца, потом уменьшил этот срок на месяц, умолял,
сердился. Наконец просил, чтобы по-слали за Арендтом1 в Петербург. Я послал
тотчас фельдъегеря, которых при графе находилось 6 человек, и тот полетел в
Петербург. Между тем Аракчеев стал приходить в бешенство. Раздавались проклятия;
наконец он взмахнул руками и одну из них всунул в рот с криком: «Проклятая
смерть!» — и ис-пустил дух в присутствии моем, в присутствии врача и
камердинера. Омыв-ши тело покойного, мы стали одевать его: надели на него
холщовую рубашку, в которой умер Император Александр, облекли его в парадный
генеральский мундир и положили на стол. Потом я запер двери и запечатал их своею
печатью и печатью бурмистра и отправился во флигель спать. Вдруг в 4 часа ночи
меня будят; говорят: «Пожалуйте, приехал генерал Клейнмихель». Я тотчас встал,
являюсь. «Кто такой, и зачем?» — спросил генерал. Я объясняю. «Все ли
благополучно?» — снова спросил меня К[лейнмихель]. «Все благополучно», — отвечал
я. Тогда мы пошли в дом в сопровождении фельдъеге- // С 326 ря, прибывшего с
генералом, Я отпечатал и отпер двери. К[лейнмихель] вошел в Александровскую
комнату и стал прибирать бумаги покойного, вынул письма из пакетов, пересчитал
их и другие бумаги в моем присутствии, вложил в папку, запечатал и отдал
фельдъегерю, который и отправился с ними в Петербург.
В Светлое Воскресение приехали генералы и другие важные лица из Петербурга, а
также племянник Аракчеева, полковник со звездою, и Грузино оживилось. Между тем
вызван был Аракчеевский полк, прибывший на под-водах, и батарея артиллерии.
Когда нужно было класть тело покойного в гроб, то К[лейнмихель] обратился к нам,
офицерам, с вопросом, не желает ли кто переложить тело покойного, но никто не
изъявил желания, и тело должны были положить священник и племянник Аракчеева. Ко
гробу приставлен был почетный караул из офицеров, которые менялись чрез каждые
два часа денно и нощно; диакон читал псалтырь. Нам однажды захотелось
шампанского. Подали, конечно, в другой комнате, куда вышли и мы. Один из
офицеров подошел ко гробу со стаканом в руках. Диакон положительно обмер: «Что
вы! — сказал он отчаянным голосом, — как это можно! Что, если да граф встанет?
беда нам, все пропали!» Во вторник совершено было погребение новгородским
архиепископом с участием архимандритов и множества духовенства. Тело покойного
положено при находящемся в Грузине великолепно устроенном храме, в склепе, рядом
с прахом его наперсницы Анастасьи. Над могилой поставлен памятник художественной
отделки.
Вот что рассказывали тогда о истории этого памятника2. В декабре 1833 года
приезжает в Грузино молодой человек и привозит этот памятник. На вопрос графа:
откуда этот памятник? — молодой человек отвечал, что кто-то от имени графа
заказал его, что даже деньги за него, и равно и за про-воз, отданы. На памятнике
была изготовлена надпись следующего содержания: здесь лежит тело новгородского
дворянина Алексея Андреевича Аракчеева, родившегося в таком-то году и умершего
(оставалось вписать только год и месяц смерти). Это обстоятельство немало
удивило Аракчеева и крайне его смутило. Предполагали, что оно имело немало
влияния на ускорение его смерти. Этот-то самый памятник и был поставлен над
могилою его. Другая причина могла быть та, что Аракчеев, столько трудов
положивший на свою любимую идею, на свое создание (я говорю о военных
поселениях), замечал, что они год от году все более и более приходили в упадок и
не было уже сил поддержать их. Жалкое состояние этих // С 327 поселений,
конечно, не могло не возбуждать крайне и без того раздражительного темперамента
этого причудливого временщика; оно не могло не поселять грусти в его сердце при
виде столь жестоко обманутых ожиданий.
Почти тотчас по смерти знаменитого владельца Грузина начались меж-ду крестьянами
беспорядки: избавившись от долго висевшего над ними гнета, крестьяне бросились
все опустошать. Вследствие этого в виде военной экзекуции мы, то есть наш полк
должен был простоять в Грузине еще не-сколько времени, и мы простояли там более
двух месяцев и отправились от-туда в Петербург. Славно пожили мы тогда! Офицеры
и солдаты — все это жило на счет Аракчеева, и мы были всем обеспечены
совершенно. Распоря-дителем всего был уездный предводитель дворянства Тыртов3, и
мы ему, признаться, много надоедали нашими требованиями.
Недели чрез две приехал в Грузино брат Аракчеева Петр Андреевич с женою4; отдали
последний долг усопшему и прожили некоторое время в Грузине; но когда открылось,
что Аракчеев все имение свое передает Новгородскому корпусу, то эти родственники
с негодованием уехали. Замечу при этом, что поведение наше, это веселие и этот
разгул солдатской жизни вначале сильно не нравились брату Аракчеева, и он дал
нам заметить через Тыртова, что подобное поведение неприлично, что тело
покойного еще не остыло и что мы живем на всем содержании графа, следовательно,
должны почесть его память. Но, как я сказал, Аракчеев-брат и жена его скоро
уехали, и разгул наш не потерпел перерывов...
Странная личность была этот покойный Аракчеев, скажу я вам! Кому неизвестна
желчность, раздражительность его? Вот несколько случаев в дополнение к моему
рассказу: одних я сам был свидетелем, о других слышал от лиц, к нему
приближенных. Так, например, граф не питал никакого уважения к браку — он, можно
сказать, пренебрегал им. Вот что мне рассказывали. В огромном имении Аракчеева
постоянно нарастало значительное число женихов и невест; о них обыкновенно
докладывал графу бурмистр, и граф приказывал представить их к себе; являлись
парни и девицы целою толпою. Граф расставлял их попарно — жениха с выбранною им
невестою; Иван становился с Матреною, и Сидор с Пелагеею. Когда все таким
образом установятся, граф приказывает перейти Пелагее к Ивану, а Матрену отдает
Сидору и так прикажет повенчать их. Отсюда в семействах раздоры, ссоры и
разврат. В Грузине был большой порядок и чистота: главная улица не уступала
любому паркету богатого аристократического дома. Это была, так сказать, парадная
улица. Хозяй- // С 328 ственные и другие принадлежности домашние крестьяне
обязаны были возить по околице, облегавшей задние дворы селения, Избави Боже,
если кто попадется из крестьян с навозом или другим чем на главной улице: тот
бит будет много! В экзекуциях своих Аракчеев доходил до нероновской
артистичности: так, донесли ему однажды, что у крестьянина нашлась табакерка с
табаком, чего Аракчеев терпеть не мог. Назначена крестьянину порка:
откомандиро-вали хор певчих, состоящий из молодых красивых девиц, все в красных
сарафанах; разложили мужика с табакеркой и всыпали ему значительное число
горячих. Во время экзекуции певчие пели: «Со святыми упокой, Господи!»
Примечания:
Е.М. Романович. Предсмертные дни и кончина графа Аракчеева (с. 324—329)
Печатается по: РА. 1868. Стб. 283—289. Подзаголовок, данный, видимо,
публикатором П.А. Мусатовским: «По рассказам отставного штабс-капитана Евгения
Михайловича Романовича». Эта заметка, содержащая целый ряд неточных, а местами и
вымышленных деталей, интересна как свидетельство пристального интереса
современников к обстоятельствам смерти А.
1 Арендт Николай Федорович (Николас Мартин; 1785—1859) — врач-хирург,
лейб-медик Николая I (с 1829).
2 Излагаемая история памятника недостоверна.
3 Тыртов — вероятно, имеется в виду Алексей Дмитриевич Тырков, предводитель
дворянства Новгородского уезда в 1830—1836 гг.
4 Аракчеев Петр Андреевич (1778 или 1780 — не ранее 1837) учился, как и его
старшие братья, в Артиллерийском и инженерном кадетском корпусе, по окончании
которого был в чине подпоручика определен в гвардейский артиллерийский батальон
(15 ноября 1796), в 1800—1803 гг. батальонный адъютант, поручик; в 1808 г.,
находясь в чине капитана, получил звание флигель-адъютанта; в 1810 г. полковник.
В конце 1812 г. назначен вторым комендантом Киева (в письме от 20 января 1813 г.
И.А. Пукалов выражал радость по поводу того, что А. удалось «пристроить к святым
местам Петра Андреевича» — Дубровин. С. 74); впоследствии генерал-майор. С 1805
г. был женат на кн. Наталье Ивановне Девлет-Кильдеевой (1785—1849). Письма А к
брату см.: ВЕ. 1870. № 5. С. 476-478, 481-482 (три письма за 1810 г.); РС. 1874.
№ 5. С. 190-192 (письмо от 3 апреля 1812 г.); его письмо к А. 1810 г. —
Дубровин. С. 22; здесь же (с. 454—455) письмо Н.И. Аракчеевой к А. от 29
сентября 1825 г. с соболезнованием по поводу кончины Минкиной).
Использованы материалы кн.: Аракчеев: свидетельства современников. М.:
Новое литературное обозрение, 2000.
Здесь читайте:
Аракчеев Алексей
Андреевич (биографические материалы).
Россия в XIX
веке (хронологическая таблица).
|
