Олег ДОРОГАНЬ

2003 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

КАРТА САЙТА

ВЕРСТОВЫЕ СТОЛБЫ И СОБОРНОЕ СЛОВО

Русские версты... Русские версты... На оси накручиваются они. “Со студеным ветром, бьющим в лицо, с бубенцами, с клочьями низко несущихся туч”. Вдаль змеится путь-дороженька, разворачивается широкий большак, разбегается железнодорожная колея. Куда, в какие палестины уводят они нас?..

А столица не меряет верстами. Верстами меряет провинция, по старой своей памяти. И Валерия Ганичева впервые увидал я в нашей Смоленской провинции в 1998 году. Поэт Виктор Смирнов по широте душевной - и забывчивой - дважды представил меня ему. Когда это случилось во второй раз, Валерий Николаевич приветливо кивнул, приговаривая: “Знаю, знаю...” И даже назвал мое имя. А В. Смирнову он сообщил, что поедет сейчас к митрополиту Кириллу.

И принялся я - смущенный и счастливый - искать книги В. Ганичева. “Русские версты” - эта его книга стала для меня первой.

И покатились русские версты Валерия Ганичева - стезей Соборного слова. Кто на нее ступил, тот служи Отечеству, а не “своему карману, чужеземному правителю, извращенной идее”. В противном случае:

“ - Эй, уступи дорогу! И несутся вдаль то ли кибитки, то ли это уже силуэты поездов, машин и ракет, рвутся они вперед, глотая... расстояния”.

На одной из верст Дорогобужского большака, у обочины которого, в одном из зданий военного городка, я обосновался, распахнулось для меня новое пространство истории. Сверстались и к ней, моей версте, что спицы-лучи светоносного Соборного слова, “Русские версты” замечательного писателя-историка. “Соборность по Далю, - напоминает автор, - сносить, свозить, связывать в одно место, стаскивать и соединять, совокуплять, приобщать одно к другому, скоплять”.

Но смотришь на опустевшие поля в округе, позабывшие о золотых злаках, на притихшие деревни, среди сотен и сотен брошенных на умирание и умерших деревень, - и скорбишь о нашей исторической ниве нераспаханной.

Как-то, в начале девяностых, приобрел я в чужом уже для нас Таллинне четырехтомник А. Нечволодова “Сказания о Русской Земле”. Зеленые книги репринтного издания с золотым тиснением - как зеленые всходы наших злаков духовных. И первым, кто отметил их историко-литературную ценность, был В. Ганичев. Русская история Нечволодова, вобравшая в себя дух летописей и преданий, читается на одном дыхании, рождает в воображении поэтические образы. И черным по белому написано здесь, что на побережье Варяжского (ныне Балтийского) моря сидели варяжские же племена. Одно из них - племя Русь, и - “более всего оснований предполагать, что предки наши призвали свое же Славянское племя, сидевшее на побережье Варяжского моря, может быть, на острове Ругии или Руссии, как племя хорошо знакомое, родное по духу, обычаям и языку”. Призванием варяжских князей положено начало Киевской Руси, нашему Русскому Государству. Стало быть, основания были и у Петра I в начале XVIII века отвоевывать исконно русские земли и добиваться выхода в море. На протяжении двух веков прибалтийские губернии, управляемые магистратами, органично входили в состав Российской империи. В XX веке в результате буржуазно-националистических контрреволюций на некоторое время они отошли от российских земель, а затем были возвращены и вошли в состав Советского государства. А в начале последнего десятилетия этого, только что ушедшего века, прекрасные прибалтийские дали сдали без боя лидеры перестроечно-смутных перемен.

Я выехал из Прибалтики с войсками, которые чохом выводились, точно спасались бегством, в чистое поле глухой, со столичной точки зрения, глубинки российской. Руками русских совершалась измена против русских. И как уста ни лгали, все видно было по делам.

Вот так стыкуются и рвутся прямо на наших глазах исторические звенья. Поэтому велика заслуга Валерия Ганичева, показывающего, как искажали, прятали от русских подлинную нашу, русскую, историю, да и сегодня пытаются нас лишить правды. На верстах духовной российской стези прокладывает он свои верстовые столбы вековые. Присмотришься издали, - а это столб света. И разрастается он до часовенки, до храма, а то и до посада, до лавры. И встанет перед глазами Сергиев Посад, а в нем засветится светоч Сергия Радонежского, и заиграет алмазными гранями авторское слово: “Провидец, не нашедший ответного отклика, чахнет, его имя уходит в редко востребованные записи, иногда в специальные труды богословов, ученых, мемуаристов. Но если замкнется дуга Слова-призыва и Действия-самопожертвования, то мир озарит вспышка, громыхнет гром истины, пронесется очистительная гроза, жизненной силой наполнится окружающая земля, явится чудо. Так и случилось в то далекое время, когда духоподъемное Слово святого пророка Сергия из Радонежа вызвало чудо победы Дмитрия Донского”.

По инициативе В. Ганичева и его сподвижников, в противовес разрушителям державы, стала воплощаться идея Русского Собора всех Русских - Всемирного Русского Собора. Священный Синод Русской Православной Церкви поддержал эту идею. И был созван I Всемирный Русский Собор, прошедший в центре Российского Православия - Свято -Даниловом монастыре.

Так сближены Слово и Дело у писателя-патриота, глубоко понимающего роль православия в спасении России от дальнейшего распада и гибели. Православие для него - основа Русского Духа, главная составляющая Русской идеи. И кровно близки ему слова митрополита Иоанна: “Русь идет своим исповедническим, мученическим, жертвенным путем, предначертанным ей промыслом Божьим. От нашего произволения зависит, станет ли сегодня этот путь дорогой к преображению России и Русскому Воскресению или приведет к мрачной пропасти, духовной и физической погибели”.

Оттого и обозначает писатель “верстовые столбы - ориентиры, вехи национальные, идеи объединительные”; оттого и “высвечивает” великих национальных гениев и героев, чтобы “вдохнуть уверенность и мужество в миллионы соотечественников” в России и ближнем зарубежье, “залечить душевные раны”. И - “выправить наш путь”. Такую благородную сверхзадачу поставил перед собой В. Ганичев, писатель-историк и общественный деятель. Русские версты приводят его в места русских погромов, где погашены Вечные огни, снесены памятники, олицетворяющие русскую отечественную гордость, где ущемляются права русскоязычного населения и, с подачи “независимых” радиоголосов и изданий, русским пришпилены ярлыки агрессоров, оккупантов и колонизаторов. Это - Таллинн и Рига, с “драконовскими полуфашистскими законами”. Это - Бендеры и Сухуми, Душанбе и Сумгаит, с “отблесками кровавых пожаров”... Неизлечимой кровоточащей раной у российской страны стала Чечня...

И - бредут по русским верстам беженцы, которых государство не сумело защитить. Лишенные крова, обездоленные, теряют они духовную опору. И - “не всегда стоят верстовые столбы, позволяющие воссоединить, увязать, стянуть всю нашу русскую вселенную в единый духовный узел”. Сколько светочей погашено! И как сегодня их стремятся погасить!..

В. Ганичев, нет - нет, да и с прискорбием вздохнет: “Думаешь о России, и кажется порой: еще одно последнее дуновение - и погаснет свеча”. Вновь и вновь он всматривается в даль прошлого России и в день ее вчерашний, который сразу же становится ее историей. “Окинь взором ее. Сегодняшнюю и прошлую, ее пути и ее смуты. Что хранит ее и что движет ею? - задается извечным вопросом, с тревогой допытывается писатель. - Или нет ее больше, а есть только миф, легенда, географическое название, как почти ничего нет в сегодняшней Греции от светоносной Эллады?”

И доискивается причин, вчитывается в прозрения философов-любомудров, и прозревает сам. Прозрения в прошлое помогают оценивать день сегодняшний и пророчествовать в будущее.

И Китежем всплывает у него Россия со всеми своими кладезями-сокровищницами. Во времена ордынского ига сберегался он в душах славянских - град наш духовный, - воскресал вновь, и вновь уходил он на дно. Похоже, и в двадцатом веке он то поднимался, то уходил на дно опять. “И не было большего жупела, страшилища, монстра для бесовских, коварных, злобных, эгоистических, своекорыстных сил в мире, чем Русский Дух”, - убежден автор. Глубинно видит он спасительную парадоксальную диалектичность Русского Духа - “Духа покаяния и созидания, покорности и гордости, трудолюбия и загула, домостроительства и землепроходчества, вознесения ввысь и самоотверженного согбения, совестливости и стыда, собственной державности и Бесчеловечности”.

Пытливо устремляет взор писатель в ордынские времена. Через призму выдающихся исторических произведений рассматривает он проблему власти на Руси. Вот “Бремя власти” - роман Дмитрия Балашова, недавно трагически ушедшего из жизни. Здесь В. Ганичева заинтересовал феномен Ивана Калиты, что князем сидел на Москве, спасая от раздробленности русские земли. Тогда, в начале XIV века, гордый наш народ вырезали, полонили, изгоняли с насиженных мест монголо-татары. “Единое огнище Руси распалось на несколько тлеющих пепелищ, в которых то возникал животворящий огонь русского духа, то навеки, казалось, затухал, превращая в прах и пепел былые дела, стремления и волю людей”. Не случайно в начале 80-х годов минувшего двадцатого столетия В. Ганичев обратился к образу Калиты, увидел в нем особый тип правителя - Собирателя, который не лез в драку с огненным драконом, как Георгий Победоносец, а нес “опущенные долу очи в знак покорности”, покупая у хана за волостью волость - “собирая земли, строя соборы и дворцы”. Он копил силы, набирал людей, он готовился к решительному победному шагу. И не останавливали его “хула, ослабление, поносные слова: кровопивец, иуда, изверг, лиходей”.

“Власть - бремя. И пока она для тебя пребудет бременем, дотоле ты прав” - эти слова из романа В. Ганичев приводил в своей статье о нем “Во имя потомков” почти двадцать лет назад, особо заостряя на них внимание. И сегодня они как никогда злободневны. Чувствуется, что многое оба писателя предвидели еще тогда. Нынешнему правителю России опыт и осведомленность исторических исследователей, в частности, в случае с Иваном Калитой, было бы плодотворно и спасительно для России перенять и использовать сейчас.

Глубоко ранил В. Ганичева и продолжает тревожить, саднить, как незаживающая рана, развал нашей державы, осуществленный в начале девяностых вчерашнего века. Отмечает он поверхностные представления, навязываемые масс-медиа, что, де, зрел в недрах многонационального народа Советского Союза раскол и распад, а борьба за власть двух лидеров только ускорила его.

Нет, процесс этот не был стихийным. Давно подготавливался он русофобами всех мастей. В. Ганичев вспоминает, как еще в начале семидесятых столкнулся он с гонениями на русскую национальную культуру, на саму идею русскости. Известный академик, выпустивший немало книг о России, пытался монополизировать русскую тематику, оказался перевертнем. “Нам нашептывали, - рассказывает автор, - что академик - масон, слуга антирусских сил. Мы не знали этого и простили его тогда, памятуя о его нелегкой жизни; но считать символом и абсолютным авторитетом русской культуры больше не стали. Было ясно, что Власть, определенные силы позволяли быть авторитетом по русской культуре только тем, кому они считали возможным и небезопасным для себя его дать. И эта часть интеллигенции, которая не связывает себя с народными чаяниями и с судьбой России, как до революции, так и после, ориентировалась на внешние силы”. Автор иронически замечает: “Если на Западе пугали фильмом “Русские идут!”, то в СССР периодически успокаивали русофобов: “Русские не пройдут!” Будущий идеолог перестройки А. Яковлев - русофобствующий, сидя в отделе ЦК КПСС, был за это Л.И. Брежневым выслан послом из страны. “И перестройку отложили на 15 лет”, - иронизирует автор.

Далеко не случаен был выбор лидеров-разрушителей, приведших Россию к нынешнему катастрофическому положению. Ставка была сделана на велеречивого лукавца со Ставрополья, а затем на его оппонента с Урала, прущего напролом. В одном случае власть соединилась с бесхребетным безволием - и в разгуле демократии идеологическое детище генсека развалилось, как горыныч из русской киносказки. В другом - власть сошлась со своеволием, граничащим с самодурством, и на нее работала мистифицируемая история с виртуалями масс-медиа, финансовой олигархии и теневой экономики, словно вновь проросшими головами змея.

Обе крайности привели к одному основному результату, вынашиваемому вековечными недругами России, - унижению русского человека, обречению его на нищету, на муки, на выживание.

Смотрит писатель на историческую перспективу и сокрушается: “Русь богатырей! Где же она нынче? В чем наши ценности? Где искать их? Сохранились ли те истоки, которые питали наш народ, Отечество наше?”

Время демократических перемен, поначалу принесшее переосмысление ценностей и надежду, обернулось временем подмен. Дьявольская мефистофельская подмена понятий и ориентиров, получившая полную свободу в перестроечный период, была умело срежиссирована. Свобода, словно кость собаке, была на растерзание брошена “обыстуканенной” Толпе. Призыв выдавливать из себя раба увел народ в неведомое доселе рабство Духа. Те, кто более всего призывал к этому, сами выдавливали из себя раба, но не по-чеховски - по капле, а не церемонились, покрывая океанские просторы, открывая валютные счета за рубежом, приобретая особняки, виллы и дворцы за народный счет. Обманутая обнищавшая нация была сведена до уровня рабов в услужении своим и заокеанским хозяевам.

Убить радость созидания в русском - убить в нем гордость - и значит: убить в русском русское. Вероятно, рецепты подобного рода и вывели в “мастерских всемирных Мефистофелей”. Веками бились там над загадками Русского Духа. Так до конца их и не разгадав, решили прибегнуть к подменам, подтасовкам, подставкам, мистификациям. Под напором дезинформации, клеветы, декларирования лжеценностей действительно поколебался и понизился созидательный порыв нашего народа. “Один из основных ударов идеологической машины разрушения, - ставит точный диагноз В. Ганичев, оценивая действия возбудителей идеологических заболеваний в нашем обществе за последние годы, - наносился по историческому оптимизму, по созидательному характеру русского человека”. Призыв лидера перестройки, выдвинувшего идею гласности, “извлекать уроки правды” вызвал к жизни демонов очернительства истории - вековой, вчерашней и сегодняшней. И пошла она писаться начерно.

Архитекторы и прорабы перестройки, так называемые “аристократы духа”, политики и академики, которые на виду и на слуху, “американо-советские клакеры”, проповедники и “радетели” со стороны - пытались и ныне пытаются убедить нас, что “русский человек не умеет работать, не способен творить, его участь - вечно пребывать в слугах, в необразованных и недоразвитых вахлаках”. От писателя не укрылась произошедшая в обществе незаметно, как-то само собой, “великая подмена истины - раба стали не выдавливать, а впрыскивать, вталкивать, вкалывать русскому человеку. Его высокопатриотический иммунитет стали расшатывать, его стойкий организм стали заражать преклонением, прививать ему низкопоклонство, услужливо протянули кнут для самобичевания, все импульсы были направлены на поражение воли и стремления к животворному труду”.

В небольшой статье “Возрождаться действием” В. Ганичев ярко и емко выражает свое кредо писателя-гражданина, сообщая лаконичному и предельно насыщенному смыслом произведению силу манифеста. “Сегодня мы все прекрасно понимаем, что над нашим Отечеством нависла беда” - так начинает писатель и мужественно ставит вопрос перед собой и соотечественниками: “Беда или катастрофа?” Историческая память ведет его русскими верстами в пространстве времени. “За всю историю немало бед обрушилось на Россию как государство. “Смутное время”, петровская мясорубка, уничтожение патриаршества, взятие Москвы Наполеоном, две революции и опустошительный поход Гитлера. Была и катастрофа. Когда татаро-монгольская орда разгромила и уничтожила Русь как державу, как государственное объединение. И, казалось, уничтожила навечно”. И верстовые столбы истории неизбежно приводят к думам о ресурсах народного Духа, о достоинстве русского человека, к неутешительным оценкам его нынешнего безрадостного положения, что процитированы были выше. Возрождаться действием, следуя призыву писателя, - это, прежде всего, возрождать свое национальное достоинство, вновь обрести гордость. Унижение россиян явилось решающим фактором уничтожения державы. Унижение нашей истории, нашей Памяти о героических свершениях народа позволило распоясаться националистам и экстремистам всех мастей. Вновь наступило время, как было уже не однажды, когда требуется “невероятное напряжение духа, ума, воли”, чтобы не дать стране скатиться в пропасть, чтобы “остановить уход в небытие России”.

В. Ганичев чувствует, что чаша вселенских весов явно перегружена сегодня негативом, - и “ныне в наших национальных рядах, как никогда, чувствуются зияющие пустоты”. Что это за пустоты? “Эти пустоты ныне вроде бы тоже заполнены существами живыми, но лишенными всякого национального и одухотворяющего начала - вязкая масса для “всемирно-исторических” и “судьбоносных” творений. Все эти плоды многолетних обработок, идеологических инъекций, психотропных воздействий”.

И зияют эти пустоты там, где “стояли в свое время мудрые государственные мужи, светоносные русские священники, высшего умения земледельцы и мастеровые, рачительные хозяева-предприниматели, бесстрашные воины, выдающиеся ученые, тысячи и миллионы верных Отечеству людей”. Вот о них-то и написана значительная часть произведений В. Ганичева. Писать о них, посвятить им свое творчество - значит по-своему уравновешивать вселенские весы, когда алчное меркантильное зло перевешивает дух и плоды добра. Не стоит город без святого, селение без праведника. О них в первую голову и возвышает свой голос автор, утверждая и убеждая: “Да, объединить, возродить Русь может только Праведник и Пророк”. И в исторической миниатюре “Пророк и вождь” приводит пример Веры как Действия во имя Бога, когда Вероносец Сергий Радонежский смог объединить русичей, вдохновить князя Дмитрия Донского на победоносную Куликовскую битву. Двум другим великим подвижникам - Федору Ушакову, флотоводцу и милосердцу, и игумену о. Федору, схороненным в одном месте, посвящены страницы другого рассказа.

Автор любит писать о тех людях, которыми он гордится. Так, гордясь и любуясь, он рассказывает о Дела Делателе XVIII века Андрее Тимофеевиче Болотове - ученом, писателе, экономисте, селекционере, журналисте, строителе, врачевателе, агрономе, критике, “выдающемся практике и оригинальном мыслителе”. В самом начале рассказа автор признается, что любит XVIII век российской истории, когда “Россия прирастала территориями, народами, умениями”. Стало быть, Русскими верстами!..

Пристально всматривается В. Ганичев в лица и дела своих современников, стараясь увидеть в них черты, роднящие их с выдающимися деятелями прошлых времен. И радуется, когда их находит - в писателях-историках В. Пикуле и Д. Балашове, в неповторимых мыслителях: критике Ю. Селезневе и художнике Ю. Селиверстове; в талантливых продолжателях лучших традиций русского национального, художественного освоения жизни: композиторе В. Гаврилине и художнике А. Шалаеве и о многих других.

Под главами книги - как под куполами и маковками собора - сводит писатель вместе своих соратников-единомышленников. Особенно близки и дороги - ушедшие из жизни. И в запредельность их бессмертия ведут и уводят русские версты... Ю. Селиверстов “один из первых высказался за возрождение Храма Христа Спасителя”, когда идея эта еще казалась “совершенно фантасмагорической и даже порочной”. Ю. Селезнев “еще недавно стоял в первых рядах сражающихся со змеем горынычем русофобии”. В 70-е годы он уже отчетливо видел, как “выстраивалась Драма сегодняшнего дня”. Он обнажал их личины. “Он зафиксировал: кто писал пьесу, как подбирались артисты, как готовилась зазывательная мишура, как писались залихватские афиши, где придавался привлекательный вид залежалому западному товару, кто и как обрабатывал ленивоватую к размышлению отечественную публику, уводя ее от истинных ценностей в балаган перестройки”. И свои, и чужие русофобы “не могли терпеть этого ясноликого, голубоглазого, апостольского типа молодого проповедника Истины”.

Русофобская тенденция, направляемая, щедро оплачиваемая Западом и Востоком, набирала силу и сеяла тлетворные семена.

В. Ганичев уверен, что рано или поздно появится “печальная и трагическая “Книга” о погромах русской культуры, русских интеллигентов. Будут названы все погромные начальники агитпропов, комиссары от культуры, критики либеральных журналов, руководители “демократических” ведомств, и тогда будет ясна трагическая целеустремленность - уничтожить элиту и посевы Русского Духа”. Дважды в двадцатом веке история разъединила русских. Две смуты - и обе сверху, от властей предержащих. В начале века и в конце. Прослеживается явная магистральная линия на уничтожение российской державности и духовности. В своих размышлениях “Как рушилась империя” В. Ганичев, читая записки Родзянко, председателя Государственной Думы, разогнанной царем Николаем II, ищет подлинные причины краха Российского государства. Не те, которые изложены в сочинениях академика Минца, выдаваемые за истину в последней инстанции. А те, которые кроются, прежде всего, в тайных пружинах широкого сговора мировой закулисы. Тогда мировое масонство, можно сказать, ржою въелось в скипетр и державу монарха, который от усиливающегося кризиса верхов был растерян, стоял на распутье. Понятно, были и другие причины краха. Православная идея, династически проводимая царем, замутилась влиянием темного мужика Гришки Распутина, что являл собой “сгусток религиозного извращения и суеверия, хитрости и наглости, коварства и корыстолюбия”. Чехарда министров, выдвиженцев Распутина и царицы, ускоряла общественно-политическую дестабилизацию. Неудачи на фронтах Первой Мировой войны порождали пораженческие настроения, антипатриотическую агитацию. Тогда “великую трагедию разъединения пережил русский народ, его люди, не найдя общего согласия, не объединившись вокруг общего дела, не поняв друг друга, направили штыки брат против брата. Неоплатные счета вины были у той и другой стороны. А платила по этим кровавым векселям Святая Русь”.

Вечные вопросы Времени писатель сводит в один узел. “Ныне, когда мы собираем камни, снова перед русскими людьми встают трагические и судьбоносные вопросы: куда? зачем? кем?” Вновь и вновь он обращается к вопросу Власти. Вопрос Власти - вопрос выживаемости России. Поэтому он лейтмотивом проходит через всю книгу, через все творчество писателя, как русские версты через всю русскую вселенную. Мастер исторической миниатюры, В. Ганичев психологически тонко через образы правителей России подходит к этому вопросу. “Государь всегда виноват, если подданные им недовольны...” - приводит он слова императрицы Екатерины II, эпиграфом к новелле “Екатерина на южных землях России”. Автора привлекает в ней, немке, её русский патриотизм, неприятие мелочности, педантичности и скупости ее земляков, влюбленность в размах и удаль русского “скифа”. Она “все больше чувствовала необычность русских людей, истории, таинственная сила которой почему-то выталкивала эту страну наверх из темных и гибельных пучин”. Она радела за державу российскую, делала все для укрепления ее могущества. В данном случае, она добилась освобождения древнерусских земель в Причерноморье от османского ига, выхода к морю России на юге. Автор выхватывает из истории тщеславную улыбку Екатерины со словами: “А Петр не смог”.

В новелле о Павле I писатель показывает “верстовые столбы”, покрытые “черными и белыми полосами” наряду со шлагбаумами, сторожевыми будками и - даже домами в Петербурге, которые велел красить генерал-губернатор Архаров, “будто бы выполняя волю императора”, который “восхищался” подобного рода зеброобразными полосами. Павел I, узнав об этом, “воскликнул: “Разве я дурак, чтобы отдавать подобные приказания!” - и распек губернатора”. Противоречивый характер правления императора в России повлек за собой “коварную нацеленность приближенных на его свержение”, обернулся против него смертельным острием заговора. “Никакие силы и орудия не помогут защитить, раз нет верных людей” - эти слова автор выносит в подзаголовок. Впрочем, хоть Павел и не был прозорливцем, в его царствование положение простого народа заметно улучшилось.

Убеждает точность исторических и нравственно-философских оценок В. Ганичева. Широк охват его философских устремлений. Он приводит целый свод имен, составивших гордость отечественной философской мысли. Здесь, в отзыве на книгу “Религиозная мысль России”, наряду с классиками русской литературы - Н. Гоголем, Ф. Достоевским, А. Пушкиным, А. Герценом, Ф. Тютчевым, И. Тургеневым и других он отмечает С. Соловьева, С. и Е. Трубецких, о. Павла Флоренского, о. Сергия (Булгакова), о. Василия (Зенковского), о. Георгия (Флоровского), И. Ильина, В. Ильина, Бердяева, Франка, Эрна, Лосского, Мережковского, Карсавина и многих других наших любомудров.

Сам писатель, являясь философом образа, а не сентенции, глубоко и порой неожиданно переосмысливает символы Времени. Не приемля антигосударственных бунтов «низов», равно как антирусских измен «верхов», он с обеспокоенностью ищет основную составляющую возрождения России и приходит к таким выводам: “Русский топор вывел Россию из катастрофы татаро-монгольского ига. Храмы, палаты, дворцы, остроги, избы, засечные клади, фабрики Москвы созданы с его помощью. Наша трагедия состояла в том, что часть интеллигентов перепутала знак, воскликнув: “К топору зовите Русь!” Но не к топору созидательному, строительному, а топору ушкуйника, к топору разбойника с большой дороги! Мы все жестоко поплатились за эту подмену”.

Вот и русские версты... Они предполагают движение, действие, преодоление. Возрождаться действием - это и внедрять передовые философские идеи, расставляя их как ориентиры созидания, верстовые столбы возрождения. В. Ганичев отмечает три идеи, выдвинутые доктором педагогики Белозерцевым, на которых можно построить такую систему образования, что позволила бы утвердиться, саморазвиться, совершенствоваться русской национальной школе. А именно: идея русского космизма (авторы - Н. Федоров, В. Соловьев, К. Циолковский, А. Чижевский, В. Вернадский, П. Флоренский, Д. Андреев); идея соборности и идея национального дома. Для этого, по мнению писателя, “нужен учительский подвиг - для спасения России”. А для того, чтобы учитель был к нему готов, необходимо “воссоздать новую психологию учителя русской школы, разморозить его сознание, снять испуг перед собственной русской историей, культурой, верой. Нужно восстановить подлинную иерархию ценностей для наших детей”. Приводя пример единственной в Москве русской национальной школы, В. Ганичев призывает “создать среду России в наших русских школах, в сердцах и душах граждан нашего Отечества”.

Принципиальную позицию занимает он как историк и публицист в оценке отечественной истории, выходившей из-под пера академиков Минца, Покровского, Федосеева и др. Она, “очищенная” в силу идеологических установок “научно обоснованной русофобии, стала совершенно “незаселена” личностями. В русской истории действовали только формации, классы, общественные силы, режимы, бесплотные слои населения. А где же были ее святые, созидатели, воители, гении, радетели за державу, милосердцы, дела делатели? В историю допускались в усеченном виде немногие. Родились целые поколения, которые не знали, кто такой Сергий Радонежский, Серафим Саровский...” И о многих-многих других...

Наверное, потому мы и не услышали в начале перестройки голоса лучших наших мудрецов, голос совести и предостережения, и тем самым не уберегли родную землю от стольких бед и унижений. “По недоразумению и собственному нахальству в отечественной истории звание интеллигента присваивали, скорее, узурпировали, всякого рода бомбисты, растлители народного духа, недоучившиеся студенты, возглавлявшие целые наркоматы и отрасли верхогляды, эстетствующие циники. Созидательное начало было подменено разрушительным, а в лучшем случае созерцательным”.

В. Ганичев, со своей стороны, делает все возможное, чтобы возвратить обществу имена всех, неоправданно преданных забвению, реабилитировать их память, их созидательную роль и заслуги перед Отечеством. Долгое время возглавляя издательство “Роман-газета” (ныне “Роман-журнал XXI век”), он организовал выпуск книг, содержащих непреходящие национальные ценности духовные. Среди них - “Выдающиеся Россияне”, хрестоматия “Русские ценности”, “Русский фольклор в семьях и школе”. “Русские народные традиции в играх”, “Русская душа” (Отечественные любомудры), “Русская кухня”, “Русские школы борьбы”, “Русская история для всех” В. Бугромеева, “Русская Соборная мысль” (материалы 1 Всемирного Русского Собора), “Русская школа”, “Святое Воскресение”, “Рождество Христово”, произведения классиков отечественной литературы, книги в помощь русской национальной школе и многое другое.

За “Русскими верстами” автором написаны “Флотовождь” и “Росс непобедимый”, и книги эти достойны особого обстоятельного рассмотрения. А русские версты требуют постоянного возвращения. Они ведут и возвращают нас то в Бежин луг, то в Темрянь... и уводят в страны ближнего зарубежья, бывшие союзные республики, и - в страны дальнего зарубежья, а в новелле “Южнее, южнее... на самый юг” - на Южный полюс в Антарктику, к нашим полярникам. И у них гостит автор, и о них с романтической приподнятостью спешит рассказать.

Вопросы, которые постоянно в поле зрения писателя, не снимаются, напротив, ныне стоят они еще более остро. Вот выхватывает он из полифонии голосов голос русского из Литвы, обманутого правителями и зазывалами “демократии”. Испытавший бесправие и притеснение, как и другие представители русскоязычного населения в прибалтийских республиках, он прозрел после слов своей матери: “Ты каждый день должен утром повторять: Я русский! Я русский! Я русский! Пять, десять, двадцать раз! И ты поймешь тогда, что надо трудиться, надо бороться, надо верить в Бога и Россию. И чем тяжелее русскому, тем больше он молится и трудится!..” Этот русский из Литвы прозрел, хоть и с опозданием. А скольких русских ведут незрячими по краю пропасти, по самой кромке национальной бездны! Да в том-то и дело, что в самом слове “бездна” - без дна - заключена исконно русская надежда и вера в свою непогибельность, в непременное спасение свое.

И для писателя, которому присущи всесторонний диалектический подход к людям и явлениям, небезнадежны даже те, которые потеряны, казалось бы, для возрождения Родины, - люди, обратившие свои “ослепленные мишурой цивилизации, глаза на Запад с надеждой на помощь оттуда”. “Конечно, - иронизирует он, - для наших радикал-демократов, многих депутатов и государственных руководителей сказать слово “Я русский” так же невозможно, как для гоголевского черта сказать слово “Бог”, от которого его корчило.

Но мы-то, миллионы русских, должны чувствовать в имени, названии этом не только трагичность и драматизм жизни, но и высокий смысл, высокую ответственность”.

Чувством неизбывного трагизма положения русского народа в самой России, не только за ее пределами, проникнуты лучшие страницы книги. Окидывает ли взглядом писатель русские версты глубинки, вглядывается ли в картины А. Шалаева, - он с болью останавливает свой взгляд на том, что тысячи, миллионы других россиян видят воочию ежедневно: “Раздерганные, разрушенные избы, последние машущие продырявленными крыльями мельницы, полуразвалившиеся сараи, амбары, риги и уютные баньки. Да, баньки, каждая со своим лицом, лицом своего хозяина, обликом деревеньки, где стоит она у тихой, зарастающей речки или пруда... Вот одна - в удобном соломенном картузе, в окружении нахлобученных на осенние, безлистные деревья облаков, другая - в зеленом разнотравье, сложена из темных бревен, собравших в себе многолетнее тепло раскаленных камней... Да, они еще есть сегодня, завтра их уже не будет. Они исчезнут в пространстве и времени, как Перуны, лешие, кудесники и... богатыри”.

И все же остается Ожидание и Вера. Ожидание, состоящее в сборе, накоплении сил, в соборовании Русского Духа. Вера в то, что “соберется с духом Земля наша, с новой силой забьется источник, благословит русских людей на подвиг и созидание Божья Матерь”.

Художественное образное отражение, “запечатление” русского мира, по мнению В. Ганичева, останавливает разрушение, вселяет веру в Возрождение.

Возрождаться действием - сокровенный смысл Соборного слова.

Но как же все созидательно-русское, Душа и Думы России, мешают “новому мировому порядку”! Долготерпение нашего народа продолжает испытываться, с приходом новых властей положение страны ничуть не улучшается, а то и ухудшается. Казалось бы, куда уж дальше? Ан, нет. Удавка (“демократическая удавка”) на русском горле сжимается все сильнее. На память невольно приходят поэтические строки Виктора Смирнова:

И чем смертельней на судьбе удавка,

Тем звонче горло русское поет...

Музыкальная пластика характерна и для самого авторского стиля. Особенно полно проявляется она в его рассказах о композиторах и художниках русских. Рефреном русских верст дышит поэтика его публицистически заостренного слова, когда наталкивается оно на препятствия, на преграды-препоны, расставленные по ходу движения-действия. И сам я, следуя за автором, выстраиваю свои впечатления в жанровых традициях эссеистики, по законам построения музыкальной архитектоники, и, как в сюите, в завершение возвращаюсь к тем темам и мотивам, с которых начинал. Возвращаюсь к своей версте. Но к ней предстоит мне пройти еще через последние страницы книги, наиболее трагические, наиболее страшные. Это - страницы двух небольших новелл “Расстрелянный Пушкин” и “Выстрелы”, неутолимую боль вызывающие в сердце.

Замираешь вместе с автором в “скорбных Бендерах”, где обрушили беспощадный огонь по школам “обнаглевшие русофобы и злобные дегенеративные националисты, получив теоретические обоснования от “демократов” для национальной резни”. Стоишь, потрясенный, как и он, у сидящего в скверике Пушкина. “Современные Дантесы всадили пулю в грудь, другие две - в бант на шее, еще - в ногу, в руку, потом веером в спину. И все раны смертельны. Эти ублюдки не могли позволить себе остаться на ночь в одном городе с русским гением. Они стреляли в него, убивая, терзали. Им был страшен поэт”. Стоишь - и сокрушаешься вместе с автором, соглашаясь с его словами, что “варвары, вандалы, дикари ворвались в XX век под знаменем демократии, реформ, национальной независимости. И оказалось, что все высокие слова скрывают самую низменную человеческую, скорее животную сущность”. И задаешься вслед за ним и поэтом Валентином Сорокиным вопросом: “Откуда такая дикая ненависть? Кем подготовлено это убийство? Кто взрастил убийц? Как все же тонок слой культуры, человечности, добрососедства? Как долго надо его наращивать и как быстро можно его смести...”

А ведь в начале книги В. Ганичев светочем Пушкина хотел озарить все русские версты, все верстовые столбы: “И, думаю, каждый национально мыслящий россиянин воскликнет: “Да у нас же есть Пушкин!”

Солнце не затмить, а тени - его производное. И тучи не вечны. Достаточно луча, клинком пронзающего хмурую хмарь смутных времен. Достаточно луча, чтоб исцелить людскую душу. “Пушкин излечивает душу русскую от комплекса неполноценности перед Европой, привитого ей Петром I, дает ей душевное здоровье, жизнестойкость, гармонию, восстанавливает связь с древней традицией. Пушкин предлагал (и сам был воплощением этого воззвания) делать то же, что сделал преподобный Сергий Радонежский в разоренной татарами Руси”.

Однако, похоже, век затмений Солнца мы еще не пережили. А мглу ему разогнать далеко не легко. Должен в каждом русском появиться отсвет пушкинской души. Автор, оглядываясь назад, в семидесятые, вспоминает: “Патриотизм - последнее прибежище идиотов” - любили щеголять этой фразой в “Литературке”, “Известиях”, “Комсомолке”, “Новом мире”, “Юности”. Исподволь складывалось новое рабство и новая тирания. Складывалось новое господство, теперь уже Америки над Москвой. И, пожалуй, никогда чужеземное господство не было еще таким полным, как сейчас. Ибо ему подчинена не только власть и политика, но и капитал, армия и интеллигенция”. А Пушкин прежде всего был русский патриот.

Светочи, вновь и вновь зажигаемые писателем и его соратниками, вновь и вновь пытаются погасить. Стало “само собой разумеющимся, что Россия - страна бедная, убогая, ущербная, обделенная”. Кукловодам “нового мирового порядка” выгодно “ставить страну неизмеримого богатства, крупнейшего промышленного потенциала и величайшего культурного уровня в положение нищенки, тянущейся попрошайки, лишенной достоинства, - это уже позиция. Это уже тенденциозная политика. Это уже исполнение бесовской воли”.

Прискорбно, что с этим соглашаются многие, “с покорностью говорят об угасающей цивилизации России, приводят исторические аналогии, данные о взлете технологических наций США, Японии, Германии”, утверждают, что якобы “Россия исчерпала себя”.

На ком вина за то, то Россия исчерпывает себя? “Вина президентов, партсекретарей, академиков-экспертов, военачальников известна, - выносит писатель свой вердикт, - им предстоит ещё встать, если не перед уголовным судом, то, по крайней мере, перед судом истории”.

С укором и надеждой он смотрит на учителя. “Ведь в том, что великая держава валяется в обломках, есть и вина учителя”. В Германии, к примеру, в XIX веке славу объединения немецких земель “справедливо приписывали “Железному канцлеру” - Бисмарку. Но он и его соратники не без основания считали, что войну за объединение выиграл прусский учитель”. А наш учитель “не смог вдохнуть дух самопожертвования, стойкости, любви к Отечеству, к единению добрых и чистых людей всех наций, не сумел противостоять фальсификации, злобе, невежеству. Могут сказать, нашли крайнего. Нет, не крайний - Учитель, а первый, заглавный”.

Трагические реалии расколотого Времени врываются в заключительную новеллу книги “Выстрелы”. Они были подготовлены всеми подводными течениями, рифами и водоворотами истории. Державный корабль получил пробоину, образовалась течь. На корабле два кормчих. Идет борьба за капитанский мостик, когда корабль идет ко дну. И пушки поворачивают вовнутрь корабля... Ассоциации с кораблем возникли благодаря тому, что метафора “держава - корабль” была уже использована автором ранее. А здесь события настолько ирреальны, что может одновременно возникнуть много метафор и аналогий. Но самая точная, безошибочная и неотвратимая из них, - связанная с национальным позором октября 1993 года. “Надежды, слезы, мысли, горе текли вдоль разорванного тела. Стреляли в Здание, где были люди”. Стреляли из танков “равнодушно и прицельно, тупо и точно”. Чтоб отразить невыносимую душевную боль очевидца событий, автор применяет прием гиперболизации “Взрываясь, каждый снаряд кромсал и его, обнажал мышцы, вены, кости. В паузах между выстрелами кожа соединялась, прикрывала раны, стягивалась красными рубцами. Но следующий снаряд разрывал его тело по новым линиям, лохмача и разрывая данный от Бога покров, отрывая лоскутки бывшей его кожи уже насовсем. По шее из-за ушей текли горячие струйки пота, лимфы, сукровицы, накапливаясь в ямочке у ключицы. Темная кровь, перемешавшись с костной крошкой, капала на пол”. Братоубийственная бойня продолжалась. “На мосту стояли сотни людей, с любопытством болельщиков чужой команды поглядывая на происходящее - кто выиграет?”

Снаряды сыпались на Здание, попадали в окна. Вот один из снарядов “наткнулся на высокое кресло председательствующего, и. казалось, с облегчением взорвался. Взорвался там, где еще недавно верховодила мысль и мудрость, терпение и понимание, страсть и слово”. Здесь фигуры символичны, вневременны, снаряды одушевлены. “Снаряды вгрызались в глазницы Дома и уже за стенами Здания множились и сыпались на страну”. И лишь один из них, - как воин, внезапно опомнившийся, что призван заслонять страну, а не расстреливать, - “коршуном закружил вокруг маленькой белой церквушки у речки. “Господи! Да это же Покрова на Нерли! Стойте! Стойте! - хриплым, срывающимся голосом закричал он. - Ведь это же конец мира! Конец России!”

На высочайшей апокалипсически-трагической ноте завершает Валерий Ганичев свою книгу “Русские версты”. И версты выводят его к православной церкви: “... Когда открыл глаза, то сквозь уходящую мглу увидел уютно, без вызова, стоящую на холме белую церковь. В стороне от ее светло-золотистого ореола валялись еще дымящиеся осколки снарядов...”

Эта маленькая церковь в едином Соборе Русского Духа вселяет надежду и веру. Духовный луч авторского взгляда высвечивает историческую правду, преломляется - как солнечный - да не пресекается. А Собор соборов продолжает действовать, собирать, накапливать силы, созываться, сеять свет Соборного слова.

Русский Собор - он не только для русских. Соборным словом заявлено, что для русского народа братскими являются все народы России, что русский народ стремится жить в мире и дружбе с народами всех других стран. Собор был созван в канун нового, третьего тысячелетия. И верится, что праведниками наша земля устоит.

Храни Вас Бог!

Содержание:

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

редактор Вячеслав Румянцев