   |
| |
 |
Эрнан Кортес |
1519-1526 гг. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCНОВОСТИ ДОМЕНАФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Первооткрыватели Нового Света(Введение) Среди подлинных свидетельств поразительного по своей насыщенности героического и жестокого XVI века — века открытия и завоевания Нового Света, нет более ярких и значимых, чем так называемые американские хроники, фрагменты из которых представлены в настоящем сборнике. И сегодня, через 500 лет после путешествий Христофора Колумба навстречу неведомым землям за «море мрака», не утихают споры о смысле событий, наряду с другими положивших начало новой исторической эпохе—новому времени, а за ответами на вопросы, которые она поставила перед человечеством, так или иначе приходится обращаться к самым началам, к тем, кто вершил те события. В начале 90-х годов XX века страстная международная полемика разгорелась вокруг самого их определения. Испанцы, другие европейцы традиционно говорили о праздновании 500-летия открытия Америки, а мексиканцы, перуанцы, кубинцы отвергали идею празднования и требовали как минимум дополнения понятия «открытие» такими новыми определениями, как «Встреча двух миров», «Взаимооткрытие культур», стремясь тем самым преодолеть инерцию европоцентристского сознания и подчеркнуть равновесную значимость на чаше весов истории коренных индейских цивилизаций и их современных наследников. Получило известность и такое определение тех событий, как «сокрытие», передающее неутихающее чувство боли наследников погубленных народов: появление европейцев на землях Америки не открыло миру коренные культуры, а погребло либо изуродовало их под обломками истории. Но, в сущности, вся гамма современных представлений о том, что же произошло полтысячи лет назад, уже представлена на страницах сочинений прямых участников [6] исторической драмы, особенно если мы учтем также и произведения индейцев. Мексиканские, перуанские исследователи коренных культур собрали и продолжают собирать индейские памятники той поры, передающие восприятие катастрофического столкновения двух миров с точки зрения потерпевших. И действительно, полная картина той эпохи невозможна без учета ацтекских и кечуанских плачей по погибели родной земли 1, без хроникальных записей майя о появлении европейцев, без историографических сочинений на испанском языке, написанных в XVI веке образованными индейцами, скажем, мексиканцем Эрнандо де Альварадо Тесосомоком или перуанским индейцем Гуаманом Помой де Айала 2, наконец, без осмысления точки зрения Инки Гарсиласо де ла Вега 3, выдающегося писателя, перуанского метиса, в крови и в творчестве которого слились две расы и две культуры. И вот с этой последней точки зрения открывается, пожалуй, возможность наиболее полной оценки. В сущности, правы все стороны: были и «Открытие», и «Встреча двух миров», и «Взаимооткрытие культур», и, конечно же, «Сокрытие Америки», а кроме того, еще и болезненное и драматическое «Соединение». Та трагическая эпоха вместила и благо и зло, и однозначно высказаться о ней невозможно.
В то же время следует отметить глубокое различие в восприятии и осмыслении событий XVI века индейцами — с одной стороны, и испанцами и португальцами — с другой. Уровень наиболее высоко развитых индейских цивилизаций соответствовал примерно состоянию Древнего Египта, и дошедшие до наших дней индейские памятники обнаруживают, что сознание их создателей отличалось, так сказать, непроницаемым мифологизмом — они были способны воспринять происходящее только как часть легенды. Ведь индейцы мифологизировали не только неизвестные им феномены (конь, железное и огнестрельное оружие, книга и так далее), но и сам факт появления чужеземцев и завоевание их земель. И далеко не только социальное и технологическое превосходство обеспечили европейцам победу. Такие явления, как «ласковые» встречи индейцами [7] европейцев (что поразило Колумба и многих других первооткрывателей) и легкие победы горстки испанцев над многократно превосходившими их силами местного населения в зоне высоких культур Мексики, Центральной Америки, Перу, невозможно объяснить без учета подавляющей силы мифа. Для индейцев появление чужаков, владеющих чудесными предметами, означало исполнение пророчеств эсхатологических мифов либо о конце времен, либо о наступлении новых времен, когда они будут подчинены пришельцам-богам. В этом отношении особенно показательны легенды о предстоящем появлении белых бородатых людей, распространенные практически по всей Америке, от Мексики до Перу (мифы о Кецалькоатле и Виракоче). По-иному воспринимали происходящее европейцы. Миф, религия, конечно, играли огромную роль в их культуре, и не случайно Колумб в первом письме, возвещавшем об открытии неведомых земель и народов, назвал увиденное «чудом» — понятием, имеющим исключительное значение для понимания культуры эпохи открытия и конкисты, да и последующей культуры латиноамериканцев. Европейцы эпохи Великих географических открытий искали чудо и были готовы к нему, и потому в их сознании при открытии Нового Света ожили и приобрели характер едва ли не массового психоза уходившие корнями в античность и в средние века легенды и мифы о монстрах, полулюдях, получудовищах, о блаженных, счастливых, райских островах, об источниках молодости, о золотых и серебряных странах. Поиски Семи городов, Города цезарей, Эльдорадо и даже земного рая — все это неотделимо от времени открытия Нового Света и его конкисты. Об этом говорят письма, записки, хроники Христофора Колумба, Эрнана Кортеса, Бартоломе де Лас Касаса, Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса и многих других. Мощный всплеск мифотворчества среди европейцев, очевидно, стимулировался еще и тем, что такой самый авторитетный, священный для них источник по истории рода человеческого, как Библия, не содержал никаких сведений и даже намеков на существование найденной части света. Потом теологи обнаруживали пророчество об открытии Нового Света в библейской Книге Исайи, отождествляли Кецалькоатля, изображавшегося белым бородатым человеком, со святым Фомой, якобы осуществившим первичную евангелизацию индейцев задолго до открытия Колумба, усматривали провиденциальный смысл в том, что Первооткрывателя звали Христофором [8] — святой Христофор перенес Христа через реку, а Колумб через воды океана — христианскую веру. Однако мифологизмом сознание первооткрывателей не исчерпывалось. Уже в первом письме Колумба, наряду с мифологической интерпретацией, содержится и стремление дать рациональное объяснение открытой действительности, локализовать ее (пусть на первых порах и ошибочно) в географии и истории, снять с нее пелену мифа и попытаться найти прагматические ответы на множество вопросов. Ведь первооткрыватели, пользовавшиеся магнитной стрелкой, буссолью, секстаном и географической картой, были детьми кризисного века европейского Ренессанса и, так сказать, актерами, разыгрывавшими его кульминационный акт, ставший одновременно истоком и началом следующего действия мировой истории, в котором принимали участие уже вся Земля и все человечество, открытые в своем полном составе и объеме. Конечно, было бы важно собрать под одну обложку свидетельства как индейцев, так и испанцев и португальцев, однако, лишенные такой возможности в настоящем издании, мы предоставляем здесь слово представителям иберийской культуры. На них история возложила инициативу обнаружения Нового Света, ранее развивавшегося совершенно изолированно, и включения обнаруженного мира во всеобщую историю и одновременно осмысления произошедшего. Американские хроники XVI века — это выдающееся явление мировой культуры, подлинный автопортрет человека той эпохи, позволяющий понять ее смысл и дух, сущность процессов на переломе от средних веков к новому времени, и прежде всего их принципиальную содержательную, смысловую неоднозначность, а тем самым освободиться от стереотипов, долгое время довлевших в общественном сознании. Нет ничего более ошибочного, чем представление о первопроходце и конкистадоре (а ведь, в сущности, это почти что одно и то же, ибо открытие континента совершалось в той форме, в какой оно тогда только и могло осуществиться,—в форме военной экспансии) как о некоем закованном в средневековые латы монолите, лишь как, если использовать терминологию того времени, о «человеке алчном», «человеке жестоком». Никогда, ни в какую эпоху человек не сводился к эпохальной социальной функции, тем более не был он одномерным в эпоху огромного расширения мира и человеческого сознания. Хроники XVI века решительно опровергают всякий догматизм. Да, были и алчность, и жестокость, но наряду с этим и многое другое: величие открытия, борьба с природой, [9] преодоление пространств, лишения, героизм и познание, любознательность и сочувствие, наконец, гуманизм и любовь — достаточно вспомнить, что выдающиеся защитники индейцев, символизируемые для всего мира образом Лас Касаса, тоже ведь были представителями испанской культуры того времени! 4 Именно об этом говорят автопортреты создателей американских хроник, как они запечатлелись в их сочинениях. Если справедливо сказать, что в XVI веке история возложила на Испанию, открывшую реальную полноту мира и человечества, величайшую миссию их познания и осмысления, то не менее справедливо сказать, что первыми и здесь были именно первопроходцы. Им выпала задача первичного осмысления увиденного и информирования Европы, а многие из них впоследствии обращались и к уже более системному изучению открытого (таковы, например, Лас Касас, Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес, Педро де Сьеса де Леон, выдающиеся энциклопедисты Бернардино де Саагун и Хосе де Акоста, другие). Их трудами Испания превращалась в центр зарождения многих и многих идей нового времени. Ведь встреча двух континентов, двух культур стала важнейшим фактором зарождения принципиально новых представлений о мироустройстве и о человечестве, потребовала пересмотра на новом уровне знаний (в сравнении с античным и средневековым знанием) не только естественнонаучных проблем, но и коренных гуманистических, историко-культурных, философских вопросов о природе человека и границах человеческого, о происхождении человека, о многообразии культур и вер, о правах человека и народов, о справедливых и несправедливых войнах, о свободе и несвободе и так далее. Принципиальная новизна открытого мира, существование которого, как отмечалось, не было предусмотрено ни античными историками, ни Библией, ни теологией, определяла связь любого вопроса, сколь бы малым он ни был, с глобальной проблематикой. Все, кто брали в руки перо, намереваясь писать об Америке, поневоле начинали с возникновения земли и человека, наново, в силу своих возможностей, поднимали такие вопросы, как: является ли Новый Свет Божьим творением или это царство сатаны, является ли он частью нормального мира или это мир антиподов, целостен ли мир и едино ли человечество, каково происхождение Америки и ее населения, [10] что представляет собой ее природа, «лучше» она или «хуже» природы Старого Света, не связаны ли с Новым Светом туманные сведения сочинений Платона, Сенеки, Страбона, Плиния об Атлантиде, об островах Гесперида, о «последней Туле», с каким коленом рода Ноева следует связывать индейцев, как они появились там после потопа и так далее и так далее. В тесной увязке с перечисленными возникло и множество последующих вопросов касательно того, как обращаться с индейцами. Следует ясно отдавать себе отчет, каким шоком для сознания европейцев были отсутствие одежды, культовый каннибализм, гомосексуализм, зоофилия, первобытный промискуитет, если говорить о племенах, находившихся на низшей стадии развития; многое было неприемлемо и в обычаях индейцев, представлявших развитые общества, — массовые человеческие жертвоприношения, идолопоклонничество и так далее. В итоге первый вопрос, который необходимо было решать испанцам того времени, состоял в следующем: индейцы—люди или не люди, разумные или неразумные, кто среди них к какой стадии человечности относится, кто к дикарям, кто к варварам и, по аристотелевской классификации, к каким классам варваров — «по природе», то есть к варварам, не способным к культуре и к самоуправлению, или к варварам, еще не приобщившимся к истинной вере, и как следует доносить до них веру. А ведь именно таковой была официальная задача, поставленная папой Александром VI в булле «Интер цетера» (1493), которая передавала новооткрытые земли в дар Испании во имя данной цели. По мере того как первооткрытия и конкиста охватывали все более широкие пространства, и в Америке и в Испании разгоралась ожесточенная полемика между тремя основными направлениями, отражавшими интересы основных конфликтовавших между собой социальных партий: монархия и Ватикан (также имевшие противоречия между собой); новые феодалы-конкистадоры, влиятельная группа деятелей культуры, правоведов, мыслителей-эразмистов, монашества, затронутого реформационными настроениями. Борьба шла вокруг спорных вопросов правовых отношений христианского мира с «варварами» и затрагивала такие острейшие темы, как законность или незаконность войны с целью христианизации, методы христианизации, законность или незаконность порабощения индейцев и другие. В крайнем ряду стояли идеологи конкистадорской феодальной партии, стремившиеся, опираясь на антично-средневековые натурфилософские идеи (в частности, это идея жесткого [11] природно-географического детерминизма, согласно которой в тропической зоне не могут жить полноценные люди) и на аристотелевскую классификацию, объявить индейцев нелюдьми или неполноценными, неразумными варварами и, соответственно, узаконить рабовладение. Корона, исходя из собственных интересов и опираясь на христианско-универсалистские идеи о единстве рода человеческого и равенстве Христовой паствы перед Богом, объявила индейцев полноценными людьми и вассалами монархии, подлежащими ее опеке. В разработке этой концепции широкое участие принимали представители университетских гуманистических кругов, христиан-ско-гуманистической партии, причем радикальное крыло ее (правовед Франсиско де Виториа, Лас Касас и другие) шло в своих выводах гораздо дальше потребностей и интересов официальной доктрины. В сложной контаминации идей христианского коммунизма и провиденциального смысла открытия Нового Света рождались апологетические концепции о превосходстве природы и населения Америки как истинных христиан «по природе» (Васко де Кирога, Лас Касас и другие), мессианская утопия о том, что в Новом Свете воплотится «тысячелетнее Царство Христово». Франсиско де Виториа и Лас Касас на позднем этапе переходят к идеям «естественного» равенства людей «по природе» и к выводам о необходимости восстановления суверенитета индейского населения. Полемика имела огромное значение для культуры XVI века, и с представленными в ней позициями так или иначе соотносилось все написанное об открытии и конкисте. Широкая гамма воззрений на Новый Свет и его население предстает и со страниц публикуемых фрагментов, начиная с Колумба. Здесь и исполненный пророческих предчувствий, словно застывший в смущении перед величием открывшегося мира Первооткрыватель (сходен с ним пафос участника первооткрытия Бразилии Baca де Каминьи), и ловкий прагматик и в то же время восхищенный и проницательный наблюдатель Кортес, и знаменитый падре Мотолиниа, принадлежавший к плеяде первых евангелизаторов индейцев Мексики и их защитников, и простой солдат Франсиско де Херес, секретарь неграмотного Франсиско Писарро, за него в традиционном имперском духе описавший открытие и конкисту Перу, и тоже простой солдат Берналь Диас, напротив — свободный от предрассудков, с поразительно человечным и демократичным мировосприятием, и опять же простой солдат Сьеса де Леон, очень близкий к Берналю Диасу, но и, отлично от него, сочувственно воспринимающий идеи [12] защитников индейцев, наконец, ученые мужи и яростные враги в своих воззрениях на индейцев Лас Касас и Фернандес де Овьедо—последний всегда отстаивал интересы конкистадоров. Все они были первыми — кто первым ступил на неведомую землю, кто первым описал ее, кто первым сказал самое значимое слово о той или иной стране или о событиях и целом. Все упомянутые участники, очевидцы и летописцы представлены на страницах этой антологии американских хроник, впервые выходящей на русском языке в таком объеме. Изданный ранее первый опыт подобной антологии при поддержке ЮНЕСКО (серия «Коллекция репрезентативных произведений») по необходимости был ограниченным по составу и тиражу 5. В это издание, планируемое в 6 выпусках, входят расширенные в сравнении с предыдущим фрагменты из сочинений до того не переводившихся авторов (среди них Эрнан Кортес, Торибио де Бенавенте (Мотолиниа), Франсиско де Херес, Аугустин де Capaтe, Педро де Сьеса де Леон, Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес, Бернардино де Саагун) либо тоже расширенные фрагменты новых переводов (это относится к Берналю Диасу дель Кастильо 6 и к Инке Гарсиласо де ла Вега, впервые предстающего как автор книги «Флорида»). Включаются в него переводы писем Колумба (они сопровождаются в «Приложениях» официальными документами той эпохи, расширяющими представление об обстоятельствах открытия Нового Света); 7 в значительно большем объеме сочинения Бартоломе де Лас Касаса (его «История Индий» и известный в его же изложении «Дневник» Христофора Колумба составят отдельный выпуск); фрагменты ранее изданных сочинений таких авторов, как Альвар Нуньес Кабеса де Вака, создатель замечательных записок о скитаниях по землям Нового Света — от Флориды до Калифорнийского залива; 8 как Гаспар де Карвахаль, описавший открытие Амазонки 9, и других. [13] Но при всем при том ждут своего перевода, хотя бы фрагментарного, еще многие и многие создатели американских хроник. Среди них — поэт Хуан де Кастельянос, автор грандиозной эпической хроники «Элегии о достославных мужах Индий», историк Педро де Симон, описавший походы знаменитого конкистадора — писателя Гон-сало Хименеса де Кесады (его собственные сочинения во многом утрачены), упоминавшийся Хосе де Акоста, не говоря уже о португальских хронистах. В подборе памятников составитель руководствовался помимо познавательной ценности также и тем, чтобы читатель, переходя от автора к автору, мог примерно проследить ход открытия и завоевания Нового Света в том географически-хронологическом порядке, как они развивались, с севера на юг, от 1492 года до середины XVI века, когда в поразительно короткий срок испанцы и португальцы прошли практически через весь открытый мир: Антильские острова, Мексика, Перу, Боливия, Бразилия, Рио-де-Ла-Плата, Чили. Другой принцип, легший в основу издания,—и он, возможно, наиболее важный, — талантливость автора, ибо только литературные достоинства этих произведений обеспечили им долгую жизнь. Разной одаренности бывают эпохи—XVI век огромен талантами, их востребовало время предельного напряжения духовных сил, необходимость осмысления и воссоздания совершенно новых явлений. При этом следует учитывать, что мало кто из представленных здесь авторов (за исключением и ранее известного как писателя Фернандеса де Овьедо) осознавал себя литератором. Время, история сами вложили им перо в руку, и отнюдь не во имя эстетических целей. XVI век был веком информационного взрыва, открытия сломали все представления о мире, потрясли до оснований мировоззренческую систему, и прагматическая задача информирования была первой и наиважнейшей. Уже отправляя Колумба в первое плавание, Католические короли Фердинанд и Изабелла строго напутствовали, что он должен «извещать обо всем» и представлять «полный отчет». Это же относилось и ко всем последующим первопроходцам и конкистадорам. Складывается своего рода жанровая система официальной, неофициальной отчетности и самоотчетности: письма, сообщения, донесения, доклады, дневники, записки (впоследствии король Филипп II еще более строго регламентирует формы отчетности, и появляются так называемые «Географические сообщения», строившиеся на основе опросников и строгой рубрикации). [14] Из помещенных в настоящем издании произведений к этой разновидности относятся письма Колумба, Baca де Каминьи, письма-сообщения Кортеса, отчет-повествование Франсиско де Хереса, записки Нуньеса Кабесы де Ваки и Гаспара де Карвахаля. Близки отчасти к этой жанровой группе по своей функции сочинения описательно-энциклопедического типа, дававшие уже не спонтанное, а системное описание природы, социума и культуры индейцев. Иногда такие произведения писались по официальному требованию, иногда — по собственной инициативе, отражая позицию автора в полемике века. Наиболее образцовыми среди них могут считаться такие выдающиеся труды, как «Всеобщая история вещей Новой Испании» Бернардино де Саагуна, «Апологетическая история Индий» Лас Касаса и «Естественная и нравственная история Индий» Хосе де Акосты; из представленных здесь к ним отчасти примыкает «Хроника Перу» Сьесы де Леона. И наконец, «Истории», которые фактически поглощали все предыдущие жанровые формы, но и они преследовали не столько собственно литературно-исторические цели, сколько оказывались гигантскими по объему аргументами в полемике о Новом Свете. К этому разряду относятся «История Индий» Лас Касаса, «Всеобщая и естественная история Индий» Фернандеса де Овьедо, «Подлинная история завоевания Новой Испании» Берналя Диаса, «Хроника Перу» Сьесы де Леона, «История открытия и завоевания Перу» Агу-стина де Сарате. Одним словом, писательство для хронистов XVI века, даже если они осознавали себя литераторами или начинали осознавать себя таковыми в ходе работы (как малограмотный, но выдающегося стихийного таланта Берналь Диас, который, попавшись в ловушку чернильницы, мучается вопросом, так он пишет или не так), либо вовсе не было целью, либо было частью гораздо более обширной и важной задачи — участие в истории, деяние истории. Отличительная черта американских хроник состоит в том, что во всех своих разновидностях они тяготеют к деловому жанру. Если в Европе историографический жанр издавна характеризовался своего рода научной спецификацией, то совершенно иная картина в Америке: здесь характернее всего жанровый синкретизм. Это становится очевидным, если задуматься, соответствует ли определение «хроника», закрепившееся за сочинениями, о которых идет речь, их форме и содержанию. Ни в коем случае. В европейской культуре хроники (или [15] летописи по-русски) — это строго очерченный жанр повествования о былом с хронологической росписью по летам, следующий официальному мифу, изначальной легенде и отличающийся отстраненным, бесстрастным тоном и сухим стилем изложения. Ничего похожего в американских хрониках. Разительно отличаются они и от жанра европейской истории как таковой. Там с течением времени хотя и все более свободное изложение, но все равно следование авторитетам и образцам. Все иначе в американских хрониках: вместо сакрализованных авторитетов — опора на собственное знание, на личный опыт; вместо следования мировоззренческим, жанровым, стилевым канонам—свободное конструирование новых форм; вместо сухого тона или холодноватого красноречия — живая, пристрастная, горячая речь. В основе же всех этих различий лежит совершенно иной тип творческой личности. Хронист XVI века — это личность, порожденная веком великих открытий и потрясений, личность, осознающая себя творцом, самодеятельным героем истории, имеющим право на собственную точку зрения. Никто из них не надеется на авторитеты, только на себя. «Я сам видел», «я был там», «утверждаю это, потому что сам видел» (или «мне об этом рассказали очевидцы») — такими формулами буквально пестрят произведения той поры. Даже если автор пишет собственно историографический труд, он и здесь ориентируется либо на собственный опыт, либо на сведения из первых рук, от участников и очевидцев, а повествование превращает в непосредственный рассказ, тяготеющий к форме живого повествования, даже записок, дневника. Так, скажем, сочинение Берналя Диаса написано почти исключительно по памяти; «История Индий» Лас Касаса включает сведения, полученные им из самых достоверных источников, в оправу собственного опыта и личных наблюдений; таковы же истории Сьесы де Леона и Фернандеса де Овьедо. Все это со всей очевидностью свидетельствует, что американские хроники не только в их изначальных информационных, но и в крупных историографических формах принадлежат к тому виду творчества, что именуется сегодня документально-художественной литературой, а еще точнее было бы обозначить их с помощью жанрового определения, использующегося в латиноамериканском литературоведении: «литература свидетельства». Понятие «свидетельство» оказывается своего рода ключом для понимания жанрового строя и функции американских хроник. [16] Для обозначения самого процесса писания хронисты используют такие слова, как «сообщать», «повествовать», «рассказывать», «описывать» и так далее, но есть среди них одно, отличающееся особой точностью: relatar. Производное от него — relaciyn — стоит в заглавиях или в подзаголовках многих сочинений той поры. Что же означает это слово? С одной стороны, это синоним всем другим словам, обозначающим рассказывание, повествование, с другой стороны — оно содержит и иное значение. Согласно старинным словарям, relaciyn—это «рассказ или сообщение о вещах, которые произошли», a relatar помимо значения «сообщать», «рассказывать» имеет также (как и в современном языке) юридическую окраску и среди прочего означает «давать показания», «делать сообщение для властей», «выдавать». То есть то, что по-русски обозначается словами «свидетельствовать на суде», в старинном духе — «показать на суде». И действительно, авторы хроник в первую очередь именно свидетели — свидетели на суде истории, где высшими арбитрами выступают Бог и его земная ипостась — император, король. Все сочинения той поры начинаются с обращения к этим высшим судиям и с заверений, что автор свидетельствует исключительно и только правду, а правда основана на том, что он «сам видел». Термины «подлинный», «истинный», «правда» принадлежат к наиболее частотным в сочинениях той поры. Отсюда и постоянная атмосфера судебного разбирательства, которой пронизаны американские хроники: обвинения личных недругов или идейных врагов во лжи, разоблачения, доказательства, подтверждаемые ссылки на других очевидцев, восстановление истины, как ее понимает автор, и так далее. Что ж, конкистадоры действительно нередко скрывали правду, искажали факты, чтобы сокрыть награбленное, приуменьшить свои преступления или преувеличить свои заслуги, хитрили, изворачивались. Типичный конкистадорский памятник—письмо Кортеса, который, сохраняя весь пиетет вассала по отношению к императору Карлу V, искусно строит повествование так, чтобы выглядеть непогрешимым рыцарем и единоличным героем. Этой его манере и обязано, собственно, появление другого выдающегося памятника — «Подлинной истории завоевания Новой Испании» Берналя Диаса, стремившегося в споре с Кортесом и в споре с монахами, которые обвиняли конкистадоров как преступников, показать, что то было коллективное героическое действо всех солдат и что они совершенно не были [17] злонамеренными грабителями, а верно служили вере и монарху. Что ж, книга Берналя Диаса, простого полуграмотного солдата, ставшего выдающимся писателем уже в процессе писания хроники, действительно прекрасно показывает неодномерность человека и неоднозначность событий той поры. Его сознание —- это то расширенное сознание человека XVI века, в котором воедино совмещаются самые разнообразные реакции и стимулы, вера в Бога и доверие лишь к опыту и факту, чудеса и трезвый реализм, небеспристрастный и в то же время гуманный интерес к индейскому миру, соблюдение интересов короны и уважительное отношение к противнику, своекорыстие и способность восхититься, пожалеть... Во многом близким Берналю Диасу оказывается другой простой солдат — Сьеса де Леон, глубоко сочувствующий разоренному краю инков-кечуа. Опыт жизни среди индейцев привел к коренной переоценке взглядов на индейцев Нуньеса Кабесу де Баку. Антагонистами были Лас Касас и Фернандес де Овьедо, сталкивавшиеся в яростном споре и в действительности, и в своих сочинениях. Лас Касас утверждал перед монархом правду гуманистов, согласно которой конкистадоры были лишь алчными и жестокими людьми, преступниками (так он их и рисовал и сам каялся, что поначалу принадлежал к их лагерю), а индейцы—«естественными» христианами, лишенными пороков. Овьедо же всю жизнь стоял на другой позиции: индейцы — варвары «по природе», неискоренимо порочные существа. Прототипы показания, свидетельствования во многом определяли и саму структуру авторской речи, близкой устной стихии. Но этим дело, естественно, не ограничивается, ибо каждый, кто брался за перо, с необходимостью становился писателем, да и авторское тщеславие разгоралось у многих по мере работы, ведь нужны были красноречие, умение изобразить, убедить, показать, и они вспоминали какие-то образцы, примеры. Но все-таки писателями хронисты становились в большинстве своем только благодаря тому, что таковыми не являлись, так как писательские ухищрения того времени мало могли им помочь, скорее помешать. Ведь кризис системы знаний, последовавший за открытием Нового Света, был также и кризисом языково-стилистическим. Слова Колумба, которые он написал в первом письме: «...нет слов, чтобы описать новые вещи», — вслед за ним повторили и Кортес, и многие другие. Не помогали привычная лексика, традиционные стилистические клише. Разные пути [18] искали для себя самодеятельные писатели: называли испанскими словами новые феномены (зверей, птиц, растения, утварь и тому подобное) на основе сходства, естественно искажавшими новизну (так происходило «сокрытие» нового мира, начиная уже с вошедшего в историю понятия «индейцы»), вводили индейские слова, естественно искаженные (впоследствии монахи создают надежные словари), выдумывали слова по каким-то отдельным признакам и так далее. То есть первооткрыватели были и первотворцами — они давали названия «вещам» Нового Света. Точно такие же, если не большие, трудности вставали при поисках способов изобразительности. Каждый, кто оказывался волею судеб у «истоков времен» новой истории Америки, оказывался и в роли первооткрывателя новых литературных средств, а следовательно, основателя новой традиции, создателя первых, не отягощенных предшествующим творениями всеобъемлющих, тотальных картин неведомого мира, даже если речь шла о небольшом письме (Колумб, Вас де Каминья). В самом деле, что означало рассказать о Новом Свете, его природе, населении, открытии и завоевании? Это означало рассказать сразу все, что было доступно личному знанию, опыту, начиная с мелочей и кончая попыткой изложения некой общей идеи о новооткрытом мире, дать свою версию его соотношения со Старым Светом, высказаться по поводу его сущности. То есть в своем повествовании надо было соединить воедино все стороны бытия — от географии, флоры, фауны до человеческого мира, социума, культуры. В энциклопедических трудах эта задача решалась впоследствии системно, разрабатывалась дотошная рубрикация; в «Историях» нередко различным сторонам жизни — природе, быту, культуре — посвящались отдельные главы, но и в этих монументальных жанрах, как и в исходных формах (письма, отчеты, сообщения), всеохватность достигалась прежде всего путем своего рода спонтанного соединения всего со всем: описываю все, что вижу. Именно такой, по сути дела, эпический художественный синкретизм и характеризует все типовые памятники эпохи. Так первопроходцы становились подлинными новаторами литературы. Разительное отличие между теми, кто описывал Новый Свет на основе личного опыта, и теми, кто создавал исторические сочинения о его открытии, не выезжая из Европы! Ведь последние были отключены оттого главного, что вдохновляло американских хронистов, —от чуда новизны. [19] Как мы уже говорили, роль понятия «чудо» в литературе XVI века огромна — ведь и европейцы были носителями мифов и легенд. Новооткрытая действительность представала перед ними как фантастическая, чудесная, как сценарий рыцарского романа, где чудо есть норма и обыденность, где христианские святые вступают в борьбу с индейскими дьяволами. И не случайно, что такую огромную роль в создании системы мировосприятия Нового Света сыграли именно образы наибольших из чудес — образы рая и ада. У истоков этой традиции — сам Колумб, его первое письмо. Впоследствии Америку естественным христианским раем изображали сторонники гуманистов, адом — их противники; и естественно, и те и другие обращались в изображении оппозиционных образов Америки к библейской стилистике, смешивая ее с иными стилистическими пластами. Каждый из самодеятельных писателей, в меру своего знакомства с различными литературными и историографическими источниками, стремился ориентироваться на какие-то образцы; кроме того, каждый, конечно, читал своих оппонентов, учился у них. Это также порождало образно-стилевой синкретизм. У новых писателей, в зависимости от степени образованности и направленности интересов, могли преобладать те или иные стилевые пласты — деловой отчетности, натуралистической достоверности (веризм), публицистического трактата, легендарно-поэтического стиля, поэтики рыцарского романа, евангельской стилистики, элементы ученого гуманистического стиля, стиля дневниковых записей. Все они вступали во взаимодействие, использовались не по назначению, отступали перед главной задачей — достоверно поведать о казавшемся невероятным, рассказать быль о небывалом. И общее движение, как оно прослеживается вслед за письмами Колумба и его «Дневником», — это движение от небывалого к обыденному, от фантастичности к натуральности, то есть это путь демифологизации действительности, освобождения ее от чуда. Антропоцентризм, самостояние индивидуума были теми началами, что заставляли преодолевать мировоззренческие, жанровые и стилевые каноны на пути к новой картине мира, к естественности мировосприятия и натуральности стиля. Именно такая творческая динамика предстает со страниц произведений Кортеса, Лас Касаса, Берналя Диаса дель Кастильо, Сьесы де Леона и других. Особенно значителен в этом отношении Берналь Диас, чье произведение—это разворачивающаяся на глазах [20] дискуссия с исходными стереотипами, в ходе которой как бы происходит новооткрытое человека, психологических мотивов и стимулов его поведения и деяний. Как все первооткрыватели и конкистадоры, Берналь Диас был читателем рыцарских романов, и элементы его поэтики налицо в «Подлинной истории завоевания Новой Испании». Увидев с холма великий город ацтеков Теночтитлан (будущий Мехико), он мог воскликнуть, что все это напоминает ему сон или сцены из романа об Амадисе Галльском, однако всякий раз в восприятии и трактовке действительности побеждал трезвый взгляд бывалого человека, поверяющего свое сознание реальными фактами. В своей книге Берналь Диас спорил не только с Кортесом, который приписал, как он считал, всю славу себе, но и с Лас Касасом, и с монахами, которые изображали конкистадоров преступниками, а индейцев — райскими существами, слабыми и невинными жителями золотого века, а также и с теми, кто изображал их как адово исчадье. Не то и не то: индейцы — настоящие люди, создатели чудесных вещей, приводящих в изумление, и достойные, мужественные противники—такова точка зрения хрониста. Но при том, что общая линия состояла в движении от чуда к реальности, сама идея американского чуда навсегда вошла в традицию изображения Нового Света, и для культуры ценным оказался весь набор спорящих между собой «правд» о новооткрытой земле и ее населении. Мифообразы рая и ада — это исходные точки развития латиноамериканской культуры, латиноамериканского цивили-зационного сознания, основа его концептуально-метафорического и стилистического кода, что в наши дни со всей ясностью обнаружила латиноамериканская эпика XX века — «новый роман», через века прямо обратившийся к истокам своей культуры, к творчеству первопроходцев, которые стали первооткрывателями Нового Света также и в слове. Этим и объясняется непреходящее значение их сочинений. В.Земсков Комментарии1 См.: Кецаль и голубь. Поэзия науа, майя, кечуа. М., Худож. лит., 1983. 2 См.: История литератур Латинской Америки. От древнейших времен до начала Войны за независимость. (Отв. ред. В. Б. Земсков.) М., Наука, 1985. 3 Инка Гарсиласо де ла Вега. История государства инков. (Пер. В. А. Кузьмищсва.) Л., Наука, 1974. 4 См.: Лас Касас Бартоломе де. История Индий. (Изд. подгот. В. Л. Афанасьев, 3. И. Плавскин, Д. П. Прицкер, Г. В. Степанов.) Л., Наука, 1968. 5 Хроники открытия Америки. 500 лет. Антология. Координатор издания В.Б. Земсков. М., Наследие, 1998. 6 См.: Записки солдата Бсрналя Диаза. Л., 1924-1925. 7 См. сб.: Путешествия Христофора Колумба: дневники, письма, документы.(Под ред. И. А. Магидовича.) М., Географгизиздат, 1961. 8 См.: Нуньес Кабеса де Вака Альвар. Кораблекрушения. (Пер. Ю. Ванникова.) М., Мысль, 1975. 9. См. сб.: Открытие великой реки Амазонок: хроники и документы XVI века о путешествии Франсиско де Орельяны. (Отв. ред. Я. М. Свет.) М., Географгиздат, 1963.
Эрнан Кортес. Рисунок Вейдица. Считается наиболее достоверным портретом конкистадора.
Далее читайте:Введение
Текст воспроизведен по изданию: Хроники открытия Америки. Книга I. М. Академический проект. 2000 © текст - Лысенко Е. М. 2000 Оригинал текста находится в Библиотеке сайта XIII век - http://www.thietmar.narod.ru и на сайте Восточная литература - http://vostlit.narod.ru/ Здесь читайте:Кортес Эрнандо (биографические материалы) Карл V (1500-1558) из рода Габсбургов. (биографические материалы) Основные события XVI века (хронологическая таблица)
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах: www.hrono.ru
|
