|
|
Гробовщик
(Повести покойного Ивана Петровича Белкина)
Не зрим ли каждый день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной?
Державин
Рисунки Н. Зарецкогою
Последние пожитки гробовщика Адриана Прохорова были взвалены на похоронные
дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую, куда
гробовщик переселялся всем своим домом. Заперев лавку, прибил он к воротам
объявление о том, что дом продается и отдается внаймы, и пешком отправился на
новоселье. Приближаясь к желтому домику, так давно соблазнявшему его воображение
и наконец купленному им за порядочную сумму, старый гробовщик чувствовал с
удивлением, что сердце его не радовалось. Переступив за незнакомый порог и нашед
в новом своем жилище суматоху, он вздохнул о ветхой лачужке, где в течение
осьмнадцати лет всё было заведено самым строгим порядком; стал бранить обеих
своих дочерей и работницу за их медленность и сам принялся им помогать. Вскоре
порядок установился; кивот с образами, шкап с посудою, стол, диван и кровать
заняли им определенные углы в задней комнате; в кухне и гостиной поместились
изделия хозяина: гробы всех цветов и всякого размера, также шкапы с траурными
шляпами, мантиями и факелами. Над воротами возвысилась вывеска, изображающая
дородного Амура с опрокинутым факелом в руке, с подписью: «Здесь продаются и
обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются напрокат и починяются
старые». Девушки ушли в свою светлицу. Адриан обошел свое жилище, сел у окошка и
приказал готовить самовар.
Просвещенный читатель ведает, что Шекспир и Вальтер Скотт оба представили своих
гробокопателей людьми веселыми и шутливыми, дабы сей противоположностию сильнее
поразить наше воображение. Из уважения к истине мы не можем следовать их примеру
и принуждены признаться, что нрав нашего гробовщика совершенно соответствовал
мрачному его ремеслу. Адриан Прохоров обыкновенно был угрюм и задумчив. Он
разрешал молчание разве только для того, чтобы журить своих дочерей, когда
заставал их без дела глазеющих в окно на прохожих, или чтоб запрашивать за свои
произведения преувеличенную цену у тех, которые имели несчастие (а иногда и
удовольствие) в них нуждаться. Итак, Адриан, сидя под окном и выпивая седьмую
чашку чаю, по своему обыкновению был погружен в печальные размышления. Он думал
о проливном дожде, который, за неделю тому назад, встретил у самой заставы
похороны отставного бригадира. Многие мантии от того сузились, многие шляпы
покоробились. Он предвидел неминуемые расходы, ибо давний запас гробовых нарядов
приходил у него в жалкое состояние. Он надеялся выместить убыток на старой
купчихе Трюхиной, которая уже около года находилась при смерти. Но Трюхина
умирала на Разгуляе, и Прохоров боялся, чтоб ее наследники, несмотря на свое
обещание, не поленились послать за ним в такую даль и не сторговались бы с
ближайшим подрядчиком.
Сии размышления были прерваны нечаянно тремя франмасонскими ударами в дверь.
«Кто там?» — спросил гробовщик. Дверь отворилась, и человек, в котором с первого
взгляду можно было узнать немца ремесленника, вошел в комнату и с веселым видом
приближился к гробовщику. «Извините, любезный сосед, — сказал он тем русским
наречием, которое мы без смеха доныне слышать не можем, — извините, что я вам
помешал... я желал поскорее с вами познакомиться. Я сапожник, имя мое Готлиб
Шульц, и живу от вас через улицу, в этом домике, что против ваших окошек. Завтра
праздную мою серебряную свадьбу, и я прошу вас и ваших дочек отобедать у меня
по-приятельски». Приглашение было благосклонно принято. Гробовщик просил
сапожника садиться и выкушать чашку чаю, и, благодаря открытому нраву Готлиба
Шульца, вскоре они разговорились дружелюбно. «Каково торгует ваша милость?» —
спросил Адриан.— «Э-хе-хе, — отвечал Шульц, — и так и сяк. Пожаловаться не могу.
Хоть конечно мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый без
гроба не живет».— «Сущая правда, — заметил Адриан;— однако ж, если живому не на
что купить сапог, то, не прогневайся, ходит он и босой; а нищий мертвец и даром
берет себе гроб». Таким образом беседа продолжалась у них еще несколько времени;
наконец сапожник встал и простился с гробовщиком, возобновляя свое приглашение.
На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его дочери вышли из
калитки новокупленного дома и отправились к соседу. Не стану описывать ни
русского кафтана Адриана Прохорова, ни европейского наряда Акулины и Дарьи,
отступая в сем случае от обычая, принятого нынешними романистами. Полагаю,
однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели желтые шляпки и красные
башмаки, что бывало у них только в торжественные случаи.
Тесная квартирка сапожника была наполнена гостями, большею частию немцами
ремесленниками, с их женами и подмастерьями. Из русских чиновников был один
будочник, чухонец Юрко, умевший приобрести, несмотря на свое смиренное звание,
особенную благосклонность хозяина. Лет двадцать пять служил он в сем звании
верой и правдою, как почталион Погорельского. Пожар двенадцатого года, уничтожив
первопрестольную столицу, истребил и его желтую будку. Но тотчас, по изгнании
врага, на ее месте явилась новая, серенькая с белыми колонками дорического
ордена, и Юрко стал опять расхаживать около нее с секирой и в броне сермяжной.
Он был знаком большей части немцев, живущих около Никитских ворот: иным из них
случалось даже ночевать у Юрки с воскресенья на понедельник. Адриан тотчас
познакомился с ним, как с человеком, в котором рано или поздно может случиться
иметь нужду, и как гости пошли за стол, то они сели вместе. Господин и госпожа
Шульц и дочка их, семнадцатилетняя Лотхен, обедая с гостями, все вместе угощали
и помогали кухарке служить. Пиво лилось. Юрко ел за четверых; Адриан ему не
уступал; дочери его чинились; разговор на немецком языке час от часу делался
шумнее. Вдруг хозяин потребовал внимания и, откупоривая засмоленную бутылку,
громко произнес по-русски: «За здоровье моей доброй Луизы!» Полушампанское
запенилось. Хозяин нежно поцеловал свежее лицо сорокалетней своей подруги, и
гости шумно выпили здоровье доброй Луизы. «За здоровье любезных гостей моих!» —
провозгласил хозяин, откупоривая вторую бутылку — и гости благодарили его,
осушая вновь свои рюмки. Тут начали здоровья следовать одно за другим: пили
здоровье каждого гостя особливо, пили здоровье Москвы и целой дюжины германских
городков, пили здоровье всех цехов вообще и каждого в особенности, пили здоровье
мастеров и подмастерьев. Адриан пил с усердием и до того развеселился, что сам
предложил какой-то шутливый тост. Вдруг один из гостей, толстый булочник, поднял
рюмку и воскликнул: «За здоровье тех, на которых мы работаем, unserer Kundleute! 1)»
Предложение, как и все, было принято радостно и единодушно. Гости начали друг
другу кланяться, портной сапожнику, сапожник портному, булочник им обоим, все
булочнику и так далее. Юрко, посреди сих взаимных поклонов, закричал, обратясь к
своему соседу: «Что же? пей, батюшка, за здоровье своих мертвецов». Все
захохотали, но гробовщик почел себя обиженным и нахмурился. Никто того не
заметил, гости продолжали пить, и уже благовестили к вечерне, когда встали из-за
стола.
Гости разошлись поздно, и по большей части навеселе. Толстый булочник и
переплетчик, коего лицо
Казалось в красненьком сафьянном переплете,
под руки отвели Юрку в его будку, наблюдая в сем случае русскую пословицу: долг
платежом красен. Гробовщик пришел домой пьян и сердит. «Что ж это, в самом деле,
— рассуждал он вслух, — чем ремесло мое нечестнее прочих? разве гробовщик брат
палачу? чему смеются басурмане? разве гробовщик гаер святочный? Хотелось бы мне
позвать их на новоселье, задать им пир горой: ин не бывать же тому! А созову я
тех, на которых работаю: мертвецов православных».— «Что ты, батюшка?— сказала
работница, которая в это время разувала его, — что ты это городишь?
Перекрестись! Созывать мертвых на новоселие! Экая страсть!» — «Ей-богу, созову,
— продолжал Адриан, — и на завтрашний же день. Милости просим, мои благодетели,
завтра вечером у меня попировать; угощу, чем бог послал». С этим словом
гробовщик отправился на кровать и вскоре захрапел.
На дворе было еще темно, как Адриана разбудили. Купчиха Трюхина скончалась в эту
самую ночь, и нарочный от ее приказчика прискакал к Адриану верхом с этим
известием. Гробовщик дал ему за то гривенник на водку, оделся наскоро, взял
извозчика и поехал на Разгуляй. У ворот покойницы уже стояла полиция и
расхаживали купцы, как вороны, почуя мертвое тело. Покойница лежала на столе,
желтая как воск, но еще не обезображенная тлением. Около ее теснились
родственники, соседи и домашние. Все окна были открыты; свечи горели; священники
читали молитвы. Адриан подошел к племяннику Трюхиной, молодому купчику в модном
сюртуке, объявляя ему, что гроб, свечи, покров и другие похоронные
принадлежности тотчас будут ему доставлены во всей исправности. Наследник
благодарил его рассеянно, сказав, что о цене он не торгуется, а во всем
полагается на его совесть. Гробовщик, по обыкновению своему, побожился, что
лишнего не возьмет; значительным взглядом обменялся с приказчиком и поехал
хлопотать. Целый день разъезжал с Разгуляя к Никитским воротам и обратно; к
вечеру всё сладил и пошел домой пешком, отпустив своего извозчика. Ночь была
лунная. Гробовщик благополучно дошел до Никитских ворот. У Вознесения окликал
его знакомец наш Юрко и, узнав гробовшика, пожелал ему доброй ночи. Было поздно.
Гробовщик подходил уже к своему дому, как вдруг показалось ему, что кто-то
подошел к его воротам, отворил калитку и в нее скрылся. «Что бы это значило? —
подумал Адриан.— Кому опять до меня нужда? Уж не вор ли ко мне забрался? Не
ходят ли любовники к моим дурам? Чего доброго!» И гробовщик думал уже кликнуть
себе на помощь приятеля своего Юрку. В эту минуту кто-то еще приближился к
калитке и собирался войти, но, увидя бегущего хозяина, остановился и снял
треугольную шляпу. Адриану лицо его показалось знакомо, но второпях не успел он
порядочно его разглядеть. «Вы пожаловали ко мне, — сказал запыхавшись Адриан, —
войдите же, сделайте милость».— «Не церемонься, батюшка, — отвечал тот глухо, —
ступай себе вперед; указывай гостям дорогу!» Адриану и некогда было
церемониться. Калитка была отперта, он пошел на лестницу, и тот за ним. Адриану
показалось, что по комнатам его ходят люди. «Что за дьявольщина!»—подумал он и
спешил войти... тут ноги его подкосились. Комната полна была мертвецами. Луна
сквозь окна освещала их желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные,
полузакрытые глаза и высунувшиеся носы... Адриан с ужасом узнал в них людей,
погребенных его стараниями, и в госте, с ним вместе вошедшем, бригадира,
похороненного во время проливного дождя. Все они, дамы и мужчины, окружили
гробовщика с поклонами и приветствиями, кроме одного бедняка, недавно даром
похороненного, который, совестясь и стыдясь своего рубища, не приближался и
стоял смиренно в углу. Прочие все одеты были благопристойно: покойницы в чепцах
и лентах, мертвецы чиновные в мундирах, но с бородами небритыми, купцы в
праздничных кафтанах. «Видишь ли, Прохоров, — сказал бригадир от имени всей
честной компании, — все мы поднялись на твое приглашение; остались дома только
те, которым уже невмочь, которые совсем развалились, да у кого остались одни
кости без кожи, но и тут один не утерпел — так хотелось ему побывать у тебя...»
В эту минуту маленький скелет продрался сквозь толпу и приближился к Адриану.
Череп его ласково улыбался гробовщику. Клочки светло-зеленого и красного сукна и
ветхой холстины кой-где висели на нем, как на шесте, а кости ног бились в
больших ботфортах, как пестики в ступах. «Ты не узнал меня, Прохоров, — сказал
скелет.— Помнишь ли отставного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина, того
самого, которому, в 1799 году, ты продал первый свой гроб — и еще сосновый за
дубовый?» С сим словом мертвец простер ему костяные объятия — но Адриан,
собравшись с силами, закричал и оттолкнул его. Петр Петрович пошатнулся, упал и
весь рассыпался. Между мертвецами поднялся ропот негодования; все вступились за
честь своего товарища, пристали к Адриану с бранью и угрозами, и бедный хозяин,
оглушенный их криком и почти задавленный, потерял присутствие духа, сам упал на
кости отставного сержанта гвардии и лишился чувств.
Солнце давно уже освещало постелю, на которой лежал гробовщик. Наконец открыл он
глаза и увидел пред собою работницу, раздувающую самовар. С ужасом вспомнил
Адриан все вчерашние происшествия. Трюхина, бригадир и сержант Курилкин смутно
представились его воображению. Он молча ожидал, чтоб работница начала с ним
разговор и объявила о последствиях ночных приключений.
— Как ты заспался, батюшка, Адриан Прохорович, — сказала Аксинья, подавая ему
халат.— К тебе заходил сосед портной, и здешний будочник забегал с объявлением,
что сегодня частный именинник, да ты изволил почивать, и мы не хотели тебя
разбудить.
— А приходили ко мне от покойницы Трюхиной?
— Покойницы? Да разве она умерла?
— Эка дура! Да не ты ли пособляла мне вчера улаживать ее похороны?
— Что ты, батюшка? не с ума ли спятил, али хмель вчерашний еще у тя не прошел?
Какие были вчера похороны? Ты целый день пировал у немца, воротился пьян,
завалился в постелю, да и спал до сего часа, как уж к обедне отблаговестили.
— Ой ли! — сказал обрадованный гробовщик.
— Вестимо так, — отвечала работница.
— Ну, коли так, давай скорее чаю да позови дочерей.
Примечания:
1) наших клиентов! (нем.).
Здесь читайте:
Пушкин Александр
Сергеевич (биографические материалы).
|
