|
|
6 мая 1917 г.
<…> Председатель. – Что Вам известно о принятой в ваше время и
сохранявшейся вплоть до революции настоящего года системе политического
розыска? Замечу, что нас интересует не внешняя сторона, а учреждение и
существование так называемой секретной агентуры.
Курлов. – Вы желаете, чтобы я сказал, как это делалось?
Председатель. – Вы расскажите в нескольких словах о секретных сотрудниках.
Курлов. – Во всех организациях нелегальных были люди, которые оплачивались и
которые давали сведения по поводу того, что происходило. Вот в общих чертах…
Но тут в вопросе об организации, об агентуре идет тонкий вопрос о
провокации. На этом, если Вам угодно, мне бы хотелось остановиться более
подробно, потому что это вопрос, который меня очень сильно интересовал и с
которым я довольно усиленно боролся. Дело в том, что, по крайне мере,
технически, при ведении розыска, провокацией называлось всякого рода так
называемое продвижение сотрудников, т.е. не только продвигалось известное
лицо, которое давало сведения, но этому лицу рекомендовалось занять более
или менее выдающееся положение в партии или в известной организации. Вот
против такой системы я, безусловно, восстал немедленно, и могу сказать, что
за все время моего управления департаментом полиции не одного случая
провокации не было.
Председатель. – Причем Вы под провокацией разумеете продвиже-ние в партийной
иерархии лица, оплачиваемого департаментом полиции?
Курлов. – Причем он, вызывая сам известного рода противозаконные, по
тогдашним временам, дела, является подстрекателем. Вот, что я называю
провокацией. И тогда, немедленно вступив в борьбу в этом направлении, я
переменил весь состав Петроградского охранного отделения. И, во-вторых, я
повторяю, что провокации за свое время не знаю.
Председатель. – А переменили Вы состав департамента полиции или, по крайней
мере, главу департамента полиции?
Курлов. – Нет, его я не переменил.
Председатель. – При Вас ушел Трусевич и был заменен Зуевым?
Курлов. – Я его не сменял. Трусевич имел в виду получение должности товарища
министра. И когда П.А. Столыпин 12 декабря 1908 года, за несколько дней до
его назначения, вызвал меня к себе, то он мне сказал, что предлагает мне
товарища министра. Я ему сказал, что это такого рода положение: «На это
место рассчитывает Трусевич, – и наше положение тогда не особенно удобное»…
Он мне сказал: «Ну, передайте Трусевичу сами, что это состоялось, и скажите
ему, что я прошу его никуда не уходить и что он к пасхе будет назначен
сенатором». Тогда я просил его назначения старшим из директоров…
Председатель. – Вы говорите, что приняли меры к тому, чтобы агентура в том
виде, как Вы ее очертили, не имела места. Но Вам известно, конечно, о
существовании инструкции, которая была еще выработана в 1906 году и которая
была обязательным руководством для лиц, ведающих политическим розыском?
Курлов. – Это ведь не моя инструкция.
Председатель. – Это инструкция, которая раньше была создана и которая при
Вас существовала. Внесли Вы какое-нибудь изменение в эту инструкцию в
соответствии с Вашими взглядами? А если не внесли, то почему? Вы, вероятно,
помните: инструкция эта фактически и по существу стояла на точке зрения,
несколько отличающейся от того, что Вы объявляете Вашей точкой зрения. Ну и
как же Ваша-то точка зрения, если она была, – реализовалась она, действовала
на департамент полиции и охранное отделение?
Курлов. – Нет, она была очень действительной, потому что это внушалось
определенно начальникам охранных отделений.
Председатель. – Объясните, однако: как же это? – Товарищ министра,
заведующий полицией, исповедует идею, что секретные агенты отнюдь не должны
продвигаться по иерархической лестнице революционных партий (ибо это есть
путь, который дается не иначе, как при помощи нарушения закона, не правда
ли?). А существующая инструкция стоит в этом пункте на совершенно
противоположной точке зрения?
Курлов. – Я это знаю.
Председатель. – Инструкция желает и ценит особенно тех агентов, которые
продвигаются.
Курлов. – Я внушал начальникам охранных отделений очень определенно. Но
почему я не изменил этой инструкции, я не помню <…>
Председатель. – Вам известно другое положение инструкции – о том, что
ликвидация сообщества должна была происходить в момент наибольшего развития
его деятельности, что такой момент наиболее выгоден именно для ликвидации
сообщества? Как же обстоит дело с несчастным законом? Сначала человеку,
вместо того, чтобы его в каторгу сослать, дают деньги: это в момент открытия
сообщества, в момент приобретения сотрудника, а затем, вместо того, чтобы
соблюсти правила закона, из месяца в месяц, из недели в неделю, изо дня в
день смотрят сквозь пальцы на то, что организация развивает свою
дея-тельность, и по-прежнему платят деньги. Ведь это нарушение закона?
Курлов. – Безусловно.
Председатель. – Безусловно. В 1911 году Вы были в Киеве и, значит, при Вас
произошло убийство Столыпина?
Курлов. – Да.
Председатель. – Вы приехали туда за тем, чтобы принять меры к охране особы
тогдашнего императора и высших должностных лиц от возможных террористических
покушений: Вы вошли, по этому поводу, в сношения как с начальником местной
охраны Кулябко, так и с начальником дворцовой охраны – Спиридовичем?
Курлов. – Да.
Председатель. – Вам было известно указание Богрова, что предполагалось
террористическое покушение и что агенты революционной организации приехали
для совершения этого преступления в Киев?
Курлов. – Совершенно верно.
Председатель. – Причем Вы знали, что Богров есть секретный сотрудник Кулябко?
Курлов. – Это последнее не совсем верно – бывший сотрудник…
Председатель. – Бывший, но в тот момент, в момент Вашего приезда вновь
что-то Кулябке донесший?
Курлов. – Сделавший ему какое-то заявление: он, так сказать, сделал ему
новое заявление, но сотрудником не был…
Председатель. – Значит, как Вы говорите, вошедший с ним вновь в сношения,
после перерыва, и сделавший ему заявление? Это верно?
Курлов. – Верно.
Председатель. – Вы знали, что Богров будет на представлении в театре?
Курлов. – Безусловно, не знал.
Председатель. – Вы когда узнали, что готовится террористическое покушение и
что Богров сделал о том заявление? Изложите это, пожалуйста, вкратце – в
дополнение к тому, что у нас имеется в нашем распоряжении по этому вопросу.
Курлов. – Позвольте: только немножко, так – вкратце – нельзя сказать… Я
приехал в Киев 14 августа и в ту же ночь со мной случился удар, так что я не
выходил, но принимал и руководил всем из моей квартиры, из гостиницы. Причем
я должен сказать, что на меня, по Высочайшему повелению, которое имеется,
было возложено высшее наблюдение за охраной, а не непосредственное
руководство розыском. Дело в том, что мне подробнейшим образом докладывали о
всех обстоятельствах, которые, так сказать, могли нарушить мирное течение
всех торжеств. За несколько дней – дня за четыре или пять (теперь трудно
припомнить) – ко мне является полковник Кулябко и заявляет мне, что к нему
явился его бывший сотрудник (буквальное выражение), который сказал ему, что
готовятся террористические акты, может быть, даже и центральный, но, во
всяком случае, на высших должностных лиц…
Председатель. – «Центральный»? Т.е., Вы имеете в виду покушение на царя?
Курлов. – Да. И что они имеют приехать, для того, чтобы его, этот акт, так
сказать, осуществить. И этот Богров должен был им оказать услугу двоякую. Я,
может быть, ошибаюсь, но мною было, в свое время, сенатору Шульгину сделано
заявление. Следствие вел сенатор Шульгин. В моем показании сенатору Шульгину
это все подробно изложено. Богров должен был им, приезжим, предоставить
квартиру и нанять им моторный катер, так как они, по каким-то соображениям,
мне не известным (Кулябко мне не докладывал, ему, очевидно, не говорил
Богров), предполагали ехать рекой.
Председатель. – Т.е. все это – лишь утверждали Богров или Кулябко, потому
что действительность потом обнаружила, что этого не было?
Курлов. – Да. Так как катер должен был приехать в Кременчуг, то я
распорядился послать отряд для наблюдения из Кременчуга, безусловно запретив
съезд всяким катерам, а квартиру чтобы предоставили у жены или вдовы одного
из бывших жандармских унтер-офицер… Вот это был, так сказать, момент первый,
который в себе ничего особенно тревожного не заключал. Но в тот день, когда
Петр Аркадьевич приехал в город, я ему подробно доложил все эти сведения.
Затем это дело заглохло, и новые сведения поступили только в день покушения.
Председатель. – Но как же такой вопрос мог заглохнуть? Вы приехали туда для
охраны, за пять дней Вам говорят, что приезжает террористическая
организация, имеющая целью покушение, и вы говорите, что этот вопрос заглох.
Как он мог заглохнуть?
Курлов. – Новых сведений не поступало. Был назначен отряд для наблюдения за
Кременчугом: там никто не выезжал и катера не нанимал. Богров никаких
сведений не давал. Так что в этом смысле я понимаю «заглох».
Председатель. – Теперь ясно. Дальше.
Курлов. – Так что новых сведений не поступало. Мне теперь очень мудрено
припоминать некоторые обстоятельства и подробности. Потому что тут еще
произошло побочное обстоятельство. Кажется, дня за два до этого был
арестован… не помню фамилии: он застрелился и сначала думали, не находится
ли это в связи, но потом, безусловно, было установлено, что это в связи не
находится. Затем, в день покушения, утром, мне было доложено, что эта группа
явилась в Киев не из Кременчуга, и что одно лицо находится на квартире у
Богрова, и что, кажется, в 12 или в час, должны прийти другие лица и таким
образом, так сказать, организовать покушение. На кого? Это еще не было
определено. В 12 час. у меня был второй доклад: что не явились эти лица и
что свидание лиц, приехавших, должно состояться на Бибиковском бульваре,
если не ошибаюсь, – вечером, – т.е. перед самым театром. Все меры, которые
полагаются в таком случае, т.е. наблюдение, были приняты – за квартирой
Богрова. Я приказал поставить наблюдение: на самый серьезный пост –
начальника наружного наблюдения и принял некоторые меры, так сказать,
полицейского характера, т.е. мы не знали, с чем мы имеем дело (это было не
выяснено), а день был боевой: государь уехал утром на маневры, должен был
вернуться в час дня, затем поехать на ипподром, где был смотр потешным, и
хотел уже поехать в театр… Я доложил Петру Аркадьевичу подробно то, что мне
доложил Кулябко. В час дня я сел в мотор и поехал по управлению царским
поездом и, затем, увидел, что большая толпа собралась – ввиду выстроенного
наряда. Тогда я принял, может быть, очень резкую меру, которая мне иногда
удавалась: я останавливался почти на каждом углу и говорил полицейским
офицерам, бывшим в наряде, что, вероятно, государь не приедет, что он
задержится до вечера и что, поэтому, наряд снять. Наряд сняли, и тогда
разошлась толпа. Я встретился с государем за городом и, как мне говорил
командующий, он был очень удивлен, что проехал по пустой улице, где не было
даже полицейского наряда – ни толпы, ничего. Засим, я предполагал отстаивать
и отстаивал для проезда государя на ипподром закрытый экипаж, но он желал
непременно поехать и поехал в открытой коляске, по тому пути, который был
намечен раньше.
Председатель. – Вы, может быть, сократите немного эту часть и перейдете к
другому моменту, который нас более интересует?
Курлов. – Т.е. театр?
Председатель. – Пока еще не театр, а вот Вы начали говорить, что приняли
доклад по поводу террористической организации в 12 час., – а затем, что Вы
делали?
Курлов. – Затем я уехал встречать государя.
Председатель. – А далее?
Курлов. – Затем, я поехал с государем ко дворцу, поехал на ип-подром…
Председатель. – А эту организацию Вы потеряли из виду?
Курлов. – Как потерял?
Председатель. – Докладов Вам не делали?
Курлов. – Дальше доклада не было, кроме сведений о Бибиковском бульваре.
Председатель. – Вы знали, что Богров член революционной партии?
Курлов. – Нет, я знал, безусловно, что он уже не член…
Председатель. – Кто же Вам сказал, что он уже не член?
Курлов. – Полковник Кулябко.
Председатель. – Скажите, отчего Вы, получив сведения о том, что один из
приехавших революционеров у Богрова, не сделали распоряжения об его аресте?
Курлов. – По той причине, что мне нужна была вся группа, так или иначе, как
мы знаем из практики, такие преждевременные аресты влекут…
Председатель. – Так что некоторое время этот человек должен оставаться на
свободе?
Курлов. – Он должен был оставаться на свободе до 7 часов вечера.
Председатель. – Вы сделали какое-нибудь распоряжение, чтобы эта группа была
арестована в 7 часов.
Курлов. – Безусловно, сделал.
Председатель. – Кому?
Курлов. – Полковнику Кулябке.
Председатель. – Как мирится Ваше утверждение о том, что Вы знали, что он не
состоит членом организации, с полученными Вами сведениями о том, что,
во-первых, этот человек предупрежден об этом, а, во-вторых, что члены
революционной организации должны у него остановиться и он их должен
встретить? Как Вы знаете, по 102 статье, этого рода сношения и такого рода
действия, как принятие к себе этих революционеров, составляют признак
принадлежности к преступной организации, к преступному сообществу?
Курлов. – Вы хотите, чтобы я сказал…
Председатель. – Вы, на мой вопрос, сказали, что он не состоит членом
организации, между тем, все факты, о которых Вас предупреждали, они такого
рода, что говорят о его принадлежности к этой организации: ибо, если бы он
был членом, эти факты не имели бы места.
Курлов. – Он был членом организации, затем вышел – так, по крайней мере, мне
было доложено…
Председатель. – Но в тот момент, когда Вам докладывали, он, по-видимому,
вступил в нее?
Курлов. – Юридически – вступил, несомненно.
Председатель. – И этот, юридически вступивший в организацию, член сообщества
был отправлен в театр?
Курлов. – Никогда не был отправлен в театр. По крайней мере, я его в театр
не отправлял. Никогда этого не разрешал, и это даже противоречит всем моим
распоряжениям!
Председатель. – По Вашему мнению, это было самовольное действие Кулябки?
Курлов. – Безусловно!
Председатель. – Какое письмо около 3 часов этого дня Вы и Спиридович
написали по поводу того, что эти лица не приходят на квартиру Богрова?
Курлов. – Кому письмо?
Председатель. – Вы не помните историю с этим письмом?
Курлов. – Я никакого письма не писал…
Председатель. – А Вам не писали такого письма?
Курлов. – Не могу сказать… Положительно не помню…
Председатель. – Когда Вы пришли на спектакль, что Вы узнали об этом
юридически вступившем (а юридически он вступил потому, что он фактически
вступил) в организацию человеке, который состоял в сношении с Кулябкой и был
раньше сотрудником?
Курлов. – Я, приехал в театр, ничего не знал…
Председатель. – Не хотели знать?
Курлов. – Я не мог знать – по обстановке: я приехал в театр, сопровождая
государя, и вместе с ним пошел в партер.
Председатель. – Разве Вы не потребовали доклада о том, как обстоит дело с
этим молодым человеком?
Курлов. – Доклад я принял в первом же антракте; он (Кулябко) мне сказал, что
свидание на Бибиковском бульваре не состоялось…
Председатель. – Я про этого молодого человек, про этого гостя, который
пришел?
Курлов. – Что он у него находится, что наблюдение стоит и что об этом ему
приехал доложить в театр Богров… Я приказал немедленно, чтобы Богров не смел
отлучаться из квартиры, пока группа не будет выяснена.
Председатель. – Но как связать это с тем, что Вам сказали, что Богров
приехал в театр?
Курлов. – Да, по словам Кулябки, выходило так…
Председатель. – Значит, его отправили назад еще до доклада Вам?
Курлов. – Да, по словам Кулябки, выходило так…
Председатель. – Вы помните, что именно до доклада Богров должен был уехать
из театра, а не после?
Курлов. – Т.е. после доклада мне?
Председатель. – Да.
Курлов. – Нет, по-моему, до доклада, насколько я теперь помню…
Председатель. – Так что Вы продолжаете сейчас утверждать, что Богров без
Вашего ведома был отправлен в театр?
Курлов. – Безусловно!
Председатель. – Вы не знаете, зачем Кулябко, незадолго до этого убийства,
вызывал другого своего сотрудника в Киев и рекомендовал ему взять с собою
фрак и приехать?
Курлов. – Совсем не знаю…
Председатель. – Какие у Вас были отношения с Васильевым, бывшим директором
департамента полиции?
Курлов. – Когда я, в 1906 году, был назначен временно исполнять обязанности
вице-директора департамента полиции, то Васильев был заведующим особым
отделом, и я с ним познакомился.
Председатель. – Значит Вы, после губернаторства, были назначены исполнять
обязанности вице-директора департамента полиции?
Курлов. – Я был членом совета и исполнял обязанности вице-директора.
Председатель. – Сколько времени?
Курлов. – Восемь месяцев, – должно быть, в 1907 году…
Председатель. – Какие же у вас были отношения с Васильевым?
Курлов. – Я с ним познакомился впервые в департаменте и отнесся к нему в
высшей степени симпатично: он мне очень понравился, и наши отношения не
прекращались все время. Затем, когда я был назначен товарищем министра, то
он в это время не служил в департаменте полиции, а ушел опять в прокурорский
надзор, и мы продолжали видеться постоянно.
Председатель. – Вы помните, что Вы были с ним в переписке, когда он
несколько позже (это был, кажется, в 1912 году) находился в Киеве?
Курлов. – Очень может быть… Я теперь не помню, но возможно.
Председатель. – Вы помните, что он Вам какие-то деньги доставал?
Курлов. – Да. Такая переписка была, т.е. я не знаю, была ли это переписка
или это было устно но это имело место.
Председатель. – Какое у вас составилось представление об убийстве Столыпина,
– в отношении участия в этом деле Кулябко и Спиридовича?
Курлов. – Дело в том, что по отношению к участию Кулябки у меня взгляд
такой, что Кулябко совершил тот легкомысленный и недопустимый поступок,
который так свойственен, к сожалению, офицерам розыска: это полное доверие к
своим сотрудникам, – насколько сильное, что они рискуют своей собственной
жизнью… Если разрешите, я Вам иллюстрирую сейчас примером.
Председатель. – Примером Карпова?
Курлов. – Да.
Председатель. – К этому перейдем позже… Значит, Кулябко совершил поступок
легкомысленный?
Курлов. – Рассчитывая на то, что это даст прекрасные результаты…
Председатель. – Какие результаты?
Курлов. – В том смысле, что если кто-нибудь из этой группы лиц появится в
театре, они будут своевременно задержаны и, таким образом, будет
предупрежден террористический акт…
Председатель. – Вы не знаете, что есть прием, хорошо известный многим
русским гражданам, жившим при старом режиме: арестовывали человека и потом
оставались в его квартире и устраивали засаду? Почему этот прием не был
применен в отношении Богрова и его товарища-революционера, относительно
которого он говорил, что тот находится в его квартире?
Курлов. – По той причине, что если бы должны были пойти в квартиру, – этот
прием можно было применить, но, когда они отказались пойти в квартиру и
свидание должно было быть на Бибиковском бульваре, то эта мера повлекла бы
за собой…
Председатель. – Вам сообщили, что один революционер пошел туда?
Курлов. – Мне нужен был не один, а целая группа…
Председатель. – Но, позвольте, для этого именно и делали «засады». Скажем,
живет студент, – пришлют полицию и его арестуют, а на квартире сидят.
Звонок, приходит другой – другого арестовывают, и так про-сиживают по
неделям.
Курлов. – Тут высиживать некогда было: тут шел вопрос о сегодняшнем вечере!
Председатель. – Но, не сделав этого, Вы сделали то, что агент Куля-бки пошел
на место стрелять в Столыпина!
Курлов. – Дело в том, если бы мы их арестовали, засада не дала бы
результатов: потому что они не собирались прийти…
Председатель. – Но Вы же об этом не знали?
Курлов. – Напротив, – знали, что они туда не придут, а свидятся на
Бибиковском бульваре.
Председатель. – Почему же не следили за Богровым и другим человеком?
Курлов. – За другим человеком нельзя было следить, потому что он из квартиры
не выходил.
Председатель. – Тогда что же препятствовало взять его на квартире? Не
руководило ли здесь, главным образом, стремление не предупредить
преступление, а поймать человека в положении, более близком к виселице?
Курлов (прерывает). – Безусловно, нет…
Председатель (продолжает). – Ибо если задержать на квартире, то он может
пойти лишь за сообщника, а вот если застать на месте преступления, то будет
налицо покушение, и тогда можно повесить…
Курлов. – В этот момент я об этом совершенно не думал… Я думал только о
безопасности лиц, которые мне были поручены!
Председатель. – Позвольте вернуться к письму на ваше имя Васильева. Итак,
Кулябко был офицер, совершивший легкомысленный поступок. А Спиридович?
Курлов. – Спиридович розыском не ведал.
Председатель. – Каково было мнение Васильева относительно роли Спиридовича в
этом эпизоде?
Курлов. – Он считал, что Спиридович, в силу своих отношений к Кулябке,
должен был все знать, что знал Кулябко…
Председатель. – А что знал Кулябко, по поводу этого случая, по мнению
Васильева?
Курлов. – Этого я теперь не припомню…
Председатель (читает). – «Отрадно мне было здесь слышать голоса о том, что
все это дело – несчастный случай, в коем повинен один Кулябко, вероятно, по
подговору рыжего»… Вы знаете, кто разумеется здесь под словом «рыжий»?
Курлов. – Знаю.
Председатель. – Кто это?
Курлов. – Спиридович.
Председатель (читает дальше). – «Другие подробности расскажу лично». Вы
помните эту часть письма? Очевидно, автор этого письма стоит на той точке
зрения, что в этом убийстве принимал участие не только в смысле
легкомысленного допущения, но и несколько более серьезное, Кулябко, по
подговору «рыжего».
Курлов. – Я понимаю, что этот подговор – именно совет – известного приема.
Теперь мне очень трудно припомнить, что именно Васильев хотел этим сказать.
Председатель. – Скажите, это было в практике департамента полиции, что за
товарищем министра, генерал-лейтенантом, за его перепиской следят настолько,
что даже фотографируют письма к нему его подчиненных? Вы знали об этом? Вот
письмо, которое Вы получили (показывает фотографию письма): оно прошло через
перлюстрацию и было фотографировано.
Курлов. – Я не был в то время товарищем министра.
Председатель. – Значит, письма бывших товарищей министра и министров
фотографировались?
Курлов. – Значит, новый директор департамента нашел нужным это сделать… Я,
по крайней мере, об этом никаких сведений не имел.
ГА РФ. Ф 1467. Оп. 1. Д. 297. Л. 12–29. Маш. экз.
Опубл.: Падение царского режима. М.–Л., 1927. Т. III. С. 187–198.
Электронную версию документа предоставил Фонд изучения
наследия П.А.Столыпина
www.stolypin.ru/
Здесь читайте:
Столыпин Петр
Аркадьевич (биографические материалы)
Тайна убийства Столыпина
(сборник документов)
Богров Дмитрий Григорьевич
(1887-1911). Из еврейской семьи, убийца Столыпина
Вадим Кожинов в кн. Россия век XX глава 3
Платонов О.А. История русского народа в XX веке.
Том 1 глава 27
и глава 28
Анна Герт Столыпинская
утопия в контексте истории
|
