|
|
Александр КУПРИН
Ленин
Моментальная фотография
Фотография с сайта
http://kuprin.de/photos.htm
(уменьшена).
В первый и, вероятно, последний раз за всю мою жизнь я пошел к человеку с
единственной целью -- поглядеть на него: до этого я всегда в интересных
знакомствах и встречах полагался на милость случая.
Дело, которое у меня было к самодержцу всероссийскому, не стоило ломаного
гроша. Я тогда затеивал народную газету -- не только беспартийную, но даже
такую, в которой не было бы и намека на политику, внутреннюю и внешнюю. Горький
в Петербурге сочувственно отнесся к моей мысли, но заранее предсказал неудачу.
Каменев в Москве убеждал меня, для успеха дела, непременно ввести в газету
полемику. "Вы можете хоть ругать нас", -- сказал он весело. Но я подумал про
себя: "Спасибо! Мы знаем, что в один прекрасный день эта непринужденная полемика
может окончиться дискуссией на Лубянке, в здании ЧК", -- и отказался от
любезного совета.
Я и сам переставал верить в успех моего дикого предприятия, но воспользовался
им как предлогом.
Свидание состоялось необыкновенно легко. Я позвонил по телефону секретарю
Ленина, г-же Фотиевой, прося узнать, когда Владимир Ильич может принять меня.
Она справилась и ответила: "Завтра товарищ Ленин будет ждать вас у себя в Кремле
к девяти часам утра".
Надо было заручиться удостоверением личности от какой-нибудь организации. Мне
его охотно дали в Комиссии по ликвидации армии Южного фронта. (Все это
происходило в начале 1919 года.) С ним я и отправился утром в Кремль. За мной,
как за лоцманским судном, увязался один молодой московский поэт. Он составил
какой-то календарь для красноармейского солдата и в этом изданьице, между
прочим, высказал замечательную сентенцию: "Красный воин не должен быть бабой".
Жена Ленина, г-жа Крупская, обиделась за женский коллектив и в "Московской
правде" отчитала поэта. "У автора старорежимные представления о женщинах. Те
женщины, которых выдвинула в первые красные ряды великая русская революция,
ничем не уступают ее самым смелым и пламенным борцам-мужчинам". Поэт испугался и
шел оправдываться. Для этого он держал под мышкой целую стопку каких-то
прежних брошюрок.
В проходе башни Кутафьи мы предъявили наши бумаги солдатскому караулу. Здесь
нам сказали, что тов. Ленин живет в комендантском крыле, и указали вход в
канцелярию. Оттуда по каменной, грязной, пахнувшей кошками лестнице мы поднялись
на третий этаж в приемную -- жалкую, пустую, полутемную, с непромытыми окнами, с
деревянными скамейками по стенам, с единственным хромым столом в углу. Из
большой двери, обитой черной рваной клеенкой, показалась барышня -- бледнолицая,
с блекло-голубыми глазами, спросила фамилию и скрылась. Надо сказать, нигде нас
не обыскивали.
Ждали мы недолго, минуты три. Та же клеенчатая Дверь слегка приоткрылась, и
из нее наполовину высунулся рослый серьезный человек в поношенном пиджаке поверх
черной косоворотки. Лицо у него было какого-то жесткого, желтого, дубового вида,
черные, круглые, упорные глаза без ресниц, маленькие черные усы, холодное,
враждебное и лениво-уверенное спокойствие в фигуре и движениях.
Подобного вида внушительных мужчин можно было видеть в качестве ночных
швейцаров в самых подозрительных гостиницах на окраинах Киева, Одессы или
Варшавы.
Идите, -- сказал он и пропустил нас по очереди, оставляя между собой и дверью
такую узкую щель, что я поневоле прикоснулся к нему. Мне кажется, будь у меня в
эту минуту с собой револьвер, он сам собою, повинуясь магнитной силе этих черных
глаз, выскочил бы из кармана.
В эту дверь, налево.
Просторный и такой же мрачный и пустой, как передняя, в темных обоях кабинет.
Три черных кожаных кресла и огромный письменный стол, на котором соблюден
чрезвычайный порядок. Из-за стола подымается Ленин и делает навстречу несколько
шагов. У него странная походка: он так переваливается с боку на бок, как будто
хромает на обе ноги; так ходят кривоногие, прирожденные всадники. В то же время
во всех его движениях есть что-то "облическое", что-то крабье. Но эта наружная
неуклюжесть не неприятна: такая же согласованная, ловкая неуклюжесть чувствуется
в движениях некоторых зверей, например медведей и слонов. Он маленького роста,
широкоплеч и
сухощав. На нем скромный темно-синий костюм, очень опрятный, но не щегольской;
белый отложной мягкий воротничок, темный, узкий, длинный галстух. И весь он
сразу производит впечатление телесной чистоты, свежести и, по-видимому,
замечательного равновесия в сне и аппетите.
Он указывает на кресло, просит садиться, спрашивает, в чем дело.
Разговор наш очень краток. Я говорю, что мне известно, как ему дорого время,
и поэтому не буду утруждать его чтением проспекта будущей газеты; он сам
пробежит его на досуге и скажет свое мнение. Но он все-таки наскоро
перебрасывает листки рукописи, низко склоняясь к ним головой. Спрашивает --
какой я фракции. Никакой, начинаю дело по личному почину.
-- Так! -- говорит он и отодвигает листки. -- Я увижусь с Каменевым и
переговорю с ним.
Все это занимает минуты три-четыре. Но тут вступает поэт, который давно уже
нетерпеливо двигал ногами под креслом. Я очень доволен тем, что остался в роли
наблюдателя, и приглядываюсь, не давая этого чувствовать.
Ни отталкивающего, ни величественного, ни глубокомысленного нет в наружности
Ленина. Есть скуластость и разрез глаз вверх, но эти черточки не слишком
монгольские; таких лиц очень много среди "русских американцев", расторопных
выходцев из Любимовского уезда Ярославской губернии. Купол черепа обширен и
высок, но далеко не так преувеличенно, как это выходит в фотографических
ракурсах. Впрочем, на фотографиях удаются правдоподобно только английские
министры, опереточные дивы и лошади.
Ленин совсем лыс. Но остатки волос на висках, а также борода и усы до сих пор
свидетельствуют, что в молодости он был отчаянно, огненно, красно-рыж. Об этом
же говорят пурпурные родинки на его щеках, твердых, совсем молодых и таких
румяных, как будто бы они только что вымыты холодной водой и крепко-накрепко
вытерты. Какое великолепное здоровье!
Разговаривая, он делает близко к лицу короткие, тыкающие жесты. Руки у
него большие и очень неприятные: духовного выражения их мне так и не удалось
поймать. Но на глаза его я засмотрелся. Другие такие глаза я увидел лишь
один раз, гораздо позднее.
От природы они узки; кроме того, у Ленина есть привычка щуриться,
должно быть, вследствие скрываемой близорукости, и это, вместе с быстрыми
взглядами исподлобья, придает им выражение минутной раскосости и, пожалуй,
хитрости. Но не эта особенность меня поразила в них, а цвет их райков.
Подыскивая сравнение к этому густо и ярко-оранжевому цвету, я раньше
останавливался на зрелой ягоде шиповника. Но это сравнение не удовлетворяет
меня. Лишь прошлым летом в парижском Зоологическом саду, увидев
золото-красные глаза обезьяны-лемура, я сказал себе Удовлетворенно: "Вот,
наконец-то я нашел цвет ленинских глаз!" Разница оказывалась только в том,
что у лемура зрачки большие, беспокойные, а у Ленина они -- точно проколы,
сделанные тоненькой иголкой, и из них точно выскакивают синие искры.
Голос у него приятный, слишком мужественный для маленького роста и с
тем сдержанным запасом силы, который неоценим для трибуны. Реплики в
разговоре всегда носят иронический, снисходительный, пренебрежительный
оттенок -- давняя привычка, приобретенная в бесчисленных словесных битвах.
"Все, что ты скажешь, я заранее знаю и легко опровергну, как здание,
возведенное из песка ребенком". Но это только манера, за нею полнейшее
спокойствие, равнодушие ко всякой личности.
Вот, кажется, и все. Самого главного, конечно, не скажешь; это всегда
так же трудно, как описывать словами пейзаж, мелодию, запах. Я боялся, что
мой поэт никогда не кончит говорить, и поэтому встал и откланялся. Поэту
пришлось последовать моему примеру. Мрачный детина опять выпустил нас в
щелочку. Тут я заметил, что у него через весь лоб, вплоть до конца правой
скулы, идет косой багровый рубец, отчего нижнее веко правого глаза кажется
вывороченным. Я подумал: "Этот по одному знаку может, как волкодав, кинуться
человеку на грудь и зубами перегрызть горло".
Ночью, уже в постели, без огня, я опять обратился памятью к Ленину, с
необычайной ясностью вызвал его образ и... испугался. Мне показалось, что на
мгновение я как будто бы вошел в него, почувствовал себя им.
"В сущности, -- подумал я, -- этот человек, такой простой, вежливый и
здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем
своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступными капризам дня и
колебаниям характера. Этот же -- нечто вроде камня, вроде утеса, который
оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на
своем пути. И при том -- подумайте! -- камень, в силу какого-то волшебства
-- мыслящий!. Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая,
сухая, непобедимая мысль: падая -- уничтожаю.
Оригинальный текст книги: Библиотека Максима Мошкова.
Год: 1921
Источник: сборник "Голос оттуда".Москва, изд. "Согласие", 1999.
OCR'ил: Николай Мацков.
А.И.Куприн. Пригород Парижа Севр Виль д,Авре. 1922 г.
Фотография с сайта
http://kuprin.de/photos.htm (уменьшена).
Здесь читайте:
Куприн Александр Иванович (биографические материалы).
Ленин Владимир Ильич (биографические материалы).
|
