|
Владимир ФОМИЧЕВ
СЕВЕР СЕВЕРИЩЕ
( Глава и отрывок из эпилога романа )
СМЕРТЬ И ТЕТРАДЬ СЕРЕНИ ПРОРОКА
Володя, шофер прокурорского газика, первый поведал, что его шеф Георгий
Аркадьевич Кайзерман застрелил сегодня Сереню Пророка. Сереня жил
отшельником в бассейне Северной Сосьвы, охотился, имел несколько лесных
избушек, где без опаски хранил все необходимое для жизни, выделанные шкуры
убитых зверей.
Как повелось исстари в тайге, пропажа чего-либо исключалась.
В Агирише появлялся, чтобы запастись порохом, дробью, продуктами. У него
мало кто бывал. Почти ничего о его прошлом не знали. Лишь были какие-то
догадки. В старинные годы монахи оставляли мир, пророки уединялись в скитах
и пещерах, почему сейчас не может быть подобных людей? – так воспринимали
его выбор.
- Георгий Аркадьевич приехал в поселок не по делам службы, а в качестве
члена избирательной комиссии, то есть по общественным, - рассказывал Володя
в коррпункте у Котова. - Попросил остановить машину недалеко от магазина,
около которого толпился народ. Он направился в их сторону. Но через
некоторое время вернулся и сказал мне: «Возвращаемся назад в Советский, я
человека застрелил, Сереню Пророка».
А произошло, как вскоре выяснилось, вот что. Затворника диким образом
ограбили.
Из пяти его избушек исчезли все запасы пушнины. Это мог сделать только
знающий «его тайгу» человек. Разъяренный Сереня появился в Агирише и начал
устанавливать личность вора. С горя крепко приложился к бутылке. Несколько
раз к нему приходил обрусевший хант, директор восьмилетней школы Кирей
Трофимович Коровин, он отлично представлял расположение всех баз Пророка.
Однако потомственный таежник вряд ли мог на такое решиться, да и человек
Кирей Трофимович был очень порядочный, правдивый, сердечный, всеми
уважаемый, честный.
Когда обсуждали событие около магазина, один лесник сказал, что видел вчера
возвращавшегося с той стороны с большим рюкзаком за плечами Митьку
Савинкова. Этот человек приехал недавно с южных краев, особо ни с кем не
сошелся, все ведали, что он жадный, нелюдим, браконьерничает. Несколько
жителей Агириша, услышав от лесника такую новость, сразу высказались в
утвердительном тоне:
- Значит, он!
- Он, он! У нас больше некому!
- Надо немедленно идти к нему и проверить.
Сереня как ополоумел. Ограбленный, он еще в тайге интуитивно, по всем
признакам, вычисилил хапугу. Однако какой-то процент сомнения оставался.
Народ окончательно укрепил его в собственной догадке, особенно лесник,
сообщивший самый важный факт. Вор - Митька Савинков! И Пророк, сняв с ремня
ножны с кинжалом, взяв их в руку как предмет для удара, рванулся к халупе
браконьера. Когда преградивший ему путь мужчина приказал: «Брось нож!»,
Сереня, выхватив на ходу из ножен кинжал, пригрозил: «Прочь с дороги! Или я
сейчас твое толстое брюхо распорю!» Кайзерман вытащил пистолет и выстрелил,
сразу убив отшельника.
Никто во всем районе не одобрил действия прокурора, наоборот, каждый
возмущался. Ринат Сулейманов, слышавший о Серене от Коровина много хорошего,
все собиравшийся лично познакомиться и поговорить с Пророком, сказал
Кайзерману в глаза:
- Ты что, скот, не мог вверх выстрелить? Или хотя бы в ногу?
Пустынножителя, бесхозного человека, похоронили. У него не было родных,
чтобы предъявить иск убийце, которого лишь перевели в другой район на ту же
должность. А через неделю приехавший в Советский Кирей Трофимович Коровин
встретился с Павлом Котовым и передал ему записи, сделанные собственной
рукой погибшего, и фотографию похорон отца анахорета. Нашел их в избушке
несчастного.
- Вам это может пригодиться, как мне кажется, - сказал он.
– Некоторые факты, что могут потребоваться мне, я переписал.
Узнав о подготовке этой рукописи, Павел Котов передал их автору, своему
«доброму приятелю», каким был для Пушкина Евгений Онегин. Пусть же теперь
страницы романа хранят текст, созданный, выражаясь опять же слогом вечно
незабвенного Александра Сергеевича, «в глуши лесов сосновых».
ТЕТРАДЬ СЕРЕНИ ПРОРОКА
Я, Филиппов Иван Иванович, появился на свет 8 сентября 1939 года в
Ленинграде. В деревне Лопотухе, недалеко от пушкинского Михайловского,
родились мои отец Иван Трифонович и мать Ольга Христофоровна Филипповы, в
тысяча девятьсот седьмом году. Русские. Члены партии с 1926 г.
Отец в 1936 г. окончил Ленинградский политехнический институт им. М. И.
Калинина. Трудовую деятельность начал в 1923 г. рабочим на текстильной
фабрике. В 1926-1927 гг. на комсомольской работе, затем учился. С 1936 г. на
инженерно-технических должностях на бывшем «Красном путиловце», ставшем
Кировским заводом; в 1939-1940 гг. секретарь его парткома. С 1940 г.
секретарь Кировского райкома ВКП ( б ) Ленинграда, вскоре – секретарь
горкома партии. С 1944 г. в аппарате ЦК ВКП ( б ). В 1947-1949 гг. сначала
второй, а затем первый секретарь Краснопресненского райкома партии города
Москвы.
Мама по профильному образованию учительница. Преподавала физику и
математику. Трудилась в районо и гороно, комиссариате просвещения.
Мы, Филипповы, пережили вместе со всем населением северной столицы жуткую
девятисотдневную блокаду, а спустя четыре года после войны – страшную
семейную трагедию. Начались ужасные репрессии против коммунистов Лениграда и
области, а также выходцев из них во всем Советском Союзе.
Возникло так называемое «лениградское дело», а точнее его следовало бы
назвать «русским делом». Только расстреляли около двухсот, тысячи посадили,
отправили в лагеря, в ссылку, сняли с работы – в основном представителей
самого многочисленного этноса: в высших эшелонах власти и на местах. Лучших
партийных, советских, хозяйственных, военных кадров времен Великой
Отечественной войны и восстановительного периода.
Среди них – председатель Госплана СССР, заместитель председателя Совета
Министров СССР, член Политбюро ЦК ВКП ( б ) Н. А. Вознесенский, член
Оргбюро, секретарь ЦК А. А. Кузнецов ( первый секретарь Лениградского обкома
и горкома партии в 1945-1946 гг. ), председатель Совета Министров РСФСР М.
И.
Родионов, кандидат в члены ЦК, первый секретарь Ленинградского обкома и
горкома ВКП ( б ) П. С. Попков, второй секретарь Ленинградского горкома Я.
Ф. Капустин, председатель Ленинградского горисполкома П. Г. Лазутин. Помимо
Москвы и Ленинграда, массовые аресты руководящих русских людей прошли в
Крыму, Рязани, Ярославле, Мурманске, Горьком, Таллине, Пскове, Новгороде,
Петрозаводске…
Моему отцу предложили застрелиться самому. Тогда, мол, похороним с почетом и
детей не бросим: вырастим, дадим образование, получат специальности в
соответствии со склонностями. Он так и поступил. Гроб родителя на
фотографии, которую храню, утопает в цветах. Мать не перенесла его смерти,
умерла от
разрыва сердца.
Я имел старших брата Сидора и сестру Татьяну, младший братишка Сережа умер в
грудном возрасте в период блокады. Время сначала разбросало меня, Сидора и
Таню в разные стороны, а теперь я остался один на свете. За плечами детдом
на Урале, техникум, два года института, должность главного инженера на
элеваторе им. А. Д. Цюрупы, что стоит на второй Сокольнической улице в
столице. А потом три года сидел без приговора. «За язык». То есть пытался
разобраться в подлинных причинах гибели отца, его товарищей, вообще русских
руководителей фронтового поколения.
Мой «фонтан» решили заткнуть, изолировав от общества. Отстали лишь после
июньского ( 1957 г. ) Пленума ЦК, когда Г. М. Маленков был выведен из
состава Президиума ЦК, самого ЦК и направлен на работу директором
Усть-Каменогорской ГЭС и Экибастузской ТЭЦ. Ведь именно он готовил
истребительные документы
«ленинградского дела», делал обоснования репрессий против победителей,
доклады, а затем уничтожал следы своего каннибальства. Конечно, следил,
чтобы такие, как я, помалкивали.
Мне осточертело всегдашнее негодяйство, потому и оказался в тайге «сам с
собой». Пусть сумбурно, но запишу то, что удалось узнать о крайней
жестокости притеснителей моего народа.
Буду фиксировать на бумаге приходящие в голову думы, так или иначе связанные
с самоубийством отца, смертью матери, потерями братьев и сестры,
отвратительным опытом репрессий двадцатого века на нашей Родине, разгромом
семей вообще, демографической деградацией.
Интересно происхождение словосочетания «Сереня Пророк», которого меня
удостоили здесь. Я сказал ханту, первому человекуохотнику, встреченному в
местной тайге, что пришел к нему по «сереню». Так в Лопотухе, деревне
родителей, называют снежный наст. Это было в марте, и серень ( в словаре В.
И. Даля – «серен», без мягкого знака ) держал, не проламывался. А мой первый
таежный знакомый, потом друг, видно, не разобравшись, начал меня называть
Сереней, что мне очень понравилось. Я как бы в честь умершего в сорок первом
братика вдруг был так же назван.
Прямо судьба!
А Пророком вашего покорного слугу, Ивана Ивановича Филиппова, стали называть
после одного сбывшегося моего предсказания. Тут есть овраг Мамонтово
кладбише, недалеко от Арантура, где захоронено огромное количество звериных
костей.
Но не останков мамонтов, как сразу хочется подумать, а - бобров, соболей,
оленей, лосей… Сбрасывал их сюда Мамонтов Чингиз Прохорович, родившийся в
Нахичевани, проживавший потом в Баку, а на Тюменщину прибывший в качестве
начальника снабжения геологических партий, искавших здесь нефть. И в конце
концов нашедших ее. Так вот этот Чингиз Прохорович оказался величайшим
браконьером.
В 1929-1951 гг. существовал Кондо-Сосьвинский государственный
боброво-соболиный охотничий заповедник площадью около восьмиста тысяч
гектаров. Он восстановил охотничьепромысловых животных северо-запада Сибири,
а ликвидирован был совершенно неожиданно и абсолютно волевым путем.
Как будто это было сделано специально под мамонтовых, чтобы они развернул
здесь свой крупноворовской промысел. В их распоряжении было сколь им нужно
вертолетов. Под видом геологов Чингиз Прохорович забрасывал в любую точку
охотников и истреблял, истреблял, истреблял ценных животных. Примерно две
тысячи только бобров уничтожил. А спохватились, когда их здесь осталось
всего двести особей. Анализируя факты и догадываясь, какое место занимает в
иерархии тоговой мафии СССР и советского Востока Мамонтов Ч. П., кстати,
имеющий по нефтяным делам профильное высшее образование, как он связан с
партийно-советской камарильей, как он стал первым секретарем сначала
окружкома, а затем обкома КПСС, я как-то сказал: «Чингиз Прохорович скоро
будет министром нефтяной промышленности». И – как в воду глядел. Через месяц
Мамонтов был назначен на эту должность. А меня стали величать Сереней
Пророком.
...
Что же с нами случилось? В результате резких революционных потрясений
русский народ лишился собственного национального государства, вовсе не имеет
каких бы то ни было властных структур, не только что их полного набора.
Представители самой большой части населения СССР не могут, например, иметь
официальные встречи с выразителями интересов других народов.
Нам не дают вести свое национальное дело даже в форме общественной работы,
не только в виде государственной деятельности, - просто запрещают любое
этническое проявление. Преследуют цель неразглашения данных о бедственном
положении потомков Рюрика, Святослава, Владимира Мономаха, других князей,
могущественных царей, императоров. Всеми силами стремятся не допустить
центральной русской власти. Стадо без пастуха. Червивое яблоко. Требуется
немедленно возобновить деятельность Русской государственной власти! Вернуть
свое. Иначе страну разгромят, народ будет истреблен. Для этого все
сознательно делают.
Угрозу национального возрождения почувствовал Усатый после Великой
Отечественной войны, начав самым хитрым и коварным образом изничтожать
пробившиеся ростки насущной исторической справедливости-необходимости.
Маленковы, берии, абакумовы, леоновы, комаровы, лихачевы, кобуловы,
меркуловы, шкирятовы, рюмины, черновы, броверманы безусловно являлись лишь
пешками в его параноидальной истребительной политике с целью эксплуатации
русского народа и несметных богатств Великой России для осуществления
коммуно-советской химеры на всей планете. Коварство его черным черное.
Произнес большой силы тост за русаков, сделавших главный вклад в спасение
человечества от фашизма, и сразу без шума отворил дверь в новый этап
ужасающего, чрезвычайного геноцида против нас, подобного послереволюционому.
Так, Маршала Победы Г. К. Жукова, любимого всеми, как вредную траву,
молниеносно выполол из почвы Москвы и отправил сначала в Одессу, а затем на
Урал. Такие теперь становились противниками. Победители коричневой чумы уже
были не «братьями и сестрами», как обнялся с ними иезуитским умом в момент
смертельной опасности, не «руководящим народом» из пленительного многим
сердцам и до сих пор тоста.
Летом тысяча девятьсот сорок восьмого Алексей Кузнецов с семьей отдыхал в
Сочи. Джугашвили показал на него: «Будущие руководители должны быть
молодыми». Потом назвал Вознесенского грядущим премьером. Пятнадцатого же
февраля сорок девятого года, всего через каких-то полгода, Маленков на
заседании Политбюро ЦК ВКП ( б ) обвинил А. А. Кузнецова и его товарищей в
антигосударственной деятельности, а первого октября пятидесятого выездное
заседание Верховного суда в Ленинграде приговорило объявленных Джугашвили
будущими лидерами партии и советской власти к высшей мере. Через час после
приговора эти выдающиеся люди были расстреляны.
Кузнецову на Лубянке, истязая его, перебили позвоночник. Жена Зинаида
Дмитриевна с четырьмя детьми и парализованной матерью оказались фактически
без средств к существованию. Затем подругу зверски уничтоженного арестовали.
Освободили лишь в феврале пятьдесят четвертого, после расстрела Берии.
По «ленинградскому делу» аресты и суды продолжались до смерти Усатого. Что
это, как не жесточайшее осуществление истребительной политики в отношении
народа, создавшего Государство Российское, сокрушившего гитлеровский фашизм?
Надо учесть, что Кузнецов и его соратники отстояли Питер, в котором уже в
ноябре начального года войны произошли первые случаи людоедства и убийств за
продукты, сразу были введены карточки.
Гнетущие думы. Гложущая тоска. Призраки прошлого. Одиночество – не
уединение. Но не тянет в мир цивилизации, где ложь, убийства, разврат.
Что было в сорок девятом-пятьдесят третьем? С младых ногтей, не щадя себя,
отец с мамой и их сверстники работали для всех, на необъятной шири. Умерли,
сложили головы за Россию и русский народ, отдав им лучшие годы. Почему
трагические развязки? Такого еще не знала отечественная история. Мои
воспоминания вопиют: смерть русофобским фашистам! Требуют ничего не
рассказывать о пережитом. Так брали подписки после концлагеря.
Поверженный отец. Где крепкое рукопожатие выросшему сыну? Смелость – черта
его характера. Не простили такой смелости. Открытая душа. Прямой человек.
Отдал свое сердце Родине. Он был одним из многих талантливых руководителей,
сказавших слово истории, сказавших от чистого сердца. Теперь, спустя
десятилетия, все грандиозные замыслы, вся самая заветная его и
единомышленников жизненная суть, их выстраданные мысли… – этим живу день и
ночь. Коммунисты России,
в дичайшее нарушение устава КПСС, не имеют республиканских органов.
Партийцам, спросившим, почему уств превращен в фикцию, ублюдки снесли
головы.
Нет большинства документов «ленинградского дела», как и нет вообще никаких
материалов уголовного с приговором о смертной казни Императора Николая
Второго и Августейшей семьи. И то, и другое - самосуды, не более того. Кровь
леденящая история послереволюционных лет, из десятилетия в десятилетие.
Лагерная цена человека в новейшее время. Если б не самого касалось, никогда,
наверно, не поверил бы в подобное. Постоянное нервное напряжение, потому что
невозможно же не принимать все близко к сердцу. Сплошное недоумение.
Псевдонимные русские, свора изменников лишь используют
национально-патриотическую риторику. У нашего народа даже нет своей
автономии, как есть у палестинцев, чье бытие символизирует в мире ныне
гражданское бесправие. Данные о положении основного этноса и исторической
России, замененной химирическим изобретением, лишающим само название
волшебной силы поэзии, катастрофичны. Можно предположить, что скоро ЮНЕСКО
занесет ее в категорию вымирающих. Усиливается нашествие к нам худшей части
южан.
Какие-то страшилища творят на древней Русской земле гнуснейшие дела,
преступления без наказания, вопиющие нарушения права, а невиновных уличают в
«злодействе». Путем беззакония достигают величия, добиваются чрезвычайно
отрицательных результатов, скрывают проблему русской территории, не очищают
средства массовой информации от лиходеев, не дают объективную картину
начинаемых одними и теми же советниками всевозможных перемен, вредных и
ненужных. Только негодяи могут такое предлагать. Это чистейшей воды
предательство интересов своей страны.
В ней существует господствующее положение расизма, двойное подчинение наших
правителей. Все годы советской власти восстанавливают одни группы населения
против других, противопоставляя рабочих и крестьян, коммунистов и
беспартийных, комсомольцев и несоюзную молодежь, пионеров и школьников.
А общество должно быть едино и неделимо. Субъекты СССР и РСФСР не уравнены в
правах, и потому мы находимся перед лицом страшной национальной трагедии.
Почему ведется сокрытие информации о русском погроме? Существует ужас
забвения российских Хатыней? Зачем дозволяется обращаться с нами, как с
рабами, безнаказанно? Ведется уничтожение духовного потенциала страны,
просто бандитски захваченной?
Почему мы живем в условиях беззакония и разобщенные между собой, а
правоохранительные органы бездействуют? Обнаглевшие новые хозяева родной
земли отвергают наши справедливые требования. Ворюги никого в Эрсефесеэрии
не боятся. ВЕДЬ ХАМА МОЖНО ОСТАНОВИТЬ ТОЛЬКО СИЛОЙ, А ГДЕ ОНА, ТАКАЯ СИЛА?
...
Пребывание в тайге имеет поэтический оттенок. Все в ней меняется, как бы
действует, чувствует и мыслит, то есть живет. Вот сегодня оказался у одного
из бесчисленных здесь водоемов. Что может быть лучше? Слева протока,
связанная с озером широким раструбом. Порывы шума. Осветилась часть
противоположного залесеннего берега – у юго-восточного горизонта.
Периодически налетающий страстный ветер, неутомимый энтузиаст, поднимает
сухие опавшие листья и гонит их по земле к воде. Колыщутся трава и веточки
кустарников. Пролетели утки и спланировали на «плывущую рябь», водное
трепечущее полотно. Где-то за облаком авиалайнер, а его гул – на окрестной
территории. «Тчек – тчек - тчек», - обозначилась птичка. «Тиви - тиви», -
другая. «Тчрр», - третья. Я от благодарности за возженную в себе
проникновенность протянул к воде руки. Вижу косы березы, кудрявую голову
ивы, сгнившие пни. Вспомнил, как у другого озера в ином краю наблюдал рыбака
в болотниках, который вошел в воду и забрасывал раз за разом спининг, а
мотор небольшого катера бурлил воду, оставляя пенный вал и идущие к берегу
волны, гудел ( «Гудит и воду бурлит» – неожиданно срифмовалось тогда. –
«Вернее: тарахтит» ); докатившиеся после прошедшего катера волны били в
берега. Возникло в сознании: я сам в Лопотухе, в далекой прежней жизни, как
тот рыбак, тоже закидывал, но только не спининг - удочку.
Прорезал небесную тишь и глубину военный самолет. Вышедшее солнце отразилось
в воде слепящей дорожкой. Скрываясь, как бы тушит ее – от этого берега к
противоположному. Густые облака совсем закрыли солнце. Они – по всему небу.
Шумят от ветра деревья. Их ветки как бы тянутся к озеру. Опять вспыхнула от
на миг проглянувшего светила полоса воды. Солнце погасло рядом, зажглось
вдалеке, прорезало другое облако, около меня вода потемнела. На восточном
горизонте – в просветах облаков светлая голубизна. В той стороне вода
голубоватого цвета. Облака, как и вода, в постоянном движении, постоянно
меняют форму.
Слетают листья при каждом порыве ветра, они же, упавшие, усеяли землю,
превратив ее в пестрый ковер. Кострище на берегу. Тайга – на горизонте –
зеленая лента между куполом небес и водой. Окрытый простор водоема.
Природа не жеманничает, не модничает, она само естество, и поэтому
умиротворяет. Способны только укреплять, обновлять сердце первые лучи
восходящего солнца, оно же за тучами или когда бывает еще низко, уже высоко,
а также - пылающий закат, пение птичек, ходьба по росистой траве, широкий
луг, огромный лес, прохлада, ночная птица, даже знойный день с полдневным
пеклом, домик густой кроны дерева, укрывающего от ливня УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПОКОЙ.
...
Почему затворился в дебрях? Я решительно не в состоянии был вынести
демагогически нравственных, но исполненных сплошного лицемерия людей,
заставляющих нас, как дураков, жить им на потеху. В душе бушевал гнев не
только за истребление извергами моих родителей, но и за судьбы тысяч так же
невинно репрессированных во второй половине 40-х и начале пятидесятых годов
партийно-советских, профсоюзно-комсомольских, хозяйственных работников,
офицеров, генералов и адмиралов, ученых, специалистов, деятелей и творцов
культуры, искусства, литературы – фактически лучших людей во всех сферах
государственно-общественного бытия, членов их семей, родственников и
близких. Все мое существо оскорбляют инспирированные исключения из партии,
бесовские аресты безвинных, беспрепятственные расправы обезумевших выродков
с необоснованно преследуемыми узурпированным ими «правосудием». Считай,
минула четверть века с последнего беснования банды Усатого на Русской земле;
я, тогдашний десятилетний мальчик, «дорос» почти до сорокалетнего мужчины;
но нанесенное тогда оскорбление гражданского достоинства не уменьшилось. Что
помешало полному изучению происшедшего, коль тиран давно придавлен тяжелой
могильной плитой, не страшен, а тотальные его имя и изображения, как было в
моем детстве и отрочестве, обратились в ничто? Лишь освободили оставшихся в
живых жертв серии «дел», составивших так называемое «ленингралдское дело»,
реабилитировали не за что отсидевших, казненных. Все это сильно успокоило
общество? Гнев перешел в нежность к родной власти? Или она помешанная, на
которую не сердятся? Простила, видите ли, жестоко уничтоженных и
покалеченных во время костоломных пыток невинных; целуйте ей руки, рыдайте
от счастья.
Неведомовы – вот кто мы сегодня. Даже на исторических факультетах вузов
обучавшиеся ничего не слышали о крике боли державообразующего племени в
1949-1953 гг., диком насилии над ним.
Не прошло и четырех лет, как был отменен «по вновь открывшимся
обстоятельствам» приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 30
сентября 1950 года в отношении Кузнецова А. А., Капустина Я. Ф,, Попкова П.
С., Вознесенского Н. А., Лазутина П. Г., Родионова М. И., Турко И. М.,
Закржевской Т. В., Михеева Ф. Е. – «за отсутствием в их действиях состава
преступления». Эти девять незаурядных личностей были реабилитированы, шесть
из них – посмертно. И на том, как говорят, «адью»: О ПОДЛИННЫХ ПРИЧИНАХ
ЗВЕРСТВ НАД НИМИ – ЗАТЯЖНОЕ МОЛЧАНИЕ. Не таится ли здесь продолжающаяся
скрытая ненависть к нам русофобских фашистов одного и того же типа, более
полувека безраздельно властвующих на исконной земле потомков восточных
славян? Не есть ли это лицемерно-поддельная правовая справедливость тех же
клановских малют скуратовых, практически несменяемых? Ничего не знает
общественность и об убитых по той же фальсификации уголовниками при законе:
Бадаеве Г. Ф., Харитонове И. С., Левине П. И., Вознесенских А. А. и М. А. (
всего по «ленинградскому-русскому делу» репрессировали двадцать одного члена
этой удивительной семьи), Басове М. В., Соловьеве Н.
В., Вербицком А. Д., Бубнове А. А., десятках других совестливых, знающих,
трудолюбивых и улыбчивых личностей, полный список которых даже не известен.
Вместо них подбирали наиболее невежественных и трусливых.
Преступники, авантюристы, карьеристы, буржуазные перерожденцы, враги народа,
изменники Родины Берия, Меркулов, Абакумов и их сообщники грубо нарушали
социалистическую законность, ложно обвиняли невиновных, арестовывали их,
применяли физическое и моральное воздействие, угрожали и изби-
вали преданных Советской власти и Коммунистической партии людей - очень
ловко заявили преемники Сталина-Джугашвили после его смерти. Но они,
реабилитаторы, сами или являлись ближайшим окружением Усатого, или
составляли верхи власти в стране на следующей ступени управленческой
пирамиды, не уклонялись от надругательств над тысячами порядочных
коммунистов, от жуткого уничтожения многих из них.
Если бы не стали бескрайней трагедией, то курьезны обвинения в создании
анипартийной группы, противогосударственных действиях, антисоветском
заговоре, отрыве от народа ленинградского руководства из-за того, что при
подсчете голосов, отданных вновь избранным на руководящие должности
партийцам, комиссия скрыла два, четыре, пятнадцать голосов “против” при
более чем тысячи “за”, о чем не знали сами избранные; что на российскую
оптовую ярмарку в Ленинграде приехали некоторые союзные республики, якобы
тем самым “незаконно” повысив ее статус до “всесоюзной”; что лидеры города и
области иногда обращались не официально в ЦК ВКП ( б ), а напрямую,
например, к Кузнецову А. А., с которым долгие годы вместе работали, заходили
к нему, когда бывали в Москве. Что во всем этом потрясало основы? Любому
непредвзятому человеку видно: никакой вины питерских лидеров изначально не
было, естественно, никто из них не мог ее чувствовать. Разве Политбюро
Центрального Комитета во главе с “другом и отцом народа”, “гением” Сталиным,
рассматривавшее эти факты 15 февраля 1949 года на основе доклада Маленкова
Г. М., начавшее тем самым злодейское истребление лучших русских кадров,
уважаемых всеми людей, - не беспрецедентный провокатор, не бесчеловечно по
своей сути, не проявило забвение элементарных заповедей людского общежития?
Выглядит это более чем странно, совершеннейшей чепухой и бессмыслицей, пока
скрыта от общества главная подоплека, сущность и первичная причина
происшедшего.
Сверхпоспешно, не прошло и недели, 21 февраля 1949 года в город юности,
заслуженного гражданского роста моих родителей прибыл специальный поезд с
членом Политбюро, секретарем ЦК ВКП ( б ), заместителем Председателя Совета
Министром СССР Маленковым Г. М., этакой рыхлой и, как оказалось,
презлобной жабой. Он привез с собой члена Оргбюро ЦК ВКП ( б ) Андрианова В.
М., цекистов из отделов и аппаратчиков, сотрудников МГБ. Цель десанта для
ленинградцев, не имевших ни малейшего представления о замышляемом
злодействе, была terra incognita. Великий актер отказался от обычного
поселения в предложенной резиденции, остался в служебном вагоне. В этот же
день назначил созыв объединенного заседания членов бюро Лениградских
городского и областного партийных комитетов. А на следующий – состоялся
внеочередной объединенный пленум этих организаций. Крупняк партийной банды
доложил фантазию Политбюро “Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП ( б )
товарища Кузнецова А. А. и кандидатов в члены ЦК ВКП ( б ) тт. Родионова М.
И. и Попкова П. С.” Нет стенограмм девятичасового заседания бюро и
выступления Маленкова на пленуме, хотя оно-то точно было записано со всеми
деталями. Потом некоторые репрессированные по “лениградскому делу” вспомнили
публично на собрании, которое проводили после реабилитации, этот факт. Уже
одного его достаточно, чтобы утверждать: документы уничтожались. И также
знала кошка, чье сало съела.
Кремлевский жирняк продуманно и хладнокровно творил преступление, борясь за
упрочение собственных и всей секты позиций во власти, которой, по их
криминальным понятиям, могло угрожать равноправное, то есть уставное и
справедливое, положение со всеми остальными русских коммунистов. Именно
здесь собака зарыта. Не случайно в деле одни противоречия, которые никто не
пытался и не пытается снять. Иначе сразу станут видны наши захребетники, в
результате хитроумной механики обращающиеся с основным населением как с
рабами. И больше огня боятся, что оно же будет иметь свою столицу, например,
Ленинград, как имеют свои главные центры другие народы Советского Союза.
Их превосходительствам идеологического образца плевать на то, что анирусская
партийно-советская суть рано или поздно, но обязательно приведет к гибели
державы. Они, недалекие, патологически подозритльные к самостоятельности
исконных хозяев и многовековых хранителей земли, исповедуют принцип: “После
нас хоть потоп”.
Вослед гибельному пленуму, снявшему с ключевых постов основных ленинградских
лидеров, осудившему их деятельность и избравшему первым секретарем обкома и
горкома “варяга” Андрианова, была начата им и его “командой” большая чистка.
В массовом порядке снимали с постов и исключали из ВКП ( б ), а в дальнейшем
арестовывали, приговаривали к высшей мере наказания, длительным срокам
тюремного заключения всех сильных работников горкома и обкома, районов,
первичных парторганизаций, советских, профсоюзных, комсомольских,
хозяйственных органов, самых разных специалистов высокого уровня. 31 человек
был выведен из состава горкома партии уже в начале октября 1949 года. Среди
необоснованно обвиняемых – заметные в прошлом комсомольские активисты,
боевые офицеры, генералы, адмиралы, комиссары, герои Ленинградской битвы,
имевшие ранения и награжденные боевыми орденами, много сделавшие для
организации народного ополчения во время Великой Отечественной войны,
восстановления после нее разрушенного города.
Свирепствовала объединенная партийная комиссия Ленинграда и области. Так, в
1950 году она, грубейшим образом минуя уставное требование о рассмотрении
персональных дел в первичках, почти сто человек исключила из партии и такому
же количеству коммунистов объявила всевозможные взыскания.
Изгоняли из ВКП ( б ) обкомовцев и горкомовцев, секретарей райкомов,
председателей райисполкомов, начальников трестов и директоров заводов,
работников высшей школы. Наравне с подписанными заявлениями, где содержалась
критика чего-либо, рассматривались и анонимки. Более того, они
инспирировались созданием ситуации общей подозрительности, направлялись для
расследования в областное управление Министерства государственной
безопасности. За два года заменили более двух тысяч ответственных лиц
Ленинграда и области. Июньская 1950 года партийная конференция оставила в
Ленгоркоме и ревкомиссии из 109 лишь троих, избиравшихся в состав этих
органов полтора года назад. Страшное и безобразное репрессирование породило
кадровый голод, обком принимал решения о недопустимости ситуации, когда
оказались незамещенными около тридцати должностей. На уровне города и его
райкомов не хватало 89 ответственных работников.
В других очагах “русской заразы”, уже названных мной, картина была та же
самая – “Апофеоз разгрома”. Так, на Псковской земле областные кадры заменили
на шесьдесят с лишним процентов, вычистили около тысячи человек, а на уровне
районов – примерно наполовину, только за пятидесятый год – более двух тысяч.
Бюро обкома создало небывалую комиссию: проверять председателей правлений,
ревизионных комиссий, бригадиров и счетоводов колхозов. Отстранили от работы
в школе 500 с лишним учителей.
В Ленинграде закрывали музеи, выставки, хранившие память о героическом
блокадном периоде. “Крамолой” стали изданные о том периоде газеты, журналы,
книги, фото- и киноматериалы, произведения искусств, где так или иначе
присутствовали личности, обманно обвиненные монстром Маленковым и его
подручными в преступлениях, о которых их творцы, как все нормальные люди, и
подумать не могли. Печатную продукцию изымали из библиотек общественного
пользования и книготорговой сети, как в свое время произведения гениального
поэта Сергея Есенина. Разгромили Институт истории. Из ленинградских вузов за
два года вышибли 18 ректоров и 29 заведующих кафедрами социологических и
экономических наук. Не щадили и других вузовцев, лишь из университета
уволили примерно 300 преподавателей со степенями и без. Да что там говорить,
коль были даже выброшены на улицу, “как несправившиеся со своими
обязанностями, 22 ответственных работника Дворца пионеров”.
Эти и другие подобные сведения я собирал по крупицам, фактически в течение
четверти века. Добывал примерно так, как Александр Солженицын, когда писал
книгу “Архипелаг ГУЛАГ”, за которую удостоился изгнания из Отечества, звания
Нобелевского лауреата и мирового признания. Они абсолютно
достоверны, но фактически не известны гражданам до сих пор.
Я иногда, раздумавшись, просто обмираю от ужаса за такую безгласность своего
племени, совсем недавно - величайшего народа на земле. Впору упасть лицом в
траву, закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не видеть уголовных харь и не
слышать каннибальского скрежета зубов идеологических злодеев и варваров!!!
...
Невозможно не остановиться еще на некоторых личных судьбах с убийственным
равнодушием мошенниками и плутами оклеветанных и казненных в результате
спланированной широкомасштабной “операции” откровенного геноцида. Нельзя
забывать, что произволу и беззаконию в невероятных степенях, катившимся
волнами по Советскому Союзу, подвергались лучшие из лучших. Абакумов, первым
арестовав Якова Федоровича Капустина, приказал его избивать, добиваясь через
застращивание ложных показаний, что якобы тот английский шпион. Истязания
подтвердил бывший следователь Сорокин. Что же такое
делалось? Как же горько и обидно было пытаемому! Горше и обиднее может ли
быть оскорбление? Верный идеалам социализма и коммунизма, Ленину и Сталину,
отдавший все силы исполнению их предначертаний, конечно, Капустин ничего не
мог понять. После очередного допроса, не похожий на себя, безмерно тосковал,
катились по щекам слезы. И в камере не оставляли его мучителей ожесточенный
смех, припадки гнева, раздраженные голоса, тяжелое дыхание. Стонал,
терзался, рвалось сердце…
Николай Васильевич Соловьев родился в бедной крестьянской семье в Поволжье.
С ранних лет где только ни трудился, начиная с села, служил в Красной Армии.
Затем заочные рабфак, комвуз в Ленинграде, женитьба на сельской учительнице,
у семьи росли две дочери. Соловьеву довелось быть увлеченным
активистом комсомола, затем – на партийной работе. Молодой, инициативный,
чудесный организатор, он с 1938 года – председатель Леноблисполкома, дважды
его избирали депутатом Верховного Совета СССР, делегатом ХУ111 съезда ВКП (
б ).
В годы Великой Отечественной войны оборонял Ленинград, участвовал в разгроме
гитлеровских фашистов под ним, являлся членом Военных Советов
Красногвардейского укрепрайона, 42-й армии, сражавшейся на подступах к
городу на Неве, и Ленинградского фронта. Отвечал за Ладожскую трассу и
переправу через Ладогу, строительство нефтепровода по дну этой реки под
артобстрелами и бомбежками.
В осажденном Ленинграде находился все дни блокады. Был награжден двумя
орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Кутузова второй
степени, Отечественной войны первой степени. В июле 1946 года Н. В.
Соловьева избрали первым секретарем Крымского обкома партии для улучшения
здесь положения дел, которые заметно с его появлением на полуострове пошли в
гору. А 5 августа 1949 лидера крымских коммунистов срочно вызвали в
Центральный Комитет, сняли с поста, предъявив страшно необоснованные
обвинения, прямо в кабинете Абакумова арестовали. Долгое время о нем не было
ни слуху ни духу. Лишь в средине пятидесятых стало известно, как его на
допросе тюремные зверюги до смерти забили, растоптали сапогами в присутствии
Берии и Маленкова за то, что не только не признал себя в чем-либо виновным,
но возмутился незаконными способами допроса. Вскоре после злодейского
убийства лидера крымских коммунистов приговорили к расстрелу секретарей
обкома Чурсина П. А. и Петровского М. И., к длительным
срокам заключения большинство партийно-советского и хозяйственного актива,
которым руководил. Я представляю их беспрестанные тревоги, мучения,
обмирания от страха, какую-то совершенно неожиданную боль, ворвавшуюся в
сердца, – в течение целых недель, месяцев. «Не лишились ли рассудка
маленковы, берии, абакумовы? – приходило им в головы. – Неужели некому
воспрепятствовать безумию? Ужасные злодеи! Так мучить людей!» Приехавшие в
Крым из Центрального Комитета проводить «оздоровительную кампанию» проявляли
суровость, желчную раздражительность, самодовольство, особенную важность,
имели беспокойно-отупевшие глаза, отравные улыбки, говорили строгими
голосами, сердито. Прибывшим везде мерещились враги, бесполезно было злых
духов идеологического управления о чем-либо умолять. При общении с ними,
всегда находящимися в дурном расположении, замирали сердца, становилось
грустно и печально. Лишь от вида одного из них, с уголовной тупой рожей,
глазами навыкате, уродливого коротышки, просто тошнило. Самолюбивейшй, он
страшно вспылил и безумно закричал на обратившуюся к нему за разъяснением о
судьбе сына старушку. После чего ее морщинистое лицо - и щеки, и губы –
задрожало, из серых глаз ручьем хлынули слезы, она нервно разрыдалась. Как
забыть такое прошлое, ранних покойников мирного времени, безвинных
арестантов, страдания их матерей, жен и детей, овладевший русским обществом
ужас?
Длительные годы тревожат мои сны тяжелые думы. Правильно ли догадываюсь, в
чем было дело?..
Мне довелось прочитать и законспектировать некоторые воспоминания (
машинописный вариант ) Геннадия Николаевича Куприянова, оставшегося в живых
свидетеля мрачных 1949-1953 годов, ярко рисующего характерные черты
итстребительной провокации грандиозного масштаба против самого
многочисленного племени страны. Кроме того, я слушал его рассказы об
унизительном тяжелейшем уголовном преследовании в записи на магнитофонной
ленте, которую мне однажды предоставили всего на ночь, но я все же с голоса
зафиксировал какие-то события и факты. Куприянов на два года старше моих
отца и матери. Его дотюремная биография, как у них, у Кузнецова А. А.,
Соловьева Н. В., практически у всех главных пострадавших по «лениградскому
делу», - стремительный взлет из глубин народной жизни к руководящим
вершинам. Начав трудовой путь преподавателем обществоведения в Солигаличе,
он с июня 1938 года - первый секретарь Карельского ОК ВКП ( б ) ( после
образования Карело-Финской ССР – ЦК Компартии республики ).
Накануне войны – кандидат в члены ЦК ВКП ( б ), депутат Верховного Совета
СССР.
В годы Великой Отечественной Геннадий Николаевич Куприянов, генерал-майор,
являлся членом Военного совета 7-й армии, затем – Карельского фронта. Автор
известных книг «От Баренцева моря до Ладоги» и «За линией Карельского
фронта».
Его арестовали по «ленинградскому делу» в марте пятидесятого, а в июле
пятьдесят седьмого с заслуженного человека сняли надуманные обвинения и
реабилитировали. Ветеран войны и труда,слава Богу, сегодня жив-здоров.
Продли, Создатель, его дни!
Кажется, от сотворения мира не было ни у кого таких недугов тела, наболевшей
души, свинцовых воспоминаний, как у него. Можно совсем опешить от его слов:
«Сколько раз бывал в этом карцере и знал многих мастеров заплечных дел
Лефортовской тюрьмы, специалистов по вышибанию зубов и ломке
ребер, следователей Мотовкина, Дворного, Герасимова… Дежурный тюрьмы, майор,
которому дал кличку Алешка Костолом, был свиреп и невежествен… В
октябре-декабре 1950 года я сидел в камере смертников. Особое совещание
заочно приговорило меня к смертной казни. Я знал это! И ждал, когда меня
поведут на расстрел. Огромная безысходная тоска давила меня в течение
нескольких месяцев пребывания здесь, тупая ноющая боль в сердце и тревожные
до головокружения мысли. Очень часто в те ночи ко мне врывался Алешка
Костолом с группой лейтенантов, старшин и сержантов. Он подбегал к койке и
срывал одеяло: «Дрыхнешь, вражина проклятая!» Если я садился на койку, он
давал мне зуботычину, пускал в мой адрес тираду отборных ругательств. Первая
мысль – они пришли за тем, чтобы вести меня на расстрел. Но вот они уходили,
и я осознавал: значит, меня сегодня не будут расстреливать, значит, я еще
какое-то время буду жить. Как тогда мне хотелось жить! Наверно, жизнь
никогда не бывает так дорога, как в те дни, часы и минуты, когда ее у тебя
хотят отнять.
Наступало утро. Снова хожу по камере. А шум, искусственно создаваемый
тюремщиками, никогда не умолкает. Или прямо в окно несется гул какого-то
очень мощного мотора, или это лязг железа о железо у самых дверей камеры.
Через каждые одну-две минуты надзиратель смотрит в «глазок» и обязательно
ударяет большим ключом о железную дверь камеры ( делают это они и днем, и
ночью ). Весь этот дикий шум ( с применением техники и звукозаписи )
специально создается для того, чтобы действовать на психику заключенных и
доводить их до нервного потрясения. Это одна из «невинных» пыток, которую
применяли лефортовские тюремщики ко всем заключенным сразу, так сказать,
пытка общего характера. А были еще индивидуальные, назначавшиееся
следователем и начальником тюрьмы.
Я перенес до этого много разных пыток в кабинете у следователя, и в карцере,
и в особой камере, где имелись все орудия пыток, от средневековых клещей до
современных электроприборов. Так что шум был для меня «невинной шуткой»
господ тюремщиков. Когда этот шум становился особенно громким и интенсивным,
я обычно вспоминал «бараний рог» – пытку, которую ко мне применяли в ходе
следствия довольно часто.
Меня сгибали в полукруг, прикручивая веревками пятки к затылку. Туда же
назад прикручивали руки, и получался «бараний рог». Я лежал на животе, а
свора надзирателей и следователей пинали меня ногами то в голову, то в ноги,
и я качался на животе то в одну, то в другую сторону, как пресс-папье. После
этого страшно болели руки. Правая рука шесть месяцев не действовала совсем,
я не мог ею ни писать, ни держать ложку.
Учился расписываться левой рукой и ложку держал тоже левой. ( Болит эта рука
и сейчас, она очень быстро устает, даже когда пишу ).
У меня уже не было тогда половины зубов, их выбили еще в апреле 1950 года.
Следователи, изрядно подвыпившие, играли мною в мяч, практикуясь давать удар
одновременно и рукой, и ногой. Когда я вспоминал карцер и эти пытки, а также
многие ночи без сна, то даже адский шум казался игрушкой.
И сейчас, когда при мне кто-либо произносит слова «согнуть в бараний рог», я
представляю это не только в переносном, но и в самом прямом смысле…»
Однажды в камеру смертника Г. Н. Куприянова вбежал около двух часов ночи
Алешка Костолом с десятком тюремных офицеров и надзирателей. Эти мерзавцы
подло, цинично, скрывая зверское намерение за словами о необходимости
хорошего отношения друг к другу, начали провоцировать заключенного на драку
и «тем дать повод для убийства» его. Геннадий Николаевич «ясно и отчетливо,
до мельчайших деталей» запомнил свое тогдашнее состояние: «И тут я понял,
чего от меня хотят! Понял и ужаснулся! И, наверное, именно в этот момент у
меня поседели волосы! Мне до сих пор кажется, что я даже чувствовал, как они
седеют». Ужаснули его, как поведал далее, не страх смерти, к мысли о которой
он уже привык, и не страх боли, которую тогда изверги могли причинить, а
гнуность и низость ночных гостей-негодяев.
Я вижу обезумевшие глаза подонков, представляю их злобную радость от
предвкушения того, что садистская расправа над чистым измученным человеком
близка, за это будет хвалить очень довольное начальство, и вновь задаюсь
вопросами: откуда берется информационное небытие родного народа? кто, говоря
не всю правду о величайшей трагедии, полушепотом, отрывочно, фактически
замалчивая ее, покрывает извергов? почему об общественной селекции наоборот,
сравнимой с диверсионной работой вражеских лазутчиков, можно лишь
догадываться, а не говорить определенно и во весь голос? не хотят явленное
зло изживать или боятся разгневать его творцов, их последователей? если так,
то что тогда ждет нас впереди: лишь безрадостные
труды на благо поработителей, скорби, нужды, заботы? или, как при
большевиках в 1921 и 1933 годах, скоро опять есть будет нечего?
...
Бесчувственные твари не пощадили жизни своих нерядовых товарищей по партии.
Чем эти коммунисты были худы, что им не дали долгого веку, что они не своей
смертью померли, ужасно кончили жизнь свою? Так бесноваться из чего-то же
было?
Цековские начальники и понаехавшие на места «заразы» соколики, люди чужие в
тех краях, врали с пеной у рта. Каковы мотивы лганья? Потеряли рассудок?
Думали одно, говорили другое? Знали истинную правду, только не сказывали? От
них никакой заступы не было. С полупрезрительной миной командовали,
наказывали как хотели, вгоняли в гроб; психологически надламывая, ссорили и
разводили людей, чего не ожидал никто. Все
чванство Маленкова в политбюрошной должности? Кажется неправдоподобным то,
что происходило. Становишься в тупик, знакомясь с фактами антирусской
вакханалии и смехотворными официально названными причинами ее.
Логическую непротиворечивость вызывает лишь одна версия; к послевоеным
злодействам постоянно возвращаясь, я укрепился в ней окончательно.
Замахнулись на исконную Родину великого народа, к тому же только что
одержавшего одну из самых знаменитых побед в истории человечества. Усатый,
использовав русский народ как главную составляющую в борьбе по отстаиванию
историчской России, предательски забирал ее у исконного хозяина. Древняя
Россия-Русь вновь, как после госпереворота 1917 года, становилась
собственностью «тех же жуликов, тех же воров», «законом революции всех
взявщих в плен», по своевременному и всеобъемлющему определению Сергея
Есенина.
Риторика Джугашвили о непобедимом русском патриотизме и величии – маскировка
до срока прихода догматиков-интернационалистов новейшего времени к мировому
господству под его руководством, в чем состоял гипертрофированный комплекс
власти этого двуногого. Назначение врагами победителей, на
первый взгляд, да, это нереальность. Реально Джугашвили действовал в
отношении нашего племени очевидно по-другому. Потому и не можем мы,
добросердечные, понять мерзких убийц и насильников, направлявшихся им. Не
пора ли, кровные мои, перестать быть наивными, а наоборот, постигнуть
глубину проклятых клановиков, за бесчеловечность которых не можем не нести
ответственности?
Может быть, порой приходит в голову мысль, внутренние враги СССР
организовали убийство Серени Пророка прокурором?
ЭПИЛОГ
ПЕРВЫЕ
Минула четверть века. Завершаются двадцатое столетие и второе
тысячелетие. Не откровенные флибустьеры, а смелые первопроходцы-друзья
описанных в романе лет проводят встречу в Советском. Павел Котов назвал ее
«слетом ветеранов любви».
Сбылся его вещий и жуткий сон о Вонючем болоте. Буквально позавчера
побывавший в Кремле друг, североосетинец Аслан Дагузов, сказал Павлу
Афанасьевичу:
- Я не встретил там ни одного русского человека.
Рухнула страна великих традиций, гордых людей. Перед опасностью уничтожения
находится открыто гонимый родной народ, подвергшийся полной блокаде в своей
стране, он – разрозненное большинство, находящееся в состоянии катастрофы.
Наступила кошмарная действительность, страшная эпоха. Вокруг правовой
произвол и репрессии необольшевиков, в невероятной степени продолжающие
начавшийся с 1917 года русофобский фашизм.
Массовые смерти, злобные неистовства, тайные козни моральных уродов и
антинациональной власти, шквал разрушения пронзили современников. За рубеж
вывозят все, даже человеческие органы.
Раньше Котов слышал лающие голоса инопланетян в двух разновидностях:
эсесовские, когда пришлые бандюги изуверствовали над дебревцами, и
наркомовские на пластинках, обнаруженных в школе, где директорствовал.
Теперь так же характерно гавкают с раннего утра до поздней ночи дикторы
передач центрального телевидения. Это сразу стало заметно после разгрома
СССР. А на областных каналах, по отзывам знакомых из Владимирщины и
других краев, еще иногда нормально разговаривают. Вообще на телевидении -
лишь беснование двуногих чертей. От женщины на нем как будто остались одни
филейные части да срамное место.
Эрэфия – территория, где восемьдесят пять процентова населения не имеют
своей государственности. Они даже не упоминаются в действующей
дискриминационной конституции, навязанной с помощью танков. Проблемы
основного этноса замалчиваются демпечатью, из чего хорошо видно, что она –
не
русская. Горбачевско-ельцинские издания сбивали людей с толку,
малодушничали, произвольно или предвзято толковали происходящее…
Откровенно обрадовались знакомому по молодым годам гостю те близкие люди,
кто не покинул мансийского Зауралья, с кем вкушал здесь покой и тишину,
зачастую проводил дни на воздухе, находился в хорошем расположении духа,
имел приподнятое романтическое настроение, кому открыта душа.
Их дети и внуки, начинающие жизнь, сердечно относятся к старшим, с
любопытством вслушиваются в разговоры ветеранов пробуждения тайги, ее
величайшего преобразования, задают неожиданные кипучие вопросы. У них своя
дорога, но пусть, очень этого хочется, по-нашему тоже спасают честь как
единственное человеческое счастье.
Отслуживший в Чечне командиром разведвзвода сын Кадомцева Павел, названный
так в честь Котова, заявил:
- Я прочитал двухтомник дяди Паши об уголовном преследовании журнала
«Всходы» и считаю, что он прав. Согласен и с высказанной вчера у нас его
мыслью в отношении телевидения, у которого нет моральных обязательств перед
аудиторией, коль оно с утра до вечера показывает голых людей. На ТВ осталась
одна гуманная и добрая телепрограмма «В мире животных». Надоело видеть на «голубом
экране» лишь секс, насилие, абсурд.
Память глаз Павла Афанасьевича невольно рисует образы юных женщин, с
которыми искали уединения, испытывали бурные взаимные чувства. Молодость
непредставима без зова страсти, безвольной покорности подруги, прижатой к
сердцу.
Москвич, озирая окрестность поселка Передвижной механизированной колонны
номер два, невольно залюбовался некоторыми сохранившимися изначальными
пейзажами. Хорошо чувствовать под ногами, видеть через многие годы землю
золотых лет, дышать их воздухом и событиями!..
Нашего героя доставили в квартал, где стояли охотничьи избушки злодейски
расстреляного прокурором Серени Пророка, последнего представителя чудесной
русской семьи, вырубленной под корень с помощью жуткого провокационного так
называемого «ленинградского дела». Но, как показала жизнь, такое определение
– миф, скрывающий целую серию самосудов по всему СССР против лучших людей
основного этноса, преодолевших военное и послевоенное лихолетья. По всем
признакам, именно казненным, поспешно и абсолютно безвинно, предстояло
возглавить страну-победительницу в начале пятидесятых годов, за что их
уничтожили.
На месте проживавшего отшельника хантымансийской тайги появилась площадка
«Славянская месть». Оказывается, здесь с помощью сначала пригнутых к земле,
а потом отпущенных двух берез был разорван пополам привязанный к ним
жестокий убийца страдальца Серени Пророка. Такой способ расправы с подонками
применяли наши древние предки, откуда само собой за площадкой закрепилось
связанное с их судопроизводством название. Прибитой стальными обручами к
одному из деревьев напротив этих берез, лицом к ним, была заедена гнусом
жена остававшегося годы безнаказанным убийцы, из чего с полной очевидностью
следует, что брусничный сок супруга брызнул и окропил все вокруг на ее
глазах. Оттого собственная адская кончина прокурорши еще более страшна.
В ужасной этой истории и почти одновременно произошедших в разных краях
России и зарубежья других, думается, намертво с ней связанных, проявилась
невиданная свирепая мощь какой-то тайной силы. В стоящей здесь охотничьей
избушке Серени Пророка на столе лежали авиационные билеты на Гавайские
острова мужчины и женщины, казненных совершенно непохожими на современные
способами. Выяснилось, что убивец Серени Пророка в эти годы уже был
прокурором Свердловской области, имел в Екатеринбурге квартиру площадью
пятьсот квадратных метров, с бассейном и прочими прелестями, а также
прекрасную виллу на только что названных островах. Там жил его старший сын с
семьей, к ним на отдых и направлялись родители. Однако «старики» вместо того
в злополучный день оказались в Северном Зауралье ( каким способом ?! ) и
были кошмарно унчтожены. Тогда же яхта, на которой находились сын и его
семья, ожидавшие их, выйдя в море, перевернулась, и никто из экипажа не
остался в живых. Второй сын, губернатор одной из областей России, разбился
на вертолете почти в один час с крушением яхты. И даже внук, учившийся в
Кембридже, одновременно попал в автоаварию и погиб. Все это стало известно
спустя месяцы и до сего дня вызывает разные толки. Говорят, например, что
месть осуществил выживший брат Пророка, которого он считал мертвым. Другие
утверждают, что это дело рук внебрачного сына Серени. Третьи – появились
национальные организации, вроде бандеровских, которые нетрадиционными
методами убирают «врагов народа». Против них нельзя, как против тамбовских
крестьян-«бандитов», применить, наподобие
Тухачевского, артиллерию и газы. Ибо антиклановые мятежники не в одном
месте, а везде. Кроме того, они не в черных рубашках юнцов, провоцируемых
внутренними врагами на глупые и пустые, якобы «фашистские» выступления, а -
в обыкновенных одеждах всего населения, не видны. Клановый огонь, гася его,
народ, похоже, встречает собственным огнем…
Большая часть книги жизни Котовым прочитана.
Земной путь у каждого свой. Его никто ни до тебя и ни после тебя не
проходит. Все мы – ПЕРВЫЕ.
2005 – 2007 г. Гор. Москва – Подмосковье.
Об авторе. Фомичев Владимир Тимофеевич родился недалеко
от древней Вязьмы на Смоленщине. Поэт, прозаик, публицист. Член Союзов
писателей СССР и России, написал и выпустил много книг, академик
Международной Славянской академии, лауреат литературных премий Михаила
Исаковского, Константина
Симонова, «Золотое перо Московии» и других. В первой половине 70-х годов
двадцатого века в крайнесеверном таежном Кондо-Сосьвинском Приобье
участвовал в исторических событиях вместе с прибывшими изо всех концов
Советского Союза людьми. О них идет речь на страницах романа «Север Северище».
Владимир Фомичев – неоднократный участник встреч с читателями-мытищинцами,
конференций по книгам о городе и айоне, открытых уроков в школах.
Сопровождал от Международного Сообщества писательских Союзов делегацию
государственных лиц и литераторов из Приднестровья в Мытищи. Является
заместителем главного редактора «Полдня», ранее в нашем льманахе
публиковались поэтические произведения Владимира Фомичева.
|
