|
|
Стефарно Инфессура
ДНЕВНИКИ О СОВРЕМЕННЫХ РИМСКИХ ДЕЛАХ
STEPHANI INFESSURAE
CIVIS ROMANI DIARIA RERUM ROMANARUM SUORUM TEMPORUM
VII. ЛЕТО 1484
(продолжение 1)
В предпоследний день июля церковное войско выступило к Капранике, чтобы
дело овладения всеми замками Колонна довести до конца. Рассказывают, что его
святейшество, отец [86] наш, при этом приказал захватить владения дома
Колонна, насколько только возможно скорее. Рассказывают также, будто он
сказал, что если нехватает денег, то нужно занимать, хотя бы пришлось
платить даже сто процентов. Сказал же он это, дабы удовлетворить свою
ненасытную жажду крови рода Колонна. Все, чем только они владели, было ими
потеряно не вследствие их слабости, но в силу превосходства врага в денежных
средствах. Ведь Марино было потеряно ими не в открытой борьбе, а потому, что
войско церкви подкупило его защитников. То же произошло с замком Каве, когда
были подкуплены братья Савелли. Антонелло Савеллн было обещано 4000 дукатов
ежегодно, очень хорошее жалованье и должности у лиги35; он соблазнился и
отошел от названных синьоров Колонна. Каждый человек предпочитает
собственное благополучие общему, и хотя Антонелло прекрасно знал, что он
причина и виновник всех этих бедствий и что все, сделанное Колонна, было
сделано в угоду и в помощь ему, однако он решил прежде всего позаботиться о
себе и покинул названных синьоров, покинул в затруднительном положении,
когда враги наступали на них.
Он не только заключил договоры с лицами, преданными церкви, и получил от
них деньги, но уговорил также синьора Фабрицио и других синьоров в Каве,
чтобы -они прекратили дальнейшее сопротивление и сдали Каве церкви. При этом
он запугал их, сказав, что если Каве будет взято приступом, то очень много
людей погибнет. И таким образом не силою оружия и железа и не вследствие
трусости названных синьоров Колонка, но только путем денежного подкупа,
который развращает каждого человека и растлевает лучшие намерения, граф и
Вирджинио овладели Каве и перетянули на свою сторону Антонелло.
Рассказывают, что все дело было задумано кардиналом Савелли, который, после
того как сдался Каве и наступило перемирие, отбыл из Рима и направился в
свои поместья в Кампанье.
Но огонь войны пылал по-прежнему в разных местах, где у Колонна были
приверженцы, и церковное войско тоже переживало трудные дни. Между тем, граф
Джироламо написал папе письмо следующего содержания: «Святейший отец! Дабы
ваше святейшество имели известия о том, что происходит день изо дня в лагере
вашего святейшества, мы повествуем, что произошло до сего дня: мы перетащили
сюда бомбарды к все другие военные машины, за исключением больших бомбард,
которые, в силу трудности перевоза их, мы не могли перевезти сюда. И тем не
менее даже с названной артиллерией мы не надеемся завладеть Паллиано, ввиду
исключительного положения этой местности. Кроме сего, наши противники весьма
сильны и защищаются храбро и смело. Однако мы думаем, что прибытие сюда
синьора Якопо (Джакомо) де Конти придало бы нашему делу больший успех, чем
мы до сих пор имели. [87] Посему да озаботится ваше святейшество о том, дабы
он прибыл в возможно кратчайший срок» и т. д. и т. д. Прочитав это письмо
папа впал в большую печаль. Он надеялся покорить семью Колонна и изгнать ее
из всех ее владений, как некогда Павел II изгнал Деифобо, сына графа Эверсо,
и думал, что Колонна, как молодые и трусливые люди, при виде его войска
разбегутся. Он не рассчитывал на! их мужество и на то, что в борьбе они
обнаружат храбрость, ум и ловкость. Когда же папа увидел и осознал, что его
намерение не может быть приведено в исполнение, он огорчился, впал в большую
тоску и, как говорят, от этой печали заболел.
11 августа прибыли к Сиксту послы итальянских правительств в уверенности,
что доставят его святейшеству радость сообщением, что по всей Италии
заключен мир и что все власти между собой заключили договоры и объединились,
но это сообщение привело его в великое изумление; он недоумевал, как могли
заключить мир без него, поскольку он заявил, что для этого прежде всего
требовалось его решение. И после того как он неоднократно расспрашивал
послов и получал тот же ответ, что к прошлому нет возврата, он был глубоко
опечален. Причина его печали, по всеобщему мнению, была следующая: его
помыслы и стремления во всех предприятиях были всегда направлены к одной
цели — предоставить во власть графа Джироламо какое-либо государство, страну
или область. Это стремление проявлялось во всех его политических
мероприятиях, прежде всего в войнах, которые он вел против Тоди (1474),
Сполето (1474), Читта ди Кастелло (1474) и Флоренции (1478), затем в союзах,
которые он заключал: прежде всего с королем Ферранте (1475), затем с
Венецией против Ферранте (1480); затем с названным королем против Венеции
(1482), и подобным же образом во «всех своих делах.
Теперь, при заключении мира, он рассчитывал получить нечто и для названного
графа, имея на то основания, так как он заключил союз и выдал церковные
деньги. Но когда Сикст IV обнаружил, что обманут и все его надежды рушились,
и увидел, что выбросил церковные деньги напрасно и война ничего ему не дала,
он впал в великую печаль. Прежние и настоящие тягостные разочарования довели
его до горячки; он слег в постель, онемел и некоторое время находился в
беспамятстве. Затем он снова пришел в себя, но у него вспухло горло и 12
августа, в четверг, в 5 часов ночи Сикст скончался.
В этот счастливейший день всемогущий господь проявил свою силу на земле,
освободив христианский народ от руки такого безбожнейшего и
несправедливейшего владыки, не знавшего страха божьего и не имевшего ни
малейшей склонности к водительству христианским народом, ни сострадания и
милосердия, но находившегося всецело во власти беса [88] нечестивой
чувственности, жадности, страсти к роскоши и пустого тщеславия, не имея
ничего другого за своей душой.
Этот папа, как всем известно и как то подтверждают факты, был любителем
мальчиков и повинен в содомском грехе.
Ведь всем известно, что он делал для мальчиков,, услуживших ему в его
опочивальне: он не только доставлял им подарки в несколько тысяч дукатов, но
он осмеливался возводить их в кардинальское достоинство и одарять их
бенефициями епископатов. А ради чего другого, как говорят, он возлюбил графа
Джироламо и его родного брата францисканца Пьетро Риарио, впоследствии
кардинала Санто Систо, как не из-за содомского греха? А что я должен сказать
о сыне его цирюльника? Этот мальчик, не достигший еще двенадцати лет, был
неотступно при папе Сиксте IV; он наградил его чудовищным богатством,
щедрыми бенефициями и, как говорят, крупным епископатом. Затем, как
рассказывают, он хотел, вопреки всем правилам и справедливости, возвестит
этого мальчика в кардиналы; но бог не допустил совершиться такому деянию. Но
я умалчиваю о дальнейшем, так как нет возможности передать все, что
рассказывают о том, что беспрестанно видали здесь.
Этот папа был необычайно жаден. Ведь всем известно, что он никому и никогда
не передавал бенефиций или должностей без того, чтобы ему не заплатили за
них. Он делал это совершенно открыто и даже установил точную таксу, сколько
должны были ему платиты за бенефицию в размере такого или такого-то дохода.
Между прочим должности распродавались, невзирая на нравственную жизнь
получавших бенефиции, были ли таковые хорошего или дурного поведения,
достойны или недостойны должности; образованы или не образованы. Бесчисленно
продавал он также кардинальские и епископские звания, о чем считаю говорить
здесь неуместным.
Этот папа, чтобы собрать еще больше денег, растрачиваемых им на ведение войн
и на роскошную жизнь, придумал несколько новых, доселе неизвестных при
римской курии должностей для продажи, назвав их турецкими именами, как-то:
страдиоты, янычары, мамелюки. Последние как должностные лица исполняли
какие-то обязанности при курии и извлекали из этого доходы.
Вне всякого сомнения, им надобно было извлечь столько доходов, чтобы покрыть
издержки, сделанные ими для приобретения должностей.
Этот папа из-за корыстолюбия сделал многие должности в городе и вне города
продажными на продолжительное время. Он продавал должность прокуратора
папской палаты, должность апостолического нотариуса, должность протонотария
в Капитолии, должность ректора университета, должность заведывающего соляным
делом и городского секретаря; все эти и [89] другие должности, которые здесь
не перечисляются, он передал за плату в пожизненное пользование.
Этот папа наложил на граждан новые налоги с пищевых продуктов: он потребовал
от пекарей и мельников, кроме обычного налога, еще сбор в пользу папы с
каждого мешка зерна, привозимого для размола.
Этот папа взимал с церковников, а равно и с других служащих, под именем
десятины, без всякого милосердия, непомерные налоги. На церковных вратах он
приказал вывесить предписания, что соответствующие духовные лица в течение
такого-то срока под угрозой отлучения и лишения должности обязаны были
уплатить одни – сто дукатов, другие – пятьдесят; если же названная сумма, по
предписанию, не поступит к уплате, то церковь подвергнется запрещению, а
церковники будут лишены должностей.
Этот папа, дабы добыть деньги во время своего папства, все время поддерживал
в Риме голодное состояние. Во время жатвы он скупал во всех областях
церковного государства зерновой хлеб по цене один дукат за руббио, а иногда
еще менее того. А затем по случаю войны, которую он сам затевал в страдную
пору жатвы, или в результате вывоза хлеба из Рима и его окрестностей, на
основании: выдаваемых им же разрешений подкупавшим его генуэзцам, он начинал
продавать хлеб по четыре и пять дукатов. Точно так же он весьма часто
закупал в различных местах Сицилии и у неаполитанского короля Ферранте за
малую цену гнилое и прелое зерно, которое затем свозили в место, обычно
называемое Абунданца, то есть городской зерновой склад, и потом распределял
его бедному люду по цене не меньшей, как три дуката за руббио. Бывало и так,
чаю большая масса закупленной зерна не расходилась, тогда он распределял его
между пекарями по цене в 40 карликов за руббио с приказом не употреблять и
не пользоваться под страхом наказания никаким другим зерном; в случае же,
если пекари не уплачивали требуемой суммы немедленно, их заключали под
стражу. Хлеб же, выпекавшийся из названного зерна, был темный, вонючий и
противный. Но в силу нужды люди ели его, и по сей причине в городе
происходили болезни.
Этот папа свел все наказания за различного рода преступления к денежным
штрафам, так что если кто-либо, заслуживая быть сожженным -на костре,
уплатил известную сумму денег, то отпускался на свободу.
Наконец ему присущ был всякий, вид корыстолюбия, и он не пренебрегал
никакими средствами для выжимания денег; порок жадности настолько владел им,
что если папская палата задолжала кому-либо какую-нибудь сумму или он сам
обещал уплатить долг, он нисколько не стыдился отказаться от этого и не
сдержать своего слова. Между прочим он отказывался от обязательств,
высказанных им публично, что можно [90] доказать многими примерами. Известен
прежде всего случай с преподавателями римского университета, которым за
чтение лекций была утверждена определенная плата папой, камерленго и
ректором университета. Папа сам обещал, что он уплатит им все, а затем,
воспользовавшись их услугами, он не постыдился в конце года уволить их, не
заплатив им ничего, а причитавшиеся им деньги присвоить себе и употребить их
на другие цели.
Этот папа был врагом всех образованных и честных людей; по душе ему были
только дурные. По этому поводу было составлено, неизвестно только кем, много
стихотворений, вроде следующих:
Прелюбодеи, сводники, блудницы и доносчики,
Стекайтесь в Рим скорей, здесь вы будете богаты!
или:
Губитель города, небес позор, насильник
мальчиков, прелюбодей и вор!
или:
Радуйся, покойный Нерон, в злодействе
превзошел тебя Сикст, все преступления
и пороки заключал он в себе одном!36
Этот папа, как представитель бога, должен был бы выполнять все, что он
обещал, но он выполнял только то, что отвечало его желанию и его пользе.
Посему случалось неоднократно так, что одну и ту же должность или бенефицию
он обещал в одно и то же время нескольким лицам. Такие случаи бывали не раз,
что могут подтвердить многие свидетели. Таков, например, случай с известным
Джованни. Марчеллики, бывшим некогда ректором университета, который просил
его святейшество уплатить профессорам полагавшиеся и обещанные им деньги, на
что получил от папы такой ответ: «Разве тебе не известно, что эти деньги мы
только обещали уплатить профессорам, но не имели никакого намерения
выплачивать их?» Когда названный ректор университета заявил, что он этого не
знал, то папа ответил: «Ах да, ведь то не ты был, а Бернардо Риччи». Что еще
можно сказать о его постоянстве? Об этом достаточно говорят заключавшиеся им
соглашения: сегодня с неаполитанским королем, завтра с Венецией, затем с
другими государствами. Помимо других его пороков он отличался исключительной
жестокостью. В последние месяцы его жизни было два таких случая: двое
солдат, стоявших на охране папского дворца, воспылали таким гневом и
ненавистью друг против друга, что решили состязаться между собою до смерти,
что по-итальянски называется “staccato chiuso”, а по-латыни дуэлью. Оба
противника условились, что эта [91] борьба произойдет между ними за городом.
Когда папа узнал об этом, то приказал, чтобы это состязание имело место на
площади св. Петра, вблизи лестницы его дворца; он хотел созерцать эта
состязание и приказал не начинать борьбы, пока он не появится у окна. Когда
он появился и увидел, что оба пригоnовились к состязанию, то простер руку,
сотворил крестное знамение и преподал им благословение; после сего он дал им
разрешение приступить к состязанию. Оба бросились друг на друга и бились,
пока один не пал мертвым, другой же скончался от ран. Другой раз подобные же
два бойца также скончались от ран. Аналогичное зрелище доставляло ему
постоянное удовольствие, и он не упускал случая лицезреть жестокости. Ведь
мы знаем, сколько народа погибло в боях и сражениях, которые он вел за время
своего папства, сколько умерло от ран, сколько женщин и девушек, вынужденных
голодом, в Ферраре и во время войны против Флоренции сделалось блудницами.
Не так давно он придумал новый способ извлечения денег от своих подданных в
ущерб им. Именно, он закупил у генуэзцев сорок тысяч руббио зерна, причем
согласно цене, по которой он купил и мог продавать, по расчетам его
нотариуса, он должен был получить чистого дохода шестьдесят тысяч дукатов.
Кроме того он постановил, чтобы мельники покупали у него зерно по цене в 30
карликов за руббио и не имели права покупать зерно где-либо в другом месте,
кроме его склада.
Из этого дела он должен был извлечь столь же большой барыш. Все эти деньги
он употребил на ведение войн против христианских народов и на пролитие
крови. Но всемогущий бог, от которого исходит все благое, пресек путь к
дальнейшему преступлению и превратил в ничто его дальнейшие намерения. И да
сохранит нас всемогущий бог от всех зол, которые причинил нам папа Сикст, и
да не совершится, по смерти его, с нами что-либо худшее. Аминь.
На другое утро труп Сикста, одетый в старые золототканные и почти рваные
ризы, не более как при двадцати горящих восковых свечах, снесен был в
церковь св. Петра, и лишь немного народа сопровождало его. Он был черен и
безобразен, с вздутой шеей, лик его был подобен лику дьявола. Душу его
проклинал всяк, кто его знал, и тайно и явно всякий направлял ее к дьяволу.
И не было человека, кто отозвался бы о нем хорошо, если не считать брата из
францисканского ордена, который в одиночестве пребывал при его трупе,
издававшем сильное зловоние.
В тот же день, рано утром, ко дворцу графа Джироламо приезжало множество
вооруженных молодых люден, надеясь там его встретить. Но они не нашли его, а
его дворец большей частью уже был разграблен и опустошен. Тогда они с
криком: «Колонна! Колонна!» заняли дворец, разграбили и разнесли [92] все,
что еще во дворце оставалось, снесли все двери и мраморные подоконники с
железными решетка-ми; все, что еще только оставалось в доме, было растащено;
опустошен был полностью сад с его деревьями; и теперь еще можно видеть, как
ни одной двери, ни одного окна не осталось нетронутыми.
В тот же день указанная толпа молодежи с такими же криками направилась в
Трастевере и разгромила там два стоявших на набережной склада с товарами,
принадлежавшими генуэзским купцам, к которым благоволил Сикст IV,
происходивший из Лигурии и посему привлекший многих генуэзцев в Рим. Затем
они разграбили два корабля с вином, принадлежавшие также одному генуэзцу, и
все находившееся там оборудование. И в самом городе, как только они находили
дом или имущество, принадлежавшие генуэзцам, они расхищали и грабили. Кроме
того некоторые из названных молодых людей напали на замок Джубилео, откуда
забрали сотню коров, столько же коз, множество свиней, ослов, гусей и кур,
принадлежавших графине37; между прочим захватили также множество соленого
мяса, пармского и другого рода сыра, домашнюю утварь, большое количество
греческого вина и поделили между собою.
Те же люди открыли церковь Санто Теодоро и склад при Санта Мариа Нуова и
извлекли оттуда большое количество зерна, которое папа в прошлые годы не мог
продать, но надеялся продать его в будущем.
В тот же день многие покинувшие свои жилища и в целях сохранности перенесшие
свое имущество в другое место были ограблены; перечислить или назвать их
имена было бы делом долгим и совершенно невозможным.
14-го числа правители и городские чиновники начали принимать меры к охране
граждан. По всему городу был обнародован приказ, чтобы никто, под угрозой
виселицы, не смел нападать или грабить служащих папской курии или других,
лиц. Поставили охрану у всех городских ворот и входов и назначили
начальников охраны в каждый городской квартал.
Жители Трастевере и Бернардино делла Балле со своей шайкой, находившейся
там, заперли ворота названного квартала, забаррикадировали Понте Нуово и
приставили к нему стражу для того, чтобы никто против их воли и без их
разрешения не смел проникнуть туда. Затем разграблен был находившийся там
склад известного Джованни Баттиста Паллавичино, родственника графа
Джироламо, долгое время пребывавшего там, не платя никаких пошлин и налогов.
Там находился воск, предназначенный для похоронного торжества Сикста, а
также большое количество квасцов38 и ртути и много других ценных вещей.
Разграблена была также больница, основанная одним генуэзцем, откуда
расхищено было полностью все; точно так же они поступили с несколькими
кораблями, стоявшими у набережной. В тот же день у [93] набережной Оотии
находились две галеры папы Сикста под командой генуэзца Мельхиоре Зокки. Эти
корабли папа Сикст держал у набережной поблизости Остии, как говорилось, для
охраны Остии и морского побережья; в действительности никто не собирался
нападать на это место, но сами галеры, за несколько дней перед этим, не
только ограбили нескольких римских рыбаков, ловивших здесь в море поблизости
рыбу, но и убили их. И когда теперь корабли приблизились к Остии, комендант
воскликнул: «Спасайтесь, спасайтесь! Вы свободны, свободны!» Закованные в
кандалы рабы, находившиеся на галерах, услышав это, напали на своего
начальника и нанесли ему три раны: одну в лицо, другую в грудь и третью в
ноги, и если бы он не был выброшен в море, то он наверное был бы убит, хотя,
по словам рабов галер, он все равно не мог бы выжить от нанесенных ему ран.
Тотчас лее обе галеры были опустошены и разграблены, как говорят, по приказу
кардинала Санто Пьетро в Винколи. И мы видели, как награбленное добро везли
в дом названного господина кардинала.
В тот же день вернулись церковное войско, граф Джироламо, Вирджинио Орсини и
другие синьоры, но коллегия кардиналов приказала им задержаться за пять миль
перед воротами города. Вся артиллерия и другие орудия были оставлены ими
противнику. Граф Джироламо и другие говорили, что они оставили 60 больших
подвод, груженных большими и малыми бомбардами и другими военными машинами,
более 1 400 волов и большой обоз. Синьоры Колонна в то время, когда
отступало церковное войско, все это захватили; Колонна утверждали, что в
последнем сражении при Паллиано много всадников и пехотинцев из церковного
войска было ранено и убито.
В тот же день замок Каве перешел к своим господам Колонна; перешел и замок
Капраника, а замок Марино попросил пощады у камерленго и графа Джироламо
Риарио; когда ему в этом было отказано, он готов был призвать синьоров
Колонна.
Вирджинио Орсини со своей свитой и граф Джироламо Риарио отступили и
направились в Изолу. На следующий день вернулся в Рим кардинал Колонна в
сопровождении бесчисленного количества граждан и множества солдат; с большою
торжественностью он направился в свой домик в квартале Треви.
На следующий день, во вторник, 17 августа, состоялись похоронные торжества,
на которых многие кардиналы не присутствовали из-за боязни попасть в замок
Ангела.
Тогда же в Капитолии состоялось народное собрание, на котором римские
граждане решили обратиться к кардиналам с просьбой удалить военных из Рима,
ибо все кардиналы укрепили и вооружили свои дворцы и последние представляли
собой настоящие крепости. Решено было также просить, [94] чтобы при выборе
папы проявлено было единодушие и выборы состоялись бы в кратчайший срок и в
надежном месте. Все это и многое другое, о чем просили граждане, на словах
было принято и даны были обещания.
В среду на площади Джудеа произошло побоище, причем пулями и стрелами было
убито пять человек, двое с одной стороны и трое с другой, и много раненых.
Когда весть об этом распространилась по городу, всюду немедленно были
воздвигнуты баррикады и укрепления, на всех улицах была поставлена
исключительно сильная охрана, так что во всем городе, за исключением
некоторых улиц, ни одному всаднику не было возможности проехать.
В тот же день многие государства и герцогства Италии предложили свою помощь
синьорам Колонна; между прочим, Флоренция обязалась предоставить четыре
отряда всадников и большое количество пехотинцев, столько же предоставляли
сиенцы против графа Джироламо.
В тот же день, как говорят, граф Джироламо сдал замок Ангела и все церковные
укрепления, находившиеся еще в его власти, но, конечно, не раньше, как
получил от кардиналов в качестве жалованья четыре тысячи дукатов.
Эта сдача происходила, как рассказывают, следующим образом: епископ Тоди,
комендант замка Ангела, под присягой обязался передать названный замок в
распоряжение коллегии кардиналов с тем, чтобы они затем передали его
будущему папе; обещал он также переменить всю стражу замка и предоставить
его в распоряжение коллегии кардиналов. И он действительно поклялся все это
сделать. Как произошло это на самом деле, об этом будет рассказано ниже.
Кардиналы пришли между собою к следующему соглашению: если замок Ангела
будет сдан, то Вирджинио со своими отрядами и другие синьоры Орсини должны
отправиться в Витербо и в течение месяца не должны приближаться к городу;
синьоры Колонна также обязаны со своими отрядами покинуть Рим и пребывать в
отдаленном от города месте; Джакомо (Якопо) де Конти обязуется сдать
дворцовую охрану и покинуть Рим. В течение двух месяцев, со дня коронации
будущего папы, да будет полный мир.
Когда в указанный день кардиналы рассуждали об этом в папском дворце,
кардинал Санто Марко заметил стол, находившийся в папском кабинете, за
которым обычно писали Павел II и после него Сикст IV. Кардинал тотчас же
признал его и заявил, что этот стол некогда принадлежал его дяде Павлу II,
взял кинжал или нож и постарался через узкую щель открыть его. Стол
открылся, и там нашли множество драгоценных камней, семь сапфиров и другие
камни, которые по обычной оценке достигали суммы в 12000 дукатов. Кардинал
при этом заявил, что Павел II, предшественник Сикста IV, спрятал камни сюда,
и Сикст за время своего папства, [95] пользуясь этим столом, ничего не знал
о скрытых в нем драгоценных камнях. Часть драгоценных камней передали
кардиналу Сайт Аньоло в залог за одолженные им семьсот дукатов.
24 августа все кардиналы собрались на трибуне церкви св. Петра и единогласно
обещали римскому народу выполнить все те соглашения, которые были записаны в
особом акте, на пользу и выгоду римского народа. Между прочим они обещали
все римские должности и звания не предоставлять никому, кроме римских
граждан, как это уже обещано было буллами Николая, Каликста и Сикста; равно
также соблюдать точнейшим образом постановления, касавшиеся университета,
восстановить упраздненные должности и привести в повиновение все местности,
бывшие в подчинении у народа.
На следующий день, последний день похоронных торжеств Сикста, все, за
исключением кардиналов Савелли и Колонна, отправились, как то было условлено
ранее, в церковь св. Петра. Упомянутые кардиналы не пошли потому именно, что
накануне 150 хорошо вооруженных солдат, вопреки вышеупомянутому соглашению,
вошли в замок Ангела, назло всем кардиналам. Это многих смутило и привело в
негодование. Но кардиналы настояли на том, чтобы графиня с ее большой свитой
и незваными солдатами, в числе 150 человек, покинула замок Ангела и передала
его коллегии кардиналов. Она вышла оттуда 25 августа, в день св. Варфоломея.
26 августа все кардиналы, в полном единодушии, направились в конклав, в
большую капеллу св. Петра. Их было 25, три кардинала отсутствовали.
29 августа, в 23 часа, в день усекновения главы св. Иоанна Крестителя, был
избран папою Джованни Баттиста Чибо, кардинал Мольфетты; он назвался
Иннокентием VIII. Да дарует ему господь милость избрать верный путь и верой
и правдой управлять христианским народом! Его отец Аарон Чибо, во времена
папы Каликста III, был сенатором города. Герб его имеется в Капитолии.
Процедура выборов была следующая: когда в субботу вечером кардиналы, в числе
25 человек, были заняты голосованием для выбора папы, кардинал Санто Пьетро
в Винколи39 обратился к кардиналу Санто Марко, уже собравшему одиннадцать
голосов, с предложением: если он передаст свой дворец кардиналу Арагонскому,
сыну неаполитанского короля Ферранте I, то ему будут обеспечены еще три
голоса, так что у него уже будет 14 голосов. Тот ответил, что он не может
так поступить, потому что считал бы подобные выборы неканоническими. Кроме
того, он считает свой дворец более сильным, чем замок Ангела; если он
передаст его кардиналу Арагонскому, то тем самым даст повод к большим
волнениям в городе и во всем христианском мире, так как после этого
неаполитанский король с легкостью вторгнется в город и сделается властелином
Рима на пагубу всей Церковной области. [96]
Услышав это, названный кардинал направился к вице-канцлеру (которым в это
время был кардинал Родериго Борджиа, впоследствии папа Александр VI) и
спросил его, не хочет ли он, по соглашению с ним, назначить папу. Тот
согласился, лишь бы воспрепятствовать избранию кардинала Санто Марко, к
которому он питал исключительную ненависть. Наступила ночь, и кардиналы ушли
спать. В то время когда они спали, названный кардинал Санто Пьетро в Викколи
(Джулиано делла Ровере) совместно с вице-канцлером (Родериго Борджиа) вели
переговоры с кардиналами о том, чтобы они подали свои голоса за кардинала
Мольфетты, обещая им большие дары в случае его избрания. Таким образом они
переговорили со всеми кардиналами, за исключением шести старейших и наиболее
уважаемых. И в то время как эти шесть кардиналов спали в своих комнатах,
остальные отдали свои голоса и избрали названного папу. Когда наступил день,
то избравшие провозгласили: «Выходите, мы избрали папу». Эти шесть
кардиналов спросили: «Кого?» Им ответили: «Кардинала Мольфетты». Те
спросили: «Как же так?» Эти ответили: «Сегодня ночью, пока вы спали, мы
сосредоточили наши голоса, за исключением ваших, на нем и таким образом
избрали его». Когда же они заметили, что восемнадцать или девятнадцать
кардиналов дали на избрание Мольфетты свое согласие и что число других
слишком мало, чтобы воспрепятствовать произведенному выбору, то старейшие
также дали свое согласие.
На другой день обнаружилось, что новый папа, чтобы получить голоса, обещал и
роздал много церковного имущества, о чем я сейчас расскажу.
Прежде всего кардинал Савелли получил замок Монтичелло в окрестности Изолы,
а также представительство Болоньи.
Кардинал Колонна получил замок Чепрано, а на восстановление своего
разрушенного дворца и в возмещение других убытков 25000 дукатов; кроме того,
как говорят, ему были обещаны бенефиции, коль скоро они освободятся,
стоимостью в семь тысяч дукатов.
Орсини получил представительство Анконы, отнятое у ка-мерленго, и замок
Черветери.
Кардинал города Макона (Филибер Гюгойне) получил замок Капраника и
авиньонское епископство.
Сыну короля Ферранте (кардиналу Арагонскому), как говорят, было передано
Понтекорво. Кроме того ему был пожалован дом или, скорее, дворец, который
принадлежал нынешнему папе, когда он был еще кардиналом, а именно – дворец
Санто Лоренцо в Лючина.
Кардинал Пармы получил дворец Санто Джованни делла Мальяна со всеми
имеющимися там постройками.
Кардинал Милана получил место архипресвитера в церкви св. Иоанна в Латеране
и представительство Авиньона. [97]
Кардинал Санто Пьетро в Винколи (Джулиано делла Ровере) и его брат, префект
города, получили Фано и пять других близлежащих поместий; кроме того
кардиналу было обещано назначить его брата, префекта города,
главнокомандующим церковных войск.
Так здесь об этом рассказывали. Если окажется, что не все это верно, то
нужно думать, что так мне рассказано из зависти и ревности, а не с тем,
чтобы сказать правду. Но есть люди, мнению которых можно придавать вес и
которые говорят, что папа избран был согласно праву и закону и без всяких
козней, что он вполне порядочный человек и всегда соблюдал справедливость и
если бы не было указанных врагов и завистников, то церковь имела бы с его
стороны только благое расположение. Но враги и завистники, упорствуя в своих
злых намерениях, словесно и письменно стараются унизить его святейшество;
они утверждают даже, что кроме вышеперечисленных подарков и обещаний папа
распределил между кардиналами и другие церковные блага, о которых мы здесь
совсем не упоминаем. Как говорят, отнято было также поместье у церкви Санто
Спирито и роздано. И все это было распределено между кардиналами до начала
избрания папы, дабы получить голоса названных кардиналов в то время, как
другие спали.
Если судить о качествах и жизни этого человека, еще довольно молодого
генуэзца, то приходится вспомнить его прежний образ жизни. От нескольких
женщин он имел семь детей – сыновей и дочерей; одна из дочерей была замужем
за известным генуэзским купцом Джерардо. По справедливости, вместе с
псалмопевцем Давидом, можно было бы сказать: «Жена твоя, как плодовитая
лоза, в доме твоем; сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей»
(Псалтирь, 127, 3). А когда подумаешь о способе его выборов, которые были
гораздо хуже, чем предшествовавшие выборы папы Сикста, то невольно начинаешь
опасаться, не наступит ли более худое и злое время, чем то, которое
переживалось при – его предшественнике. Принять во внимание хотя бы то, что
в его доме и дворце и, как говорят, больше того – в его комнате и постели и
постоянно за его трапезой пребывает названный кардинал Санто Пьетро в
Винколи, по воле которого свершилось все случившееся и по воле которого и
теперь все происходит.
Ведь если что-либо происходит без ведома или против воли названного
кардинала Санто Пьетро в Винколи, то это немедленно отменяется. Так
случилось, например, с Паоло Орсини и его всадниками, которым папа поручил
охрану своего дворца за соответствующее содержание; однако Орсини оставался
только один день на службе, а затем получил отставку; полный гнева, он
покинул Рим. Да дарует господь папе милость правой жизни и власти, хотя сие
кажется невозможным! Римские граждане, чужестранцы и папские [98] служащие
единодушно с чувством глубокой скорби говорят о его будущей жизни и
управлении церковью и государством и высказывают о нем свои суждения. Я сам
сочинил по этому поводу следующее стихотворение:
«Несчастный Рим, едва тебя минула чаша яда, как вновь ты пьешь еще
сильнейший яд! Опять вояки, сводники, блудницы и любовники впились когтями
острыми в тебя и жаждут обобрать тебя».
И еще много другого подобного говорилось о нем; насколько все это верно,
покажет нам будущее.
На четвертый день после избрания папы обнаружилось, что всех
вышеперечисленных пожалований и дарений церковных замков, поместий,
бенефиций и представительств оказалось недостаточно. С ненасытимой жадностью
кардиналы поделили между собою все светские должности, имевшиеся как в
городе, так и вне города. При разделе на каждого кардинала пришлось по одной
должности в городе и по четыре вне города, так что двадцать четыре важнейших
должности как раз распределились между двадцатью четырьмя кардиналами, за
исключением должности протонотария в Капитолии, исполнение каковой оставили,
за Никколо Якобелли, исполнявшим ее и раньше. Доходы от этой должности,
переданные папой Сикстом IV в пользу госпиталя Санто Спирито, снова были
отняты у последнего и распределены между кардиналом де Конти и кардиналом
Арагонским.
Были должности, которые передавались ежегодно; папа Сикст IV продал их в
пожизненное пользование и с нескольких римских граждан получил за это
деньги; теперь эти должности от них были отняты и переданы другим, без
всякого денежного возмещения прежним покупателям. К таковым принадлежали
нотариат апелляций и должность экзекутора в Риме, а также многие другие.
Однако нотариат апелляций вскоре был снова возвращен тому, кто его купил
ранее.
Все это проделывал папа совместно с кардиналами, вопреки всем обещаниям,
соглашениям и уверениям, которые он вместе с другими кардиналами, в
предпоследний день похорон Сикста, дал римским властям и всему народу в
базилике св. Петра, когда все кардиналы единогласно и еди-нодушно обещали,
между прочим, что все римские должности и звания они будут передавать только
римским гражданам. И это обещано было под честное слово. Непосредственно за
этим, как вы видели, было сделано совершенно наоборот. Таким образом уже в
самом начале своей деятельности Иннокентий (VIII) следует по стопам Сикста (IV).
И если для каждого простого смертного тягчайший грех – изменять своему
слову, то тем более для владыки. Ничего нет удивительного в том, что он
обманул римский народ, если он, при посвящении принявший и поклявшийся в
обете целомудрия, постыдно обманул всемогущего господа, признав своими
семерых детей!40 [99]
Я сам во дворце правителей видел эти соглашения и обещания, которые
Иннокентий передал в руки правителей, где, между прочим, находилось место
следующего содержания: «Я, папа Иннокентий Восьмой, обещаю и клянусь в
присутствии всех господ кардиналов, что все должности и звания,
настоятельства и другие бенефиции я буду поручать и передавать только
римским гражданам и никогда не дам своего согласия или утверждения на
назначение других, кроме римских граждан, на названные должности» и т. д. и
т. п. Но что еще-важнее, он обещал изготовить буллу, скрепленную печатями и
подписями всех кардиналов, относительно данных им обещаний.
В то время, когда изготовлялась названная булла, освободились две должности
при церкви св. Иоанна в Латеране, одна по случаю смерти, другая вследствие
отказа занимавшего ее, и тот же папа передал обе должности двоим неримлянам,
хотя и живущим в черте города. Когда римские власти указали ему на это, он
выразил желание, чтобы они были приняты в число римских граждан, и настоял
на этом.
Наконец он передал римским правителям изготовленную им буллу, с тем
ограничением, что он оставляет за собою право замещать городские аббатства
по собственному усмотрению. Засим он решил «даровать римлянам сыновей». Под
этим выражением разумелось право раздавать римские бенефиции неримлянам,
каковых впоследствии надо было принять в римское подданство; и таким образом
был обойден закон. В той же булле было установлено, что и на будущее время
как он сам, так и все последующие папы и все кардиналы должны почитаться как
римские граждане, конечно, с тою только целью, дабы иметь возможность
даровать названным кардиналам бенефиции. Таким-то образом было выполнено
милостивое обещание.
Таким же образом он добился того, чтобы его зять, генуэзец Джерардо, был
назначен заведывающим финансами университета; когда римские власти на
основании названной буллы воспротиви-лись этому, он добивался и приказал,
чтобы было созвано общее народное собрание римских граждан, которое бы
приняло его зятя как гражданина и предоставило бы ему права гражданства
города, а затем он, уже в качестве римского гражданина, мог быть и выбран
заведывающим финансами. Так оно и случилось. И хотя Иннокентий обещал, если
это дело будет проведено, уплатить университету за прошлый год недоимочную
сумму, он, однако, после того как Джерардо стал римским гражданином и
заведывающим финансами, просто заявил, что у него, папы Иннокентия, нет
денег, и таким образом отказался от своего обещания.
В начале его папства правосудие стояло на должной высоте, то есть в смысле
наказания воров, убийц и других преступников; что же касается добрых
граждан, то их заслуги [100] не признавались, должности им не
предоставлялись; в этом случае царил полный произвол, так как должности
распределялись между теми, кто был люб кардиналам.
С теми, кто во время вакантное апостольского престола после смерти Сикста
разграбил вино и продукты, он поступил по закону и справедливости и принудил
их по мере возможности возместить убытки; прежде всего это касалось
упомянутых генуэзских купцов. Но штраф он им простил.
Страдиотов под напором общественного мнения он распустил и упразднил их
должности. Многих он жаловал милостивым приемом. Распоряжений, которые бы
шли против городских законов, он редко или почти никогда не подписывал.
Преступников не миловал.
Городского префекта, ставленника (непота) Сикста, который был братом
кардинала Санто Пьетро в Винколи, он назначил главнокомандующим церковными
войсками в день святого Стефана.
В день следующего богоявления, то есть 6 января 1485 г., в первый год своего
папства, Иннокентий причислил к лику святых Леопольда41, за что, как
передают, получил от императора 15000 дукатов.
Генерала ордена августинцев он заключил в тюрьму единственно за то, что тот
будто сказал, что папа Иннокентий в потемках избран, в потемках остается и
жить: «В потемках избран, в потемках жил, в потемках он умрет».
22 ноября 1484 г., в понедельник, из церкви св. Иоанна в Латеране были
украдены ночью две золотые чаши, пожертвованные церкви королем Ферранте,
весом в пятьдесят фунтов, равно так же был украден скипетр, дарованный
некогда императором Константином папе Сильвестру, тоже из золота.
В марте месяце следующего 1485 г. Иннокентий тяжко заболел, так что было
сомнение, выживет ли он. Тогда Вирджинио Орсини и Паоло и другие из их
приспешников немедленно заняли мосты Мильвийский, Саларский и Номентанский и
держали их в течение нескольких дней в своей власти, бдительно охраняя их.
Но когда надежда на смерть Иннокентия не оправдалась, они покинули город.
В те же дни братья монастыря Сайта Мариа Нуова производили раскопки на одном
из своих хуторов, находящемся за Порта Аппиа на аппийской дороге,
приблизительно в пяти милях от города. Когда рабочие вблизи дороги или на
самой дороге раскопали фундамент некоего склепа, в самом низу под стенами
могилы они нашли мраморный гроб, покрытый мраморною же плитою и
засвинцованный. Когда открыли гроб, то нашли там совершенно нетленное,
набальзамированное благоуханными жидкостями тело женщины, с золотою сеткой
или шапочкой на голове, с золотистыми волосами вокруг лба и румянцем на
щеках, точно она была еще жива. Глаза и рот ее были полуоткрыты; молено было
вытянуть язык и он тотчас [101] же возвращался на прежнее место. Зубы были
белые и крепкие, ногти на- руках и ногах совершенно крепкие и белые. Можно
было поднимать ее руки и они падали на прежнее место, так что получалось
впечатление, что девушка только что умерла. Несколько дней ее продержали во
дворце правителей, где от воздуха ее лицо стало менять окраску и сделалось
совершенно черным; однако платье ее осталось в сохранности, нетленным. Когда
власти были намерены похоронить ее в том же гробу, в котором она находилась,
возле бассейна во дворе их дворца, папа Иннокентий приказал зарыть ее ночью
в неизвестном месте за Порта Пинчиана в близлежащем крестьянском дворе, что
и было выполнено. В первые дни после того, как она была найдена и перенесена
в названный дворец, там было такое стечение народа, желавшего ее видеть, что
можно было думать, что на площади Капитолия открылась ярмарка. Благоухающие
жидкости, которыми она была набальзамирована, вероятно состояли из мирры и
оливкового масла, но некоторые говорят, что то было терпентиновое масло,
издающее столь сильный и одуряющий запах. Многие думают также, что при ней
найдено было множество золота, серебра и драгоценных камней; так думали
потому, что те, кто ее выкопал и, находился при сем, исчезли бесследно.
Девушка была, судя по ее виду, в возрасте 12 или 13 лет и столь красива и
стройна, что трудно об этом написать или рассказать, а если об этом написать
или рассказать, то люди, сами не видавшие ее, не захотят этому поверить.
Многие пришли из отдаленных местностей посмотреть на нее или нарисовать, но
уже не могли ее видеть, так как она была зарыта в тайном месте. И
разочарованные они уходили обратно к себе домой. Мраморная гробница, в
которой ее нашли, «осталась во дворе правителей.
Волнения не прекращались в стране и в дни Иннокентия; и когда комиссар
Маккарано 14 июля находился на охране амбаров вблизи улицы, которая ведет к
Альбано, на него напали отряды синьора Орсини и вступили с ним и бывшими при
нем людьми в стычку; так как отряды Орсини были многочисленны, а отряд
комиссара состоял из нескольких человек, то с комиссаром и его солдатами
было быстро покончено; одних они убили, других смертельно ранили и ограбили,
и нисколько не помогли им выкрики: «Церковь, церковь!» Всегда и везде во
время битвы, особенно при взятии Фраскати, когда был взят в плен
д’Эстутевиль, сторонники Колонна восклицали: «Колонна! Колонна?» и в то же
время: «Церковь! Церковь!» Сторонники Орсини имели только один боевой клич:
«Орсо, Орсо!» (медведь был гербом Орсини). В этом можно видеть, как вертится
колесо фортуны: вчера церковь была в союзе с «медведем» в борьбе против
«колонны», сегодня уже ведет борьбу против «медведя» в союзе с «колонной»
(герб Колонна). [102]
В начале сентября обнаружилось и стало 'известным, что Вирджинио Орсини
назначен главнокомандующим образованной против церкви и Венеции лиги, в
которую вошли король Ферранте, миланский герцог, Флоренция и Сиена. Папа
хотел привлечь Вирджинио к себе на службу, но тот отказался явиться.
Относительно денег, которые он уже получил от церкви, он дал такое
объяснение: эти деньги он удерживает за собой как плату за прошлую, уже
выполненную им службу, а не за будущую. Тогда папа послал к нему Орсо Орсини,
епископа Теано, с целью убедить его вернуться к папе, но Вирджинио отверг
предложение папы и написал извинительное письмо римским властям и народу, в
котором изложил все то доброе, что сделали Орсини, будучи на службе у
церкви. Но так как, по его мнению, церковь поступила с ним нехорошо, то он
извиняется перед римскими гражданами, если он впредь к ним, как подданным
церкви, будет относиться враждебно.
Когда шли все эти переговоры о примирении папы с Вирджинио, в Веллетри был
захвачен письмоносец, у которого нашли документ договора с печатью и
подписью Вирджинио, в котором изла-галось, что Вирджинио со всеми своими
силами обязуется бороться на стороне короля против церкви после того, как
все переговоры, касающиеся союза; будут доведены до конца.
В то же время, именно в день св. Андрея (30 ноября), Паоло Орсини со своим
отрядом прошел всю местность Изола, забирая там у всех римских граждан
принадлежавший им скот; он занял Номентанский мост, вторгся со своими
отрядами в Кампанью и там отобрал у граждан принадлежавших им волов, а также
прочий крупный и мелкий скот. Одну часть добычи он направил в Читта Лавиниа;
другую часть отобрал городской префект, сопровождаемый и поддержанный
римскими гражданами; он отправил ее обратно в город и взял при этом 13
человек из отряда Орсини в плен. Немедленно поднялась, цена на зерновой
хлеб, и в дровах была такая нужда, что люди едва могли выпекать в печах
хлеб; большую вязанку дров продавали за пять карликов, среднюю за три, а
малую за два, потому что большая часть деревьев была уже вырублена. Никто не
выходил за ворота Номентана и Салариа, чтобы достать дров; немногие лишь
осмеливались выходить через другие ворота. Капитолий был закрыт и заколочен;
было объявлено, что в ближайшие дни судебные дела не будут разрешаться.
Всюду царили замешательство и опасения; каждый, как мужчина, так и женщина,
был вооружен; правосудие замолкло совершенно, так что по утрам можно было
видеть убитых, лежавших нагими, даже у церквей; так, можно было видеть у
церковных дверей Санта Мариа на Виа Лата в течение пяти дней три нагих трупа
убитых людей. Равно так же и в других местах – на Монте Кавалло, в городском
квартале [103] Монти и на многих других площадях в черте города – находили
трупы ограбленных людей.
Папский дворец превратился в крепость со рвами и стенами, везде поставлена
была стража.
Послы Флоренции, направлявшиеся к папе, между Ариньяно и Кастельнуово были
убиты людьми из Капраники, подданными епископа Фермо; надо полагать, что они
были убиты или ранены теми, кто хотел отомстить им.
В то же время во всем городе стал известным указ святейшего отца нашего
папы, что все преступники, убийцы и изгнанные из города за какие-либо
злодеяния, свободно могут вернуться в Рим. Так и произошло. Вследствие сего
в городе появилось такое количество преступников и злодеев, которые в
вооружении свободно бродили по всему городу, что если рассказать об этом, то
покажется невероятным.
Многие послы, прибывшие в Рим из различных стран, страха ради вернулись
обратно домой. Почти каждую ночь враждебные отряды бродили возле города,
доходя до ворот. И почти каждую ночь кардинал Санто Пьетро в Винколи, а
иногда также Савелли и кардинал Колонна, вооруженные, в сопровождении
стражи, лично посещали все ворота и станы города, ободряя стоявшую там
охрану.
15 декабря несколько вооруженных молодых римлян ворвались в дом синьора
Аньелло, посла короля Ферранте, жившего во дворце графа Тальякоццо, взяли
его в плен и торжественно провели его во дворец правителей; его имущество,
находившееся в этом доме, они разграбили, лошадей и мулов расхитили. Затем
они подожгли дворец. Послу они предложили, чтобы он переговорил с королем и
их врагами об освобождении Андреа Палуццо и Паоло Маддалено, взятых в плен в
день св. Андрея при нападении на Номентанский мост. На следующий день
правители, два папских камердинера вместе с другими чиновниками и некоторыми
гражданами отвели посла в папский дворец. В следующие ночи было несколько
случаев воровства, разбоя и открытого насилия; силою врывались в дома
обитателей, связывали их и ранили. В те дни по всему городу найдены были
подметные письма; лица, находившие их, неохотно сообщали их содержание. От
одного заслуживающего доверия человека, утверждавшего, что он тайком слышал
это от одного из кардиналов, я узнал, что Вирджинио Орсини в этих подметных
письмах требовал от римского народа, чтобы он с оружием в руках восстал
против папы и выгнал из города его самого и его кардиналов; при этом
утверждалось, что Иннокентий не настоящий папа и избран незаконно, а также,
что многие из кардиналов не являются истинными кардиналами; он предлагает
оказать помощь римскому народу, если он пожелает иметь другого, законного
папу и других, новых, лучших кардиналов. Кроме того, говорят, указанные
письма содержали много [104] ругательств против кардинала Сайта Пьетро в
Винколи; говорилось, что этот прелат, как недостойный и запятнанный в
содомском грехе, должен быть лишен своего звания и уничтожен.
Некоторые римские граждане, которые свободно были допущены к названному
Вирджинио, дабы выкупить похищенный у них скот, клятвенно уверяли, как они
слышали из уст самого Вирджинио, что если бог дарует ему победу, то он
прикажет голову названного кардинала Санто Пьетро в Винколи насадить на
копье и пронести ее по всему городу к вящшему его позору. Те же люди
уверяли, что когда крестьяне из окрестностей Рима также пришли выкупить
похищенное у них добро, то названный Вирджинио, обращаясь к стоявшим возле
него товарищам, сказал: «Отпустите этих бедных крестьян и не трогайте больше
их добра, подождите немного того времени, когда вы сможете разграбить и
разорить до основания римских граждан. К этой цели, насколько только можете,
устремите все ваши усилия».
После сего он лично поручил тем, кто ради указанной причины пришел к нему,
чтобы они, коль скоро вернутся в город, созвали римских граждан и их
правителей и от его имени заявили: он слышал, что они держат свой скот у
себя за стенами, чтобы лучше его уберечь. Но он намерен не только отнять
силою сохраняемый ими там скот, но через несколько дней он их самих со всем
их добром и имуществом сожжет в их собственных домах.
Передают также, что он послал к папе уполномоченного, который устно сообщил
ему, что Вирджинио Орсини имеет (такую силу и рвение, что он его, папу, его
святейшество нашего господина и заместителя бога, бросит в реку; слышавшие
сие были всем этим возмущены до глубины души. По причине этих и многих
других угроз, исходивших из уст Вирджинио, все были полны возмущения и
ненависти по отношению к нему.
В то же время Орсини и его солдаты не прекращали совершать грабежи. Они
бродили по местности по ту сторону Тибра от Галера до города. Таким же образом
действовали и солдаты церкви, остановившиеся в городе, убивая овец и волов,
принадлежавших римским гражданам. И как только где-либо найдут скирд, немедленно
расхищают его, без всякого разрешения, как будто бы он принадлежал им. И так
день изо дня римские граждане и другие обитатели города были разоряемы то
врагами, то защитниками нашего города.
В лето 1486, 4, 5 и 6 января, главнокомандующий церкви Роберто Сан Северино со
своими всадниками и своей артиллерией направился к замку Ментана (возле Монте
Ротондо, одно из укрепленнейших владений Орсини) и взял приступом замок после
того, как бомбардами расстрелял и разрушил его. При этом погиб семилетний сын
Паоло Орсини. Здесь [105] названные отряды разграбили большое количество
съестных припасов и продавали их по весьма низкой цене тем, кто привозил из Рима
в лагерь хлеб и вино.
21 января 1486 г., в субботу, ранним утром, несколько вооруженных явились к
Виридарским воротам, чтобы захватить скот. Так как на пути они встретили
вражеские отряды, которые были сильнее их, то последние прогнали наших солдат до
самого города. Когда об этом стало известно папской страже и другим солдатам,
расположенным поблизости, они в величайшей поспешности бросились к оружию на
помощь бежавшим своим солдатам. Дворец и места, обычно бывшие под охраной,
остались без всякой охраны. Когда это заметили обыватели, они тотчас сообразили,
что случилось что-нибудь из двух: или папа умер скоропостижной смертью, или
Вирджинио вторгся в Рим со своими отрядами. К этим мыслям они пришли вследствие
того, что заметили отсутствие дворцовой охраны, якобы бежавшей из дворца. Об
этом немедленно распространился слух по всему городу и продолжал расти, так что
каждый воспринимал его как нечто достоверное. Наконец нашлись люди, которые
утверждали и готовы были даже под клятвой уверять, что они видели папу,
пронзенного кинжалом, мертвым, а Вирджинио – вступившим в Рим, так что под конец
весь город был в великом страхе и пребывал некоторое время в сильной печали.
Лавочники закрыли все свои лавки, торговцы на площади Капитолия впали в столь
сильный страх, что сумели убрать едва половину выставленного ими на продажу
товара. Дворец в Капитолии, где и я как раз находился, немедленно закрыли и
поставили там бдительную охрану. Известный кардинал Балю42, выехавший вместе с
кардиналом Санто Пьетро в Винколи для развлечения, в сопровождении небольшой
свиты, в Остию, поспешил верхом на лошадях, насколько возможно скорее, обратно
на площадь Капитолия во дворец Санто Марко. Бесчисленные папские служащие,
поскольку только могли, потащили свое добро в безопасные места. Господа
кардиналы в величайшем страхе, каждый в своем дворце, окопались и укрепились.
Когда несколько человек различного звания прибежали к дворцу, то увидели папу
Иннокентия стоящим у окна, где он обычно показывался народу, и таким образом
ложный слух рассеялся.
Этот слух немедленно распространился по ближайшим окрестностям
города и прежде всего в Ментане, домам жителей которой, по приказанию папы,
обещана была неприкосновенность. Когда же крестьяне и обитатели названного места
услышали о смерти папы и поверили, что это правда, они немедленно подняли крики:
«Орсо! Орсо!», не обращая внимания на то,- что они были союзниками церкви и папа
обещал их охранять в предположении, что они будут верными сынами церкви, как это
охотно было обещано. [106]
Когда папа Иннокентий позже узнал о вероломстве крестьян и о том, как они
обрадовались слуху о его смерти, как они снова нарушили верность церкви и
передались опять Орсини, он немедленно приказал опустошить до основания всю
названную местность. Через несколько дней оно так и случилось. Синьор Роберто
Сан Северино выступил в поход, направившись в принадлежащую Папской области
часть Кампаньи, и его отряды расположились в городе Тосканелла и вели себя там
невыносимо дурно. Затем они двинулись через город Аквапенденте в направлении к
Сельве43, где Роберто разбил лагерь, весьма сильно укрепив местность валами и
рвами. Вражеские отряды находились недалеко, именно в Питилъяно и Монтепульчиано.
Однажды вечером в мае месяце произошло сражение, причем с той и другой стороны
много солдат пало и взято было в плен. Затем снова в течение продолжительного
времени было спокойно. Грабить римский народ, конечно, не переставали никогда.
В те дни, рассказывают, послы французского короля были проездом в городе
Флоренции и высказали несколько оскорбительных слов по отношению Лоренцо де
Медичи; они, между прочим, сказали также, что он неправильно и нехорошо
поступает, ведя войну против церкви по настоянию выблядка короля Ферранте, а
также высказали против него несколько угроз. Затем, когда названные послы,
направляясь в Рим, проезжали через Витербо, Вирджинио послал навстречу им
несколько своих человек и просил послов передать папе его почтение, а когда они
вернутся обратно к королю Франции, то рассказать ему, сколь много зла причинил
названный папа ему и его роду. Одновременно он предложил послам свободный
пропуск при проезде через его владения. Послы терпеливо выслушали все
предложение до конца и тут же отвергли его, заявив, что они не нуждаются в
свободном пропуске с его стороны, глумились над ним и осмеяли его, назвав
тираном и бесчестным мошенником. Когда они затем приближались к городу в
сопровождении нескольких солдат церкви, навстречу им вышло несколько крестьян из
городов Орсини с целью напасть на названных послов и ограбить их, как то уже
бывало часто раньше. Названные послы и их свита взялись за оружие и около 80
крестьян взяли в плен и связанными привели в Рим, а несколько раненых и
полумертвых оставили лежащими на дороге.
В предпоследнее число мая послы совершили свой въезд в Рим, и, как говорят, папа
принял их очень радушно и сказал им или, вернее, заверил их, что он или разорит
и даст погибнуть всей церкви, или полностью уничтожит Вирджинио Орсини. В первую
неделю июня, в пятницу, во дворце св. Петра состоялось заседание консистории, в
котором приняли участие все кардиналы. На этом заседании совершенно открыто и
прежде других кардинал Сиенский45, вице-канцлер, кардинал [107] Савелли и
некоторые другие просили папу о мире: он должен заключить мир с королем Неаполя
и со всеми другими своими врагами. Они заявляли, что король Ферранте ведь
изъявил желание передать церкви город Аквила и всю область Абруцции со всеми
баронами и синьорами, провозгласившими власть церкви. Кроме того он желает
уплатить церкви обычную дань, даже те суммы, которые он обязался уплатить ранее,
если ему разрешат известную рассрочку платежа. И многие другие кардиналы
утверждали то же самое.
Примечания:
35. Эта лига была организована папою для борьбы с Венецией, являвшейся
крупным конкурентом Папской области в борьбе за гегемонию в центральной и
северной Италии. Союзниками папы или членами антивенецианской лиги были
Неаполь и Милан; при Сиксте IV дело шло о недопущении захвата Феррары со
стороны Венеции.
36. Стихотворения неизвестного происхождения, о которых говорит Инфессура,
назывались паскино, или паскинадами (отсюда слово — пасквиль), и веди свое
происхождение от следующего. В XV в., во время земляных работ на улице
Париоке, был найден против портняжной мастерской некоего Паскино античный
мраморный обломок, составлявший, вероятно, часть мраморной группы либо
Менелая, защищающего тело Патрокла, либо Аянта, несущего прах Ахилла
(подобные группы находятся в настоящее время в музее Флоренции). Мраморный
обломок был приставлен к стене мастерской Паскино, а после смерти этого
портного римляне перенесли имя Паскино на мраморный фрагмент, который в
конце того же XV в. был прикреплен к углу дворца Орсини (ныне министерство
внутренних дел).
Вскоре на мраморном цоколе Паскино стали приклеиваться политические
эпиграммы на злобу дня, главным образом против пап; эти эпиграммы получили
название «паскинад», от имени того же портного Паскино.
Будучи хорошим портным, Паскино стал одевать папу, кардиналов, прелатов и
других «господ» апостольского двора. У Паскино язык был еще острее его иглы,
и он нередко прохаживался по адресу того или иного прелата. «Господа» из
апостольского двора внешне презирали остроты Паскино и считали позорным
показать, что они задеты насмешками «какого-то» портного. Эта своеобразная
терпимость папского двора ободряла Паскнно и вызывала в нем желание
придавать еще большую колкость своим остротам. Разумеется, язвительные
насмешки, злые уколы и крылатые словечки Паскино перелетали через частокол
папского двора и передавались из уст в уста; они тем полнее удовлетворяли
потребность римского населения в критике папской политики, чем суровее
свирепствовала духовная цензура и чем сильнее папское иго давило все
население Рима.
Портной Паскино постепенно превращался в папского обличителя, в античного
цензора нравов, режущего правду в глаза сильным мира сего и неподлежащего
за. свои слова никакому наказанию. Этой безнаказанностью Паскино стали
пользоваться разные насмешники и остряки, которые, во избежание наказания,
приписывали Паскино все, что они сами создавали злого по адресу папского
двора.
Вскоре «фирма» Паскико не столько шила, сколько острила, сохраняя своим
главным клиентом главу римской церкви. Но вот Паскино умер, — паскинады,
однако, остались и передавались от его имени. Под вывеской последнего
противники папского режима жестоко нападали на него и в насмешках и
издевательствах топили свою злобу. Но чувствовалась потребность широко
распространять наиболее меткие и удачные остроты, усилить их общественный
характер, сохранить их на долгое время и опозорить Ими навсегда папский двор
и папскую жизнь. И, разумеется, нельзя было выбрать лучшего места для их
записи, чем мраморный цоколь Паскино, тем более, что само папское
правительство клеило иногда на нем свои приказы и распоряжения.
Так появилась в Риме в XV в. «каменная» литература, анонимная, коллективная,
злая, ядовитая. Многочисленные анонимные авторы вели между собою
соревнование, и судьями являлись сами читатели: чем удачнее была эпиграмма,
тем дольше она сохранялась на камне; чем сильнее пронизывала она противника,
тем легче врезывалась она в память Рима и тем ярче характеризовала она и
остроумие римского населения и пошлый разврат папской курии. По случаю
смерти Сикста IV появилось немало паскинад. Наиболее известны, наравне с
приводимыми Инфессурой, были следующие:
1) «Сикст, бесчестие, голод, разруху, расцвет лихоимства, кражи, грабежи —
все, что только есть подлейшего на свете, Рим перенес под твоим правлением.
Смерть, как признателен тебе должен быть Рим, хотя ты слишком поздно пришла.
Наконец ты зарываешь все преступления в кровавую могилу Сикста».
2) «Сикст, наконец ты труп, ты, презиравший благочестие и справедливость.
Смертельный враг мира, тебя успокоила смерть.
Сикст, наконец ты труп, и Рим, страдавший при тебе от голода « всех
бедствии, скорбен и войны, может ликовать.
Сикст, наконец ты труп, ты, воплощенный раздор нашего века.
Ты нападал на самого бога, — иди теперь мутить ад.
Сикст, наконец ты труп, ты — мастер мошенничества, могущество которого
выросло на вероломстве.
Сикст, наконец ты труп. Пусть все распутники, развратники, сводники, притоны
и кабаки оденутся в траур.
Сикст, наконец ты труп и не сможешь больше марать своими злодеяниями
папство.
Сикст, ты наконец труп. Римляне, раздерите его проклятое тело и бросьте его
части ястребам».
3) «К чему эти торжественные похороны? Ведь дело идет о Сиксте, надо
молиться преисподней.
Всю свою жизнь он смеялся над небом и, умирая, порочил и отрицал божество.
Ты умер, Сикст, да будет проклята твоя память богом и людьми.
Тебя надо было задушить еще во чреве матери».
37. Графиня, владетельница разгромленного замка Джубилео, была Катерина
Сфорца, жена графа Джироламо Риарио, главного героя понтификата Сикста IV.
Джироламо и стал графом благодаря этому браку, хотя в действительности
Катерина была внебрачной дочерью Галеаццо Марта Сфорца и не могла считаться
поэтому графиней, дающей еще даже этот титул мужу. Джироламо Риарно,
племянник Сикста IV и дядя 17-летнего кардинала Рафаэлло Сансонл Риарио,
ставшего вскоре камерленго, был не знатного, а мелкого происхождения; он сам
еще в молодости торговал восточными «прелестями», пряностями, целебными
травами и всякого рода святомагическими предметами. Из текста Инфессуры мы
видим, что привязанность к нему папы Сикста IV объяснялась болезненными
половыми извращениями «наместника бога на земле».
38. В средние века квасцы употреблялись в большом количестве при дублении
кож, а в особенности в суконном и шерстяном деле в качестве красящего
вещества. Европа не имела квасцовых залежей и всецело зависела в этом
отношении от Константинополя, куда стекались не только малоазиатские и
фракийские, но и месопотамские, армянские, аравийские и нубийские квасцы.
Когда турки овладели в 1453 г. Константинополем, с европейского рынка почти
полностью исчезли и квасцы. Без них, однако, после 200-летнего их
значительного употребления обходиться было трудно, и европейцы стали
покупать этот предмет у монопольного владельца квасцов — турецкого султана,
платя огромные деньги. В 1461 г. в Церковной области, в Тольфе, были найдены
папским финансовым чиновником Иоганном де Кастро обширные квасцовые залежи,
и эта находка была папою Пием II охарактеризована как великая победа
христианского мира над мусульманством. Квасцы стали монопольным товаром
папской курии; на турецкие квасцы была наложена «анафема», и в папскую кассу
потекли деньги со всех концов христианского мира, которому запрещалось
покупать «еретические» квасцы у турецкого султана.
39. Кардинал этот был Джулиано делла Ровере, известный под именем Санто
Пьетро в Винкели; впоследствии он стал папой под именем Юлия II. Джулиано
был племянником Сикста IV. Оба они были небогатого происхождения; отец Юлия
II был рыбаком, и фамилия их была Ровере; «породнились» они со знатной
семьей делла Ровере, когда Сикст был избран папою. Семье делла Ровере,
несмотря на ее знатность, приятно было сознавать себя в родстве с папою,
который со своей стороны афишировал свою мнимую кровную связь с семьей делла
Ровере, получившей и немало выгод из рук этой новой родственной семьи.
40. В одной эпиграмме по адресу Иннокентия VIII говорится: Octo Nocens
pueros genuit, totidemque paellas, hunc merito poterit dicere Roma patrem,
т. е. Иннокентий родил восемь мальчиков и столько же девочек, его-то Рим по
заслугам может называть отцом (папою). Впрочем, число детей разными
историками показывается разно. Паскинада на его смерть гласила: «Не ищите
больше сладострастия, обжорства, скупости и низости, — все эти грехи заперты
в гробу Иннокентия VIII». Эти слова должны были быть, по мнению Паскино,
эпитафией на могиле Иннокентия VIII. Этот папа «прославился» знаменитой
буллой против ереси ведьм, изданной 5 декабря 1484 г. и известной под
названием Summis desiderantis (первые слова этой буллы). В этой булле, между
прочим, сказано было: «Не без мучительной боли узнали мы недавно, что в
некоторых частях Германии очень многие лица, пренебрегая собственным
спасением и отвращаясь от католической веры, впали в плотский грех с
демонами — инкубами и суккубами — и своим колдовством, чарованиями,
заклинаниями и другими ужасным суевериями, порочными и преступными деяниями
причиняют женщинам преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных,
хлебные злаки, виноград на лозах и плоды на деревьях, равно как портят
мужчин, женщин, домашних животных и других животных, препятствуют мужчинам
производить, а женщинам зачинать детей» и т. д. и т. д. Вследствие сего
Иннокентий VIII поручил инквизиции начать жестоко преследовать ведовскую,
колдовскую ересь.
41. Католическая церковь канонизировала в 1485 г. маркграфа Леопольда
(1073—1136) как герцога, основавшего в Австрии много монастырей.
42. Жан Балю, более известный под именем Жан Ла-Балю —
французский кардинал (1421—1491). Он был епископом сначала в Эврэ. а потом в
Атокере и пользовался особым расположением Людовика XI, который назначил его
на пост интенданта финансов (министра финансов). В этой должности Балю
фактически управлял всем французским королевством в течение ряда лет.
Несмотря на оппозицию парламента к университета, он добился отмены
прагматической санкции, за что получил от Рима кардинальскую шляпу; мало
того, он вступил в тайные сношения с противниками Людовика XI и выдавал им
государственные тайны. Заподозренный в измене, Ла-Балю, несмотря на протесты
папы, утверждавшего, что кардинал не может подлежать светской юрисдикции,
был привлечен к суду и в 1469 г. посажен в тюрьму. Рассказывают, что он
сидел в той самой железной клетке, которую он, в качестве министра, изобрел
для содержания государственных изменников. Через 11 лет он был выпущен и
отправился в Рим, где был принят с особым почетом и назначен кардиналом
Албано. Мало того, Иннокентий VIII позволил себе назначить Ла-Балю папским
легатом во Франции; но в Париже его встретили чрезвычайно холодно, даже
враждебно, и Ла-Балю вынужден был тотчас вернуться в Рим, где он и умер в
1491 г.
43. Аквапенденте (Acquapendenta, Acula) — небольшой город округа Витербо, в
нем имеется епископская кафедра. Сельве — название местности, расположенной
вблизи Аквапенденте; не смешивать ее с итальянским городом Сельва, полное
название которого Сельва ди Проньо.
44. Подразумевается Альфонс, сын Ферранте I, который вступил на
неаполитанский престол в 1494 г., но очень скоро ввиду наступления французов и
приближения Карла VIII к Неаполю отказался от власти и передал трон своему сыну
Ферранте II. Альфонс, фактически почти не царствовавший, но известный под именем
Альфонса II, отправился из Неаполя в Сицилию, где он в том же году скончался.
45. Кардинал Сиенский — Франческо Питсколомини. Это старинный
род римского происхождения, переселившийся в XV в. в Сиену, где представители
его долго боролись за власть в этом «свободном городе Тосканы». Род этот дал
двух пап — Пия II и Пия III; кроме того, архиепископ Александр Пикколомини был
плодовитым писателем по вопросам морали и философии; его перу принадлежит и
крайне фривольное произведение Della Creanza delle donne (Милан, 1558), которое
было переведено на французский язык под названием Instuctione aux jeunes dames.
К этому же роду принадлежал и генерал Октавио Пикколомини, сначала соратник
Валленштейна, а затем его недруг, немало содействовавший падению Валленштейна,
за что он и получил часть имении Валленштейна. Действующий в трагедии Шиллера
«Валленштейн» Макс Пикколомини не сын Октавио, а им усыновленный племянник.
46. Жена Лоренцо де Медичи и мать Маддалены, вышедшей замуж за сына Иннокентия
VIII, Франческетто Чибо, приходилась родной сестрой Вирджинио Срспни.
К оглавлению
Здесь читайте:
История папства (хронологическая
таблица)
Папы римские в |
I-IV |
V-IX |
X-XIV |
XV-XIX |
XIX-XXI | века (биографический указатель). |
