|
|
25 августа 1917 г.
В.Н. Коковцов Председатель. – Владимир Николаевич, Вы были призваны
к власти в качестве преемника П.А. Столыпина на пост председателя Совета
министров 9 сентября 1911 г.?
Коковцов. – Да.
Председатель. – И оставались в должности председателя Совета министров до
30-го ноября 1914 года, когда Вас сменил И.Л. Горемыкин ? До этого в
продолжении скольких лет Вы изволили быть министром финансов?
Коковцов. – 7½ лет. Всего я был 10 лет. Значит, 2½ года я был и
председателем Совета министров и министром финансов, а 7½ лет до этого был
министром финансов только.
Председатель. – Может быть, мы начнем с некоторых частных фактов, а именно с
убийства Столыпина, потому что это как раз было перед Вашим назначением на
пост председателя Совета министров. Не можете ли Вы припомнить, что Вам было
известно об обстоятельствах этого убийства?
Коковцов. – До самого поранения?
Председатель. – Быть может, до этого времени. Что Вы знали о готовящемся
убийстве?
Коковцов. – Я ничего не знал до самого момента выстрела в театре первого
сентября. Должен начать Вам с того, что я приехал в Киев, как и все
министры, вызванные Столыпиным, по специальному поводу. В Киеве
предполагался съезд деятелей новых северных и юго-западных земств. Я приехал
(сейчас не припомню числа) около 28-го августа, день спустя после прибытия
туда Столыпина. На следующее утро я отправился к нему. Мы жили на одной и
той же улице. Он помещался в доме генерал-губернатора, я – в доме конторы
Государственного банка. 28-е и 29-е августа прошли без всяких инцидентов. Мы
виделись постоянно, вместе ездили. Он был очень внимателен тогда ко мне.
Были особые причины, которые побуждали проявлять несколько большее внимание.
Во всякому случае, среди очень трудных переездов, которые были в Киеве, –
отыскание экипажа, затем вовремя попасть, вовремя вернуться домой, – я
постоянно видел около себя внимание с его стороны, и мой экипаж всегда
следовал за ним. 30-го августа (быть может, в дне ошибаюсь), 30-го или 31-го
августа, одно из двух, я в условное время приехал к нему в моем экипаже
через улицу, чтобы отправиться вместе на скачки, и был удивлен просьбой
сесть в экипаж к нему. На вопрос мой, почему он хочет ехать со мной вместе,
он говорит: «Вы знаете, трудно с экипажем возиться, и кое о чем переговорить
вместе будет удобнее». И вот с этого момента, с момента, что мы поехали на
скачки, где, как потом оказалось, Богров его караулил, все время мои
разъезды происходили в экипаже Столыпина, я был с ним вместе. Он не делился
со мной ничем до нашего отъезда в театр, до момента выезда моего из дома
генерал-губерна-тора. 1-го сентября я обедал не у него, а в гостинице с
товарищами по учебному заведению, в котором я воспитывался. Мы условились,
что я заеду к нему перед театром. Мы поехали вместе. Он сказал: «Вот в чем
дело. Я не хочу, чтобы это разглашалось, но есть глупые сведения, что
какое-то готовится покушение, лучше вместе». Я говорю: «Довольно нелюбезно с
Вашей стороны, что Вы хотите непременно вместе», – «Извините, – говорит, – я
в эту историю не верю, а, наоборот, в городском отношении гораздо лучше, без
всякого вмешательства». Вот единственное, что было до момента выстрела в
него Богровым. Это обстоятельство имеет связь с другим эпизодом. Я должен
был вечером уехать из Киева, 1 сентября. Мы условились, что он останется
сопровождать государя в Чернигов, а затем вернется в Киев и уедет лишь после
отъезда государя и его семьи. Я же спешил потому, что было самое горячее
время заключения сметы. Бывшему чину государственного контроля известно,
какая работа лежит на министре финансов по сводке росписи. Я не мог терять
ни одного дня. Мы условились, что в театре простимся, и мои дела были
устроены так, что я должен был ехать на вокзал прямо из театра. В последнем
антракте, перед тем, как спектакль должен был кончиться, я подошел к
Столыпину проститься. Он стоял, повернувшись спиной к сцене и лицом к
зрительному залу, а рядом с ним стоял бывший министр Сухомлинов. Я подошел,
пожал руку. Причем его последняя фраза была: «Как я Вам завидую, что Вы
едете в Петербург? Возьмите меня с собой». Я говорю: «Сделайте одолжение! У
меня лошадь здесь (автомобиля не было), лошадь моя здесь, милости просим! В
вагоне мое отделение в Вашем распоряжении», это было последнее, что я от
него слышал. Затем, отойдя от него, я подошел к заднему поперечному проходу,
где сидел старик управля-ющий конторой Государственного банка и его жена, у
которых я пользовался гостеприимством в течение четырех дней, подошел, чтобы
проститься с ними. В это время слышу выстрел. Побежал к нему одним из первых
и присутствовал при том, как сбитого с ног Богрова уносили в одну сторону, а
Столыпина увозили в лечебницу доктора Маковского. И затем я был почти до
самой кончины при нем безотлучно.
Председатель. – Нас интересует не внешняя сторона этого события, я просил бы
остановиться несколько подробнее на внутренней стороне. Позвольте, чтобы
пояснить, что нужно комиссии, задать несколько частных вопросов. Что Вам
известно было об отношениях Столыпина и Курлова?
Коковцов. – Очень мало; мне известно было только то, я должен сказать
вообще, что Столыпин очень не любил вмешательства других министров в его
область, хотя между ним и мною отношения были, кроме двух-трех случаев,
хорошие. По крайней мере, с моей стороны были хорошие. Но и с его стороны
никаких проявлений дурных отношений не было, кроме двух случаев, когда мы с
ним резко разошлись и когда оба случая сопровождались подачей мною прошения
об отставке. Первый раз на почве столкновения нашего по Крестьянскому банку,
когда, без предупреждения меня, был заготовлен доклад о передаче
Крестьянского банка из Министерства финансов в Министерство земледелия,
против чего я резко возражал и сказал, что если мера пройдет, прошу меня
освободить. А в другой раз крупное столкновение было в связи с введением
западного земства, роспуском Государственной думы и удалением двух членов
Государственного совета. Вот эти два резкие эпизода. Был еще третий, более
мелкий, когда он обвинил меня в том, что я не исполнил его желания и отвечал
на разные вопросы в комитете финансов под председательством покойного Витте
. Столыпин должен был присутствовать, как член финансового комитета. Он не
приехал, а председатель, как раз покойный Витте, возбудил ряд вопросов чисто
политического свойства, на которые я не мог не ответить, потому что они
находились в связи с готовившейся кредитной операцией, перед займом 1909 г.
в Париже. Помимо этих трех эпизодов, которые потом все разрешились, не
ос-тавив никакого следа, у нас отношения были хорошие. Но он очень не любил
всякого рода вмешательства, и тем более критики со стороны министров и, в
частности, моей. Он был ревнив. По отношению ко мне это объяснялось тем, что
я был самым старшим из министров. Затем, я многого знал из того, что
происходило в Петербурге, так как я старый петербургский бюрократ. Он
приехал из провинции, многого не знал. Принимал мишуру за золото.
Проходилось смывать амальгаму. Кроме того, находились еще разные
благожелатели, которые в добрые отношения вносят известного рода нотку
охлаждения. Так что вмешательства других министров, критики своих действий
он не любил, и я был мало посвящен в отношения между ним и Курловым. Знаю
только одно, что это были не те отношения, идеальные, между мною и
товарищами, которые (я ссылаюсь на Сергея Валентиновича [Иванова]), могу
сказать, существовали между мною, министром финансов, и моими тремя
сотрудниками. Мы все дружно жили, что называется душа в душу. Я мало знал, я
имел на ген[ерала] Курлова свой взгляд, который высказал в довольно
осторожной форме, зная отношения…
Председатель. – Скажите, назывался Курлов в руководящих кругах возможным
кандидатом на пост министра внутренних дел еще до смерти Столыпина?
Коковцов. – Я этого не думаю, потому что никогда в высшем кругу, т.е. от
носителя верховной власти, ничего подобного не слышал. Дол-жен заметить, что
в течение многих лет я пользовался большим доверием и большим расположением,
вниманием. При разговоре со мной мне сообщали иногда разного рода мысли,
предположения. Но этого никогда не слышал. Ген[ерала] Курлова проводила,
вероятно, группа «Гражданина» Мещерского . Из этой среды Мещерского и
присных его слухи исходили и, вероятно, находили (я «Гражданина» читал,
правда, но в памяти всего не удержал) отклик и в Дневнике «Гражданина».
Председатель. – А около сентября 1911 года не стал ли муссироваться слух, –
может быть, этим кружком или какими-нибудь отдельными лицами, – что Курлов
возможный заместитель Столыпина на посту министра внутренних дел?
Коковцов. – Этого я не могу сказать, потому что около сентября 1911 г. и
вообще летом Столыпин проводил значительную часть вре-мени у себя в имении.
Приезжал на короткий срок. Я знаю потому, что был заместителем его по закону
(на основании 4 ст. Положения о Совете министров) и фактически вступил в
управление делами Совета еще в момент поранения, до указа 2 сентября. Так
что о слухе я не знаю, хотя впечатление у нас у всех, сотрудников Столыпина,
было такое, что дни его сочтены, что он в Киев едет если не пропеть свою
лебединую песню, то в предвидении ухода. По крайней мере, в тот день, когда
я приехал и спросил его, как он себя чувствует, он сказал: «Я чувствую себя
здесь, как татарин вместо гостя. Нечего нам с Вами здесь делать». Но не могу
сказать, чтобы слухи приурочивались к Курлову.
Председатель. – Вам не приходилось беседовать с бывшим императором по поводу
смерти Столыпина и по поводу отношений Столыпина и Курлова?
Коковцов. – Столыпина и Курлова? Нет. По поводу смерти Столыпина, конечно,
потому что бывший император до самой кончины
первого в это не верил. 2-го сентября я приходил со всеподданнейшим докладом
во дворец, с докладом, который был заготовлен еще Столыпиным. Столыпин,
смертельно раненный (он был ранен в 10 час. вечера 1-го сентября, а пуля
вынута ночью в 3 часа), в 8 часов утра позвал меня в комнату и, сильно
страдая, среди стонов, обратился с просьбой взять ключ из жилета, открыть
портфель в его кабинете и там найти срочный доклад, который был заготовлен,
и который я, 2-го сен-тября, доложил бывшему императору, и тогда же я сказал
ему, что Сто-лыпин не жилец. Император не верил. Он не верил 3-го, не верил
4-го. И в этом его поддерживал доктор Боткин , который ездил постоянно в
больницу и передавал добрые вести. У меня, бывшего в больнице и слышавшего
рассказы врачей, которые там находились, у меня не посвященного, а просто
обывателя, который разбирается в разного рода явлениях, ясно составилась
картина, что у раненого перебита печень, и он должен умереть. Император
этому не верил. Он уехал в Чернигов 4-го, на маневры под Киевом и был
удивлен, когда, 5-го сентября, я ему послал известие, что Столыпин при
смерти.
Председатель. – Как же он отнесся к факту поранения Столыпина?
Коковцов. – Он был очень взволнован и проявил горячее участие. Каждый раз,
когда я старался говорить о том, что нужно вызвать жену Столыпина,
постараться окружить ее вниманием и предупредительностью, видно было, что он
очень взволнован. Но, как всегда, очень сдер-жан; он не был экспансивен.
Председатель. – Вам неизвестно, что перед поездкой в Киев Столыпин предлагал
бывшему императору уволить Курлова в отставку, и получил ответ, что это
можно сделать после поездки?
Коковцов. – Этого я положительно не знал, Столыпин об этом не говорил,
Повторяю, летом 1911 года он почти не был в столице. Мы ви-делись очень
короткое время.
Председатель. – Вам известно, кем был назначен Курлов в качестве лица,
которое должно было наблюдать за охраною царя в Киеве?
Коковцов. – Боюсь сказать.
Председатель. – Почему выбор пал на него?
Коковцов. – Нужно иметь в виду, что я был министром финансов, в общую
политику не входил, в политику же организации полицейского розыска покойный
Столыпин вообще никого не допускал.
Председатель. – Вам была известна тогда связь Курлова с кружком Бадмаева и
некоторых других?
Коковцов. – Это стало мне известно после.
Председатель. – Т.е. после чего?
Коковцов. – Значительно позднее, когда назначено было там же, в Киеве,
следствие. По моему докладу, дело поручено было сенатору Тру-севичу. И, с
начала 1912 года, я знал, что Бадмаев близкий человек Курлову, и потом,
задним числом, стало известно, что когда Курлов был уволен, что его приютил
у себя Бадмаев на Поклонной горе. Это я узнал после, будучи председателем
Совета министров, когда не в полной мере, но значительно больше, чем прежде,
до меня начали доходить сведения, вне сферы Министерства финансов лежащие.
Председатель. – Каким образом случилось, что сенатору Трусевичу было
поручено обревизовать деятельность Киевского охранного отделения в связи с
убийством Столыпина?
Коковцов. – Поручено было произвести не ревизию Киевского охранного
отделения, а расследование обстоятельств, сопровождающих убийство Столыпина.
В ту пору большинство министров находилось в Киеве. Приехали и два
родственника Столыпина, сенаторы Нейдгардт – Александр Борисович и Дмитрий
Борисович. Они приехали, должно быть, 3-го или 4-го сентября. Первые два дня
этот вопрос не получил особенно резкого проявления, потому что было не до
того. Приходилось заботиться об охране императора и вести текущие дела.
Когда они приехали, то началось большое давление на меня лично, как на
заместителя председателя, дабы принять срочные меры к тому, чтобы дело не
кануло в Лету. В этот момент, если память не изменяет, не было министра
юстиции. Он приехал позднее. Когда министр юстиции Щегловитов приехал, я
стал советоваться с ним, кого же избрать из числа сенаторов, кто мог бы
вести это дело, зная обиход организации полицейского розыска по политическим
делам охранного отделения. И вот, в разговоре с министром юстиции
Щегловитовым и возник вопрос о Трусевиче. Я потом подошел ближе к этому делу
и, может быть, нашел, что Трусевич не был вполне пригоден. Я его знал, как
директора департамента полиции, он являлся иногда летом с объяснениями в
Совет министров, но мне казалось, что тогда мысль министра юстиции
Щегловитова о поручении расследования Трусевичу, как человеку, искушенному в
делах полицейского розыска, опять-таки, насколько мне известно, не
связанного с Курловым ничем, казалась мне правильной. Обстоятельство ухода
Трусевича из директоров департамента полиции, по размолвке с Курловым, мне
были мало известны. Передо мной стоял вопрос: соглашаться или нет, и можно
ли рассчитывать, что Трусевич поведет дело достаточно объективно. Это
отпало, потому что мне было известно отрицательное отношение Трусевича к
Курлову.
Председатель. – Значит, в сознании Вашем и других лиц, которые в тот момент
были наверху…
Коковцов. – Другие лица не участвовали, но были двое – Щегловитов и я.
Председатель. – В Вашем сознании, все-таки, имя Курлова фигурировало в
качестве лица, которое несколько скомпрометировано?
Коковцов. – Это выяснилось тотчас же после выстрела, уже ночью (я тогда не
спал несколько ночей подряд), когда начальник охранного
отделения пришел и стал рассказывать подробности, когда приехал на следующее
утро прокурор палаты (кажется, это был Чаплинский), подробности,
заключавшиеся в том, что Богров вошел в театр по билету, выданному из
охранного отделения, и Курлов об этом знал. И прокурор палаты тут же
доложил, что о появлении Богрова было известно Курлову, кажется, упомянув,
что было известно ему, Спиридовичу и Веригину. Три лица упоминались, которые
ведали ближайшим образом делом охраны бывшего государя. Когда на следующее
утро это сделалось известным, для меня стало ясно, что тут, помимо всяких
разъяснений, какое-то огромное упущение, произведенное лицом, которое всем
ведало. А ведал Курлов.
Председатель. – Но в Вашем сознании было ли это упущение человека власти,
который должен следить и не проследил, или это больше, чем упущение? Вы в
этот момент допускали мысль несколько боль-шей причастности Курлова к самому
факту убийства?
Коковцов. – Нет, это было исключительно взглядом на то, что человеку
поручена охрана, человек считает себя искуснее, чем кто-либо другой, в деле
розыска и организации надзора, а он не досмотрел, допустивши Богрова без той
фильтрации, без той проверки, которые нужны были. Тут Чаплинский обнаружил
тот факт, что Богров находился в Купеческом саду (это, кажется, накануне,
31-го августа), где убить кого угодно было гораздо легче. Так что, когда мне
сделались известны названные факты, я себе сказал, что дело далеко не в
порядке. Но предположения о помощи Курлова, т.е. более чем небрежности, в
таком ужасном преступлении, этой мысли у меня не было.
Председатель. – Какой у Вас лично установился взгляд в результате
расследования на мотивы, побудившие Богрова совершить преступление?
Коковцов. – В результате докладов, которые мне делались первые дни, пока я
оттуда не выехал (в ночь на 6-е Столыпин умер, а 6-го вечером я уехал), был
взгляд, что Богров свел счеты с Столыпиным, которого считал
антиреволюционным, главой антиреволюционных мероприятий.
Председатель. – Т.е. что он как революционер убил представителя власти?
Коковцов. – Самого яркого, по его мнению, представителя власти *.
Примечания:
* Далее опущен текст, не относящийся к теме.
ГА РФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 288. Л. 2–11. Маш. экз.
Опубл.: Падение царского режима. Т. 7. М.–Л., 1927. С. 88–95.
Электронную версию документа предоставил Фонд изучения
наследия П.А.Столыпина
www.stolypin.ru/
Здесь читайте:
Коковцев Владимир
Николаевич (1853-1943) в 1904-1914 гг. - министр
финансов
Столыпин Петр
Аркадьевич (биографические материалы)
Тайна убийства Столыпина
(сборник документов)
Богров Дмитрий Григорьевич
(1887-1911). Из еврейской семьи, убийца Столыпина
Вадим Кожинов в кн. Россия век XX глава 3
Платонов О.А. История русского народа в XX веке.
Том 1 глава 27
и глава 28
Анна Герт Столыпинская
утопия в контексте истории
|
