Басаргин Н.В.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

РЕЛИГИИ МИРА

ЭТНОНИМЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Николай Басаргин

Воспоминания, рассказы, статьи

[Воспоминания об А.  А., Н.  А., М. А.  Бестужевых, об И. Д. Якушкине, И. И. Пущине, М. К. Кюхельбекере, П.И. Пестеле, М. П. Бестужеве-Рюмине, С. П. Трубецком].

Начинаю эту статью под влиянием не совсем прият­ного впечатления после прочтенных мною в трех книжках «Отечественных записок» 1860 года писем покойного Марлинского (А. А. Бестужева) 1). Не могу понять цели их издания, а тем более причин, побудивших его родных передать во всеуслышание то, что писалось им для самых только близких лиц, где он часто говорит с ними не только нараспашку, но даже преувеличивая свои недостатки, чтобы представиться чем-то вроде дона-Жуана mauvais genre*. Это жалкое самообольщение было, как кажется, семейной принадлежностью всех братьев Бестужевых. Двух из них — Николая и Михаила — я знал очень коротко и был с ними дружен. Оба они, в особенности первый, при кротком, уживчивом характере, добром прекрасном сердце, при замечательных нравственных и умственных достоинствах имели несчастную слабость дон­жуанствовать, и не столько на деле, сколько для того, чтобы пользоваться незавидной репутацией львов ны­нешнего века, против которых ни одно женское сердце не может устоять. Разумеется, все те, кто хорошо их знали, смотрели на это снисходительно и, отдавая полную справедливость их достоинствам, извиняли в душе такой безвредный для других недостаток, но не менее того, од­нако же, он давал часто повод к смешным сценам и невольно заставлял улыбаться людей самых серьезных. К этому надо присоединить, что, не обладая великосвет­ским образованием и не зная так называемый jargon du

___

* Дурного тона  (франц.).

// С 327

monde* и всех требований и правил высшего общества, они нередко давали право смеяться над собою тем, кто во многих других отношениях стоял гораздо их ниже.

Чтение писем А. А. Бестужева еще более убедило меня, что этот недостаток был у всех у них общий, и я бы, конечно, не стал о нем упоминать, если бы г. Семевский и те, которые передали ему письма Марлинского 2), не выставили его перед публикой — ей же, конечно, ни­сколько не занимательно знать о страсти к донжуанству одного из бывших своих любимцев. Что Александр Бестужев при многих своих литературных достоинствах был фразер — это уже давно доказано. Что в его произ­ведениях более фраз и мыльных пузырей, чем существен­ных достоинств (может быть, вследствие тогдашнего духа времени), в этом все согласны. Но зачем же делиться с публикой его самохвальством, его ложными понятиями о чести (смотри те письма, где он говорит о благосклон­ности к нему женщин и об обольщении жены своего товарища по несчастью Б[улгари], у которого он гостил в Керчи и которому он так худо заплатил за доверие и гостеприимство) 3). Этого публике вовсе не нужно было знать, ибо оно нейдет нисколько к делу и только нала­гает какую-то грустную оттушевку на такую личность, которая пользовалась и стоила общественной симпатии. Если бы предавать гласности все поступки и помышления лиц, более или менее известных по своей деятельности в разных сферах общественной жизни, то не было бы ни одного из них, который бы сохранился чистым в памяти соотечественников.

Есть деяния и поступки, которые принадлежат всеобщему обсуждению, которые составляют достояние глас­ности, открывайте, выставляйте их. Когда государствен­ный литературный деятель вследствие ложного понимания публики, не знающей его тайных действий и намерений, стоит в глазах общества на незаслуженном пьедестале, вы имеете полное право свести его с него или, наоборот, если он не оценен как следует, если не пользуется тем почетом, который заслужил, или, что хуже, если иска­жают его благонамеренные полезные цели и действия, вы даже обязаны, имея к тому возможность, восстановить его в общественном мнении. Но, с другой стороны,

___

* Светская манера разговора (франц.).

// С 328 

есть много таких поступков и действий, которые не имеют ничего общего с публикой, которые могут только обсуждаться в семейном близком кругу и в которых виновный должен отдавать отчет свой только совести или своему духовнику, таких, по моему мнению, не следует касаться, не следует предавать гласности. Какая, например, нужда публике знать, что А[лександр] Бестужев любил донжуанствовать, что имел в этом отношении ложные нрав­ственные понятия или что он любил иногда писать высокопарные французские письма, не зная хорошо французского языка и делая ошибку на ошибке. Письма его предназначались <нрзб.> для знания братьями, сестрами, он никогда не воображал, чтобы они могли сделаться достоянием публики. Зачем же, таким образом, выставлять его в более или менее смешном виде. Это не услуга и не почитание его таланта, скорее недоброжелательство, и я удивляюсь, как могли согласиться его родные на эту неблаговидную выставку его личности.

Напрасно стали бы мне возражать, что издатель имел в виду благонамеренную цель представить его откровен­ный, несколько легкомысленный характер, готовый всегда увлекаться, и тем объяснить в хорошую сторону то, что бросало на него невыгодную тень. Но достиг ли он цели, и нужно ли было это? Смешная сторона останется всегда смешной, а противонравственный поступок никогда не будет чистым. Что А[лександр] Александрович] был человек добрый, с любящей душой, вполне преданный своим родным (это он беспрестанно доказывал), не го­воря о его храбрости, ибо не считаю ее большим досто­инством, что он имел дарование и как литератор пользовался в свое время большим влиянием на общество. Все это несомненно и не требует доказательств. Но что вместе с тем характер его был легкомыслен, не имел твердости, что убеждения его не были прочны и часто изменялись при каждом обстоятельстве, что он гонялся более за призраками, чем за существенным, жертвовал будущей своей оценкой и своей репутацией, как человек и литера­тор, для преходящей минуты, что его преувеличенное о себе мнение доходило до самообожания, одним словом, что он, подобно всем людям, имел и много достоинств и много недостатков — этого всего тоже нельзя не. при­знать. Хотя Н, И. Греч, сравнивая его с К[ондратием] Федоровичем]     Р[ылеевым],    отдает   ему   преимущество

// С 329

перед последним 4), но, несмотря на такой авторитет, я не только не убежден в том, но скажу более, что их обоих нельзя даже сравнить между собою. Р[ылеев] был чело­век с твердыми непоколебимыми убеждениями, с положи­тельным, хотя и пламенным взглядом на то, что входило в круг тогдашнего мышления. В нравственном отношении он был безукоризнен. Такие личности, как К[ондратий] Ф[едорович], или погибают, что и случилось с ним, или становятся в голове своего поколения, оставляя после себя незабвенное имя в потомстве. Бестужев же был человек обыкновенный, и если бы не его временные лите­ратурные успехи, то никто бы даже и не знал о его су­ществовании.

Во многих отношениях покойный брат его Ник[олай] Александрович] стоит гораздо его выше. По способно­стям своим, по своей деятельности он был весьма заме­чательною личностью. Чем не занимался он? И литературой, и живописью, и механикой. У него были золотые руки, все же, что он делал, исполнялось им с большой отчетливостью и знанием дела. Характер у него был самый уживчивый, кроткий, добрый, веселый. Не будь в нем несчастной склонности к донжуанству (которая, в сущности, и в Сибири, где он провел век свой, никому не вредила, исключая его самого, и то со смешной стороны своей), он далеко бы выходил из ряда обыкновенных людей. Le ridicule gens du monde est quelquefois piusqua un depense*.

Грустно подумать, что сестры и близкие покойного Марлинского, из каких-нибудь вещественных выгод для живущих, не подумали о том, что могут повредить репу­тации так много любившего их брата. Желательно, чтобы это было сделано ими скорее по необдуманности, нежели из материального расчета.

Скажу теперь несколько слов о нас самих, т[о] е[сть] о тех из наших сибирских изгнанников, которые вследст­вие манифеста или возвратились в Россию, или остались доживать свой век в Сибири. Четыре года прошло с тех пор, как состоялся этот манифест. Он застал в живых только 25 человек и то более или менее дряхлых стариков 5).   В  продолжение  последних  четырех лет  многие  из

___

* Смешное   в   глазах   общества   есть   нечто   большее,   чем   недо­статок (ф р ан ц.).

// С 330

этих оставшихся уже переселились в вечность. В России не стало Якушкина, Тизенгаузена, Пущина, Бригена, Щепина-Ростовского. В Сибири — Башмакова, Кюхель­бекера, Бечаснова.

Некоторые из умерших были люди замечательные и оригинальные по своим нравственным качествам и своему характеру, и я не считаю лишним описать тех из них, ко­го я более знал. С Якушкиным, Пущиным и Тизенгаузеном я прожил около десяти лет в городке Ялуторовске Тоб[ольской] губ[ернии], а с двумя первыми прежде этого десять лет в Петровской тюрьме.

Иван Дмитриевич Якушкин по своему уму, образова­нию и характеру принадлежал к людям, выходящим из ряду обыкновенных. Отличительная черта его характера была твердая, непреклонная воля во всем, что он считал своей обязанностью и что входило в его убеждения. Будучи предан душою всему прекрасному, всему возвышен­ному, он был отчасти идеалист, готовый жертвовать собой для пользы ближнего, а тем более для пользы общественной. Об себе он никогда не думал, нисколько не заботился ни о своем спокойствии, ни о своем мате­риальном благосостоянии. В последнем отношении он доходил даже до оригинальности. Имея очень ограниченные средства, он уделял последние на помощь ближнему и во все время жительства своего в Сибири не мог заве­сти себе даже шубы. В Ялуторовске, без всяких средств, он вздумал завести школу для бедного класса мальчиков и девиц и одною своею настойчивостью, своей деятельностью и, можно сказать, сверхъестественными усилиями достиг цели. Для этого он в течение 10 лет должен был бороться не с одними материальными надобностями, но и с препятствиями внешними. Правительство строго воспрещало, чтобы кто-либо из нас имел влияние на воспи­тание юношества. За этим предписывалось наблюдать местным властям, от которых нельзя было скрывать его участия. Начались доносы, следствия, происки недобро­желателей из местных чиновников, смотревших на нас, как на порицателей такого порядка, с которым были существенно соединены их выгоды и их значение. Все это надобно было терпеть и кое-как улаживать. К чести высших губернских властей должно сказать, что они в этом случае постоянно были на стороне полезного дела и  хотя  явно  не  могли   защищать  того,  что   касалось   до

// С 331

нас, часто под сурдинку содействовали намерениям Якушкина и одобряли его прекрасную цель. Вскоре сказались благодетельные следствия заведенной им школы. Простой народ с радостью отдавал в них своих детей, которые кроме рукоделия и первоначального научного образова­ния получили тут и некоторое нравственное воспитание. Якушкин по целым дням проводил с учениками и учени­цами, сам учил их, наблюдал за преподавателями и их руководил. Часто даже помогал бедным из своего тощего кошелька и нисколько не затруднялся просить у каждо­го, имеющего способы помочь нуждам школы. Пользуясь общим уважением, он воспользовался этим, чтобы где только возможно приобретать материальные средства для основанного им заведения. Пример его подействовал и на высшие местные власти. В Тобольске и Омске само начальство завело подобные женские учебные заведения, которые по значительности своих средств получили, ра­зумеется, и большее развитие. Ялуторовская школа, не­смотря на бедные свои способы, не только существовала во все время пребывания нашего в Сибири, но и теперь даже продолжает существовать под ведением местного училищного начальства. Можно положительно сказать, что общественное женское образование низших классов народонаселения Тоб[ольской] губернии многим обязано И. Д. Якушкину.

В частных сношениях он отличался замечательным прямодушием и был доверчив, как ребенок. Будучи весьма часто обманут, он никогда на это не жаловался. Горячо вступался за хорошую сторону человеческой природы, не обращал никакого внимания на худую и всегда засту­паясь за тех, кто нарушал какой-нибудь нравственный закон, приписывая это не столько испорченности, сколько человеческой слабости.

Одного только не прощал он и в этом отношении был неумолим. Это — лихоимства. Ничто в его глазах не мог­ло извинить взяточника. Конечно, в этом случае он иногда противоречил самому себе и своему снисхождению к остальным недостаткам человечества. Но именно это-то и служит доказательством, что суждения его не были плодом необдуманной и принятой без убеждения мысли. К этому надобно присоединить, что он любил горячо спорить и всегда готов был вступиться за того, кто не мог или не умел сам себя защитить.

// С 332

Были в нем также и недостатки, но они еще более высказывали прочие его достоинства. Например, он был большой систематик и доходил в этом отношении иногда до упрямства. Приехавши в Ялуторовск, он остановился на прескверной квартире и прожил в ней двадцать лет, именно потому, что все советовали ему переменить ее, а ему хотелось доказать, что можно жить во всяком жилище. Не раз он бывал даже оттого болен, но никогда не признавал настоящую причину и не любил, когда ему напоминали об ней. Пришло ему также в голову, что по­лезно купаться в самой холодной воде,— он вздумал испытать это на себе и отправлялся каждый день на Тобол в ноябре даже месяце при 5 и 6 градусах морозу. Выйдет, бывало, из реки синий, измерзший, с сильной дрожью и уверяет, что это чрезвычайно приятно и полез­но. Впрочем, раз простудившись жестоко и получив горячку, он принужден был отказаться от этого удо­вольствия, хотя и не сознавался, что причиной болезни было осеннее купание.

Возвратившись в Россию к сыновьям своим, он про­жил только несколько месяцев. Главной причиной его кончины было невнимание и неизвинительное равноду­шие местного московского начальства. В Москву, где в то время служил его сын, он приехал зимой 1857 г., больной, надеясь тут отдохнуть от дальней дороги и поправиться.

Но генерал-губернатор Закревский * требовал непременно, чтобы он выехал из столицы на основании мани­феста. Родные и некоторые знакомые Якушкина уговарива­ли  его  просить государя о позволении остаться в Москве, но

___

* Я также на себе испвітал бесчувствие бывшего г[енерал]-губ[ернатора] Закревского. Приехавши в Москву вскоре после Якуш­кина, больной и измученный дальнею и скверною дорогою, не имея достаточных сил ехать к г [енерал]-губ[ернатору], я послал жену мою попросить его дозволения прожить мне в Москве до летнего времени. Закревский хотя принял ее очень вежливо, но никак на это не согласился, а на возражение моей жены, что я так болен и слаб, что едва хожу по комнате, отвечал: «Это одна и та же исто­рия, все возвратившиеся из Сибири жалуются и на болезнь, и на усталость». Как будто не естественно, что дряхлые, болезненные старики, проехавши более 2-х или трех тысяч верст по скверной зимней дороге, имеют нужду в отдохновении. Несмотря на болезнь, я принужден был отправиться из Москвы в самую распутицу в на­чале апреля месяца и кое-как добрался до Курска, где и остано­вился до лета.

// С 333

он, никогда и ни о чем не просивши во всю жизнь, не хотел изменить своему правилу и уехал в деревню Твер­ской губернии, принадлежавшую одному из старых его сослуживцев 6). Там он без врачебных пособий и при ху­дом помещении опасно занемог, так что сын его, получив разрешение на его жительство в столице, должен был сам ехать, чтобы довезти его. Через два месяца его не стало. Мир праху твоему, добрый и благородный товарищ. Жа­леть о нем нечего. Ему легко и хорошо в лучшем мире.

Другой ялуторовский товарищ мой — Пущин, умерший в России в 1859 году 7), был общим нашим любим­цем, и не только нас, т[о] е[сть] своих друзей и прияте­лей, но и всех тех, кто знал его хотя бы сколько-нибудь. Мало найдется людей, которые бы имели столько говорящего в их пользу, как Пущин. Его открытый характер, его готовность оказать услугу и быть полезным всякому, его прямодушие, честность, в высшей степени бескорыстие высоко ставили его в нравственном отноше­нии, а красивая наружность, особенный приятный способ объясняться, умение кстати безвредно пошутить и хорошее образование * увлекательно действовали на всех, кто был знаком с ним и кому случалось беседовать с ним в тесном дружеском кругу. Происходя из аристократической фамилии (отец его был адмирал) 8) и выйдя из лицея в гвардейскую артиллерию, где ему представлялась блестящая карьера, он оставил эту службу и перешел в статскую, заняв место надворного судьи в Москве. Пом­ню и теперь, как всех удивил тогда его переход и как осуждали его, потому что в то время статская служба, и особенно в низших инстанциях, считалась чем-то унизительным для знатных и богатых баричей. Его же именно и была цель показать собою пример, что служить хорошо и честно своему отечеству все равно где бы то ни было, и тем, так сказать, возвысить уездные незначи­тельные должности, от которых всего более зависит участь низших классов. Надобно сказать, что тогда он уже принадлежал к обществу и, следовательно, полагал, что этим он исполняет обязанность свою как полезного члена в видах его цели 9).

___

* Он воспитывался в лицее и вышел в первый выпуск вместе с поэтом Пушкиным, князем Горчаковым, нынешним министром иностранных дел, и многими другими, заслужившими почетное имя между   русскими   сановниками,   учеными   и   литераторами.

// С 334

В Чите и Петровском, находясь вместе со всеми нами, он только и хлопотал о том, чтобы никто из его товари­щей не нуждался. Присылаемые родными деньги клал почти все в общую артель и жил сам очень скромно, никогда почти не был без долгов, которые при первой вы­сылке денег спешил уплатить, оставаясь иногда без копейки и нуждаясь часто в необходимом. Это бескоры­стие, или, лучше сказать, бессребреность доходила до крайних пределов и нередко ставила его самого в затруд­нительное и неловкое положение; но он всегда умел изво­рачиваться без вреда своей репутации и не нарушая правил строгой честности.

Нельзя сказать, чтобы и он не имел своих недостатков. Мнение света, то есть людей его знающих, слишком много значило для него, и нередко он поступал вопреки своему характеру и правилам, чтобы заслужить одобрение большинства. Кроме того, у него была и еще слабость: это особенное влечение к женскому полу. Покуда он был молод, ее мало кто замечал и всякий более или менее извинял его, под старость же она казалась в строгом смысле предосудительной, хотя в отношении его и про­щалась теми, кто хорошо его знал, ибо вполне искупалась многими другими его прекрасными качествами. Впослед­ствии именно эти недостатки были причиною его небла­горазумной женитьбы и отчасти преждевременной кон­чины 10).

Упомяну также в нескольких словах о Михаиле Карловиче Кюхельбекере, умершем в 1858 г. в Сибири. Он отличался неимоверною добротою и оригинальностью характера. Служив отлично в морской службе в Гвар­дейском экипаже, он пользовался репутацией дельного и деятельного офицера. В [1]825 году, возвратясь из кру­госветного путешествия, он вскоре был взят 14 декабря на площади, куда явился вместе с прочими товарищами своими и частью Гвардейского экипажа. Будучи осужден, он и в день сентенции, возвратясь в свой каземат, не столько думал о себе, сколько о других. У него был Денщик, который хорошо ему служил и которого он очень любил. Предвидя его незавидную будущность, если ему придется воротиться в экипаж и поступить во фронт, Кюхельбекер вздумал написать о нем в[еликому] к[нязю] Михаилу Павловичу и просил своему денщику его покровительства.   Эта  просьба  была  довольно  оригиналь-

// С 335

на, потому что он был осужден именно за то, что не допустил в[еликого] к[нязя] подойти и говорить с вой­сками, вышедшими на площадь, и даже угрожал ему тем, что он вынужден будет приказать стрелять по нем 11). К чести великого князя, надобно прибавить здесь, что он уважил просьбу Кюхельбекера и взял денщика к себе. В Чите и Петровском он нас всех очень занимал расска­зами о своих путешествиях и во время болезни кого-либо из нас исправлял постоянно должность сестры милосердия. Отправляясь из Петровского в 1832 г. и будучи поселен за Байкалом в Баргузине, он вскоре женился и остался тут навсегда, потому что большое семейство и скудость средств не позволяли ему и думать о возвра­щении в Россию. Там он был всеми любим и при мате­риальных недостатках своих находил возможность помо­гать неимущим и делиться с ними последним.

Я бы мог также припомнить кое-что и о прочих товарищах, имевших каждый, в свою очередь, и свои до­стоинства, и некоторые, может быть, недостатки, но, не имев с ними близких отношений более 20 лет, я опасаюсь сказать что-нибудь несправедливое.

Недавно мне случилось пробежать Донесение тайной следственной комиссии и Верховного уголовного суда над государственными преступниками 1825 г., а также и то, что печаталось тогда в русских газетах и журналах. Боже мой, в каких ужасных красках изображены все обвинен­ные. Время и обстоятельства частью оправдали их перед потомством, и, вероятно, я не ошибусь, если скажу, что теперь уже никто не верит тому, что писалось тогда по заказу угодниками власти; Впрочем, удивляться тут нечему. В тридцать пять лет многое изменилось в поня­тиях общества: многое черное сделалось белым, а многое белое — черным. Многое из того, за что мы были осуж­дены, составляет теперь предмет ожидаемых реформ. Об этом пишут, рассуждают и говорят во всеуслышание. То, что ныне делается не только безнаказанно, но за что даже награждают,— за то именно 35 лет тому назад мы были осуждены, сосланы и томились в темницах. Если бы это же самое случилось 100 лет назад, нас бы, вероятно, колесовали, четвертовали, резали языки, били кнутом и т. д. За примерами недалеко ходить в русской истории XVIII столетия.

С другой  стороны,  нельзя  не  подумать,  как странны

// С 336

бывают понятия и суждения людей. Все оправдывается успехом. Ныне Гарибальди герой, Наполеон III великий человек потому именно, что удача на их стороне. Если бы первый был разбит при высадке в Сицилию и взят в плен, он был бы злоумышленник, разбойник, одним словом, человек самый вредный для общества, и большин­ство рукоплескало бы его казни. Если бы второму не удался переворот 2 декабря 1852 г., его бы судили, как клятвопреступника, как возмутителя, и общественное мнение не сказало бы даже слова в его пользу 12) .

Жестоко, безнадежно бы было нравственное положе­ние тех, кто, жертвуя собой для общей пользы, потерпит неудачу и вместо признательности и сожаления подверг­нется несправедливому осуждению современников, если бы для них не существовало истории, которая, внеся в скрижали свои совершившийся факт, постепенно с те­чением времени очищает их от всяких неправд и пред­ставляет потомству в настоящем виде. А как человечест­во хоть и незаметно, но с каждым днем идет вперед, рас­сеивая покрывающий его мрак, то да утешатся все те, кто действует во имя успеха и страдает в этой временной жизни за свою благую цель. Настанет, несомненно, та минута, когда потомство признает их заслуги и с призна­тельностью станет произносить их имена.

Такая участь ожидает со временем память пяти стра­дальцев,  погибших на эшафоте в июле  1826 года.

Двух из них я знал и потому вменяю себе в обязан­ность вспомнить о них, изложив мое о них, так сказать, мнение.

С Павлом Ивановичем Пестелем я был коротко знаком и могу смело сказать, что мое суждение о нем будет основано на самых положительных данных. Когда он погиб, ему был 31 год. Он был старшим сыном извест­ного сибирского генерал-губернатора Пестеля, получил хорошее образование и был выпущен из камер-пажей офицером в гвардию в 811 году вместе с нынешним ми­нистром двора 13). В кампании 1812 года он находился адъютантом при графе Витгенштейне и обращал на себя внимание усердием, деятельностью, отличился во многих сражениях, даже, кажется, был ранен 14) и слыл за дель­ного офицера и способного исполнителя.

Возвратясь в Россию штаб-ротмистром гвардии со многими    знаками    отличия 15),    он    остался   при   графе   и

// С 337

заведовал его личной канцелярией, пользуясь полною его доверенностью. По вступлении в общество, которого он был одним из учредителей, он неутомимо занялся изучением политических и экономических наук, посвящая на это все свободное от службы время. Обладая замеча­тельным умом, даром слова и в особенности даром ясно и логически излагать свои мысли, он пользовался боль­шим влиянием на своих товарищей по службе и на всех тех, с кем он был в коротких отношениях. Я познакомил­ся и сблизился с ним в 1820 году в м[естечке] Тульчиые, где тогда находилась главная квартира 2[-й] армии. В это время он имел преобладающее влияние на всю тогдашнюю молодежь и пользовался этим влиянием не из самолюбия, а для того, чтобы действовать в пользу общества и его цели, будучи сам готов на все для этого пожертвования. Я давно знаю один из его поступков, который делает ему большую честь. Он готов был по­жертвовать всеми своими служебными выгодами, чтобы достичь одного полезного для общества результата. Это. однако, не состоялось. Но при всем уме своем Пестель имел также недостатки. Желание подчинить своим идеям убеждения других было одним из них. Кроме того, он часто увлекался, и в серьезных политических разговорах, особенно когда встречал противоречие, доходил до край­них пределов своих выводов и умозаключений. Это давало иногда повод к таким разговорам, которые хотя и не имели определенной цели, но в то время посеяли разно­мыслие и внушали некоторое опасение во многих членах общества, а впоследствии при следственных допросах были причиною осуждения многих невинных в злых умыслах против правительственных лиц. Все это проис­ходило оттого, что в жару прений он, желая усилить доказательства, увлекался против собственной воли и потом иногда сам сознавался в том. Нельзя также не упомянуть здесь о том, что он не имел способности внушать к себе полного доверия. Причиною этого были нередко его хотя и правдивые, но довольно резкие заме­чания насчет тех лиц, с которыми он был тесно связан по обществу, которые невольно заставляли присутствую­щих сомневаться в его искренности.

Исключая этих недостатков, я не знаю, в чем бы можно было упрекнуть Пестеля. Сколько я ни припоминаю теперь его поведение в обществе во все время, пока

// С 338

мы жили в Тульчине, я не нахожу ничего такого, в чем бы можно было обвинить его. Что Он действовал прямо, Честно, без всякой задней мысли в отношении себя, что он видел в обществе не средство к своему возвышению, а цель достичь желаемых результатов для блага России, в том я не только не сомневаюсь, но готов везде и всегда утверждать это. Судя его как человека, можно находить в нем много погрешностей, недостатков, уклонений от строгих правил нравственности, но и тут честность, бескорыстие, равнодушие к материальным выгодам и потреб­ностям жизни составляли отличительные черты его характера. Как член же общества, как деятель политиче­ский, в первый раз задумавшийся в России об общественном перевороте не в пользу лица, а в пользу народного блага, он, кроме выше приведенных мною недостатков, зависевших не от него собственно, был, по моему мнению, вполне безукоризнен.

Многими подробностями из его жизни в Тульчине я мог бы подтвердить мое о нем заключение, но предостав­ляю потомству подробно разобраться и оценить эту замечательную личность своего времени.

Другой из пяти казненных, с которым я познакомился и сблизился в крепости, когда уже нас судили, был Ми­хаил Бестужев-Рюмин. Я был помещен в начале моего заключения в таком сыром и душном каземате, что вскоре я сделался серьезно болен и потому по настоянию крепостного доктора был переведен в другой, более про­сторный. Когда я вошел в мое новое мрачное жилище, то от нечего делать я стал ходить по комнате и в это время услышал, что в соседнем со мною каземате кто-то напе­вал казацкую песню об изнывающем пленнике. Голос показался мне знакомым: «Est се n'est pas vous mon­sieur Viviens?»*—спросил я. (Вивиен был один из моих тульчинских знакомых и служил офицером в Польской уланской дивизии.)—«Et vous le connaissez, cher cama-rade?—отвечал он мне.— Puis j'aussi vous demande Sans indiscretion qui etes vous»**. Назвавши себя, я, в свою очередь, спросил, с кем я имею утешение быть соседом.

___

* Это не вы, господин Вивиен? (ф р а н ц).

** Вы  его  знаете,  дорогой  товарищ?  Позвольте  мне  также  вас росить, кто вы такой (ф р а н ц.).

// С 339

«Я Бестужев-Рюмин»,— отвечал он, и вместе с этим я услышал бряцание кандалов.

Таким образом мы познакомились. В крепости не то, что в свете, связи делаются скоро. Потребность сочувст­вия и утешительное развлечение сообщать друг другу свои затворнические мысли располагают узников к дове­рию и откровенности, чем нередко, разумеется, пользуют­ся соглядатаи ко вреду их. Может быть, то же было и с ним. Во всяком случае, мы хотя с Бестужевым и опа­сались этого, но, откинув излишнюю осторожность, про­должали говорить между собой при всяком удобном случае.

В нашем тогдашнем положении скрывать себя друг перед другом не было надобности, и потому я убежден, что в пять месяцев, мною с ним проведенных, я узнал его лучше, чем бы в пять лет при другой обстановке и при других обстоятельствах. Да и к тому же у него был такой характер, что он даже не умел себя скрывать. Это было пламя, которое ярко вспыхивало при одной капле масла. Все в нем доходило до крайних пределов, до ка­кого-то фанатизма. Преданность его к людям, которых он любил, не имела границ и готова была на все жерт­вы, не исключая даже слепого безотчетного повиновения их воле. Это был в полном смысле слова Магомедов сеид 16). Не думаю, чтобы собственные убеждения его были тверды, но, по крайней мере, в свое время он был искренен, и он ни за что бы не изменил им, покуда сам не признал бы их ошибочность.

Доверие его походило на детское (да и ему было всего 22 года) 17). Не имея никаких задних мыслей, бу­дучи на совести всегда чист, он не затруднялся передавать каждому все то, что было у него на душе; готов был при каждом случае сознаться в своей ошибке, хотя бы это было десять раз на день. Образование по-тогдашне­му он получил прекрасное, знал французский, немецкий и английский языки и хорошо, правильно изъяснялся на них. Очень много читал, любил музыку и хоть не обла­дал обширным умом, подобно Пестелю, но даже и в этом отношении мог обратить на себя внимание. Говорил он хорошо, но всегда скоро и восторженно. Воспламенялся очень легко и особенно при Таком рассказе или разгово­ре, который затрагивал сердечные его струны. Я очень сожалею,  что,  познакомясь  с  ним  так  коротко, я  не мог 

// С 340

видать его физиономии*, но мне говорили, что она была очень выразительна, в особенности глаза, которые при малейшем душевном волнении, а оно случалось при каж­дой интересовавшей его беседе, воспламенялись как искры и находились в беспрестанном движении.

Любовь его к Сергею Ивановичу Муравьеву-Апосто­лу доходила до обожания, и я уверен, что в последние минуты мысль, что их ожидает одна и та же участь, уте­шала и того, и другого.

.... Остальных трех я не знал. Рылеева мне случалось видеть два раза в Петербурге у общего нашего знако­мого А. О. Корниловича, а с Муравьевым-Апостолом я один раз встретился на станции около Киева. Каховско­го же ни разу не видал, даже до сентенции не слыхал об нем.

Приехавши в Москву в ноябре месяце 1860 года, что­бы провести в ней зиму, я нашел в ней только одного из сибирских товарищей своих, князя Трубецкого, семи­десятилетнего старца. Не суждено было мне увидаться с ним. Приехал я больной и никуда не мог выезжать. Он тоже был нездоров, и потому каждый из нас ожидал выздоровления, чтобы приехать к другому. Но вдруг я поражен был неожиданной вестью о его смерти. У него ночью сделался паралич сердца, и он скончался в не­сколько минут. Не стану говорить ни о горести его детей, ни о том сочувствии, которое оказали ему не только те, кто его знали, но и все мыслящие люди нашей древней столицы. Скажу лучше несколько слов об этой замеча­тельной личности в наш эгоистический век — замечатель­ной не по твердости характера или по каким-либо при­надлежностям гениальных умов, но по своей любви к ближнему, по неимоверной доброте души и той всег­дашней готовности, с которою он рад был с полным са­мопожертвованием идти на помощь кому бы то ни было, и особенно друзьям своим. Трубецкой, как известно, играл незавидную роль в происшествии 14 декабря. Когда он прибыл в Восточную Сибирь вместе с прочими, начались его нравственные испытания, а с тем вместе выказались в  полном свете его душевные качества.

___

* Мы разговаривали через две деревянные стены наших ка­зематов, между коими был коридор, но выходить и видеть друг Друга никак не могли.

// С 341

Долгое время товарищи его не могли иметь к нему того сочувствия, которое было общим между ними друг к другу. Он не мог не замечать этого, и хотя ни одно слово не было произнесено в его присутствии, которое бы могло прямо оскорбить его, не менее того, однако, уже молчание о 14 декабря достаточно было, чтобы показать ему, какого все об нем мнения. Около года продолжалось это тягостное для него положение, но ни одного ропота, ни одной жалобы не было слышно с его стороны. Наконец, его доброта, кротость победили это неприязненное чув­ство, и мы все от души полюбили его. Да и могло ли быть иначе, когда мы узнали эту прекрасную душу, этот невозмутимо кроткий, добрый характер? Сколько раз у больных товарищей своих просиживал он по целым ночам, с какой деликатностью, предупредительностью старался он разделять свои вещественные средства с неимевшими их. С каким участием разделял он и скорби и радости каждого из нас, наконец, как благородно, как, Скажу даже, великодушно вел он себя в отношении тех, которые наиболее осуждали его! Конечно, эти осуждения были отчасти справедливы, но много ли вы найдете лю­дей, которые, признавая даже себя виноватыми в чем бы то ни было, безропотно, с кротостью и достоинством по­корятся всем следствиям своей ошибки или слабости. Вся же его вина в отношении общества нашего и товарищей своих состояла в том, что у него недостало твердости характера в ту минуту, когда она была нужна для вы­полнения принятой добровольно на себя обязанности.

Комментарии

ЦГАОР. ф. 279. Оп. 1. Д. 170. Л.  1-3. Д. 171. Л. 2—9

Автограф воспоминаний с многочисленными исправлениями и дополнениями составляет два отдельных дела: 170 под названием «Воспоминания Басаргина о А. А., Н. А., М. А. Бестужевых» и 171 — «Воспоминания Басаргина о И. Д. Якушкине, И. И. Пущине и др. и статья Басаргина о политике России». Статья Басаргина о внешней политике России, являвшаяся черновиком четвертого отдела «Записок», впоследствии была из дела 171 вынута и обра­зовала самостоятельное дело 180 под названием «Записки Н. В. Ба­саргина о Крымской войне и внешней политике России».

Н. В. Басаргин не озаглавил специально воспоминания о своих товарищах, хотя явно намеревался опубликовать написанное, о чем говорит тот факт, что в самом тексте сочинения оно квалифициро­вано как   статья.

Впервые с большими текстуальными погрешностями по срав­нению с подлинником воспоминания были опубликованы Е. Е. Якушкиным в журнале «Каторга и ссылка» (1925, № 18(5), с. 162— 175). Исходя, видимо, из внешнего признака, Е. Е. Якушкин счи­тал, что в каждом деле находится самостоятельное воспоминание (там же, с. 161). Такая точка зрения противоречит содержанию воспоминаний, которые объединены Н. В. Басаргиным фразой, от­крывающей вторую часть припоминаний мемуариста (наст, изд., с. 330).

Рассматривая воспоминания как целостное произведение, составитель дал им условное название.

Воспоминания были написаны в июле — дек. 1860 г. и, по справедливому наблюдению Е. Е. Якушкина, явились последним сочинением в литературном наследии Н. В. Басаргина. В настоя­щем издании воспоминания печатаются по автографу с учетом всех исправлений   и   дополнений,   которые   специально   не   оговариваются.

1 Семевский М. И. Александр Александрович Бестужев (Марлинский). 1797—1837//Отеч. зап. 1860. Т. 130. Май. Отд. 1. С. 121—166; Июнь. Отд. 1. С. 299—348; 1860. Т. 131. Июль. Отд. 1. С. 43—100.

2 Девяносто шесть писем А. А. Бестужева-Марлинского к бра­тьям Николаю, Михаилу и Павлу за 1831-—1837 гг. не случайно попали к М. И. Семевскому, будущему учредителю и издателю журнала «Рус. старина», начавшего выходить с  1870 г. Еще  с кон- // С 506 ца 1850-х гг. М. И. Семевский энергично собирал материалы о братьях Бестужевых (Воспоминания Бестужевых. М.; Л., 1951. С. 424—474). Все письма А. А. Бестужева, опубликованные в «Отечественных записках», М. И. Семевскому передал близкий знакомый погибшего поэта и писателя и его родных Александр Николаевич Креницкий. Он же получил их от матери А. А. Бесту­жева и от его брата Павла (Отеч. зап. 1860. Т. 130. Май. Отд. 1. С, 123).

3  Под криптонимом Б. подразумевался член Южного общества декабристов Николай Яковлевич Булгари (1803—1841), осужден­ный по VII разряду. После отбытия годичного тюремного наказа­ния он служил с 1827 г. рядовым в армии. В 1832 г. получил офицерский чин прапорщика. В 1835 г. уволился с военной служ­бы и определился переводчиком в Керченскую таможню. Летом 1836 г. и вторично в декабре А. А. Бестужев жил в Керчи, и у него возник роман с женой Н. Я. Булгари Антуанеттой Рома­новной, о чем он с циничной откровенностью поведал младшему брату (см. письмо к Павлу от 3—5 апр. 1837 г.//Отеч. зап. 1860. Т. 131. Июль. Отд. 1. С. 72—73. Ср.: Левин Ю. Д. Смерть русского офицера. Неизвестное письмо А. А. Бестужева (Марлинского) // Освободительное движение в России. Саратов, 1975. Вып. 4. С. 104—105).

4  М. И. Семевский включил в качестве пояснений к письмам А. А. Бестужева представленные ему Н. И. Гречем отрывки из воспоминаний,  правда,  сделав   в  них  большие  купюры.

Н. В. Басаргин имел в виду следующий текст. А. А. Бесту­жев,— писал Н. И. Греч,— человек «добрый, откровенный, преис­полненный ума и талантов, красавец собою. [Вступление его в эту сатанинскую шайку и содействие его могу приписать только зара­зительности фанатизма, неудовлетворенному тщеславию и еще фанфаронству благородства.] <...> Познакомившись с Рылеевым, который был несравненно ниже его и умом, и дарованиями, и об­разованием, [заразился его нелепыми идеями,] вдался в омут и потом не мог или совестился выпутаться, [руководствуясь прави­лами худо понимаемого благородства, находил, вероятно, удоволь­ствие в хвастовстве и разглагольствованиях и погиб]» (Отеч. зап. 1860. Т. 131. Июль. Отд. 1. С. 88. В скобки взяты слова, не во­шедшие в публикацию. Ср.: Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930. С. 473—474). Кроме того, Н. И. Греч, питавший злобную неприязнь к К. Ф. Рылееву, которого он считал главным виновником «злосчастных» событий 14 дек. 1825 г., заявлял: «Фанатизм силен и заразителен, и потому неудивительно, что пошлый, необразованный Рылеев успел увлечь за собою людей, ко­торые были несравненно выше его во всех отношениях, например, Александра Бестужева» (Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 446). Басаргин с большим достоинством дал отповедь клевет­нику и защитил честь «Шиллера заговора», как называл К. Ф. Ры­леева Герцен.

5  В именном указе Александра II Сенату от 26 авг. 1856 г. «О милостях и облегчениях <…> лицам, подвергшимся наказа­ниям за преступления политические», поименованы 34 члена тай­ных обществ декабристов (ПСЗ. № 30883).

6  См. примеч. 13 к «Журналу». // С 507

7  И. И. Пущин умер 3 апр. 1859 г. и похоронен в г. Бронницы около  алтарной  абсиды  Архангельского  собора.

8  Отец декабриста Иван Петрович (ум. 1842) был в годы Отечественной войны и заграничных походов ген.-интендантом, впоследствии сенатор. Адмиралом был дед декабриста Петр Ивано­вич Пущин (ум.  1812).

9  Деятельность на поприще юриспруденции декабристы рас­сматривали как важную форму воздействия на общество. Так, в уставе Союза благоденствия — «Зеленой книге» среди четырех отраслей, определявших сферы участия членов организации в практической работе, было названо «Правосудие». Памятуя об этом, И. И. Пущин принял решение (вслед за К. Ф. Рылеевым) поступить в суд. 5 апр. 1823 г. он становится сверхштатным членом Петербургской судебной палаты, а 13 дек. назначен судьей Московского надворного суда и приступил к исполнению своих обязанностей 14 марта 1824 г.

А. С. Пушкин в стихотворном послании к Пущину от 13 дек. 1826 г. очень верно оценил общественное значение смелого по­ступка друга. Поэт писал:

Ты  победил  предрассужденья
И  от  признательных     граждан
Умел  истребовать почтенья,
В   глазах   общественного   мненья
Ты   возвеличил   темный   сан.

(Пушкин А. С.   Собр. соч.: В  10 т. М.,  1974. Т. 2. С. 561).

10  См. примеч. 18 к тексту «Журнала».

11 В рассказе о М. К. Кюхельбекере Басаргин допустил гру­бые и труднообъяснимые фактические ошибки, поскольку, как он писал, ему «недавно случилось пробежать Донесение тайной след­ственной комиссии и Верховного уголовного суда над государст­венными преступниками 1825 г., а также и то, что печаталось тогда в русских газетах и журналах» (наст, изд., с. 000), Во-пер­вых, он приписал Михаилу Кюхельбекеру в день 14 дек. действия на Сенатской площади его старшего брата Вильгельма. О нем в «Донесении» говорилось: «Кюхельбекер (Вильгельм) дерзнул обратить оружие на великого князя Михаила Павловича» (БД. Т. 17. С. 58). Решением Верховного уголовного суда коллежский асессор В. К. Кюхельбекер был приговорен по I разряду к казни отсечением головы «за то, что, по собственному его признанию, покушался на жизнь его высочества великого князя Михаила Пав­ловича во время мятежа на площади, принадлежал к тайному об­ществу с знанием цели, лично действовал в мятеже с пролитием крови, сам стрелял в генерала Воинова и рассеянных выстрелами мятежников старался поставить в строй» (там же, с. 205). Совер­шенно иначе вел себя на площади лейтенант гвардейского морского экипажа М. К. Кюхельбекер, который «подходил к его высочеству великому князю Михаилу Павловичу и просил его высочество подъехать к экипажу [гвардейскому морскому.— И. П.] для пре­кращения мятежа» (там же, с. 124). Михаил Кюхельбекер был осужден по V разряду «за то, что, по собственному его призна­нию, лично действовал в мятеже с возбуждением нижних чинов (там же, с. 210). Во-вторых, Басаргин переадресовал просьбу В.   К.   Кюхельбекера   относительно   дальнейшей   судьбы   его   слуги // С 508 Семена Балашова, находившегося под арестом в Гродно, М. К. Кю­хельбекеру. В действительности же В. К. Кюхельбекер в дополне­ниях к своим следственным показаниям писал: «<...> имею смелость его [Балашова.— И. Л.] рекомендовать доброте и милости е[го] и[мператорского] в[ысочества] вел[икого] кн[язя] Михаила Павловича. Пусть принадлежит он вам, государь; удостойте при­нять его от руки недостойной и преступной, но которая вам дарит весьма ценный подарок, а именно дарит верного слугу» (ВД. Т. 2. С. 158. Ср. с. 176). Скорее всего, вел. кн. Михаил Павлович при­нял, этот дар, в пользу чего говорит его ходатайство о смягчении приговора В. К. Кюхельбекеру  (Вд. Т.   18. С. 226).

12 Контрреволюционный государственный переворот, осуществ­ленный во Франции ее президентом Шарлем Луи Наполеоном. Бо­напартом (1808—1873) с помощью военщины, произошел 2 дек. 1851 г. В результате него будущий Наполеон III захватил всю полноту   власти   и   2  дек.   1852   г.   провозгласил   себя   императором.

13  Имелся в виду Владимир Федорович Адлерберг (1791 — 1884), бывший в 1852—1872 гг. министром двора. Действительно, он и П. И. Пестель одновременно были выпущены из Пажеского корпуса в дек. 1811 г. прапорщиками и направлены в гвардии Ли­товский (позднее переименованный в Московский) полк, с которым участвовали в Отечественной войне и заграничных походах.

14  На Бородинском поле подпоручик П. И. Пестель получил пулевое ранение в бедро левой ноги. Он смело сражался в этом бою, за что награжден золотой шпагой с надписью «За храб­рость».

15  П. И. Пестель участвовал во многих кровопролитных бата­лиях, проявив мужество и героизм, за что был удостоен орденов: российских — Владимира 4-й степени и Анны 2-го класса, австрий­ского— Леопольда 3-й степени, баденского военного ордена — Кар­ла Фридриха, прусского—«За заслуги», а также ряда памятных медалей.

16  См. примеч. 20 к «Запискам».

17  Найденная метрическая запись о М. П. Бестужеве-Рюмине дает основание точно датировать его рождение—23 мая 1801 г. (Мочульский Е, Н. Новые данные о биографии декабриста М. П. Бестужева-Рюмина // Исторические записки. М., 1975. Т. 96. С. 348).

Печатается по кн.: Н.В. Басаргин. Воспоминания, рассказы, статьи. Иркутск:    Восточно-Сибирское книжное издательство, 1988. В настоящей интернет-публикации использована электронная версия книги с сайта http://www.dekabristy.ru/ Гипертекстовая разметка и иллюстрации исполнены в соответствии со стандартами ХРОНОСа.

Здесь читайте:

Басаргин Николай Васильевич (1800-1861) - : состоял в "Южном обществе"  

Декабристы (биографический указатель).

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах:
www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru,

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС