   |
| |
 |
Африкан Петрович БОГАЕВСКИЙ |
1918 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
1918 годЧасть IIГлава XIV. ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ У СТАНИЦЫ МЕДВЕДОВСКОЙ. ПОДВИГ ГЕНЕРАЛА МАРКОВА. СТАНИЦА ДЯДЬКОВСКАЯ. РАНЕНЫЕ. СНОВА НА ДОН. ОКОНЧАНИЕ 1-ГО КУБАНСКОГО ПОХОДАКолония Гначбау, оставившая у нас тяжелое воспоминание, осталась далеко позади. Артиллерийский огонь красных постепенно затих. Наша колонна длинной лентой обоза вытянулась по широкой степи. Моя бригада -- в арьергарде. Марков -- впереди. Предстояло снова переходить через железную дорогу. Для нас она была злейшим врагом: везде шныряли красные бронепоезда, на станциях стояли готовые эшелоны, и мы с нашим ничтожным запасом снарядов бессильны были вступить с ними в серьезный бой. А ведь на переход всего 10-верстного обоза с ранеными нужно было не менее двух-трех часов. Около четырех часов утра, пройдя 24 версты, наш авангард подошел в темноте к железной дороге у станицы Медведовской. Сторож у переезда был арестован нашим разъездом, и генерал Марков, приехавший с ним, заставил его, крайне перепуганного, успокоить по телефону эшелон большевиков на станции, слышавших подозрительный шум нашего движения и спрашивавших о нем сторожа. В это время части генерала Маркова уже развернулись и приготовились к атаке станции. Все шло хорошо, но вдруг с последней раздались выстрелы: наш разъезд спугнул красных часовых. От станции отделился бронепоезд и тихо, с закрытыми огнями двинулся к переезду, где уже находился штаб Добровольческой армии вместе с генералами Алексеевым и Деникиным и куда подошла голова обоза. Бронепоезд был уже в нескольких шагах от переезда. Вдруг генерал Марков закричал машинисту, чтобы он остановился, так как в противном случае "своих подавит", и когда ошалевший большевик действительно остановил поезд, он схватил ручную гранату и бросил ее в паровоз. Немедленно с поезда начался адский огонь во все стороны, ружейный и пулеметный. Офицерский полк во главе с генералом Марковым вступил в горячий бой с гарнизоном бронепоезда, который упорно защищался. Полковник Миончинский почти в упор всадил гранату в паровоз из своего орудия и разбил его переднюю часть; часть вагонов удалось поджечь. Когда раздались первые выстрелы, я поспешил со своим полком на помощь Маркову, с трудом обгоняя по вспаханному полю растянувшийся обоз, среди которого было очень тревожное настроение. По пути получил приказание от генерала Деникина спешить. Навстречу мне скакали в темноте из головы-колонны неожиданно попавшие в бой какие-то обозные сановники и отчаянно вопили, чтобы я шел скорее. Своим криком и передачей каких-то нелепых приказаний от имени генерала Деникина, которых он и не думал отдавать (например: "Конницу в атаку на бронепоезд"), эти господа вносили панику среди населения обоза. Чтобы прекратить это безобразие, я приказал своему конвою арестовать их и вести за собой. Это скоро охладило рвение буревестников. Присоединившийся ко мне М. В. Родзянко успокаивал их. Когда я подошел к переезду, здесь уже все было кончено. Тушили горевшие вагоны, вытаскивали из бронепоезда снаряды и патроны, переносили раненых. Неутомимый Марков, герой этого блестящего дела, весело рассказывал генералу Деникину и штабу подробности боя. Севернее генерал Боровский со своими юнкерами атаковал станцию и взял ее. Моя батарея понадобилась, чтобы несколькими выстрелами отогнать появившийся с юга новый бронепоезд. Обоз быстро переходил через железную дорогу и рысью въезжал в станицу, попадая по пути в сплошную Полосу пулеметного огня со станции. Стало уже светать, когда утомленные бессонной тревожной ночью, но счастливые успехом, мы расположились на короткий привал в станице Медведовской. Потери наши были незначительны, а трофеи -- до 100 000 ружейных патронов и 400 артиллерийских снарядов -- снова дали нам бодрость и веру в победу. Еще 17 верст пути -- и мы в станице Дядьковской, где была назначена дневка. В этой станице нам пришлось во второй раз оставить наших тяжелораненых, которые все равно не вынесли бы дальнейшего похода. В первый раз пришлось это сделать в станице Елизаветинской при уходе из Екатеринодара. Тяжело было генералу Деникину решиться на такую страшную меру, но другого выхода у нас не было. Был созван совет из старших начальников и некоторых других лиц, имевших отношение к этому вопросу. Были горячие споры. С тяжелым сердцем строевые начальники настояли на оставлении раненых на попечении станичного сбора, который обещал сохранить их. Всего осталось 119 человек. Приняты были все меры, чтобы обеспечить им жизнь и питание. Оставлены были с ними врач, сестры милосердия, достаточно денег и несколько заложников-большевиков, среди которых был видный деятель Лиманский, честно исполнивший впоследствии свое обещание защищать раненых. При решении этого тяжелого вопроса приходилось думать о спасении еще здоровых бойцов. Мы все время были окружены красными; для более быстрого передвижения и маневрирования генерал Деникин приказал своей пехоте сесть на повозки; это значительно увеличило нашу подвижность и сберегало силы, но положение тяжелораненых, не выносивших быстрой езды, становилось отчаянным. Несколько человек умерло в дороге, не вынеся тряски и отсутствия отдыха и ухода. Нужно было или двигаться только шагом, рискуя всей армией, или решиться на тяжкую в моральном отношении меру. Но все же, вероятно, на нее не решились бы, если бы не было получено в это время известие, что раненые, оставленные в станице Елизаветинской так же со всеми мерами для сохранения их жизни, не были тронуты большевиками. Это известие решило вопрос. Впоследствии оно оказалось неверным: большинство было зверски убито. Но в Дядьковской мы еще не знали об этом ужасе. К счастью, эта мера оказалась удачной: впоследствии стало известно, что большевики убили только 2 человек, 16 -- умерли от ран, а 101 человек были спасены. Но все-таки это решение произвело тяжелое впечатление на добровольцев, и полки употребили все усилия, чтобы все же увезти своих раненых из числа 200 человек, которых врачи признали, что они не перенесут перевозки. Таких было увезено около 80 человек. Многие из них умерли по дороге. В эти дни мы еще раз живо пережили весь ужас гражданской войны с ее зверской беспощадностью и бессердечием. В обычной регулярной войне среди цивилизованных народов раненых охраняют международные законы и обычаи, Женевская конвенция, враги не воюют с безоружными. А здесь могли ли мы верить большевикам?! Наши силы значительно пополнились мобилизованными кубанскими казаками. Явилась возможность развить боевые действия в более широком масштабе. Генерал Деникин решил использовать благоприятную обстановку и захватить в свои руки участок Владикавказской железной дороги Сосыка -- Крыловская, чтобы парализовать опасное для нас постоянное передвижение красных войск. Был отдан приказ о наступлении на этот участок, причем генерал Эрдели с конницей должен был захватить станцию Сосыку, а моя бригада -- станцию Крыловскую. От станции Екатерининской, где в это время мы находились, до станции Крыловской было около 15 верст. Дав отдохнуть войскам, я в тот же день поздно вечером начал наступление на Крыловскую. Ночь была темная: дневная разведка дала сведения о том, что никаких препятствий по пути нет, станция занята несколькими эшелонами, которые слабо охраняются. Однако наше наступление неожиданно кончилось неудачей: в трех-четырех верстах от станции мы наткнулись на крупную красную часть, которая встретила нас сильнейшим пулеметным и ружейным огнем. Принимать бой, не зная сил противника, с войсками, значительная часть которых еще ни разу не была в бою, при крайней трудности управления ночным боем -- все это заставило меня прекратить наступление и отойти назад, на станцию Екатерининскую, оставив на пройденном направлении один батальон в виде заслона. Для овладения станцией я принял немедленно другой план: кружный ночной обход и атака станции в другом направлении. Этот план удался вполне. Приказав оставленному батальону заслона все время вести огонь в прежнем направлении и беспокоить противника, я с остальными силами бригады в полной тишине выступил около полуночи, когда уже вся станция спала, в южном направлении и, сделавши почти без дорог около 15 верст, на рассвете вышел в двух верстах против юго-восточного угла станции. В этом направлении моей конницей была внезапно захвачена застава большевиков с пулеметом, причем несколько человек из ее состава застрелились. Наше появление для большевиков было полной неожиданностью. Вся станция мирно спала, так же, как и 7 эшелонов красных войск, которые находились в поездах. Еще до восхода солнца бригада развернулась для атаки, и с первым лучом солнца моя батарея открыла огонь по большевистским поездам. Моя пехота пошла в атаку. Трудно себе представить ту невероятную суматоху, которая началась на станции: крики, беспорядочная стрельба, свистки паровозов -- все это слилось в невообразимый шум, прерываемый частыми и меткими выстрелами моей батареи. Снаряды пронизывали насквозь вагоны, из которых в дикой панике, часто в одном белье, с неистовым гвалтом выскакивали большевики и бежали в поле по всем направлениям. Вскоре, однако, три поезда один за другим полным ходом двинулись в направлении на станцию Сосыку. Все они попали в руки генерала Маркова. Остальные четыре поезда двинулись на север, откуда вскоре показался бронепоезд, который начал осыпать нас издалека своими снарядами. В этом направлении я двинул генерала Казановича с Партизанским полком, который был у меня в резерве: молодым кубанским казакам, составлявшим в это время значительную часть его состава, пришлось сразу попасть в упорный бой с пехотой красных, наступавшей вместе с бронепоездом. Между тем после короткого боя с большевиками, еще занимавшими станцию Крыловскую, корниловцы захватили ее, взяв богатую добычу, оружие, патроны и два орудия. Когда я со штабом приехал на вокзал, там было большое и радостное оживление: подсчитывали добычу, весело делились впечатлениями боя и спешили напиться чаю, которым буфетчик, только что угощавший им большевиков, так же усердно угощал и нас. Однако опомнившиеся большевики, по-видимому, решили отобрать у нас станцию и целый день вели упорное наступление со стороны станицы. Раненый генерал Казакович с величайшими усилиями удерживал наступавших, хотя это было и очень трудно, так как молодые казаки под вечер и ночью уже начали уходить по одиночке в свои станицы. Проведя на станции очень тревожную ночь, на другой день я с бригадой отошел обратно к станице Екатерининской, испортив на станции все, что было возможно. Сам генерал Деникин, находившийся в это время со своим штабом в станице Крыловской, едва не погиб от красного снаряда, который попал в дом, где он жил, и убил одного из его вестовых. В станице Успенской у нас была большая радость: возвратился из Донской области генерального штаба полковник Борцевич, посланный генералом Деникиным с разъездом из станицы Ильинской на разведку на Дон, и привел с собой депутацию от донцов из южных станиц -- 17 человек. Отважный полковник Борцевич с опасностью для жизни пробрался туда и привез на Дон известие, что Добровольческая армия жива и продолжает бороться с большевиками. Эта весть радостно всколыхнула южных донцов, которые уже опомнились от красного угара и возненавидели большевиков. Немедленно было решено установить связь с генералом Деникиным, и полтора десятка смелых казаков вместе с полковником Борцевичем пробрались мимо красных отрядов и прибыли в станицу Успенскую. Все начальствующие лица собрались в станичной школе, и там старший из донцов (все это были простые казаки) в своей горячей речи заявил, что весь Дон уже поднимается и ждет к себе на подмогу Добровольческую армию. Приезд этой депутации окончательно решил вопрос о дальнейшем направлении нашего движения. Всякие колебания были кончены. На Дон -- было единогласное решение, отозвавшееся глубокой радостью в наших сердцах. Забыты были все пережитые страдания и невзгоды, у всех была одна мысль: скорее на север, где уже, по словам делегатов, "всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон"... Двинулись снова на Лежанку, куда прибыли на страстной неделе. Тут нам дали дневку, но отдыхать долго не пришлось. Здесь получены были, пока что неясные сведения о том, что в станицах, ближайших к Новочеркасску, уже начались восстания казаков. Но в южных станицах и особенно в крестьянских слободах было еще много большевиков и местных и более или менее организованных отрядов красной гвардии. Они мешали казакам сорганизоваться и оказать деятельную помощь добровольцам. Добровольческая армия должна была играть роль ядра, около которого могли объединиться казаки. Но вместе с тем нужно было по-прежнему вести энергичную борьбу с красными, не давая им возможности мешать общей организации. 19 апреля я получил приказание от генерала Деникина двинуться в северо-западном направлении и, выйдя в тыл большевикам, которые с запада наступали на станицу Мечетинскую, разбить их. Рано утром я выступил с бригадой в указанном направлении. Пройдя по разным мелким хуторам около 15 верст, я получил донесение, что после первых стычек моих головных частей с большевиками последние прекратили наступление на Мечетинскую и стали поспешно отступать на слободу Гуляй-Борисовку. При этом было захвачено несколько пленных, от которых мы узнали, что большевики наступали на станицу Мечетинскую тремя колоннами, причем когда командующий всем отрядом (фамилии его не помню) узнал, что у Лежанки находится Деникин, а на фланге появилась моя бригада, приказал немедленно уходить назад, отдав панический приказ с приложением даже чертежа, на котором весьма примитивно изображались посередине пушки, а кругом в виде квадрата пехота. В общем смысл приказа был такой: "Спасайся, кто может". Сам главковерх вскочил в автомобиль, предусмотрительно уложив туда все деньги отряда, и скрылся в неизвестном направлении. За ним последовали начальники других колонн. Вся масса большевиков, около 3--4 тысяч, рассеялась, и мы догнать их не могли. Наступала уже ночь, когда я прекратил преследование. Мечетинская станица была свободна. Остановившись на ночлег в одном из больших хуторов, я получил известие, что довольно значительная группа красных сосредоточилась в слободе Гуляй-Борисовка, которая у местных жителей считалась гнездом большевизма. Считаясь с положением этой слободы на фланге нашего дальнейшего движения, я решил взять ее ночной атакой, послав об этом донесение командующему армией. После хорошего отдыха на хуторе моя бригада выступила около десяти часов вечера и, пройдя несколько часов в полной тишине, перед рассветом атаковала слободу Корниловским полком, который шел во главе колонны. По-видимому, большевики совершенно не ожидали нашего появления. Из крайних хат началась беспорядочная стрельба. Суматоха поднялась по всей слободе. Цепи корниловцев во главе с полковником Кутеповым бегом ворвались в нее, и через несколько минут все было кончено. Мы взяли в плен свыше сотни большевиков, много оружия и запасов всякого рода. Все большевики, которые только могли скрыться, бежали из слободы. Наши потери были ничтожны -- пять-шесть раненые. После станицы Крыловской я еще раз убедился, какое огромное значение имеют в гражданской войне ночные атаки: внезапность налета, полная растерянность противника, ничтожные потери у нас и большие трофеи -- результат такой операции. Но, конечно, они были возможны главным образом благодаря отличной сплоченности и втянутости в боевые действия добровольцев и малой организованности и плохому несению сторожевой службы со стороны большевиков. Генерал Деникин был, видимо, очень доволен нашими действиями и разрешил моей бригаде остаться в Гуляй-Борисовке и встретить здесь Пасху. Светлый день мы встретили в исключительной обстановке. Сколько было радости, бодрости и веры в скорое избавление от проклятого большевизма. В первый день Пасхи я зашел к старшему священнику, у которого хотел расспросить относительно деятельности местных большевиков, попавших к нам в плен. Красивый, еще не старый, батюшка лежал на постели больной -- в последнем периоде чахотки. Я помню, как он горячо защищал своих бывших прихожан, стараясь найти в деятельности каждого из них хотя бы малейший повод к снисхождению. По моему приказанию военно-полевой суд принял во внимание все свидетельства умиравшего батюшки. Но, к сожалению, суровая действительность заставила суд отнестись к некоторым из них более строго, чем он этого хотел, исполняя свой христианский долг. Через два дня священник умер. Через несколько дней я был вызван в станицу Мечетинскую на военный совет, на котором был принят план наших дальнейших действий. Уже стало определенно известно, что в районе Новочеркасска казаки поднялись и постепенно начали очищать от большевиков ближайшие станицы. Антибольшевистское движение все больше и больше охватывало Донскую область. Но Деникин не хотел сразу возвращаться к донской столице. Слишком много еще было дела на юге. И поэтому решено было пока остаться на юге Донской области, что давало возможность надеяться на скорый подъем и на Кубани. Вскоре моя бригада была переведена также в Мечетинскую станицу, где и расположилась на отдых. Наступило временное затишье. Добровольческая армия приводила себя в порядок и отдыхала после своего тысячеверстного похода, залечивая свои раны. "Ледяной поход" был окончен.
К содержаниюЗдесь читайте:Богаевский Африкан Петрович (1872-1934) - генерал-лейтенант Генштаба. 1918 год (хронологическая таблица) Гражданская война 1918-1920 в России
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах: www.hrono.ru и www.hronos.km.ru,редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
