 |
|
|
 |
Вальтер Шеленберг |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
XPOHOCФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИРЕЛИГИИ МИРАЭТНОНИМЫСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Вальтер ШелленбергЛабиринтМемуары гитлеровского разведчика
19 ВОЙНА С РОССИЕЙРазногласия с адмиралом Канарисом. - Оценка военного по- тенциала России Генеральным штабом. - Гейдрих излагает взгляды фюрера на военную ситуацию. - Проблемы сотрудничества между СД и Вермахтом. - Решение найдено. - Опасения активного вмеша- тельства Соединенных Штатов. - Донесение о подрывной деятель- ности Коминтерна. - Объявление войны Гитлером. - Меня продви- гают по службе. Канарис предостерегает против чрезмерного антисимитизма. - Сложности с взаимным отзывом дипломатического персонала. Наступление весны 1941 г. прошло почти незамеченным в военном котле под названием Берлин. Я нервничал и ощущуал какую-то тревогу и подспудную неуверенность, будучи не в состоянии определить ее истинную причину. Так или иначе, мне казалось, что я чувствую приближение событий слишком значительных, чтобы быть результатом чьего-то личного воздействия. Во время прогулок верхом, которые адмирал Канирис и я имели обыкновение совершать ранним утром, мы обычно обсуждали информацию, которая поступала в наши учреждения, к сожалению, во многих случаях дублировавшие деятельность друг друга, что уже само по себе было весьма расточительно. Между нами существовали разногласия в отношении России, и мы спорили по этому поводу в течении многих месяцев. Прежде всего это касалось данных по выпуску продукции русской тяжелой промышленностью. Я оценивал выпуск ими танков гораздо выше, чем Канарис, и был убежден, что они запустили в производство новые модели, пре- восходящии наши, но Канарис отказывался верить этому. Я пришел к этому заключению в результатедовольно необычного приказа, который Гитлер, желая произвести впечатление на русских, отдал в марте 1941 года; мы должны были продемонстрировать советской военной миссиинаши наиболее передовые танковые заводы и танковые школы, и в связи с этим предстояло отменить все распрост- ранявшиеся на них меры безопасности. (Тем не менее, мы не выполнили приказ фюрера и скрыли наши новейшие модели.) Отноше- ние, которое высказывали русские во время этого мероприятия и вопросы, которые они задавали, привели меня к заключению, что они располагают моделями лучшими, чем те, что были у нас. По- явлени большого количества танков Т-34 на русском фронте летом 1941 г. подтвердило правоту моих предположений. Другое расхождение во взглядах возникло в результате то- го, что Канарис заявил о наличии у него документальных доказательств того, что промышленные центры вокруг Москвы, на севе- ро-востоке, на юге и на Урале, так же как и их главные центры добычи сырья связаны между собой лишь одноколейной железной дорогой. Мое управление получило совершенно иную информацию. Однако Канарис заявил, что его данные проверены, в то время как у нас не было возможности проверить наши. Отделы армейской разведки "Иностранные армии - Восток" и "Юго-Восток" проделали великолепную работу по объективной оценке информации, да и мы достигли очень хорошего взаимо- действия в нашей собственной разведывательной службе. Но при- веденные выше разногласия между Канарисом и мной показывают, насколько было сложно для военного руководства, ответственно- го за маневрирование, провести верную оценку представленной на его рассмотрение информации. Поэтому если материалы не вписы- вались в их основополагающие концепции, их попросту игнорировали. А поскольку это касалось и высшего руководства, дела обстояли все хуже. Так, Гитлер до конца 1944 года отвергал не- желательную информацию, даже если она была основана на фактах и аргументах. Отдел оценок (?) "Иностранных армий - Запад" так и не достиг эффективности, сопоставимой с нашей, так как непрекра- щающаяся смена персонала привела к значительной неопределен- ности, которая отразилась на их результатах. Сотрудники отдела оценок Люфтваффе страдали по той же самой причине; кроме того, чувство неуверенности было результатом ареста гестапо ключевых работников отдела, оказавшихся членами русской шпионской группы "Красный оркестр". В итоге утраченное доверие так и не уда- лось восстановить. Несмотря на склонность Канариса к преуменьшению технических успехов России, в последних разговорах с ним преоблада- ли опасения, что мы окажемся втянутыми в войну на два фронта со всеми вытекающими отсюда опасностями. Мнение Генерального штаба было таково, что наше превосходство в войсках, техни- ческом оснащении и военном руководстве столь велико, что ин- тенсивная кампания против России может быть завершена в течении десяти недель. Собствнная теория Гейдриха, которую разде- ляли Гитлер и Гейдрих, заключалось в том, что военное поражение настолько ослабит советскую систему, что последующее про- никновение политических агентов полностью развалит ее. И я, и Канарис сходились в том, что оптимизм нашего военного руководства был попростунелепым. Кроме того, Канарис так же считал в высшей степени сомнительными политические теории Гейдриха. Действительно, оценка, которую Канарис давал политической мощи русского руководства, была прямо противоположна той, что при- надлежала Гейдриху. Он признавался мне, однако, что был бесси- лен убедить Кейтеля, своего начальника, принять его точку зре- ния. Кейтель настаивал на том, что запланированные Гитлером меры столь сокрушительны, что советская система независимо от того, насколько она прочна, будет не в состоянии противостоять им. Вспоминая ложные оценки, данные западными союзниками мощи Гитлера накануне войны, я все больше убеждаюсь в том, что наши руководители совершают аналогичную ошибку. Я попытался указать на это Гейдриху, сказавшему, что, возможно, было бы разумнее исходить в нашем планировании из возможности того, что Сталин сможет укрепить структуру своей партии и правительства, и что для него война, навязанная России, станет скорее источником силы, нежели слабости. Гейдрих сразу же прервал это обсужде- ние, холодно промолвив: "Если Гитлер отдаст приказ о начале этой кампании, у нас возникнут другие прблемы." В другой раз он сказал мне: "Это любопытно - несколько дней назад Канарис высказал мне те же самые мысли. Порой мне кажется, что вы двое развиваете замечательные отрицательные взгляды на ваших сов- местных верховых прогулках утром." В мае я предпринял еще одну попытку обсудить эту проблему, сказав Гейдриху, что даже если предположить его стопроцентную правоту, было бы лучшее просто из предосторожности изучить другие возможности и подготовиться к разного рода случайностям. И вновь я был резко поставлен на свое место. "Прек- ратите ваши лицемерные и недалекие и пораженческие возражения, - сказал он. - Вы не имеете права говорить так." С тех пор я часто размышлял, являлась ли причина априор- ного неприятия таких возможностей фанатичная вера нацистских руководителей в конечный успех гитлеровских планов, или же многие из них испытывали в душе определенные сомнения, в тоже время отрицая их в открытом разговоре, опасаясь таким образом поставить под угрозу свое положение. Тот факт, что многие из них никак не позаботились о своей личной безопасности на слу- чай катастрофы доказывает, что верным оказалось перовое пред- положение, и что у них действительно была слепая вера в руко- водство Гитлера. Однако и сейчас, и тогда я был убежден, что интеллект Гейдриха бесстрастно просчитал для своего обладателя все возможные варианты. Никто не знал, о чем он в действитель- ности думает. Так, в один из летних дней 1941 г., когда мы бы- ли вместе в его охотничьем домике, он произнес следующую фразу относительно того направления, которое принимала война: "Судя по тому, как мы ведем дело, все это плохо кончится. Было пол- нейшим безумием создать этот еврейский вопрос". Значение этого упоминания о еврейской проблеме стало ясным для меня лишь тог- да, когда Канарис - уже после смерти Гейдриха - сообщил мне, что он располагает доказательствами еврейского происхождения Гейжриха. Нервозность, которую испытывал Канарис в это время по поводу войны на два фронта, казалось проявлением его глубо- кого пессимизма. Во время наших разговоров он беспорядочно пе- рескакивал с одной темы на другую - например, во время обсуж- дения выпуска американских бомбардировщиков, он мог неожиданно начать говорить о политических проблемах на Балканах. Иногда его фразы были так трудны для понимания, так неясно и туманно сформулированы, что лишь хорошо знавшие его могли понять, к чему он клонит. Особенно это касалось его телефонных разгово- ров. Однажды я шутливо заметил ему по телефону, что считаю се- бя обязанным проинформировать Гейдриха и Мюллера о его "песси- мистических" разговорах. "Дорогой мой, - ответил Канарис, - я и забыл, что мы говорили по телефону." Ближе к концу апреля 1941 г. мне как-то позвонил Гейдрих. Он сделал несколько туманных намеков на приближающуюся кампа- нию против России, но, заметив, что я не понимаю, о чем он го- ворит, сказал: "Давайте пообедаем вместе, тогда мы сможем спо- койно поговорить об этом." Мы встретились в час тридцать в столовой Гиммлера. Только я туда вошел, как появился Гиммлер, окруженный толпой своих сотрудников. Он благосклонно поздоровался со мной, затем отвел меня в сторону. "У вас будет очень много работы в течении несколько следующих недель", - сказал он. Я весьма сухо отве- тил: "Это не будет для меня чем-то новым, господин рейхсфю- рер." Гиммлер засмеялся: "Что ж, Гейдрих наметил для вас много дел." За обедом Гейдрих обсуждал многие проблемы, связанные с Балканами, среди них вопрос о связи с различными немецкими частями. И предложил обсудить это с представителями вермахта. Затем он заговорил о русской кампании. Насколько я помню, он сказал что-то вроде этого: "Вы были правы - фюреру не удалось добиться удовлетвори- тельного решения военной и политической проблемы Британии. Те- перь он считает - после того, как наше воздушное наступление закончилось более или менее полным провалом - что Британия мо- жет ускорить свое перевооружение с британской помощью. Поэтому он торопит со строительством нашего подводного флота. Его цель - настолько усилить нашу подводную мощь, чтобы отбить у американцев всякую охоту когда-либо активно вступать войну, так как он понимает всю опасность тесного сотрудничества США и Великобритании. Однако он считает, что хотя Франко и отказался активно поддерживать нас, мы полностью господствуем на континенте и можем управлять им по меньшей мере полтора года, прежде чем западные союзники предпримут решительные военные действия в виде вторжения. Поэтому очень важно, чтобы мы максимально использовали этот период, и фюрер считает, что сейчас мы можем атаковать Россию, не подвергая себя опасности оказаться вовлеченными в войну на два фронта. Но если мы не используем это время должным образом, тогда нам придется считаться с неизбежностью вторжения с запада, а Россия тем временем настолько усилится, что мы будемне в состоянии защищаться, если она на- падет на нас. Россия проводит такие гигантские приготовления, что в любой момент Сталин может воспользоваться любыми действиями наших войск в Африке или на западе; а это значит, что он сможет предупредить все будущие действия, которые мы можем запланировать против него. Поэтому сейчас самое время для решительных действий. Фюрер убежден, что суммарная мощь вермахта столь огромна, что битва с Россией может быть выиграна, а Россия - завоевана в течении того времени, которым мы располагаем. Но Германии придется полагаться исключительно на ее собственные ресурсы, так как фюрер убежден, что англичане с их душами мелких лавоч- ников не обладают достаточной дальновидностью, чтобы осознать русскую опасность. Претензии России к Финляндии, Болгарии и Румынии, а также их последние политические интриги в Югославии демонстрируют, что Сталин будет готов вступить с нами в битву. Для любого, кто надеется сохранить новую Европу, ясно, что конфликт с Советским Союзом неизбежен, он начнется раньше или позже. Поэтому лучше отвести опасность сейчас, пока мы можем расчитывать на свою мощь. Генеральный штаб полностью уве- рен в успехе. Они считают, что мы должны ударить по противнику, пока он еще не готов к действию. Элемент внезапности будет настолько велик, что кампания может быть успешно завершена са- мое позднее к Рождеству 1941 г. Фюрер хорошо осознает все значение и весомость этого решения, и поэтому он не хочет, чтобы даже самые небольшие подразделения наших вооруженных сил оставались незадействованными. Он не только разрешил, но и настоял на том, чтобы были использованы все подразделения полиции безопасности и гражданской (криминальной) полиции. Эти подразделения будут подчи- няться командующими армией. Они будут использоваться главным образом в тылу, но так же и на фронте. Фюрер хочет этого, по- тому что он хочет, чтобы полиция безопасности и служба безопасности защищали нас от соботажа и шпионажа, а также охраняли важных лиц и архивы, то есть занимались общими проблемами безопасности в тылу. Особенно большое значение он придает так назывемым "Роллбанам". (Это были специально построенные автомагистрали для тяжелого транспорта дальнего следования, по ко- торым части снабжения продвигались по огромным малонаселенным русским равнинам.) "Ожидается, что операции будут развиваться достаточно быстро благодаря большому числу моторизированных частей, в связи с чем части полиции безопасности также должны быть моторизировнаы, чтобы они могли активно действовать как в тылу, так и на фронте. Все это было тщательно обсуждено с фю- рером, и он лично распорядился, чтобы эти планы были выполнены. Это необычная операция, поэтому все технические аспекты должны быть детально обсуждены с начальником квартир- мейстерской службы. Фюрер высказал еще одну мысль, с которой я целиком согласен: впервые эти специальные части будут задействованы на фронте, каждый их член получит возможность проявить себя и заслужить награду. Это окончательно рассеет лож- ное убеждение, будто бы сотрудники исполнительных (административных? карательных?) управлений - трусы, окопавшиеся на безопасных должностях вдали от линии фронта. Это крайне важно, по- тому что это усилит наши позиции относительно вермахта и будет иметь благоприятный эффект в кадровом и финансовом отношении. Обсуждение этого вопроса с армией идет с марта, переговоры с ОКВ (Верховным командованием вооруженных сил) вел Мюллер. У него уже состоялись беседы с начальником квартирмейстерской службы и его штабом. Но Мюллер ужасно неуклюж в делах такого рода. Он не способен найти нужное слово, и в своей типично баварской бестолковой манере он становится очень упрямым, когда дело касается второстепенных деталей. Наконец, он попросту обращается со своим собеседником как с прусской свиньей. Это, конечно же, возмутительно. Вагнер был совершенно прав, когда пожаловался мне на Мюллера. Поэтому я уже сообщил Мюллеру, что он должен быть отозван с переговоров. Он пришлет вам все относящиеся к делу документы сегодня днем. Я уже говорил о вас с Вагнером и сказал ему, что, хотя вы и очень молоды, я абмолютно уверен, что он найдет вашу манеру вести переговоры более способствующей достижению положительного результата. Завтра он лично примет вас и начнет прорабатывать с вами весь этот воп- рос." Здесь я впервые прервал Гейдриха, чтобы спросить его, ка- кие главные интересы я должен обеспечить. В своем ответе он обрисовал стоящую предо мной проблему, которая в упрошенном виде сводилась к старой истории ревности и антогонизма между армией и СС. Моя работа заключалась в выработке компромисса с генералом Вагнером в отношении каналов связей и взаимоотношений командования гражданских и военных начальников, проблем транспорта, снабжения горючим и других необходимых деталей. Необходимо было в кратчайшие сроки при- нять рабочее решение, которое удовлетворяло бы обе стороны. В должный срок результат был достигнут, и Гейдрих, казалось, был весьма доволен. С этого момента развитие событий стало стремительным.Под- готовка такой кампании, мобилизация такого огромного числа лю- дей и таких количеств материалов требовало невероятной энергии о всех тех, кто имел отношение к работе по организации и пла- нированию. Тот, кому не удалось пережить дни, подобные этим, не может даже представить себе, как много требовалось от каж- дого из нас. Особенно это было справедливо в отношении моей работы в качестве главы управления контрразведки. Для нас война с Россией уже началась, и на фронте секретной службы уже шли бои. Одним из принципов нашей работы было как можно больше сохранить неослабное наблюдение за раскрытыми нами шпионскими организациями, чтобы мы смогли проникнуть в них еще до того, как начнутся настоящие сражения. Для нас было жизненно важно скрыть от иностранной разведки нашу лихорадочную мобилизациоо- ную активность. Я приказал своим сотрудникам провести превен- тивную акцию - массовые аресты подозреваемых. Эти меры были осуществлены в сотрудничестве а абвером Канариса и другими ве- домствами вермахта, при этом особое внимание было уделено высоко "чувствительным" участкам, таким как железнодорожные сортировочные участки и пограничные посты. Если раньше я откладывал аресты особо важных русских шпионских групп, то дальше тянуть с этим было нельзя. Теперь было жизненно необходимо перекрыть все каналы информации. Однако одну или две из этих групп мы по прежнему использовали для снабжения русских дезинформацией, подготовленной вермахтом. Нам удалось передать им фальшивые материалы о возобновлении подготовки к опреации "Московский лев" - вторжение в Британию. Было очень важно, чтобы Кремль давал ошибочную оценку политической ситуации, и принимаемые меры безусловно внесли свой вклад в то, что их застали врасплох. Например, русские пехотные батальоны в крепости Брест-Литовск все еще маршировали со своими оркестрами даже днем 21 июня. Канарис нервничал все больше. И он, и Гейдрих испытывали постоянное давление Гитлера, требовавшего все новых материалов о состоянии русской обороны и советских вооруженных сил. Гитлер изучал их отчеты во всех деталях. Несколько раз он жаловался Гиммлеру на Канариса. "Абвер всегда посылает мне пачку частных, совершенно бессистемных донесений. Конечно, они представляют материалы огромной важности и исходят из самых надежных источников, но мне приходится самому разбираться с ними. Это неправильно, и я хочу, чтобы вы проинструктировали своих сотрудников, что они должны выполнять свою работу совер- шенно по-иному." Это я слышал много раз, вплоть до конца 1944 г., когда, наконец, Гиммлер сообщил мне, что Гитлер вполне удовлетворен нашей системой работы. Несмотря на все происходящее, Канарис и я по-прежнему продолжали совершать наши совместные утренние прогулки верхом хотя два или три раза в неделю. И хотя мы договорились не го- ворить о делах, мы не могли избежать перехода к темам, связан- ным с нашей работой. Канариса ужасно тревожила приближающаяся кампания. Он в самых крепких выражениях критиковал руководство вермахта, которое несмотря на свои специальные знания, было достаточно безответственным и глупым, чтобы поддерживать взгляды человека вроде Гитлера, считавшего, что мы будем в состоянии закончить русскую кампанию в течении трех месяцев. Он говорил, что не будет участвовать в этом и не понимает, как генерал фон Браухич, Гальдер, Кейтель и Йодль могут быть настолько самовлюбленными, настолько нереалистичными и настолько антимистичными. Но любые возражения были бесполезны- ми; он и так уже стал непопулярным из-за своих бесконечных предубеждений. Всего несколькими днями раньше Кейтель сказал ему: "Мой дорогой Канарис, Может, вы что-то и понимаете в аб- вере, но вы принадлежите к флоту; вам не стоит пытаться учить нас стратегическому и политическому планированию." Когда Кана- рис повторял такие высказывания, он обычно осаживал свою ло- шадь, смотрел на меня широко раскрытыми глазами и произносил очень серьезно: "Не кажется ли вам, что это было бы весьма ко- мично, если бы не было настолько серьезно?" Темой, к которой мы постоянно возвращались в наших разго- ворах, были Соединенные Штаты и их индустриальная мощь, осо- бенно выпуск ими самолетов и кораблестроение. Похоже, что этот вопрос был решающим, поскольку он определял продолжительность времени, отведенного нам до того, как возникла бы реальная уг- роза войны на два фронта. Канарис и я сходились в том, что если бы вся производительная мощь Америки встала на сторону Великобритании, это, без сомнения привело бы к вторжению на континент. Наземным операциям, безусловно, предшествовали бы массированные воздушные налеты, которые, в случае ухучшения на восточном фронте, нанесли бы тяжелый ущерб нашей мощи. Поэтому отсутствие ясности в планировании у руководителей люфтваффе внушало огромную тревогу. Геринг и его сотрудники не разделяли нашего взгляда на эту проблему, поэтому существовала большая неразбериха в графиках выпуска бомбардировщиков и истребителей. В качестве примера тех трудностей, с которыми мы сталки- вались, когда нам было необходимо, чтобы начальство бесприст- расстно выслушало нашу реалистичную информацию, стоит привести следующий случай: в начале 1942 г. под моим руководством был подготовлен всеобъемлющий доклад на основе нашей секретной информации об американской военной промышленности, в особенности, об общем выпуске стали и строительстве военоно-воздушных сил Соединенных Штатов. Подготовка этого доклада заняла почти два месяца, все детали в нем были проработаны ведущими экономистами. Информация была очень полной и объективной. Поступила она из очень надежных источников. Гейдриха она просто поразила, и я никогда не забуду его удивления, когда, просматривая его, он наткнулся на такие цифры, как "общий выпуск стали - от 85 до 90 миллионов тонн." Он показал доклад Герингу и Гитлеру, которые изучили его самым тщательным образом и затем обсудили. Самым неприятным во всей этой истории был разговор, состоявшийся у меня с Герингом. Рейхсмаршал не кричал- он говорил короткими, вескими фразами. Презрительно посмотрев на меня, он вложил доклад мне в руку и сказал: "Все, что вы написали - полная чепуха. Вам следует обратиться к пси- хиатру, чтобы он проверил ваше душевное состояние." На этом его разговор со мной был закончен. Гейдрих задержался у Геринга чуть больше, и когда он, наконец, вышел, то был весьма зол. Но он никогда не использовал этот случай против меня. Через несколько месяцев я услышал от Гиммлера, что под влиянием Геринга, Гитлер сильно разозлился после прочтения доклада. Он раскритиковал его как заумный и написанный с единственной целью - продемонстрировать самомнение автора и добавил, что не верит ни единому слову из него. Позднее, во время Нюрнбергского процесса, я занимал каме- ру через коридор от Геринга. Я видел его каждый день и мог пе- рекинуться с ним несколькими словами. До этого я не слышал от него ни слова похвалы. Обращаясь из своей камеры ко мне, он громко сказал: "Что ж, оказывается, то, что вы говорили - вовсе не чепуха." Я сразу же понял, что он имеет в виду. В один из дней мне позвонил Гейдрих и попросил подготовиться к отчету у Гиммлера по вопросу контрразведывательной работы про- тив России. Когда мы приехали, Гиммлер начал с того, что рассказал о длинном разговоре, который у него в этот день состоялся с фюрером и в котором была затронута целая серия проблем, связанных с предстоящей кампанией. "С вами, Гейдрих, я хотел бы обсудить несколько вопросов наедине. Для вас, Шелленберг, у меня две особых проблемы. Во-первых, фюрер предполагает объявить о начале наступления в обращении к германскому народу. К этому обращению должны прилагаться доклад ОКВ, а также, возможно, министерства иностранных дел, и, кроме того, подобно тому, как в начале кампании против запада сюда же был включен доклад министра внутренних дел, фюрер теперь желает подобного доклада от меня, как главы германской полиции. В предыдущем случае доклад оказался очень впечатляющим, и он хочет иметь доклад того же типа о подрывной деятельности Коминтерна. К сожалению, в нашем распоряжении всего лишь двадцать четыре часа. Я понимаю, Шелленберг, что вы не волшебник, но постарайтесь сделать все, что в ваших силах. Гейдрих проследит за тем, чтобы вас немедленно обеспечивали всем, что вам потребуется. Так что не теряйте времени." Это было первое задание. Второе: в своем обращении фюрер хочет упомянуть о деле Хория Сима в Румынии.*) Вы знаете, - он повернулся к Гейдриху, что это весьма щекотливая тема для нас. Стоит мне пытаться отговорить фюрера или нет? Гейдрих сказал, что он считает упоминание о Хория Сима совершенно излишним. "Какой в этом смысл? - спросил он, - ка- ким образом фюрер собирается использовать это против России?" Они молча посмотрели друг на друга, затем повернулись ко мне, желая узнать мое мнение. "В данный момент, - сказал я, - когда наши румынские союзники готовы перейти к активным действиям на нашем южном фланге, фюрер, по видимому, хочет заверить маршала Антонеску, что подобные попытки, направленные на свержение его правительства, больше не повторятся. Возможно, он хочет вырвать эту темную страницу из истории наших отношений, и нет сомнений, что все это происшествие будет от- несено на счет советских происков. Это дело должно стать хорошо известным румынской публике. Я не помню, действительно ил в нем принимали участие коммунистические силы или нет, но указание фюрера будет эффективно лишь в том случае, если мы сумеем доказать факт их участия." Гиммлер отпустил меня, так и не придя к какому-то опреде- ленному решению. Когда я вышел, я начал прикидывать, как мне лучше выполнить это задание. Мое управление располагало большинством данных, которые могли мне понадобиться, но я решил обратиться за помощью к Мюллеру, который сразу же приказал своим начальникам отделов предоставить в мое распоряжение все необходимые документы. День уже клонился к концу, когда я вернулся в свой кабинет. Я отдал необходимые распоряжения, и в течении полутора часов на мой стол сыпались досье и документы. Я сидел перед огромной кучей бумаги, и мне потребовалось какое-то время, прежде чем я смог собраться с мужеством и приступить к работе. Но уже к позднему вечеру я отобрал наиболее важные материалы, которые затем взял с собой домой, чтобы там поработать над ними в тишине и спокойствии. И Гиммлер и Гейдрих по нескольку раз звонили мне в течении этой ночи. (Оба они знали совершенно точно, когда я ушел из своего кабинета, и где меня можно найти в любой момент времени.) Гиммлер заставлял меня нервничать. Как только Гитлер задавал ему какой-нибудь вопрос или просто что-то говорил ему, он тут же бежал к телефону и обрушивал на меня град вопросов и советов: "Шелленберг, фюрер хочет, чтобы это было сделано так... и не вдавайтесь в детали слишком глубоко, просто опиши- те методы работы русской секретной службы..." и т.д. (Я упоминаю об этом лишь для того, чтобы показать, к каким крайностям может привести централизация тоталитарной системы.) К счастью, я был хорошо знаком с большинством материалов. Поэтому мне удалось закончить эту работу за то короткое время, которое мне было отпущено. Доклад был принят без каких-либо изменений, и обращение Гитлера к германскому народу было опуб- ликовано 22 июня 1941 г., заканчиваясь следующими роковыми словами: "Народ Германии, в этот самый момент происходит передви- жение войск, которое по своему размаху и объему превосходит все, что когда либо видел мир." На большие трудности натолкнулись наши попытки скрыть мо- билизацию от русских. Эти трудности не в последнюю очередь бы- ли обусловлены непрекращающимися спорами между ведомствами Мюллера и Канариса по поводу деятельности в польско-русских приграничных районах украинских национальных лидеров Мельника и Бандеры. Военная секретная служба, естественно, хотела воспользоваться услугами групп украинского меньшинства, но Мюллер возражал, считая, что эти националистические лидеры преследуют свои собственные политические цели в недопустимой манере, и что это вызывает широкое недовольство среди польско- го населения. Я старался держаться в стороне от этих споров, в особенности из-за того, что совещания, на которых они проходи- ли, были очень длинными и желчными. Как раз в это время вскрылись вопиющие факты в деятель- ности зарубежной политической информационной службы (АМТ VI). В результате мер, принятых Гейдрихом, многие сотрудники были подвергнуты дисциплинарному взысканию, и даже поговаривали о том, что против некоторых из них будут возбуждены уголовные дела. Последовавшие безжалостные репрессии показали, чего мож- но ожидать мне, если я когда-нибудь дам такой повод. Профессиональные промахи сотрудников управления были го- раздо более серьезными, чем их личная распущенность, но даже самые жесткие карательные меры вряд ли смогли бы способство- вать улучшению результатов. Я был более чем когда-либо уверен, что эффекта можно добиться только случае полной перестройки управления. Но в этом случае этим пришлось бы заниматься в се- редине войны и, так сказать, под наблюдением вражеских спецслужб, под руководством начальства, которое не имело ни малейшего понятия о нуждах секретной службы, что, естественно не могло облегчить поставленную задачу. Интересно, что именно в это время Мюллер предпринял пер- вый открытый выпад против самого существования этой организа- ции. Он убеждал Гейдриха полностью распустить АМТ VI, отка- заться от заграничной секретной службы, действующей в качестве самостоятельного подразделения, а вместо этого сконцентриро- вать усилия на "Службе наблюдения за противником" в составе АМТ IV - управления, которое возглавлял сам Мюллер. В тот вечер Гейдрих приказал мне сделать ему отчет. Он повторил для меня план, предложенный Мюллером и добавил с сар- казмом: "И все-таки, он всего лишь ограниченный полицейский чиновник." Он попросил меня обдумать эту проблему очень тща- тельно и затем продолжил: "Теперь я пришел к определенному ре- шению: после того как начнется русская кампания, я собираюсь назначить вас заместителем начальника АМТ IV, а затем, через две недели, сделаю вас начальником. Это новое для вас назначе- ние - возможно, самое трудное из тех, с которыми вы до сих пор сталкивались. Поэтому я дам вам время очень внимательно все обдумать, и когда вы закончите, мы проведем вечер в моем охот- ничьем домике, где сможем обсудить этот вопрос спокойно и тща- тельно." Он поднялся и очень торжественно протянул мне руку. Я вышел из кабинета с бьющимся сердцем. С одной стороны, я был очень счастлив получить, наконец, назначение, которого я ждал так долго. С другой - я был несколько угнетен, что причиной его послужил столь прискорбный провал. С самого начала я по- чувствовал возложенную на меня колоссальную ответственность. Я был готов принять ее на себя, и, видимо, понятно, что несмотря на мою перезагруженность работой, новая задача взволновала ме- ня, и мои мысли уже начали обращаться к новому полю деятельности. 21 июня 1941 г. Канарис пригласил Гейдриха, Мюллера и меня позавтракать у "Хорхера" - в одном из самых модных берлинских ресторанов. Я знал причину этого - он пытался в последний раз предостеречь Гейдриха и Мюллера против чрезмерно оптимистического отношения к русской кампании. Это было типич- но для Канариса - использовать, казалось бы, случайный завтрак для изложения своего мнения по вопросу, представлявшему для него исключительную важность. Он хотел заручиться поддержкой Гейдриха против оптимистической позиции Верховного командова- ния вермахта, так как он чувствовал бы себя гораздо более уве- ренно, если бы имел возможность сказать: "Гейдрих тоже не слишком оптимистичен в оценке ситуации." Но Гейдрих особо не беспокоился. Он сказал: "Вчера за обедом Гитлер пребывал в очень серьезном настроении. Борман пытался расшевелить его. Он обратился к нему: "Сейчас вы перегружены великими заботами - от вас одного зависит успешное завершение этой великой кампании. Провидение выбрало вас орудием для решения будущего целого мира. Лучше меня никто не знает, что вы всего себя отдали этой задаче, что вы изучили мельчайшие детали этой проблемы. *) Прим. издателя: Хория Сима возглавлял в Германии изветсную фашистскую организацию "Железная гвардия." В 1940 году Гейдрих помог ему организовать заговор против маршала Антонеску, румынского диктатора. Заговор провалился, а Сима был арестован, но в качества акта милосердия со стороны Антонеску, он был передан германским властям и интернирвоан в Германии. Эта сомнительная ситуация повергла Гитлера в замешательство, так как планировавшееся вторжение в Советский Союз требовало укрепления связей между Германией и Румынией Антонеску. Эти чувства замешательства и негодования, возникшие у Гитлера в отношении Гиммлера и Гейдриха, которыми он считал ответсвенными за случившееся, ожили и усились, когда в конце 1942 года Симе удалось бежать в Италию, и гестапо в течении некоторого времени не могло напасть на его след. Поло- жение усугубилось тем, что гестапо, надеясь вскоре схватить Симу, доложило о его побеге Гитлеру лишь через две недели. Это укрепило Гитлера в его подозрениях и, с точки зрения Шелленберга, оказало решающее влияние на его собственный план сверг- нуть Риббентропа с помощью Гиммлера и, таким образом, подгото- вить почву для его плана "умиротворения". ОглавлениеЗдесь читайте:Шелленберг (Schellenberg) Вальтер (1910-1952), один из руководителей гитлеровской разведки.
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах:
|
