|
|
П.А.Столыпин
Письма П.А. Столыпина графу С.Ю. Витте
Письмо графу
С.Ю Витте
7 марта 1907 г.
Милостивый Государь
граф Сергей Юльевич
Примите мою глубокою благодарность за Ваш теплый привет, особенно для меня
ценный, как идущий от государственного человека, перенесшего столько
испытаний, как Вы.
Прошу Вас верить в искреннее уважение мое и преданность.
П. Столыпин
7 марта 1907 г.
РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 347. Л. 1.
Машинопись. Копия.
Письмо графу С.Ю. Витте
24 сентября 1908 г.
Милостивый Государь
граф Сергей Юльевич
В ответ на письмо Ваше из Брюсселя1, считаю долгом сообщить Вам, что
руководимое мною министерство никакого похода против Вас не принимало, что я
лично считал бы совершенно недостойным правительства – осуждение бывшего его
главы в разговоре с корреспондентами и что, как только я узнал (до получения
Вашего письма) об интервью Шванебаха2, я просил его поместить в газетах
заметку о том, что он говорил как частное лицо3.
Повторяю, что я считал бы безумием заниматься критикою времени Вашего
управления, времени, пожалуй, самого тяжелого в истории России. В новейшей
же истории Вы лицо настолько крупное, что судить Вас будет история. Я же
лично занят исключительно настоящим положением, и это поглощает все мое
время. Я твердо верю, что Вы думаете только о благе России и что поэтому
мелочные уколы, которые вызвали Ваше неудовольствие, не могут вызвать с
Вашей стороны никаких действий «неприятных для правительства».
Меня и жену глубоко тронуло внимание графини и Ваше к моим бедным детям, из
которых девочка еще очень мучается4. Пользуясь случаем, чтобы просить Вас
принять уверения в моем глубоком уважении и преданности.
П. Столыпин
24 сентября / 7 октября
Петербург
РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 376. Л. 1–2.
Машинопись. Копия.
Примечания к письму:
1 Имеется в виду письмо графа С.Ю. Витте П.А. Столыпину, написанное из
Брюсселя в начале сентября 1908 г.
Милостивый Государь
Петр Аркадьевич.
Читали ли Вы интервью г. Шванебаха, напечатанное в «Sa vie Financiere»? Я
считаю корректным сообщить Вам некоторые по сему поводу соображения. Это
интервью имеет двоякое значение, общее и лично меня касающееся. Что касается
общего значения, то мнения г. Шванебаха не могут иметь серьезное влияние по
малоизвестности этого господина – в тех же кругах, где он известен: между
теперешними и бывшими служащими Министерства финансов и финансовыми
деятелями в России, то он составил себе там прочную и ненарушимую репутацию
болтуна и фельетониста. Но г. Шванебах занимает в Вашем министерстве пост
государственного контролера. Заграницею, где имя г. Шванебаха совсем
неизвестно, читают мнение государственного контролера Российской империи и
члена Финансового комитета. Как же держатели наших бумаг и сферы, от которых
зависит наш государственный кредит, должны отнестись к сообщениям
разболтавшегося министра? Они должны себе сказать, лучше хотя с большими
потерями, но теперь же избавиться от всяких дел с Россиею, ибо если мнение
государственного контролера и не верно, то уже тот факт, что это мнение
влиятельного в финансовом отношении государственного деятеля нынешней России
достаточно, чтобы не иметь дело с страною, где могут быть подобные министры.
Очень сожалею о бедном русском министре финансов, который имеет подобных
ближайших по специальности коллег!
Затем постольку, поскольку это интервью лично меня касается, считаю нужным
сообщить Вам следующее. Со дня оставления мною поста председателя Совета
министров некоторые министры постоянно упражняются сообщением различным
заграничным репортерам своего мнения о моей деятельности. Хотя наиболее
пикантные сообщения делались анонимно (один из членов кабинета), тем не
менее, мне не трудно было распознать их авторов, т. к. лица эти имеют такие
присущие им свойства, которые так же трудно скрыть, как длинные уши в
неприспособленной для таких ушей верхней покрышке. До настоящего времени я
не считал удобным давать надлежащий отпор подобным бестактным выходкам. Но,
считая нужным предупредить, что долее оставлять эти диверсии без
соответствующего отпора я не буду, не желая оказывать господину Шванебаху
чести особого моего опровержения на его лепет, я, тем не менее, в ближайшее
будущее, вероятно, не премину огласить мое мнение об его последней
бестактности.
Если Вы сочтете нужным содержание сего письма передать Вашим коллегам и даже
всеподданнейше доложить его Государю Императору, то я против сего ничего
иметь не буду.
Граф Витте (РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 375. Л. 1–2. Машинопись. Копия).
2 Шванебах Петр Христианович (1848–1908) – статский советник (1879),
действительный статский советник (1882), тайный советник (1896).
Вице-директор канцелярии по кредитной части (1883), товарищ управляющего
Государственного банка (1891). В 1903–1905 гг. товарищ министра земледелия и
государственных имуществ, с 1905 г. и. д. главноуправляющего
землеустройством и земледелием; в 1906–1907 гг. государственный контролер.
Член Государственного совета (с 1905), член 2-го департамента Совета (1908).
3 Одновременно П.А. Столыпин 12 сентября 1908 г. разослал министрам и
главноуправляющим отдельными частями следующее циркулярное письмо:
Милостивый Государь.
Обратив внимание на появление в газетах сообщения о происходившей между
сотрудником огласившей означенное известие газеты и одним из
правительственных чинов беседе, в которой, от лица сего последнего,
приведены были суждения, явно расходящиеся с видами правительства, Совет
министров нашел крайне неудобным, чтобы принадлежащие к составу
правительственных учреждений лица, не имея на то уполномочия высшего
начальства, вступали в беседы с газетными сотрудниками и делились с ними
своими личными по различным предметам управления мыслями.
Ввиду сего, в предупреждение подобных, совершенно нетерпимых, случаев на
будущее время, Совет министров признал необходимым поручить министрам и
главноуправляющим отдельными частями озаботиться категорическим
подтверждением подчиненным им должностным лицам о недопустимости с их
стороны каких-либо, без ведома и разрешения главного начальника ведомства,
бесед по вопросам управления с сотрудниками газет и вообще с посторонними
лицами, через которые означенные беседы могут получить нежелательную
огласку.
Сообщая о сем Вашему <пропуск имени> для надлежащего исполнения, покорно
прошу Вас, Милостивый Государь, принять уверения в глубоком моем уважении и
совершенной преданности.
Подписал: П. Столыпин
12 сентября 1908 г.
№ 4114 (РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 625. Л. 64–64об. На бланке «Председатель
Совета министров». Машинопись. Копия).
Письмо отправлено барону В.Б. Фредериксу, В.Н. Коковцову, И.М. Дикову, А.Ф.
Редигеру, Н.К. Шауфусу, П.А. Харитонову, А.Н. Шварцу, И.П. Шипову, И.Г.
Щегловитову, А.В. Кривошеину, П.П. Извольскому, Н.В. Чарыкову, А.С. Танееву,
С.В. Оливу, барону А.А. Будбергу, Н.Ф. Дерюжинскому, А.И. Здановичу.
4 Речь идет о дочери П.А. Столыпина Наташе, получившей тяжелейшее ранение во
время взрыва на Аптекарском острове 12 августа 1906 г.
Письмо графу С.Ю. Витте
11 февраля 1909 г.
Милостивый Государь
граф Сергей Юльевич.
Немедленно по прочтении присланной Вами мне статьи я приказал обсудить в
Комитете по делам печати, какие возможно принять меры против газет,
напечатавших инкриминируемую статью.
Из прилагаемой справки Вы изволите усмотреть, что обвинение может быть
возбуждено лишь в порядке частного обвинения.
Очень жалею, что не могу оказать Вам содействия в этом деле и прошу Вас
принять уверение в искреннем моем уважении и преданности*.
П. Столыпин
РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 377. Л. 1–2об.
Машинопись. Копия.
Опубл.: Столыпин П.А. Нам нужна Великая Россия...
Полн. собр. речей в Государственной думе и
Государственном совете. 1906–1911 гг. – М., 1991. – С. 207.
Примечания к письму:
* На письме помета графа С.Ю. Витте: «Была напечатана самая пасквильная
статья об моей жене (сплошная бесконечная ложь). Я послал ее премьеру и это
его ответ. Одновременно газеты ежедневно штрафуются иногда без всякого
повода. Попробуй газета сказать что-либо о двоюродной племяннице г-на
Столыпина, сейчас получила бы возмездие».
При обсуждении вопроса о возможности возбуждения судебного преследования
против газеты «Русская земля» за перепечатанную из газеты «Русское знамя»
статью «Гр. Витте и провокация», С.-Петербургский Комитет по делам печати
остановился на том, что как ст. 281/i Улож. о наказ., так и обязательное
постановление с.-петербургского градоначальника к данному случаю применены
быть не могут ввиду того, что и приведенная статья закона, и действующее в
Петербурге обязательное постановление предусматривают ложные сведения лишь о
таких действиях должностных лиц, которые якобы совершены ими во время
состояния в занимаемой ими должности.
Закон в ст. 281 Уложения устанавливает ответственность не в целях охраны
личной чести и достоинства должностных лиц, а в интересах ограждения их
служебного положения. В этом и заключается одно из существенных отличий ст.
281/i от ст. 1535 Улож. о наказ., причем правильность указанного соображения
подтверждается не только общим смыслом закона, но также и тем, что ст. 281/i
Улож. о наказ. помещена в разд. IV Улож. о наказ. «О преступлениях и
проступках против порядка управления» и в главе II этого раздела,
предусматривающей «оскорбление и явное неуважение к присутственным местам и
чиновникам при отправлении должности».
На основании изложенного в рассматриваемой статье газеты «Русская земля»
могло бы быть усмотрено лишь преступление, предусмотренное ст. 1535 Улож. о
наказ., причем преследование против лиц, виновных в опубликовании статьи
«Гр. Витте и провокация», напечатанной в газете «Русская земля» и
перепечатанной затем в газете «Русское знамя», могло бы быть возбуждено лишь
в порядке обвинения с применением, по желанию потерпевшего, ст. 16 разд. VII
закона 24 ноября 1905 года.
Письмо графу С.Ю. Витте
4 мая 1909 г.
Милостивый Государь
граф Сергей Юльевич,
Ввиду выраженного Вашим Сиятельством желания, мною будут приняты меры к
ознакомлению читающей публики с существом дела Дуранте1, как оно выясняется
последним журналом Совета министров.
По подробном ознакомлении с делом (протекавшим в мое отсутствие), я предложу
на обсуждение Совета министров вопрос о том, в какой форме это всего удобнее
будет сделать.
Покорнейше прошу Ваше Сиятельство принять уверения в совершенном моем
уважении и преданности.
П. Столыпин
РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 378. Л. 1.
Машинопись. Копия.
Опубл.: Столыпин П.А. Нам нужна Великая Россия...
Полн. собр. речей в Государственной думе и
Государственном Совете. 1906–1911 гг. – М., 1991. – С. 207.
Примечания к письму:
1 Речь идет о неприглядной истории, связанной с понижением курса
кредитного рубля, в которой был замешан председатель Департамента экономии,
член Финансового комитета А.А. Абаза. Воспользовавшись конфиденциальной
информацией, он вступил в сделку с одесским банкирским домом братьев
Рафаловичей, принявших участие в операции по понижению курса кредитного
рубля для последующей его скупки. В результате этой «операции» Абаза получил
крупную сумму (около 1 млн. 700 тыс. рублей), а А.Ф. Рафалович, проиграв
примерно такую же сумму, обратился за ссудой в Государственный банк,
которую, при прямом содействии Абазы, получил в размере 800 тыс. рублей.
После того как министром финансов стал С.Ю. Витте, А.Ф. Рафалович обратился
к нему за второй ссудой, заявив, что в случае отказа он устроит скандал и на
суде расскажет о махинациях Абазы. Об этом инциденте Витте доложил
Александру III, который уволил Абазу с должности, но вынужден был
согласиться на выдачу второй ссуды в размере 900 тыс. рублей. Вскоре Витте
посетил симферопольский помещик К.А. Дуранте, на дочери которого был женат
младший из братьев Рафаловичей – Георгий. Он выразил согласие заложить свое
имение под обеспечение ссуды. В конечном счете, сделка состоялась, и
Рафаловичи получили ссуду из Государственного банка. Через 10 лет дело
всплыло вновь, и Дуранте, потерявший имение, которое было с публичных торгов
продано Государственным банком, опираясь на поддержку одесского отдела
«Союза русского народа», обвинил Витте в сделке с А.Ф. Рафаловичем. В случае
выигрыша судебного процесса он обещал отделу отдать половину суммы, которую
рассчитывал получить с Госбанка. «Дело Дуранте» получило публичную огласку
через газету «Русское знамя» и в него были втянуты многие государственные
структуры. В частности, дело разбиралось в комиссии под председательством
графа Д.М. Сольского, которая посчитала действия Госбанка правильными.
Доклад комиссии Сольского был рассмотрен на заседании Совета министров,
который признал прошение Дуранте несостоятельным. С этим решением Совета
министров согласился и Николай II.
Письмо графу С.Ю. Витте
Декабрь 1910 г.
Милостивый Государь,
граф Сергей Юльевич,
Письмом от 3 мая сего года Ваше Сиятельство довели до моего сведения о
выводах, извлеченных Вами «при участии компетентнейших юристов» из
следственных материалов по делу о двукратном покушении на Вашу жизнь. Вы
полагаете, «что главные и истые виновники не предстали на суд не потому, что
их не могли обнаружить, а потому, что правительственные органы обнаружить их
и судить не желали». Вместе с тем Вы не допускаете, чтобы мне и министру
юстиции были известны в достаточной полноте все обстоятельства дела, и
сообщаете о Ваших соображениях, прося ознакомить с ними и других членов
Совета министров.
По этому поводу я прежде всего считаю долгом удостоверить, что фактическая
сторона дела о покушениях на Вашу жизнь была уже мне известна ранее во всех
подробностях на основании непосредственного ознакомления с данными
следствия; письмо Ваше не дало мне ничего нового. Равным образом и теперь,
после того как следственные материалы, в связи с получением письма Вашего,
были вновь рассмотрены, как мною, так и, по моей просьбе, министром юстиции,
я ни в чем не могу изменить ранее сложившегося у меня отношения к этому
делу.
Пересмотр данных следствия для сопоставления их с Вашими сообщениями, а
затем отсутствие Ваше из Петербурга и задержали настоящий ответ мой на Ваше
письмо.
В ответе этом я позволяю себе ограничиться исключительно разбором
фактической стороны выдвигаемых Вами обвинений против полиции, судебных
властей и правительства.
Первое. Ваше утверждение, многократно повторяемое, заключается в том, что
главный виновник покушения на Вашу жизнь Александр Казанцев1 – был сам
агентом полиции, состоял на жаловании у лица, находящегося на
государственной службе, проживал по чужому паспорту, полученному от
должностных лиц, находился в непосредственных сношениях с чинами охранной
полиции и снабжался «темными» деньгами.
Данными предварительного следствия заявление это не подтверждается. По делу
не установлено, чтобы Казанцев состоял агентом охранного отделения или
какого-либо иного правительственного розыскного учреждения или имел от
подлежащей власти уполномочие на занятие розыском… Ни одному из охранных
отделений или губернских жандармских управлений он в качестве сотрудника или
филера известен не был. Из следственных данных можно заключить, что Казанцев
занимался сыском, но в качестве идейного добровольца, по личной инициативе,
за свой страх и риск, причем однажды, действительно, сообщил добытые им
сведения властям. В 1907 году, по указанию Казанцева, переданному через
посредство чиновника для особых поручений при московском
генерал-губернаторе, графа Буксгевдена2, Московскому, а затем и
Петербургскому охранному отделению, в С.-Петербурге на Лиговке был обнаружен
склад бомб и оружия и задержано несколько революционеров. Из этого случая,
однако, не следует, что Казанцев состоял на службе по охране: такие
добровольные заявления о готовящихся преступлениях не редки. Не может
служить доказательством и то, что Казанцев сам в кругу своих близких называл
себя «главным контролером сыскной полиции» или говорил, что он служит в
Государственном контроле по политическим делам. Подобных учреждений не
существует, а в правительственных розыскных органах Казанцев не служил.
Такими заявлениями он, по-видимому, просто стремился возвысить себя и
придать себе особый вес в глазах своих слушателей, разумея под «контролем»
свой добровольный сыск, явившийся, по его понятиям, как бы поверкой розыска
официального.
Что касается отношений Казанцева к графу Буксгевдену, то следствием
установлено, что Казанцев состоял на службе у графа в качестве управляющего
его домами в Москве; служба эта была не фиктивною, а действенною: он
наблюдал за имуществом Буксгевдена, отдавал распоряжения и собирал деньги с
квартирантов. Казанцева соединяли с графом Буксгевденом не только эти
имущественные отношения, но и общность политических убеждений и вражда к
преступным организациям левых партий; однако следствием не подтвердились ни
предположение о том, будто гр[аф] Буксгевден принадлежал к существовавшим в
то время в Москве добровольным охранным дружинам, ставившим себе целью
помощь полиции по охране высших должностных лиц и лидеров монархических
организаций, ни сомнительное показание сожительницы Казанцева, Илларионовой,
о том, будто Казанцевым был получен от гр[афа] Буксгевдена фальшивый
паспорт.
Агентом тайной правительственной полиции, вопреки Вашему предположению,
Казанцев не состоял.
Второе. Ваше утверждение заключается в том, будто чины государственной
охранной и даже наружной полиции сознательно бездействовали, не желая
раскрыть виновных в покушении на Вашу жизнь. Обвинение это Вы основываете на
следующем: 1) Вам осталось неизвестным, было ли что-нибудь сделано чинами
Департамента полиции по анонимным письмам, переданным Вами и заключавшим в
себе требование денег и предупреждение о новом покушении; 2) второй
разрывной снаряд в дымоходе Вашего дома был обнаружен не полицейскими и
судебными властями, а дворником и трубочистом; 3) после обнаружения
покушения виновники его, в частности главный из них Казанцев, не были
розысканы вплоть до того времени, когда в прокламации с[оциал]-револ[юци-онной]
партии Казанцев не только был назван по имени, но и рассказана вся его
деятельность; 4) личность убитого Казанцева была намеренно не опознана ни
одним из агентов охранной полиции, тогда как не знать его они не могли; при
этом не был применен и прием опроса участковых приставов и дворников, «не
исчез ли кто-нибудь из столичных обывателей таких-то примет», и 5) Вы
допускаете, что полиция намеренно дала возможность соучастникам Казанцева
Федорову3 и Степанову скрыться.
По этому поводу считаю долгом сообщить:
Об угрожающих письмах с требованием денег, полученных Вами и переданных
Департаменту полиции, было произведено расследование; однако, в швейцарскую
Народного дома, куда должны были, по условию, явиться за ответом, никто не
приходил, и выяснить злоумышленников тогда же не удалось. С писем снята была
фотография, и по фотографии этой и было установлено впоследствии, что письма
написаны рукою Казанцева.
Находка второго разрывного снаряда не полицией, а дворником и трубочистом,
которые предупредили в этом чинов полиции, не может быть объясняема злым
умыслом тем более, что осмотр Вашего дома производился не только чинами
полиции, но и судебными властями, и притом немедленно после обнаружения
покушения, когда о подозреваемой Вами «закулисной стороне дела» ни у кого не
могло возникнуть мысли.
Неуспешность розысков лиц, виновных в покушении на Вашу жизнь, если оставить
в стороне неверное предположение, будто Казанцев сам был агентом полиции,
находит себе более простое объяснение в том, что преступление было задумано
Казанцевым вполне конспиративно и приведено в исполнение двумя
революционерами, Федоровым и Степановым, которые одни только и были
посвящены в дело, приехали для совершения преступления из Москвы и тотчас же
уехали обратно, так что для раскрытия дела в распоряжении полиции не было
достаточно данных.
Столь же простое объяснение, если отрешиться от предвзятых точек зрения,
получает и факт неопознания найденного трупа Казанцева. Лицо убитого было
настолько сильно обезображено, что узнать его не представлялось возможным.
Что касается неприменения для установления личности Казанцева, убитого вне
пределов Петербурга, опроса чинов полиции и дворников, не исчез ли кто из
обывателей в пределах их участка, и все ли ночевали дома, то техника
сыскного дела относится к такому приему отрицательно. Не говоря про
ночлежные дома и бесчисленные притоны столицы, где никакая регистрация
немыслима, всегда возможны и обыденные отлучки: поездки в пригороды,
ночевать у знакомых или в гостинице. К тому же приметы убитого, ввиду его
обезображения, не могли быть подробно указаны.
Предположение о том, что полиция не препятствовала и даже помогала виновным
Федорову и Степанову скрыться, относится к области голословных
умозаключений, и в этой общей, неопределенной форме не может быть ни
доказано, ни отвергнуто.
Третье утверждение Ваше заключается в том, будто судебные власти вели
следствие боязливо, слегка и не только не желали раскрыть дело, но даже
опасались энергичным его ведением «испортить свою карьеру».
Я решительно отвергаю и этот упрек и те доводы, которые Вы приводите в его
подкрепление.
Вы указываете, что на первых же порах усилия следствия были направлены, «под
влиянием инсинуаций крайней правой печати», не столько к раскрытию
виновников покушения на Вашу жизнь, сколько к установлению симуляции этого
преступления. Но предположение о симуляции возникло в первые минуты
следствия, в связи с тем обстоятельством, что первая из адских машин могла
быть положена в трубу изнутри дома Вашего Сиятельства, на что наводило
отсутствие на веревке сажи, следы которой должны были оказаться и
действительно оказались при пробном опускании груза сверху через трубу.
Раз для такого предположения, – оказавшегося впоследствии ошибочным, – были
поводы, то не заняться его разбором следственная власть не имела права. Что
же касается влияния правой печати, то о «симуляции» печать заговорила
значительное время спустя, – уже после того, как обнаружилось, что снаряды и
не могли взорваться. Опровержение подобных толков, как в печати, так и в
стенах Гос[ударственной] думы, едва ли входит в обязанности правительства и
скорее является Вашим личным делом.
Далее Вы находите, что судебный следователь ошибочно направил дело к
прекращению вместо того, чтобы произвести обыски и аресты в среде членов
правых монархических организаций. Но для того, чтобы производить обыски и
аресты и привлекать к следствию, необходимы законные и достаточные
основания. Между тем, в деле имелось лишь общее, не заключавшее в себе даже
косвенных указаний на определенных лиц, умозаключение свидетеля Гурьева и
показание Тхоря, не внушающее никакого доверия ни по личным качествам этого
свидетеля, выгнанного из Союза русского народа за растрату, постоянного
обитателя ночлежных домов, – ни по содержанию этого показания, более
похожего на сплетни.
Дальнейший ход следствия, когда были обнаружены действительные виновники
преступления – Казанцев и Федоров – лишь подтвердил правильность образа
действий следственной власти, ибо все меры, предпринятые с целью выяснить
прикосновенность членов Союза рус[ского] народа к преступлению Казанцева,
привели к отрицательным результатам. В частности, следствием с
несомненностью установлено, что сам Казанцев членом Союза не состоял.
Предположение о причастности к преступлению члена Союза рус[ского] народа
графа Буксгевдена следствием не подтвердилось. Равным образом показание о
соучастии в деле председателя Главного совета Союза р[усского] народа
доктора Дубровина4, данное Прусаковым5, выгнанным Дубровиным из редакции
«Русского знамени»6, при поверке оказалось также голословным. Сам Казанцев
никакого отношения к Дубровину не имел и никогда у него не бывал.
Недовольство судебным следователем Вы основываете также на том, что дело о
покушении на жизнь Вашу было поставлено в связь с делом об убийстве в Москве
журналиста Иоллоса только 27 мая 1907 г., между тем как еще в конце марта
месяца у Московской сыскной полиции, а затем и у следственных властей были в
руках анонимные письма, в которых имя убитого Иоллоса и Ваше, как
приговоренных к смерти, поставлены были рядом.
Не считая себя призванным указывать, как именно должны вести следствие
судебные власти, я могу лишь ответить, что дело о покушении на жизнь Вашу
было поставлено в связь с убийством Иоллоса непосредственно вслед за тем,
как выяснилась общность их виновников; однако же упоминания в анонимных
письмах Вашего имени рядом с именем Иоллоса, в числе многих других имен,
было, по мнению следствия, недостаточно.
Последнее указание Вашего Сиятельства на то, что постановление следователя о
временном приостановлении дела было сообщено Вам лишь в третью годовщину
покушения взорвать Ваш дом, объясняется производившимися розысками,
сношениями о выдаче Федорова с правительством Французской республики и
установленными в законе сроками. Если бы требуемые законом следственные
действия не были исполнены и сроки не были соблюдены, то Ваше Сиятельство
имели бы действительные основания для упрека по адресу судебных властей,
будто бы поторопившихся «замять дело».
Таким образом, следствия по делам о преступлениях, совершенных Казанцевым и
Федоровым, доведены до тех пределов, до которых их можно довести без
нарушения законов. Принимая во внимание, что установленный законом
6-месячный срок со дня публикации о сыске обвиняемых истек, что бывший
подстрекателем на жизнь Вашего Сиятельства Казанцев за смертью не может
подлежать привлечению в качестве обвиняемого, что обстоятельства совершения
преступных деяний, составляющих предмет настоящего дела, и мотивы выяснены
следствием, причем не добыто достаточно данных относительно соучастия в деле
других, кроме Федорова и Степанова, лиц, судебный следователь по важ-н[ейшим]
делам Александров 1-го февраля 1910 г. постановил представить окружному суду
о временном приостановлении суждения о скрывшихся обвиняемых.
Находя, с своей стороны, такой ход следствия правильным, я вместе с тем
решительно не усматриваю, каким образом правительство могло бы, при
усвоенном нашим законом начале независимости судебной власти, по своему
разумению направлять судебное следствие, указывать, как его вести, кого
привлекать и т. п.; подобное вмешательство в ход следствия по какому бы то
ни было делу я считаю принципиально недопустимым.
Наконец, четвертое утверждение Ваше состоит в том, что правительство не
настаивает на выдаче Федорова и не принимает мер к розыску Степанова будто
бы потому, что для правительства выяснение настоящего дела «более чем не
желательно». И в этом отношении Вы фактически ошибаетесь: розыск скрывшегося
революционера Степанова продолжается, русское правительство категорически
настаивало на выдаче Федорова, но требование это французским правительством
уважено не было, ввиду политического характера вменяемых обвиняемому
преступлений.
Таким образом, вопреки высказанным Вами предположениям
1) обстоятельства дела о покушении на Вашу жизнь мне, министру юстиции и
Совету министров точно известны;
2) главный виновник этих покушений, Казанцев, агентом правительства не был;
3) полиция принимала необходимые меры к розыску виновных;
4) следствие по этим делам велось согласно закону, а по существу в ход
судебного следствия правительство не вмешивалось и не имело права
вмешиваться; наконец,
5) русское правительство настаивало на выдаче убийцы Казанцева – Василия
Федорова, но получило в этом отказ.
Выводы, основанные Вашим Сиятельством на противоположных этому, ошибочных
представлениях, лишены, таким образом, реальной основы.
Что же касается того общего освещения, которое дается делу в письме Вашего
Сиятельства, то оно напоминает заключительную часть известной прокламации
соц[иал]-револ[юционной] партии от 19 июня 1907 г., выпущенной по поводу
убийства Казанцева и цитируемой Вашим Сиятельством. Конец этой прокламации в
газетах не был напечатан, и я не знаю, известен ли он Вам. Вот его текст.
<Здесь П.А. Столыпин приводит текст прокламации, после чего заключает свое
письмо следующими словами:>
Общий смысл этого отрывка, если не считать крайностей его фразеологии и
упоминания Высочайшего имени, в сущности близок к заключительной части
Вашего письма; но Ваше Сиятельство согласитесь, что входить в какую-либо
полемику по поводу утверждений подобного рода я не могу. Мой долг был –
опровергнуть фактическую сторону этих, – по Вашему же признанию,
неправдоподобных, но все-таки повторяемых Вами обвинений; от оценки их я
воздерживаюсь.
Идя навстречу высказанному Вами пожеланию, я ознакомил Совет министров с
содержанием Вашего письма от 3 мая сего года и с настоящим моим ответом.
Опубл.: Русская мысль. – 1915. – Кн. 3 – С. 140–145.
Примечания к письму:
Письмо было написано в ответ на пространное письмо гр. С.Ю. Витте от 3
мая 1910 г., в котором бывший председатель Совета министров изложил историю
двукратного покушения на свою жизнь, обвинив полицию и судебные власти в
бездействии, а также в том, что один из организаторов покушения, А.Е.
Казанцев, являлся агентом полиции, состоя на жаловании у должностного лица,
чиновника особых поручений при московском генерал-губернаторе графе А.А.
Буксгевдене (Русская мысль. – 1915. – Кн. 3. – С. 134–140). Позднее Витте
отправил П.А. Столыпину второе письмо с новыми контраргументами и с просьбой
ознакомить с ним Совет министров и «испросить Высочайшее Его Императорского
Величества соизволение на поручение рассмотреть весь следственный материал
по делу о двукратном покушении на мою жизнь кому-либо из г[оспод] членов Г[осударственного]
совета, сенаторов, т. е. независимому и компетентному сановнику» (Там же. –
С. 151). 4 января 1911 г. состоялось заседание Совета министров «по делу о
покушении на жизнь статс-секретаря графа Витте». Совет министров нашел, что
доводы графа Витте «относительно участия в покушении на его жизнь
правительственных агентов и пристрастного и неправильного ведения дела о сем
покушении полицейскими и судебными властями являются столь же голословными,
как и прежние, и не соответствуют фактической стороне дела, вытекающей из
следственного материала» (Особые журнала Совета министров Российской
империи. 1911 год. – М., 2002. – С. 18). 22 февраля 1911 г. Николай II
утвердил журнал Совета министров с резолюцией «Никаких неправильностей в
действиях властей административных, судебных и полицейских я не усматриваю.
Дело это считаю законченным» (Там же. – С. 9). 23 февраля 1911 г. П.А.
Столыпин официально сообщил С.Ю. Витте о решении Совета министров.
1 Казанцев А.Е. – рабочий на заводе Тильманса в Петербурге. Переехав в
Москву, стал управляющим домами графа А.А. Буксгевдена. Член московского
отдела активной борьбы с революцией. Член «Союза русского народа». 28 мая
1907 г. убит В.Д. Федоровым.
2 Буксгевден Александр Анатольевич – граф, чиновник особых поручений при
московском генерал-губернаторе; в 1908 г. член Главной палаты Русского
народного союза имени Михаила Архангела.
3 Федоров В.Д. – рабочий, вначале примыкал к РСДРП, затем перешел к эсерам,
спровоцирован А.Е. Казанцевым на убийство редактора «Русских ведомостей»
Г.Б. Иоллоса. После выяснения провокационной роли Казанцева убил последнего
28 мая 1907 г. в пригороде Петербурга. В тот же день переправлен эсерами в
Финляндию, а затем переехал во Францию. Правительственными властями был
возбужден вопрос об экстрадиции Федорова в Россию, однако 2 октября 1909 г.
французское правительство отказало в выдаче Федорова.
4 Дубровин Александр Иванович (1855–1921) – врач, статский советник,
основатель, почетный и действительный председатель «Союза русского народа».
Редактор-издатель газеты «Русское знамя». Один из организаторов боевых
дружин «Союза русского народа» с целью борьбы с революцией.
5 Пруссаков Александр Иванович – член «Союза русского народа», секретарь
А.И. Дубровина. Сотрудник газеты «Русское знамя». Член комиссии по
подготовке издания «Книга Скорби», посвященная памяти жертв революционного
террора.
6 «Русское знамя» – ежедневная общественно-политическая газета, орган «Союза
русского народа». Издавалась с 28 ноября 1905 г. по 5 марта 1917 г. в
Петербурге (Петрограде). Издатель А.И. Дубровин. Направление газеты
определялось девизами «За Веру Православную, Царя Самодержавного, Отечество
нераздельное» и «Россию для русских».Со страниц неоднократно звучали призывы
к избиению революционеров и евреев.
Электронную версию документа предоставил Фонд изучения
наследия П.А.Столыпина
www.stolypin.ru/
Здесь читайте:
Столыпин Петр
Аркадьевич (биографические материалы)
Витте Сергей
Юльевич (1849-1915), председатель Совета министров.
Столыпин П.А. Переписка. М. Росспэн,
2004.
Тайна убийства Столыпина
(сборник документов)
Вадим Кожинов в кн. Россия век XX глава 3
Платонов О.А. История русского народа в XX веке.
Том 1 глава 27
и глава 28
Анна Герт Столыпинская
утопия в контексте истории
|
