|
|
Игорь Рассоха
Апология софистов
Релятивизм как онтологическая система
Раздел IV.
НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ КРИТИКИ СОФИСТОВ
4. 2. ДАВАЙТЕ ВЕРИТЬ ПЛАТОНУ!
Итак, по Лосеву, следует верить Платону в том, что он изображал софистов
шарлатанами, причем в качестве очевидного примера приводится диалог “Протагор”.
Вообще, лозунг “Давайте верить Платону!” исключительно популярен среди всех
любителей платонизма и ненавистников софистики. Так, уже многократно
цитировавшийся А. Н. Гиляров, которому принадлежит высказывание о том, что
платонизм и софистика относятся друг к другу как утверждение к отрицанию, и
который в лице софистики уязвлял сам ненавистный ему принцип демократии,
посвятил этому вопросу целую книгу “Источники и софистах: Платон как
исторический свидетель”, где доказывает, что: “Все вообще фактические сведения о
философах, сообщаемые разговаривающими лицами у Платона, вполне соответствуют
исторической истине. Точно так же соответствуют ей и предлагаемые этими лицами
характеристики” [7, с. 357]. – Что ж, давайте верить Платону! Но давайте тогда
уже верить действительно всему, что он написал о софистах. И давайте возьмем для
примера именно диалог “Протагор”.
Диалог “Протагор” начинается с того, что Сократ с гордостью рассказывает другу о
своей беседе “с самым что ни на есть мудрейшим между нынешними мудрецами, если и
ты полагаешь, что всех мудрее теперь Протагор”, и что Протагор показался ему
прекраснее юного красавца Алквиада, ибо “почему бы, дорогой друг, тому, кто
мудрее, не казаться более прекрасным?” (Протагор, 309, с – d) [14, т. 1, с.
190]. – Итак, после личной встречи и беседы с Протагором Сократ характеризует
его как мудрейшего и прекраснейшего человека среди всех современников. Будем же
исходить из того, что “все предлагаемые Платоном характеристики историческим
лицам соответствуют действительности”! Мы категорически настаиваем, что в
диалоге “Протагор” не содержится ничего, что позволяло бы заподозрить Сократа в
неискренности и ироническом смысле приведенной выше оценки личности Прогагора,
сформулированной как итог личного с ним общения. Вот какой будет оценка наиболее
выдающегося софиста Древней Греции (вполне справедливая), если действительно
верить Платону!
Но, может быть, Сократ здесь просто издевается над Протагором? – Проанализируем
диалог подробно. Но сначала приведем любопытное место из комментария А. Ф.
Лосева к диалогу: “Особенность, которую невольно замечает и всякий читатель
“Протагора”, и всякий комментатор этого диалога, заключается в том, что,
несмотря на его ранний характер и еще достаточно наивную постановку философской
проблемы, он чрезвычайно труден для анализа и, несомненно, гораздо труднее тех
позднейших и прославленных диалогов Платона, которые трудны из-за самого
предмета, а не из-за своей структуры. С точки зрения структуры “Протагор”
представляет собой собрание частей, которые иной раз внешне никак между собой не
связаны, и для установления связи между которыми приходится очень многое
додумывать за Платона. Все это было причиной многочисленных толкований
“Протагора”, ни одно из которых не стало общепринятым; критический обзор этих
толкований мог бы явиться предметом обширного исследования” [23, с. 782].
К своему стыду, автор этих строк совершенно не разделяет трудностей
комментаторов данного диалога, – то ли в силу собственного дилетантизма, то ли,
наоборот, в силу того, что у многих философов – комментаторов Платона от
длительного парения в разреженных высотах запредельного резко снижается
способность к пониманию печатных текстов... Во всяком случае, мне структура и
содержание данного диалога представляются кристально ясными: это – захватывающее
и увлекательное описание реального словесного поединка между двумя выдающимися
софистами – Сократом и Протагором.
После небольшого обрамляющего вступления, где Сократ дает столь лестную оценку
Протагору, идет последовательное хронологическое описание событий. К Сократу
прибежал юноша Гиппократ с сообщением, что в город приехал знаменитый софист
Протагор, и что он хочет пойти к Протагору в ученики, чтобы стать мудрым. Сократ
пытается выспросить у юноши, “в чем же софист сам сведущ и ученика делает
сведущим?”, но выяснил лишь, что не в каком-либо конкретном ремесле или
искусстве; и чтобы разобраться в этом, они пошли в дом, где остановился
Протагор. Там же собрались и другие выдающиеся софисты: Продик, Гиппий, а также
многочисленные ученики всех троих. Любопытно, что Сократ еще отнюдь не
пользовался такой известностью, чтобы быть беспрепятственно допущенным в этот
дом – ему пришлось еще упрашивать привратника (“Опять софисты какие-то! Ему
некогда!”) – думается, у Гиппия или Продика таких проблем не возникло бы.
Что подвигло Сократа на диалог с Протагором? – То, что к нему решил перейти
юноша Гиппократ (“знаю его мужество и пылкость”), который раньше общался именно
с самим Сократом. Сначала Сократ пытался отговорить Гиппократа от общения с
Протагором: “Знаешь, какой опасности ты собираешься подвергнуть свою душу?..
Лишь вчера ввечеру, по твоим словам, услыхав о нем, ты уже сегодня идешь
спозаранку, не поразмыслив и не посоветовавшись о том, нужно ли вверять ему себя
или нет, и сразу готов потратить и собственные деньги и деньги друзей, как будто
ты уже дознался, что тебе нужно непременно сойтись с Протагором, которого, как
ты говоришь, ты и не знаешь и не разговаривал с ним никогда. Ты называешь его
софистом, а что такое софист, оказывается, совсем не ведаешь, хоть и собираешься
вверить себя ему” (313) [23, с. 422–423]. Затем Сократ предлагает вместе пойти
“и послушать этого человека”.
Собственно, разговор с Протагором как раз начинается именно с вопроса о том,
чему же он учит. Протагор объясняет, что искусству быть хорошим хозяином и
гражданином, – искусству управления (мы бы сказали: менеджменту). Сократ
заявляет, что такому искусству в принципе нельзя обучиться, – ибо добродетель,
которой владеешь, нельзя передать другим. Протагор в ответ в уже приводившемся в
I разделе тексте очень убедительно доказывает, что добродетели все же можно (и
нужно) научить. Протагор одерживает полную и убедительную победу. Это вынужден
признать и Сократ: “Нет для меня ничего дороже возможности услышать то, что я
услышал от Протагора. Прежде я считал, что хорошие люди становятся хорошими не
от человеческого попечения. А теперь я убедился в обратном”. (328 е) [23, с.
438].
Но Сократ еще рассчитывает выиграть этот поединок, применив тот же метод, что в
“Гиппии Большем”, где он, заставляя собеседника соглашаться со своими тезисами
по принципу “Да” или “Нет”, поочередно подводит его ко взаимно противоречащим
выводам. Так в “Гиппии Большем” он морочил собеседника с определением понятия
“прекрасное”. Здесь же он пытается сделать то же самое с определением понятия
“добродетель”. Но для этого необходимо заставить Протатора давать односложные
ответы “да” или “нет”. Это Сократ изо всех сил и пытается сделать. Так, он
сначала “хвалит”: “Протагор хоть и умеет, само собой, ясно говорить длинные и
прекрасные речи, однако умеет и кратко отвечать на вопросы, а задавая вопросы
сам, выжидать и выслушивать ответ; это дано лишь немногим” (329 в) [23, с.
438–439]. Затем, договорившись, что добродетель включает в себя разные
составляющие, например, справедливость и благочестие, он пытается заставить
Протагора признать, что справедливость и благочестие – это одно и то же. Но не
тут-то было: “Мне кажемся, Сократ, – сказал Протагор, – нельзя так просто
допустить, что справедливость совпадает с благочестием и благочестие – со
справедливостью; я думаю, здесь есть некоторое различие. Впрочем, это неважно.
Если тебе угодно, пусть будет у нас и справедливость благочестивою, и
благочестие справедливым” (331с) [23, с. 441].
Иными словами, Протагор не берет на себя ответственность за выводы, сделанные
Сократом. Сократ раздражен: “Ну уж нет, – сказал я, – мне вовсе нет нужды
разбираться в этих "если тебе угодно" или "если ты так думаешь". Давай просто
говорить: "я думаю и "ты думаешь". Я говорю в том смысле, что, если отбросить
всякое "если", можно лучше всего разобраться в нашем вопросе” (331 с – d) [Там
же].
Эго – очень интересный момент спора. Протагор – последовательный релятивист, его
точку зрения передают словами “каким тебе что представляется, таким то для тебя
и есть”. Он в принципе отвергает абсолютный характер каких угодно истин. Сократ
вообще-то тоже релятивист (мы на этом уже останавливались), но сейчас он хочет
запутать собеседника, отсюда и призыв к Протагору “если отбросить всякое "если",
можно лучше всею разобраться в нашем вопросе”. На это Протагор отвечает по
существу: он объясняет Сократу, почему лично он, Протагор, не может “отбросить
всякое "если"”. Следующий далее текст Протагора содержит очень важные положения
общефилософского характера, и вывод по сути спора он делает следующий: “Однако,
– сказал Протагор, – справедливость в чем-то подобна благочестию. Ведь все
подобно всему в каком-нибудь отношении. Даже белое в чем-то подобно черному,
твердое – мягкому и так все остальные вещи... Так что таким способом и на этих
примерах ты мог бы доказать если бы захотел, что все подобно одно другому” (331
d – е) [23, с. 441–442].
Напомним, что Сократ пытался заставить Протагора согласиться со своими словами
так: “Да и за тебя, если ты мне позволишь, я ответил бы точно так же (Как за
себя. – И. Р.) – что справедливость и благочестие либо одно и то же, либо они
весьма подобны друг другу: справедливость как ничто другое бывает (Выделено
мной. – И. Р.) подобна благочестию, а благочестие – справедливости” (331 в) [Там
же]. Как видим, Протагор возразил Сократу четко и по существу.
Но Протагор легко предугадывает и следующий возможный тактический ход Сократа –
заставить теперь его признать, что справедливость не подобна благочестию.
Поэтому он резюмирует свой ответ так: “Мы не вправе называть вещи подобными,
если имеется лишь частичное подобие, или называть их неподобными, если есть
только частичное несходство, пусть даже сходство их будет очень незначительным”
(331 е).
В общем, с этой стороны к Протагору не подъедешь. Но Сократ все же пытается: “Я
удивился и сказал Протагору: – Разве, по-твоему, справедливость и благочестие
находятся в таком отношении друг к другу, что у них имеется лишь незначительное
сходство? – Не совсем так, – ответил Протагор, – однако и не так, как ты,
видимо, думаешь”. Сократу остается лишь сделать “хорошую мину при плохой игре”,
приписав собеседнику собственные затруднения, и сменить тему спора. “Ладно. –
сказал я, – раз ты в этом, как мне кажется, затрудняешься, оставим это и
рассмотрим другое твое высказывание” (332 а) [23, с. 442].
Далее в несколько утомительной части диалога Сократ без каких-либо затруднений
заставляет Протагора “противоречить” себе: “Необходимо, чтобы одному было
противоположно только одно, и не больше, а вот оказывается, что одному только
безрассудству противоположны и мудрость и рассудительность. Так ли, Протагор,
или нет? – Протагор согласился, хотя и очень неохотно”, – И Сократ сам снимает
это мнимое противоречие: “Так не получится ли. что рассудительность и мудрость –
одно и то же?” (333 а – в) [23, с. 444]. – И тут только замечает, что,
собственно, ничего не доказал: если считать рассудительность понятием,
противоположным безрассудству, то рассудительность и мудрость действительно одно
и то же (мы бы сказали, что в этом значении эти слова – полные синонимы). А
значит, ни на каком противоречии он Протагора не поймал.
И Сократ вновь меняет тему разговора: “Но не будем унывать, Протагор, а давай
разберемся и в остальном (Красивый переход – И. Р.). Ведь ты не думаешь, что
человек, творящий неправду, поступая так, поступает согласно рассудку?” [Там
же].
Сначала эта четвертая атака Сократа развивается вроде бы намного более успешно.
Но, чтобы понять смысл этой атаки (и еще раз убедиться в том, что диалог
“Протагор” – это реконструкция реального словесного поединка между двумя
софистами), восстановим еще раз обстоятельства (контекст) данного разговора.
Юноша Гиппократ, который раньше общался с Сократом, теперь хочет общаться с
Протагором. Сократ его отговаривает, а затем решается идти вместе с ним и
вызвать Протагора на публичный словесный поединок – в присутствии юноши
Гиппократа, а также знаменитых софистов Гиппия и Продика вместе с их
почитателями. Это – именно открытый вызов со стороны Сократа: именно разговор
Протагора с ним (а не с самим юношей Гиппократом) должен доказать этому юноше
пользу от общения с Протагором: “По-моему, он (юноша Гиппократ – И. Р.)
стремится стать человеком выдающимся в нашем городе, а это, как он полагает,
всего скорее осуществится, если он сблизится с тобою. Вот ты и решай: надо ли,
по-твоему, разговаривать с нами об этом наедине или при других”. (316 с).
Протагор охотно принимает вызов: “Мне гораздо приятнее, чтобы вы, если чего
хотите, говорили об этом перед всеми присутствующими (“вы” – это фигура речи: за
все время общения с Протагором юноша Гиппократ не произносит ни звука. – И. Р.).
– Сократ продолжает: – А я подметил, что он хочет показать себя и Продику, и
Гиппию и порисоваться перед ними, – дескать, мы пришли к нему как поклонники, и
говорю ему: – А что, не позвать ли нам Продика и Гиппия и тех, кто с ними, чтобы
они слышали нас? – Конечно, сказал Протагор. – Хотите, сказал Каллий (богач,
хозяин дома, – И. Р.), – устроим общее обсуждение (правильнее: диспут – И. Р.),
чтобы вы могли беседовать сидя? – Это всем показалось дельным” (317 с – d) [23,
с. 426–427].
Причем цель своего участия в этом диспуте Сократ формулирует ранее Гиппократу
вполне четко: “Только бы, друг мой, не надул нас софист, выхваляя то, что
продает, как те купцы или разносчики, что торгуют телесною пищей... Так же и те,
что развозят знания по городам и продают их оптом и в розницу – всем желающим;
но может быть, друг мой, из них некоторые и не знают толком, хорошо ли то, что
они продают, или плохо для души; и точно так же не знают покупающие у них, разве
лишь случится кто-нибудь сведущий во врачевании души (Сократ явно имеет в виду
себя. – И. Р.). Так вот, если ты знаешь, что здесь полезно, а что – нет, тогда
тебе не опасно приобретать знания и у Протагора, и у кого бы то ни было другого;
если же нет, то смотри, друг мой, как бы не проиграть самого для тебя
дорогого... Поневоле придется, уплатив цену, принять знания в собственную душу
и, научившись чему-нибудь, уйти либо с ущербом для себя, либо с пользой. Это мы
и рассмотрим” (313–314) [23, с. 423]. Свою задачу Сократ видит в том, чтобы
доказать юноше Гиппократу (и заодно всем присутствующим), что общение с софистом
Протагором не пойдет на пользу его душе.
Пока у Сократа ничего не получалось: Протагор вполне убедительно пояснил, что он
обучает добродетели, доказал, что добродетели можно научиться и четко объяснил,
какой именно смысл он вкладывает в это понятие. Сократу не удались поймать его
на каких-либо противоречиях. Но он придумывает способ обвинить Протагора в
аморальности: “Полагаешь ли ты, что некоторые, хоть и творят неправду, все же не
лишены здравого смысла? – Пусть будет так. – А обладать здравым смыслом –
значит, по-вашему, хорошо соображать? – Протагор подтвердил. – А хорошо
соображать – это значит отдавать себе отчет в том, что творишь неправду? – Пусть
будет так. – Бывает ли это в том случае, когда дела у творящих неправду идут
хорошо или когда дурно? – Когда хорошо. – Считаешь ли ты, что существует благо?
– Считаю. – А не то ли есть благо, что полезно людям?” (333 d – е) [23, с. 445].
– Далее для Протагора четко просматривается “мат в три хода”: некоторые люди
сознательно творят неправду, потому что благодаря этому у них хорошо идут дела,
– значит, для многих людей полезно творить неправду, то есть неправда для них
благо. Так вот какой добродетели ты учишь!” – сказал бы Сократ. Протагор понял,
куда он клонит, с самого начала этого нового поворота беседы. Перед приведенной
выше серией вопросов, по словам Сократа, “Протагор сперва стал было ломаться
перед нами, ссылаясь на то, что вопрос труден, однако потом согласился
отвечать”. (333 d). Теперь же “мне показались, что Протагор уже раздражен,
взволнован и изготовился к ответам словно к бою” (333 е) [Там же].
И Протагор блестяще выигрывает этот бой: “Клянусь Зевсом, я лично называю благо
благом, даже если оно и не полезно людям... Я знаю много таких вещей – и
кушаний, и напитков, и снадобий, и еще тысячу предметов, из которых одни
бесполезны людям, другие полезны. А кое-что из того, что людям ни полезно, ни
вредно, полезно лошадям, другое полезно только быкам, третье – собакам,
четвертое – ни тем, ни другим, зато полезно деревьям. Да и там одна и та же вещь
для корней хороша, а для ветвей плоха, как, например, навоз... Благо до такой
степени разнообразно и многовидно, что и тут одна и та же вещь (например, мыло.
– И. Р.) при наружном употреблении есть благо для человека, а при внутреннем –
величайшее зло”. (334 а – с) [23, с. 445–446].
– Из того, что некоторые люди считают для себя благом творить неправду, еще
никак не следует, что Протагор с ними согласен и тем более сам учит чему-то
подобному; да и вообще, давайте разбираться в каждом конкретном случае, что для
кого есть добро или неправда. – Вот какие выводы следуют из ответа Протагора.
Сократ опять не смог его как-либо задеть.
Отметим также, что Протагор каждый раз парировал удары Сократа не с помощью
каких-нибудь “софистических уверток”, а приводя принципиальные положения своей
собственной философской концепции. На все каверзные вопросы Сократа он отвечает
по существу: идет ли речь о добродетели или о том, что считать благом.
После приведенного выше ответа Сократу остается только согласиться с Протагором.
Ведь он сам думает так же, на что уже указывалось выше: “Так и навозная корзина
– прекрасный предмет? – спросил Аристип. – Да, клянусь Зевсом, – отвечал Сократ,
– и золотой щит – предмет безобразный, если для своего назначения первая сделана
прекрасно, а второй – дурно. – Ты хочешь сказать, что одни и те же предметы
бывают прекрасны и безобразны? – спросил Аристип. – Да, клянусь Зевсом, отвечал
Сократ, – равно как и хороши и дурны: часто то, что хорошо от голода, бывает
дурно от лихорадки, и что хорошо от лихорадки, дурно от голода” и т. д. [16, с.
117]. – Приехали. Сократ пытался заставить Протагора соглашаться со своими
тезисами и тем самым впасть в противоречия. Теперь ему остается лишь снова
самому согласиться с доводами Протагора.
Дальнейший ход этого словесного поединка в изложении Сократа стоит процитировать
дословно: “Когда Протагор это произнес, присутствующие зашумели: как хорошо он
говорит! А я сказал: Протагор! Я, на беду, человек забывчивый и, когда со мною
говорят пространно, забываю, о чем речь. Вот случись мне быть тугим на ухо, ты
бы счел нужным, собираясь со мной разговаривать, громче произносить слова, чем
когда говоришь с другими, – так и теперь, имея дело с человеком забывчивым, ты
расчленяй для меня ответы и делай их покороче, чтобы я мог за тобой следить.
– Но как же прикажешь мне отвечать тебе кратко? Короче, чем нужно?
– Никоим образом, – сказал я .
– Значит, так, как нужно?
– Да.
– А насколько кратко я буду тебе отвечать: насколько мне кажется нужным или
насколько тебе?
– ...Если хочешь со мною беседовать, применяй немногословие.
– Сократ! – сказал Протагор, – Я уже со многими людьми состязался в речах
(Выделено мной. – И. Р. – Это прямое свидетельство того, что речь шла именно о
прямом словесном поединке между Сократом и Протагором), но если бы я поступал
так, как ты требуешь, и беседовал так, как мне прикажет противник, я никого не
превзошел бы столь явно, и имени Протагора не было бы меж эллинами” (334–335)
[23, с. 446].
Спрашивается: ну и кто же в этом отрывке выглядит, пардон, “софистом” (в
традиционном понимании)? Далее Сократ решает обидеться и порывается уйти (“ты не
хочешь (уступить), а у меня есть кое-какие дела, и я не могу оставаться, пока ты
растягиваешь свои длинные речи”), но дает себя уговорить остаться на следующих
условиях: “Пусть Протагор спрашивает, а я буду отвечать и вместе с тем попытаюсь
ему показать, как, по моему мнению, это следует делать. (Выделено мной. – И. Р.)
Когда же я отвечу на все вопросы, которые ему угодно будет задать, пусть он
обещает мне отвечать подобным же образом. Если же он не расположен будет
отвечать именно на заданный ему вопрос, тогда и я, и вы будем сообща его просить
(как вы просили меня) не портить беседы” (338 d – е) [23, с. 450].
Итак, Сократ обещал показать Протагору, как следует кратко отвечать именно на
заданный вопрос. Он предлагает Протагору сыграть на его, Сократа, поле и по его
правилам, недаром Алквиад, один из присутствующих (и, как мы знаем, друг
Сократа) перед этим заметил: “Сократ ведь признается, что не умеет вести длинные
речи и уступает в этом Протагору. Что же касается ведения беседы и умения
задавать вопросы и отвечать на них, то я бы удивился, если бы он в этом хоть
кому-нибудь уступил. Если бы и Протагор признал, что он слабее Сократа в умении
вести беседу (т. е. согласился бы на “ничью”. – И. Р.), Сократу этого было бы
довольно. Но раз Протагор этого не признает, пусть он беседует” (336 b – d) [23,
с. 448].
Протагор соглашается на все условия Сократа. Приведя отрывок из стиха поэта
Симонида, где тот в последних строках явно опровергает то, что говорил в начале,
Протагор спрашивает Сократа: “Замечаешь, что тот же самый поэт говорит и это, и
то, что раньше? – Знаю. – Как тебе кажется, это и то – в согласии между собой? –
Мне-то кажется именно так, – отвечал я; но, признаюсь, побаивался в то же время,
не скажет ли Протагор еще что-нибудь. – Ну, а по-твоему, это не так? – Как может
казаться согласным с самим собою тот, кто высказал оба эти суждения, тот, кто
сперва сам признал, что трудно человеку стать поистине хорошим, а немного спустя
в том же стихотворении забывает это и порицает Питтака, утверждающего так же,
как он, что человеку трудно быть хорошим. Симонид отказывается принять
утверждение Питтака, который говорит то же самое, что и он. Раз он порицает
того, кто говорит одно с ним, ясно, что он и себя самого порицает, так что либо
первое, либо второе его утверждение неверно” (339 с – d) [23, с. 451].
– Протагор, используя именно “фирменный” метод ведения беседы Сократа, легко,
буквально несколькими короткими вопросами, причем на изначально заданную тему
беседы – о добродетели – посадил Сократа в глубокую лужу: “Парень, ты хотел
вопросами поймать меня на противоречии? – Смотри, как это делается!” Причем
дополнительный иронический оттенок этой ситуации несомненно придает то, что при
этом использована цитата Симонида – признанного классика для всех
присутствующих: “Смотри, даже великий Симонид иногда противоречит сам себе, но
от этого не перестает быть великим Симонидом, – ты этого противоречия даже не
заметил. Так что все эти игры в формально-логические противоречия – вещь вообще
несерьезная”.
Ну, и какую же достойную отповедь на это дает Сократ? Напомним, что он обещал
показать Протагору, как надо кратко и по существу отвечать на заданные вопросы.
Так предоставим же ему опять слово: “Эти слова Протагора вызвали у многих
слушателей громкую похвалу. А у меня сперва, когда он это произнес, а прочие
зашумели, закружилась голова и потемнело в глазах, точно удалил меня здоровенный
кулачный боец; потом я – по правде говоря, чтобы выиграть время (Выделено мной.
– И. Р.) и обдумать, что, собственно, утверждает поэт, – обращаюсь к Продику и
взываю к нему: – Продик! Ведь Симонид – твой земляк, ты обязан помогать ему. Я,
кажется, призываю тебя так, как, по словам Гомера, Скамандр, теснимый Ахиллом,
призывал Симоэнта, говоря: “Брат мой, воздвигнися! Мужа сего совокупно с тобою
мы мощь обуздаем” (339– 340) [23, с. 451–452].
– И далее Сократ говорит, говорит и говорит: на семь страниц современного
книжного текста. По этому поводу А. Ф. Лосев в своем комментарии к диалогу
отмечает: “Сократ в диалоге ссорится с Протагором, выступая в защиту кратких
вопросов и ответов и против длинных речей, а сам произносит еще более длинные
речи, чем Протагор, причем довольно комически хвалит немногословие спартанцев в
чрезвычайно многословной, растянутой и для всей беседы совершенно ненужной речи
(342 в – 343 в)” [23, с. 786]. Но его никто не перебивает и не останавливает.
Далее Сократ, что называется, выкручивается, акцентируя внимание на том, что
“быть” и “стать” – не одно и то же: “быть человеку хорошим, т. е. постоянно
хорошим, невозможно, стать же хорошим можно” (345 с) [23, с.457]. Впрочем, в
“Примечаниях” того же А. Ф. Лосева к более раннему изданию диалога на это
замечено: “Слова Сократа о том, что “быть” (emmenai) и “стать” (genesthai) – не
одно и то же, свидетельствуют о его философском подходе к языку, так как разница
в употреблении “быть” и “стать” в греческом бытовом языке уже исчезала, а в
поздней античности стерлась совсем” [14, т. 1, с. 551], – что в контексте звучит
вполне иронично.
Затем Сократ делает следующее интересное заявление: “Мне кажется, разговоры о
поэзии всего более похожи на пирушки невзыскательных людей с улицы. Они ведь не
способны но своей необразованности и общаться за вином друг с другом своими
силами, с помощью собственного голоса и своей собственной речи” (347с) [23, с.
459–460], – и снова предлагает Протагору ответить на его вопросы. Учитывая
собравшуюся аудиторию, это заявление звучит откровенным хамством. В связи с этим
примером поведения Сократа во время дискуссии в несколько ином свете видится
замечание о Сократе Диогена Лаэртского (II, 21): “Он стал рассуждать о
нравственной философии по рынкам и мастерским, исследуя, по его словам, “Что у
тебя и худого и доброго в доме случилось”. Так как в спорах он был сильнее, то
нередко его колотили и таскали за волосы, а еще того чаще осмеивали и поносили;
но он принимал все это не противясь” [15, с. 99].
Однако Протагор, не возражая на, скажем так, не совсем корректные замечания
Сократа, спокойно соглашается ему отвечать. Далее Сократ формально отыгрывается,
доказав Протагору, что “невозможно быть мужественным, будучи при этом очень
невежественным”, и выдвинув при этом не менее спорный довод, что “понимание
того, что страшно и что не страшно, и есть мужество”, а значит мужественный
человек на самом деле идет-де “на то, что прекраснее, лучше и приятнее” (360)
[23, с. 473–475]. Но все это – не более, чем то, что в футболе называют “гол
престижа”.
Далее Сократ подводит итог беседы, пытаясь доказать, что имела место “боевая
ничья”: дескать, оба противника в ходе беседы сменили свои мнения на
противоположные. Сначала он обращается к самому себе. “Ты, утверждавший прежде,
что добродетели нельзя научиться, теперь вопреки себе усердствуешь, пытаясь
доказать, что все есть знание: и справедливость, и рассудительность, и мужество.
Но таким путем легче всего обнаружится, что добродетели можно научиться”. – И
это верно... – “С другой стороны, Протагор, тогда полагавший, что ей можно
обучиться, теперь, видимо, настаивает на противоположном: она, по его мнению,
оказывается чем угодно, только не знанием а следовательно, менее всего поддается
изучению” (361 а – с) [23, с. 475]. – А вот это уже – явная ложь: Протагор нигде
ничего подобного не утверждал. В общем же Сократ пытается доказать, что
“победила дружба”.
Все это, вежливо говоря, неубедительно: однозначная победа Протагора в этом
диалоге с Сократом очевидна. Вспомним, что весь сыр-бор разгорелся из-за юноши
Гиппократа: стоит ли тому учиться у Протагора, либо это, как утверждал Сократ,
может пойти ему во вред. Сократ так и не говорит, остался ли юноша Гиппократ с
ним или перешел к Протагору, нетрудно понять, почему: сам Сократ изъявляет
желание и далее общаться с Протагором.
Ну, а Протагор подводит итоги беседы с вполне доброжелательной
снисходительностью: “Я одобряю. Сократ, и твое рвение, и ход твоих рассуждений.
Да и я, думается мне, не такой уж дурной человек, а зависти у меня меньше, чем у
кого бы то ни было. Я многим говорил о тебе, что из тех, с кем я встречаюсь, я
всего более восхищаюсь тобой, особенно между твоими сверстниками (выделено мной.
– И. Р.). Я даже утверждаю, что не удивился бы. если бы и ты стал (когда-нибудь.
– И. Р.) одним из людей, прославленных мудростью (прославленных софистов. – И.
Р.)” (361 d – с) [23, с. 476].
Итак, в диалоге “Протагор” Платон показал, как Протагор блестяще разгромил
Сократа в словесном состязании, за что Сократ имел все основания быть
восхищенным его мастерством и назвать его мудрейшим и прекраснейшим человеком
“из ныне живущих”, – давайте же действительно верить Платону!
Вернуться к оглавлению
Рассоха И.Н. Апология софистов. Релятивизм как онтологическая система.
Харьков. 2007.
Книга для публикации в ХРОНОСе предоставлена автором.
Здесь читайте:
Философы, любители мудрости
(биографический указатель).
Русская
национальная философия в трудах ее создателей
(сборник произведений).
"Философская культура" №1.
"Философская культура" №2.
"Философская культура" №3.
|
