|
|
Николаевский Б.И.
История одного предателя
Террористы и политическая полиция
Фото Е.Азефа из секретного архива Департамента полиции.
ГЛАВА XIV
Террор без Азефа
Вскоре после окончания работ Совета Партии слегка оправившийся от болезни
Азеф уехал заграницу, — отдохнуть и подлечиться. «Я со времен Гершуни в
терроре, — говорил он, — и имею право на отдых». Вместе с женой он устроился
в Аляссио, на итальянской Ривьере. Жена окружила его заботливым вниманием:
«ведь он все время с веревкою на шее ходит», — думала и говорила она о своем
муже. Со вниманием и уважением относились к нему и члены небольшой русской
колонии, которая подобралась в Аляссио и состояла почти исключительно из
старых революционеров, в той или иной степени осведомленных о «заслугах»
Азефа перед делом революции. Азеф благодушествовал: отдыхал, гулял,
набирался сил, вел «разговоры по душам» о том, как тяжела жизнь вечно
травимого полицией революционера-террориста . . . Только изредка он
вырывался из этой среды, — под предлогом поездок для деловых партийных
свиданий. По-видимому, обычно это бывали поездки в соседнее Монте-Карло,
чтобы «встряхнуться» от пресных радостей семейного уюта.
Партийной жизнью, — и в особенности боевой работой, — он ни на минуту не
переставал интересоваться. Перед выездом заграницу он виделся со всеми теми
членами Боевой Организации, которые {244} собирались продолжать работу в
терроре, и получил от них самую подробную информацию обо всех их планах и
предположениях, знал состав участников вновь создаваемых боевых групп и т.
д.
Получать информацию он не переставал и в Аляссио: поскольку это позволяли
требования осторожности, бывшие соратники Азефа по Боевой Организации
сообщали ему обо всех новостях в боевом деле. Но, конечно, сообщать они
могли далеко не обо всем. Целый ряд конспиративных подробностей о
технических деталях работы доверять бумаге, — при всем желании получить
совет «старшего товарища», — было нельзя. Поэтому о многом Азеф узнавал с
большим запозданием от случайных приезжих, — часто уже после того, как новые
проекты получали свое осуществление на практике.
Со своей стороны Азеф занялся выполнением обещания, данного Центральному
Комитету и изучал вопрос о том, какие из технических изобретений последних
лет можно с успехом приложить к боевому делу. Случай помог ему придать
вполне конкретную форму разговорам на эту тему: ему сообщили, что один
инженер, по фамилии Бухало, уже зарекомендовавший себя рядом талантливых
изобретений, работает над проектом воздухоплавательного аппарата; по своим
взглядам этот инженер-изобретатель принадлежит к анархистам, но наиболее
важным он считает убийство царя и потому готов предоставить свое изобретение
целиком в распоряжение Боевой Организации, если последняя конкретно поставит
вопрос о цареубийстве. Азеф обеими руками ухватился за это сообщение,
специально ездил в Мюнхен, где тогда жил изобретатель, подробно обо всем с
ним говорил, проверял его чертежи и вычисления, — и затем авторитетным тоном
инженера-специалиста дал свое заключение: Бухало теоретически правильно
решил проблему постройки воздухоплавательного аппарата; теперь все дело
только за деньгами, которые дали бы ему возможность построить мастерскую и
приобрести нужные материалы; если партия даст нужные средства, то аппарат
будет {245} сравнительно скоро готов, и тогда цареубийство будет легко
осуществимо.
Эти заявления производили впечатление. Многим они казались вполне
правдоподобными: не следует забывать, что то было зимой 1906-07 г. г., — т.
е. в период первых быстрых успехов летательных аппаратов тяжелее воздуха,
когда возможность изобретения какого-то нового аппарата, который одним
ударом решил бы проблему воздухоплавания, казалась более, чем реальной. Этим
объясняется та сравнительная легкость, с которой Азефу удалось провести свой
план. Необходимые средства, — около 20 тыс. рублей, — были найдены, и под
контролем Азефа инженер-изобретатель приступил к своим работам.
Этот образ жизни и характер осведомленности Азефа определяли содержание и
тон его писем к своему полицейскому начальству. Основную информацию о
террористических планах и группах он дал Герасимову еще на последнем
свидании, перед отъездом заграницу. Теперь он сообщал только отдельные
дополнительные детали и указания. Подробно писал он обо всем, что относилось
к изобретению Бухало, изображая все это предприятие, как средство для
опустошения партийной кассы (Опыты инженера Бухало не дали положительных
результатов и он куда-то исчез: об его позднейшей судьбе не имеется никаких
сведений. Но из всего этого было бы совершенно неправильно делать вывод о
том, что все его проекты были мыльными пузырями. Во всяком случае
несомненно, что сам Азеф к ним относился значительно более серьезно, чем он
это изображал в письмах к Герасимову: при аресте Азефа летом 1915 г.
берлинская полиция нашла в его бумагах все чертежи воздухоплавательного
аппарата Бухало и объяснительные к ним записки последнего. Азеф, убегая из
Парижа после своего разоблачения, оказывается, не забыл в числе наиболее
важных бумаг взять также и эти документы, — а этого он не стал бы делать,
если бы считал весь проект Бухало чистым вздором.).
Изредка передавал известия, приходившие из партийных центров, — но эти
известия почти всегда запаздывали и практического интереса для полицейского
розыска не представляли.
{246} Общий же тон всех писем Азефа был благодушно-успокаивающий:
«Не тревожьтесь, — ничего серьезного не случится!» — этой нотой, по
рассказам Герасимова, начиналось и заканчивалось едва ли не каждое письмо
Азефа.
Совет «не тревожиться» был не плох, но следовать ему для Герасимова
становилось все труднее и труднее: положение, которое начинало складываться
в террористических организациях, отнюдь не предрасполагало к спокойствию.
Пока существовала Боевая Организация, имевшая от партии так сказать
монопольное право на ведение центрального террора, вся боевая работа в
Петербурге была централизована и целиком находилась под контролем Азефа. Ни
один шаг в этой области не мог быть сделан без его ведома и согласия. Теперь
же, после ухода Азефа и роспуска Боевой Организации, с монополией было
покончено и террористическая работа пошла сразу по нескольким руслам.
Правда, чтобы иметь право выступать под партийным флагом, каждая боевая
группа должна была получить утверждение со стороны Центрального Комитета, но
в виду создавшейся обстановки последний начал относительно легко давать свою
санкцию отдельным инициативным группам. В результате уже вскоре после
роспуска Боевой Организации в Петербурге появилось целых три активно
действующих боевых группы.
На первом месте среди них стоял тот Боевой Отряд при Центральном Комитете,
который был создан из бывших членов Боевой Организации после их переговоров
с представителями Центрального Комитета и во главе которого стоял
Зильберберг. Далее, другая группа членов той же старой Боевой Организации
создала специальную небольшую группу для подготовки покушения против
петербургского градоначальника фон-Лауница. Во главе этой группы стояла Э.
М. Лапина (партийный псевдоним «тов. Бэла»).
{247} Третья группа в отличие от этих двух, состояла из людей, никакого
отношения к старой Боевой Организации не имевших.
Организатором-руководителем ее был А. Д. Трауберг («Карл»), — латыш по
национальности и активный участник восстания 1905 г. в Прибалтийском крае.
Он только в конце лета 1906 г. появился в Петербурге и быстро выдвинулся,
как исключительно талантливый организатор-террорист, умевший подбирать людей
и использовать полезные сведения, получавшиеся из самых разнообразных
источников. К началу ноября 1906 г. ему удалось создать небольшой
самостоятельный боевой отряд, и он предложил последний в распоряжение
Центрального Комитета.
Утверждение этого отряда в Центральном Комитете прошло не без борьбы.
Савинков, который вообще весьма больно воспринял свое и Азефа поражение по
вопросу о приостановке центрального террора, повел теперь ожесточенную
кампанию против отряда «Карла». Он еще мирился с тем, что некоторые из
старых членов Боевой Организации будут вести самостоятельную боевую работу:
в прошлом они уже работали под его и Азефа руководством, а потому с точки
зрения Савинкова принадлежали к числу избранных, имеющих право быть
допущенными к центральному террору. Но «Карл» и весь его отряд состоял из
новичков, не получивших признания со стороны старой Боевой Организации. По
всему своему складу все они были совершенно чужды настроений «революционных
кавалергардов», которые воспитали Азеф и Савинков, и во всем, даже в
мелочах, веди себя совершенно по иному, чем старая «аристократия террора». К
тому же методы боевой работы, которые вводил отряд «Карла», были в корне
отличны от тех, которые Азеф и Савинков только что объявили единственно
целесообразными и допустимыми. Поэтому утверждение группы «Карла» казалось
Савинкову настоящим святотатством, и он не только решительно протестовал
против подобных предложений, но и требовал от {248} Центрального Комитета
прямого запрещения всей этой группе заниматься террористической работой. Он
доказывал, что «Карл» «компрометирует террор» и только «легкомысленно
подводит людей под виселицу».
Успеха эта кампания Савинкова не имела. Без Азефа он большим влиянием в
Центральном Комитете не пользовался. Его считали импрессионистом и плохим
знатоком людей. Отзывы же о «Карле» тех представителей Центрального
Комитета, которые с ним лично познакомились, — особенно А. А. Аргунова и В.
М. Чернова, — были самые благоприятные, почти восторженные. Поэтому
Центральный Комитет утвердил группу «Карла» в качестве самостоятельной
боевой группы под названием «Летучий Боевой Отряд Северной Области». Но это
не заставило Савинкова смириться, и свою борьбу против «Карла» он продолжал
до того момента, когда события сделали продолжение ее невозможным.
Нет никакого сомнения в том, что в этой борьбе против «Карла» Савинкова
поддерживал и подстрекал Азеф, находившийся в этот момент заграницей, но
состоявший с Савинковым в постоянной переписке: у него были свои особые
мотивы для серьезного недовольства появлением группы «Карла». Эта группа
была единственной из всех трех действовавших боевых групп, о составе и
планах которой Азеф не имел никаких сведений, так как в сношения с
Центральным Комитетом она вступила уже после отъезда Азефа. Все, что Азеф
знал о ней в этот период, это — только псевдоним ее
организатора-руководителя. Только этот псевдоним он и мог сообщить
Герасимову из своего приюта в Аляссио, подчеркивая серьезную роль, которую
этот «Карл» начинает играть и, рекомендуя приложить все усилия к тому, чтобы
установить его личность и проникнуть в его планы.
Оставшись без Азефа, Герасимов в начале свою борьбу против боевых отрядов
собирался вести по той же самой системе, которая с таким успехом им только
что была применена в тесном союзе с Азефом. Арестов до {249} поры до времени
он производить не хотел, а пытался на основании полученных от Азефа указаний
держать эти Отряды под своим «контролем». Но на этом пути его преследовали
неудачи. По случайным причинам те члены отрядов, которые получили паспорта
от Азефа, должны были в срочном порядке их переменить, — и это им удалось
сделать так быстро и ловко, что они при этом ускользнули из-под полицейского
наблюдения. А эти лица были основною зацепкою, которую Герасимов имел для
наблюдения за отрядами Зильберберга и Лапиной. Далее, методы работы всех
боевых отрядов, — в том числе и обоих последних, — были резко отличны от
тех, которые Герасимов изучил по работе с Азефом: ни извозчиков, ни уличных
торговцев теперь не существовало, и с каким старанием дилеры Охранного
Отделения не прощупывали людей этих категорий, никаких нитей они найти не
могли. Все три боевых отряда теперь перешли почти исключительно на работу
теми методами, которые Азеф и Савинков решительно отвергали, на работу, в
основе которой лежало использование различного рода полезных сведений,
которые поступали в партийные организации. Все это делало отряды более
подвижными, — более «летучими», — и потому труднее уязвимыми для наружного
полицейского наблюдения. Ловить их можно было только через внутреннюю
агентуру, — а последняя без Азефа была далеко не достаточна: она еще могла
доставлять Герасимову информацию о том, что происходило в Центральном
Комитете, — хотя и далеко не столь точную и полную, как информация в этой
области Азефа, — но она была совершенно бессильна проникать во внутренние
секреты центральных боевых групп. Поэтому в лучшем случае она осведомляла
Герасимова про разговоры, которые идут в Центральном Комитете или в кругах
близких к нему о том, что тот или иной отряд готовит выступление против
такого то лица, — но она никогда не давала и не могла давать ни технических
подробностей плана проектируемого выступления, ни тем более конкретных
указаний, {250} которые помогли бы установить полицейское наблюдение за
участниками соответствующего боевого отряда.
В результате уже очень скоро после отъезда Азефа заграницу Охранное
Отделение очутилось почти в полных потемках относительно планов и состава
боевых отрядов. Последствия не замедлили сказаться: начиная с декабря 1906
г. боевыми группам удалось совершить целый ряд по большей части удачных
выступлений. 15-го декабря было совершено покушение на адм. Дубасова
(второе), 3-го января был убит петербургский градоначальник фон Лауниц, 8-го
января был убит главный военный прокурор ген. Павлов, 30-го января был убит
Гудима, — начальник временной тюрьмы в Петербурге, отличившийся своею
жестокостью в обращении с политическими заключенными.
Из всех этих выступлений только убийство Лауница было проведено отрядом
Зильберберга; остальные три были организованы группою «Карла». Принять какие
бы то ни было меры Охранное Отделение во всех этих случаях было бессильно. В
самом лучшем случае оно бывало осведомленно в том, что в течение ближайших
дней должно быть произведено покушение на того то или того то представители
власти, — но как и каким путем, для него было полной загадкой, и
парализовать деятельность террористов оно не имело никакой возможности.
В этом отношении особенно характерна история убийства Лауница. Организовано
это выступление было совсем экспромтом и по плану должно было носить
характер двойного удара: через сочувствующих, имена которых до сих пор не
известны, было получено сообщение, что через несколько дней состоится
торжественное открытие Института Экспериментальной Медицины, построенного на
средства принца Ольденбургского, и что на торжестве предположено присутствие
Столыпина; сочувствующие информаторы брались достать пригласительные билеты,
которые позволили бы {251} террористам проникнуть на торжество. Руководитель
Боевого Отряда при Центральном Комитете, Зильберберг, с радостью ухватился
за этот план. Необходимое разрешение на выступление Центральным Комитетом
было дано; входные билеты были получены всего за два дня до назначенного
торжества. Исполнителями приговора должны были выступить Сулятицкий, — тот
самый вольноопределяющийся, который вывел Савинкова из тюрьмы, — и бывший
студент Кудрявцев. Первый должен был стрелять в Столыпина, — второй в фон
Лауница: этот последний перед своим назначением в Петербург был губернатором
в Тамбове и в декабре 1905 г. отличился беспощадной жестокостью при
усмирении крестьянских волнений. Он целыми деревнями порол непокорных
крестьян. Кудрявцев тогда работал в Тамбове, — в качестве деревенского
агитатора, — и еще тогда принял решение отомстить Лауницу. Переодевшись
священником, он пытался проникнуть на прием к последнему, но не был допущен.
После этого он пошел в центральную Боевую Организацию, — но все время мечтал
о том, чтобы ему выпало на долю убить жестокого усмирителя тамбовских
крестьян. Теперь его мечта осуществлялась.
Герасимов о подготовляемом покушении узнал накануне назначенного дня: его
агент прибежал к нему на внеочередное свидание и сообщил только что
полученное им известие о том, что Центральный Комитет выразил согласие на
покушение против Столыпина и Лауница и что эти покушения должны состояться в
течении ближайших дней. Никаких подробностей агент не знал, — и узнать не
обещался, так как все предприятие держалось в величайшем секрете.
Герасимов, — по его рассказам, — прежде всего помчался к Столыпину, подробно
сообщил все, что сам знал, и просил в течении ближайших дней, пока не
выяснится обстановка, вообще никуда не выходить из Зимнего Дворца, где он
тогда жил. Жена Столыпина поддержала эти просьбы, и Столыпин согласился
отменить все вообще свои выезды, которые были намечены {252} на ближайшие
дни, — в том числе и поездку на торжество открытия Института
Экспериментальной Медицины. Это спасло его жизнь. Что касается Лауница, то
тот отказался последовать аналогичному совету Герасимова. По рассказу
последнего у них с Лауницем в этот период уже шли острые трения, причиной
которых было покровительство, оказываемое Лауницем «Союзу Русского Народа»,
который в это время уже начинал вести борьбу против Столыпина. Герасимов,
зимой 1905-06 гг. принимавший активное участие в создании этого «Союза», к
этому времени уже «разочаровался» в нем и стоял целиком на стороне
Столыпина. Лауниц, поэтому, смотрел на него, как на врага и не только
отказался отменить свои выезды в течение ближайших дней, но и заявил, что он
вообще в охране от Герасимова не нуждается; «меня защитят русские люди», —
заявил он, имея в виду «Союз Русского Народа», почетным членом которого он
состоял.
В результате на назначенное торжественное открытие Института явились, — с
одной стороны, — Сулятицкий и Кудрявцев, облаченные в специально для этой
цели сшитые изящные смокинги, — и фон Лауниц с другой. Отстояли
торжественное молебствие, и все приглашенные отправились в парадные залы,
где был сервирован завтрак. К этому времени стало ясно, что Столыпин на
торжество не прибудет, — и Сулятицкий, согласно уговора, ушел; Кудрявцев же,
подпустив к себе на повороте лестницы Лауница, убил его тремя выстрелами из
браунинга, а затем, не желая сдаваться живым, покончил и с собою. Его
личность долго не была установлена, и полиция, вложив его голову в банку со
спиртом, выставила ее в публичном месте для опознания...
После убийства Лауница Столыпин предложил Герасимову принять экстренные меры
для ликвидации боевых отрядов.
Система выжидания и парализации деятельности последних терпела полное
фиаско: вместо «холостого хода» машины террора, без Азефа {253} последняя
начинала наносить весьма и весьма чувствительные удары.
От Азефа полиции был известен адрес финляндской базы Боевого Отряда
Зильберберга: роль такой базы играл тот самый «Отель Туристов» на Иматре, в
котором происходили собрания членов Центрального Комитета и заседания Совета
Партии. Именно этот отряд организовал убийство Лауница, именно он осмелился
так близко подойти к самому Столыпину, что только случай спас последнего от
той же участи, которая постигла Лауница. А так как до него до одного теперь
полиция только и могла добраться, то именно он должен был быть разгромлен в
первую очередь.
Первым делом Герасимова было отправить целую экспедицию на разведки в этот
«Отель Туристов».
Обитатели его жили обособленной, замкнутой жизнью. Весь отель был
предоставлен в их распоряжение: владелица принадлежала к числу
сочувствующих; сочувствующими же считались все служащие-финляндцы.
Посторонних в отель не пускали: он стоял на отлете несколько в стороне от
обычных дорог; если какой-либо путник и заглядывал, то всегда находился
ответ: все комнаты заняты. Обычно это действовало, но один раз заведующий
отелем отступился от своего правила. Это было поздним вечером, в конце
января. В двери отеля постучались два путника.
По костюмам было видно, что это спортсмены-лыжники, студент-жених и
курсистка-невеста; они бродили в лесу, потеряли дорогу, устали, промерзли и
просили разрешения переночевать. Погода была не из веселых: пуржило и
казалось, что вот-вот разгуляется вьюга. Одна из тех ночей, когда добрый
хозяин даже собаку не выгонит: выбор времени был сделан с хорошим расчетом.
Путников впустили, — отказать в приюте было невозможно. А на утро
обнаружилось, что нежданные гости обладают самыми разнообразными талантами:
хорошо поют, танцуют, остроумные собеседники, умеющие вызывать улыбку на
самых угрюмых лицах, — {254} и полны неиссякаемой жизнерадостности. Они
быстро завязали знакомство со всеми обитателями отеля и скоро стали душой
всей собравшейся в нем маленькой компании. Об отъезде им никто не напоминал,
и они прожили несколько дней, деля время между прогулками по окрестностям и
беседами в столовой, вокруг самовара. Когда же, наконец, они собрались
уезжать, постоянные обитатели отеля провожали их самыми теплыми пожеланиями:
в их однообразную отшельническую жизнь молодая парочка вошла как напоминание
об их собственной беззаботной юности, от радостей которой они так рано
отреклись. Конечно, никто из них при этом и не догадывался, что «студент» и
«курсистка» были всего только агентами Герасимова, удачно выполнившими
намеченный план и теперь увозившими с собой не только фотографические
карточки всех обитателей отеля, но и согласие двух служащих последнего,
—швейцара и горничной, — перейти на постоянную службу в полицию.
Результаты этого визита сказались очень скоро: «студент» и «курсистка», а
позднее и швейцар из отеля, начали нести регулярные дежурства на
железнодорожном вокзале в Петербурге, просматривая толпы приезжающих с
финляндскими поездами. По их указаниям были взяты под наблюдение, а затем и
арестованы двое из обитателей отеля, — сначала Сулятицкий, а затем и сам
Зильберберг. Перешедшие на службу в полицию швейцар и горничная «Отеля
Туристов» официально опознали в них людей, которые постоянно встречались в
отеле с убийцей Лауница, — на основании одних этих данных оба они были
осуждены военным судом на смертную казнь, которая и была приведена в
исполнение 29-го июля 1907 г. Казнены они были, как «неизвестные, именующие
себя» — Гронским (Сулятицкий) и Штифтарем (Зильберберг): Охранному Отделению
от Азефа были хорошо известны биографические о них данные, все подробности
об их роли в Боевой Организации; но представлять эти данные суду было
сочтено {255} неудобным, — чтобы не наводить на мысль о существовании
провокации.
Эти аресты были тяжелым ударом для Боевого Отряда Зильберберга, — но они не
внесли сколько-нибудь серьезного изменения в общее положение дел с террором.
Даже сам этот Отряд отнюдь не был разбит: на места арестованных нашлось
больше, чем достаточно, новых кандидатов, готовых отдать свои жизни за то же
самое дело. Для Герасимова же стало окончательно ясным, что без Азефа с
террором ему не справиться, и что, следовательно, необходимо во что бы то ни
стало вернуть Азефа на его прежнее место. Азеф не заставил себя долго
упрашивать. Герасимов вспоминает: у него, и тогда было ощущение, что Азеф
уже устал от своего «отдыха», — от мирной семейной жизни, — и сам стремился
в Петербург, с его большими доходами и бурными кутежами.
{256}
Вернуться к оглавлению
Электронная версия книги воспроизводится с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru/
OCR Nina & Leon Dotan (02.2003)
ldnleon@yandex.ru {00} - № страниц.
Здесь читайте:
Азеф Евно
Фишелевич (биографические материалы).
Лев Троцкий. Евно
Азеф
М.А. Алданов. Азеф.
Евграфов Геннадий. -
Игрок, провокатор, авантюрист.
Евграфов Геннадий. -
Бомба для министра внутренних дел (Как это было. Исторический
очерк).
Документы:
Саратовское
письмо (документ, изобличающий
предательство Азефа)
Сообщение
секретного сотрудника Виноградова (Е.Ф.Азефа) из Берна в департамент полиции
Сообщение
секретного сотрудника Виноградова (Е.Ф.Азефа) из Берлина в департамент
полиции
Сообщение
секретного сотрудника Виноградова (Е.Ф.Азефа) из Берлина в департамент
полиции
Письмо Е.Ф.
Азефа заведующему заграничной агентурой департамента полиции в Париже Л.А.
Ратаеву
Письмо Е.Ф.Азефа заведывающему заграничной агентурой департамента полиции
Л.А. Ратаеву
Циркуляр департамента полиции
начальникам районных охранных отделений, губернских жандармских управлений
и охранных отделений о мерах по сохранению секретной агентуры в связи
с разоблачением Е. Азефа
|
