М.А. Ковальчук, А.А. Тесля

2004 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

РЕЛИГИИ МИРА

ЭТНОНИМЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

М.А. Ковальчук, А.А. Тесля

Земельная собственность в России:

правовые и исторические аспекты

XVIII - первая половина XIX вв.

Монография

ГЛАВА 2

Поземельная собственность феодально-непривилегированных сословий

3. Крестьяне помещичьи и их поземельные права

Крестьянский вопрос, вплоть до законодательного его разрешения в 1861 году, пережил несколько этап повышенного внимания власти и попыток найти обоюдоприемлемое для существовавшего русского общества его решение. Правовой статус крестьянина и его имущественные права на протяжении большей части рассматриваемого нами в этой главе периода оставался вовсе не определен. Достаточно сказать, что самого крепостного права как целостного юридического института не существовало – на лицо был только ряд положений, регулировавших частные вопросы, возникавшие в административной и судебной практике казусы, но никак не вводивший целостное определение взаимоотношений крестьянина и помещика (именно на этой основе в свое время В. Л. Ключевский выдвинул свою гипотезу частноправового происхождения крепостного права). Прежде чем переходить к вопросу о планах реформ и конкретных мерах по крестьянскому вопросу в XVIII – первой половине XIX века, надобно остановиться на общей характеристике правового статуса крестьянина, что сложился после петровских реформ и приобрел свой законченный вид в царствование императрицы Екатерины II.

Отсутствие у крепостного крестьянина поимущественных прав было фактом, реально действующим правом, но отнюдь не законодательным решением – на данном примере со всей очевидностью становиться ясно, сколь сильно может быть расхождение между положениями закона и той практикой, что складывается в государственном общежитии и признается уже по наличии правом. Если по законодательству даже само отсутствие у крестьянина права владеть недвижимостями является сомнительным, то вовсе невозможно отыскать конкретного акта, который лишал бы крестьянина права собственности на имущества движимые – право это признавалось в XVII веке, а во весь период от Петра I до Екатерины II нет указа, лишавшего бы крестьянина это права. Однако к началу екатерининского правления такая крестьянская поимущественная бесправность стала фактом – и начинается сие царствование с вопроса о том, можно ли придать крепостному это право и в каких пределах сие может быть сделано. Достаточно сказать, что в Уложенной Комиссии со стороны депутата государственного учреждения поднимался вопрос о том, чтобы издать указ об ответственности помещика за убийство своего крестьянина, в то время, как такой закон уже действовал более века – войдя в Уложение 1649 года и никем не отмененный 237). Кн. Щербатов в дебатах Уложенной Комиссии прямо именовал крепостных рабами, выставляя именно рабовладение особенной дворянской привилегией 238), хотя эти «рабы» и несли государственные повинности и законодательно уж во всяком случае признавались гражданами. Ясно, что при такой постановке вопроса ни о каких непосредственных гражданских правах речь не могла идти. Говоря о ходе работ Уложенной Комиссии, С. М. Соловьев подытоживает: «…от дворянства, купечества и духовенства послышался этот дружный и страшно печальный крик: «Рабов!»» 239). Мало того, что дворяне, купцы и духовенство требовали этого – урвать свой кусок стремились и однодворцы с черными крестьянами. Можно сказать, что все государственные сословия стремились расширить свои права, улучшить свое наличное положение за счет одного этого безгласного сословия – комиссия, собранная со всей России, стремилась едва ли не к одному только – поделить между собой, а еще лучше – забрать у соседа его кусок крепостного землевладения. Это была та обстановка, в которой надлежало действовать существующим законам, и, разумеется, в ней не было возможности крепостному крестьянству не то, что расширить, а хотя бы сохранить те права, что оставались в действующих законах. Никем не утвержденное, в формальном, строго-юридическом смысле не существующее право помещика не то, что на личность, но даже и на имущество крепостного, тем не менее было правдой факта.

Вместе с тем надобно отметить, что отсутствие законодательного закрепления прав дворянства на крепостных крестьян и на их имущество – не случайность. Вопрос о надобности такого закрепления, разработка проектов велась с царствования Петра I 240) вплоть по правление Екатерины II 241), однако власть со своей стороны всячески избегала изрекать последнее законодательное слово – мало чем способствуя положению крепостных, в ряде казуальных актов укрепляя и расширяя частновладельческие привилегии крепостников, правительство отказывалось давать общую законодательную санкцию существующему порядку. Напротив, еще ранее, чем успел окончательно сложиться помещичий режим, в правительстве начинают готовиться планы «освобождения» или «облегчения» положения крепостных 242). Тем самым власть, будучи не способна произвести реальное улучшение участи крепостных и, более того, не имея реального и сколько-нибудь долговременного плана по данному вопросу, старалась сохранить свободу действий, право при благоприятной ситуации поставить крепостной вопрос на обсуждения – не зная еще само, каким образом повернуть его.

Унификация крестьянского частновладельческого сословия произошла в ходе петровских реформ, когда в единое сословие (или, как обычно выражался законодатель, «состояние») вошли 243):

1) прежние прикрепленные крестьяне, сидевшие на частных землях: половники и посессионные;
2) холопы полные и кабальные;
3) дети священнослужителей, оставшиеся за штатом;
4) малолетние неизвестного происхождения, незаконнорожденные и подкидыши;
5) лица свободного состояния – «вольно гулящие» - не приписанные ни к одному сословию, скитавшиеся без промысла в городах, либо застигнутые I-ой ревизией на землях частных владельцев.

Все указанные группы по результатам I-й ревизии, находившиеся на частновладельческих землях, образовали состояние крепостных крестьян, юридический статус которого был близок к идеальному бесправию. Крепостной не имел права ни приобретать недвижимую собственность, ни вступать в подряды или откупа, вступать в поручительства. В гражданском обороте с законодательной точки зрения в качестве субъекта крепостной практически отсутствовал, в то же время являясь объектом прав. Особенное значение в определении юридического статуса крепостных имел сенатский указ 1767 года 244), запретивший крестьянам приносить жалобы на своих помещиков – тем самым de facto крестьяне были выведены из числа субъектов гражданского права, не могли предъявлять претензии и отыскивать свои права в суде или хотя бы через посредство верховной власти. Между крепостным крестьянином и государством, с его правовой системой, стала почти непроницаемая перегородка – помещик, фактом присвоившим себе едва неограниченную юрисдикцию по делам своих крестьян.

Право, исходящее от государства, практически не замечало крестьянина, в том числе оставляя без регулирования существо его отношений к помещику. Этот пробел в наиболее крупных дворянских хозяйствах – или в имениях тех дворян, что на службе приобрели склонность к регулярности – восполнялся владельческими инструкциями, как правило достаточно тщательно и многословно – в духе тогдашнего полицейского права – определявших положение крепостного. По ним положение поимущественное положение крепостного на первый взгляд смотрится еще непригляднее – если государство по большей части только молчало, то инструкции давали конкретные примеры крепостного бесправия, облекая их в форму права. Например, блестящий и образованный Петр Александрович Румянцев – великий екатерининский фельдмаршал – еще в свои молодые составил инструкцию для управления вотчинным хозяйством принадлежавших ему имений, в которой в частности за всякую кражу полагал наказание крепостному в виде конфискации всего имущества 245). Щербатов в инструкции приказчику пишет, как и с какого возраста женить крестьян, дабы имение в числе крепостных не теряло 246).

Однако фактическая картина, как часто бывает, и в это время была весьма далека от законодательного отображения ее. При теоретическом крестьянском бесправии и неспособности выступать в качестве субъекта поземельных прав, на практике именно во 2-й половине XVIII века, т. е. в период наивысшего ужесточения крепостного гнета, максимальной точкой, достигнутой крепостным правом, до некоторой степени легализованный, оформленный характер приобретает совершаемая крестьянами покупка земель у помещиков, пустошных и с крестьянами, в смежных или близлежащих дачах, а сделки эти оформляются через вотчинную канцелярию 247).

В вотчинной инструкции графа Шереметьева 1764 г. приказчику Муромской вотчины, села Карачаево содержится специальный п. 22 «О покупке крестьянином работников»: «Ежели кому крестьяном моим потребно будет у кого помещиков людей ис крестьян в работу, таковых велеть с ведома и свидетельства прикащиков и выборных покупать на мое имя со взятьем от крепостных дел купчих и те купчие присылать в отписках в Москву в домовую канцелярию, оставляя в вотчине копии…». Аналогичный по содержанию п. 17 имеется в уложении для Поречья графа В. Г. Оролова.., относящимся, судя по письмам Орлова, к 1796 г. Напротив, вотчинных приказах В. И. Суворова – отца генералиссимуса – содержатся специальные запреты на продажу пахотных земель и сенных покосов крестьянами. Учитывая то обстоятельство, что приказы повторяются, можно заключить, что крестьяне В. И. Суворова торговали числившейся за ним землей без его ведома. У того же собственника встречается и еще одно распространенное в практике прочного дворянского землевладения указание – а именно, предписание, чтобы за теми из крепостных крестьян, что приобрели или расчистили землю, владение ею закреплялось и охранялось со стороны вотчинной администрации. Среди крепостных крестьян встречается указание и на таких, что сумели приобрести не только солидный капитал, но и обширные земельные владения, официально числившиеся на имени их помещика. Так, например, крестьянская фамилия Гачевых, числившаяся за Шереметевыми, к 1787 году приобрели 1.165 дес. и 244 д. м. п. только в единоличное владение и, сверх того, были совладельцами в 3.247 дес. с другими крупными крестьянами – quasi-собственниками. Также, например, известно, что в 1777 году другой крепостной Шерметьевых – Никифор Семезов – приобрел несколько деревень, в которых числилось 429 д. м. п. И это информация о реальном положении части крестьянства, полученная на основании изучения только одного вотчинного архива Шереметевых 248). Аналогичные положения, фиксировавшие со стороны дворян-землевладельцев право их крепостных на приобретение недвижимостей, особенно широко распространяются в уставах, издаваемых собственниками для своих деревень, в 1-й половине XIX века, а в ряде случаев дозволялось крепостным приобретать собственных крепостных, оказывавшихся, в таком случае, как бы в двойной крепостной зависимости (ст. 1 – 7 гл. XV Уложения для села Поречье (гр. Паниных) Ростовского уезда Ярославской губернии, 1842 г.) 249).

Широко распространена была и коллективная крестьянская покупка или аренда земли, проводимая сельской общиной, целым миром. Как правило мир приобретал небольшие участки в соседних землях, главным образом пустоши, поступающие в раздел между участниками или использующиеся под выгон скота. В большинстве случаев покупателями выступали миры небольших, небогатых имений, испытывавших земельный голод и не могших рассчитывать на увеличение земель приобретениями помещика.
По таким приобретениям, равно как и по описанным выше, нередки были судебные споры. В таких случаях в защиту поземельных прав своих крепостных выступал помещик, числившийся формальным их собственником и заинтересованный в сохранении и приращении земельных владений крестьян, одновременно поднимавших его доход и увеличивавших земельные владения 250).

Вотчинные архивы, изученные преимущественно только в советское время, наряду со сделками между крестьянами и помещиками свидетельствуют и о многочисленных земельных сделках между самими крестьянами. Скудные крестьяне, не располагая необходимыми средствами, инвентарем и посевным материалом для засева своей надельной земли, полностью переходят на промысловые занятия или на службу по найму и, забрасывая сельское хозяйство, сдают свои наделы по договору за плату. Таким образом, в товар превращаются сами надельные земли 251). Нам известно об этой ситуации именно потому, что помещичьи инструкции и приказы стремились воспрепятствовать этим операциям, как ослаблявшим многочисленных крестьянских плательщиков – в качестве средства противодействия использовались крестьянские переделы, производимые по приказанию вотчинников 252).

Даже на основании этих и им подобных немногих сохранившихся и во многом не разобранных сведений о помещичьем хозяйстве становиться ясно, что картина бедственного, юридически-униженного положения крепостного крестьянина если и не ложная, то во всяком случае неполная. Фактическое правовое положение крестьянина в поземельных отношениях было сложнее, чем оно представляется собственно по имперскому законодательству, и при легальном почти полном исключении крепостного из числа субъектов гражданского оборота, в действительности он все равно принимал в них участие и иногда ему удавалось занять даже довольно видное место. Тем не менее надобно констатировать, что как бы крепки и сильны не были отдельные крестьянские хозяйства, правовая система крепостничества самым губительным образом сказывалась и на них, а именно создавая ситуацию негарантированности любых их приобретений, невозможности законной защиты своих прав.

Выше данная внешняя правовая характеристика не исчерпывает вопроса о крестьянском землевладении, поскольку, вне зависимости от того, какие права крестьян на землю признавало государство, в самой крестьянской среде складывались собственные юридические порядки, определявшие поземельное владение, пределы и формы его осуществления, с которыми должно было считаться и само государство в отношении черных крестьян, и помещики, издавая внутренние узаконения для своих имений. Прикрепление к земле и введение в России в начале XVIII в. подушной подати дали древнерусскому общинному владению тот вид, с которым столкнулась затем Крестьянская реформа 1861 года и имели последствием введение общинного землевладения там, где до тех пор его не существовало. По видимому, в разных местностях процесс складывания больших поземельных общин – тот, что связан с объединением крестьян в села, их скучиванием из отдельных небольших поселений, деревень – происходил различно, однако общая его направленность в Великороссии привела к образованию достаточно однородного крестьянского хозяйственного и административного устройства.

Общие государственные меры в одном случае ускоряли, в другом замедляли его, смотря по тому, сколько было земли в распоряжении сельского населения, как быстро возрастало оно путем рождений или приема новых поселенцев, вырабатывались ли побочные промыслы, применялась ли усиливавшаяся власть землевладельцев. Поскольку в XVIII веке, особенно в 1-й его половине, проблемы земельного голода не существовало, а подушная система обложения способствовала расширению запашки 253), общины охотно могли наделять участками своих новых членов. Если земли было мало, община должна была решить вопрос о том, следует ли, выгодно ли уменьшить старые наделы, чтобы дать возможность основаться новым дворам?
До введения подушной подати полноправным членом общины считался тот, кто владел двором в пределах общины, потому что только он нес тягло, отбывал платежи и повинности в казну; теперь же все жившие в общине стали платить подушную подать и, следовательно, должны были сделаться и полноправными членами общины. Подушная подать обращается в личную, хотя общественная земля по-прежнему продолжает составлять ее основание. Чтобы иметь возможность платить подушную подать, нужно было владеть землею. Община поэтому перелагает подать с душ на землю и при распределении земли принимает за единицу не двор, как прежде, а ревизскую душу. Общинная земля разверстывается по количеству ревизских душ, т. е. по количеству мужского взрослого населения; при этом не принималось в расчет, что семья с меньшим числом ревизских душ могла быть количественно (т. е. включая женщин и детей) больше, а потому и нуждаться в большем количестве земли. Фактически единицей распределения земли сделалось, таким образом, тягло, т. е. взрослый работник, и самое распределение в своем принципе вызывалось чисто фискальными целями, а не желанием установить равномерность в средствах обеспеченности отдельных членов общины .

Переложение подати с душ на землю и распределение земли по ревизским душам должно было способствовать выработке у народа убеждения, что каждый член общины имеет право на равный со всеми остальными участок земли: подать ведь для всех была одинакова. Развитию подобного взгляда у крестьян благоприятствовала, кроме того, и малая ценность земли. Введению общинного владения на владельческих землях могло способствовать и то, что владельцам выгоднее было иметь дело с целой общиной в лице ее представителей, чем с каждым крестьянином отдельно. Поэтому помещики предоставляли самой общине устраивать свои земельные распорядки. По инструкции 5 февраля 1722 г. на помещиков была возложена ответственность за правильное поступление подушной подати как с крестьян, так и с дворовых . Это повело к уменьшению числа дворовых, которых помещики сажали на пашню, приписывали к общинам, обязывая наделять их землею. Таким образом вызывались переделы земли.
Следует заметить, что слово «община» было неупотребительно и даже неизвестно среди крестьян. Совокупность домохозяев, владеющих сообща всеми или некоторыми угодьями, крестьяне называли «миром» или — в Малороссии — «громадой». Закон называл общинным такое обычное пользование, при котором полевые земли (пашни, покосы и другие угодья) по приговору мира переделялись или распределялись между крестьянами по душам, тяглам или иным способам, а повинности, положенные за землю, отбывались круговою порукою; мирской землею называлась та, которая отведена за установленные повинности в постоянное пользование сельского общества. Согласно исследованиям В. И. Орлова , результаты которых были приняты в литературе русского крестьянского права и сельского быта в качестве авторитетнейших, общины верно было подразделять на три группы. Простыми общинами назывались такие, земли которых сосредоточены в одном селении; составными — такие, земли которых, а, следовательно, и распоряжение ими, принадлежали нескольким селениям; наконец, раздельными — такие, земли которых принадлежали нескольким «мирам», живших в одном селении и образующим одно сельское общество. Подавляющее большинство общин относилось к числу простых; составные или сложные общины встречались всего чаще на севере и северо-востоке России, отчасти в южных областях.
В громадном большинстве случаев крупные составные общины владели сообща лишь сенокосными и лесными угодьями, пахотные же поля находятся во владении отдельных селений. Число селений, принимающих участие в общем владении, достигало 30, а число лиц, имеющих право участвовать на сходах и установлять размеры и порядок владения каждого участника – нескольких тысяч. В землепользовании крупных земельных общин, состоящих из нескольких селений, были особенно часты неурядицы и столкновения, порождавшие бесконечные тяжбы в судах. В одних случаях земля, принадлежащая нескольким селениям, делилась по числу всех ревизских душ, или иным способом на общем сходе селений; в других случаях последний определял лишь земли каждого селения, предоставляя «селенному» сходу распределить ее между отдельными домохозяевами. В более редких случаях (в очень крупных составных общинах) каждое селение выбирало нескольких доверенных лиц, которым поручает произвести разверстку земли между отдельными селениями.
Хотя усадебная земля каждого крестьянского двора при общинном пользовании остальною землею находилась в потомственном владении проживающего в том дворе семейства и переходила к наследникам согласно существующему в каждой местности обычному порядку наследования, лишь в случае выхода семейства из общества или отсутствия наследников поступая в распоряжение общества, но фактически было немало случаев, когда переделам подвергались и усадебные земли. Иногда переделы усадеб стояли в связи с новой распланировкой селений (в особенности после больших пожаров), иногда – в связи с общими причинами переделов. В последнем случае изменялся обыкновенно размер, но не местонахождение усадьбы. Как указывал С. В. Пахман, в тех случаях, когда наследники крестьянина – владельца усадьбы, не принадлежали к общине умершего, тогда к ним не могла перейти по наследованию усадьба, аналогично было и в случаях, когда крестьянин отчуждал усадьбу – он не мог передать ее лицу, не входившему в общину и сама община настаивала на отмене передаче – ничто не должно было уменьшать платежеспособность общины, каждое лицо, на общинных землях хозяйствующее, должно было вносить свой вклад в уплату податей – подобный хозяйственный взгляд утверждал прочность общинного хозяйства, стабильность состава его членов .
Гораздо чаще происходили переделы остальных угодий, кроме выгонов, находившихся по большей части в нераздельном, но не одинаковом для каждого общинника пользовании. За основание переделов остальных угодий принималась душа, причем под этим термином разумелась некоторая площадь земли и соответствующая последней сумма платежей. Происхождение этого термина связано с тем, что в основу крестьянского надела было положено известное количество душ. В период между ревизиями число душ в фискальном смысле оставалось в большинстве случаев неизменным и соответственно платежи за землю продолжали исчисляться по старым окладным душам, которые служили основанием для крестьянских разверсток как земли, так и платежей, на ней лежащих. На человека приходится «одна», «полторы», «четверть» и т. д. души, как говорилось в обыденной крестьянской речи. Когда при переделе земля разверстывалась по числу ревизских душ, тогда это разверстка по ревизским душам в ее чистом виде. В большей части черноземной полосы России наблюдалось перемежание разверсток по ревизским и по наличным мужским душам; иногда решение, принимавшееся общиной, сводилось к тому, что ревизские души получают надел такого размера, каким они пользовались при первом после ревизии переделе, а остальные «неревизионные», «новорожденные» души получали лишь землю, остающуюся за наделением ревизского населения.
Более распространенным, особенно в нечерноземной полосе России, являлись модификации обычной «потягольной разверстки», при которой землю получало мужское население, достигшее рабочего возраста. В зависимости от количества земли, принадлежащей общине, ее качества и размера лежащих на ней платежей, рабочий возраст определялся общиной то в более, то в менее широких пределах. «Окладные души» исчислялись в таких случаях соответственно возрасту участников: 10-летний мальчик нес, напр., ¼ окладной души, 12-летний — ½, 14-летний — ¾, 16-летний — 1 ½; общинник в возрасте от 20 до 55 лет получал землю на две души; с 55-летнего сваливалась половина надела, а 60-летний освобождается как от надела, так и от платежей, на нем лежащих. Когда при переделе землю получало все наличное мужское население, это называлось «подушной разверсткой в собственном смысле», а если земля разверстывалась по числу всего наличного (мужского и женского) населения – разверсткой «по едокам», встречавшуюся весьма редко.
Кроме этих главных видов разверсток, встречалась масса их разновидностей и сочетаний – например, смешанная, при которой, наряду с количеством наличных душ, всех или только мужских, принимались во внимание те или иные условия (количество скота, промысел, заработки на стороне и т. д.), в которые поставлено хозяйство. К смешанным разверсткам относились также разверстки «по согласию» или «помилу», при которой каждый домохозяин заявлял, сколько душевых участков он желает взять, и мир решал, в силах ли данное хозяйство обработать заявленное количество единиц разверстки и уплатить следующие за них платежи.
Техника переделов сводилась к возможно полному количественному и качественному уравнению душевых участков. Чем разнообразнее была почва, топография надела и пр., тем труднее оказывалось удовлетворить требованию хозяйственного равенства участков и потому на тем большее количество по возможности геометрически правильных участков приходилось делить подлежащую переделу землю. Остающиеся при этом отрезки земли выделялись особо и носили название «клиньев», «замерок», «ширинок» и т. д. Все остальное поле делилось, вслед за тем, на то или иное число более крупных участков, называемых ярусами, столбами, поделами, листами, конами, третями, пряслами, резами, пряниками и т. д., число которых колебалось от одного до 20 и более в зависимости от качеств почвы, ее топографии, удаленности от усадьбы и господствующего севооборота.
Общими, или коренными, переделами назывались такие, при которых производилась новая нарезка полос и разверстка их между всеми членами общины, частными – когда в разверстку поступала лишь часть общинной земли, переделявшаяся иногда только между небольшим числом домохозяев, причем последние случались гораздо чаще первых. Современники приходили к выводу, что чем выше уровень крестьянского благосостояния, тем реже переделы. Всего чаще переделы бывали в восточных и южных степных губерниях, всего реже – в центральной полосе. Частные переделы вызывались изменением семейного состава и платежной силы отдельных дворов; в некоторых дворах число тягловых душ или работников с течением времени прибывало, в других убывало, и соответственно этому – а также другим условиям хозяйственного характера, семейным разделам и прочее – изменялся как размер полученного при общем переделе надела, так и податная способность отдельных домохозяев. При таких обстоятельствах с одних дворов община «сваливала», а на другие «наваливала» целый душевой надел или часть его, а в случаях смерти, выхода из общины и т. п. распределяла между всеми своими членами «упалые» наделы или передавала их вновь народившейся части населения. Такие «свалки» и «навалки» практиковались в особенности часто там, где платежи за землю превышали ее доходность. Там, где землей дорожили, где она являлась основным ресурсом семейного благосостояния, частные переделы вызывались лишь необходимостью умалить чересполосность, происходившую от семейных разделов, а также появлением выморочных участков.
От коренных переделов отличались так называемые «пережеребьевки», т. е. новые разверстки полос без изменения величины владения каждого участника. Такие «пережеребьевки» происходили для умаления чересполосности вследствие обнаружившегося после коренного передела качественного неравенства участков и по другим, более частным поводам. Эти же «свалки и навалки душ» часто вели и к таким коренным переделам, при которых изменялся самый размер владения каждого участника: самое явление «свалки и навалки» бывало результатом изменения семейно-тягольного состава отдельных дворов, входивших в состав общины. Одною из самых распространенных причин передела являлась обремененность земли лежащими на ней платежами и накопление недоимок, нередко они производились по требованию владельцев, желавших достигнуть более полной обработки земли – а тем самым и стабилизации поступлений полагающихся с крестьян платежей или натуральных «подношений».
Причинами общих переделов служили также изменение оснований разверстки, изменение количественного состава общины, размножение межников, нарезка новых усадеб, отчуждение части мирской земли в аренду, запродажа отдельными домохозяевами своих наделов в руки одного или нескольких скупщиков, малоземелье одних при многоземелье других, общественные бедствия и т. п.
Нередко в эти порядки вмешивалось государство или помещики, стремившиеся к достаточному земельному наделению принадлежавших им крестьян. В частности, подобным образом, через новое равное наделение крестьян Архангельской губернии в 1785 году правительство пыталось обеспечить малоземельных – но здесь сказались пределы возможного воздействия на крестьянство. Признавая, и в некоторых случаях активно проводя, внутриобщинные переделы, крестьянство резко отрицательно встретило идею передела земли в пределах нескольких уездов – т. е. когда передел уже происходил между самими общинами. В конечном счете губернское правление вынуждено было отступить и оставить свою затею.
В некоторых случаях встречалось внутриобщинное противодействие переделам, шедшее со стороны наиболее обеспеченных крестьян. Имущественная дифференциация крестьянства становиться влиятельным фактором в истории русской деревни с середины XVIII века , наиболее сильные крестьяне становились путем различных вариантов обхода закона или соглашений со своими помещиками, земле- и даже душевладельцами. Однако это случаи исключительные – более распространенным было арендование земель с одной стороны у помещика, с другой – у менее состоятельных общинников с обязательством уплаты причитающихся за них платежей или отработкой барщинной повинности (опять же путем найма «упадших» крестьян). Общий передел означал бы для таких крестьян отобрание арендованных участков (причем во многих случаях без возвращения внесенной арендной платы ) и наделение вновь только по подушной норме. Крестьяне малоземельные, либо утратив свои земельные участки, передав их более состоятельным общинникам, и перейдя на положение наемной рабочей силы, батраков или «половников», либо в качестве основного дохода имея отходную работу (когда они платили только относительно небольшой оброк, поскольку возложенные на них поземельные работы выполнялись арендатором), были естественным образом склонным к новым общим переделам – с одной стороны, как к шансу вновь вернуться к сельскому хозяйству, с другой стороны, как возможности получить в свое обладание земельные участки, которыми они вновь могли бы распорядиться, отдав их целиком или в большей части другим общинникам, по возможности на лучших условиях. Крестьяне-средняки не проявляли по большей части ни особенной заинтересованности в переделах, ни противились им – по существу, от их решения в конкретной ситуации и зависело, будет ли принято сходом решение о переделе, поскольку малоземельные чаще всего не могли составить большинства на сходе, а тем более принудить состоятельных общинников выполнить выгодное им решение.
Следует отметить, что помимо вопроса о переделе пахотных земель, решавшегося различно как в разных регионах России, так и в пределах одной губернии, в зависимости от степени земельного благосостояния крестьян, общины в общем владении имели леса и выгонные земли, а также иные виды угодий, коли таковые имелись и вопрос о владении и распоряжении этим видом общинной собственности вставал для всех сельских обществ независимо от вида ведомого им сельского хозяйства – общинного, подворного или хуторского, причем, хотя формально эти угодья, так же, как и пахотные общинные земли, состояли в собственности помещика, однако на практике регулирование их эксплуатации осуществлялось общиной, должной только соблюдать некоторые общие требования, выдвигавшиеся дворянином-землевладельцем.
В отношении этих угодий крестьянское право выработало особые нормы: касательно сенокосов они в целом совпадали с правилами переделов пахотных полей, но заключали также и некоторые особенности, а именно: совершались они, по большей части, ежегодно, а осьмачные доли нередко скашивались и убираются всеми участниками осьмака и затем между домохозяевами делилось уже убранное сено. В случае арендования общиною чужих сенокосов раздел происходил пропорционально сумме, уплачиваемой каждым участником, а если арендовался сенокос, могущий служить для выгона и пастбища скота, то при разверстке суммы, платимой за пользование им, принималось во внимание и количество скота, имеющегося у каждого домохозяина. Такая «поскотинная разверстка» практиковалась и по отношению к собственным выгонам и пастбищам, в особенности в черноземной полосе, где мир определял число голов скота каждого домохозяина, имевшего право пользоваться общественным выгоном или пастбищем, облагая иногда каждую голову скота особым сбором, или принимая во внимание количество скота и потребность в пастбище при разверстке пахотных полей и т. д. . При переделе лесов основания разверстки были те же, что и при переделе других угодий, но так как объектом раздела здесь служила не земля, а только растущий на ней лес, то старались уравнять количество и качество лесного материала, приходящегося на долю каждого двора, сообразно с числом его окладных душ. Это достигалось или путем тщательного подсчета на корню подлежащих разделу деревьев с последующим делением их на осьмачные и индивидуальные доли, или определением количества дров, какое каждый имел право вырубить в течение определенного срока, или путем раздела самой лесной площади на индивидуальные участки.
На протяжении 2-й половины XVIII – 1-й половины XIX века доля крепостных в общем числе крестьян сокращалась. В приложении привдены две показательные в этом плане таблицы: одна дает картину по данным IV-ой (по некоторым губерниям – V-й) ревизии (таб. 7), а вторая – по X, проведенной сто лет спустя после IV-й (таб. 8). В целом, если сопоставить обе таблицы, исключив из последней белорусские, украинские и колонизированные с 60-х гг. XVIII века земли, то можно увидеть, во-первых, что последовательность губерний осталась в целом прежней, в во-вторых, что во всех из них наблюдалось снижение доли крепостного населения.

Примечания

237) Ключевский, В.О. Курс… // Сочинения. Т. V – С. 126 – 127.

238) Соловьев, С.М. История… Т. XXVII. // Сочинения. Кн. XIV – С. 92.

239) Там же. – С. 95.

240) Так, при работе над новым Уложением в 1720 – 1725 гг. в текст проекта была внесена статья, приравнивавшая крепостных к недвижимому имуществу: «Все старинные крепо-стные люди и по вотчинам, и по поместьям и по иным всяким крепостям люди и крестьяня вотчинником своим крепки и в таком исчислении, как о недвижимом имении положено» [Цит. по Маньков, А.Г. Крепостное право и дворянство в проекте уложения 1720 – 1725 гг./ А.Г. Маньков // Дворянство и крепостной строй России – М. «Наука», 1975. – С. 165].

241) Владимирский-Буданов, М.Ф. Обзор истории русского права/ М.Ф. Владимирский-Буданов – Ростов-на-Дону: «Феникс», 1995. – С. 246.

242) Ключевский, В.О. Курс… // Сочинения. Т. V – С. 137; Мадариага, И.де. Указ. соч. – С. 116 – 120.

243) Владимирский-Буданов, М.Ф. Указ. соч. – С. 246 – 247.

244) ПСЗ РИ Собр. 1. № 12748.

245) Ключевский, В.О. Курс… // Сочинения. Т. V – С. 138.

246) Щербатов, М.М. Инструкция приказчику ярославской вотчины. 1758 – 1762 гг./ М.М. Щербатов // Хрестоматия по истории СССР. XVIII в. Под ред. Л. Г. Бескровного и Б. Б. Кафенгауза – М.: Соцэкгиз, 1963. – С. 237.

247) Рубинштейн, Н.Л. Указ. соч. – С. 39.

248) Рубинштейн, Н.Л. Указ. соч. – С. 39 – 41.

249) Конец крепостничества в России. Документы, письма, мемуары, статьи. Под ред. В.А. Федорова – М.: изд-во МГУ, 1994. – С. 42.

250) Там же. – С. 43 – 44.

251) Там же. – С. 45.

252) Дружинин, Н.М. Указ. соч. – С. 95.

253)

М.А. Ковальчук, А.А. Тесля Земельная собственность в России: правовые и исторические аспекты XVIII - первая половина XIX вв. Монография. Хабаровск: Изд-во ДВГУПС, 2004.

Здесь читайте:

Андрей Тесля (авторская страница).

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах:
www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС