|
|
Игорь Рассоха
Апология софистов
Релятивизм как онтологическая система
Раздел V.
ФИЛОСОФИЯ СОФИСТОВ КАК ЗАВЕЩАНИЕ ГРЯДУЩЕМУ
5. 2. ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ПРОТАГОРА
Итак, в построении своей онтологической системы Протагор опирался на своих
непосредственных предшественников – Зенона из Элеи и особенно Анаксагора. Эта
система достаточно подробно изложена в дошедших до нас книгах Платона и Секста
Эмпирика:
«Протагор говорит, что материя текуча, и при течении ее на месте утрат ее
возникают постоянно прибавления, и восприятия перемешиваются и меняются, смотря
по возрасту и остальному устройству тел. Он говорит и то, что основные сущности
всех явлений находятся в материи, так что материей, поскольку это зависит от
нее, может быть все то, что является всем, люди же в разное время воспринимают
разное, смотря по разнице их настроений: тот, кто живет по природе, воспринимает
из материи то, что может являться живущему по природе, живущий же
противоестественно – то, что может являться живущим противоестественно. Так же и
применительно к возрастам, и в отношении сна или бодрствования, и (относительно)
каждого вида настроений надо сказать то же самое. Таким образом, по его учению,
критерием сущего является человек, ибо все, что кажется людям, (то) и
существует; то же, чего не кажется никому из людей, и не существует.
…Протагор хочет, чтобы человек был мерилом всех вещей, а именно: для
существующих – мерилом бытия, для несуществующих – (мерилом) небытия; при этом
“мерилом” он называет критерий, а “вещами” – дела; в силу этого он утверждает,
что человек – мерило всех дел: для существующего – бытия, для несуществующего –
небытия. И поэтому он устанавливает только то, что кажется каждому, и таким
образом вводит троп (принцип. – И. Р.) относительности» (Секст Эмпирик. Три
книги Пирроновых положений. Кн. 1, 216–219) [101, т. 2, с. 252–253].
«(Протагор утверждает), будто ничто само по себе не есть одно, ибо тут не
скажешь ни что оно есть, ни каково оно; ведь если ты назовешь это большим, оно
может оказаться и малым, если назовешь тяжелым – легким и так далее, поскольку
ничто одно не существует как что-то или как какое-то, но из порыва, движения и
смешения одного с другим возникают все те вещи, про которые мы говорим, что они
существуют, хотя и говорим неверно, ибо ничто никогда не есть, но всегда
становится. И в этом по очереди сходились все мудрецы, кроме Парменида: и
Протагор, и Гераклит, и Эмпедокл, а из поэтов – величайшие в каждом роде поэзии:
в комедии – Эпихарм, в трагедии – Гомер… Это достаточно подтверждают и такие вот
признаки: впечатление существования и становления производится движением,
напротив, покой делает все несуществующим и мертвым. Ведь тепло и огонь, который
порождает и упорядочивает все прочее, сам возникает из порыва и трения. Так же и
всякое движение вообще… И живые существа тоже рождаются из движения… А разве не
расстраивают состояние нашего тела покой и бездействие, тогда как упражнение и
движение – укрепляют? Разве душа не укрепляется и не улучшается, обогащаясь
науками во время прилежного обучения, поскольку оно есть движение, тогда как от
покоя, то есть от беспечности и нерадивости, и новому не обучается, да и
выученное забывает?
…Или ты будешь настаивать, что каким тебе кажется каждый цвет, таков же он и для
собаки, и для любого другого живого существа? А другому человеку что бы то ни
было разве представляется таким же, как и тебе? Будешь ли ты на этом настаивать
или скорее признаешь, что и для тебя самого это не будет всегда одним и тем же,
поскольку сам ты не всегда чувствуешь себя одинаково?
…(Ничто) не может существовать само по себе, о чем в свое время мы уже говорили,
но все разнообразие вещей возникает от взаимного общения и движения, причем
невозможно твердо разграничить, что здесь действующее, а что страдающее. Ибо нет
действующего, пока оно не встретится со страдающим, как нет и страдающего, пока
оно не встретится с действующим. При этом, сойдясь с одним, что-то оказывается
действующим, а сойдясь с другим – страдающим. Так что из всего ничто не есть
само по себе, но все всегда возникает в связи с чем-то.
…В согласии с природой вещей должно обозначать их в становлении, созидании,
гибели и изменчивости. Поэтому, если бы кто-то вздумал остановить что-либо с
помощью слова (явный намек на Парменида. – И. Р.), он тотчас был бы изобличен.
Так нужно рассматривать и каждую часть, и собрание многих частей, каковое, как
они полагают, представляют собой человек и камень, каждое живое существо и
каждый вид (Этот отрывок можно считать потрясающим предвидением системного
подхода. – И. Р.).
…Нам остается, если мы существуем или становимся, существовать и становиться
друг для друга, коль скоро какая-то необходимость связывает наше существование,
но не связывает его ни с кем-то другим, ни с нами самими. Поэтому-то нам и
остается быть связанными друг с другом, так что если кто скажет “нечто есть”, то
он должен добавить, для чего “есть”, от чего “есть” и в отношении к чему “есть”,
и то же самое, если он говорит “становится”. Само же по себе что-то существующее
или становящееся ни сам он не должен называть, ни другому позволять это делать»
(Платон. Теэтет, 152–154, 157, 160) [14, т. 2, с. 239–250].
Однако мы не поймем онтологические взгляды Протагора, если не примем во внимание
важнейшее свидетельство Сенеки (DK 74. А. 20): “Протагор утверждает, что о
всякой вещи можно говорить за и против, равно как и о самом (этом положении),
можно ли спорить о всякой вещи за и против”. Аристотель в “Метафизике” (1007)
пытается спорить именно с этим положением Протагора: “Если истинны одновременно
противоположные высказывания об одном и том же, то очевидно, что все будет одно.
Ибо одно и то же будет и трирема (корабль), и стена, и человек, если
относительно всего что угодно можно либо утверждать, либо отрицать, как (это
представляется необходимым) для принимающих учение Протагора. Ибо если
кому-нибудь кажется, что человек не трирема, то ясно, что он не трирема. Если же
противоположное высказывание (тоже) истинно, то человек (в то же время) есть и
трирема” [9, с. 11].
Ясно, что это высказывание Аристотеля свидетельствует о непонимании им сути
философии Протагора. Человек может быть в каком-то отношении и кораблем и
стеной. Например, футболисты во время штрафного удара выстраиваются в “стенку”;
или же женщина говорит о своем избраннике “за ним как за каменной стеной”; или
же телохранители образуют живую стену – вообще без кавычек. И в этом отношении
человек действительно, т. е. по своей природе будет стеною. Например, от такой
стены будет отскакивать мяч. Но в других отношениях (потенциально гораздо более
многообразных) человек по своей природе будет именно человеком. И эти отношения
относительно более устойчивы, чем, например, отношения, в которых человек –
стена. А значит, для нас о любой сущности возможно относительно устойчивое и
непротиворечивое знание, исходящее из наиболее вероятных отношений ее с нами и с
другими сущностями. Таким относительно устойчивым и повторяющимся в нашем
восприятии сущностям мы даем имена. Это и значит, что обо всякой вещи не
обязательно “говорить за и против”.
Как видим, учение Протагора никоим образом не ведет к агностицизму. Каждая вещь
находится в процессе непрерывного изменения: “В согласии с природой вещей должно
обозначать их в становлении, созидании, гибели и изменчивости”. “Протагор
говорит, что материя текуча”, но и эта текучесть не абсолютна. Принцип
относительности сущего Протагор распространяет и на сам принцип относительности.
Не меньшее значение имеет основной онтологический принцип Протагора: “Ничто не
может существовать само по себе, но все разнообразие вещей возникает от
взаимного общения и движения”. “Из всего ничто не есть само по себе, но все
всегда возникает в связи с чем-то”. Иначе говоря, предметы существуют друг для
друга, если они взаимодействуют друг с другом, “причем невозможно твердо
разграничить, что здесь действующее, а что страдающее”. Это значит, что сущность
любого предмета определяется его отношениями с другими предметами. Для нас
сущность любого предмета в конечном смысле определяется через его взаимодействие
с нами же (в том числе и опосредованное, через взаимодействие с другими
предметами: например, мы через телескоп видим далекие галактики). А наша
собственная личная природа определяется через совокупность наших связей с
другими предметами. Причем многие из этих связей мы не можем произвольно менять
(и потому, скажем, не можем летать как птицы). Вообще о таких связях Протагор
мог бы сказать, что они существуют объективно, т. е. независимо от нашей воли.
Потенциально мир вокруг нас какой угодно (“ничье мнение не бывает ложным”) но
реальный мир-для-нас всегда весьма жестко определен нашей собственной природой,
т. е. совокупностью таких наших устойчивых связей с иными сущностями, которые мы
не хотим или не можем изменить.
Некоторые такие связи нам полезны, другие же вредны и даже смертельны: “Тот, кто
живет по природе, воспринимает из материи то, что может являться живущему по
природе, живущий же противоестественно – то, что может являться живущим
противоестественно”. Чтобы изменить свой собственный мир (как внутренний, так и
внешний), человек должен изменить свое отношение к этому миру: прервать свою
связь с тем, что для него плохо, и установить связь с тем, что хорошо. “Я
сравниваю мудрецов с врачами, там где дело касается тела, и с земледельцами –
там, где растений. Ибо я полагаю, что и эти последние создают для растений
(излечивая их), когда какое-то из них заболевает, вместо дурных ощущений
хорошие, здоровые и вместе с тем истинные, а мудрые и хорошие ораторы делают
так, чтобы не дурное, а достойное представлялось гражданам справедливым: ведь
что каждому городу представляется справедливым и прекрасным, то для него (таким)
и есть, пока он так считает. Однако мудрец вместо каждой дурной вещи заставляет
достойную и быть, и казаться городам справедливой. На том же самом основании и
софист, способный так же воспитать своих учеников, мудр и заслуживает от них
самой высокой платы. Итак, одни бывают мудрее других и в то же самое время ничье
мнение не бывает ложным, и хочешь ты того или нет, тебе придется допустить, что
ты (сам) мера (истины)” (Платон. Теэтет, 167 b–d: [14, т. 2, с. 259]).
У Протагора (как и у других философов) материя – это неоформленное потенциальное
бытие с потенциально бесконечным многообразием свойств. Но в отличие от других
он считал, что реализуется из этих бесконечной потенции лишь то, что
соответствует нашей собственной природе: “Основные сущности всех явлений
находятся в материи, так что материей, поскольку это зависит от нее, может быть
все то, что является всем”. А поскольку все люди очень схожи между собой, то и
можно сказать, что все мы живем в едином мире с общими (для всех людей)
законами. Поскольку же все люди так или иначе общаются друг с другом, то в
принципе все, что существует хотя бы для кого-то из людей, опосредованно
существует для всех: “Все, что кажется людям, (то) и существует; то же, чего не
кажется никому из людей, и не существует”. По словам Аристотеля (Метафизика,
1047), “и холодное, и теплое, и сладкое и вообще все чувственно воспринимаемое
будет ничем, когда они не ощущаются. Таким образом придется применить к ним
учение Протагора. Но так же ничто не будет иметь и ощущения, если оно не ощущает
и не действует” [(DK 74 А. 17): 9, с. 11]. Можно сказать, что у релятивистов
бытие – это отношение нашего “Я” с миром, причем мир-для-нас будет таким, каковы
мы сами.
В “Теэтете” Протагор говорит: “И я вовсе не отрицаю мудрость или мудрого мужа.
Просто мудрецом я называю того, кто кажущееся кому-то и существующее для кого-то
зло так преобразует, чтобы оно казалось и было для того добром. И не выискивай
ошибки в моих суждениях, а постарайся яснее постигнуть смысл моих речей. А
сделай это так: вспомни, как раньше вы рассуждали, что больному еда кажется и
бывает для него горькой, а здоровому кажется и для него есть прямо
противоположное. И ни одного из них не следует делать более мудрым, ибо это
невозможно. И осуждать их нельзя, что-де больной – неуч, раз он утверждает
такое, а здоровый – мудр, раз утверждает обратное. Просто надо изменить худшее
состояние на лучшее, ибо одно из них – лучше. То же касается и воспитания: из
худшего состояния надо приводить человека в лучшее. Но врач производит эти
изменения с помощью лекарств, а софист – с помощью рассуждений” [14, т. 2, с.
258–259].
Из этого следует, что познать мир значит “всего лишь” познать себя. И для того,
чтобы изменить мир, надо всего лишь изменить себя: ведь изменить себя значит
изменить свое место в своем мире. А помочь другому человеку значит помочь ему
изменить его место в его мире. Ведь все люди связаны между собой! – Значит, наши
вселенные в огромной степени пересекаются (как пересекаются математические
множества). Но далеко не в той мере, в какой иногда хотелось бы…
Здесь хотелось бы поделиться с внимательным читателем тем чувством, которое
непрерывно преследует меня при написании этой книги. Это – чувство глубинной
печали. Печаль связана даже не с опасением – с уверенностью в том, что очень
многие читатели эту книгу не поймут. Скажем так: поймут совсем не так, как ее
понимает сам автор, поскольку эти читатели живут в очень других вселенных. И в
этих их вселенных какие-то важные куски данного текста будут этим читателям
вообще не видны: возможно, им в этом месте будут видеться пустые страницы, или
эти страницы в их вселенных будут вообще отсутствовать, или (еще хуже) на их
месте будут страницы с совсем другим текстом… Потом их отзывы на эту книгу
попадут в мою Вселенную, и я буду удивляться: как можно было написать такой
бред? – Ведь в книге же вот об этом и вот о том все четко написано! Лишь затем я
вспомню, что имею дело с обитателями иных вселенных, расслаблюсь и пожалею их:
насколько моя Вселенная лучше. Затем еще раз вспомню, что это именно для меня
моя Вселенная лучше. И останется лишь та же глубинная грусть: насколько
невозможно далеки от меня многие из людей, даже когда мы ходим по улицам одного
и того же города…
Подобная уверенность у меня возникла, в частности, в связи с тем, насколько не
понимают сути онтологической системы Протагора многие вроде бы профессиональные
философы, и насколько они не знают первоисточников.
Процитируем еще раз “Теэтет”: «Прочее сказанное им (Протагором) очень нравится
мне, как например, что кажется каждому, то и есть. Но началу его речи я
удивился: почему в начале своей “Истины” он не сказал, что мера всех вещей есть
свинья, или кинокефал (обезьяна павиан – И. Р.) или какое-нибудь другое, еще
более странное из обладающих ощущением существ? Тогда бы начало его речи
прозвучало для нас великолепно и весьма презрительно, поскольку оно показывало
бы, что, между тем, как мы чтим его за мудрость, словно бога, он на самом деле
оказывается по мудрости нисколько не лучше головастика, не говоря уж о ком-либо
из людей» [112, с. 122]. Профессиональный философ из Московского университета
Доброхотов А. Л. в своей книге “Учение досократиков о бытии” приводит слова
Сократа о свинье и “кинокефале” и далее пишет: «Действительно, если истинно
всякое явление, то почему мерой должен быть человек, а не головастик? А если
мера – все-таки человек, то что такое человек как мера вещей, что позволяет ему
судить о явлениях?.. Ведь “человек” не есть нечто само собой разумеющееся, и
тезис Протагора влечет за собой вопрос: “что такое человек?”, ответить на
который с позиций Протагора весьма не просто» [113, с. 67].
Но ведь Протагор исчерпывающе отвечает Сократу в этом самом диалоге! Там далее (Теэтет,
166с–167а) выступает тень самого Протагора: «Любезнейший, честно выступи против
моих рассуждений и, если можешь, уличи меня в том, что не особые у нас возникают
ощущения; или если они особые, то из этого вовсе не следует, что кажущееся
кому-то возникает только для него одного, а если нужно сказать о чем-то “есть”,
то это должно “быть” только для того, кому это кажется. Поминая же свинью и
павиана, ты не только сам поступаешь по-свински, но и слушателей склоняешь так
же вести себя по отношению к моим сочинениям, а это не делает тебе чести. Я же
утверждаю, что истина такова, как у меня написано: мера существующего или
несуществующего есть каждый из нас (выделено мною. – И. Р.). И здесь-то тысячу
раз отличается один от другого, потому что для одного существует и ему кажется
одно, а для другого – другое… И я далек от того, любезный Сократ, чтобы
сравнивать мудрецов с лягушками. Напротив, я сравниваю их с врачами, там где
дело касается тела, и с земледельцами – там, где растений. Ибо я полагаю, что и
эти последние создают для растений (излечивая их), когда какое-то из них
заболевает, вместо дурных ощущений хорошие, здоровые и вместе с тем истинные»
[14, т. 2, с. 258–259].
– Как видим, Протагор прямо говорит, что выражение “каждый из нас” относится не
только к головастикам, но даже и к растениям. Очевидно, что этот принцип можно
распространить и на неодушевленные предметы, и на создания нашей фантазии, и
вообще на все сущее. Собственно, там же в “Теэтете” об этом тоже сказано прямо:
“Ничто не может существовать само по себе, но все разнообразие вещей возникает
от взаимного общения и движения”.
В “Метафизике” (1009 a–b) Аристотель приводит мнение Демокрита, “что или ничто
не истинно, или нам во всяком случае истинное неведомо”. И там же он заявляет,
что “из этого же самого мнения исходит учение Протагора, и оба они необходимо
должны быть одинаково верными или неверными. В самом деле, если все то, что
мнится и представляется, истинно (как думает Протагор. – И. Р.), все должно быть
в одно и то же время и истинным и ложным”. И далее он приводит уже знакомую
аргументацию сторонников Протагора: “… Так что если бы все были больны или
помешаны, а двое или трое оставались здоровыми и в своем уме, то именно они
казались бы больными и помешанными, а остальные нет. Кроме того, говорят они, и
у многих других животных представления об одном и том же противоположны нашим
(выделено мною. – И. Р.), и даже каждому отдельному человеку, когда он
воспринимает чувствами, одно и то же кажется не всегда одним и тем же. Так вот,
какие из этих представлений истинны, какие ложны – это не ясно, ибо одни
нисколько не более истинны, чем другие, а все – в равной степени” [30, т. 1, с.
134–135]. Как видим, и для самого Протагора не только люди были мерой всех
вещей.
Здесь следует обратить внимание на еще одну распространенную ошибку в понимании
учения Протагора. Почему-то многие даже крупнейшие философы упорно приписывали
его принципу “человек есть мера всех вещей” (homo mensura) лишь
гносеологический, а не онтологический смысл. То есть Протагору приписывали
мнение, что если разным людям один предмет представляется разным, то это
происходит лишь в их сознании, а “сам по себе” предмет не меняется. Подобную
передержку пытается навязать собеседнику Сократ в одном из мест “Теэтета”:
“Ветер сам по себе назовем мы холодным, или поверим Протагору, что для зябнущего
он холоден, для незябнущего не холоден? – Кажется, что так. – Следовательно, и
является это каждому из них таким образом? – Да. – “Является” же – это значит
“ощущается”. – Правильно. – Итак, явление и ощущение тождественно и в теплом и
во всем тому подобном. И в самом деле, каковы ощущения у каждого, таковы для
каждого и существующие вещи” [112, с. 122]. И Гегель в присущей ему манере
пишет: “Так как Протагор утверждает, что все сущее относительно или, иначе
говоря, не существует в себе, то его интересует это сущее лишь в отношении к
другому, и этим другим является сознание” [11, с. 29]. После этого нетрудно
вообще перевернуть учение Протагора с ног на голову, как это делала, например,
В. Г. Осипова: “Из положения “человек есть мера всех вещей” вытекает: а) что
существующее есть для моего сознания и б) что в конечном счете сознание
определяет содержание сущего. Таким образом, сознание, субъективное мышление
ставится в центре всего – оно становится смыслом и определителем сущего” [10, с.
42].
Однако указанный выше текст из “Теэтета” – это ведь не слова самого Протагора.
Это слова Сократа, которыми тот предваряет свое заявление насчет свиньи и
головастика. Протагор же четко ставит знак равенства между софистом и врачом. И
тем более нет сознания у растений. Иначе говоря, мерой всех существующих для нас
вещей служит каждый из нас и в его телесности – в той же самой мере, как и в его
сознании.
При этом Протагор под несомненным влиянием элеатов выдвигает еще одно положение:
“материя текуча”, т. е. непрерывно изменяется. Это значит, что всякое, даже
(относительно) реальное для нас бытие именно относительно, а не абсолютно. Т. е.
всякое бытие имманентно (по самой своей природе) содержит момент небытия, всякое
бытие есть в то же время и небытие. И наоборот: всякое небытие содержит элемент
бытия: всякое небытие и всякая ложь в общем столь же относительны, как бытие и
истина. Это и значит, что “о всякой вещи можно говорить за и против”: что она и
есть, и нет. Таким образом естественно разрешаются некоторые апории Зенона:
поскольку пространство и дискретно, и непрерывно, то, скажем, летящая стрела и
находится и не находится в определенном пункте своей траектории и т. д. “Он
первый заявил, что о всяком предмете можно сказать двояко и противоположным
образом… и что все на свете истинно” (Диоген Лаэртский, 9, 51) [15, с. 348]. Мир
Протагора последовательно диалектичен, т. е. противоречив. А это и значит, что
все в мире относительно.
Итак, онтологическая система Протагора есть система последовательного
релятивизма: потенциально существует абсолютно все, но реально для каждого из
нас есть лишь то, с чем мы как-то связаны, т. е. взаимодействуем. Иначе говоря,
для нас все (включая нас самих) существует лишь относительно, т. е. в каком-то
отношении к нам и к иным сущностям. Все бытие относительно.
Поскольку мы не можем произвольно менять наши связи с миром (точнее, можем лишь
частично), то такая философская позиция не ведет ни к агностицизму, ни к
солипсизму: мир относительно познаваем и относительно же независим от нашего
сознания. У Аристотеля есть такое важное высказывание: "Из их утверждения о том,
что вещи в одно и то же время существуют и не существуют, следует, что все
находится скорее в покое, чем в движении; в самом деле, [если исходить из этого
утверждения], то не во что чему-либо измениться: ведь все уже наличествует во
всем" [30, т. 1, с. 137]. И в определенном смысле Аристотель прав: всю
совокупность потенциально сущего в его бесконечной полноте действительно можно
представить как неподвижный бесконечномерный континуум. Но при этом для каждого
из нас реально существует вовсе не этот континуум, а лишь то, что "соответствует
нашей природе".
Мы связаны с миром определенным образом – и связаны миром определенным образом.
Самые жесткие связи (путы) этого мира мы и называем законами мироздания. Эти
законы следует соблюдать (потому что за нарушение их бывает больно и обидно), но
любить их как Истину – все равно что любить стены своей темницы. А релятивизм
учит, что всегда есть надежда и возможность, по крайней мере, отодвинуть стены
нашей темницы, найти более свободное и выгодное толкование связывающих нас
законов. При этом законы ограничивают не только нас, они ограничивают и то зло,
которое иначе ограничивало бы нас еще больше. Так что какие-то законы в природе
и обществе должны быть всегда – о чем и не уставали учить софисты. Как минимум
действующие законы нужно знать, ибо незнание законов природы тем более не
снимает ответственности за их нарушение.
Это важно подчеркнуть еще раз: универсальность принципа относительности состоит,
в частности, в том, что он распространяется на самого себя – принцип
относительности распространяется на сам принцип относительности. А это значит,
что поскольку вообще ничего нельзя абсолютизировать, то и сам принцип
относительности сущего тоже нельзя абсолютизировать. Из этого следует, что
релятивизм в равной мере противостоит и "абсолютизму" и агностицизму. Релятивизм
не совпадает со скептицизмом именно потому, что скептицизм абсолютизирует момент
относительности сущего.
И очень показательно, что представитель античного скептицизма Секст Эмпирик
жестко критикует Протагора: "Кажется, что у него [Протагора] есть общее с
последователями Пиррона. Но он отличается от них, и мы узнаем разницу, разобрав
в надлежащей мере, что кажется Протагору... Он говорит и то, что основные
причины [logoi
– закономерности, сущности] всех явлений находятся в материи, так что
материей, поскольку это зависит от нее, может быть все [Везде выделено мною. –
И. Р.] то, что является всем, люди же в разное время воспринимают разное... тот,
кто живет по природе, воспринимает из материи то, что может являться живущему по
природе, живущий же противоестественно – то, что может являться живущему
противоестественно... Следовательно, мы видим, что и о текучести материи, и о
том, что в ней находятся основы всего видимого, он выражается догматически, а
это вещи неочевидные и для нас подлежащие воздержанию от суждения" ("Три книги
Пирроновых положений. Кн. I, 216–219).
Как видим, учение Протагора (и всякий последовательный релятивизм) принципиально
отлично от "наиболее крайнего из упомянутых мнений – мнения тех, кто считал себя
последователями Гераклита и коего держался Кратил, который под конец полагал,
что не следует ничего говорить, и только двигал пальцем и упрекал Гераклита за
его слова, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды, ибо сам он полагал, что
этого нельзя сделать и единожды" [Метаф. 1010а: 30, т. 1, с. 137]. Характерно
обвинение скептика Секста Эмпирика против Протагора ("Против ученых, 393): "Если
все истинно и все представления истинны, для нас не останется ничего неясного...
Если же все будет ясно, то нечего будет исследовать и ни в чем не будет
затруднения. Ведь исследуют и недоумевают относительно какого-либо неясного
предмета, а не явного. Но во всяком случае нелепо упразднять исследование и
недоумевание" [101, т. 1, с. 138–139]. Почему скептик "забыл", что у Протагора
все истинно лишь в определенном отношении? – Потому что иначе ему пришлось бы
признать, что в некоторых случаях "упразднять недоумевание" можно и нужно.
Вернуться к оглавлению
Рассоха И.Н. Апология софистов. Релятивизм как онтологическая система.
Харьков. 2007.
Книга для публикации в ХРОНОСе предоставлена автором.
Здесь читайте:
Философы, любители мудрости
(биографический указатель).
Русская
национальная философия в трудах ее создателей
(сборник произведений).
"Философская культура" №1.
"Философская культура" №2.
"Философская культура" №3.
|
