   |
| |
№ 5'07 |
|
|
|
ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ |
ФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАXPOHOCРусское поле:ПОЛДЕНЬМОЛОКО - русский литературный журналБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫРУССКАЯ ЖИЗНЬ - литературный журналРОМАН-ГАЗЕТАСЛОВОПОДЪЕМ - литературный журналВЕСТНИК МСПСОбщество друзей Гайто ГаздановаЭнциклопедия творчества А.ПлатоноваМемориальная страница Павла ФлоренскогоСтраница Вадима Кожинова
|
ПРОЗАВладимир ПешехоновПришло время+ + + Пришло время возвращать нажитые долги: добро – доброму, разум – разумному. Но где они, мои щедрые наставники? Да и помнят ли обо мне? Многие даже не знали меня и теперь уже не узнают никогда. Но мне, ради высшей справедливости и для облегчения собственной души, нужно вернуть долги каждому, кому я обязан радостью и страданием, надеждой и унижением. И, значит, я отдаю: злому – зло, безумному – безумье! Ради высшей справедливости и для облегченья собственной души я умножу в мире безумье и зло! И я медлю, словно я выбираю, куда двинуться – к рассвету или закату – полдневному, остановленному в зените задумчивому солнцу.
ПЕНЬЕ Особенно явственно пенье звучало ночами, когда округа лежала в тишине, словно на дне темного озера. Я напрягался и прислушивался6 кто запел и где запели? Радио на кухне, куда вышел отец? Или поздняя гулянка на улице? Но и дома, и на улице было тихо. А неведомые, высокие и стройные голоса привлекали, настораживали и тревожили, словно запевали неподготовленные подражательницы древним сладкоголосым сиренам. И я не поддавался на обман, ибо за возвышенными голосами наступало последнее мгновение мира, и небо разламывалось и на рев, и на свист, и на гром, и на грохот очередного самолета, который шел на посадку на ближайший аэродром. + + + Я стою на берегу и мне кажется, что мое будущее видно также, как видны темно-зеленые длинные стебли роголистника сквозь холодную воду неглубокого озера: незримые потоки – подводные ветры – изгибают водоросли, вспугивая прозрачных мальков и шевеля замедленно-тяжелые листья. Жизнь уже движется в том, неведомом для меня времени, но над гибкой границей моего и еще не моего вьются крупноглазые сторожевые стрекозы, и не разбежаться, не окунуться прежде назначенного срока в заманчивую зябкую стихию. Все происходящее там надежно ограждено от меня сегодняшнего тонкой водной пленкой, которая впитала в себя белые облака и даже тень моего тела – чтобы она ненароком не помешала таинству грядущего.
ОСТОРОЖНЫЙ КОСТЕР Мы снова с тобой не спеша разжигаем осторожный костер у края овсяного поля. Над листьями дуба клубится густой кисловатый дымок. Едва розовеет кора поваленной ветром осины, когда из-за белого облака выглядывает алое солнце. А пламя костра колеблется плавно, прозрачно и незаметно. Как будто листья и ветки по собственной воле свертываются, и сжимаются и падают наземь золой, как будто ни ты, ни я, ни медленный воздух, ни даже закатное солнце здесь ни при чем.
ВОПРОСЫ Когда я, выходя из дома, встречал моего соседа, он говорил со мной
неторопливо, тихим и мягким голосом, будто он только и ждал меня, чтобы со
мной поговорить. А я радовался, когда наблюдал за скворцами, что прятались
от дождя в построенном мной скворечнике. Я думал, будто все зависит от меня.
Но каждое живое существо жило своей, мне неведомой жизнью, которая не давала
разгадок и объяснений, а ставила новые вопросы, когда мой добрый и тихий
сосед умирал от рака, а скворцы бросали мой скворечник и вили гнездо в
старом дупле. + + + Нет ничего праведней и необходимей жажды ответного удара, когда разбитая губа еще не зажила, не невидимые слезы бессилья уже не разъедают оскобленное нутро молодой жертвы наглого беззакония и вопиющего насилия. О, как она сладостна и притягательна, идея мести, идея немедленного действия, идея справедливого возмездия, идея святой и священной борьбы со злом! Я долгое время преданно, беззаветно и мечтательно служил ей, словно девочке-однокласснице, которая ничего обо мне не знала. Как будто после верно и вовремя подготовленной мести – за боль, унижение и разбитое лицо – как после заключительного удара грома, неминуемо восстановится мировая справедливость и возродится попранное агрессивными облаками бирюзовое небо вселенской гармонии. Но грозы не пропадали. Они гремели где-то рядом, наверное, потому что искусственные громы возмездия, о чем я начал догадываться значительно позднее, направленные в сторону смертного врага, неожиданно возвращаются, с другой стороны. + + + На одной стороне железной дороги: бело-розовое зоревое свечение, раздробленное на однообразные отблески, медовыми желтыми каплями вливается в незавершенные оконные соты многоэтажной городской окраины. На другой: обугленные галки садятся на облюбованные березовые вершины, складывая по черной капле, по темному мазку, по живому пятну покуда еще дырявые и разодранные облака зреющей, уплотняющейся тьмы. И железная дорога, укрепленная бетонными шпалами, долго и длинно длится, словно составное туловище выдуманной, выстроенной и замороженной стрекозы, которая недвижно раскинула неудобные, разноименные, нелепо сконструированные крылья. + + + В безликом многолюдье книжного магазина я неожиданно вижу знакомое, незабытое лицо. Прошли годы и годы. Но до сегодняшнего дня во мне живо былое. Оно бьется и жаждет освободиться в разговоре или в воспоминании. Оно возвращает меня в длинный коридор Университета, где мы ждали начала первого экзамена, одетые в солдатскую форму, к которой я привык за время службы. У тебя на парадном мундире были красные петлицы, у меня – голубые. Она возвращает меня в общежитие, где мы пили чай: вместе с индийцами – у тебя, у меня – вместе с арабами, и нам было радостно даже тогда, когда мы не понимали друг друга. Она возвращает меня в учебную комнату, где вечерами мы сидели вдвоем и постигали предписанные нам науки, как-то: страноведение, английский язык и марксистко-ленинскую философию. Но все прошло. После давнего раздора мы не видимся и как бы умерли: я – для тебя, ты – для меня. И все же я напрягаю волю, чтобы тоска или бессилие не овладели мной. И хорошо, что магазинное многолюдье и трамвайная давка утомили меня и мне не до воспоминаний. Я достаю деньги, беру книгу. А былое только мешает и вредит. И я выхожу из магазина. + + + На черной клеенке: две едва раскрытые почки ивы и две отвертки, большая и
поменьше, с голубой и красной ручками; желтые прошлогодние желуди и учебный
патрон образца сорок первого года, потерянный на занятиях на военной кафедре
института; еловая смола, что снова обретает живой запах, лишь только
разотрешь ее между пальцами; и опустелый стержень авторучки между огрызками
исписанных карандашей. Разбираю мелкие вещи, вспоминаю прошлые дни. + + + Меня окликнули – я оглянулся. Когда же я дошел до странного отрока в
красной рубахе – передо мной краснела рябина. Меня окликали. Ия оглядывался
и шел на голоса. Но люди крались между березами и дубами, мелькали зелеными
рукавами или малиновыми шалями, и пропадали. Древний старец не ушел далеко и
спрятался за ближней елью. Я видел его желтый, как желтая трава, мокрый
плащ. Правда, когда я придвинулся к нему, ее уже не было. И только дева,
одетая в белое платье. Долго ждала вдали, на краю оврага. Но когда я
проходил мимо нее, то не увидел ничего, кроме белого снега. Об авторе. Владимир Александрович Пешехонов родился в 1949 году в поселке Шереметьевском. Окончил Шереметьевскую среднюю школу, Московский Государственный педагогический институт и Литературный институт имени А. М. Горького. Печатался во многих московских и областных газетах, журналах и альманахах. Автор книг «Медленная молния», «Тебе и мне», «По слову, по звуку», «Далекое и близкое» и др. Живет в п. Шереметьевском. Член ЛИТО имени Дм. Кедрина и Союза писателей России.
Другие номера журнала "Полдень":
|
© ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ "ПОЛДЕНЬ", 2007 |
|
|
Литературный альманах «Полдень» Главный редактор Валентин Сорокин Заместитель главного редактора Владимир Фомичев Почтовый е-адрес редакции - Polden2007@gmail.com WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
