   |
| |
 |
Фридрих Энгельс |
1894 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Фридрих Энгельс Статьи Фридриха Энгельса по военной историиПехота
Пехота — пешие солдаты армии. За исключением кочевых племен, у всех народов главная масса армии, если не вся армия целиком, всегда состояла из пеших солдат. Так, даже в первых азиатских армиях — у ассирийцев, вавилонян и персов — пехота составляла, по крайней мере по численности, главную часть войск. У греков сначала вся армия состояла из пехоты. Как мало мы знаем о составе, организации и тактике древней азиатской пехоты, было уже констатировано в статье «Армия», к которой мы отсылаем читателя за разъяснениями многочисленных подробностей, повторять которые здесь было бы бесполезным. В настоящей статье мы ограничимся лишь описанием самых главных тактических черт в истории этого рода войск; поэтому мы начнем с греков. I. Греческая пехота. Создателями греческой тактики были дорийцы; из дорийцев спартанцы довели до совершенства древний дорический боевой строй. Первоначально все классы, составлявшие дорийскую общину, подлежали военной службе, — не только полноправные граждане, которые составляли аристократию, но также я неполноправные периэки (periaeci) и даже рабы. Все они образовывали одну и ту же фалангу, но каждый класс занимал в ней особое место. Полноправные граждане должны были являться тяжело вооруженными, с защитным вооружением, со шлемом, нагрудными латами, медными ножными латами, с большим деревянным щитом, обтянутым кожей, достаточно большим, чтобы закрыть собой человека во весь рост, с копьем и мечом. Они образовывали, в зависимости от их численности, первый или два первых ряда фаланги. За ними стояли неполноправные граждане и рабы, так что каждый благородный спартанец имел позади себя своих слуг; последние не имели дорого стоящего защитного вооружения, полагаясь на защиту, оказываемую им передними рядами, а также на свои щиты. Наступательном оружием им служили пращи, дротики, ножи, кинжалы и палицы. Таким образом, дорическая фаланга образовывала глубокую линию, имея впереди гоплитов, или тяжелую пехоту, а гимнетов (gymnetae), или легкую пехоту, в задних рядах. Гоплиты должны были опрокидывать врага, атакуя его при помощи своих копий; оказавшись среди неприятельской части, они выхватывали свои короткие мечи и пробивали себе путь вперед, схватываясь с врагом врукопашную, в то время как гимнеты, которые первоначально подготовляли атаку, бросая камни и дротики через головы первых рядов, теперь помогали натиску гоплитов, расправляясь с ранеными и сражающимися врагами. Таким образом, тактика этого рода войск была очень проста; едва ли тут было какое-либо тактическое маневрирование; мужество, стойкость, физическая сила и индивидуальная ловкость и искусство воинов, в особенности гоплитов, являлись решающими для исхода дела. Этот патриархальный союз всех классов нации в одной и той же фаланге исчез вскоре после персидских войн, главным образом в силу политических причин; последствием этого явилось то, что отныне фаланга стала формироваться исключительно из гоплитов и что легкая пехота, где она еще продолжала существовать или где была создана новая легкая пехота, сражалась отдельно рассыпным строем (as skirmishers). В Спарте полноправные граждане вместе с периэками (periaeci) образовывали тяжело вооруженную фалангу, илоты же следовали сзади, с обозом или в качестве щитоносцев (hypaspistae). Некоторое время эта фаланга удовлетворяла всем боевым требованиям; но вскоре наличие у афинян в Пелопоннесской войне войск, сражавшихся рассыпным строем, принудило спартанцев завести у себя войска такого же рода. Они, однако, не формировали самостоятельных отрядов гимнетов, но высылали наиболее молодых из своих воинов для исполнения обязанностей застрельщиков боя. Когда же к концу этой войны число граждан и даже периэков сильно уменьшилось, спартанцы принуждены были образовывать фаланги из тяжело вооруженных рабов под командой граждан. Афиняне, исключив из фаланги гимнетов, которые набирались из более бедных граждан, слуг и рабов, создали специальные части легкой пехоты, состоявшие из гимнетов или псил (psiks) и предназначенные для того, чтобы начинать бой; они были вооружены исключительно для борьбы на расстоянии и состояли из пращников (sphendonetae), лучников (toxotae) и метальщиков дротиков (akontistae); последних называли также пельтастами (peltastae) по маленькому щиту (pelta), который только они одни и носили. Этот новый вид легкой пехоты, первоначально набиравшейся из более бедных граждан Афин, очень скоро стал формироваться почти исключительно из наемников и из союзников Афин. С того момента, как были введены эти застрельщики, неуклюжая дорическая фаланга оказалась уже более не приспособленной одной действовать в бою. К тому же и тот материал, из которого она пополнялась, постоянно ухудшался: в Спарте — от постепенного угасания воинственной аристократии, в других городах—под влиянием торговли и богатств, которые постепенно подтачивали прежнее презрение к смерти. Таким образом, фаланга, формируясь из не очень героического контингента, потеряла большую часть своего прежнего значения. Она образовывала задний ряд, резервы боевой линии, впереди которой дрались застрельщики и за которую они отступали под натиском неприятеля, но от которой едва ли можно было ожидать, что она сойдется с противником врукопашную. Там, где фаланга формировалась из наемников, она по существу была немногим лучше. Ее неповоротливость делала ее непригодной к маневрированию, даже на слегка пересеченной местности, и вся польза от нее заключалась в ее пассивном сопротивлении. Это повело к двум попыткам реформы, проведенной Ификратом, вождем наемников. Этот греческий condottiere (кондотьер) заменил старые короткие копья гоплитов (имевшие от 8 до 10 футов длины) значительно более длинными, так что при сомкнутых рядах копья третьего и четвертого рядов выдавались впереди фронта и ими можно было действовать против врага; таким путем оборонительная способность фаланги была значительно усилена. С другой стороны, чтобы создать силу, способную решать исход сражений стремительной атакой в сомкнутом строю, он вооружил своих пельтастов легким защитным вооружением, хорошим мечом, и обучил их движениям фаланги. Получив приказ атаковать, они двигались шагом, недоступным фаланге гоплитов, на расстоянии 10 или 20 ярдов пускали тучу дротиков и бросались на врага с мечом в руке. Простота древней дорической фаланги уступила, таким образом, место гораздо более сложному боевому строю; деятельность командующего стала важным условием победы, и стали возможными тактические движения. Эпаминонд первый открыл великий тактический принцип, который вплоть до наших дней решает почти все регулярные сражения: неравномерное распределение войск по фронту в целях сосредоточения сил для главного удара на решающем пункте. До сих пор греки давали сражения в параллельном боевом строю; сила фронтовой линии была одинаковой во всех ее точках; если одна армия превосходила численностью противную, то она или образовывала более глубокий боевой строй, или охватывала армию противника с обоих флангов. Эпаминонд, наоборот, предназначил один из своих флангов для атаки, а другой — для обороны; атакующее крыло состояло из его лучших войск, из массы его гоплитов, построенных в глубокую колонну, за которой следовала легкая пехота и конница. Другое крыло, естественно, было значительно слабее и держалось позади, в то время как атакующее крыло прорывалось сквозь строй неприятеля, и колонна, развертываясь в линию или заворачивая плечом, отбрасывала врага назад с помощью легкой пехоты и конницы. Усовершенствования, введенные Ификратом и Эпаминондом, подверглись дальнейшему развитию, когда Македония получила гегемонию над эллинской расой и повела ее против Персии. Длинные копья гоплитов стали еще более длинными в македонской сариссе (sarissa). Пельтасты (peltastae) Ификрата опять появляются в усовершенствованной форме в лице гипаспистов (hypaspistae) Александра Македонского. Наконец, экономия сил, в том виде, как она была осуществлена в боевом строе Эпаминондом, была доведена Александром до такого комбинированного применения различных родов войск, какого Греция, с ее ничтожной конницей, никогда не могла бы достигнуть. Пехота Александра состояла из фаланг гоплитов, которые представляли оборонительную силу боевого строя, из легкой пехоты, действовавшей рассыпным строем, вступавших в бой с неприятелем вдоль всего фронта, а также способствовавших завершению победы, и из гипаспистов, к которым принадлежали его телохранители, хотя и легко снаряженные, но способные все же на правильное движение фалангою и представлявшие собой тот вид средне вооруженной пехоты, которая является более или менее приспособленной как к действиям в сомкнутом, так и в разомкнутом строю. Однако ни Греция, ни Македония не создали подвижной пехоты, на которую можно было бы положиться в случае столкновения с сильной фалангой. Именно для этого Александр и ввел свою конницу. Атакующее крыло состояло из массы тяжелой кавалерии, набиравшейся из македонской знати; совместно с нею действовали гипасписты; они следовали за атакующей конницей и бросались в прорыв, образованный ею, упрочивая достигнутый успех и утверждаясь в центре неприятельской позиции. После завоевания средней части Персидской империи Александр использовал гоплитов, главным образом, в качестве гарнизонов в завоеванных городах. Они вскоре совсем исчезли из армии, которая в итоге своих, смелых и стремительных походов покорила племена Азии вплоть до Инда и Яксарта. Эта армия состояла большей частью из конницы, гипаспистов и легкой пехоты; фаланга, которая не была в состоянии следовать за армией в таких походах, сделалась в то же самое время излишней благодаря свойствам противника, которого надо было победить. При преемниках Александра его пехота, равно как его конница и его тактика, быстро пришли в полный упадок. Оба крыла боевого строя стали формировать исключительно из конницы, а центр — из пехоты, но последняя была так мало надежна, что ее стали прикрывать слонами. В Азии вскоре стал преобладать азиатский элемент, и это сделало армии селевкидов почти ни на что негодными. В Европе македонская и греческая пехота вновь приобрела некоторую устойчивость, но с нею вернулась и прежняя исключительная тактика фаланг. Легкая пехота и конница больше уже не поднимались на прежнюю высоту, хотя много труда и искусства было потрачено на тщетные попытки придать фаланге ту подвижность, которой она по самой своей природе никогда не могла достигнуть, пока, наконец, римский легион не положил конца всей системе в целом. Тактическая организация и маневрирование фаланги были довольно просты. Линия в 16 человек по фронту и обыкновенно по 16 в глубину (при Александре) составляла полный квадрат, и эта так называемая синтагма (syntagma) представляла собою единицу для перестроений; 16 синтагм, или 256 рядов, образовывали фалангарх из 4 096 человек; четыре фалангарха, в свою очередь, должны были образовывать полную фалангу. Фалангарх в боевом строю представлял собою построение глубиной в 16 рядов; он перестраивался в походный порядок поворотом направо или налево или захождением плечом синтагмами, образуя в каждом случае сомкнутую колонну в 16 человек по фронту. Когда фаланга находилась в линии, то глубина ее могла быть увеличена, а фронт уменьшен вздваиванием рядов, причем четные ряды становились за нечетными; противоположное же движение совершалось удвоенными шеренгами, что уменьшало глубину построения с 16 до 8 человек. Захождение кругом рядами применялось тогда, когда неприятель неожиданно появлялся в тылу фаланги; порядок, нарушенный этим перестроением (когда каждый ряд оказывался не на своем месте в своем отделении или синтагме), иногда восстанавливался захождением кругом шеренгами в каждом отделении. Если прибавим к этому уменье обращаться с копьем, то мы исчерпаем, таким образом, все элементы военного обучения древних гоплитов. Само собою разумеется, что легкие войска, хотя и не предназначавшиеся сражаться в сомкнутом строю, все же должны были упражняться в движениях фаланги. II. Римская пехота. Латинское слово legio употреблялось сперва для обозначения всего количества людей, отобранных для полевой военной службы, и, таким образом, являлось синонимом армии. Затем, когда расширение римской территории и сила врагов республики потребовали большей армии, последняя была разделена на несколько легионов, из коих каждый равнялся по своей силе первоначальной римской армии. Вплоть до времен Мария каждый легион состоял как из пехоты, так и из конницы, причем численность последней равнялась 1/10 первой. Первоначально пехота римского легиона была, по-видимому, организована наподобие древней дорической фаланги, она сражалась в глубоком построении, причем патриции и более богатые граждане в тяжелых доспехах составляли передние шеренги, а более бедные и легче вооруженные плебеи находились позади них. Но приблизительно ко времени Самнитских войн легион начал подвергаться организационным изменениям, которые вскоре сделали его полной противоположностью греческой фаланги. Подробное описание организации легиона, достигшего своего полного развития во время Пунических войн, дает нам Полибий. Каждый легион — их набирали для каждой отдельной кампании обычно четыре — состоял отныне из четырех классов пехоты: велитов (velites), хастатов (hastati), принципов (principes), триариев (triarii). Первые, набиравшиеся из рекрутов, представляли собою легкую пехоту; триарии — ветераны — являлись резервом армии; два других класса пехоты, образуя собою главную боевую силу или линейную пехоту, составляли остальную часть армии и отличались друг от друга тем, что принципы набирались из людей, которые после триариев были наиболее опытными в военном деле. Велиты носили кожаные головные уборы, легкие круглые щиты в качестве защитного вооружения, а также имели мечи и некоторое количество легких дротиков; остальные три класса пехоты имели медные шлемы, кожаный нагрудник, покрытый медными пластинками, и ножные медные латы. Хастаты и принципы, кроме короткого меча, носили два копья — одно легкое, другое очень тяжелое (pila), последнее являлось специфическим оружием римской пехоты во время атаки. Оно было сделано из крепкого тяжелого дерева, с длинным железным наконечником, весило, по крайней мере, 10 фунтов и достигало с наконечником почти 7 футов длины. Его можно было бросать только на короткое расстояние, примерно на 8 или 12 ярдов; но благодаря его весу оно для легкого защитного вооружения того времени было страшным по своему действию. Триарии, кроме меча, были вооружены вместо pila легкими копьями. Каждый легион состоял из 1 200 хастатов, разделенных на 10 манипулов (manipuli), или рот, по 120 человек каждая, из такого же числа принципов, разделенных подобным же образом, из 600 триариев в 10 манипулах, по 60 в каждом, и из 1 200 велитов, которые по 40 человек были присоединены к каждому из 30 манипулов и образовывали задние шеренги, если только не употреблялись для других целей. Хастаты образовывали первую линию, причем каждый манипул был развернут в линию, по-видимому, в шесть человек глубиною, с интервалом между отдельными манипулами, равным его фронту. Так как на каждого человека в шеренге давалось пространство в 6 футов, то длина фронта манипула равнялась приблизительно 120 футам, а длина всего фронта легиона достигала, таким образом, 2 400 футов. Позади хастатов, во второй линии, находились 10 манипулов принципов, прикрывавших интервалы между манипулами первой линии; позади принципов стояли триарии; каждая линия располагалась на соответствующей дистанции от впереди стоящей. Велиты вели бой в рассыпном строю перед фронтом и флангами. Путем вздваивания рядов длина боевого построения могла быть уменьшена до половины своей первоначальной величины, т. е. до 1 200 футов. Весь этот боевой строй был рассчитан на атаку. Способный сражаться почти на всякой местности, благодаря небольшому размеру своих тактических единиц и вытекавшей отсюда большой свободе передвижения, римский легион стоял несравненно выше греческой фаланги, которая требовала ровной местности и вскоре была низведена, благодаря своей неуклюжести, до строя, приспособленного исключительно для обороны. Когда легион наступал, хастаты, вероятно вздваивавшие в случае нужды свои ряды, на расстоянии 8 или 12 ярдов от противника метали свои тяжелые копья (pila) в фалангу, тогда как копья фаланги еще не могли достигнуть римлян, и, расстроив, таким образом, сомкнутый строй воинов фаланги, обрушивались на них с мечом в руке. Если отдельный манипул приходил в беспорядок, то это не распространялось на соседние части; если сражение продолжалось, не приводя к быстрой развязке, принципы вступали в интервалы, метали свои копья и кидались на врага с мечом, давая, таким образом, хастатам возможность выйти из боя и вновь построиться позади триариев. В крайнем случае эти последние наступали для того, чтобы или окончательно решить победу, или же обеспечить отступление в порядке. Велиты, совместно с конницей, несли службу охранения, вовлекали противника в бой, нападая в рассыпном строю на него, и помогали в преследовании. По-видимому, легкое копье хастатов и принципов употреблялось, главным образом, при обороне в целях создания беспорядка в рядах наступающего врага, прежде чем последний успевал приблизиться на расстояние, когда можно было употребить тяжелое копье. Движение легиона вперед начиналось с любого фланга; сначала шел первый манипул хастатов, за которым .следовали соответствующие первые манипулы принципов и триариев, затем три вторых манипула и так далее в таком же порядке; движение флангом совершалось тремя колоннами, причем каждая колонна состояла из трех классов пехоты; обоз двигался на стороне, более удаленной от неприятеля. Если последний появлялся со стороны, где находились триарии, то армия останавливалась и повертывалась лицом к неприятелю; принципы и хастаты проходили через интервалы манипулов-триариев и становились на свои места. После второй Пунической войны, когда продолжительные войны и обширные завоевания римлян, в сочетании с важными социальными переменами в Риме и вообще в Италии, сделали всеобщую воинскую повинность почти неприменимой, римская армия начала постепенно комплектоваться добровольцами из более бедных классов, образуя, таким образом, армию профессиональных солдат вместо прежней милиции, в которую включались все граждане. Благодаря этому армия совершенно изменила свой характер, а так как элементы, входившие в ее состав, все ухудшались, то необходимость новой организации становилась все более и более настоятельной. Эту новую организацию осуществил Марий. Римская конница перестала существовать. То немногое, что осталось от нее, состояло из .варваров-наемников или из союзников Рима. Исчезло также и разделение пехоты на четыре класса. Велиты были заменены союзными контингентами или варварами, а остальная часть легиона формировалась из одного и того же вида линейной пехоты, вооруженной подобно хастатам или принципам, но без легкого копья. Манипул, как тактическая единица, был заменен когортой, состоявшей в среднем из 360 человек и образовавшейся первоначально из слияния трех манипулов в один; таким образом, легион был теперь разделен на 10 когорт, которые располагались обыкновенно в три линии (4, 3 и 3 когорты соответственно). Когорта строилась в 10 человек в глубину, имея от 3 до 4 футов по фронту для каждого ряда воинов, так что общее протяжение фронта легиона стало значительно меньше (около 1 000 футов). Таким образом, не только упростились тактические движения, но и влияние командира легиона сделалось гораздо более непосредственным и. сильным. Вооружение и снаряжение каждого солдата было облегчено, но, с другой стороны, большую часть своего багажа он должен был нести на деревянных вилах, изобретенных для этой цели Марием (muli Mariani); обоз армии (impedimenta), таким образом, значительно уменьшился. С другой стороны, соединение трех манипулов в одну когорту могло только уменьшить свободу маневрирования на пересеченной местности; отсутствие легкого копья уменьшало обороноспособность, а упразднение велитов, не всегда полностью заменявшихся чужеземным я вспомогательными силами или наемниками (antesignani) (это были воины, выделенные Цезарем из легиона для несения службы легкой пехоты, но не имевшие оружия предназначенного для боя на расстоянии), уменьшало шансы успешного поддержания завязавшегося боя и возможность уклониться от решающей развязки. Единственной формой боя, пригодной для этих легионов, сделалась быстрая и решительная атака. Но римская пехота все еще состояла из римлян или в крайнем случае из италийцев и, несмотря на упадок империи в эпоху цезарей, поддерживала свою древнюю славу до тех пор, пока оставался нетронутым ее национальный характер. Но как только римское гражданство перестало являться непременным условием для доступа в легион, армия быстро потеряла свою устойчивость. Ко времени Траяна варвары частью из римских провинции, частью из независимых стран составляли главную силу легионов, я с этого момента исчезли характерные особенности римской пехоты. Тяжелые доспехи были отброшены, тяжелое копье было заменено легким; легион, организованный в когорты, снова стал походить на неповоротливую фалангу, а так как характерной чертой пехоты этого периода являлось общее нежелание доходить до рукопашной схватки с неприятелем, то лук и дротики стали употребляться теперь не только для боя в рассыпном строю, но также и линейной пехотой в сомкнутом боевом построении. III. Пехота в средние века. Упадок, который переживала римская пехота, продолжался и в византийской пехоте. Своего рода принудительный набор в армию еще сохранялся, но он служил для формирования самых плохих частей армии. Вспомогательные войска из варваров и наемников составляли ее лучшие части, но даже и. они были невысокого качества. Иерархическая и административная организация войск была доведена почти до' состояния идеального бюрократизма, но с тем же результатом, какой мы видим сейчас в России: доведенной до совершенства. организации мошенничеств и растрат государственных средств, причем армия, стоящая огромных сумм, существует частью лишь на бумаге. Соприкосновение с иррегулярной конницей Востока все более и более сводило на нет как значение, так и качество пехоты. Конные лучники сделались любимым родом войск; если и не вся пехота, то большая часть ее была снабжена, кроме копья и меча, луком. Таким образом, обычным стал бой на расстоянии, а рукопашная схватка рассматривалась как нечто устаревшее. На пехоту смотрели как на хлам и намеренно держали се вдали от поля сражения, употребляя ее, главным образом, для несения гарнизонной службы; в большинстве сражений Велизария дралась исключительно конница, и когда пехота принимала в них участие, она неизменно обращалась в бегство. Тактика Велизария целиком базировалась на принципе: избегать рукопашной схватки и брать противника измором. Если он с успехом сражался против готов, у которых совсем не было оружия, действующего на расстоянии, тем, что выбирал пересеченную местность, на которой их фаланги не могли действовать, то он терпел поражение от франков, пехота которых в своей манере сражаться имела кое-что общее с пехотой древних римлян, а равно терпел поражение и от персов, конница которых была несомненно выше его конницы. Военные силы германцев, вторгнувшихся в Римскую империю, первоначально состояли, главным образом, из пехоты и сражались в своего рода дорической фаланге, имея вождей и более богатых в передних шеренгах, а других — позади них. Их оружием были меч и копье. Однако франки имели короткие, обоюдоострые боевые топоры, которые они бросали в неприятельскую войсковую массу, подобно римскому тяжелому копью, непосредственно перед тем, как броситься в атаку с мечом в руке. Они и саксы сохранили в течение некоторого времени хорошую и достойную уважения пехоту, но постепенно сами тевтонские завоеватели повсюду перешли на конную службу, а обязанности пехотинцев возложили на покоренных римских провинциалов. Таким образом, служба в пехоте стала презираться как атрибут рабов и крепостных, а поэтому неизбежно понизилось в соответственной степени и качество пехотинца. К концу X столетия кавалерия была единственным родом войск, который повсюду в Европе действительно решал участь сражения; пехота же, гораздо более многочисленная в каждой армии, чем кавалерия, являлась не чем иным, как плохо вооруженной толпой, организовать которую почти не делалось никаких попыток. Пехотинец даже не считался воином; слово miks (воин) сделалось синонимом конного воина. Единственная возможность поддерживать существование солидной пехоты имелась у городов, особенно в Италии и Фландрии. Они имели собственную милицию, которая по необходимости формировалась из пехоты; а так как ее служба по обороне городов, среди нескончаемых раздоров между окружающим дворянством, являлась постоянной, то вскоре было признано более удобным иметь вооруженную силу из платных наемников, вместо милиции, составленной из граждан; последняя же была сохранена на случай чрезвычайных обстоятельств. Но и тут мы не видим, чтобы городская пехота имела какое-либо заметное превосходство над толпой пехотинцев, собранных дворянами и оставляемых для охраны обоза. Так было, по крайней мере, в классический период рыцарства. В кавалерии этого времени каждый рыцарь являлся вооруженным с головы до ног, весь покрытый доспехами и сидящий верхом на коне, точно так же покрытом доспехами. Его сопровождал оруженосец, значительно легче вооруженный, и разные другие верховые без доспехов и вооруженные луками. В боевом строю эти силы располагались по принципу, похожему на гот, по которому строилась древняя дорическая фаланга,— тяжело вооруженные рыцари в первом ряду, оруженосцы — во втором, конные лучники — позади них. Эти последние, в силу характера их вооружения, стали вскоре употребляться для боя в пешем строю, что все более и более становилось для них правилом, так что их лошади применялись главным образом для передвижения, но не для атаки. Английские лучники, вооруженные длинными луками, — в то время как в Южной Европе употребляли самострелы,—особенно отличались этим способом борьбы в пешем строю, и очень возможно, что именно это обстоятельство вскоре и повело к широкому применению среди лучников боя в спешенном строю. Несомненно, что за время длительных походов во Франции лошади тяжело вооруженных рыцарей быстро изнурялись и делались пригодными лишь в качестве средства передвижения. Было вполне естественным, что при таком плачевном положении gendarmes (конные латники), имевшие наиболее плохих лошадей, должны были спешиваться и образовывать фалангу копейщиков, которая дополнялась лучшей частью пехоты (особенно валлийцами); в то же время те, кто имел еще годных для атаки лошадей, стали составлять настоящую боевую конницу. Такой порядок оказался очень хорошо приспособленным к оборонительным боям, и все бои Черного Принца базировались на нем, и, как хорошо известно, с громадным успехом. Новый способ ведения боя был вскоре принят французами и другими нациями и для XIV и XV веков может считаться почти нормальной системой. Таким образом, через 1 700 лет мы вернулись почти что к тактике Александра, с той лишь разницей, что конница Александра была вновь введенным родом войск, который должен был усилить приходившую в упадок тяжелую пехоту, тогда как в данном случае тяжелая пехота, образованная из спешенной конницы, являлась живым доказательством того, что кавалерия приходила в упадок и что для пехоты занималась новая заря. IV. Возрождение пехоты. Из фламандских городов, в то время первых промышленных округов мира, и из швейцарских гор появились первые войска, которые, после целых столетий упадка, снова заслуживали названия пехоты. Французское рыцарство не устояло против ткачей и суконщиков, кузнецов и кожевников бельгийских городов, как не устояло бургундское и австрийское дворянство против крестьян и пастухов Швейцарии. Главную роль здесь сыграли хорошо защищенные позиции и легкое вооружение, усиленные, как это было у фламандцев, многочисленным огнестрельным оружием, а у швейцарцев — самой местностью, почти недоступной для тяжело вооруженных рыцарей того времени. У швейцарцев были, главным образом, короткие алебарды, которыми можно было одинаково хорошо и колоть и рубить и которые не были слишком длинны и для рукопашного боя; позже у них были также пики, самострелы и огнестрельное оружие, но в одной из своих знаменитейших битв, при Лаупене (1339 г.), у них не было никакого другого оружия для боя на расстоянии, кроме камней. От оборонительных стычек в своих неприступных горах они вскоре перешли к наступательным боям на равнине» а вместе с тем и к более регулярной тактике. Они сражались глубокой фалангой; их оборонительные доспехи были легки, и имелись они обыкновенно только в передних и боковых рядах, внутренние ряды фаланги состояли из людей, не имевших доспехов; швейцарская фаланга тем не менее состояла из трех, отличных друг от друга, частей — авангарда, главных сил и арьергарда, — что и обеспечивало ей большую подвижность и возможность разнообразных тактических построений. Швейцарцы вскоре сделались знатоками в умении пользоваться местностью, что в связи с улучшением огнестрельного оружия защищало их против налетов кавалерии; против пехоты же, вооруженной длинными копьями, они изобрели много способов, чтобы прокладывать себе доступ к ней через леса копий, после чего их короткие тяжелые алебарды давали им громадное преимущество даже над воинами, закованными в броню. Они очень скоро выучились, в особенности при поддержке артиллерией и ручным огнестрельным оружием, держаться в каре или крестообразном построении против атак кавалерии; и как только пехота снова сделалась способной на это, — дни кавалерии были сочтены. Около середины XV столетия борьба городов против феодального дворянства была подхвачена князьями более обширных, отныне крепнущих монархий, следствием чего явилось формирование последними армий из наемников, как в целях разгрома феодальной знати, так и в целях проведения независимой внешней политики. Кроме швейцарцев, германцы, а вскоре за ними и большинство европейских наций начали поставлять большие контингенты наемников, набиравшихся при помощи добровольной записи и продававших свои услуги тому, кто давал самую высокую плату, независимо от его национальности. Эти отряды в тактическом отношении формировались по тому же принципу, как и швейцарские; они были вооружены по преимуществу пиками и сражались в больших батальонных каре с одинаковым количеством людей как в глубину, так и по фронту. Однако им приходилось сражаться при других обстоятельствах, чем швейцарцам, защищавшим свои горы; они должны были как наступать, так и держаться на оборонительных позициях; им приходилось сражаться с неприятелем не только на равнинах Италии и Франции, но и на холмистой местности. Вскоре они стали лицом к лицу с быстро улучшающимся ручным огнестрельным оружием. Эти обстоятельства вызвали некоторые отклонения от старой швейцарской тактики, отклонения, бывшие различными у разных национальностей; но общей для всех оставалась главная характерная черта — построение в три глубокие колонны, названия которых постоянно фигурировали, но которые не всегда существовали в действительности, а именно, авангард, главные силы, и арьергард, или резерв. Швейцарцы сохраняли свое превосходство до битвы при Павии, после которой германские Landsknechte (ландскнехты), которые уже с некоторого времени сделались если не всецело, то почти равными им, стали считаться первой пехотой Европы. Французы, пехота которых до тех пор была всегда никуда негодной, пытались очень упорно в этот период образовать боеспособную национальную пехоту, но это им удалось лишь с уроженцами двух провинций — Пикардии и Гаскони. Итальянская пехота этого периода никуда не годилась. Испанцы же, среди которых Гонсальво де-Кордова во время войн с гренадскими маврами первый ввел швейцарскую тактику и швейцарское вооружение, очень скоро приобрели довольно высокую репутацию и со второй половины XVI столетия стали считаться лучшей пехотой Европы. В то время как итальянцы, а за ними французы и германцы довели длину своей пики с 10 до 18 футов, испанцы сохранили короткие, более удобные копья, а их подвижность делала их грозными в рукопашном бою с мечом и кинжалом. Эту репутацию они поддерживали в Западной Европе — по крайней мере во Франции, Италии и Нидерландах — до конца XVII столетия. Презрение швейцарцев к оборонительным доспехам, основанное на традициях другого времени, не разделялось копейщиками XVI столетия. Как только сформировалась та европейская пехота, в которой армии различных стран становились все более и более равными друг другу по своим военным качествам, то система построения такой фаланги, в которой лишь немногие воины были защищены нагрудниками и шлемами, оказалась недостаточной. Если швейцарцы находили такую фалангу неуязвимой, то это было только до тех пор, пока она не встретилась с другой фалангой, вполне себе равной. В этом случае некоторое количество оборонительных доспехов приобретало известное значение; поскольку оно не слишком препятствовало подвижности войск, оно являлось решительным преимуществом. Так как испанцы никогда не разделяли этого презрения к нагрудникам, то с испанцами стали больше считаться. Таким образом, нагрудники, шлемы, ножные латы, поручни, латные рукавицы снова стали составлять часть обычного снаряжения каждого копейщика. К этому прибавился меч, более короткий у немцев и более длинный у швейцарцев, а иногда появлялся и кинжал. V. Пехота XVI и XVII столетий. Длинный лук уже некоторое время тому назад исчез с континента Европы, за исключением Турции; самострел появился в последний раз среди французов-гасконцев в первой четверти XVI столетия. Он был повсюду заменен фитильным мушкетом, который, в разной степени совершенства или вернее несовершенства, отныне сделался вторым оружием пехоты. Фитильные мушкеты XVI века — неуклюжие и плохо сконструированные машины — были очень крупного калибра, чтобы они могли обеспечить, кроме дальнобойности, по крайней мере некоторую меткость и силу для пробивания нагрудника копейщика. Общераспространенным видом огнестрельного оружия около 1530 г. являлся тяжелый мушкет, стрельба из которого велась с вилки, так как без такой подпорки стрелок не мог бы прицелиться. Мушкетеры носили меч, но не имели оборонительных доспехов и употреблялись или для боя в рассыпном строю, или в особом разомкнутом построении для удержания оборонительных позиций, или для подготовки атаки копейщиков на такого рода позиции. Вскоре они сделались очень многочисленными сравнительно с копейщиками; в битвах Франциска I в Италии они были значительно малочисленной по сравнению с копейщиками, но спустя 30 лет они по меньшей мере сравнялись с ними по количеству. Это увеличение числа мушкетеров побудило к изобретению некоторых тактических приемов, чтобы предоставить им постоянное место в боевом порядке. Это и было сделано в тактической системе, называемой Венгерским регламентом, созданным имперскими войсками в течение их войн с турками в Венгрии. Мушкетеры, неспособные защищаться в рукопашном бою, всегда располагались таким образом, чтобы иметь возможность отступить за копейщиков. Таким образом, их ставили иногда на каждом фланге, иногда же по четырем углам флангов; очень часто весь квадрат или колонна копейщиков окружалась рядом мушкетеров, которые, таким образом, находились под защитой пик солдат, стоявших позади них. В конце концов план, по которому мушкетеры располагались на флангах копейщиков, одержал верх в новой тактической системе, введенной голландцами в войне за свою независимость. Отличительной чертой этой системы явилось подразделение всякой армии на три большие фаланги, соответственно швейцарской и венгерской тактике. Каждая из этих фаланг состояла из трех линий; средняя из них, в свою очередь, подразделялась на правое и левое крыло, отделенное одно от другого дистанцией, равной по крайней мере протяжению фронта первой линии. Вся армия была сорганизована в полуполки, которые мы будем называть батальонами; каждый батальон имел своих копейщиков в центре, а мушкетеров на флангах. Авангард армии, имея в своем составе три полка, обыкновенно строился следующим образом: два полуполка непрерывным фронтом в первой линии; за каждым из ее флангов — другой полуполк; далее в тыл, поддерживая первую линию, становились остальные два полуполка также непрерывным фронтом. Главные силы и арьергард помещались или на фланге, или позади авангарда, но строились обыкновенно по тому же самому плану. Здесь мы имеем до известной степени возврат к старому римскому строю в три линии и к отдельным небольшим частям. Имперцы, а с ними и испанцы, сочли необходимым разделить свои большие армии более чем на три вышеуказанные части; но их батальоны или тактические единицы были гораздо крупнее голландских, сражались не в линейном построении, а колонной или четырехугольником, и не имели регламентированных форм для построения боевого порядка до тех пор, пока в войне Нидерландов за .независимость испанцы не стали располагать свои войска в боевые построения, известные под названием испанских бригад. Четыре больших батальона, из которых каждый состоял из нескольких полков, строились четырехугольником; этот четырехугольник окружался одним или двумя шеренгами мушкетеров и имел на своих углах особые фланги из мушкетеров, которые располагались на определенном интервале от этих четырех углов квадрата; один из углов был обращен в сторону противника. Если армия была слишком велика, чтобы быть соединенной в одну бригаду, можно было формировать две, и, таким образом, получались три линии, имевшие два батальона в первой, четыре (иногда только три) во второй и два — в третьей линии. Мы находим здесь, как и в голландской системе, попытку возвратиться к старой римской системе трех линий. Другая значительная перемена произошла на протяжении XVI столетия; тяжелая рыцарская кавалерия распалась и была заменена кавалерией из наемников, вооруженной, наподобие наших современных кирасиров, кирасой, шлемом, палашом и пистолетами. Эта кавалерия, значительно превосходившая подвижностью свою предшественницу, сделалась поэтому более грозной и для пехоты; но все же копейщики того времени никогда ее не боялись. Благодаря такой перемене кавалерия стала однородным родом войск и вошла в состав армии в значительно большей пропорции, особенно в период, который нам предстоит рассмотреть, а именно в Тридцатилетнюю войну. В это время система наемных войск являлась общей для всей Европы; образовался класс людей, который жил войной и для войны; и хотя тактика от этого, может быть, выигрывала, но зато характер людей, материал, из которого составлялись армии, точно так же как и их morale (моральные качества), от этого, конечно, пострадали. Центральная Европа была наводнена всевозможными condottieri (кондотьерами), для которых религиозные и политические распри служили предлогом к тому, чтобы грабить и опустошать всю страну. Характер солдата подвергся деградации, продолжавшей расти, пока, наконец, французская революция не смела эту систему наемных войск. Имперцы применяли в своих сражениях систему испанских бригад, развертывая четыре или более бригад и образуя, таким образом, три линии. Шведы при Густаве-Адольфе строились в шведские бригады, состоявшие каждая из трех батальонов, одного впереди и двух несколько позади, развернутых в линию и имевших в центре копейщиков, а на флангах мушкетеров. Они так располагались (оба рода войск были представлены в равном числе), что путем образования непрерывной линии каждый из них мог прикрывать другой. Предположим, что был дан приказ образовать непрерывную линию мушкетеров, — тогда оба крыла этого рода войск в центральном или фронтальном батальоне прикрыли бы собой копейщиков, став перед ними, в то время как мушкетеры двух других батальонов выдвинулись бы на соответствующем фланге и стали бы в линию с первыми. Если ожидалась атака кавалерии, то все мушкетеры отступали за копейщиков, в то время как оба фланга этих последних выступали вперед и строились в одну линию с центром и, таким образом, образовывали непрерывную линию копейщиков. Боевой строй состоял из двух линий таких бригад, составляя центр армии, в то время как много численная кавалерия располагалась на обоях флангах, вперемежку с небольшими частями мушкетеров. Характерною чертой этой шведской системы являлось то, что копейщики, которые в XVI столетии представляли собою большую наступательную силу, теперь потеряли всякую способность к а гаке. Они стали лишь средством обороны, и их назначением было прикрывать мушкетеров от атаки кавалерии; этому последнему роду войск снова пришлось выполнять всю работу по наступлению. Таким образом, пехота потеряла, а кавалерия восстановила свое положение. Но впоследствии ГуставАдольф положил конец стрельбе, которая сделалась любимым способом борьбы кавалерии, и требовал от своей конницы во всех случаях атаки на всем скаку с саблей в руке; и с этого времени, вплоть до возобновления сражений на пересеченной местности, кавалерия, придерживавшаяся этой тактики, могла похвалиться' большими успехами над пехотой. Для наемной пехоты XVII и XVIII веков не может быть более сурового приговора, чем это обстоятельство, и все же в отношении выполнения всех боевых задач она была самой дисциплинированной пехотой всех времен. Общим результатом Тридцатилетней войны для европейской тактики было то, что шведская и испанская бригады исчезли, и армии стали располагаться теперь в две линии, причем кавалерия образовывала фланги, а пехота — центр. Артиллерия помещалась перед фронтом или в интервалах между другими войсками. Иногда оставлялся резерв, состоявший из кавалерии или из кавалерии и пехоты. Пехота развертывалась в линию по шесть человек в глубину; мушкеты были настолько облегчены, что можно было обходиться без вилки; повсюду были введены патроны и патронташи. Соединение мушкетеров и копейщиков в одних и тех же пехотных батальонах способствовало возникновению наисложнейших тактических движений, основанных всецело на необходимости образования так называемых оборонительных батальонов, или, как мы сказали бы, каре, против кавалерии. Даже при построении в простое каре было не шуткой так растянуть шесть шеренг копейщиков центра, чтобы они могли окружить со всех сторон мушкетеров, которые, конечно, были беззащитны против кавалерии; но каково было образовать из батальона подобным же образом крест, восьмиугольник или какие-нибудь другие причудливые формы! Таким образом, получилось, что система военного обучения этого периода была более сложной, чем когда-либо, и никому, кроме служившего всю жизнь солдата, не удалось бы достичь при ней хотя бы малейшего успеха. В то же время очевидно, что все эти попытки на виду у неприятеля построить порядок, способный к сопротивлению кавалерии, являлись совершенно бесполезными; каждая приличная кавалерия находилась бы уже давно в середине такого батальона, прежде чем была бы проделана четвертая часть всех этих движений. В течение второй половины XVII столетия число копейщиков значительно уменьшилось по сравнению с числом мушкетеров, так как с того момента, когда копейщики потеряли всю свою наступательную силу, мушкетеры сделались действительно активной частью пехоты. Более того, обнаружилось, что турецкая кавалерия, наиболее грозная конница того времени, очень часто врезалась в каре копейщиков, в то время как она не менее часто отбрасывалась метким огнем линии мушкетеров. Следствием этого явилось то, что имперцы упразднили копья в венгерской армии и стали заменять их иногда так называемыми chevaux de frise (рогатками), сборка которых выполнялась в поле, причем мушкетеры носили острия от них как часть своего обычного снаряжения. В других странах также случалось, что армии посылались в бой без единого копейщика, причем мушкетеры полагались только на действие своего огня и поддержку своей конницы, когда им угрожала конная атака. Но все-таки потребовались два изобретения, чтобы можно было окончательно упразднить копейщиков: штык, изобретенный во Франции около 1640 г. и усовершенствованный в 1699 г. настолько, чтобы стать удобным оружием, применяемым теперь, и кремневый замок, изобретенный около 1670 г. Штык, хотя, конечно, и несовершенный заместитель пики, давал до известной степени мушкетеру возможность защиты, которую, предполагалось, он находил до тех пор у копейщиков; кремневый замок, упрощая процесс заряжания, позволял при помощи частой стрельбы не только возмещать несовершенство штыка, но достигать еще гораздо больших результатов. VI. Пехота XVIII века. Вместе с уничтожением копья исчезли все виды оборонительных доспехов из снаряжения пехоты, и отныне этот род войск стал состоять только из одного вида солдат, вооруженных кремневыми мушкетами и штыками. Эта перемена завершилась в первые годы войны за испанское наследство, совпадая как раз с первыми годами XVIII столетия. В то же время мы повсюду находим постоянные армии значительной численности, комплектуемые по возможности посредством добровольной записи, дополняемой принудительным уводом, а в случае необходимости и посредством принудительных конскрипций. Эти армии были теперь правильно организованы в батальоны от 500 до 700 человек, бывшие тактическими единицами; батальон подразделялся для специальных целей на роты; несколько батальонов составляли полк. Таким образом, организация пехоты начала теперь принимать устойчивую и определенную форму. Применение кремневого ружья требовало гораздо меньшего пространства, чем старое фитильное ружье, а потому прежний разомкнутый боевой строй был оставлен и ряды тесно сомкнуты, для того чтобы иметь как можно больше стрелков на данном участке. По той же причине интервалы в боевой линии между различными батальонами были максимально уменьшены, так что весь фронт образовывал одну негибкую непрерывную линию с двумя линиями пехоты в центре и с кавалерией на флангах. Стрельба, производившаяся ранее шеренгами, причем каждая шеренга после выстрела уходила в тыл для того, чтобы перезарядить ружье, -теперь велась взводами или ротами, причем три передних шеренги каждого взвода стреляли одновременно после поданной команды. Таким образом, каждый батальон мог поддерживать непрерывный огонь по находящемуся перед ним неприятелю. Каждый батальон имел свое определенное место в этой длинной линии, и строй, дававший каждому свое место, стал называться боевым строем. Большой трудностью стало организовывать походный порядок армии с таким расчетом, чтобы она всегда с легкостью могла переходить от походного порядка к боевому и чтобы каждая часть линии могла быстро занять надлежащее место. Расположение лагерем, в случае нахождения его в пределах досягаемости противника, производилось, имея в виду ту же цель. Таким образом, искусство передвижения армии и расположения ее лагерем сделало в эту эпоху большие успехи, но все же негибкость и неуклюжесть боевого строя являлись тяжелыми путами для всех движений армаи. В то же время формализм этого порядка, возможность применить такую линию только на очень ровной местности еще более сокращали выбор места для сражения; но до тех пор, пока обе борющиеся стороны были связаны одними и теми же путами, это обстоятельство не являлось ущербом ни для одной из них. Со времени Мальплаке и до начала французской революции дорога, деревня, ферма являлись для пехоты запретными местами; даже канава или забор рассматривались почти как препятствие для тех, кто должен был защищать их. Прусская пехота является классической пехотой XVIII века. Она была создана, главным образом, принцем Леопольдом Дессауским. Во время войны за испанское наследство глубина пехотной линии была уменьшена от шести до четырех шеренг. Леопольд уничтожил четвертую шеренгу и построил пруссаков в три. Он ввел также железный шомпол, который давал возможность его войскам заряжать и стрелять пять раз в минуту, тогда как другие армии делали едва три выстрела в минуту. В то же время его войска обучались стрелять во время наступления; но так как они должны были останавливаться для производства выстрела и так как надо было поддерживать равнение по всей длинной линии, то шаг их был медленным; это и был так называемый гусиный шаг. Стрельба открывалась с 200 ярдов от неприятеля; линия наступала гусиным шагом; чем ближе подходила она к неприятелю, тем короче становился ее шаг и усиленней огонь, пока неприятель или начинал отступать, или приходил в такое расстройство, что кавалерийская атака с флангов и штыковая атака пехоты выбивали его с позиции. Армия всегда была построена в две линии; но так как в первой линии почти не имелось интервалов, то для второй было очень трудно придти на помощь первой в случае нужды. Такова была армия и такова была тактика, которые Фридрих II Прусский получил в свое распоряжение при своем восшествии на престол. Было очень мало шансов для гениального человека улучшить что-либо в этой системе, разве только предварительно разрушив ее совсем, чего Фридрих, в его положении и с тем материалом, который он имел для подготовки солдат, сделать не мог. Но все же он изобрел свой способ наступления и организовал свою армию таким образом, что был в состоянии, с ресурсами королевства, меньшего теперешней Сардинии, и со скудной денежной поддержкой Англии, вести войну почти против всей Европы. Секрет объясняется легко. До сих пор все сражения XVIII века представляли собой параллельные сражения, причем обе армии разворачивались линиями, параллельными одна другой, и боролись в открытом бою прямо, без всяких военных хитростей и ухищрений; единственное преимущество, которое могла иметь более сильная сторона, заключалось в том, что ее фланги охватывали фланги противника. Фридрих же применил к линейному боевому строю систему косой атаки, изобретенную Эпаминондом. Он выбирал для первой атаки один из флангов неприятеля и направлял против него один из своих флангов, охватывая фланг противника и держа в то же время остальную часть своих войск позади. Таким образом, он не только получал преимущество, вытекающее из охвата фланга противника, но и мог разгромить превосходными силами неприятельские войска, подвергшиеся атаке. Остальные неприятельские силы не имели возможности придти на помощь атакованным, ибо они не только были прикованы к своему месту во фронтовой линии, но и, в случае успеха атаки на одном фланге, остальная часть атакующей армии выдвигалась в линию и завязывала бой с неприятельским центром, в то время как начавший атаку фланг после разгрома крыла обрушивался на фланг неприятельского центра. Это был действительно единственно мыслимый метод, при помощи которого возможно было, сохраняя линейную систему, бросить превосходные силы на любую часть неприятельской боевой линии. Таким образом, все зависело от состава атакующего крыла, и в той мере, в какой негибкость боевого строя это позволяла, Фридрих всегда усиливал это крыло. Он очень часто ставил впереди первой пехотной линии атакующего крыла передовую линию, образованную из его гренадеров или из отборных войск, чтобы обеспечить максимальный успех при первом же натиске. Вторым средством, которое применил Фридрих для улучшения своей армии, была реорганизация его кавалерии. Уроки Густава Адольфа были забыты; кавалерия вместо того, чтобы положиться на саблю и стремительность атаки, вернулась, за немногими исключениями, к ведению боя при помощи пистолетов и карабинов. Таким образом, войны начала XVIII века не были богаты удачными кавалерийскими атаками; в Пруссии кавалерия находилась в особенном пренебрежении. Но Фридрих возвратился к старому способу атаки полным галопом с палашом в руке и создал кавалерию, равной которой не было в истории. Этой кавалерии он и был обязан очень значительной частью своих успехов. Когда его армия сделалась в Европе образцовой, Фридрих, чтобы запутать военных специалистов других наций, начал поразительно усложнять систему тактических движений, ни одно из которых не было пригодно для действительной войны и которые были придуманы только для того, чтобы скрыть простоту средств, при помощи которых он достигал победы. Ему удалось сделать это так хорошо, .что никто не был этим ослеплен больше его собственных подчиненных, которые действительно поверили, что эти сложные методы построения линий были настоящим существом его тактики: таким образом, Фридрих положил основание тому педантизму и муштре, которыми с этих пор отличались пруссаки, и этим действительно подготовил их к беспримерному позору Иены и Ауэрштедта. Кроме линейной пехоты, которую мы до сих пор описывали и которая всегда сражалась в сомкнутом строю, существовал еще особый вид легкой пехоты, не появлявшейся в больших сражениях. Задачей этой пехоты была партизанская война; для нее были изумительно приспособлены австрийские хорваты, между тем как для всех других целей они являлись бесполезными. По образцу этих полудикарей с военной турецкой границы сформировали свою легкую пехоту и остальные европейские государства. Но бой в рассыпном порядке в больших сражениях, в том виде, как это практиковалось легкой пехотой в древности и в средние века почти вплоть до XVII столетия, исчез совершенно. Только одни пруссаки, а за ними австрийцы сформировали один-два батальона стрелков, состоявших из лесных сторожей и егерей, как исключительно метких стрелков, которые в сражениях распределялись по всему фронту и стреляли по офицерам; но их было так мало, что едва ли они имели значение. Возрождение боя в рассыпном строю является результатом американской войны за независимость. В то время как солдатам европейских армий, которых удавалось держать компактно только при помощи принуждения и сурового обращения, нельзя было доверить боя в разомкнутом строю, в Америке солдатам приходилось бороться с населением, которое, не проходя регулярного обучения линейных солдат, было хорошими стрелками и хорошо знакомо с винтовкой. Характер местности благоприятствовал им; вместо того чтобы пытаться выполнить специальные движения, на которые они вначале не были способны, они бессознательно перешли к бою в рассыпном порядке. Таким образом, бой при Лексингтоне и Конкорде отмечает целую эпоху в истории пехоты. VII. Пехота эпохи французской революции и XIX столетия. Когда европейская коалиция вторглась в революционную Францию, французы находились в таком же положении, в каком были американцы незадолго перед тем, с той лишь разницей, что у них не было таких же преимуществ местности. Для того чтобы сражаться в старом линейном порядке с многочисленными армиями, вторгшимися или грозившими вторгнуться в страну, французам потребовались бы хорошо обученные люди, а таких было немного, в то время как необученных волонтеров было вдоволь. Поскольку позволяло время, волонтеры упражнялись в элементарных движениях линейной тактики, но как только они попадали под огонь неприятеля, их батальоны, развернутые в линию, стихийно распадались, образуя густые толпы стрелков, ищущих защиты от огня во всех неровностях местности; в то же время вторая линия, которая составляла своего рода резерв, довольно часто втягивалась в бой с самого начала. Кроме того, французские армии были организованы весьма отлично от армий противника. Они формировались не из однообразных, негибких линий батальонов, а из армейских дивизий, из которых каждая состояла из артиллерии, кавалерии и пехоты. Сразу был вновь открыт великий факт, что для исхода боя важно ке то, сражается ли батальон на «правильном» месте в боевом строю, а то, чтобы он вступал по приказанию в боевую линию и хорошо сражался. Так как французское правительство было бедно, то палатки и громадный обоз XVIII столетия были упразднены; был введен бивуак; офицерский багаж, который в других армиях составлял значительную часть всего обоза, был сведен к небольшому количеству вещей, которые офицеры могли нести на спине. Армия, вместо того чтобы кормиться из складов, должна была рассчитывать на реквизиции в той местности, через которую она проходила. Таким образом, французы достигли подвижности и легкости при построении боевого порядка, совершенно неизвестных их противникам. Потерпев поражение, они через несколько часов были вне преследования, при наступлении же могли появляться в неожиданных пунктах на флангах противника, прежде чем тот мог их заметить. Эта подвижность французов, а с другой стороны, взаимное недоброжелательство среди вождей коалиции дали первым некоторую передышку, чтобы обучить своих волонтеров и выработать ту новую тактическую систему, которая стала создаваться у них. Начиная с 1795 г., мы находим, что эта новая система уже принимает определенную форму, представлявшую собой сочетание рассыпного строя с густыми колоннами. Впоследствии сюда прибавилось построение в линию, хотя и не для всей армии, как это было до сих пор, а лишь для отдельных батальонов, которые развертывались в линию, как только обстановка, казалось, требовала этого. Очевидно, что этот маневр, требовавший более солидного обучения, был последним из усвоенных иррегулярными отрядами французской революции. Три батальона составляли полубригаду, шесть—бригаду, две или три пехотные бригады — дивизию, к которой присоединялись две артиллерийских батареи и некоторое количество кавалерии; несколько таких дивизий составляли армию. Когда дивизия встречалась с неприятелем, стрелковые цепи авангарда занимали оборонительную позицию, а авангард служил для них резервом, пока не подходила дивизия. Затем бригады образовывали две линии резерва, находившиеся друг от друга на неопределенных интервалах, имея все батальоны в колонне; для противодействия прорывам боевого строя имелись кавалерия и резерв. Боевая линия не должна была быть, как прежде, обязательно прямой и непрерывной; она могла изгибаться по всем направлениям, как того требовала местность, так как теперь на выбирали больше обнаженных гладких равнин для поля сражения; наоборот, французы предпочитали пересеченную местность, и их стрелки, образуя цепь впереди всей боевой линии, устремлялись в каждую деревушку, ферму или рощицу, которой они могли овладеть. Если батальоны первой линии развертывались, то обычно они скоро превращались в стрелковые цепи; батальоны же второй линии всегда оставались в колоннах и обыкновенно с большим успехом атаковывали в таком строю тонкие линии противника. Таким образом, тактическое боевое построение французской армии постепенно свелось к двум линиям, каждая из которых состояла из батальонов в сомкнутых колоннах, расположенных en echiquier (в шахматном порядке) со стрелковыми цепями впереди и компактным резервом в тылу. В этой стадии развития и застал тактику французской революции Наполеон. Как только его приход к политической власти позволил ему сделать это, он начал развивать эту систему еще дальше. Он сконцентрировал свою армию в Булонском лагере и здесь дал ей регулярный курс обучения. В особенности упражнял он своих солдат в образовании компактных резервных масс на небольшом пространстве и в быстром развертывании этих масс для вступления в линию. Он создал из двух или трех дивизий армейский корпус, чтобы упростить командование. Он изобрел и довел до высшего совершенства новый походный порядок, который состоял в растягивании войск на таком по величине пространстве, чтобы они могли существовать за счет находившихся там запасов и в то же время держаться настолько сосредоточенно, чтобы их можно было соединить в любом пункте, прежде чем атакованная часть могла быть раздавлена неприятелем. Начиная с кампании 1809 г., Наполеон стал изобретать новые тактические построения, как, например, глубокие колонны из целых бригад и дивизии, которые оказались, однако, весьма неудачными и никогда больше не возрождались. После 1813 г. новая французская система сделалась общим достоянием всех наций европейского континента. Старая линейная система и система набора наемников были окончательно оставлены. Повсюду была признана обязанность каждого гражданина отбывать воинскую повинность, и повсюду была введена новая тактика. В Пруссии и Швейцарии действительно каждый должен был служить, а в других государствах была введена конскрипция, причем молодые люди тянули жребий, определявший, кто должен служить. Повсюду была введена система запаса путем увольнения домой части уже обученных людей, с тем чтобы при небольших расходах в мирное время на случай войны иметь в своем распоряжении большое число обученных людей. С этого времени в вооружении и организации пехоты произошли некоторые перемены, вызванные частью успехом производства ручного оружия, частью столкновением французской пехоты с арабами Алжира. Германцы, всегда любившие карабин, увеличили свои батальоны легких стрелков; французы, побуждаемые необходимостью иметь в Алжире более дальнобойное оружие, создали, наконец, в 1840 г., батальон стрелков, вооруженных усовершенствованными карабинами большой меткости и дальнобойности. Солдаты этого батальона, обученные выполнять все свои движения и даже совершать большие переходы особого рода рысью (pas gymnastique), скоро показали себя настолько боеспособными, что были сформированы новые батальоны. Таким образом, была создана новая легкая пехота, но уже не из спортсменов — стрелков и егерей, а из наиболее сильных и ловких людей; меткость и дальнобойность огня были соединены с ловкостью и выносливостью, и, таким образом, была создана сила, которая, до поры до времени, бесспорно превосходила всякую существовавшую тогда пехоту. В то же время pas gymnastique был введен в линейной пехоте, и то, что даже Наполеон считал бы верхом сумасшествия, а именно бег, применяется теперь в каждой армии как одна из важных сторон пехотного обучения. Успех новой винтовки (Дельвинь-Поншара) способствовал ее дальнейшим улучшениям. Была введена коническая пуля для нарезного ружья. Минье, Лоренцом и Вилькинсоном были придуманы новые способы, посредством которых пуля легко скользила по стволу и, очутившись внизу, расширялась настолько, что заполняла своим свинцом нарезы и, таким образом, получала боковое вращение и силу, от которых зависели результаты стрельбы из ружья; с другой стороны, Дрейзе изобрел игольчатое ружье, которое заряжалось с казны и не требовало отдельного запала. Все эти ружья обладали способностью поражать на 1 000 ярдов и так же легко заряжались, как гладкоствольный мушкет. Затем возникла мысль вооружить такими винтовками всю пехоту. Англия первая осуществила эту мысль. Пруссия, еще задолго до того готовившаяся к этому шагу, последовала за ней, затем Австрия и мелкие германские государства и, наконец, Франция. Россия, а также итальянские и скандинавские государства до сих пор отстают. Новое вооружение совершенно изменило характер ведения войны, но не в том отношении, в каком ожидали теоретики тактики; и это по очень простой математической причине. Можно легко доказать, начертив траектории этих пуль, что ошибка в 20 или 30 ярдов при определении расстояния до цели уничтожает все шансы на попадание за пределами 300 или 350 ярдов. Далее, в то время как на учебном плацу все расстояния известны, на поле сражения они неизвестны, к тому же они ежеминутно меняются. Пехота, расположенная на оборонительной позиции и имеющая время измерить расстояния до наиболее заметных предметов перед фронтом, будет, таким образом, иметь на расстоянии от 1 000 до 300 ярдов громадное преимущество над атакующими ее силами. Это можно предотвратить лишь быстрым продвижением вперед, без стрельбы и ' полной рысью, до расстояния в 300 ярдов, где огонь обеих сторон будет одинаково действительным. На этом расстоянии стрельба между двумя хорошо расположенными цепями стрелков будет настолько убийственной и столько пуль будет попадать в пикеты и резервы, что смелая пехота ничего не сможет сделать лучшего, как при первом же удобном случае броситься на противника, дав залп на расстоянии в 40 или 50 ярдов. Эти правила, впервые теоретически разработанные прусским майором Трота, с большим успехом были затем практически применены французами в их последней войне с австрийцами. Поэтому они составят неотъемлемую часть современной пехотной тактики, в особенности если они смогут дать такие же хорошие результаты при применении их против такого быстро заряжающегося оружия, как прусское игольчатое ружье. Вооружение всей пехоты нарезным ружьем одного и того же образца приведет к уничтожению все еще существующего различия между легкой и линейной пехотой и к образованию единой пехоты, способной к любой службе. В этом, видимо, и будет заключаться дальнейшее усовершенствование этого рода войск. Напечатана в «New American Cyclopedia», т. IX, стр. 512—522, 1860 г. Перепечатывается с сайта http://www.genstab.ru Здесь читайте:Энгельс Фридрих (биографические материалы)
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах: www.hrono.ru
|
