|
ДРУГИЕ ПРОЕКТЫ:
|
"Роман-газета" № 14, 2005
Победа по очкам
День тянулся долго и как-то бестолково.
Сначала завтракали, потом пошли к морю, плескались, но прежнего веселья не
было, будто всех угнетало что-то неотвратимое. Маша вообще не появилась на
берегу, сославшись на какие-то задания, которые оставил ей Лубовский.
В воздухе повисло ожидание.
Самолет из Барселоны на Москву улетал вечером, поэтому торопиться было
некуда, и Пафнутьеву позволили вдоволь насладиться лазурным морем,
живописным островом, который предусмотрительный Лубовский приобрел на случай
резких перемен в жизни, неблагоприятных перемен, каковые время от времени
все-таки случались, несмотря на общее его победное шествие по жизни.
Лубовский позвонил из Лондона в середине дня, когда все уже сидели за
обеденным столом. Трубку поднял Слава. Он собрался, посерьезнел, к телефону
подошел, почти печатая шаг, — Пафнутьев прекрасно видел эти неуловимые
подробности.
Вернувшись после разговора к столу, Слава не сразу включился в общую беседу,
не сразу смог изобразить улыбку.
— Какие-то неприятности? — простодушно спросил Пафнутьев.
— Неприятности? У Юры? — удивился Слава. — С чего это ты, Паша, взял?
— Да смотрю вот — какой-то ты нахмуренный...
— Это я, Паша, нахмуренный, а не Юра. Ты можешь быть нахмуренным, Маше может
присниться нехороший сон... У Юры ничего подобного не случается.
— Это радует, — кивнул Пафнутьев.
— Радует? Это не просто радует, это внушает уверенность в завтрашнем дне,
Паша.
— И опять согласен, — не стал возражать Пафнутьев.
— Вертолет на месте, пилот в полной боевой готовности, после обеда вылетаем,
— проговорил Слава, глядя в стол, — не мог он восстановить свое благодушное
состояние, которое было у него до звонка Лубовского.
— А погода летная? — недоверчиво спросил Пафнутьев.
— Над всей Испанией безоблачное небо.
— Где-то я слышал эти слова...
— Классика! Хемингуэя читать надо.
— Если слова ему знакомы, значит, читал, — подала наконец голос и Маша —
явно в поддержку Пафнутьева.
Слава неодобрительно глянул на нее исподлобья, будто девушка нарушила нечто
заранее оговоренное и согласованное. Разговор за столом явно не клеился, и
только Пафнутьев выглядел оживленным и чуть ли не веселым.
— Пора, — поднялся Слава. — Пилот заждался. Да и дорога неблизкая.
— Ну что ж, я готов, — откликнулся Пафнутьев. — Доберусь до Москвы —
позвоню, доложусь, — сказал он, обращаясь к Маше.
— Буду ждать, — сказала она. — Может, дождусь.
Пилот внес дорожную сумку в вертолет, Слава забрался в маленький салон,
Пафнутьев подошел к площадке походкой пружинистой, деловой, будто удалось
ему здесь сделать невесть что. А на самом-то деле ничего не сделал,
отказался Лубовский отвечать на самые невинные вопросы.
— Бог даст — увидимся в Москве, — сказала Маша, приблизившись к вертолету.
— Я в этом совершенно уверен! — отчаянно сказал Пафнутьев. — Нам просто
никуда от этого не деться!
— Возьми, Паша, на добрую и долгую память. — Маша протянула ему небольшую
зажигалку, отделанную перламутром. — Может, сгодится в твоей жизни, полной
опасности и риска. — Она опять его предупреждала, опять намекала: будь
осторожен, глядишь, с Божьей помощью и уцелеешь.
— Ты с нами не летишь?
— А я и не помещусь в эту стрекозу. Тебя Слава проводит.
— Слава — надежный человек, — твердо сказал Пафнутьев. — Я вижу, на него
можно положиться. Да, Слава?
— И не сомневайся, Паша, все у нас с тобой будет в лучшем виде. Влезай, пора
взлетать.
Пафнутьев втиснулся в кабинку, радостно помахал рукой провожающим, которые
столпились на пло щадке горестной толпой, захлопнул дверцу, и машина,
прибавив обороты лопастей, взмыла в синее испанское небо.
Сверху остров показался Пафнутьеву совсем небольшим, даже игрушечным, а дом,
наоборот, выглядел внушительно. Промелькнула последний раз мраморная
лестница к морю, сверкнул на солнце золотистый пляж, и вот уже Пафнутьев
видел только бескрайнее лазурное море, которое посверкивало на солнце,
обещая радость, счастье, любовь — все то, к чему мы постоянно стремимся и
чего нам до ужаса, до отчаяния всегда не хватает. А мы продолжаем
стремиться, теряя остатки достоинства, остатки жизни и денег. И ничего,
ничего не добиваемся — разве что мелькнет иногда в толпе хорошая улыбка, да
и та не нам предназначена, не нам, не нам...
Потом неожиданно быстро показалось побережье, показался какой-то городишко с
красными черепичными крышами, пенистая линия прибоя, мелькнула автомобильная
трасса с разноцветными машинами, квадратные шпили храмов. На чужую жизнь
Пафнутьев смотрел неотрывно, будто навсегда хотел впитать в себя впечатления
от страны далекой и недоступной.
— Ничего страна, да? — обронил Слава.
— Обалдеть и не встать, — ответил Пафнутьев, мимолетно оглянувшись на
попутчика и весело ему подмигнув. Почему-то он был уверен, что только
вызывающая беззаботность дает ему шанс спастись, выжить, уцелеть.
— Как-то ты, Паша, выражаешься все время по-чудному...
— Ты пообщайся с публикой, с которой я общаюсь, — не так заговоришь.
— А Юра как же?
— Юра — это высший свет, это не мой клиент, для меня он недоступен и
неприкосновенен.
— А он вроде говорил, что ты к нему подбираешься... — Слава был явно
озадачен словами Пафнутьева.
— Как я могу к нему подбираться, если у него в кабинете портрет президента с
личной подписью! Нет, Слава, нет. Мне было поручено задать ему несколько
вопросов, он отказался на них отвечать...
Может быть, правильно поступил, поскольку его положение не позволяет
бросаться словами с такой шелупонью, как я...
— У него другое мнение...
— Разберется. — Пафнутьев махнул рукой и снова уставился на проплывающую под
ним Испанию.
Приземлились недалеко от трассы рядом с каким-то ресторанчиком. Тут же —
магазин запчастей и заправочная станция.
На стоянке уже ждала машина с водителем. Слава подошел к нему, о чем-то
поговорил по мобильнику — Пафнутьев ждал, что тот обязательно будет звонить,
причем именно Лубовскому. Слова, которыми они обменялись со Славой в
вертолете, требовали продолжения, разъяснения. Слава вернулся от машины
хмурый, из чего Пафнутьев сделал вывод, что все задуманное остается в силе,
не удалось ему попудрить мозги Лубовскому, не клюнул тот на его наживку.
Посидели в тени за столиком, выпили по стакану холодного вина, разместились
в машине и, не теряя времени, отъехали. Водитель молчал, что было несколько
странно, поскольку в Испании, как успел заметить Пафнутьев, люди радушнее и
разговорчивее, чем в Москве, они охотно вступают в разговор, охотно смеются,
не слишком заботясь о том, чтобы для смеха была какая-то причина.
Произошло еще одно маленькое событие, которое могло бы остаться
незамеченным, если бы не напряженность всего утра. Неожиданно на одном из
поворотов возникли двое мужчин с небольшими дорожными сумками. Они подняли
руки, прося остановиться, не оставлять их погибать на солнцепеке.
— Выручим ребят? — обернулся Слава к Пафнутьеву.
И до того, как тот успел что-то ответить, положил руку водителю на плечо —
остановись, дескать. Бедолаги тоже оказались не слишком веселыми, хотя,
казалось бы, почему им не обрадоваться такой оказии. Нет, втиснувшись на
заднее сиденье по обе стороны от Пафнутьева, они поставили сумки себе на
колени и молча уставились в ветровое стекло.
— Далеко собрались? — спросил Пафнутьев, даже не надеясь на ответ — было
маловероятно, что они знают русский язык.
Оказывается, знали. И уловка Пафнутьева их застала врасплох.
— Да нет, тут рядом, — ответил один из них, и Пафнутьев заметил, как
напряглась спина у сидящего впереди Славы — произошло нарушение сценария,
что-то пошло не так, не должны были попутчики вступать в разговор с
Пафнутьевым.
— Как вам Испания?
— Ничего, жить можно.
— Давно здесь?
— Мужик... ты это... Отдохни. Мы тебя не трогаем,
и ты не лезь. Едешь — и едь.
Это уже было явное нарушение. Слава не оглянулся, хотя Пафнутьев прекрасно
видел, как он опять весь напрягся. Ясно, что это были не случайные
попутчики. Не с ними ли и говорил Слава возле посадочной площадки? Надо было
что-то предпринимать. Движение на дороге оживленное, вряд ли они решатся
прямо вот здесь, средь бела дня...
А там кто знает, кто знает...
Если бы он догадался сесть рядом с водителем, то можно было бы попытаться
вырвать руль и устроить маленькую аварию, но сейчас это было невозможно—с
двух сторон от него сидели эти липовые попутчики.
— В туалет бы, — сказал Пафнутьев, всматриваясь в дорогу.
— Сейчас свернем, — ответил Слава, — тут недалеко поворот...
— Да тут и без поворота будочки на каждом шагу.
Неожиданно водитель свернул резко вправо, дорога пошла вверх, на гору, и
машин здесь не то чтобы поубавилось, они вообще исчезли.
Остановились на площадке. Попутчики как-то профессионально выскочили и
остановились по обе стороны машины. Выбрался и Пафнутьев. Подошел к откосу —
внизу шла трасса, оттуда слышался ровный гул множества машин. Откос был
достаточно крутой, метров двадцать — тридцать.
— Паша! — позвал Слава. — Иди к нам.
Пафнутьев подошел.
Слава стоял у открытого багажника, по обе стороны от него расположились
попутчики. Стоило Пафнутьеву подойти поближе, как он почувствовал — у него
за спиной пристроился водитель.
— Давай, Паша, придется тебе в багажник забраться.
— Зачем?
— Полиция остановит, то-се... Так оно будет спокойнее.
— А у меня с документами все в порядке, — попробовал было что-то объяснить
Пафнутьев, но тут же почувствовал, как ему в бок уперся холодный срез
пистолета.
— Надо, Паша, надо, — сказал один из попутчиков.
— А если не захочу?
— Будет то же самое, только суетно и грязно.
— Паша, это не последний наш разговор, мы еще поговорим, и достаточно
подробно... Мне поручено объяснить тебе некоторые подробности твоего
положения... Юра попросил. А потом ты с ним поговоришь. По телефону. Тогда и
будем принимать решение. А пока забирайся, пожалуйста... Там достаточно
просторно, машина большая. Ехать недалеко, с полчаса... Выдержишь.
Понимаешь, не хочется полицейским объяснять... кто такой, куда, откуда...
И Пафнутьеву ничего не оставалось, как забраться в багажник. Крышка тут же
опустилась, со щелчком опустилась — замок сработал.
Он услышал, как хлопнули боковые дверцы, и машина тут же тронулась. По шуму
мотора догадался, что подъем продолжается.
Резко же изменилось его положение — от почетного гостя до пленника в
багажнике машины, которая идет неизвестно куда и с какой целью! Впрочем, с
какой целью, Пафнутьев не заблуждался. Холодок дурных предчувствий охватывал
его все сильнее, несмотря на разогретую испанским солнцем крышку багажника.
В его положении хорошо было то, что ему хотя бы не связали руки, а это
вполне могло произойти, тут его похитители явно допустили оплошность.
Изогнувшись, Пафнутьев попытался обшарить багажник. На просторах России в
подобных багажниках всегда полно всякого добра — молотки, домкраты,
разводные ключи, всевозможные ломики, которые в отчаянный, предсмертный
момент можно было бы пустить в дело. Но здесь его ожидало разочарование —
уровень автомобильного обслуживания в Испании был настолько отлажен, что в
инструментах не было никакой надобности. Мастерские через каждые несколько
километров, магазины запчастей, заправочные станции со всем комплексом
обслуживания — десятки миллионов туристов ежегодно, что вы хотите!
И все-таки российская предусмотрительность, российская дорожная
бестолковость дала себя знать — выпростав вперед руку, Пафнутьев нащупал
крышку канистры. Да, водитель, выросший на бескрайних наших просторах, на
странных наших дорогах, по которым можно было проехать сотню километров и не
встретить не то чтобы заправочной станции, а даже простого указателя, куда
едешь и что тебя ждет впереди, — водитель, прошедший такую школу, просто не
мог довериться самому лучшему обслуживанию, он должен был о себе
позаботиться, не доверяясь хваленому Западу.
Легонько, чтобы не услышали в кабине, Пафнутьев постучал по канистре
костяшками пальцев — по звуку понял, что канистра полная, как говорится, по
горло. Тогда он ощупал крышку, опасаясь, что она на замочке, что стянута
проволокой, что на ней хитроумные испанцы приспособили еще какое-то запорное
устройство. Но нет, ничего этого не было. Канистра запиралась точно так же,
как и дома, — на два входящих в пазы штыря. После этого Пафнутьев подвигал
канистру, проверяя, не закреплена ли она ремнями в самом багажнике, — нет,
никаких креплений не было.
В этом что-то было, несмотря на всю безысходность положения, в котором
оказался Пафнутьев, в канистре таилось если и не спасение, то хотя бы шанс
на спасение.
Сигарета? Можно попросить сигарету, как говорится, напоследок. Дадут? Вряд
ли... Это только короли перед казнью позволяли приговоренным обратиться с
последней просьбой, от этих костоломов сигареты не дождешься.
Спички? Спичек нету. Попросить? Не дадут.
Стоп!
Канистра стоит на дне багажника горловым отверстием кверху... Может, ее
положить? В этом что-то есть... Пафнутьев, чуть сдвинувшись в сторону,
положил канистру на бок с таким расчетом, чтобы можно было, вылезая,
незаметно откинуть крышку.
Ощупывая карманы, Пафнутьев сквозь ткань пиджака наткнулся на что-то
твердое, что-то маленькое и совершенно ему незнакомое. Предмет был плоский,
скользкий, шелковистая ткань кармана не позволяла его ухватить...
И тут Пафнутьев почувствовал, что машина остановилась. И в этот же самый
момент понял, что именно лежало у него в кармане, — это была перламутровая
зажигалка, которую подарила Маша на прощание.
Машина остановилась — это Пафнутьев почувствовал по толчку, — его резко
бросило вперед, и он ткнулся лицом в канистру. Хлопнули дверцы машины,
послышался скрежет ключа в замке, и когда крышка багажника открылась,
Пафнутьев на какое-то время был попросту ослеплен ярким солнцем.
— Вылезай, Паша, приехали, —- услышал он голос Славы. — Разговор есть.
— Поговорим.
Пафнутьев нарочито замедленно приподнялся в багажнике. В тот момент, когда
он собой прикрыл канистру, ему удалось откинуть крышку, а едва ноги
коснулись земли, Пафнутьев развернулся и как бы обессиленно присел на край
багажника — в таком положении никто не мог видеть ни канистры, ни хлещущего
из горловины бензина.
— Отойдем в тень, — сказал Слава, — там есть скамейки, столик... Присядем.
— Подожди, дай дух переведу... После темноты ничего не вижу... Угости
сигареткой, Слава! По старой памяти...
Слава с подозрением посмотрел на Пафнутьева, вынул из кармана пачку,
встряхнул ее так, чтобы показались сигареты. Пафнутьев не торопясь взял
одну, пошарил в кармане, вынул зажигалку, прикурил. Все это время он
внимательно осматривался по сторонам и высмотрел все-таки, высмотрел, что
площадка, на которой они остановились, заканчивается обрывом. Он не мог
знать, насколько глубок этот обрыв, да это сейчас и не имело значения — у
него был шанс, и он просто вынужден был его использовать.
— Пошли, — сказал Слава, — время не ждет. — И первым направился к деревянным
скамейкам в тени.
— Пошли, — согласился Пафнутьев и, едва только приподнялся, бросил за спину,
в бензиновое нутро багажника, сигарету. И в ту же секунду, в тот же момент
рванулся к обрыву и тут же упал плашмя наземь. Когда взрывная волна и пламя
пронеслись над ним, Пафнутьев вскочил и, не раздумывая, не оглядываясь,
бросился с откоса вниз, даже не представляя, что его там ждет.
Высота откоса оказалась метров пятьдесят, но он не был отвесным. Да, на нем
невозможно было задержаться, но свободного падения тоже не произошло.
Пафнутьев попросту безостановочно катился вниз, стараясь прикрыть голову от
ударов о камни.
Разбитый, окровавленный, местами поломанный, обгорелый и ободранный, он
свалился на трассу, прямо на проезжую часть.
Рефрижератор остановился перед ним в полутора метрах. Пафнутьеву повезло —
водитель начал тормозить заранее, издали заметив катящегося по откосу
человека. Выскочив из кабины, он подбежал к нему, перевернул на спину,
заглянул в лицо.
— Полиция... — чуть слышно проговорил Пафнутьев. — Полиция... — повторил он
и потерял сознание.
Поколебавшись, водитель осторожно поволок его к кабине.
Через неделю Пафнутьев лежал на своем диване с приподнятой спинкой. Был он
слегка в гипсе, слегка перебинтован, кое-где были не снятые еще швы, но дух
его был бодр. Да иного и быть не могло, поскольку проведать его пришли
давние друзья — Халандовский, Шаланда, проскользнул в прихожую и несмело
присел Худолей, заглянул на огонек и Фырнин. Паф-нутьевская жена Вика
отсутствовала, поскольку находилась в местах далеких и безопасных, а о
возвращении Пафнутьева попросту не знала. Поэтому всеми кухонными делами
опять заправлял Халандовский — остальные были у него на подхвате.
Большой круглый стол посредине комнаты быстро обретал привычные черты —
холодная водка, мясо из духовки, зелень с базара. Стол придвинули поближе к
пафнутьевскому ложу, так чтобы уцелевшей рукой он мог дотянуться до всего,
что было на этом праздничном столе — отмечали его счастливое возвращение из
поездки по солнечной Испании. Пафнутьев беспричинно улыбался, глядя на
радостную суету друзей, а иногда, отвлекаясь от стола, взгляд его
устремлялся в далекую прекрасную страну, где довелось ему испытать самые
рисковые приключения в своей жизни.
И уже когда все сели за стол и водка была разлита в стопки, а стопки эти
покрылись холодным серебристым инеем, неожиданно зазвонил телефон. Все
замерли, напряглись и посмотрели на Пафнутьева.
— Может, не брать трубку? — спросил Халандовский.
— Почему? — удивился Пафнутьев под всеми своими гипсами и бинтами. — Я,
кажется, догадываюсь, кто это может быть.
— Я тоже догадываюсь, — сказал Халандовский, — потому и спрашиваю.
— Нет, нет, я отвечу.
Поставив холодную рюмку на стол, Пафнутьев протянул к трубке почти здоровую
руку.
— Пафнутьев на проводе, — сказал он почти прежним своим, совершенно дурацким
голосом.
— Здравствуй, Паша, — раздался знакомый голос. — Ты меня узнаешь?
— Здравствуй, Юра... Как же мне тебя не узнать, если с тобой у меня связаны
самые яркие страницы жизни.
— Ты имеешь в виду Машу?
— И Машу тоже.
— Она передает тебе привет, интересуется твоим здоровьем. Как ты себя
чувствуешь?
— Уже лучше, Юра... Маше привет и наилучшие пожелания. Передай ей, что я
помню все ее слова и чрезвычайно ей благодарен. Швы с меня снимают, гипс
тоже обещают скоро снять... Так что постепенно я приобретаю прежний вид... И
если Маша окажется в России, то, вполне возможно, сможет меня узнать.
— Чем собираешься заняться, Паша?
— Сегодня хочу напиться... Я всегда напиваюсь, когда удается выжить в
безнадежной обстановке.
— А чем займешься, когда протрезвеешь?
— За отчет сяду, Юра. После моей недавней командировки в страну Испанию у
меня возникло много разных соображений... Знаешь, Юра, мне тебя здесь очень
не хватает. И сухого белого вина. И, конечно, Маши.
— Я собираюсь скоро быть в Москве, может быть, смогу тебе помочь.
— Как доброму другу, Юра, не советую. Я в последнее время обидчивым стал,
иногда впадаю в гнев. А в гневе я страшен. Даже опасен.
— Наверно, ты, Паша, прав. Я не сразу это понял.
— Не переживай, Юра. И на старуху бывает проруха...
Пафнутьев с самого начала включил громкую связь, поэтому весь разговор его
гости слышали до последнего слова. И когда раздались гудки отбоя, все снова
потянулись кс рюмкам. Иней на них за это время слегка поблек и даже пошел
потеками, напоминающими скупые мужские слезы.
Но сегодня это были слезы радости.
2005 г.
Здесь читайте:
Пронин
Виктор Алексеевич (р. 1938), прозаик
|
