А.А. Васильев

--

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

РЕЛИГИИ МИРА

ЭТНОНИМЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

А.А. Васильев

История Византийской империи

Том 2

Византия и крестоносцы. Эпоха Комнинов (1081-1185) и Ангелов (1185-1204)

15. Просвещение, наука, литература и искусство

Время Македонской династии, как известно, отличалось напряженной культурной работой в области науки, литературы и просвещения. Деятельность таких лиц, как Фотий в IX веке, Константин Багрянородный в X веке и Михаил Пселл в XI веке с окружавшей их культурной элитой, и оживление в жизни преобразованной в том же XI веке константинопольской высшей школы создали такую обстановку, в которой происходило культурное возрождение эпохи Комнинов и Ангелов. Увлечение античной литературой является отличительной чертой того времени. Гесиод, Гомер, Платон, историки Фукидид и Полибий, ораторы Исократ и Демосфен, греческие трагики и Аристофан и другие видные представители разнообразных областей античной литературы служили предметом изучения и подражания для писателей XII и начала XIII веков. Особенно это подражание было заметно в языке, который в чрезмерной погоне за чистотой древней аттической речи сделался искусственным, напыщенным, временами тяжелым для чтения и нелегким для понимания, оторванным от живой разговорной речи. Это была литература людей, которые, по выражению английского византиниста Бьюри, “являлись рабами традиции; это было рабство перед благородными образцами, но все же это было рабство.” [+336] Но некоторые из писателей, искушенные в красотах классической речи, тем не менее не пренебрегали иногда также пользоваться и народной, разговорной речью их времени и оставили нам любопытные памятники живого языка XII века. Писатели эпохи Комнинов и Ангелов понимают превосходство византийской культуры перед народами Запада, “этими, - по словам источника, - темными и бродячими племенами, большую часть которых Константинополь если не родил, то вырастил и вскормил,” “у которых не находит приюта ни одна харита или муза” и для которых приятное пение кажется тем же, что “крик коршунов или карканье вороны.” [+337]

Данная эпоха в области литературы имеет целый ряд интересных и выдающихся представителей как в духовной, так и в светской среде. Культурная струя проникла также в семью самих Комнинов, из которой многие представители, подчиняясь влиянию создавшейся обстановки, уделяли время на занятие наукой и литературой. [+338] Мать Алексея I Комнина, высокообразованная и умная Анна Далассина, о которой ее ученая внучка Анна Комнина пишет, что “ее достоинства могли сделать честь не только женщинам, но и мужчинам, и сама она была украшением человеческой природы,” часто приходила даже к обеденному столу с книгою в руках, не переставая толковать догматические вопросы святоотеческих писателей и особенно философа и мученика Максима. [+339] Сам император Алексей Комнин писал богословские рассуждения против еретиков; а несколько лет назад (в 1913 году) были изданы написанные ямбическим размером две “Музы” Алексея Комнина, посвященные его сыну и наследнику Иоанну в качестве написанного незадолго до смерти “увещевания.” [+340] “Музы” Алексея, представляя собою род политического завещания, касаются не только отвлеченных вопросов морали, но и целого ряда современных исторических событий, например, первого Крестового похода.

Дочь Алексея Анна и ее супруг Никифор Вриенний занимают почетное место на страницах византийской историографии. Переживший Алексея и игравший важную роль в государственных делах при нем и при его сыне Иоанне, супруг Анны Никифор Вриенний задался целью написать историю Алексея Комнина. Смерть помешала Никифору выполнить его план, и он успел составить род семейной хроники или мемуаров, имеющих целью показать причины возвышения дома Комнинов и не доведенных даже до вступления Алексея на престол. Подробный рассказ Вриенния охватывает события с 1070 по 1079 год, т.е. до начала правления Никифора III Вотаниата, и обращает главное внимание на деятельность членов дома Комнинов, что вводит в изложение черты некоторого пристрастия. Язык Вриенния довольно прост и лишен той искусственной закругленности, которая свойственна, например, его ученой супруге. Из древних образцов у него можно довольно ясно отметить влияние Ксенофонта. Сочинение Вриенния имеет важное значение как для придворной внутренней истории, так и для вопроса внешней истории, а именно - об усилении турецкой опасности для Византии.

Талантливая и высокообразованная супруга Вриенния, старшая дочь императора Алексея, Анна Комнина является автором “Алексиады,” - этой, по выражению некоторых исследователей, эпической поэмы в прозе, [+341] первого значительного памятника литературного возрождения эпохи Комнинов, где царственная писательница задалась целью дать описание славного правления своего отца, “Великого Алексея, светоча вселенной, солнца Анны.” [+342] Один из биографов Анны заметил: “Почти всегда до девятнадцатого века женщина как историк была редкой птицей. [*35] Когда же, в одном из самых важных движений человеческой истории появляется принцесса, она, без сомнения, заслуживает почтительного внимания последующих поколений.” [+343] В пятнадцати книгах своего большого сочинения, законченного в начале правления Мануила, Анна описывает время с 1069 по 1118 годы, т.е. дает картину постепенного усиления дома Комнинов еще до вступления Алексея на престол и доводит изложение до смерти последнего, дополняя и продолжая таким образом сочинение своего мужа Никифора Вриенния. Панегирическая тенденция в пользу отца, которая проходит через всю “Алексиаду,” должна показать читателю все превосходство Алексея, этого “тринадцатого апостола,” [+344] перед другими представителями фамилии Комнинов. Анна получила прекрасное образование и читала многих наиболее выдающихся читателей древности, Гомера, лириков, трагиков, Аристофана, из историков - Фукидида и Полибия, из ораторов - Исократа и Демосфена, из философов - Аристотеля и Платона. Все это отразилось на языке “Алексиады,” который, усвоив внешнюю форму древней эллинской речи, превратился в искусственный, по выражению Крумбахера, “почти совершенно мумиеобразный школьный язык, который представляет полную противоположность выступающему в то же самое время народному говору.” [+345] Анна даже извиняется перед читателями, когда ей приходится называть варварские имена западных или русских (скифских) вождей, которые безобразят высоту и предмет истории. [+346] Несмотря на указанное пристрастное отношение к отцу, Анна дала нам в высшей степени важный в историческом отношении памятник, в основу которого были положены не только личные наблюдения автора и устные сообщения, но и документы государственных архивов, дипломатическая переписка и императорские указы. Для первого Крестового похода “Алексиада” является одним из самых насущных источников. Современная наука признает, что “при всех недостатках мемуары дочери об отце остаются одним из самых выдающихся произведений средневековой греческой историографии” [+347] и “останутся всегда благороднейшим памятником” обновленного Алексеем Комнином Греческого государства. [+348]

Если о сыне и преемнике Алексея, императоре Иоанне, проведшим почти всю жизнь в походах, неизвестно, разделял ли он литературные вкусы окружающих его лиц, то о его младшем брате севастократоре Исааке теперь мы знаем, что он, будучи вообще образованным и любящим литературу лицом, является автором двух небольших произведений, характеризующих историю переработки гомеровского эпоса в средние века, и предисловия к так называемому Константинопольскому Серальскому кодексу Восьмикнижия (Октатевха). Новейшие исследования позволяют предполагать, что писательская деятельность севастократора Исаака Комнина была гораздо более разнообразна, чем мы в состоянии судить на основании двух-трех изданных небольших текстов и что в его лице перед нами новый писатель, могущий возбудить интерес о разнообразных точках зрения. [+349]

Император Мануил, увлекавшийся астрологией, написал апологию “астрономической науки,” под которой надо разуметь астрологию, против нападений на нее со стороны духовенства, и, кроме того, был автором различных богословских произведений и официальных императорских речей. [+350] Благодаря теологическим изысканиям Мануила, его панегирист Евстафий Фессалоникийский назвал его правление “императорским священством” (priesthood) или “царством жрецов” (Исход. 19:26). [+351] Мануил не только интересовался литературой и теологией. Он стремился заинтересовать других. Мануил послал знаменитое сочинение Птолемея “Альмагест” в качестве подарка королю Сицилии, который, также как и некоторое количество других рукописей, был доставлен из библиотеки Мануила в Константинополь. Первый латинский перевод “Альмагеста” был сделан с этой рукописи в 1160 году. [+352] Любовью к наукам и литературным дарованием отличалась невестка Мануила Ирина, которой посвятил много стихотворений ее, можно сказать, специальный поэт и, вероятно, учитель Феодор Продром, и в честь которой составил свою стихотворную хронику Константин Манасси, называющий в прологе хроники Ирину “настоящим другом литературы” (φιλολογωτάτη). [+353] Приписываемый иногда Андронику I “Диалог против иудеев” принадлежит более позднему времени.

Из только что сделанного краткого очерка видно, насколько была проникнута литературными интересами императорская семья Комнинов. Но, конечно, она лишь отражала на себе общий культурный подъем, особенно выразившийся в развитии литературы, который является одним из отличительных признаков эпохи Комнинов. Во время Комнинов и Ангелов историки и поэты, богословские писатели и писатели в различных областях античности и, наконец, сухие хронисты оставили нам свои произведения, дающие возможность лучше проникнуть в литературные интересы той эпохи.

Современник Комнинов, начиная с Иоанна, историк Иоанн Киннам, следуя древним образцам, Геродоту и Ксенофонту, а также находясь под влиянием Прокопия, оставил нам описание событий правления Иоанна и Мануила (с 1118 по 1176 г.), являясь таким образом продолжателем Анны Комниной. В центре незаконченного, очевидно, изложения поставлена у него фигура Мануила, почему и сочинение Киннама носит несколько панегирический характер. Будучи ярым защитником прав восточно-римского императорства и убежденным противником папских притязаний и императорской власти германских государей и сделав своим героем благоволившего к нему Мануила, Киннам, тем не менее, дал нам добросовестный рассказ, основанный на изучении ценных источников и написанный очень хорошим греческим языком, “тоном честного воина, исполненного естественного и нескрываемого чувства восторга к императору.” [+354]

Видными фигурами в литературе XII и начала XIII веков являются два брата, Михаил и Никита Акоминаты, из фригийского города Хон (в Малой Азии); поэтому их иногда называют Хониатами. Старший брат Михаил, получивший прекрасное классическое образование в Константинополе у Евстафия, епископа Солунского, о котором речь будет ниже, выбрал духовную стезю и в течение более тридцати лет был архиепископом Афин. [+355] Этот горячий поклонник эллинской древности жил в епископском здании на Акрополе, где, как известно, в средние века в стенах античного Парфенона находился собор Богоматери. Для него казалось особенно привлекательным иметь митрополию на Акрополе. Михаил смотрел на город и на его население глазами современника Платона, почему он так и ужаснулся той громадной пропасти, которая отделяла современных ему жителей Афин от древних эллинов. Как идеалист, Михаил в первый момент не обратил должного внимания на совершившийся во всей Греции процесс изменения греческой народности; его идеальные представления тотчас же столкнулись с грустной действительностью. Он мог сказать: “Я живу в Афинах, но я нигде не вижу Афин.”

Блестящая вступительная речь Михаила, произнесенная им перед собравшимися в Парфеноне афинянами, - образец, по словам самого оратора, простоты слога, где он напоминал слушателям о былом величии города, матери красноречия и мудрости, высказывал твердую уверенность в непрерывном генеалогическом продолжении афинского народа с древних времен по его время, убеждал афинян соблюдать благородные нравы их предков, приводил в пример Аристида, Аякса, Диогена, Перикла, Фемистокла и других. [+356] Эта речь, составленная, на самом деле, в возвышенном стиле, наполненная античными и библейскими цитатами, пересыпанная метафорами и тропарями, осталась чуждой и темной для слушателей нового митрополита; речь его была выше понимания афинян XII века. И это Михаил понял. С глубокой горечью он в одной из следующих проповедей говорит: “О, город Афины! Матерь мудрости! До какого невежества ты опустился!. Когда я обращался к вам со вступительной речью, которая была так проста, безыскусственна, то оказалось, что я говорил о чем-то непонятном или на чужом языке, персидском или скифском.” [+357] Ученый Михаил Акоминат быстро отказался видеть в современных ему афинянах непосредственных потомков древних эллинов. Он писал: “Сохранилась самая прелесть страны, богатый медом Гимет, тихий Пирей, некогда таинственный Элевсин, Марафонская равнина, Акрополь, - но то любящее науку ученое поколение исчезло, и его место заняло поколение невежественное, бедное умом и телом.” [+358] Михаил, окруженный в Афинах варварами, сам боялся огрубеть и превратиться в варвара; он жалуется на порчу греческого языка, сделавшегося каким-то варварским наречием, которое понимать Акоминат был в состоянии только три года спустя после своего прибытия в Афины. [+359] Возможно, эти его жалобы не без преувеличений, однако он был недалек от истины, когда писал, что Афины были городом славы (a glorious city), которого больше нет. Истинное имя Афин исчезло бы из памяти людей, если бы оно не поддерживалось бы постоянно блистательными подвигами прошлого и знаменитыми историческими памятниками, такими как Акрополь, Ареопаг, Гимет и Пирей, которые, как неизменяемые творения природы, находятся вне зависимости от разрушения временем. [+360] До самого начала XIII века Михаил оставался в Афинах. После завоевания Афин франками в 1204 году он должен был уступить свое место латинскому епископу и последнюю часть своей жизни провел на небольшом островке Кеосе, около берегов Аттики, где в 1220 году умер и был погребен.

Михаил Акоминат оставил после себя богатое литературное наследство в виде проповедей и речей на различные темы, многочисленных писем и нескольких стихотворений, дающих драгоценные сведения о политических, бытовых и литературных условиях жизни его времени. Из его стихотворений первое место принадлежит ямбической элегии в честь города Афин, “первому, а также и единственному дошедшему до нас плачу о гибели древнего, славного народа.” [+361] Грегоровиус называет Михаила Акомината лучом солнечного света, который вспыхнул в темноте средневековых Афин, “последним великим гражданином и последней славой этого города мудрости.” [+362] Другой автор писал: “Чужестранец по рождению, он настолько сроднился со своим приемным домом, что мы можем назвать его последним из великих афинян, достойным стоять рядом с теми благородными фигурами, которых он столь ярко представил своей пастве.” [+363]

В варварстве, окружавшем Афины, о котором пишет Михаил, и в порче языка, может быть, надо видеть следы славянского влияния. Мало того, некоторые ученые, например Ф. И. Успенский, считают возможным, на основании сочинений Михаила, утверждать существование в XII веке около Афин такого важного явления во внутренней истории Византии, как славянской общины и свободного крестьянского землевладения. [+364] Я не могу согласиться с этим утверждением.

Младший брат Михаила, Никита Акоминат (или Хониат) занимает достойное место в ряду исторических писателей XII и начала XIII веков. Родившись около половины XII столетия, как и брат, во фригийском городе Хоны, Никита еще мальчиком был отправлен в Константинополь, где обучался наукам под руководством своего старшего брата Михаила. В то время как последний посвятил себя духовному званию, Никита выбрал светскую дорогу чиновника и, начиная, вероятно, с последних годов правления Мануила, и особенно при Ангелах, будучи близким ко двору, достиг высших ступеней чиновной лестницы. Вынужденный бежать из столицы после разгрома ее крестоносцами в 1204 году, он нашел приют у никейского императора Феодора Ласкаря, который, обласкав его и возвратив ему все утраченные им почести и отличия, дал возможность Никите последние годы его жизни посвятить излюбленному труду и закончить свое главное историческое произведение. Умер Никита в Никее вскоре после 1210 года. Старший брат его Михаил пережил Никиту и по случаю смерти последнего написал прочувственную и важную в биографическом отношении надгробную речь (монодию).

Главнейшим произведением Никиты Акомината является его большой исторический труд в 20 книгах, охватывающий события со времени вступления на престол Иоанна Комнина до первых лет Латинской империи (с 1118 по 1206 годы). В лице Никиты мы имеем драгоценный источник для времени Мануила, интересного правления Андроника, эпохи Ангелов, четвертого Крестового похода и взятия Константинополя крестоносцами в 1204 году; начало истории, время Иоанна Комнина, изложено кратко. Труд Никиты, обрываясь на случайном событии, не представляет законченного целого и, может быть, по мнению Ф. И. Успенского, не весь еще издан. [+365] Для своей “Истории” Никита признает лишь два источника: рассказы очевидцев и личные наблюдения. О том, пользовался ли он произведениями Иоанна Киннама, как источником, мнения ученых расходятся. [+366] “История” Никиты Акомината написана напыщенным, витиеватым и картинным языком; в его изложении нашли отражение глубокие познания автора как в античной литературе, так и в богословии. Однако, у самого автора представление о его языке совсем иное; во введении к своей “Истории” он, между прочим, пишет: “Я вовсе не заботился о рассказе пышном, испещренном словами непонятными и выражениями высокопарными, хотя многие очень высоко ценят это. Истории больше всего противна, как я уже сказал, речь искусственная и неудобопонятная и, напротив, она очень любит повествование простое, естественное и легко понятное.” [+367]

Несмотря на некоторую тенденциозность в изложении событий того или иного царствования, Никита, убежденный в полном культурном превосходстве “римлянина” над западным “варваром,” заслуживает, как историк, большого доверия и глубокого внимания. “Никита уже по тому одному, - пишет Ф. И. Успенский, - заслуживает изучения, что в своей истории занимается важнейшей эпохой средних веков, когда враждебные отношения Запада к Востоку достигли самой высокой степени напряжения, разразившись крестовыми походами и основанием Латинской империи в Царьграде. Его воззрения на западных крестоносцев и на взаимные отношения Востока к Западу отличаются глубокой правдой и тонким историческим смыслом, какого не представляют и лучшие памятники западной средневековой литературы.” [+368]

Кроме истории, перу Никиты Акомината, может быть, принадлежит небольшое сочинение о статуях, разбитых латинянами в Константинополе в 1204 году, а также несколько риторических произведений в виде панегирических речей в честь различных императоров и еще целиком неизданный богословский трактат “Сокровища Православия” (θησαυρός ορθοδοξίας), являющийся как бы продолжением “Паноплии” Евфимия Зигавина, основанный на изучении многочисленных писателей и имеющий целью опровержение целого ряда еретических заблуждений.

К числу ярких фигур XII века в области культуры принадлежит также талантливый учитель и друг Михаила Акомината, “самый блестящий светоч византийского ученого мира со времени Михаила Пселла,” [+369] архиепископ Фессалоникийский (Солунский) Евстафий. Получив образование в Константинополе, он там же, в звании диакона при храме Святой Софии, был учителем красноречия и написал большую часть своих ученых работ; исторические труды и различные произведения были написаны им уже в Фессалонике. Дом Евстафия в столице был своего рода школой для молодых студентов. Он стал центром, где собирались лучшие умы столицы и молодые люди, стремящиеся к знаниям. [+370] Будучи верховным пастырем во втором после столицы городе империи, Евстафий положил много сил на поднятие духовного и нравственного уровня современного ему монашества, чем нажил немало врагов среди монастырского духовенства. [+371] С культурно-исторической точки зрения очень интересны его настойчивые обращения к монахам не расточать сокровища библиотек; по этому вопросу Евстафий в своем сочинении о монашестве пишет, например, следующее: “Увы мне! зачем в самом деле ты, неуч, будешь уподоблять монастырскую библиотеку твоей душе? И так как ты не обладаешь никакими знаниями, ты хочешь и библиотеку лишить научных средств? Позволь ей сохранить драгоценности. Придет после тебя или какой-либо знаток науки, или любитель ее, и первый, проведя некоторое время в библиотеках, сделается умнее прежнего; второй же, устыдившись полного невежества, при посредстве книжного обучения найдет желаемое.” [+372] Умер Евстафий между 1192 и 1194 гг. Его ученик и друг, афинский митрополит Михаил Акоминат, почтил его монодией.

Будучи вдумчивым наблюдателем политической жизни своего времени, являясь образованным богословом, смело выступившим с порицанием испорченной монастырской жизни, и глубоким ученым, познания которого в античной литературе, особенно благодаря его комментариям Гомера, обеспечили за ним почетное место не только в истории византийской культуры, но и в истории древнегреческой (классической) филологии, Евстафии представляется нам несомненно крупной личностью в культурной жизни Византии XII века. Его литературное наследство распадается на две группы: к первой из них, из области древних авторов, надо отнести составленные в Константинополе обширные и глубокие комментарии к Илиаде и Одиссее, драгоценный комментарий к Пиндару и некоторым другим; ко второй группе относятся произведения, исполненные автором в Фессалонике, а именно: история завоевания Фессалоники норманнами в 1185 году, о чем речь была выше; очень важная для его эпохи переписка; знаменитое рассуждение о необходимой реформе монастырской жизни; речь по случаю смерти императора Мануила и т. д. Произведения Евстафия еще не в полной мере использованы для политической и культурной истории Византии. [+373]

В конце одиннадцатого века и в начале двенадцатого жил очень известный теолог, Феофилакт, архиепископ Ахриды (Охриды) в Болгарии. Он родился на острове Эвбея и некоторое время служил дьяконом в Св. Софии в Константинополе. Под руководством знаменитого Михаила Пселла он получил очень хорошее образование. Затем, видимо, при Алексее I Комнине, он был назначен архиепископом Ахриды в Болгарии, находившейся тогда под византийской властью. Несмотря на суровые и жестокие (barbarous) жизненные условия в этой стране, он оказался не в состоянии продолжать свою прежнюю жизнь в Константинополе, хотя всеми силами своей души и желал вернуться в столицу. Это желание, однако, не исполнилось. Он умер в Болгарии в начале двенадцатого века (около 1108 г., точная дата неизвестна). Он был автором некоторого количества теологических сочинений, среди которых его комментарии на книги Ветхого и Нового Заветов особенно хорошо известны. Однако с современной точки зрения наиболее ценной частью его литературного наследия являются его письма и книга “О заблуждениях латинян.” Почти все его письма написаны между 1091 и 1108 годами. [+374] Они рисуют исключительно интересную картину византийской провинциальной жизни. Его письма заслуживают особого внимания, однако они еще далеко не достаточно изучены с точки зрения внутренней истории империи. Его книга “О заблуждениях латинян” примечательна своими примирительными тенденциями по отношению к католической церкви. [+375]

Михаил Фессалоникийский жил и писал во время царствования Мануила. Он начинал свою карьеру как дьякон и преподаватель экзегезы Евангелий в Св. Софии в Константинополе. Потом он получил почетный титул доктора риторики и был, в конце концов, осужден как последователь ереси Сотериха Пантевгена и лишен своих титулов. [+376] Он составил несколько речей в честь Мануила, пять из которых были опубликованы. Последняя из них была произнесена как похоронная через несколько дней после смерти Мануила. [+377] Речи Михаила содержат известное количество интересных деталей об исторических событиях своего времени. Две последние его речи еще не использовались никем из исследователей.

В середине XII века было написано одно из многочисленных подражаний византийского времени лукиановским “Диалогам мертвых” - “Тимарион.” Произведение это обычно считается анонимным, однако, Тимарион и есть настоящее имя автора. [+378] Тимарион рассказывает историю своего путешествия в ад и воспроизводит свои беседы с умершими, которых он встретил в подземном мире. Он видел там императора Романа Диогена, Иоанна Итала, Михаила Пселла, иконоборческого императора Феофила и так далее. “Тимарион,” без сомнения, является лучшим византийским достижением среди литературных подражаний Лукиану. Сочинение полно силы и юмора. Однако, кроме чисто литературных достоинств, “Тимарион” важен благодаря описаниям реальной жизни, таким как знаменитое описание ярмарки в Фессалонике. Вот почему это сочинение эпохи Комнинов является весьма интересным источником для внутренней истории Византии. [+379]

Немалое значение с литературной и культурно-исторической точки зрения эпохи, а также с точки зрения классической древности, имеет современник Комнинов, умерший, вероятно, в восьмидесятых годах XII века, Иоанн Цец (Цецис). [*36] Получив в столице хорошее филологическое образование, он в течение некоторого времени был учителем грамматики, а затем посвятил себя литературной деятельности, которая и должна была давать ему средства к жизни. В своих произведениях Иоанн Цец не упускает случая говорить о различных обстоятельствах своей жизни, которые рисуют нам человека XII века, живущего литературным трудом, вечно жалующегося на бедность и нищету, заискивающего перед богатыми и знатными, посвящающего им свои произведения, негодующего на малое признание его заслуг, впавшего однажды в такую нужду, что из всех книг у него остался лишь один Плутарх. Не имея из-за недостатка средств иногда необходимых книг и излишне надеясь на свою память, он допускал в своих произведениях целый ряд элементарных исторических ошибок. В одном из сочинений он писал: “Для меня библиотекою является моя голова; у нас, при страшном безденежье, книг нет. Поэтому я не умею точно назвать писателя.” [+380] В другом сочинении он писал о своей памяти: “Бог не показал в жизни ни одного человека, ни раньше, ни теперь, который обладал бы лучшей памятью, чем Цец.” [+381] Начитанность Цеца в древних и византийских писателях была весьма значительна; он знал многих поэтов, драматических писателей, историков, ораторов, философов, географов и беллетристов, особенно Лукиана. Сочинения Цеца написаны риторическим языком, насыщенным мифологической мудростью, историческими ссылками и цитатами, полны самовосхваления, трудны и мало интересны для чтения. Из его многочисленных сочинений мы отметим лишь некоторые. Сборник из 107 его писем, несмотря на вышеуказанные отрицательные стороны изложения, имеет значение как для биографии автора, так и для биографии его адресатов. “Книга историй” (Βίβλος ιστοριών), написанная так называемыми политическими, т.е. народными стихами, [+382] поэтическое произведение историко-филологического характера, состоит из более чем 12 000 стихов. Со времени его первого издателя, разделившего сочинение для удобства цитирования на тысячи стихов, т.е. первая тысяча, вторая и т. д., оно обыкновенно называется “Хилиадами” (т.е. тысячами). “Истории,” или “Хилиады,” Иоанна Цеца являются, по словам Крумбахера, “не чем иным, как огромным, облеченным в стихотворную форму комментарием к его собственным письмам, которые, письмо за письмом, в них объясняются. Отношение между письмами и “Хилиадами” настолько тесно, что первые могут быть рассматриваемы как подробный указатель к последним.” [+383] Уже это лишает “Хилиады” какого-либо крупного литературного значения. Другой ученый, В. Г. Васильевский, сурово замечает, что “Хилиады” “в литературном отношении представляют совершенную нелепость, но иногда на самом деле разъясняют то, что осталось темного в прозе,” [+384] т.е. в письмах Цеца. Другое большое произведение Иоанна Цеца, также написанное политическими стихами, “Аллегории к Илиаде и Одиссее,” посвящено супруге императора Мануила, германской принцессе Берте-Ирине, которая автором называется “гомеричнейшей царицей” (όμηρνκωτάτη), [+385] т.е. “светлою, вселунною луной, светоносицей, которая является не волнами океана омытою, но как бы в блеске вытекающею из пурпурного ложа самого светоносца (солнца).” [+386] Целью Цеца было, излагая по порядку содержание песен Гомера, объяснить их, особенно с точки зрения аллегорического толкования выведенного у Гомера мира богов. С большим самомнением говорит Цец в начале своих “Аллегорий”: “И вот я приступаю к своей задаче и, поразив Гомера жезлом слова, сделаю его всем доступным, и его незримые глубины перед всеми обнаружатся.” [+387] Это произведение Цеца, по словам В. Г. Васильевского, лишено “не только вкуса, но и здравого смысла.” [+388] Кроме вышеуказанных произведений, Иоанн Цец оставил некоторые другие сочинения о Гомере, Гесиоде, схолии (критические или объяснительные значения на полях рукописей) к Гесиоду, Аристофану, некоторые стихотворения и т. д. До сих пор еще не все сочинения Иоанна Цеца изданы, а некоторые из них, по-видимому, утеряны.

После всего вышесказанного может, пожалуй, возникнуть сомнение в том, имеют ли произведения Иоанна Цеца какое-либо культурное значение. Однако, при отличающем автора необычном усердии и прилежании в деле собирания материала, его сочинения представляют собою, с одной стороны, богатый источник ценных антикварных заметок, что имеет некоторое значение для классической литературы; с другой стороны, уже известные нам приемы автора и его обширная начитанность позволяют вывести некоторые заключения о характере литературного “возрождения” эпохи Комнинов.

О его старшем брате, занимавшемся филологией и метрикой, Исааке Цеце, можно было бы и не упоминать, если бы в филологической литературе не встречалось довольно часто упоминание о “братьях Цец,” что сообщало обоим братьям как бы равноценность. В действительности Исаак Цец ничем не выделялся, поэтому в будущем лучше было бы отказаться от ссылок на “братьев Цец.”

Интересной и типичной личностью для эпохи первых трех Комнинов, особенно Иоанна и Мануила, является образованный поэт Феодор Продром, или Птохопродром (бедный Продром), как иногда он себя называл для возбуждения жалости и ради неискреннего подчас смирения. Разнообразные труды последнего дают материал для изучения и филологу, и философу, и богослову, и историку. Несмотря на то, что изданные произведения, приписываемые с большим или меньшим основанием Феодору, очень многочисленны, в рукописях различных библиотек Запада и Востока хранится немало материала, до сих пор еще не опубликованного. В настоящее время в науке личность Продрома вызывает большие разногласия вследствие неясности, кому собственно принадлежат многочисленные сочинения, приписываемые в рукописях Продрому. Одни ученые считают, что было двое писателей с именем Продрома, другие - трое и, наконец, третьи видят одного. [+389] Вопрос этот не решен, и к решению его можно будет, вероятно, приступить лишь тогда, когда все литературное наследие, связанное с именем Продрома, будет издано.

Лучшая пора деятельности Продрома падает на первую половину XII века. Интересно отметить, что дядя его, под монашеским именем Иоанна, был киевским митрополитом (Иоанн II), о котором русская летопись под 1089 годом говорит, что он был “муж хытр книгам и ученью, милостив убогым и вдовицям.” [+390] Умер Продром, по всей вероятности, около 1150 года.

Продром принадлежал, по словам Диля, к представителям прозябавшего в Константинополе “литературного пролетариата, состоявшего из людей интеллигентных, образованных, даже изысканных, которых суровая жизнь чрезвычайно принизила, не говоря о порочности, которая в соединении с нищетой иногда совершенно выбивала из колеи.” [+391] Вращаясь в придворном кругу, имея сношения с императорской фамилией и с великими мира сего, несчастные писатели, тем не менее, часто с трудом находили себе покровителя, который бы своей щедростью устроил их жизнь. Действительно, вся жизнь Продрома прошла в поисках покровителей, в постоянных жалобах на свою бедность, болезненное состояние, старость, в молениях о вспомоществовании, ради чего он не останавливался ни перед какой лестью, ни перед какой угодливостью, ни перед каким унижением, совершенно не считаясь с тем, к кому иногда ему приходилось обращаться, кому приходилось льстить. Но к чести Продрома надо сказать, что он одному человеку оставался верен почти всегда, даже в моменты опалы и несчастий, - невестке Мануила, Ирине. Положение литераторов вроде Продрома бывало временами очень тяжелым; так например, в одном произведении, которое прежде приписывали Продрому, выражается сожаление о том, что автор не сапожник или портной, не красильщик или булочник, которые едят; автор же выслушивает от первого встречного ироническое замечание: “Ешь свои сочинения и питайся ими, мой милый! Пусть питает тебя литература, бедняга! Снимай свои церковные одежды и становись тружеником.” [+392]

До нас дошли многочисленные произведения самого разнообразного содержания с именем Продрома. Продром является романистом, агиографом, составителем писем, оратором, автором астрологической поэмы, религиозных поэм, философских сочинений, сатир и шутливых пьес. Многие из них представляют собою сочинения на тот или иной случай, по поводу победы кого-либо, рождения, смерти, свадьбы и т. п., и являются очень ценными по рассыпанным в них намекам на те или другие лица, на те или иные события; любопытны эти сочинения и по данным относительно жизни простого народа в столице. Часто Продром подвергался суровому осуждению со стороны ученых; говорили о “жалкой скудности содержания” поэм Продрома, об “отвратительной внешней форме его поэтических упражнений,” [+393] что “от авторов подобного рода, пишущих лишь для добывания хлеба, нельзя надеяться на поэзию.” [+394] Но это объясняется тем, что в течение долгого времени о Продроме могли судить только на основании наиболее слабых и, к сожалению, наиболее распространенных произведений, например, его длинного, высокопарного стихотворного романа “Роданфи и Досикл,” чтение которого, по мнению некоторых, действительно может причинить истинное мучение и смертельную скуку. [+395] Подобное суждение вряд ли может считаться правильным. Если принять во внимание все творчество Продрома - прозаические опыты, сатирические диалоги, памфлеты, эпиграммы, в которых он следовал лучшим образцам древности, особенно Лукиану, то общее суждение о его литературной деятельности придется изменить в более благоприятную сторону. В этих произведениях мы замечаем тонкую и забавную наблюдательность над современной ему действительностью, придающую им несомненный интерес для истории общества и особенно для истории литературных кругов эпохи Комнинов. Затем, нельзя забывать и того, что в некоторых своих произведениях Продром, отказавшись от искусственного классического языка, прибегал к разговорному греческому, особенно в шутливых произведениях, и оставил нам любопытные образцы народной речи XII века. В решимости ввести в литературный обиход разговорную речь заключается большая заслуга Продрома. Ввиду этого, по признанию лучших современных византистов, Продром несомненно принадлежит, при всех своих недостатках, к замечательнейшим явлениям византийской литературы и представляет собою, “как немногие византийцы, ясно выраженную культурно-историческую фигуру.” [+396]

При Комнинах и Ангелах жил также гуманист (humanist) Константин Стилб, о котором известно мало. Он получил весьма хорошее образование, был преподавателем в Константинополе и позже получил звание профессора (master) литературы. Известно тридцать пять его сочинений, большей частью в стихах, однако они не опубликованы. [+397] Самая известная из его поэм посвящена большому пожару, случившемуся в Константинополе 25 июля 1197 г; это первое упоминание о данном факте. Эта поэма состоит из 938 стихов и дает много информации о топографии, структурах (structures) и обычаях, распространенных в столице Восточной империи. В другой своей поэме Стилб описывает другой пожар в Константинополе, случившийся на следующий год, в 1198 году. Литературное наследие Стилба имеется во многих европейских библиотеках, и его личность бесспорно заслуживает дальнейшего исследования. [+398]

В эпоху Комнинов сухая [*37] византийская хроника также имеет нескольких представителей, начинавших свое изложение с сотворения мира. Живший при Алексее Комнине Георгий Кедрин довел изложение событий до начала правления Исаака Комнина (в 1057 году), рассказав о времени с 811 года почти буквально словами еще неизданного в греческом оригинале хрониста второй половины XI века Иоанна Скилицы. Иоанн Зонара в XII веке написал не обычную [*38] хронику, но “руководство всемирной истории, явно рассчитанное на более высокие потребности,” [+399] опиравшееся на хорошие источники. Изложение доведено до вступления на престол Иоанна Комнина в 1118 году. Написанная в первой половине XII века политическими стихами хроника Константина Манасси посвящена вышеупомянутой невестке Мануила, просвещенной Ирине. В ней излагаются события до вступления на престол Алексея Комнина в 1081 году. Несколько лет назад было опубликовано продолжение хроники Манасси. Оно содержит 79 стихов, кратко излагающих историю от Иоанна Комнина до Балдуина, первого латинского императора в Константинополе. Примерно половина текста посвящена Андронику I. [+400] Манасси написал также ямбами поэму, озаглавленную, видимо, 'Οδοιπορικών (Itinerarium), [*39] посвященную современным автору событиям. Поэма была опубликована в 1904 году. [+401] Наконец, Михаил Глика (в XII веке) написал всемирную хронику до смерти Алексея Комнина в 1118 году. [*40]

Что касается византийского искусства, эпоха Комнинов и Ангелов была продолжением второго Золотого Века, начало которого многие исследователи относят к середине IX в., то есть ко времени прихода к власти Македонской династии. Конечно, смутный период в XI в., как раз перед приходом к власти династии Комнинов, прервал ненадолго блеск культурных свершений времени македонских императоров. Однако с новой династией Комнинов империя вернула себе известную долю былой славы и процветания, и византийское искусство - как казалось - было способным продолжить блистательную традицию Македонской эпохи. Однако при Комнинах можно отметить известного рода формализм и неподвижность в искусстве. “В XI в. мы уже отмечаем упадок в ощущении античности. Природная свобода уступает место формализму. Теологические устремления становятся все более той целью, ради которой предпринимается работа. Появление развитой иконографической системы относится именно к этому периоду.” [+402] В другой своей работе О. М. Далтон писал: “Источники прогресса иссякли... органическая творческая сила больше не существовала... по мере продвижения времени Комнинов, религиозное искусство (sacred art) само по себе становится родом ритуала, исполняемого, так сказать, без вмешательства творческого сознания художника. Нет больше ни огня, ни страсти, искусство незаметно (insensibly) движется к формализму.” [+403]

Это, однако, не означало, что византийское искусство при Комнинах было в состоянии упадка. Особенно в области архитектуры было создано много выдающихся памятников. В Константинополе был возведен прекрасный Влахернский дворец, и Комнины оставили прежнюю императорскую резиденцию, так называемый Большой Дворец, и поселились в новом дворце, в углу Золотого Рога. Новая императорская резиденция ни в чем не уступала Большому Дворцу, и современники оставили восторженное его описание. [+404] Заброшенный Большой Дворец быстро пришел в упадок. В XV веке это были уже руины, и турки довершили его разрушение.

Имя Комнинов связывается также с сооружением или реконструкцией многих церквей; например, Пантократора в Константинополе, которая стала местом захоронения Иоанна II и Мануила I Комнинов, где позже, в XV веке, были похоронены императоры Мануил II и Иоанн VIII Палеологи. Знаменитая церковь Хоры (Кахрие-Джами) была перестроена в начале XII века. Церкви в это время строились не только в столице, но и в провинциях. [+405] На Западе, в Венеции, собор св. Марка, воспроизводящий по плану церковь Апостолов в Константинополе, был торжественно освящен в 1095 г. В Сицилии многие постройки и мозаики, находящиеся в Чефалу, Палермо и Монтреале, которые относятся к XII веку, воспроизводят лучшие достижения византийского искусства. На Востоке мозаики церкви Рождества в Вифлееме являются существенными остатками развитых декоративных украшений, осуществленных восточно-христианскими мастерами мозаики для императора Мануила Комнина в 1169 году. [+406] Таким образом, на Востоке, как и на Западе, “влияние греческого искусства оставалось в XII в. всемогущим, и даже там, где меньше всего можно было бы ожидать - среди норманнов в Сицилии и среди латинян в Сирии - Византия продолжала оставаться источником и ориентиром всего изящного.” [+407]

Интересные фрески XI и XII вв. были открыты в Каппадокии и Южной Италии, а также на Руси: в Киеве, Чернигове, Новгороде и их окрестностях. Некоторые из прекрасных фресок были сделаны византийскими художниками в это время. Много прекрасных художественных произведений той эпохи сделано из слоновой кости, керамики, стекла и металла. Интересны также печати и геммы с гравировкой. [+408]

Однако, несмотря на все художественные достижения эпохи Комнинов и Ангелов, первый период второго Золотого Века византийского искусства, совпадающий с временем Македонской династии, был более блистательным и более созидательным. Нельзя поэтому согласиться с мнением одного французского исследователя, который писал: “В XII веке политическое и военное могущество Византии рухнуло, чтобы никогда не подняться. Творческая же сила империи и христианского Востока достигла в это время своего апогея.” [+409]

Византийское возрождение XII в. интересно и важно не только само по себе и для себя (not only by itself and for itself). Оно было составной частью общего западноевропейского возрождения XII в., которое так хорошо изложено и объяснено профессором Ч. X. Хаскинсом (Ch. H. Haskins) в книге “Возрождение в двенадцатом веке.” В первых же двух строчках введения он пишет: “Название этой книги покажется многим читателям глубоко внутренне противоречивым. Возрождение в двенадцатом веке!” [+410] Однако здесь нет противоречия. В XII веке Западная Европа увидела возрождение латинских классиков, латинского языка, латинской прозы, латинской поэзии, [*41] юриспруденции, философии, исторических сочинений. Это была эпоха переводов с греческого и арабского и время зарождения университетов. И поэтому Ч. X. Хаскинс совершенно прав, когда говорит: “Недостаточно отдают себе отчет в том, что был прямой контакт с греческими источниками, как в Италии, так и на Востоке. Эти переводы, сделанные непосредственно с греческих оригиналов, были важным проводником и верным посредником в передаче древнего знания.” [+411] В XII веке прямые контакты между Италией и Византией, особенно с Константинополем, были более частыми и интенсивными, чем можно было бы подумать. В связи с религиозной политикой Комнинов, желавших сближения с Римом, в Константинополе проходило - и нередко в присутствии императора - много диспутов, в которых принимали участие ученые представители католической церкви, которые прибывали в Константинополь с целью примирения обеих церквей. Эти дискуссии во многом помогли передаче греческой учености на Запад. Кроме того, экономические связи итальянских торговых городов с Византией и венецианский и пизанский кварталы в Константинополе обеспечили прибытие в столицу некоторого количества итальянских ученых, которые изучили греческий язык и также послужили передатчиками греческих достижений на Запад. Особенно при Мануиле Комнине можно было видеть “внушительную процессию миссий, посланных в Константинополь папами, императорами, французами, пизанцами и другими. Едва ли меньшей была постоянная череда греческих посольств на Запад, напоминающая греческую иммиграцию в Италию с начала XV века.” [+412]

Принимая во внимание все эти особенности культурной жизни эпохи, вывод может быть следующим. Культура эпохи Комнинов и Ангелов является одной из блестящих страниц в истории Византии. В предыдущие эпохи в Византии не было такого обновления [культуры], [*42] и это обновление в XII веке приобретает еще большее значение [*43] при сопоставлении с обновлением культуры в то же время на Западе. XII век можно охарактеризовать как время первого греческого возрождения в истории Византии.

Примечания автора

[+336] J. В. Вurу. Romances of Chivalry on Greek Soil. Oxford, 1911, p. 3.

[+337] Nicetas Choniates. Historia, Bonn ed., pp. 391, 764, 791.

[+338] По этому вопросу есть весьма интересный и содержательный очерк Шарля Диля: La Société byzantine à l'époque des Comnènes. - Revue historique du sud-est europèen, vol. VI, 1929, pp. 198-280.

[+339] Анна Комнина. Алексиада, III, 8, с. 130; V, 9, с. 174.

[+340] Р. Maas. Die Musen des Kaisers Alexios I. - Byzantinische Zeitschrift, Bd. XXII, 1913, S. 348-367.

[+341] D. Hesseling. Byzantium. Haarlem, 1902, р. 336. Французское издание - Essai sur la civilisation byzantine. Paris, 1907, p. 321.

[+342] Анна Комнина. Алексиада, XV, 11, с. 433.

[+343] F. J. Foakes-Jackson. Anna Comnena. - Hibbert Journal, vol. XXXIII, 1934-1935, p. 430.

[+344] F. J. Foakes-Jackson. Anna Comnena. - Hibbert Journal, vol. XXXIII, 1934-1935, p. 430.

[+345] К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 277.

[+346] Анна Комнина. Алексиада, X, 8, с. 280; VI, 14, с. 201.

[+347] К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 276.

[+348] C. Neumann. Griechische Geschichtschreiber und Geschichtsquellen im zwölften Jahrhundert. Studien zu Anna Comnena, Theodor Prodromus, Johannes Cinnamus. Leipzig, 1888, S. 28. Долгое время Анна Комнина была известна главным образом благодаря появлению ее имени в романе Вальтера Скотта «Граф Роберт Парижский». Она был столь преобразована прикосновением «мудреца севера», что стала почти неузнаваемой. В одной из сцен романа (в четвертой главе) Анна читает отрывок из своей истории, рассказ об отступлении из Лаодикеи, которого нет в «Алексиаде». (А. А. Васильев забывает отметить, что Вальтер Скотт в своем романе достаточно ясно предупреждает: приводимый им отрывок из сочинения Анны Комниной - это не более чем литературная мистификация. Текст «Отступления от Лаодикеи» предваряется у Вальтера Скотта указанием на то, что он впервые приводит в переводе с греческого текст из сочинения Анны, не воспроизводившийся, к сожалению, византийскими историками. - Науч. ред.) См.: F. J. Foakes-Jackson. Anna Comnena. - Hibbert Jo

[+349] Ф. И. Успенский. Константинопольский Серальский кодекс. - Известия Русского Археологического Института в Константинополе, т. XII, 1907, с. 30-31.

[+350] Ioannes Cinnamus. Historia. Bonn ed., p. 290; Nicetas Choniates. De Manuele, VII, 5. Bonn ed., pp. 274-275. Сочинение Мануила по астрологии написано в форме письма, адресованного монаху, «который с пренебрежением отзывался об астрономической науке и называл ее изучение нечестием». Сочинение опубликовано в: Catalogus codicum astrologorum, vol. V (I), pp. 108-125. (К сожалению, А. А. Васильев нигде не приводит полного библиографического описания этого издания. - Науч. ред.)

[+351] Fontes rerum byzantinarum, ed. W. Regel. Saint-Petersbourg, 1892, t· I, (I), p. 6; см. также р. VII.

[+352] См.: С. H. Haskins. The Spread of Ideas in the Middle Ages. - Speculum, vol. I, 1926, p. 24, Idem. Studies in the History of Medieval Sciences, pp. 143, 161; Idem. The Renaissance of the Twelfth Century, p. 292.

[+353] Constantini Manassis Breviarium historiae metricum, Ed. Bekker, I. Bonn, 1837, p. 3, vers. 3. (Ниже ссылка на это сочинение приводится в той форме, которая приведена у А. А. Васильева - Compendium chronicum, Bonn ed. - Науч. ред.)

[+354] С. Neumann. Griechische Geschichtschreiber und Geschichtsquellen im zwölften Jahrhundert. Studien zu Anna Comnena, Theodor Prodromus, Johannes Cinnamus, S. 99; K. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 280.

[+355] Самым важным исследованием о нем является следующая работа: G. Stadtmüller. Michael Choniates Metropolit von Athen (ca. 1138 - ca. 1222). - Orientalia Christiana, vol. XXXIII, (2), 1934, pp. 125-325. См. также: I. С. Thallon. A Medieval Humanist: Michael Akominatos. (Vassar Medieval Studies by the members of the Faculty of Vassar College). New Haven, 1923, pp. 273-314. Это очень хорошая работа, основанная на переписке Михаила. Другое ценное исследование - К. M. Setton. Athens in the Later Twelfth Century. - Speculum, vol. XIX, 1944, pp. 179-207.

[+356] Michael Acominatos (Choniates). Ed. S. Lampros, vol. I, pp. 93-106.

[+357] Ibid., p. 124.

[+358] Ibid., vol. II, p. 12.

[+359] Ibid., vol. II, p. 44.

[+360] Ibid., vol. I, p. 316. См. Также: К. M. Setton. Athens in the Later Twelfth Century. - Speculum, vol. XIX, 1944, p. 207.

[+361] F. A. Gregorovius. Geschichte der Stadt Athen im Mittelalter von der Zeit Justinian's bis zur türkischen Eroberung. Stuttgart, 1889, Bd. I, S. 243.

[+362] F. A. Gregorovius. Op. cit., Bd. I, S. 204.

[+363] I. C. Thallon. A Medieval Humanist: Michael Akominatos. New Haven, 1923, p. 314.

[+364] Ф. И. Успенский. Об истории крестьянского землевладения в Византии. - ЖМНП, т. CCXXV, 1883, с. 85-86.

[+365] Ф. И. Успенский. Византийский писатель Никита Акоминат из Хон. СПб., 1874, с. 128.

[+366] Ф. И. Успенский. Там же, с. 153-160; К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 283.

[+367] Nicetas Choniates. Historia. Bonn, ed. 1835, p. 6.

[+368] Ф. И. Успенский. Византийский писатель... Введение, с. 5.

[+369] F. A. Gregorovius. Geschichte der Stadt Athen im Mittelalter... Bd. I, S. 205, 207.

[+370] О Евстафии см. прекрасную статью Кона: Cohn. Eustathius Erzbischof von Thessalonike. - RE, Elfter Halbband, col. 1454.

[+371] L. Oeconomos. La Vie religieuse dans l'empire byzantin... p. 153-165. (Эта работа написана на основе сочинения Евстафия - De emendanda vita monachica - PG, vol. CXXXV, col. 729-910).

[+372] PG, vol. CXXXV, col. 836.

[+373] См.: К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 536-541; W. Regel. Fontes rerum byzantinarum, vol. I, (I), pp. XI-XVII. О литературной деятельности Евстафия см. также интересную статью на современном греческом - П. Κουκούλες. Λαογραφικάί ειδήσεις παρά τω θεσσαλονίκης Ευσταθίφ. - Έπετηρίς Εταιρείας Βυζαντινών Σπουδών, Τ. Ι, 1924, Σ. 5-40.

[+374] См. анализ писем и сочинений Феофилакта Болгарского у В. Г. Васильевского. Византия и печенеги. - Труды, т. I, СПб., 1908, с. 138; F. Chalandon. Les Comnène... vol. I. Paris, 1900, p. XXVII (основывается на В. Г. Васильевском). См. также: В. Leib. Rome, Kiev et Byzance... p. 42.

[+375] Лучшим сочинением о Феофилакте Болгарском (Ахридском) является упомянутая в предыдущем примечании статья В. Г. Васильевского. См. в особенности с. 134-149. Ему следует Ф. Шаландон (издание также указано в предыдущем примечании). См. также: Б. Лейб (издание указано в предыдущем примечании), с. 41-50; К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 133-135; 463-465 (хронология неверна); A. Leroy-Mohinghen. Prolégomènes à une édition critique des lettres de Theophylacte de Bulgarie. - Byzantion, vol. XIII, 1938, pp. 253-262; S. G. Mercati. Poesie de Teofilatto de Bulgaria. - Studi Bizantini e neoellenici, vol. I, 1924, pp. 173-194. B 1931 году письма Феофилакта были переведены на болгарский Симеоном, митрополитом Варны и Пре-славы. - Sbornik of the Bulgarien Academy of Sciences, vol. XXVII, 1931. (Страницы 7-32 - биография Феофилакта).

[+376] См.: К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 473; W. Regel. Fontes rerum byzantinarum, t. I, (I), p. XVII; F. Chalandon. Les Comnène... Vol. II, p. XLVIII; V. Laurent. Michel de Thessalonica. - Dictionnaire de théologie et liturgie catholique, vol. X, (2), col. 1719-1720.

[+377] W. Regel. Fontes rerum byzantinarum, vol. I (I), pp. 132-182; vol. I (2), pp. 183-228.

[+378] См.: J. Dräseke. Byzantinische Hadesfahrten. - Neue Jahrbucher für das klassische Altertum, Bd. XXIX, 1912, S. 353.

[+379] См.: К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 467-468; G. Montelatici. Storia della letteratura bizantina (324-1453). Milano, 1916, pp. 258-259; H. Tozer. Byzantine Satire. - JHS, vol. II, 1881, p. 241-257 J. Dräseke. Byzantinische Hadesfahrten. - Neue Jahrbucher für klassische Altertum, Bd. XXIX, 1912, S. 343-366. Прекрасное введение и комментарии к сочинению написаны M. Hase в издании памятника Timario sive De passionibus eius. Dialogus satyricus. - Notices et extraits des manuscrits de la Bibliotheque Nationale, vol. IX, (2). Paris, 1813, pp. 125-268. См. также: Ch. Diehl. La Legende de l'empereur Theophile. - Annales de l'Institut Kondakov, vol. IV, 1931, pp. 33-37.

[+380] Iohannis Tzetzis. Argumentum et allegoriae in Diadem. XV, 87-89. Ed. P. Matranga. (Anecdota Graeca, vol. I, Romae, 1850, p. 120).

[+381] Iohannis Tzetzis. Historiarum variarum Chiliades. I, vss. 277-278. Ed. T. Kiesslingius. Lipsiae, 1826, p. 12.

[+382] Основной особенностью политических стихов является, наряду с полным исчезновением кратких и долгих слогов как основы метрики, постоянное повторение одинаковых стихов, состоящих из одного и того же количества слогов.

[+383] К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 528; G. Montelatici. Storia della letteratura bizantina (324-1453), p. 261.

[+384] В. Г. Васильевский. Василия Охридского неизданное Надгробное Слово. - Византийский временник, т. I, 1894, с. 92.

[+385] Лонгин, неоплатоник и ритор III века н. э., называет Геродота όμηρικώτατος («гомеричнейшим». - Науч.ред.). См.: J. В. Вury. The Ancient Greek Historians, p. 42, note 1.

[+386] Johannis Tzetzis Argumentum et allegoriae in Diadem. Prooemium, vss. l-4, 28. Ed. P. Matranga. (Anecdota graeca, vol. I, pp. l, 2). Romae, 1850.

[+387] Ibid., vss. 32-34. Ed. P. Matranga, vol. I, p. 2.

[+388] В. Г. Васильевский. Василия Охридского неизданное Надгробное Слово. - Византийский временник, т. I, 1894, с. 91.

[+389] См.: С. Пападимитриу. Феодор Продром. Одесса, 1905, с. XIX-XXI, 1 и cл.; К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 760; G. Montelatici. Storia della letteratura bizantina (324-1453), p. 197.

[+390] Лаврентьевская и Ипатьевская летописи.

[+391] Ch. Diehl. Figures byzantines, vol. II, p. 140.

[+392] E. Miller. Melanges de Philologie et d'epigraphie, vol. I, Paris, 1876, p. 142 (греческий текст), р. 143 (французский перевод); E. Legrand. Bibliotheque grecque vulgaire, vol. I. Paris, 1880, p. 106, vss. 140-142; Poemes prodromiques en grec vulgaire, ed. D. Hesseling, H. Pernot. Amsterdam, 1910, p. 79, vss. 137-139.

[+393] В. Г. Васильевский. Николая, еп. Мефонского, и Феодора Продрома житие Мелетия Нового. - Православный Палестинский сборник, вып. 17, 1886, с. 5.

[+394] D. Hesseling. Byzantium, p. 344; Idem. Essai sur la civilisation byzantine, p. 328.

[+395] К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 751.

[+396] Idem. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 750-751. См. также: G. Montelatici. Storia della letteratura byzantina (324-1453), pp. 199-200. Мы должны напомнить, что многие произведения, носящие имя Продрома, не приналежат ему лично, будучи сочиненными в его литературном окружении.

[+397] Хр. М. Лопарев. О византийском гуманисте Константине Стилбе (XII века) и его сочинениях. - Византийское обозрение, т. 3, 1917, с. 62-64.

[+398] Лучшая информация о Стилбе содержится в упомянутой выше статье Хр. М. Лопарева. См. также: К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 762. Очевидно, Лопарев не был знаком со статьей С. Лампроса «Ό Μαρκιανός Κώδιξ». - Νέος Έλληνομνήμών, vol. VIII, 1911, ρ. 524, где опубликована поэма о пожаре 25 июля 1197 года. (О Константине Стилбе и о публикациях его произведений в последние годы см. также: The Oxford Dictionnary of Byzantium. Prepared at Dumbarton Oaks. A. P. Kazhdan editor in chief, vol. 3. New York, Oxford, 1991, pp. 1956-1957. - Науч. ред.)

[+399] К. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 371.

[+400] H. Grégoire. Un Continuateur de Constantin Manassès et sa source. - Mélanges offerts à M. Gustave Schlumberger, vol. I. Paris, 1924, pp. 272-281. Источником Продолжателя Манасси был Никита Хониат: Historia, Bonn ed., p. 280.

[+401] К. Ноrnа. Das Hodoiporikon des Konstantin Manasses. - Byzantinische Zeitschrift, Bd. XIII, 1904, S. 313-355. Список изданий Константина Манасси, отсутствующий у Крумбахера, есть в следующей работе: Р. Maas. Rhytmisches zu der Kunstprosa des Konstantinos Manasses. - Byzantinische Zeitschrift, Bd. XI, 1902, S. 505, note 2.

[+402] О. M. Dalton. Byzantine Art and Archaeology. Oxford, 1911, p. 18.

[+403] Idem. East Christian Art. Oxford, 1925, pp. 18-19.

[+404] См.: Ch. Diehl. Manuel d'art byzantin, vol. I, pp. 416-418; J. Ebersolt. Les Arts somptuaires de Byzance. Paris, 1923, p. 16. Есть специальная монография о Влахернском дворце, написанная Пападопулосом на современном греческом (издано в Константинополе в 1920 г.). Книга существует в расширенном, по сравнению с греческим текстом, французском переводе. - J. Pappadopoulos. Les Palais et les eglises des Blachernes. Athenes, 1928.

[+405] Ch. Diehl. Manuel d'art byzantin, vol. I, pp. 463 ff.

[+406] См.: О. M. Dalton. East Christian Art, pp 292-293; Ch. Diehl. Manuel d'art byzantin, vol. II. Paris, 1926, pp. 561-563; H. Vincent, F.-M. Abel. Bethléem: Le Sanctuaire de la Nativité. Paris, 1914, p. 167.

[+407] Ch. Diehl. Manuel d'art byzantin, vol. II, p. 563 ff.

[+408] Детальная информация обо всём этом содержится в работах Далтона и Диля, упомянутых в предыдущем примечании.

[+409] G. Duthuit. Byzance et l'art du ΧΙΓ siecle. Paris, 1926, p. 96. Книга эта, несмотря на свое название, дает очень мало информации об искусстве XII века.

[+410] Ch. H. Haskins. The Renaissance of the Twelfth Century, preface.

[+411] Ch. H. Haskins. Studies in the History of Medieval Science, p. 141. Ср. также: Idem. The Greek Element in the Renaissance of the Twelfth Century. - American Historical Review, vol. XXV, 1920, pp. 603-605; Idem.. The Renaissance of the Twelfth Century, p. 278; Idem. Studies in Medieval Culture. Oxford, 1929, pp. 160-169.

[+412] Idem. Studies in the History of Medieval Science, pp. 194-195.

Примечания научного редактора

[*35] Курсив А. А. Васильева, восходящий, возможно, к автору цитируемого им текста.

[*36] В исходной русской версии 1923 года А. А. Васильев передает фамилию этого человека как Цеци, что не вполне оправдано, ибо окончание его фамилии все же ης. Таким образом, правильной представляется либо полная фонетическая транскрипция - Цецис, либо традиционная - Цец.

[*37] В соответствующем месте второго американского издания А. А. Васильев употребляет более сильное в эмоциональном плане слово - dull - т.е. «серый, тупой, скучный».

[*38] В соответствующем месте второго американского издания А. А. Васильев употребляет для характеристики сочинения Иоанна Зонары иное по содержанию слово - dry - «сухой».

[*39] Оба слова означают одно и то же - «путь», «относящийся к пути».

[*40] О Михаиле Глике см. подробнее: М. В. Бибиков. Развитие исторической мысли. В кн.: Культура Византии. Вторая половина VII-XII вв. М., 1989, с. 118-119.

[*41] Судя по всему, мысль эта, с которой А. А. Васильев полностью согласен, принадлежит Ч. X. Хаскинсу. От себя особо хотелось бы отметить следующее. Прежде чем говорить о возрождении в Западной Европе в XII веке латинского языка, прозы, поэзии, было бы важнее задаться вопросом - насколько вообще это было забыто. Так, хорошо известен и не требует специальных доказательств тот факт, что в западноевропейской культуре во все века, принятые называть средневековьем, традиция использования латинского языка, по меньшей мере как языка письменного, не прерывалась.

[*42] В английском тексте это слово отсутствует. Вставлено же оно из стилистических соображений. «Обновлению» в английском тексте у А. А. Васильева соответствует revival.

[*43] Здесь нельзя не заметить, что в какой-то степени А. А. Васильев сам себе противоречит. В предыдущей главе, при подведении итогов развития культуры Македонской династии, частично также и в данном разделе, А. А. Васильев писал о значительном возрастании в византийском искусстве со времени Комнинов формализма и канонов, жестко предписывающих, что и как изображать. По его словам, искусство времени Комнинов, при сравнении с Македонской эпохой, гораздо более сухое и холодное. Более того, А. А. Васильев цитирует (см. последнюю страницу первой главы) отрывок из О. М. Далтона, сопоставляющего искусство Македонского времени с искусством времени Комнинов. В этом сопоставлении обращают на себя внимание слова О. М. Далтона, которые А. А. Васильев, судя по всему, полностью принимает - «источники прогресса высохли и больше не было силы для органического роста». Все это делает неизбежным вопрос: о каком же «обновлении» и «возрождении» говорит А. А. Васильев. Надуманная проблема «возрождения» в культурной истории Византии создана, как представляется, научным направлением, воспринятым А. А. Васильевым, для которого свойственно очень расши ренное толкование понятия «возрождение». Права, на наш взгляд, 3. В. Удальцова, писавшая о том, что не следует усиление в тот или иной период византийской истории интереса к античной культуре в связи с общим культурным подъемом сразу же называть «возрождением». (3. В. Удальцова. Византийская культура. М., 1988, с. 190). Дело здесь уже в том, что интерес и внимание к античной культуре в Византии не пропадали никогда. Хочется отметить также, что подход к византийской культуре, характерный в какой-то мере для А. А. Васильева, но в гораздо большей степени для его «источников», неверен в следующем отношении. Представление о византийской культуре как о череде бесконечных возрождений невольно ведет к идее о цикличности, застойности этой культуры, что a priori неверно по отношению к любой культуре любого народа. (О застойности византийской культуры см., например, введение к книге А. П. Рудакова. «Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии». СПб., Издательство «Алетейя», 1997, с. 29-33.)

Вернуться к оглавлению

Электронная версия книги с локальными гиперссылками на примечаниями и комментариями воспроизводится с сайта http://gumilevica.kulichki.net

Здесь читайте:

Византия (краткая справочная статья), там же Исторические лица Византии (императоры).

Византия (полная хронологическая таблица) и по векам - | IV | V | VI | VII | VIII | IX | X | XI | XII | XIII | XIV | XV |

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах:
www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru,

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС