|
|
О ПРОДОВОЛЬСТВЕННОМ
НАЛОГЕ
ЗНАЧЕНИЕ НОВОЙ ПОЛИТИКИ И ЕЕ УСЛОВИЯ
ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ.
Вопрос о продналоге вызывает в настоящее время
особенно много внимания, обсуждения, споров.
Вполне понятно, ибо это действительно один из
главных вопросов политики при данных условиях.
Обсуждение носит характер немного сутолочный.
Этим грехом, по причинам слишком понятным,
страдаем мы все. Тем более полезной будет попытка
подойти к этому вопросу не с его
"злободневной", а с его общепринципиальной
стороны. Иными словами: взглянуть на общий,
коренной фон той картины, на которой теперь мы
чертим узор определенных практических
мероприятий политики данного дня.
Чтобы сделать такую попытку, я позволю себе
привести длинную выписку из моей брошюры:
"Главная задача наших дней. - О "левом"
ребячестве и о мелкобуржуазности". Эта брошюра
вышла в издании Петроградского Совдепа в 1918 г. и
содержит в себе, во-1-х, газетную статью от 11 марта
1918 года по поводу Брестского мира, во-2-х, полемику
с тогдашней группой левых коммунистов,
помеченную 5 мая 1918 г. Полемика теперь не нужна, и
я ее выкидываю. Оставляю то, что относится к
рассуждениям о "государственном
капитализме" и об основных элементах нашей
современной, переходной от капитализма к
социализму, экономики.
Вот что я писал тогда:
О СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИКЕ РОССИИ.
(Из брошюры 1918 года.)
..."Государственный капитализм был бы шагом
вперед против теперешнего положения дел в нашей
советской республике. Если бы, примерно, через
полгода у нас установился государственный
капитализм, это было бы громадным успехом и
вернейшей гарантией того, что через год у нас
окончательно упрочится и непобедимым станет
социализм.
Я воображаю себе, с каким благородным
негодованием отшатнется кое-кто от этих слов...
Как? В советской социалистической республике
переход к государственному капитализму был бы
шагом вперед?.. Это ли не измена социализму?
Именно на этом пункте надо подробнее
остановиться.
Во-первых, надо разобрать, каков именно тот
переход от капитализма к социализму, который
дает нам право и основание называться
социалистической республикой Советов.
Во-вторых, надо обнаружить ошибку тех, кто не
видит мелко-буржуазных экономических условий и
мелко-буржуазной стихии, как главного врага
социализма у нас.
В-третьих, надо хорошенько понять значение
советского государства в его экономическом
отличии от буржуазного государства.
Рассмотрим все эти три обстоятельства.
Не было еще, кажется, такого человека, который,
задаваясь вопросом об экономике России, отрицал
переходный характер этой экономики. Ни один
коммунист не отрицал, кажется, и того, что
выражение "Социалистическая Советская
Республика" означает решимость Советской
власти осуществить переход к социализму, а вовсе
не признание данных экономических порядков
социалистическими.
Но что же значит слово переход? Не означает ли
оно, в применении к экономике, что в данном строе
есть элементы, частички, кусочки капитализма и
социализма? Всякий признает, что да. Но не всякий,
признавая это, размышляет о том, каковы же именно
элементы различных общественно-экономических
укладов, имеющиеся налицо в России. А в этом весь
гвоздь вопроса.
Перечислим эти элементы:
1) патриархальное, т.е. в значительной степени
натуральное, крестьянское хозяйство;
2) мелкое товарное производство (сюда относится
большинство крестьян из тех, кто продает хлеб);
3) частно-хозяйственный капитализм;
4) государственный капитализм;
5) социализм.
Россия так велика и так пестра, что все эти
различные типы общественно-экономического
уклада переплетаются в ней. Своеобразие
положения именно в этом.
Спрашивается, какие же элементы преобладают?
Ясное дело, что в мелко-крестьянской среде
преобладает, и не может не преобладать,
мелко-буржуазная стихия: большинство, и
громадное большинство, земледельцев - мелкие
товарные производители. Оболочку
государственного капитализма (хлебная
монополия, подконтрольные предприниматели и
торговцы, буржуазные кооператоры) разрывают у
нас то здесь, то там спекулянты, и главным
предметом спекуляции является хлеб.
Главная борьба развертывается именно в этой
области. Между кем и кем идет эта борьба, если
говорить в терминах экономических категорий
вроде "государственный капитализм"? Между
четвертой и пятой ступенями в том порядке, как я
их перечислил сейчас? Конечно, нет. Не
государственный капитализм борется здесь с
социализмом, а мелкая буржуазия плюс
частно-хозяйственный капитализм борются вместе,
заодно и против государственного капитализма, и
против социализма. Мелкая буржуазия
сопротивляется против всякого государственного
вмешательства, учета и контроля как
государственно-капиталистического, так и
государственно-социалистического. Это -
совершенно непререкаемый факт действительности,
в непонимании которого и лежит корень целого
ряда экономических ошибок. Спекулянт, мародер
торговли, срыватель монополии, - вот наш главный
"внутренний" враг, враг экономических
мероприятий Советской власти. Если 125 лет тому
назад французским мелким буржуа, самым ярким и
самым искренним революционерам, было еще
извинительно стремление победить спекулянта
казнями отдельных, немногих "избранных" и
громами деклараций, то теперь чисто-французское
отношение к вопросу у каких-нибудь левых эс-эров
возбуждает в каждом сознательном революционере
только отвращение или брезгливость. Мы прекрасно
знаем, что экономическая основа спекуляции есть
мелко-собственнический, необычайно широкий на
Руси, слой и частно-хозяйственный капитализм,
который в каждом мелком буржуа имеет своего
агента. Мы знаем, что миллионы щупальцев этой
мелко-буржуазной гидры охватывают то здесь, то
там отдельные прослойки рабочих, что спекуляция
вместо государственной монополии врывается во
все поры нашей общественно-экономической жизни.
Кто не видит этого, тот как раз своей слепотой и
обнаруживает свою плененность мелко-буржуазными
предрассудками.
Мелкий буржуа имеет запас деньжонок, несколько
тысяч, накопленных "правдами" и, особенно,
неправдами во время войны. Таков экономический
тип, характерный как основа спекуляции и
частно-хозяйственного капитализма. Деньги, это -
свидетельство на получение общественного
богатства, и многомиллионный слой мелких
собственников, крепко держа это свидетельство,
прячет его от "государства", ни в какой
социализм и коммунизм не веря, "отсиживаясь"
от пролетарской бури. Либо мы подчиним своему
контролю и учету этого мелкого буржуа (мы сможем
это сделать, если сорганизуем бедноту, т.е.
большинство населения или полупролетариев,
вокруг сознательного пролетарского авангарда),
либо он скинет нашу, рабочую, власть неизбежно и
неминуемо, как скидывали революцию Наполеоны и
Кавеньяки, именно на этой мелко-собственнической
почве и произрастающие. Так стоит вопрос. Только
так стоит вопрос.
Мелкий буржуа, хранящий тысчонки, - враг
государственного капитализма, и эти тысчонки он
желает реализовать непременно для себя, против
бедноты, против всякого общегосударственного
контроля, а сумма тысчонок дает многомиллиардную
базу спекуляции, срывающей наше
социалистическое строительство. Допустим, что
известное число рабочих дает в несколько дней
сумму ценностей, выражаемую цифрою 1.000. Допустим,
далее, что 200 из этой суммы пропадает у нас
вследствие мелкой спекуляции, всяческого
хищения и мелко-собственнического "обхода"
советских декретов и советских распорядков.
Всякий сознательный рабочий скажет: если бы я мог
дать 300 из тысячи, ценою создания большего
порядка и организации, я бы охотно отдал триста
вместо двухсот, ибо при Советской власти
уменьшить потом эту "дань", скажем, до ста
или до пятидесяти будет совсем легкой задачей,
раз порядок и организация будут налажены, раз
мелко-собственнический срыв всякой
государственной монополии будет окончательно
сломлен.
Этим простым цифровым примером, который
умышленно упрощен до последней степени для
популярного изложения, - поясняется соотношение
теперешнего положения государственного
капитализма и социализма. У рабочих в руках
власть в государстве, у них полнейшая
юридическая возможность "взять" всю тысячу,
т.е. ни копейки не отдать без социалистического
назначения. Эта юридическая возможность,
опирающаяся на фактический переход власти к
рабочим, есть элемент социализма. Но многими
путями мелко-собственническая и
частно-капиталистическая стихия подрывает
юридическое положение, протаскивает спекуляцию,
срывает выполнение советских декретов.
Государственный капитализм был бы гигантским
шагом вперед, даже если бы (и я нарочно взял такой
цифровой пример, чтобы резко показать это) мы
заплатили больше, чем теперь, ибо заплатить "за
науку" стоит, ибо это полезно для рабочих, ибо
победа над беспорядком, разрухой,
расхлябанностью важнее всего, ибо продолжение
мелко-собственнической анархии есть самая
большая, самая грозная опасность, которая
погубит нас (если мы не победим ее) безусловно,
тогда как уплата большей дани государственному
капитализму не только не погубит нас, а выведет
вернейшим путем к социализму. Рабочий класс,
научившийся тому, как отстоять государственный
порядок против мелко-собственнической
анархичности, научившийся тому, как наладить
крупную общегосударственную организацию
производства на
государственно-капиталистических началах, будет
иметь тогда, - извините за выражение, - все козыри
в руках, и упрочение социализма будет обеспечено.
Государственный капитализм экономически
несравненно выше, чем наша теперешняя экономика,
это - во-первых.
Во-вторых, в нем нет для Советской власти ничего
страшного, ибо советское государство есть
государство, в котором обеспечена власть рабочих
и бедноты.
* * *
Чтобы еще более разъяснить вопрос, приведем
прежде всего конкретнейший пример
государственного капитализма. Всем известно,
каков этот пример: Германия. Здесь мы имеем
"последнее слово" современной
крупно-капиталистической техники и планомерной
организации, подчиненной юнкерско-буржуазному
империализму. Откиньте подчеркнутые слова,
поставьте на место государства военного,
юнкерского, буржуазного, империалистского тоже,
государство, но государство иного социального
типа, иного классового содержания, государство
советское, т.е. пролетарское, и вы получите всю ту
сумму условий, которую дает социализм.
Социализм немыслим без крупно-капиталистической
техники, построенной по последнему слову
новейшей науки, без планомерной государственной
организации, подчиняющей десятки миллионов
людей строжайшему соблюдению единой нормы в деле
производства и распределения продуктов. Об этом
мы, марксисты, всегда говорили, и с людьми,
которые даже этого не поняли (анархисты и добрая
половина левых эс-эров), не стоит тратить даже и
двух секунд на разговор.
Социализм немыслим вместе с тем без господства
пролетариата в государстве: это тоже азбука.
История (от которой никто, кроме разве
меньшевистских тупиц первого ранга, не ждал,
чтобы она гладко, спокойно, легко и просто дала
"цельный" социализм) пошла так своеобразно,
что родила к 1918 году две разрозненные половинки
социализма, друг подле друга точно два будущих
цыпленка, под одной скорлупой международного
империализма. Германия и Россия воплотили в себе
в 1918 году всего нагляднее материальное
осуществление экономических производственных,
общественно-хозяйственных, с одной стороны, и
политических условий социализма - с другой
стороны.
Победоносная пролетарская революция в Германии
сразу, с громадной легкостью, разбила бы
всяческую скорлупу империализма (сделанную, к
сожалению, из лучшей стали и потому не
разбивающуюся от усилий всякого цыпленка),
осуществила бы победу мирового социализма
наверняка, без трудностей или с ничтожными
трудностями, - конечно, если масштаб
"трудного" брать всемирно-исторический, а не
обывательски-кружковый.
Если в Германии революция еще медлит
"разродиться", наша задача - учиться
государственному капитализму немцев, всеми
силами перенимать его, не жалеть диктаторских
приемов для того, чтобы ускорить это перенимание
западничества варварской Русью, не
останавливаясь перед варварскими средствами
борьбы против варварства. Если есть люди среди
анархистов и левых эс-эров (я нечаянно вспомнил
речи Карелина и Ге в Ц.И.К.), которые способны
по-карелински рассуждать, что, де, не пристало
нам, революционерам, "учиться" у немецкого
империализма, то надо сказать одно: погибла бы
безнадежно (и вполне заслуженно) революция,
берущая всерьез таких людей.
В России преобладает сейчас как раз
мелко-буржуазный капитализм, от которого и к
государственному крупному капитализму, и к
социализму ведет одна и та же дорога, ведет путь
через одну и ту же промежуточную станцию,
называемую "общенародный учет и контроль над
производством и распределением продуктов".
Кто этого не понимает, тот делает
непростительную экономическую ошибку, либо не
зная фактов действительности, не видя того, что
есть, не умея смотреть правде в лицо, либо
ограничиваясь абстрактным противоположением
"капитализма" "социализму" и не вникая
в конкретные формы и ступени этого перехода
сейчас у нас.
В скобках будь сказано: это та же самая
теоретическая ошибка, которая сбила с толку
лучших из людей лагеря "Новой Жизни" и
"Вперед": худшие и средние из них, по тупости
и бесхарактерности, плетутся в хвосте буржуазии,
запуганные ею; лучшие не поняли, что о целом
периоде перехода от капитализма к социализму
учителя социализма говорили не зря и
подчеркивали не напрасно "долгие муки
родов" нового общества, причем это новое
общество опять-таки есть абстракция, которая
воплотиться в жизнь не может иначе, как через ряд
разнообразных, несовершенных конкретных попыток
создать то или иное социалистическое
государство.
Именно потому, что от теперешнего экономического
положения России нельзя итти вперед, не проходя
через то, что обще и государственному
капитализму, и социализму (всенародный учет и
контроль), пугать других и самих себя
"эволюцией в сторону государственного
капитализма" есть сплошная теоретическая
нелепость. Это значит как раз растекаться мыслью
"в сторону" от действительной дороги
"эволюции", не понимать этой дороги; на
практике же это равносильно тому, чтобы тянуть
назад к мелко-собственническому капитализму.
Дабы читатель убедился, что "высокая" оценка
государственного капитализма дается мной вовсе
не теперь только, а давалась и до взятия власти
большевиками, я позволю себе привести следующую
цитату из моей брошюры "Грозящая катастрофа и
как с ней бороться", написанной в сентябре 1917
г.:
..."Попробуйте подставить вместо
юнкерско-капиталистического, вместо
помещичье-капиталистического государства,
государство революционно-демократическое, т.е.
революционно разрушающее всякие привилегии, не
боящееся революционно осуществлять самый полный
демократизм. Вы увидите, что
государственно-монополистический капитализм
при действительно революционно-демократическом
государстве неминуемо, неизбежно означает шаг к
социализму.
..."Ибо социализм есть не что иное, как
ближайший шаг вперед от
государственно-капиталистической монополии.
..."Государственно-монополистический
капитализм есть полнейшая материальная
подготовка социализма, есть преддверие его, есть
та ступенька исторической лестницы, между
которой (ступенькой) и ступенькой, называемой
социализмом, никаких промежуточных ступеней
нет" (стр. 27 и 28).
Заметьте, что это писано при Керенском, что речь
идет здесь не о диктатуре пролетариата, не о
социалистическом государстве, а о
"революционно-демократическом". Неужели не
ясно, что чем выше мы поднялись над этой
политической ступенькой, чем полнее мы воплотили
в советах социалистическое государство и
диктатуру пролетариата, тем менее нам
позволительно бояться "государственного
капитализма"? Неужели не ясно, что в
материальном, экономическом, производственном
смысле мы еще в "преддверии" социализма не
находимся? И что иначе, как через это, не
достигнутое еще нами, "преддверие", в дверь
социализма не войдешь?
* * *
Крайне поучительно еще следующее
обстоятельство.
Когда мы спорили в Ц.И.К. с товарищем Бухариным, он
заметил между прочим: в вопросе о высоких
жалованьях специалистам "мы" "правее
Ленина", ибо никакого отступления от принципов
здесь не видим, памятуя слова Маркса, что при
известных условиях рабочему классу всего
целесообразнее было бы "откупиться от этой
банды" (именно от банды капиталистов, т.е.
выкупить у буржуазии землю, фабрики, заводы и
прочие средства производства).
Это чрезвычайно интересное замечание.
Вдумайтесь в мысль Маркса.
Дело шло об Англии 70-х годов прошлого века, о
кульминационном периоде домонополистического
капитализма, о стране, в которой тогда всего
меньше было военщины и бюрократии, о стране, в
которой тогда всего более было возможностей
"мирной" победы социализма в смысле
"выкупа" буржуазии рабочими. И Маркс
говорил: при известных условиях рабочие вовсе не
откажутся от того, чтобы буржуазию выкупить.
Маркс не связывал себе - и будущим деятелям
социалистической революции - рук на счет форм,
приемов, способов переворота, превосходно
понимая, какая масса новых проблем тогда встанет,
как изменится вся обстановка в ходе переворота,
как часто и сильно будет она меняться в ходе
переворота.
Ну, а у Советской России после взятия власти
пролетариатом, после подавления военного и
саботажнического сопротивления эксплоататоров
неужели не очевидно, что некоторые условия
сложились по типу тех, которые могли бы сложиться
полвека тому назад в Англии, если бы она мирно
стала тогда переходить к социализму? Подчинение
капиталистов рабочим в Англии могло бы тогда
быть обеспечено следующими обстоятельствами: 1)
полнейшим преобладанием рабочих, пролетариев в
населении вследствие отсутствия крестьянства (в
Англии в 70-х годах были признаки, позволявшие
надеяться на чрезвычайно быстрые успехи
социализма среди сельских рабочих); 2)
превосходной организованностью пролетариата в
профессиональных союзах (Англия была тогда
первою в мире страной в указанном отношении); 3)
сравнительно высокой культурностью
пролетариата, вышколенного вековым развитием
политической свободы; 4) долгой привычкой
великолепно организованных капиталистов Англии
- тогда они были наилучше организованными
капиталистами из всех стран мира (теперь это
первенство перешло к Германии) - к решению
компромиссом политических и экономических
вопросов. Вот в силу каких обстоятельств могла
тогда явиться мысль о возможности мирного
подчинения капиталистов Англии ее рабочим.
У нас это подчинение в данный момент обеспечено
известными конкретными посылками (победой в
октябре и подавлением с октября по февраль
военного и саботажнического сопротивления
капиталистов). У нас, вместо полнейшего
преобладания рабочих, пролетариев в населении и
высокой организованности их, фактором победы
явилась поддержка пролетариев беднейшим и
быстро разоренным крестьянством. У нас, наконец,
нет ни высокой культурности, ни привычки к
компромиссам. Если продумать эти конкретные
условия, то станет ясно, что мы можем и должны
добиться теперь соединения приемов беспощадной
расправы с капиталистами некультурными, ни на
какой "государственный капитализм" не
идущими, ни о каком компромиссе не помышляющими,
продолжающими срывать спекуляцией, подкупом
бедноты и пр. советские мероприятия, с приемами
компромисса или выкупа по отношению к культурным
капиталистам, идущим на "государственный
капитализм", способным проводить его в жизнь,
полезным для пролетариата в качестве умных и
опытных организаторов крупнейших предприятий,
действительно охватывающих снабжение
продуктами десятки миллионов людей.
Бухарин - превосходно образованный
марксист-экономист. Поэтому он вспомнил, что
Маркс был глубочайше прав, когда учил рабочих
важности сохранить организацию крупнейшего
производства именно в интересах облегчения
перехода к социализму и полной допустимости
мысли о том, чтобы хорошо заплатить капиталистам,
выкупить их, ежели (в виде исключения: Англия была
тогда исключением) обстоятельства сложатся так,
что заставят капиталистов мирно подчиниться и
культурно, организованно перейти к социализму на
условии выкупа.
Но Бухарин впал в ошибку, ибо не вдумался в
конкретное своеобразие данного момента в России,
момента как раз исключительного, когда мы,
пролетариат России, впереди любой Англии и любой
Германии по нашему политическому строю, по силе
политической власти рабочих и вместе с тем
позади самого отсталого из западно-европейских
государств по организации добропорядочного
государственного капитализма, по высоте
культуры, по степени подготовки к
материально-производственному "введению"
социализма. Не ясно ли, что из этого
своеобразного положения вытекает для данного
момента именно необходимость своеобразного
"выкупа", который рабочие должны предложить
культурнейшим, талантливейшим, организаторски
наиболее способным капиталистам, готовым итти на
службу к Советской власти и добропорядочно
помогать организации крупного и крупнейшего
"государственного" производства? Не ясно ли,
что при таком своеобразном положении мы должны
стараться избежать двоякого рода ошибок, из
которых каждая по своему мелко-буржуазна? С одной
стороны, непоправимой ошибкой было бы объявить,
что раз признано несоответствие наших
экономических "сил" и силы политической, то,
"следовательно", не надо было брать власти.
Так рассуждают "человеки в футлярах",
забывающие, что "соответствия" не будет
никогда, что его не может быть в развитии
общества, как и в развитии природы, что только
путем ряда попыток, из которых каждая, отдельно
взятая, будет односторонняя, будет страдать
известным несоответствием, - создается
победоносный социализм из революционного
сотрудничества пролетариев всех стран.
С другой стороны, явной ошибкой было бы дать волю
крикунам и фразерам, которые позволяют себя
увлечь "яркой" революционностью, но на
выдержанную, продуманную, взвешенную,
учитывающую и труднейшие переходы,
революционную работу не способны.
К счастью, история развития революционных партий
и борьбы большевизма с ними оставила нам в
наследство резко очерченные типы, из коих левые
эс-эры и анархисты иллюстрируют собой тип
плохеньких революционеров достаточно наглядно.
Они кричат теперь - до истерики захлебываясь
криком, кричат против "соглашательства"
"правых большевиков". Но подумать они не
умеют, чем плохо было и за что по справедливости
осуждено историей и ходом революции
"соглашательство".
Соглашательство времен Керенского отдавало
власть империалистской буржуазии, а вопрос о
власти есть коренной вопрос всякой революции.
Соглашательство части большевиков в
октябре-ноябре 1917 года либо боялось взятия
власти пролетариатом, либо хотело делить власть
поровну не только с "ненадежными
попутчиками" вроде левых эс-эров, но и с
врагами, черновцами, меньшевиками, которые
неизбежно мешали бы нам в основном, в разгоне
Учредилки, в беспощадном сокрушении Богаевских,
в полном проведении советских учреждений, в
каждой конфискации.
Теперь власть взята, удержана, укреплена в руках
одной партии, партии пролетариата, даже без
"ненадежных попутчиков". Говорить теперь о
соглашательстве, когда быть не может даже речи о
разделе власти, об отказе от диктатуры
пролетариев против буржуазии, значит просто
повторять, как сорока, заученные, но не понятые
слова. Называть "соглашательством" то, что,
придя в положение, когда мы можем и должны
управлять страной, мы стараемся привлечь к себе,
не жалея денег, культурнейшие из обученных
капитализмом элементов, их взять на службу
против мелко-собственнического распада, это
значит вовсе не уметь думать об экономических
задачах строительства социализма"...
О ПРОДНАЛОГЕ, О СВОБОДЕ ТОРГОВЛИ, О КОНЦЕССИЯХ.
В приведенных рассуждениях 1918 года есть ряд
ошибок насчет сроков. Сроки оказались дольше, чем
предполагалось тогда. Это не удивительно. Но
основные элементы нашей экономики остались те
же. Крестьянская "беднота" (пролетарии и
полупролетарии) превратилась, в очень большом
числе случаев, в середняков. От этого
мелко-собственническая, мелко-буржуазная
"стихия" усилилась. А гражданская война
1918-1920 годов чрезвычайно усилила разорение
страны, задержала восстановление
производительных сил ее, обескровила больше
всего именно пролетариат. К этому прибавился
неурожай 1920 года, бескормица, падеж скота, что еще
сильнее задержало восстановление транспорта и
промышленности, отразившись, например, на
подвозе крестьянскими лошадьми дров, нашего
главного топлива.
В итоге политическая обстановка к весне 1921 года
сложилась так, что немедленные, самые
решительные, самые экстренные меры для улучшения
положения крестьянства и подъема его
производительных сил стали неотложно
необходимы.
Почему именно крестьянства, а не рабочих?
Потому, что для улучшения положения рабочих
нужны хлеб и топливо. Сейчас "задержка"
самая большая - с точки зрения всего
государственного хозяйства - именно из-за этого.
А увеличить производство и сбор хлеба, заготовку
и доставку топлива нельзя иначе, как улучшив
положение крестьянства, подняв его
производительные силы. Начать надо с
крестьянства. Кто не понимает этого, кто склонен
усматривать в этом выдвигании крестьян на первое
место "отречение" или подобие отречения от
диктатуры пролетариата, тот просто не
вдумывается в дело, отдает себя во власть фразе.
Диктатура пролетариата есть руководство
политикой со стороны пролетариата. Пролетариат,
как руководящий, как господствующий класс,
должен уметь направить политику так, чтобы
решить в первую голову самую неотложную, самую
"больную" задачу. Неотложнее всего теперь
меры, способные поднять производительные силы
крестьянского хозяйства немедленно. Только
через это можно добиться и улучшения положения
рабочих, и укрепления союза рабочих с
крестьянством, укрепления диктатуры
пролетариата. Тот пролетарий или представитель
пролетариата, который захотел бы не через это
пойти к улучшению положения рабочих, оказался бы
на деле пособником белогвардейцев и
капиталистов. Ибо итти не через это значит:
цеховые интересы рабочих поставить выше
классовых интересов, значит: интересам
непосредственной, минутной, частичной выгоды
рабочих принести в жертву интересы всего
рабочего класса, его диктатуры, его союза с
крестьянством против помещиков и капиталистов,
его руководящей роли в борьбе за освобождение
труда от ига капитала.
Итак: в первую голову нужны немедленные и
серьезные меры для поднятия производительных
сил крестьянства.
Сделать это нельзя без серьезных изменений
продовольственной политики. Таковым изменением
явилась замена разверстки продналогом,
связанная со свободой торговли после уплаты
налога, по крайней мере в местном хозяйственном
обороте.
В чем сущность замены разверстки продналогом?
На этот счет очень распространены неправильные
представления. Неправильность проистекает
большей частью от того, что не вникают в сущность
перехода, не спрашивают себя, от чего к чему ведет
данный переход. Представляют себе дело так, как
будто бы переход был от коммунизма вообще к
буржуазности вообще. Против этой ошибки
приходится неизбежно указывать на то, что
говорилось в мае 1918 года.
Продналог есть одна из форм перехода от
своеобразного "военного коммунизма",
вынужденного крайней нуждой, разорением и
войной, к правильному социалистическому
продуктообмену. А этот последний, в свою очередь,
есть одна из форм перехода от социализма с
особенностями, вызванными преобладанием мелкого
крестьянства в населении, к коммунизму.
Своеобразный "военный коммунизм" состоял в
том, что мы фактически брали от крестьян все
излишки и даже иногда не излишки, а часть
необходимого для крестьянина продовольствия,
брали для покрытия расходов на армию и на
содержание рабочих. Брали большей частью в долг,
за бумажные деньги. Иначе победить помещиков и
капиталистов в разоренной мелко-крестьянской
стране мы не могли. И тот факт, что мы победили
(вопреки поддержке наших эксплоататоров
могущественнейшими державами мира), показывает
не только, на какие чудеса героизма способны
рабочие и крестьяне в борьбе за свое
освобождение. Этот факт показывает также, какую
роль лакеев буржуазии играли на деле меньшевики,
эс-эры, Каутский и К°, когда они ставили нам в вину
этот "военный коммунизм". Его надо поставить
нам в заслугу.
Но не менее необходимо знать настоящую меру этой
заслуги. "Военный коммунизм" был вынужден
войной и разорением. Он не был и не мог быть
отвечающей хозяйственным задачам пролетариата
политикой. Он был временной мерой. Правильной
политикой пролетариата, осуществляющего свою
диктатуру в мелко-крестьянской стране, является
обмен хлеба на продукты промышленности,
необходимые крестьянину. Только такая
продовольственная политика отвечает задачам
пролетариата, только она способна укрепить
основы социализма и привести к его полной победе.
Продналог есть переход к ней. Мы все еще так
разорены, так придавлены гнетом войны (бывшей
вчера и могущей вспыхнуть благодаря алчности и
злобе капиталистов завтра), что не можем дать
крестьянину за весь нужный нам хлеб продукты
промышленности. Зная это, мы вводим продналог,
т.е. минимально необходимое (для армии и для
рабочих) количество хлеба берем как налог, а
остальное будем обменивать на продукты
промышленности.
При этом надо еще не забывать следующее. Нужда и
разорение таковы, что восстановить сразу
крупное, фабричное, государственное,
социалистическое производство мы не можем. Для
этого нужны крупные запасы хлеба и топлива в
центрах крупной промышленности, нужна замена
изношенных машин новыми и т.п. Мы на опыте
убедились, что этого нельзя сделать сразу, и мы
знаем, что после разорительной империалистской
войны даже самые богатые и передовые страны лишь
в течение известного, довольно долгого, ряда лет
смогут решить такую задачу. Значит, необходимо в
известной мере помогать восстановлению мелкой
промышленности, которая не требует машин, не
требует ни государственных, ни крупных запасов
сырья, топлива, продовольствия, - которая может
немедленно оказать известную помощь
крестьянскому хозяйству и поднять его
производительные силы.
Что же из этого получается?
Получается на основе известной (хотя бы только
местной) свободы торговли возрождение мелкой
буржуазии и капитализма. Это несомненно.
Закрывать глаза на это смешно.
Спрашивается, необходимо ли это? Можно ли
оправдать это? Не опасно ли это?
Вопросов подобного рода задается много, и в
большинстве случаев они обнаруживают только
наивность (выражаясь мягко) задающего такие
вопросы.
Взгляните на то, как я в мае 1918 года определял
наличные в нашей экономике элементы (составные
части) разных общественно-экономических укладов.
Оспорить то, что налицо имеются все эти пять
ступеней или составные части всех этих пяти
укладов, от патриархального, т.е. полудикого, до
социалистического, никому не удастся. Что в
мелко-крестьянской стороне преобладает
"уклад" мелко-крестьянский, т.е. частью
патриархальный, частью мелко-буржуазный, это
само собой очевидно. Развитие мелкого хозяйства
есть развитие мелко-буржуазное, есть развитие
капиталистическое, раз имеется обмен: это
бесспорная истина, азбучная истина политической
экономии, подтверждаемая к тому же повседневным
опытом и наблюдением даже обывательским.
Какую же политику может повести
социалистический пролетариат перед лицом такой
экономической действительности? Дать мелкому
крестьянину все потребные ему продукты из
производства крупной социалистической фабрики в
обмен на хлеб и сырье. Это была бы самая
желательная, самая "правильная" политика, -
мы ее и начинали. Но мы не можем дать всех
продуктов, далеко не можем и не очень скоро
сможем - по крайней мере, до тех пор не сможем,
пока не закончим хотя бы первой очереди работ по
электрификации всей страны.
Как же быть?
Либо пытаться запретить, запереть совершенно
всякое развитие частного, негосударственного
обмена, т.е. торговли, т.е. капитализма, неизбежное
при существовании миллионов мелких
производителей. Такая политика была бы глупостью
и самоубийством той партии, которая испробовала
бы ее. Глупостью, ибо эта политика экономически
невозможна; самоубийством, ибо партии, пробующие
подобную политику, терпят неминуемо крах. Нечего
греха таить, кое-кто из коммунистов
"помышлением, словом и делом" грешил, впадая
именно в такую политику. Постараемся от этих
ошибок исправиться. Непременно надо от них
исправиться, иначе совсем плохо будет.
Либо (последняя возможная и единственно разумная
политика) не пытаться запретить или запереть
развитие капитализма, а стараться направить его
в русло государственного капитализма. Это
экономически возможно, ибо государственный
капитализм есть налицо - в той или иной форме, в
той или иной степени - всюду, где есть элементы
свободной торговли и капитализма вообще.
Возможно ли сочетание, соединение, совмещение
советского государства, диктатуры пролетариата
с государственным капитализмом?
Конечно, возможно. Это я и доказывал в мае 1918 года.
Это я, надеюсь, и доказал в мае 1918 года. Мало того:
я доказал тогда же, что государственный
капитализм есть шаг вперед по сравнению с
мелко-собственнической (и мелко-патриархальной,
и мелко-буржуазной) стихией. Тьму ошибок делают,
сопоставляя или сравнивая государственный
капитализм только с социализмом, тогда как в
данной политико-экономической обстановке
обязательно сравнивать государственный
капитализм и с мелко-буржуазным производством.
Весь вопрос - как теоретический, так и
практический - состоит в том, чтобы найти
правильные способы того, как именно следует
направить неизбежное (до известной степени и на
известный срок) развитие капитализма в русло
государственного капитализма, какими условиями
обставить это, как обеспечить превращение в
недалеком будущем государственного капитализма
в социализм.
Чтобы подойти к разрешению этого вопроса, надо,
прежде всего, возможно более отчетливо
представить себе, чем на практике будет и может
быть государственный капитализм внутри нашей
советской системы, в рамках нашего советского
государства.
Самый простой случай или пример того, как
Советская власть направляет развитие
капитализма в русло государственного
капитализма, как она "насаждает"
государственный капитализм, - это - концессии.
Теперь у нас все согласны, что концессии
необходимы, но не все размышляют о том, каково
значение концессий. Что такое концессии при
советской системе, с точки зрения
общественно-экономических укладов и их
соотношения? Это - договор, блок, союз советской,
т.е. пролетарской, государственной власти с
государственным капитализмом против
мелко-собственнической (патриархальной и
мелко-буржуазной) стихии. Концессионер, это -
капиталист. Он ведет дело капиталистически, ради
прибыли, он соглашается на договор с
пролетарской властью ради получения экстренной
прибыли, сверх обычной или ради получения такого
сырья, которое иначе достать ему невозможно или
крайне трудно. Советская власть получает выгоду
в виде развития производительных сил, увеличения
количества продуктов немедленно или в
кратчайший срок. Мы имеем, скажем, сотню таких-то
промыслов, рудников, лесных участков. Мы можем
разрабатывать не все - не хватает машин,
продовольствия, транспорта. Мы плохо
разрабатываем по тем же причинам остальные
участки. Из-за плохой и недостаточной разработки
крупных предприятий проистекает усиление
мелко-собственнической стихии во всех ее
проявлениях: ослабление окрестного (а затем и
всего) крестьянского хозяйства, подрыв его
производительных сил, упадок доверия его к
Советской власти, хищения и массовая мелкая
(самая опасная) спекуляция и т.п. "Насаждая"
государственный капитализм в виде концессий,
Советская власть усиливает крупное производство
против мелкого, передовое против отсталого,
машинное против ручного, увеличивает количество
продуктов крупной индустрии в своих руках
(долевое отчисление), усиливает
государственно-упорядоченные экономические
отношения в противовес
мелко-буржуазно-анархическим. В меру и осторожно
проведенная, концессионная политика, несомненно,
поможет нам улучшить быстро (до известной,
небольшой, степени) состояние производства,
положение рабочих и крестьян, - конечно, ценой
известных жертв, отдачи капиталисту десятков и
десятков миллионов пудов ценнейших продуктов.
Определение той меры и тех условий, при которых
концессии выгодны и не опасны нам, зависит от
соотношения сил, решается борьбой, ибо концессия
тоже есть вид борьбы, продолжение классовой
борьбы в иной форме, а никоим образом не замена
классовой борьбы классовым миром. Способы борьбы
покажет практика.
Государственный капитализм в виде концессий
является, по сравнению с другими формами
государственного капитализма внутри советской
системы, едва ли не самой простой, отчетливой,
ясной, точно-очерченной. Мы имеем здесь прямо
формальный, письменный договор с наиболее
культурным, передовым, западно-европейским,
капитализмом. Мы точно знаем свои выгоды и свои
потери, свои права и свои обязанности, мы точно
знаем тот срок, на который сдаем концессию, знаем
условия досрочного выкупа, если договор
предусматривает право досрочного выкупа. Мы
платим известную "дань" всемирному
капитализму, "откупаемся" от него в таких-то
отношениях, получая немедленно определенную
меру упрочения положения Советской власти,
улучшения условий нашего хозяйствования. Вся
трудность задачи, по отношению к концессиям,
сводится к тому, чтобы все обдумать и взвесить
при заключении концессионного договора, а затем
уметь следить за его исполнением. Трудности тут,
несомненно, есть, и ошибки тут, вероятно, на
первое время неизбежны, но трудности, это -
наименьшие по сравнению с другими задачами
социальной революции и, в частности, по сравнению
с другими формами развития, допущения,
насаждения государственного капитализма.
Самая важная задача всех партийных и советских
работников, в связи с введением продналога, -
суметь применить принципы, начала, основы
"концессионной" (т.е. подобной
"концессионному" государственному
капитализму) политики к остальным формам
капитализма, свободной торговли, местного
оборота и т.п.
Возьмем кооперацию. Недаром декрет о продналоге
вызвал немедленно пересмотр положения о
кооперации и известное расширение ее
"свободы" и ее прав. Кооперация есть тоже вид
государственного капитализма, но менее простой,
менее отчетливо-очерченный, более запутанный и
потому ставящий перед нашей властью на практике
большие трудности. Кооперация мелких
товаропроизводителей (о ней, а не о рабочей
кооперации идет здесь речь, как о преобладающем,
о типичном в мелко-крестьянской стране)
неизбежно порождает мелко-буржуазные,
капиталистические отношения, содействует их
развитию, выдвигает на первый план
капиталистиков, им дает наибольшую выгоду. Это не
может быть иначе, раз есть налицо преобладание
мелких хозяйчиков и возможность, а равно
необходимость, обмена. Свобода и права
кооперации, при данных условиях России, означают
свободу и права капитализму. Закрывать глаза на
эту очевидную истину было бы глупостью или
преступлением.
Но "кооперативный" капитализм в отличие от
частнохозяйственного капитализма является, при
Советской власти, разновидностью
государственного капитализма и, в качестве
такового, он нам выгоден и полезен сейчас, -
разумеется, в известной мере. Поскольку
продналог означает свободу продажи остальных (не
взимаемых в виде налога) излишков, постольку нам
необходимо приложить усилия, чтобы это развитие
капитализма - ибо свобода продажи, свобода
торговли есть развитие капитализма - направить в
русло кооперативного капитализма. Кооперативный
капитализм похож на государственный в том
отношении, что облегчает учет, контроль, надзор,
договорные отношения между государством
(советским в данном случае) и капиталистом.
Кооперация, как форма торговли, выгоднее и
полезнее, чем частная торговля, не только по
указанным причинам, но и потому, что она
облегчает объединение, организацию миллионов
населения, затем всего населения поголовно, а это
обстоятельство, в свою очередь, есть гигантский
плюс с точки зрения дальнейшего перехода от
государственного капитализма к социализму.
Сравним концессии и кооперацию, как формы
государственного капитализма. Концессия
базируется на крупной машинной промышленности,
кооперация - на мелкой, ручной, частью даже
патриархальной. Концессия касается одного
капиталиста или одной фирмы, одного синдиката,
картеля, треста в каждом отдельном концессионном
договоре. Кооперация охватывает многие тысячи,
даже миллионы мелких хозяев. Концессия допускает
и даже предполагает точный договор и точный срок.
Кооперация не допускает ни вполне точного
договора, ни вполне точного срока. Отменить закон
о кооперации гораздо легче, чем порвать договор о
концессии, но разрыв договора означает сразу,
просто, немедленно разрыв фактических отношений
экономического союза или экономического
"сожительства" с капиталистом, тогда как
никакая отмена закона о кооперации, никакие
законы вообще не только сразу не разорвут
фактического "сожительства" Советской
власти с мелкими капиталистиками, но и вообще не
в состоянии разорвать фактических экономических
отношений. За концессионером "уследить"
легко, за кооператорами - трудно. Переход от
концессии к социализму есть переход от одной
формы крупного производства к другой форме
крупного производства. Переход от кооперации
мелких хозяйчиков к социализму есть переход от
мелкого производства к крупному, т.е. переход
более сложный, но зато способный охватить, в
случае успеха, более широкие массы населения,
способный вырвать более глубокие и более живучие
корни старых, досоциалистических, даже
докапиталистических отношений, наиболее упорных
в смысле сопротивления всякой "новизне".
Политика концессий, в случае успеха, даст нам
небольшое число образцовых - по сравнению с
нашими - крупных предприятий, стоящих на уровне
современного передового капитализма; через
несколько десятков лет эти предприятия перейдут
целиком к нам. Политика кооперативная, в случае
успеха, даст нам подъем мелкого хозяйства и
облегчение его перехода, в неопределенный срок, к
крупному производству на началах добровольного
объединения.
Возьмем третий вид государственного
капитализма. Государство привлекает
капиталиста, как торговца, платя ему
определенный комиссионный процент за продажу
государственных продуктов и за скупку продуктов
мелкого производителя. Четвертый вид:
государство сдает в аренду
предпринимателю-капиталисту принадлежащее
государству заведение или промысел, или участок
леса, земли и т. п., причем арендный договор похож
более всего на договор концессионный. Об этих
двух последних видах государственного
капитализма у нас совсем не говорят, совсем не
думают, совсем их не замечают. Но происходит это
не потому, чтобы мы были сильны и умны, а потому,
что мы слабы и глупы. Мы боимся посмотреть прямо в
лицо "низкой истине" и слишком часто отдаем
себя во власть "нас возвышающему обману". Мы
постоянно сбиваемся на то, что "мы"
переходим от капитализма к социализму, забывая
точно, отчетливо представить себе, кто именно это
"мы". Перечень всех - непременно всех без
изъятия - составных частей, всех разнородных
укладов общественного хозяйства в нашей
экономике, данный мной в статье 5.V.1918, необходимо
иметь перед глазами, чтобы это отчетливое
представление не забывалось. "Мы", авангард,
передовой отряд пролетариата, переходим
непосредственно к социализму, но передовой отряд
есть лишь небольшая часть всего пролетариата,
который, в свою очередь, есть лишь небольшая
часть всей массы населения. И чтобы "мы"
могли успешно решить задачу нашего
непосредственного перехода к социализму, для
этого надо понять, какие посредствующие пути,
приемы, средства, пособия нужны для перехода
докапиталистических отношений к социализму. В
этом весь гвоздь.
Посмотрите на карту Р.С.Ф.С.Р. К северу от Вологды,
к юго-востоку от Ростова н/Д и от Саратова, к югу
от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут
необъятнейшие пространства, на которых
уместились бы десятки громадных культурных
государств. И на всех этих пространствах царит
патриархальщина, полудикость и самая настоящая
дикость. А в крестьянских захолустьях всей
остальной России? Везде, где десятки верст
проселка - вернее: десятки верст бездорожья -
отделяют деревню от железных дорог, то есть от
материальной связи с культурой, с капитализмом, с
крупной промышленностью, с большим городом?
Разве не преобладает везде в этих местах тоже
патриархальщина, обломовщина, полудикость?
Мыслимо ли осуществление непосредственного
перехода от этого, преобладающего в России,
состояния к социализму? Да, мыслимо до известной
степени, но лишь при одном условии, которое мы
знаем теперь, благодаря одной громадной и
завершенной научной работе, точно. Это условие -
электрификация. Если мы построим десятки
районных электрических станций (мы знаем теперь,
где и как их построить можно и должно), если мы
проведем энергию от них в каждое село, если мы
добудем достаточное количество электромоторов и
других машин, тогда не потребуется переходных
ступеней, посредствующих звеньев от
патриархальщины к социализму или почти не
потребуется. Но мы прекрасно знаем, что это
"одно" условие требует, по меньшей мере,
десяти лет только для работ первой очереди, а
сокращение этого срока мыслимо, в свою очередь,
лишь в случае победы пролетарской революции в
таких странах, как Англия, Германия, Америка.
На ближайшие годы надо уметь думать о
посредствующих звеньях, способных облегчить
переход от патриархальщины, от мелкого
производства к социализму. "Мы" часто
сбиваемся все еще на рассуждение: "капитализм
есть зло, социализм есть благо". Но это
рассуждение неправильно, ибо забывает всю
совокупность наличных
общественно-экономических укладов, выхватывая
только два из них.
Капитализм есть зло по отношению к социализму.
Капитализм есть благо по отношению к
средневековью, по отношению к мелкому
производству, по отношению к связанному с
распыленностью мелких производителей
бюрократизму. Поскольку мы еще не в силах
осуществить непосредственный переход от мелкого
производства к социализму, постольку капитализм
неизбежен в известной мере, как стихийный
продукт мелкого производства и обмена, и
постольку мы должны использовать капитализм (в
особенности направляя его в русло
государственного капитализма), как
посредствующее звено между мелким производством
и социализмом, как средство, путь, прием, способ
повышения производительных сил.
Возьмите вопрос о бюрократизме и взгляните на
него с экономической стороны. 5 мая 1918 года
бюрократизм в поле нашего зрения не стоит. Через
полгода после октябрьской революции, после того,
как мы разбили старый бюрократический аппарат
сверху донизу, мы еще не ощущаем этого зла.
Проходит еще год. На VIII съезде Р.К.П. 18-23 марта 1919 г.
принимается новая программа партии, и в этой
программе мы говорим прямо, не боясь признать
зла, а желая раскрыть его, разоблачить, выставить
на позор, вызвать мысль и волю, энергию, действие
для борьбы со злом мы говорим о "частичном
возрождении бюрократизма внутри советского
строя".
Прошло еще два года. Весной 1921 года, после VIII
съезда Советов, обсуждавшего (дек. 1920 г.) вопрос о
бюрократизме, после X съезда Р.К.П. (март 1921 г.),
подводившего итоги спорам, теснейше связанным с
анализом бюрократизма, мы видим это зло еще
яснее, еще отчетливее, еще грознее перед собой.
Каковы экономические корни бюрократизма?
Главным образом эти корни двоякие: с одной
стороны, развитая буржуазия именно против
революционного движения рабочих (частью и
крестьян) нуждается в бюрократическом аппарате,
в первую голову военном, затем судейском и т.д.
Этого у нас нет. Суды у нас классовые, против
буржуазии. Армия у нас классовая, против
буржуазии. Бюрократизм не в армии, а в
обслуживающих ее учреждениях. У нас другой
экономический корень бюрократизма:
раздробленность, распыленность мелкого
производителя; его нищета, некультурность,
бездорожье, неграмотность, отсутствие оборота
между земледелием и промышленностью, отсутствие
связи и взаимодействия между ними. В громадной
степени, это - результат гражданской войны. Когда
нас блокировали, осадили со всех сторон, отрезали
от всего мира, затем от хлебного юга, от Сибири, от
угля, мы не могли восстанавливать
промышленность. Мы должны были не остановиться
перед "военным коммунизмом", не испугаться
самой отчаянной крайности: вытерпим
полуголодное и хуже, чем полуголодное,
существование, но отстоим во что бы то ни стало,
несмотря на самое неслыханное разорение и
отсутствие оборота, отстоим рабоче-крестьянскую
власть. И мы не дали себя запугать тем, чем
запуганы были эс-эры и меньшевики (шедшие
фактически за буржуазией в большей мере из
страха, из запуганности). Но то, что было условием
победы в блокированной стране, в осажденной
крепости, обнаружило свою отрицательную сторону
как раз к весне 1921 года, когда были окончательно
выгнаны последние белогвардейские войска с
территории Р.С.Ф.С.Р. "Запереть" всякий
оборот в осажденной крепости можно и должно; при
особом героизме масс это можно перенести три
года. После этого разорение мелкого
производителя еще усилилось, восстановление
крупной промышленности еще оттянулось,
отсрочилось. Бюрократизм, как наследие
"осады", как надстройка над распыленностью и
придавленностью мелкого производителя,
обнаружил себя вполне.
Надо уметь признать зло безбоязненно, чтобы
тверже повести борьбу с ним, чтобы начать еще и
еще раз с начала - нам придется много еще раз, во
всех областях нашего строительства начинать
повторно сначала, исправляя недоделанное,
выбирая разные пути подхода к задаче.
Обнаружилась отсрочка восстановления крупной
промышленности, обнаружилась невыносимость
"запертого" оборота промышленности с
земледелием, - значит, надо налечь на более
доступное: восстановление мелкой
промышленности. Помочь делу с этой стороны,
подпереть этот бок полуразваленного войной и
блокадой строения. Всячески и во что бы то ни
стало развить оборот, не боясь капитализма, ибо
рамки для него поставлены у нас (экспроприацией
помещиков и буржуазии в экономике,
рабоче-крестьянской властью в политике)
достаточно узкие, достаточно "умеренные".
Такова основная мысль продналога, таково его
экономическое значение.
Все работники, партийные и советские, должны
направить все усилия, все внимание, чтобы
создать, вызвать большую инициативу мест -
губерний; еще больше уездов; еще больше волостей
и селений, - в деле хозяйственного строительства
именно с точки зрения поднятия немедленно, хотя
бы и "малыми" средствами, в малых размерах,
крестьянского хозяйства, помощи ему развитием
мелкой, окрестной, промышленности.
Общегосударственный единый хозяйственный план
требует того, чтобы центром внимания и забот,
центром "ударных" работ стало именно это.
Известное улучшение, достигнутое здесь, ближе
всего к "фундаменту", самому широкому и
самому глубокому, позволит перейти в кратчайший
срок к более энергичному и более успешному
восстановлению крупной промышленности.
Продовольственный работник знал до сих пор одну
основную директиву: собери 100% разверстки. Теперь
директива иная: собери 100% налога в кратчайший
срок; затем собери еще 100% обменом на продукты
крупной и мелкой промышленности. Тот, кто соберет
75% налога и 75% (из второй сотни) обменом на
продукты крупной и мелкой промышленности,
сделает более полезное государственное дело, чем
тот, кто соберет 100% налога и 55% (из второй сотни)
обменом. Задача продовольственника усложняется.
С одной стороны, это - задача фискальная. Собери
налог как можно быстрее, как можно рациональнее.
С другой стороны, это - задача общеэкономическая.
Постарайся так направить кооперацию, так
пособить мелкой промышленности, так развить
инициативу, почин, на местах, чтобы увеличился и
упрочился оборот земледелия и промышленности. Мы
еще очень и очень плохо умеем это делать;
доказательство - бюрократизм. Нам надо не бояться
признать, что тут еще многому можно и должно
поучиться у капиталиста. Сравним по губерниям, по
уездам, по волостям, по селам итоги практического
опыта; в одном месте частные капиталисты и
капиталистики достигли того-то. Их прибыль,
приблизительно, такая-то. Это - дань, плата,
которую мы отдали "за науку". За науку
заплатить не жалко, лишь бы ученье шло толком. А
вот в соседнем месте путем кооперативным
достигнуто то-то. Прибыль кооператоров такая-то.
А в третьем месте чисто государственным, чисто
коммунистическим путем достигли того-то (этот
третий случай будет в данное время редким
исключением).
Задача должна состоять в том, чтобы каждый
областной хозяйственный центр, каждое
губернское экономическое совещание при
исполкоме немедленно поставило, как
первоочередное дело, организацию тотчас же
различного рода опытов или систем "оборота"
насчет тех излишков, которые остаются после
уплаты продналога. Через несколько месяцев надо
иметь практические результаты, чтобы сравнивать
и изучать их. Местная или привозная соль; керосин
из центра; кустарная древообрабатывающая
промышленность; ремесло, на местном сырье дающее
некоторые, хотя бы не очень важные, но
необходимые и полезные для крестьянина,
продукты; "зеленый уголь" (использование
местных водных сил небольшого значения для
электрификации) и так далее и тому подобное - все
должно быть пущено в ход для того, чтобы оживить
оборот промышленности и земледелия во что бы то
ни стало. Кто достигнет в этой области наибольших
результатов, хотя бы путем частно-хозяйственного
капитализма, хотя бы даже без кооперации, без
прямого превращения этого капитализма в
государственный капитализм, тот больше пользы
принесет делу всероссийского социалистического
строительства, чем тот, кто будет "думать" о
чистоте коммунизма, писать регламенты, правила,
инструкции государственному капитализму и
кооперации, но практически оборота не двигать.
Это может показаться парадоксом:
частно-хозяйственный капитализм в роли
пособника социализму?
Но это нисколько не парадокс, а экономически
совершенно неоспоримый факт. Раз налицо
мелко-крестьянская страна с особенно разоренным
транспортом, выходящая из войны и блокады,
руководимая политически пролетариатом, который
в своих руках держит транспорт и крупную
промышленность, то из этих посылок совершенно
неизбежно вытекает первостепенное значение в
данный момент местного оборота, во-первых, и
возможность оказать содействие социализму через
частно-хозяйственный капитализм (не говоря уже о
государственном), во-вторых.
Поменьше спора о словах. Мы еще до сих пор
безмерно много грешим по этой части. Побольше
разнообразия в практическом опыте и побольше
изучения его. Бывают условия, когда образцовая
постановка местной работы, даже в самом
небольшом масштабе, имеет более важное
государственное значение, чем многие отрасли
центральной государственной работы. И у нас как
раз в данный момент, по отношению к крестьянскому
хозяйству вообще и обмену излишков с.-х.
производства на продукты промышленности в
особенности, условия именно таковы. Образцовая
постановка дела, в указанном отношении, хотя бы
для одной волости, имеет более крупное
общегосударственное значение, чем
"образцовое" улучшение центрального
аппарата того или иного наркомата. Ибо
центральный аппарат у нас за три с половиной года
настолько уже сложился, что успел приобрести
известную вредную косность; мы его не можем
значительно и быстро улучшить, мы не знаем, как
это сделать. Помощь ему для более радикального
улучшения, для нового притока свежих сил, для
успешной борьбы с бюрократизмом, для преодоления
вредной косности должна итти с мест, с низов, с
образцовой постановки небольшого "целого",
но именно "целого", т.е. не одного хозяйства,
не одной отрасли хозяйства, не одного
предприятия, а суммы всех хозяйственных
отношений, суммы всего хозяйственного оборота,
хотя бы небольшой местности.
Те из нас, кто осужден на то, чтобы остаться на
центральной работе, будут продолжать дело
улучшения аппарата и чистки его от бюрократизма,
хотя бы в скромных, непосредственно доступных
размерах. Но главная помощь в этом отношении идет
и придет с мест. На местах у нас, в общем, стоит
дело лучше, - насколько я могу обозревать - чем в
центре, да и это и понятно, ибо зло бюрократизма
естественно концентрируется в центре; Москва не
может не быть в этом отношении худшим городом и
вообще наихудшим "местом" в республике. На
местах уклонения от среднего есть в обе стороны;
уклонения в худшую сторону реже, чем уклонения в
лучшую. Уклонения в худшую сторону, это -
злоупотребления примазавшихся к коммунистам
старых чиновников, помещиков, буржуа и прочей
сволочи, которая иногда совершает
отвратительные бесчинства и безобразия,
надругательства над крестьянством. Тут нужна
чистка террористическая: суд на месте и расстрел
безоговорочно. Пускай Мартовы, Черновы и
беспартийные мещане, подобные им, бьют себя в
грудь и восклицают "хвалю, тебя, господи, за то,
что я не похож на "них", что я не признавал и
не признаю террора". Эти дурачки "не
признают террора", ибо они выбрали себе роль
лакействующих пособников белогвардейщины по
части одурачивания рабочих и крестьян. Эс-эры и
меньшевики "не признают террора", ибо они
исполняют свою роль подведения масс под флагом
"социализма" под белогвардейский террор.
Это доказала керенщина и корниловщина в России,
колчаковщина в Сибири, меньшевизм в Грузии, это
доказали герои Второго Интернационала и
Интернационала "два с половиной" в
Финляндии, Венгрии, Австрии, Германии, Италии,
Англии и т.д. Пускай лакействующие пособники
белогвардейского террора восхваляют себя за
отрицание ими всякого террора. А мы будем
говорить тяжелую, но несомненную правду: в
странах, переживающих неслыханный кризис, распад
старых связей, обострение классовой борьбы после
империалистской войны 1914-1918 годов, - таковы все
страны мира, - без террора обойтись нельзя,
вопреки лицемерам и фразерам. Либо
белогвардейский, буржуазный террор
американского, английского (Ирландия),
итальянского (фашисты), германского, венгерского
и других фасонов, либо красный, пролетарский
террор. Середины нет, "третьего" нет и быть
не может.
Уклонения в лучшую сторону: успешная борьба с
бюрократизмом, внимательнейшее отношение к
нуждам рабочих и крестьян, заботливейшее
поднятие хозяйства, повышение
производительности труда, развитие местного
оборота между земледелием и промышленностью. Эти
уклонения в лучшую сторону, хотя и чаще, чем
уклонения в худшую, но все же редки. Однако они
есть. Выработка новых молодых, свежих
коммунистических сил, закаленных гражданской
войной и лишениями, идет повсюду на местах. Мы все
еще делаем далеко и далеко недостаточно для
систематической и неуклонной передвижки этих
сил снизу наверх. Это возможно и необходимо
делать шире и настойчивее. Некоторых работников
можно и должно снимать с центральной работы и
ставить на местную: в качестве руководителей
уездов и волостей, создавая там образцовую
постановку всей хозяйственной работы в целом,
они принесут громадную пользу и сделают
общегосударственное дело более важное, чем иная
центральная функция. Ибо образцовая постановка
дела послужит рассадником работников и примером
для подражания, который перенять будет уже
сравнительно не трудно, а мы сумеем из центра
помочь тому, чтобы "перенимание"
образцового примера шло широко повсюду и
становилось обязательным.
Дело развития "оборота" между земледелием и
промышленностью, на счет излишков после уплаты
продналога и насчет мелкой, преимущественно
кустарной промышленности, требует по самому
своему существу самостоятельной, сведущей, умной
инициативы мест, а потому образцовая постановка
уездной и волостной работы приобретает, в
настоящий момент, совершенно исключительную
важность с общегосударственной точки зрения. В
военном деле, например, во время последней
польской войны мы не боялись отступать от
бюрократической иерархии, не боялись
"понижать в чинах", перемещать членов Р.В.С.
Респ. (с оставлением в этой высокой, центральной
должности) на низшие места. Почему бы теперь не
переместить некоторых членов В.Ц.И.К. или членов
коллегий или других высокопоставленных
товарищей на работу даже уездную, даже волостную?
Не настолько же мы в самом деле
"обюрократились", чтобы "смущаться"
этим. И найдутся у нас десятки центральных
работников, которые охотно пойдут на это. А дело
хозяйственного строительства всей республики
выиграет от этого чрезвычайно, и образцовые
волости или образцовые уезды сыграют не только
крупную, но прямо решающую, историческую роль.
Между прочим. Как мелкое, но имеющее все же
значение обстоятельство, надо отметить
необходимую перемену в принципиальной
постановке вопроса о борьбе с спекуляцией.
"Правильную" торговлю, не уклоняющуюся от
государственного контроля, мы должны поддержать,
нам выгодно ее развить. А спекуляцию нельзя
отличить от "правильной" торговли, если
понимать спекуляцию в смысле
политико-экономическом. Свобода торговли есть
капитализм, капитализм есть спекуляция,
закрывать глаза на это смешно.
Как же быть? Объявить спекуляцию безнаказанной?
Нет. Надо пересмотреть и переработать все законы
о спекуляции, объявив наказуемым (и преследуя
фактически с тройной против прежнего строгостью)
всякое хищение и всякое уклонение, прямое или
косвенное, открытое или прикрытое, от
государственного контроля, надзора, учета.
Именно такой постановкой вопроса (в С.Н.К. уже
начата работа, т.е. Совнаркомом уже предписано
начать работу, по пересмотру законов о
спекуляции) мы и добьемся того, чтобы направить
неизбежное, в известной мере, и необходимое нам
развитие капитализма в русло государственного
капитализма.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИТОГИ И ВЫВОДЫ.
Мне осталось еще коснуться хотя бы вкратце
политической обстановки, как она сложилась и
видоизменилась в связи с обрисованной выше
экономикой.
Уже сказано, что основные черты нашей экономики в
1921 году те же самые, какие были в 1918 г. Весна 1921-го
года принесла - главным образом, в силу неурожая и
падежа скота - крайнее обострение в положении
крестьянства, и без того чрезвычайно тяжелом
вследствие войны и блокады. Результатом
обострения явились политические колебания,
составляющие, вообще говоря, самое "натуру"
мелкого производителя. Самым ярким выражением
этих колебаний был Кронштадтский мятеж.
Характернее всего в кронштадтских событиях
именно колебания мелко-буржуазной стихии. Вполне
оформленного, ясного, определенного очень мало.
Туманные лозунги "свободы", "свободы
торговли", "раскрепощения", "советов
без большевиков", или перевыбора советов, или
избавления от "партийной диктатуры" и так
далее и тому подобное. И меньшевики и эс-эры
объявляют кронштадтское движение "своим".
Виктор Чернов посылает гонца в Кронштадт, за
"Учредилку" голосует в Кронштадте, по
предложению этого гонца, меньшевик Вальк, один из
кронштадтских вождей. Вся белогвардейщина
мобилизуется "за Кронштадт" моментально, с
быстротой, можно сказать, радиотелеграфической.
Белогвардейские военспецы в Кронштадте, ряд
спецов, а не один Козловский, разрабатывают план
десанта в Ораниенбаум, план, испугавший
колеблющуюся
меньшевистски-эс-эровски-беспартийную массу.
Свыше полусотни заграничных белогвардейских
русских газет развивают бешеную по энергии
кампанию "за Кронштадт". Крупные банки, все
силы финансового капитала открывают сборы на
помощь Кронштадту. Умный вождь буржуазии и
помещиков, кадет Милюков, терпеливо разъясняет
дурачку Виктору Чернову прямо (а сидящим в
Питерской тюрьме по их связи с Кронштадтом
меньшевикам Дану и Рожкову косвенно), что не к
чему торопиться с Учредилкой, что можно и должно
высказаться за Советскую власть - только без
большевиков.
Конечно, нетрудно быть умнее таких
самовлюбленных дурачков, как Чернов, герой
мелко-буржуазной фразы, или как Мартов, рыцарь
подделанного "под марксизм" мещанского
реформизма. Не в том собственно и дело, что
Милюков, как личность, умнее, а в том, что
партийный вождь крупной буржуазии яснее видит,
лучше понимает классовую суть дела и
политические взаимоотношения в силу своего
классового положения, чем вожди мелкой
буржуазии, Черновы и Мартовы. Ибо буржуазия есть
действительно классовая сила, которая при
капитализме господствует неизбежно, и в монархии
и в самой что ни на есть демократической
республике, пользуясь также неизбежно
поддержкой всемирной буржуазии. А мелкая
буржуазия, то есть все герои Второго
Интернационала и Интернационала "два с
половиной", не может быть ничем иным, по
экономической сути дела, как выражением
классового бессилия, - отсюда колебания, фраза,
беспомощность. В 1789 году мелкие буржуа могли еще
быть великими революционерами; в 1848 году они были
смешны и жалки; в 1917-1921 годах они - отвратительные
пособники реакции, прямые лакеи ее, по их
действительной роли, все равно, зовут ли их
Черновыми и Мартовыми, или Каутскими,
Макдональдами, и так далее и тому подобное.
Когда Мартов в своем берлинском журнале
заявляет, будто Кронштадт не только проводил
меньшевистские лозунги, но и дал доказательство
того, что возможно противобольшевистское
движение, не служащее целиком белогвардейщине,
капиталистам и помещикам, то это именно образец
самовлюбленного мещанского Нарциса. Давайте
попросту закроем глаза на тот факт, что все
настоящие белогвардейцы приветствовали
кронштадтцев и собирали через банки фонды в
помощь Кронштадту! Милюков прав против Черновых
и Мартовых, ибо дает действительную тактику
действительной белогвардейской силы, силы
капиталистов и помещиков: давайте поддерживать
кого угодно, какую угодно Советскую власть, лишь
бы свергнуть большевиков, лишь бы осуществить
передвижку власти! Все равно, вправо или влево, к
меньшевикам или к анархистам, лишь бы передвижку
власти от большевиков; а остальное, - остальное
"мы", Милюковы, "мы", капиталисты и
помещики, "сами" сделаем; анархистиков,
Черновых, Мартовых мы шлепками прогоним, как
делали в Сибири по отношению к Чернову и
Майскому, как делали в Венгрии по отношению к
венгерским Черновым и Мартовым, как делали в
Германии по отношению к Каутскому, в Вене по
отношению к Фр. Адлерам и К°. Этих мещанских
Нарцисов, меньшевиков, эс-эров, беспартийных,
настоящая деловая буржуазия сотнями одурачивала
и прогоняла во всех революциях десятки раз во
всех странах. Это доказано историей. Это
проверено фактами. Нарцисы будут болтать.
Милюковы и белогвардейщина будут дело делать.
"Лишь бы передвижка власти от большевиков, все
равно, немного вправо или немного влево, а
остальное приложится", в этом Милюков
совершенно прав. Это - классовая истина,
подтвержденная всей историей революций всех
стран всей многовековой эпохи новой истории,
после средневековья. Распыленного мелкого
производителя, крестьянина, объединяет,
экономически и политически, либо буржуазия (так
бывало всегда при капитализме, во всех странах,
во всех революциях нового времени, так будет
всегда при капитализме), либо пролетариат (так
бывало, в зачаточной форме, при высшем развитии
некоторых из самых великих революций в новой
истории, на самое короткое время; так было в
России 1917-1921 годов в более развитой форме). О
"третьем" пути, о "третьей силе" могут
болтать и мечтать только самовлюбленные Нарцисы.
С величайшим трудом, в отчаянной борьбе
выработали большевики способный управлять
авангард пролетариата, создали и отстояли
диктатуру пролетариата, и соотношение классовых
сил в России стало яснее ясного, после проверки
опытом, практикой четырех лет. Стальной и
закаленный авангард единственного
революционного класса, мелко-буржуазная
колеблющаяся стихия, притаившиеся за границей и
имеющие поддержку всемирной буржуазии Милюковы,
капиталисты, помещики. Дело яснее ясного. Всякую
"передвижку власти" используют и могут
использовать только они.
В приведенной брошюрке 1918 года говорилось об
этом прямо: "главный враг" -
"мелко-буржуазная стихия". "Либо мы
подчиним ее своему контролю и учету, либо она
скинет рабочую власть неизбежно и неминуемо, как
скидывали революцию Наполеоны и Кавеньяки,
именно на этой мелко-собственнической почве и
произрастающие. Так стоит вопрос. Только так
стоит вопрос". (Из брошюры 5 мая 1918 г., см. выше.)
Наша сила - полная ясность и трезвость учета всех
наличных классовых величин, и русских и
международных, а затем проистекающая отсюда
железная энергия, твердость, решительность и
беззаветность борьбы. Врагов у нас много, но они
разъединены, или не знают, чего хотят (как все
мелкие буржуа, все Мартовы и Черновы, все
беспартийные, все анархисты). А мы объединены -
прямо меж собой и косвенно с пролетариями всех
стран; мы знаем, чего мы хотим. И потому мы
непобедимы в мировом масштабе, хотя этим
нисколько не исключается возможность поражения
отдельных пролетарских революций на то или
другое время.
Мелко-буржуазная стихия не даром называется
стихией, ибо это действительно нечто наиболее
бесформенное, неопределенное, бессознательное.
Нарцисы мелкой буржуазии думают, что "всеобщее
голосование" уничтожает натуру мелкого
производителя при капитализме, но на самом деле
оно помогает буржуазии, при помощи церкви,
печати, учительства, полиции, военщины,
экономического гнета в тысячах форм, помогает ей
подчинять себе распыленных мелких
производителей. Разорение, нужда, тяжесть
положения вызывает колебания; сегодня за
буржуазию, завтра за пролетариат. Только
закаленный авангард пролетариата способен
устоять и противостоять колебаниям.
Весенние события 1921 года показали еще и еще раз
роль эс-эров и меньшевиков: они помогают
колеблющейся мелко-буржуазной стихии
отшатнуться от большевиков, совершить
"передвижку власти" в пользу капиталистов и
помещиков. Меньшевики и эс-эры научились теперь
перекрашиваться в "беспартийных". Это
доказано вполне. И только дураки могут теперь не
видеть этого, не понимать, что нам нельзя давать
себя одурачивать. Беспартийные конференции не
фетиш. Они ценны, если можно сближаться с массой,
еще не затронутой, со слоями трудящихся
миллионов, вне политики стоящих, но они вредны,
если дают платформу меньшевикам и эс-эрам,
перекрашенным в "беспартийных". Такие люди
помогают мятежам, помогают белогвардейщине.
Меньшевикам и эс-эрам, как открытым, так и
перекрашенным в беспартийных, место в тюрьме (или
в заграничных журналах, рядом с белогвардейцами;
мы охотно пустили Мартова за границу), но не на
беспартийной конференции. Можно и должно найти
другие способы проверки настроения масс,
сближения с ними. Пусть едет за границу тот, кто
желает поиграть в парламентаризм, в Учредилки, в
беспартийные конференции, отправляйтесь туда, к
Мартову, милости просим, испытайте прелесть
"демократии", расспросите врангелевских
солдат про эту прелесть, сделайте одолжение. А
нам не до игры в "оппозиции" на
"конференциях". Мы окружены всемирной
буржуазией, караулящей каждую минуту колебания,
чтобы вернуть "своих", чтобы восстановить
помещиков и буржуазию. Мы будем держать
меньшевиков и эс-эров, все равно как открытых, так
и перекрашенных в "беспартийных", в тюрьме.
Мы будем всеми способами завязывать более тесные
связи с незатронутой политикою массой
трудящихся - кроме тех способов, которые дают
простор меньшевикам и
социалистам-революционерам; дают простор
колебаниям, выгодным для Милюкова. Мы будем в
особенности усердно двигать на советскую работу
сотни и сотни беспартийных, настоящих
беспартийных из массы, из рядовых рабочих и
крестьян, а не тех, кто "перекрасился" в
беспартийные, чтобы читать по шпаргалке
меньшевистские и эс-эровские наказы, столь
выгодные для Милюкова. У нас работают сотни и
тысячи беспартийных, из них десятки на важнейших
и ответственных постах. Больше проверки их
работы. Больше выдвигать для новой проверки
тысячи и тысячи рядовых трудящихся, испытывать
их, систематически и неуклонно, сотнями,
передвигать на высшие посты, на основании
проверки опытом. Коммунисты у нас до сих пор еще
мало умеют понять свою настоящую задачу
управления: не "самим" стараться "все"
делать, надрываясь и не успевая, берясь за 20 дел и
не кончая ни одного, а проверять работу десятков
и сотен помощников, налаживать проверку их
работы снизу, т.е. настоящей массой; направлять
работу и учиться у тех, у кого есть знания (спецы)
и опыт налаживания крупного хозяйства
(капиталисты). Умный коммунист не боится учиться
у военспеца, хотя 9/10 военспецов способны на
измену при каждом случае. Умный коммунист не
побоится учиться у капиталиста (все равно, будет
ли этот капиталист крупным
капиталистом-концессионером, или
торговцем-комиссионером, или мелким
капиталистиком-кооператором и т.п.), хотя
капиталист не лучше военспеца. Научились в
Красной армии ловить изменников военспецов,
выделять честных и добросовестных, использовать
в общем и целом тысячи и десятки тысяч
военспецов. Учимся делать то же (в своеобразной
форме) с инженерами, учителями - хотя делаем это
много хуже, чем в Красной армии (там Деникин и
Колчак хорошо нас подгоняли, заставляли учиться
поскорее, поусерднее, потолковее). Научимся
делать то же (опять-таки в своеобразной форме) с
комиссионерами-торговцами, с скупщиками,
работающими на государство, с
кооператорами-капиталистиками, с
концессионерами-предпринимателями и т. д.
Массе рабочих и крестьян нужно немедленное
улучшение их положения. Поставив на полезную
работу новые силы, в том числе беспартийных, мы
этого достигнем. Продналог и ряд связанных с ним
мероприятий этому поможет. Экономический корень
неизбежных колебаний мелкого производителя мы
этим подрежем. А с политическими колебаниями,
полезными только Милюкову, мы будем бороться
беспощадно. Колеблющихся много. Нас мало.
Колеблющиеся разъединены. Мы объединены.
Колеблющиеся экономически несамостоятельны.
Пролетариат экономически самостоятелен.
Колеблющиеся не знают, чего они хотят: и хочется,
и колется, и Милюков не велит. А мы знаем, чего мы
хотим.
И потому мы победим.
Заключение.
Подведем итоги.
Продналог есть переход от военного коммунизма к
правильному социалистическому продуктообмену.
Крайнее разорение, обостренное неурожаем 1920
года, сделало этот переход неотложно необходимым
в силу невозможности быстро восстановить
крупную промышленность.
Отсюда: в первую голову улучшить положение
крестьян. Средство: продналог, развитие оборота
земледелия с промышленностью, развитие мелкой
промышленности.
Оборот есть свобода торговли, есть капитализм. Он
нам полезен в той мере, в которой поможет
бороться с распыленностью мелкого
производителя, а до известной степени с
бюрократизмом. Меру установит практика, опыт.
Страшного для пролетарской власти тут ничего
нет, пока пролетариат твердо держит власть в
своих руках, твердо держит в своих руках
транспорт и крупную промышленность.
Борьбу с спекуляцией надо превратить в борьбу с
хищениями и с уклонениями от государственного
надзора, учета, контроля. Таким контролем мы
направляем неизбежный в известной мере и
необходимый нам капитализм в русло
государственного капитализма.
Всестороннее, всемерное, во что бы то ни стало
развитие инициативы, почина, самостоятельности
мест в деле поощрения оборота земледелия с
промышленностью. Изучение практического опыта в
этом отношении. Возможно большее его
разнообразие.
Помощь мелкой промышленности, обслуживающей
крестьянское земледелие и помогающей ему
подняться; помощь ей, до известной степени, и
раздачей государственного сырья. Преступнее
всего - оставлять сырье необработанным.
Не бояться "ученья" коммунистов у
буржуазных спецов, в том числе и у торговцев, и у
капиталистиков-кооператоров, и у капиталистов.
Учиться у них по форме иначе, а по сути дела так
же, как учились и научились у военспецов.
Результаты "науки" проверять только
практическим опытом: сделай лучше, чем сделали
рядом буржуазные спецы, сумей добиться и так и
этак подъема земледелия, подъема промышленности,
развития оборота земледелия с промышленностью.
Не скупись платить "за науку": за науку
заплатить дорого не жалко, лишь бы ученье шло
толком.
Всячески помогать массе трудящихся, сближаться с
ней, выдвигать из нее сотни и тысячи работников
беспартийных на хозяйственную работу. А
переодетых в модный, кронштадтски-беспартийный
наряд меньшевиков и эс-эров держать бережливо в
тюрьме, или отправлять в Берлин к Мартову для
свободного использования всех прелестей чистой
демократии, для свободного обмена мыслями с
Черновым, с Милюковым, с грузинскими
меньшевиками.
21 апреля 1921 года.
Полное собрание сочинений, издание пятое, том 9, стр. 201-204
Здесь читайте:
Ленин Владимир
Ильич (биографические материалы)
Полное собрание сочинений
|
