|
|
Семен
(Рассказ из старинного времени)
Семилетний ребенок весь долгий летний день своей жизни был
занят работой: он заботился о двух братьях, еще более
маленьких, чем он. Самую же меньшую сестру пока еще нянчила
сама мать, и старший семилетний сын до некоторого времени как
бы отдыхал от нее. Но он знал, что скоро и сестра будет отдана
в его хозяйство, потому что у матери опять подымался живот,
хотя она и говорила сыну, что это от еды. Отец и мать
семилетнего Семена Пономарева были люди добрые, поэтому мать
постоянно рожала детей; чуть откормив грудью одного, она уже
починала другого.
-- Пускай живут,-- говорил отец, узнав, что жена опять
понесла,-- чего им там томиться?
-- Папа, а где они там?-- спрашивал Семен.-- Они там
мертвые?
-- А то какие же?-- говорил отец.-- Раз с нами не живут, то
мертвые.
-- Они там мучаются?-- узнавал Семен.
-- Ты видишь, сюда все лезут -- значит, мучаются,-- сообщал
отец.-- С нами им плохо: ты уж большой -- сам знаешь, а там еще
хуже...
-- У нас плохо,-- говорила мать, засовывая хлебную жвачку в
рот самой меньшей дочери.-- Ох, плохо... Отец глядел на мать кроткими, сильными глазами.
-- Ничего. Пусть растут: не жить им -- еще хуже.
Лишь года три-четыре после своего рождения Семен отдыхал и
жил в младенчестве, потом ему стало некогда. Отец сам сделал
тележку из корзины и железных колес, а мать велела Семену
катать по двору маленького брата, пока она стряпает обед. Среди
дня маленький брат спал, но вскоре просыпался и плакал,-- тогда
его приходилось опять возить по двору кругом -- мимо сарая,
нужника, калитки в сад, мимо флигеля, плетня, мимо ворот на
улицу и снова к сараю. Затем, когда родился и подрос еще один
брат Семена, он их сажал в тележку сразу двоих и тоже возил по
двору кругом, пока не умаривался. Уморившись, он просил у матери хлеба в окно, и она ему давала кусок, а Семен снова
усердно упирался руками в грядушку тележки и вез ее перед собой, забываясь в долгом путешествии среди соломинок, сора,
камешков и редких травинок двора; он глядел на них вниз сонными
глазами и шептался с ними о чем-то или думал в уме, что они
тоже такие, как он, и нечего ему скучать, они ведь молчат и не
скучают -- ни соломинки, ни трава. Иногда Семен разговаривал со
своими братьями в тележке, но они мало понимали его и любили
плакать; если они плакали долго, то Семен их наказывал, давая
каждому рукой по голове, но редко. Семен видел, что его братья
-- жалкие люди и, может быть, плачут от испуга, что их обратно
прогонят туда, где они были мертвые, когда не рожались. "Пусть
живут",-- соглашался Семен. Время от времени Семен спрашивал у
матери в окно:
-- Мама, пора?
-- Нет, нет, катай их еще!-- отвечала мать из комнаты.
Она там стряпала, кормила и качала последнюю девочку,
стирала, штопала и чинила белье, мыла полы, бедные деньги
берегла, как большие, сама дрова с девчонкой на руках ходила
собирать около склада, где их мужики возили и роняли нечаянно с
возов, а потом не подымали, чтоб легче было лошадям,-- дрова
чужие, а лошади свои.
Отец Семена работал кузнецом в кузнице около шоссейной
дороги, которая шла до Москвы на тысячу верст и еще дальше.
Отец дома только спал, а утром он просыпался раньше всех, брал
краюшку хлеба и уходил. По вечерам же, зимой и летом, он
приходил уже в темноте, редко заставая самого старшего сына
Семена, когда тот еще не спал. Перед тем как лечь спать, отец
обыкновенно лазал по полу на коленях между спящими детьми,
укрывал их получше гунями, гладил каждого по голове и не мог выразить, что он их любит, что ему жалко их, он как бы просил у
них прощения за бедную жизнь; потом отец ложился около матери,
которая спала в один ряд с детьми тоже на полу, клал свои
холодные, занемевшие ноги на ее теплые и засыпал.
Утром, проснувшись, дети начинали плакать -- они хотели
есть, пить, и, кроме того, им было странно и непривычно жить, в
их теле что-нибудь постоянно болело, потому что там не
произошло еще окостенения. Один Семен не плакал, он молча
терпел свою нужду в пище и сначала заботился о братьях, а потом
уже доедал с матерью, что оставалось от меньших детей, или то,
что случайно испортилось и протухло, чтобы зря не выкидывать
еду. Мать уже давно жила, она не могла сильно мучиться, когда
хотела есть, но Семен тосковал до самого обеда. Катая братьев в
тележке, он шел печальный, потому что в нем болело сердце от
голода, он плакал и тихо скулил, чтобы забыться. Братья глядели
на него из тележки и тоже начинали кричать от страха, раз их
старший брат боится чего-то. Тогда Семен находил в выброшенной
печной золе кусочки древесного угля или отламывал известку от
стены флигеля и давал братьям; они принимались сосать и глотать
уголь и от жадности переставали кричать. Семен же закатывал
тележку с братьями за сарай, где между курником, плетнем и
стеной сарая рос лопух, лежали жестянки и житейский мусор, а
сам уходил на улицу. Там он ходил мимо чужих домов, ища
глазами, что валяется на земле. Больше всего он любил находить
огрызки яблок и морковь. Когда он находил их и ел, у него
слабело сердце от радости, он сразу смеялся и бежал поскорее
обратно к братьям, которые могли без него уползти из тележки
неизвестно куда и навеки пропасть. Семен на бегу поднимал подол
рубашки и смотрел на свой живот; ему казалось, что там живет
кто-то отдельный от него, который то мучает его, то ласкает, но
лучше б там не было никого совсем, лучше жить одному без горя.
Братья действительно самостоятельно выбирались из
тележки,-- один из них умел только ползать, а другой уже ходил
понемногу. Который ходил, тот не мог далеко уйти -- его били
все встречные предметы -- по лбу, по боку, в живот, и он вскоре
сваливался от боли и плакал. Опасен был меньший брат, Петька,
который ползал; он был еще весь мягкий, пухлый от младенчества,
он полз медленно, и встречные предметы трогали его мало,
поэтому он мог тихим ходом уползти в щели под плетнями и
скрыться в траве и кустарнике на чужих дальних дворах или
заснуть в собачьей будке.
Собрав братьев обратно в тележку, Семен опять их катал по
земле, рассказывая им, какие на свете бывают дожди и молнии,
какие башни стоят в городе, где живут богатые,-- он уже много
прожил и все видел; у него есть дом из железа на краю леса, он
ходит туда ночью, чтобы жить там одному по-страшному, потому
что он работает царем у волков. Братья слушали его со страхом и
верой; младший, Петька, понимал мало, но все равно боялся. Сам
Семен тоже слушал свои рассказы с интересом, и хотя у него не
было по правде железного дома и он не служил по ночам царем у
волков, но он был счастлив от своего воображения на самом деле.
Открыв рты, забывая моргать глазами, братья глядели на Семена,
как на высшего, ужасного человека, у них не было ничего, что
нужно рассказывать, они и говорить умели лишь немного слов,
поэтому, слушая, дети не помнили самих себя.
Но Семену вдруг становилось жалко двух своих братьев; в них
не хватало даже ума, чтобы воображать себя хорошими, и они еще
не успели научиться любить одну свою жизнь. Дети смотрели на
старшего брата доверчиво и по-бедному, их глаза не выражали
сладкой радости и выдуманной мысли или гордости,-- для них было
неважно, где происходит счастье -- внутри их или снаружи, в
другом человеке, лишь бы это было и они могли знать, чтобы не
сомневаться.
-- Я царем не работаю, я нарочно,-- грустно говорил
Семен.-- Я бы тогда деньги или говядину домой приносил, а то у
нас нужда в доме, всего мало...
-- А ты воруй говядину и матери давай,-- советовал второй
после Семена, пятилетний Захар.-- У мамы голова болит от горя,
она мне говорила,-- вспоминал Захар; он уже умел собирать щепки
для растопки самовара и следил во время обеда, чтобы мать не
обделила его куском -- отцу надо побольше, чем ему, Семену
чуть-чуть только побольше, а Петьке меньше всех, он еще не
вырос и может объесться.
Однажды мать до обеда закричала Семену в окно, чтобы он шел
скорее домой. У нее начались родовые муки, и она велела Семену
сходить к Капишке -- бабке-повитухе, чтоб она пришла. Семен
враз привел старуху за руку, он ее знал и раньше. У Капишки был
один только верхний зуб, этим зубом она прихватывала нижнюю
губу, а то губа свешивалась вниз, и тогда открывалась темная
пропасть пустого рта. На ночь, на сон грядущий, Капишка
подвязывала нижнюю челюсть тесемкой к темени, иначе рот ее
разваливался во сне и туда набирались мухи, ища себе теплое
место. Лицо Капишки давно уже стало походить на мужика, оно
позеленело от старости и, должно быть, от злобы, а на верхней
губе ее росли седые усики. Старуха была такая худая, что Семен
слышал, когда вел ее за руку домой, как в ней что-то шуршало и
поскрипывало, наверно, ее жилы терлись о кости.
Капишка взяла от матери и отдала Семену самую маленькую,
ручную сестру-девчонку и велела ему долго не приходить домой.
Семен посадил сестру в тележку меж двух братьев и сказал им,
что мать опять рожает, теперь им еще хуже будет жить. Он увез
детей за курник, где было тихое место, и там они все задремали,
потому что прошел уже полдень, была пора обедать, а мать
заболела. Семен покачал детей в тележке, чтоб они крепче
заснули, а сам ушел домой и спрятался в сенях, во тьме. Он
хотел услышать, как рожаются люди, отчего они живут, и дрожал
от горя и страха. Мать в комнате то кричала, то стонала, то
шептала чего-то. Капишка гремела посудой, раздирала материю в
тряпки и хозяйствовала там, как на домашней ежедневной работе.
-- А ты не плачь, не горюй, моя дочка!-- сказала Капишка
матери Семена.-- Дай я к тебе рядом лягу, может -- тебе
полегчает!..
Капишка покряхтела немного, а потом в комнате стало тихо.
Наверно, старуха легла рядом с матерью на перину, постеленную
на пол. Слышно лишь было, как мать часто и трудно дышала,
словно спеша переработать свое мученье.
-- Тебе -- трудно, а как же ему-то?-- говорила Капишка.
-- Кому, бабушка?-- быстро, стараясь не заплакать от боли,
спросила мать.
-- А тому, кто рожается!-- сказала Капишка.-- В него ведь
душа входит сейчас, в самую тесноту, в середину тельца, лезет к
нему, все жилы жмет и натягивает... А ты что ж, отрожаешь,
ухмыльнешься да опять почнешь,-- чем тебе заниматься-то?
-- Я больше не буду рожать,-- томясь, сказала мать.
-- Нюжли ж не будешь?-- произнесла старуха.-- Аль так я
тебе и поверила!.. И-их, дочка, рожать не будешь, замутнеешь,
погниешь, заквокнешь вся -- не вспомнишь, что жизнь прожила,
злобой подернешься... Лучше уж мучиться, да знать, что живая
живешь!
Мать опять застонала.
-- Иль опять трудно?-- сказала Капишка.-- Ну, дуйся, дуйся,
надувайся прилежней! Давай вместе, я тоже буду рожать!--
Старуха начала кряхтеть и надуваться; она старалась в этом
больше матери, ради того, чтоб утешить роженицу и хотя бы одной
видимостью положить часть ее мук на себя.
Семен продрог от ожидания и грусти; из комнаты пахло чем-то
кислым и словно желтым, мальчик сидел и боялся. Вдали, на
дворе, за курником, сразу с чего-то закатилась криком младшая
сестра Нюшка,-- может быть, она упала из тележки вниз головой.
Но крик сестры вдруг прекратился, как будто его и не было и он
лишь почудился. Семен побежал туда, к детям, на проверку. На
дне тележки спал один меньший Петька, а Захарка и Нюшка уже
вылезли оттуда куда-то: это, наверно, Захар вытащил сестру,
сама она не сумела бы оставить тележку. Семен огляделся и
услышал, что Захарка говорит кому-то: "У, гадина такая, ты
зачем рожалась!" Семен вошел в курник. Там в сумраке, под
пустыми куриными насестами, Захарка сидел верхом на животе
маленькой сестры и душил ее горло руками. Она лежала навзничь
под ним и старалась дышать, помогая себе голыми ножками,
которыми она скреблась по нечистой земле курника. Заплаканные
глаза ее молча и уже почти равнодушно глядели в лицо Захарке, а
пухлыми руками она упиралась в душащие ее руки брата. Семен дал
сзади кулаком Захарке в правое скуло. Захарка свалился с сестры
и ударился левым виском о плетневую горбушку в стене курника;
он даже не заплакал, а сразу забылся от сильной боли в голове.
Семен ударил его еще несколько раз по чем попало, но вскоре
опомнился, перестал бить и сам заплакал. Сестра уже повеселела,
она подползла к нему на четвереньках и ждала, пока старший брат
обратит на нее внимание. Семен взял ее к себе на руки и,
послюнявив одну свою ладонь, вытер ей заплаканные глаза, а
потом отнес ее в тележку, побаюкал там, и сестра покорно,
испуганно заснула рядом с меньшим братом.
Захарка самостоятельно вышел из курника; на левой щеке его
засохла кровь, но он больше не обижался. "Ладно,-- сказал он
Семену,-- я тебе, вырасту, все вспомню!"-- и лег спать на землю
около тележки, зная, что мать опять рожает и обед не готовила.
Семен тоже лег в тени тележки и заснул, пока вечернее солнце не
засветило ему в лицо.
Но есть время в жизни, когда невозможно избежать своего
счастья. Это счастье происходит не от добра и не от других
людей, а от силы растущего сердца, из глубины тела,
согревающегося своим теплом и своим смыслом. Там в человеке,
иногда зарождается что-то самостоятельно, независимо от
бедствия его судьбы и против страдания,-- это бессознательное
настроение радости; но оно бывает обычно слабым и скоро
угасает, когда человек опомнится и займется своей близкой
нуждой. Семен часто просыпался нечаянно счастливым, потом
одумывался и забывал, что ему жить хорошо.
Вечером пришел из кузницы отец и стал варить кулеш в
чугунном горшке. Мать уже родила девчонку и спала от потери
сил. Капишка дождалась кулешу, поела со всем семейством и стала
говорить отцу, чтоб он ей дал денег, а то ей хочется жить
дальше, но не на что. Отец дал ей сорок копеек, Капишка
завязала их в уголок платка и пошла к себе на ночлег.
На другой день отец спозаранку ушел на работу, а мать не
могла подняться. Поэтому Семен повел один целое хозяйство.
Сначала он привез на тележке два ведра воды из бассейна, затем
стал умывать, обряжать и кормить детей. Кроме того, надо было
убрать комнату, сварить для матери жидкую кашу, купить хлеба и
молока, глядеть за двумя братьями, чтобы они не скрылись
куда-нибудь, не провалились в нужник и не сделали пожара.
Мать молча, слабыми глазами следила за Семеном, как он
заботился и работал. Новорожденная девочка лежала при ней и уже
сосала, кормилась из ее груди.
В полдень Семен напитал всех детей хлебом с молоком, а мать
кашей, и дети легли спать. Семен стал уже думать, чем кормить
семейство вечером, потому что за обед все поели, а запасов и
остатков не было. Вымыв посуду, Семен пошел к домохозяину,
чтобы попросить взаймы хлеба и пшена.
-- Да ведь вы не отдадите небось!-- сказал домохозяин; у
него было десятин сорок земли, и он сдавал ее в аренду
крестьянам, а сам ничего не делал, лежал на диване или на
лежанке и читал крестовый календарь Гатцука. Семену давно
хотелось попросить у домохозяина крестовый календарь и
посмотреть в нем картинки, но он боялся.
-- Мы отдадим,-- сказал Семен.-- Отец вот получку получит,
а я принесу...
Домохозяин дал Семену хлеба фунта два и пшена в подол
рубашки.
-- Гляди, чтоб ваша саранча на дворе не гадила!-- сказал
хозяин.-- Захарка сегодня в трех местах напачкал, ты убери
пойди..
-- Сейчас уберу пойду,-- пообещал Семен.-- Они ведь
маленькие еще, не понимают.
-- А вот я, как увижу, дам ему чертоплешину по башке, он
сразу поймет!-- сказал хозяин.
-- Бить их лучше не надо,-- попросил Семен,-- а то я ваш
дом ночью подожгу!
-- Ишь ты, сволочь какая!..-- заговорил домохозяин, но
Семен уже скрылся с хлебом и пшеном.
Летний детский день жизни шел долго и трудно, пока не
напитались все птицы, воробьи и куры; когда они уже умолкли и
стали дремать от пищи и усталости, тогда на небе появился
сумрак и слышно стало, как вдалеке по шоссейной дороге уезжают
телеги в деревню и стучат кузнецы в придорожных кузницах.
Мать и все дети в семействе Семена еще спали; он один сидел
на сундуке и ожидал, когда проснется кто-нибудь,-- он не привык
жить один на свободе, в нем собиралась печаль, и сердце опять
хотело заботы. Но глаза Семена начали слипаться, он прилег
головой на сундук и, стараясь кое-что помнить, все позабыл и
уснул.
Однако все матери спят мало, и мать Семена тоже вскоре
открыла глаза.
-- Семен!-- сказала она.-- Затопи печку, поставь чугун с
водой, искупай ребятишек!..
Семен сразу вскочил со своего места на сундуке. Но мальчик
еще не отдохнул, не согрелся во сне и теперь дрожал от
слабости.
-- Мне плохо,-- говорила мать,-- сходи за отцом, пусть он
пораньше придет.
-- Сейчас,-- сказал Семен.-- Мама, не рожай больше детей, я
уморился.
-- Я больше не буду,-- ответила мать; она лежала навзничь
на перине и еле дышала, истощенная рождением ребенка.
Новая дочка лежала около матери в глубоком сне и не
понимала, что она уже живая. Семен с удивлением глядел на свою
самую маленькую сестру: только что родилась, ничего еще не
видела, а спит все время и просыпаться не хочет, как будто
жизнь для нее была неинтересна.
-- Семен, попробуй меня, какая я холодная,-- произнесла
мать.-- Если я умру, ты выходи детей за меня, отцу ведь
некогда, он хлеб нам добывает...
Семен прилег к матери и попробовал ее лоб -- он был
холодный и мокрый, а нос ее стал худой и глаза побелели.
-- Все внутренности отвалились во мне, я как пустая лежу,--
сказала мать.-- Ты самый старший, ты береги своих братьев и
сестер,-- может, хоть они людьми вырастут... Мать подержала
голову Семена в своих руках и велела ему:
-- Иди за отцом.
Семен сходил за отцом, но тот не смог сразу прийти, ему еще
осталось ошиновать три колеса, и хозяин ждет работу. "Дотерпит,
не помрет,-- сказал хозяин кузницы про Семенову мать,-- жены,
они каждый месяц у нас помирать собираются!" Семен, вернувшись,
развел на загнетке огонь под таганом и начал варить пшенный
кулеш на ужин. Ребятишки уже проснулись,-- Захарка встал около
загнетки и подкладывал щепки в огонь, чтобы кулеш скорее и
вкусней варился, а Петька подполз к матери и долго смотрел в ее
лицо и водил по нему руками, точно проверяя, что мать еще цела,
она только больная и плачет.
Отец вернулся из кузницы, как обычно, в темноте. Он поел,
что оставил ему Семен от детей, и лег спать рядом с матерью.
Семен еще не спал, он видел, как отец осторожно обнял мать и
поцеловал ее в щеку; мать повернулась к отцу лицом, сжалась,
как маленькая, тесно собирая свое коченеющее, опустевшее тело.
Полежав немного, отец встал и пошел в чулан. Он принес оттуда
старую большую дерюжку и покрыл ею все время стынущую мать.
Новую девочку он переложил от матери к себе, потому что мать
уже не могла бы ею заниматься, если она заплачет ночью. Семен
всю ночь хотел не спать, боясь, что мать умрет или отец
нечаянно задавит во сне младшую девочку, но глаза его сами
закрылись, и он открыл их лишь утром, когда на него залез
Захарка и ткнул ему пальцем в ухо.
Отец ходил по комнате, качая на руках плачущую
новорожденную дочь. Мать по-прежнему лежала на полу на перине,
покрытая одеялом, а сверху большой дерюгой. Она спряталась там
с головой и не вставала.
Семен подошел к матери -- посмотреть ее и спросить, что ему
нужно делать с утра, чего стряпать ребятишкам и где занять
денег до получки отца.
-- Не надо ее открывать,-- сказал отец Семену,-- она под
утро умерла. Ступай, сходи за Капишкой.
-- Зачем за Капишкой?-- спросил Семен.
-- Пускай она у нас теперь живет,-- говорил отец.-- Будет
хоть за детьми смотреть и обед готовить. Она старая женщина.
-- На что нам Капишка!-- произнес Семен.
-- Старая жаба такая!-- сказал Захарка.-- Она жрать много
будет, а нам самим мало!
Семен взял к себе новую сестру из рук отца. Петька и
младшая сестра (теперь уже старшая) сидели на полу; они молча
играли друг с другом в разный сор и лоскутки материи, делая из
них себе вещи и богатство.
-- А как же нам теперь жить!-- сказал Семен и жалостно
сморщил лицо; горе его медленной горячей волной подымалось от
сердца к горлу, но еще не дошло до слез.-- Чем же нам теперь
грудную кормить, она ведь тоже умрет...
-- Она еще маленькая,-- говорил отец,-- она не жила еще, не
привыкла, не знает ничего. Придется ее с матерью вместе
похоронить.
Семен укачал на своих руках плачущую новую девочку, она
уснула и умолкла. Он положил ее временно на перину, к ногам
матери.
-- Папа, сколько стоит коза?-- спросил Семен.
-- Да, наверно, недорого, я не знаю,-- ответил отец.
-- Купи ее нам в получку,-- попросил Семен.-- Захарка будет
в поле пасти ее ходить, а вечером я подою из нее молоко,
вскипячу его, и мы сами, без матери, выкормим девочку. Я ей из
соска буду давать,-- купим сосок и на пузырек его наденем...
Только скажи сам Захарке, чтоб он из козы в поле ничего не
сосал, а то он любит выгадывать!
-- Я не буду ничего сосать из козы твоей,-- пообещал
Захарка.-- В ней молоко несладкое, мне давно мама давала.
Отец молчал. Он глядел на всех своих детей, на умершую
жену, которая грелась около него всю ночь, но все равно не
могла согреться и теперь окоченела,-- и кузнец не знал, что ему
подумать, чтобы стало легче на душе.
-- Им мать нужна, а не коза,-- произнес отец.-- Ведь ты
только, Семен, один старший, а они еще маленькие все...
Семен был сейчас в одной рубашке, потому что не успел
надеть штанов с тех пор, как проснулся. Он поглядел вверх, на
отца, и сказал ему:
-- Давай я им буду матерью, больше некому.
Отец ничего не сказал своему старшему сыну. Тогда Семен
взял с табуретки материно платье, капот и надел его на себя
через голову. Платье оказалось длинным, но Семен оправил его на
себе и сказал:
-- Ничего, я его подрежу и подошью.
Умершая мать была худая, поэтому платье на Семена пришлось
бы впору, если б оно не было длинным. Отец смотрел на старшего
сына,-- "восьмой год уже ему", подумал он.
Теперь, одетый в платье, с детским грустным лицом, Семен
походил столько же на мальчика, сколько и на девочку,--
одинаково. Если б он немного подрос, то его можно принять даже
за девушку, а девушка -- это все равно что женщина; это --
почти мать.
-- Захарка, ступай на двор, покатай в тележке Петьку с
Нюшкой, чтоб они есть не просили,-- сказал Семен в материнском
капоте.-- Я вас тогда позову. У нас дела много с отцом.
-- Тебя ребята на улице девчонкой дразнить будут!--
засмеялся Захар.-- Ты дурочка теперь, а не мальчик!
Семен взял веник и стал мести пол вокруг перины, где лежала
мать.
-- Пускай дразнят,-- ответил Семен Захарке,-- им надоест
дразнить, а я девочкой все равно привыкну быть... Ступай, не
мешайся тут, бери детей в тележку, а то вот веником получишь!
Захарка позвал с собой Петьку, и он пополз за ним на двор,
а Нюшку Захарка взял к себе на руки, еле справляясь с тяжестью
сестры.
Отец стоял в стороне и понемногу, бесшумно плакал. Семен,
прибрав комнату, подошел к отцу:
-- Папа, давай сначала мать откроем, ее надо обмывать... А
потом ты плакать будешь, и я буду, я тоже хочу -- мы вместе!
OCR: Serge Winitzki (swinitzk@hotmail.com)
Официальное зеркало проекта в Москве
|
