Вячеслав РУМЯНЦЕВ

2003 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

КАРТА САЙТА

Проза XXI века?

По страницам книги «Здравствуй, племя молодое, незнакомое!»

Издательство ИТРК, Москва, 2002г.

Читая произведения соотечественников, тех, кто совсем недавно вместе со мной пересек черту между двумя тысячелетиями, я невольно задаюсь вопросом: что из прочитанного останется в прошлом веке, а что являет собой образец прозы века будущего. Календарно новый век уже наступил, но мы все еще несем в себе отжившее, но не изжитое, вечной ценности не представляющее. Пожалуй, в рассказах каждого из писателей, есть черты грядущей русской литературы и что-то от минувшего. Стало быть, дело остается за малым - распознать свежие ростки и очистить их от прилипшей, застарелой шелухи.

Почти по Брехту

Мысли по поводу рассказов Вячеслава Дёгтева

Рассказ Вячеслава Дёгтева «Штопор» производит впечатление законченного, отшлифованного, выверенного до мелочей реалистического произведения. Герой великой войны не вернулся из боя… Только вот в воображении читателя он является в сюрреалистическом обрамлении. Мистицизм с переселением души в наши дни и та война представляются сочетанием не сочетаемого. Да, именно так: героическое время и героические люди вставлены в абсолютно непривычную, шокирующую, почти пелевинскую рамку.

Может быть, так и надо? Так следует делать всем, кто хочет донести своё слово до нынешнего читателя? Переводить вечную тему на современный, новомодный язык?

Нет! Шокировать читателя, привлечь его внимание громкой хлопушкой и яркой вспышкой - тут есть что-то от балагана. Русская литература - занятие серьезное и призывающее всерьез задуматься над происходящим именно в реальности, а не в воображаемом, выдуманном мире автора. Да и понятие современности следует понимать не так поверхностно: говори на языке читателя, и тебя поймут. Надобно поднимать читающего до тех нравственных вершин, которых и сам автор в творческом порыве только чуть-чуть достает. Ответственность за всякое дело и за сказанное, написанное слово - вот в чем состоит современный подход к литературе. В этом смысле герои древних русских былин вполне современны. Они ответственно относятся к своему времени (легендарному времени Владимира Красно Солнышко).

Современный человек может выглядеть старомодно. И наоборот, никчемные люди, рядящиеся в квази-современные наряды, несут в себе ветхую первобытную мораль. Прежде чем продолжать разговор про «Штопор», хочу перекинуть мостик внимание на другой рассказ Дёгтева - «Псы войны».

Создается впечатление, будто автор куда-то торопится, спешит побыстрее выложить нам кровавую развязку своей истории. Развязку, в которой появляются три трупа. Идет война, и жертвы неизбежны. Но тут погибшие особенные: новобранец - паренек восемнадцати лет, его мать-москвичка и столичный журналист. И убили всех троих не супостаты какие, не арабские боевики Хаттаба и не дикие тейповые чеченцы, а наши русские солдаты, молодые ребята.

Паренек тот не обладал высокими нравственными качествами. Но и его убийцы - не герои. Все их военное мастерство, судя по словам автора, сводится к умению на слух определять настроение стреляющего (страх, скука, ярость). Они не соблюдают устава, - «безропотно сносить тяготы службы», - непрестанно ропщут. Мать того паренька хотела забрать сына из воюющей части. Оставшиеся, выходит, позавидовали ему. Они не презирают морально опустившегося, так и не ставшего мужчиной маменькина сынка, как должно было быть, а завидуют ему! Герои!? Появившегося на взрыв лейтенанта Рекса они любят, - опять-таки, по словам автора, как сыновья своего отца. Но первый же их вопрос к нему: «Нет ли чего пожрать?».

Между делом, в суете выстраивания сюжета, автор поведал нам, что Рекс - это будущее нашей армии и России. Мол, вот оно уже и началось! Время работает на нас!.. А тут еще иллюстрация… Нет, пожалуй, целый агитационный плакат: в соседнем полку приехавший навестить сына папаша записался добровольцем.

Непонятно только, какое отношение такая плакатная агитация имеет к русской литературе. Аллюзия на Минина с Пожарским требует более основательной и убедительной аргументации.

Как известно, монополией на любовь к Родине не обладает никто. Я сам в свое время отслужил срочную службу, не «косил», потом десятилетие учительствовал. К тому же историю Отечества знаю достаточно подробно, чему и образование способствует. Свой гражданский долг отдал сполна. А вот перед нынешним государством не чувствую никакой ответственности. Впрочем, если бы мне не довелось ни служить, ни учительствовать, ни вообще каким бы то ни было общественно полезным трудом заниматься, все равно, сегодня я не вижу перед собой того государства, которому был бы что-то должен.

А потому я категорически не приемлю фактического призыва Дёгтева ехать добровольцем в Чечню. Более того, считаю этот призыв чрезвычайно вредным для русского народа. В центральных областях страны кое-кому, кого порой неверно называют «олигархами», как раз выгодно, чтобы все способные к пониманию происходящего и к адекватному действию, чтобы все совестливые и честные люди куда-нибудь уехали - желательно безвозвратно. И мясорубка Чечни для этих замыслов на редкость удачная находка, искусственно поддерживаемая властью. Бережно сохраняемые вожаки боевиков, спасаемые личными указаниями главы правительства (вспомним хотя бы телефонный разговор косноязычного Черномырдина с Басаевым - их скверное владение русским языком многое может поведать нам), для того и держатся, чтобы перемалывать жаждущих все еще справедливости русских подвижников. Поддаться на эту примитивную провокацию да еще призывать других - это ли признак писательской мудрости?!

Рассказ Вячеслава Дёгтева «Псы войны», с точки зрения нравственной, хромает на обе ноги. Давайте еще раз присмотримся к ситуации. Наши солдаты убивают троих. Кого? Иностранных наемников вооруженных до зубов и натасканных отрезать головы? Нет. Местных вахабитских боевиков, пытающихся навязывать населению особые порядки? Нет. Наконец, чеченцев - диких горцев, признающих только первобытные законы, вроде кровной мести? Нет. Двое убитых вообще гражданские лица, приехавшие в полк по своей воле. Об их человеческих качествах мы в полной мере судить не можем. Третий - военнослужащий под присягой. Допустим, что этот новобранец, действительно, стал подлецом. Поверим в этом случае автору на слово. Но тех-то двоих за что? Что есть Истина?

Авторская конструкция угадывается более-менее отчетливо: русские солдаты страдают за отечество, а мерзавцы отсиживаются за их спинами. Но если согласиться с Дёгтевым, что эти солдаты - русские, то признать их поведение хотя бы моральным (я уж не буду заикаться о воспетых в веках христианских качествах русского воина) абсолютно невозможно. Не понравились - гранатой их! Вон, в Америке, что недавно произошло? Солдат, участник операции «Буря в пустыне» посмотрел своими глазами на практическую политику США в отношении мусульманского народа, после чего принял ислам и начал из снайперской винтовки убивать американских обывателей. Десятерых, кажется, успел уложить. Поступок весьма неоднозначный. Но то - дело далекое, заокеанское. Другое - с каким багажом убеждений наши солдаты из Чечни приедут домой. Хотелось бы заранее угадать или у автора расспросить. А что если эти ребята, вернувшись домой, также захотят гранатами население своей страны взрывать? По какому принципу тогда станут они жертв выбирать? Если журналиста «грохнули», то неужто писателя не тронут (это к автору первый вопрос). И вопрос не академический, а, напротив, имеющий самое, что ни на есть, практическое значение. И на него ответа в рассказе я так и не нашел…

Хотя ответ этот в мировой литературе уже давался. У Бертольда Брехта в пьесе «Матушка Кураж и ее дети» есть сценка, в которой солдат совершил на один подвиг больше, чем надо было. Проблема «лишнего подвига» сводилась к конфискации у мирного населения еды для снабжения войска. Последний грабеж оказался лишним потому, что где-то там, наверху, было подписано перемирие. А солдат всё-таки корову увел - и судили его теперь по законам мирной жизни: за грабеж.

Два таких разных рассказа написал Дегтев! Но есть в них и перекличка. Желание поразить, как громом среди ясного неба, воображение читателя, похоже, сослужило автору дурную службу. Если в рассказе «Штопор» модернистская, сюрреалистическая стилистка призвана привлечь внимание молодого читателя к святой теме войны, то не ограничится ли клюнувший на необычный стиль читатель одним смакованием формы? Не упустит ли содержание, суть дела?…

«Момент истины» Богомолова десятилетиями остается бестселлером. Но ведь язык книги не претерпел серьезных изменений, в сравнении со временем Достоевского. Как Федор Михайлович вставляет в текст романа стилистически разнородные элементы (письмо матери Раскольникова к Родиону в «преступлении и наказании» или «Повесть о Великом Инквизиторе» в «Братьях Карамазовых»), так и Богомолов воспроизводит в своей книге видение происходящего глазами (и соответствующими словами) троих очень разных по характеру офицеров. Ничего принципиально нового, но каково исполнено! Та же великая война, что затрагивается в «Штопоре», предстает в увлекательной (но не в развлекательной, заметьте!) форме.

В рассказе «Псы войны» Вячеславу Дёгтеву, похоже, не хватает художественных средств выражения чувств и мыслей. Полагаю, автор показал нам вовсе не то, к чему стремился. Оттого и эта плакатность Рекса и абсолютно извращенное представление солдат о благом деле. Автор ищет выход из тупика, но не находит его. И вину за это с ним делит все общество. Он - такая же жертва, как и все мы. Правда, за перо надо браться, когда знаешь (или чувствуешь), что сказать.

Вместе с тем, надо признать: личная совестливость Дёгтева подкупает. Его рассказ - контраст той тухлятине, которой нас целенаправленно кормят газеты и бульварные книгоиздательства. Но оправдываться этим (хотел как лучше) писателю не гоже. Его оружие - слово, а такое сильное боевое средство надо применять точно по цели, а не стрелять им «по площадям».

Несомненно, в рассказе «Псы войны есть и удачные образы. Сцена «расплаты» героини, матери солдата, с водителем получилась весьма емкой (не скажу: оригинальной). Нравственные ценности этой женщины давно растрачены. Возможно, что уже с юных лет она не видела ничего зазорного в платеже «натурой». Может быть, она вела более или менее правильный внешне образ жизни. Но теперь, уже родив и вырастив единственного сына (того самого, которого вместе с ней убили его «однополчане»), она привыкла предохраняться. Я имею в виду не физиологический, контрацептивный лишь аспект слова «предохраняться», но и нравственный. Моральная контрацепция «героини» столь сильна, что совокупление с любым мужчиной (будь то законный муж или шальной попутный ингуш) не несет в себе никакой метафизической нагрузки. Она более ничего не может произвести на свет, и не желает. Ее нравственная защита - не сбережение чистоты помыслов, а заслон от здоровой морали, которая еще встречается на ее жизненном пути. Она оберегает себя не от нравственного разложения, а от очищения, от «угрозы» стать той русской женщиной, которая тем долг свой выполняла, что детей рожала. Как мужчина, берущий в руки оружие по первому призыву.

Сегодня близость с незнакомым мужчиной в машине для нее - это всего лишь бытовой секс. В этом акте более нет метафизического смысла! Ничего более не родится из ее чрева! Ее назначение как женщины, как гражданина, как человека исчерпано! Что, впрочем, никому не дает права ее убивать!

И тут ни к чему спорить, виновен ли муж в том, что не в силах содержать семью (Как и в том, что сам не пошел добровольцем). В его личной бездарности дело или в особенностях российского ландшафта и климата (почему все-таки Россия не Америка) - неважно. Дело ли в повышенных сверх меры запросах жены, с детства мнящей себя парижанкой середины XIX века (из сочинения ученицы 4-го класса: «Когда я стану взрослой, стану женой посла во Франции. Париж, цветы, красота…»)? - Это второстепенно, третьестепенно… Суть всего происходящего в рассказе «Псы войны» в бесплодности духа. Ведь и солдаты, убившие «своих», и лейтенант Рекс не плодоносны. Ибо основное сражение происходит вовсе не в Чечне и не силой огнестрельного оружия. В битве за торжество духа все герои рассказа бессильны. И автор бессилен указать истинный путь, ту улицу, которая ведет к храму. Этот бой автор, похоже, проиграл, но то был не последний бой.

Хочется верить, что Вячеслав Дёгтев хотя бы заставил читателя хорошенько задуматься над собственной судьбой. Ведь это уже немало в наше время.

Прерванная сказка

Михаил Волостнов как рассказчик

Что ни дом - следы саморазрушения: отклеившиеся обои и линолеум, треснувшие стекла в окне, непрекращающийся шум воды в унитазе, а то и гирлянда пустых бутылок у стены. Хозяйка квартиры, застав мужа дома, предпочитает переждать обед в магазине на ящиках, где работает уборщицей. И хозяин такой же: «Мне домой заходить противно, как зайду, так глаза бы ни на что не глядели, сразу же уйти куда-нибудь хочется». Таков, на первый взгляд, мир, который окружает автора рассказа «Кумажа» Михаила Волостнова. Все его обитатели одиноки. Многие живут в интерьере из устаревшей советской мебели, когда-то дорогой и престижной, а ныне старой, пожухлой, постылой. Герой рассказа ходит по этим домам (остаткам былых домов) и чинит телевизоры советских еще марок, за что ему ставят бутылку, тут же распиваемую хозяевами совместно с «мастером», а то и без него…

Но в этом, казалось бы, несимпатичном мире все-таки происходят какие-то необычные события. Не по телевизору их показывают (там другое: страшные непристойные превращения да глобальные разборки между бандами). Загадочные персонажи являются герою нежданно-негаданно, влезают в его жизнь, соблазняют на гадкие поступки, которые без этих потусторонних косых харь, источающих вонь, он совершил бы и не заметил, что нечто недостойное сделал. А с ними замечает: хари мерзкие, но их радость - сигнал герою, побуждающий его прислушаться к себе: все ли по-людски делаю?

Несомненно, это лезет в человеческую жизнь нечистая сила. Соблазняет она не рассыпными миллионами, а крошечными суммами, на которые разве что хлеба купишь. Но и такой соблазн опасен русской душе. Нужно быть честным перед собой и миром до конца. Тогда будет герою награда. Какая? Наверное, любовь. Да, любовь в рассказе живет. Не явная, проступая нечаянно в случайно встрече с бывшей одноклассницей, которую Авдей (так зовут героя) сквозь десятилетия продолжает любить. У нее больная дочь, неприятные воспоминания об изгнанном муже, заставленная привычной рухлядью квартира и, конечно же, старый черно-белый телевизор (как же без этого). Неизменны кудряшки на лбу и чувство, что живет в душе героя.

Невелик сюжет. И к чему было вводить в него нечистую силу, потусторонние хари? Был резон, был! Это мы начинаем понимать, читая другие рассказы писателя.

Следует заметить, что не все персонажи мира Волостнова бедные и несчастные. Герой рассказа «Байник да Банниха» Филипс Пантелейкин - богатей. Его родовая связь с народной пуповиной оказалась порванной. Земля для него - лишь ресурс. Древние традиции он не признает, потому что их не знает. Построив хоромы с сауной на финский лад, Филипс не пригласил туда банного духа - Байника, за что тот, поселившись в бане без спросу, принялся мстить незваному на этой земле «новому русскому» хозяину. То веник рассыпет по веточке, то каменку разберет, а то и хозяйский коньяк выпьет.

А у небогатой соседки Ксении возле старой избы в баньке по черному живет Банниха - Обдериха. Ксения с нею ладить с рождения умеет: знает все заговоры. И вот начинает развиваться сюжет, в котором нечистой силе суждено сыграть неожиданно позитивную, светлую роль: почерневшая соседская изба и особенно ее хозяйка Ксения становятся Филипсу милее новопостроенных хором. Буква «с», делающая героя более сходим с раскрученной иностранной фирмой, незаметно отваливается, превращая тем самым Пантелейкина в патриархального Филиппа. Так «нечистая» сила, работающая при баньке, совершает вполне чистый поступок - возвращает разбогатевшего оторвыша назад к родной земле.

Так, злом ли, наказанием ли за грехи эта потусторонняя сила самим фактом своего существования делает людей лучше. Взять хотя бы эпизод из рассказа «Кумажа»: двое подростков в автобусе, нагло отказав кондукторше платить за билеты, с готовностью отдают деньги юродивому с самодельными клюками. Ибо не злыдни - они, а люди, способны сопереживать страданиям нищего больного старика. На первый взгляд, эти два гогочущих в ответ на требование кондукторши подростка могут показаться (и в рассказе, и в жизни) средоточием зла. Сейчас говорят: девиантное поведение. Раньше сказали бы: безбожники. Ан нет, есть в обоих живая душа. Даже 70 лет агрессивного разрушительно атеизма не вытравили из них бессмертную русскую душу. А почему? Да все потому, что душа наша видимыми «официальными» символами не исчерпывается. Когда Владимир Красно Солнышко принес на Русь свет христианства, то победил он и задвинул центральных древнейших богов: Перуна, Съварога, Даждьбога… Боги среднего и нижнего яруса сохранились в неприкосновенности, потому что никому не мешали. Да что там среднего, из верхнего ряда до наших дней дошли без ущерба такие боги как Купала и Коляда. На празднование тысячелетия крещения Руси и сегодня в самом центре страны (некогда и в дальнейшем - православной империи) продолжает существовать город с названием Кострома. Уж ей-то (славянская богиня весны и плодородия - молодая красавица с дубовой ветвью в руках) не одна тысяча лет минула на нашей земле. Сегодня никто и не упомнит. Также как десяткам других, менее «раскрученных» сверхъестественных существ. И кто знает, Сирин с Алконостом из Греции ли к нам попал или всегда тут жили (центром формирования индоевропейских народов, в том числе и далеких предков древних греков, были земли к северу от Черного моря). А уж Домовые, Дворовые, Баннки, Лешии да Русалки всегда тут были. И народ наш никогда, даже приняв христианство и построив величайшую православную империю, не отказывался. Жили все эти духи леса и дома все века, обитая на отведенном им еще тысячу лет назад нижнем уровне мироздания и не посягая на большее. Жили так они, пока их не начали вытравливать из народной души.

Первыми попытку отнять у народа его исконные ценности, мифотворчество, сказку (!) предприняли в середине XIX века народники. Для того они в народ пошли, чтобы рассказать мужику новую правду, а старую (Правду с большой буквы) отнять. Тогда мужик не растерялся - принялся сдавать безбожников, покусившихся на исконное, властям, со всеми вытекающими последствиями. Сто лет выбивали из мужика его сокровенное знание. И вот сегодня почти что выбили. К чему это привело - известно. Катастрофа на Чернобыльской АЭС и отсроченная катастрофа большего масштаба с поворотом рек (снова их поворачивать, нас не спросясь, хотят) - лишь следствие катастрофы народного сознания, лишенного души.

Таков контекст, в котором увидели свет рассказы Михаила Волостного. Читаешь их и с особенной остротой понимаешь: самым страшным злом для русского человека является отрыв от привычного мира сверхъестественных существ, живучим по тысячелетней привычке в болотах, в банях, да бревенчатых срубах. Уезжая после смерти мужа из такого вот старого деревянного дома в город, женщина зовет с собой домового: «И тут оставайся и с нами пойдем…» Так называется еще один рассказ Волостного. В нашем современном человеческом мире такое невозможно: уехать и остаться. А в мире, который построил (точнее - восстановил) писатель это - обыденная реальность. Впрочем, не все здесь гладко, и читатель так и не узнал, согласился ли домовой. Может ли и хочет ли он переселиться в каменную многоэтажную городскую постройку? Будущее покажет. При отрицательном ответе Домового оно (будущее) будет показывать уже не нам…

Сами мы и виноваты будем. Удачливый сын той женщины, выросший в бревенчатом доме на глазах домового Ефрема Ефремовича, стал в городе ученым. И вот он пытается при помощи наисовременнейших приборов исследовать это сверхъестественное простодушное существо, случайно забравшееся в чемодан во время побывки начинающего лобачевского у родителей. Насильственно оторвал от родительского дома, привез в лабораторию и против воли испытуемого пытается попытать.

Не помогло современнейшее оборудование и вычислительная машина. А понял ли горе-ученый слова Домового: «Дурак - ты, дурак, даром что ученый. Я могу и дом твой разрушить, и тебя извести».

Сколько же в нашей многострадальной Родине домов разрушено и людей изведено! А сколько еще будет? До последнего человека можем изничтожить, если сейчас же не остановимся. Сказки свои забыли. А ведь наши далекие предки, что жили здесь же и тысячу лет назад и две тысячи, никогда (понимаете ли: никогда!) дикарями не были, а всегда жили с Богом, с Христом, или с богами большими и малыми, но ответственными каждый - за свой участок нашей коллективной души.

Мы сегодня все чаще вдаль, за океан смотрим, туда, где люди при современных «чудесах» мировой цивилизации все больше в истых дикарей превращаются («новые дикие»). Обличье человеческое - душа дикая, без ветрил: куда ветер подует - туда полетит. Казалось бы, катастрофа 11 сентября 2001 года должна была их всколыхнуть. Нет, не всколыхнула, - дикари…

А для нас в старину было так: банька без Банниха - уже непорядок, наказание. Бережное отношение к самым маленьким обитателям духовного мира русского народа - залог выживания и процветания. Надо помнить истоки. Так делают все народы (если они народы, а не стада человекоподобных животных), и большие, и малые. Вот осетины, впервые познавшие христианство аж в VI веке, помнят древнейший нартовский эпос. Даже пиво, в котором нынешние осетины знают толк, - это не пойло, а дар народу от нартовской богини.

Надо бережно относиться к народной легенде. Михаил Волостнов понял эту мысль и принялся писать сказку о современной нашей жизни, в которой, как века назад, продолжают существовать домовые. Сказка эта ему удалась. Достаточно прочитать тексты, формально относимые к жанру рассказа, «Кумажа», «Байник да Банниха», «И тут оставайся, и с нами пойдем…»

Только вот сказка эта оборвалась в 2001 году. В 44 года писателя не стало. И дело возвращения сказки в нашу жизнь остановилось. Я ведь говорю не об имитации, не об испорченных сказочных сюжетах, опошляемых неумелой к писательству рукой. И не о кальках с заморских «детских фэнтази», тем более. Нам сегодня невыносимо требуются настоящие сказки, мифы, легенды, былины. Так сказания об Илье Муромце пополнялись и в XVIII веке, перенося действие в X век, в легендарное время Владимира Красно Солнышко. Мифический Илья уж и казаком стал, и из огнестрельного оружия стрелять научился, а все тем же былинным героем оставался. Даже в сталинские времена экранизацию перенес успешно, обретя визуальный образ. К сказке и величайший из русских поэтов Александр Сергеевич Пушкин руку приложил…

А вот сегодня мы снова, как у разбитого корыта сидим. Сказка, которую начал восстанавливать Михаил Волостнов, опять прервана. Кто придет на смену? Нет ответа…

Содержание:

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

редактор Вячеслав Румянцев