Борис Краевский

КРЫМ. 1920 ГОД

XPOHOС

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

Кровавая расправа

Главнокомандующий Русской армией генерал-лейтенант, барон Петр Николаевич Врангель

Об эпопее Крыма в 1920 году написано немало: и исторические исследования, и публицистические сочинения, даже в художественной литературе — стихах и прозе — этот крымский год нашел отражение. Писали о нем по-разному — одни в духе победных реляций, другие — с гордостью и болью. Авторы этой обширной литературы приводили факты, называли цифры, далеко не всегда верные, цитировали документы. Но никто, насколько я помню, не проанализировал глубинные причины происшедшего тогда в Крыму, никто не сформулировал, почему все-таки красная Россия, не пожалев сотен тысяч жизней своих людей, с такой яростью обрушилась на крохотный белый полуостров, почему такой жестокой и массовой была расправа большевиков над оставшимися в Крыму после ухода Русской армии — и над Белыми бойцами, и над беженцами с Севера, и над мирным местным населением?

Мне представляется, что ответ на все эти «почему» существует. Его не заметили, может быть, не захотели заметить и не акцентировали на нем внимание, увлекшись военной стороной событий конца гражданской войны — победным наступлением на Крым Красной армии и, с другой стороны, героической обороной Крыма Белой армией генерала Врангеля и организованной в полном порядке эвакуацией ее в Константинополь вместе с пожелающими уехать штатскими.

На этих страницах я хочу поделиться с читателями собственными представлениями об ответах на эти «почему», обосновать их, ссылаясь на документы, многие из которых стали доступны совсем недавно. Для этого придется вернуться к самому началу 1920 года, которое было крайне неудачно, даже трагично для Белых. Не буду напоминать об отступлении их к Новороссийску, об их фактическом разгроме Красной армией, о поспешной, почти панической эвакуации из

Новороссийска, которая больше напоминала бегство.

О новороссийской катастрофе Белых войск тоже немало написано. Поэтому для ее характеристики приведу лишь небольшой отрывок из воспоминаний активного участника Белого движения Николая Николаевича Львова. «Новороссийск, — писал он, — это каменная яма, где бесславно погибло все прошлое, все два с половиной года героических усилий, это провал всего, что было сделано, за что принесено столько жертв, вынесено столько нечеловеческих страданий. Если бы нашим концом был Новороссийск, мы не имели бы права глядеть людям прямо в глаза. Все прошлое было бы зачеркнуто. «Только чудо может спасти армию», — сказал мне после новороссийской катастрофы мужественный полковник, участник Первого Кубанского похода с белым Георгиевским крестом на груди…».

И чудо состоялось. Этим чудом стала Крымская эпопея 1920 года. Еще недавно казалось, что Белое движение разгромлено, что большевики победили окончательно и бесповоротно, хотя им эта победа далась весьма нелегко. Собственные потери и собственную злобу они вымещали на побежденных. О том, что происходило в только что оставленном белыми Новороссийске, мы знаем теперь из объективных свидетельств. Вот один из документов — рассказ перебежчика из аппарата уполномоченного Особого отдела Кавказского фронта Мейера:

«Офицеры безусловно расстреливаются, перебежали они или взяты в плен. Из тех, которые просто остались в Новороссийске, также большая часть расстреляна в городе, а остальные в Донецком бассейне в шахтах после страшных издевательств. Имущество жен и семей офицеров все конфисковано, а женщин всех выпороли. Если штабного офицера жена — она расстреливалась. Торговли никакой нет, магазины закрыты, все товары забраны. Хлеб только по карточкам и в очень малых количествах. На базаре нет ничего. Крестьянам запрещено возить, у них все взято на учет. Они не имеют права продавать. Фабрики, заводы, мельницы все закрыты. Мельницы работают только советские и то для армии, а больше ни для кого. Мобилизованы все до 45 лет. Все одинокие женщины на принудительных работах. Дисциплина в армии страшная, какой не было и при Николае. Бьют и порят…»

Вот такую цену за поражение Белой армии заплатили и пленные, и мирные жители, и не успевшие уехать, и просто понадеявшиеся на милость победителей.

Главнокомандующий Вооруженными силами Юга России генерал Антон Иванович Деникин, естественно, считал себя ответственным за поражение и последовавшее за ним и решил, что не может более возглавлять войска. Он обосновался со своим штабом в Феодосии. Еще недавно в этом городке показывали здание гостиницы, где была его Ставка. Здесь он и принял нелегкое решение:

«Главнокомандующий А.И. Деникин — Председателю Военного Совета генералу А.М. Драгомирову. 20 марта 1920 г.

Три года Русской смуты я вел борьбу, отдавая ей все силы, и нес власть, как тяжкий крест, ниспосланный судьбой. Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность Армии и ее историческое призвание не потеряна, но внутренняя связь между вождем и Армией порвана. И я не в силах более вести ее. Предлагаю Военному Совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование».

22 марта в Севастополе собрался Военный Совет Вооруженных сил Юга России. Заседание было недолгим — девятнадцать виднейших генералов, возглавлявших соединения и штабы Белой армии, высказались единогласно: новым Главкомом быть генералу барону Врангелю. Сам Петр Николаевич сделал приписку к протоколу заседания Военного Совета:

«Я делил с Армией славу побед и не могу отказаться испить с нею чашу унижения. Черпая силы в поддержке моих старых соратников, я соглашаюсь принять должность Главнокомандующего.

Генерал-лейтенант барон П. Врангель 22 марта 1920 г. Севастополь».

В тот же день генерал Деникин подписал свой последний приказ о назначении преемником барона Врангеля, а еще через несколько дней Врангель, впервые выступая в новом качестве перед духовенством и общественностью на борту флагмана Русского флота крейсера «Генерал Корнилов», сказал:

«Вы знаете наше положение, знаете то тяжелое наследство, которое досталось мне, и слышали уже о том новом ударе, который нанесен нам нашими недавними союзниками. При этих условиях с моей стороны было бы бесчестным обещать вам победу. Я могу обещать лишь с честью вывести вас из тяжелого положения».

Новым ударом союзников, о котором упомянул генерал, было заявление британского правительства о том, что оно не считает более возможным помогать Белому движению и предлагает Главнокомандующему «прекратить бессмысленное сопротивление и договориться с большевиками». Надо ли говорить, что такое предложение было неприемлемо для барона Врангеля и его сподвижников.

С первых же дней генерал занялся главным — переформированием и довооружением, укреплением порядка и дисциплины, поднятием боевого духа войск, прибывших из Новороссийска. Это было непросто. «В Крым, — писал позднее в своих воспоминаниях П.Н. Врангель, — переброшено было, включая тыл, около двадцати тысяч добровольцев и до десяти тысяч донцов. Последние прибыли без лошадей и оружия. Даже большая часть винтовок была при посадке (на суда — В.К.) брошена. Казачьи полки были совершенно деморализованы…».

Первое, что сделал Главком, это переименовал свои вооруженные силы в Русскую армию. А наряду с восстановлением ее боеспособности начал энергично перестраивать экономику Крыма и социальную политику в нем. Забота о войсках — первейшая забота любого полководца, но Врангель был еще и старшим административным начальником в Крыму. И в этом качестве он проявил себя с неожиданной для подчиненных стороны. Генерал стал мудрым администратором, последовательным политиком и рачительным хозяйственником.

Под своим патронатом Врангель создал гражданское правительство Крыма и назначил его главою Александра Васильевича Кривошеина. Это был человек больших способностей и колоссального опыта в экономических делах. Когда-то он был товарищем министра финансов России, управлял крупнейшими банками, в течение восьми лет был Главноуправляющим землеустройством и земледелием Империи. Именно Кривошеину Петр Аркадьевич Столыпин поручил в свое время проведение в жизнь знаменитой аграрной реформы. Вот какого человека генерал Врангель назначил председателем Правительства Юга России. А Югом России был тогда Крым.

Генерал П.Н. Врангель, председатель гражданского правительства Крыма А.В. Кривошеин и генерал П.Н. Шатилов. 1920 год

А.В. Кривошеин и его подчиненные умели работать. Всего за три недели они выработали новые принципы отношений между крестьянами и землевладельцами, крестьянами и властью. Крымскому правительству явно пригодился опыт Кривошеина по внедрению Столыпинской земельной реформы. Крым в 1920 году стал как бы полигоном, на котором в малом масштабе были полностью внедрены столыпинские принципы реформирования России, некогда провозглашенные Петром Аркадьевичем. На практике это означало, что земля была не на словах, как это было в Советской России, а на деле передана тем, кто на ней работает, крестьянам, «в вечную и наследственную собственность», что крупным земледельцам было оставлено лишь то, что было сверх крестьянских наделов, что крестьянин объявлялся полным собственником того, что он вырастил на своей земле. Новая крымская власть действовала решительно и быстро. Уже в конце апреля крестьянам была нарезана земля — участки благодатной крымской земли. А 25 мая 1920 года был опубликован имеющий для Крыма силу Закона приказ генерала Врангеля «О земле». Крымская реформа обрела законодательную базу. Стремительные действия властей возымели практически мгновенный результат — той весной в Крыму были распаханы и засеяны яровыми сортами зерна все свободные земли — крестьяне спешили воспользоваться своей новой собственностью. В разгар лета поспел урожай, и военные власти начали закупку необходимого для армии количества хлеба по выгодным для крестьян ценам. Излишки свободно продавались на рынке.

И произошло то, что тогда называли «Крымским чудом», — обилие хлеба как бы запустило мотор крымской экономики, на полуострове заработали мелкие и даже средние производства, появились новые рабочие места, открывались магазины, появились товары, зашумели рынки… Крым ожил!

Вот что писал о тех днях Крыма приезжавший туда тайно из красной Одессы известный политик и писатель Василий Витальевич Шульгин: «…Улицы полны народом и каким народом, прежним и даже будто похорошевшим, извозчики, автомобили, объявления о концертах и лекциях. Но главное, магазины — в них все, что угодно… Я убедился, для примера, что если измерить заработок рабочего одесского и крымского, то первый может купить в красной стране за свою заработную плату два с половиной пуда хлеба, а его крымский товарищ — пять пудов и выше…»

В книге «1920» В.В. Шульгин приводит некоторые свои беседы в Крыму:

«— Скажите, почему у вас так дорог виноград?

— Зато у нас хлеб дешев… У нас, знаете ли, все наоборот. Здесь верхам хуже, а низам лучше. Представьте себе, что в «белогвардейском Крыму» рабочие и крестьяне живут неизмеримо лучше, чем в «рабоче-крестьянской республике». И причина та, что в Крыму цены на предметы первой необходимости, вот как на хлеб, сравнительно низкие. А на то, без чего можно обойтись, например, на виноград — высокие».

Шульгин рассказал в своей книге о встрече с Главнокомандующим и привел слова Врангеля: «Я добиваюсь, чтобы в Крыму, чтобы хоть на этом клочке русской земли сделать жизнь возможной… Ну, словом, чтобы показать остальной России… вот у нас там коммунизм, то есть голод и чрезвычайка, а здесь: идет земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода… Никто тебя не душит, никто тебя не мучает — живи, как жилось. Словом — опытное поле… До известной степени это удается. Конечно, людей не хватает. Но я всех зову, я не смотрю на полградуса левее, на полградуса правее… Можешь делать — делай. Мне важно выиграть время, чтобы слава пошла, что в Крыму жить можно…».

И слава действительно пошла — Крым сыт, в Крыму земля у крестьян, в Крыму все есть. Замечу попутно, что в 1920 году Крым был единственной территорией Европы, которая экспортировала хлеб на внешний рынок — в Константинополь и далее…

…Таким был результат реформ Врангеля и Кривошеина на крохотном кусочке русской земли. Попробуем представить себе, какой стала бы вся Россия, если бы история дала ей время и возможность довести до конца ту самую Столыпинскую реформу, которую осуществили на крымском «опытном поле» прославленный генерал и его гражданское правительство!

Итак, Крым при генерале Врангеле стал «витриной благополучия», обращенной ко всей России, стал укором красному Кремлю. Такая «пропаганда делом» была для большевиков опасной. Крым грозил стать примером того, как можно и нужно устроить жизнь…

Вот почему в Советской России начали истерическую кампанию против Белого Крыма, против генерала Врангеля, которого стали представлять «главной угрозой для молодой республики советов». Было мобилизовано все, даже Маяковский, который в те дни написал ерническую «Сказку о том, как баба одна толковала про Врангеля без всякого ума».

Взгляните на карту — мог ли крохотный Крым угрожать России? Крым был страшен другим — не силой, но правдой, тем, что в Крыму умели и могли, а в Красной Совдепии не умели, не могли и даже не пытались создать человеческие условия для жизни людей. Там власти мечтали о мировой революции.

Что красные атаки на Крым последуют, и довольно скоро, Врангель понимал. Но настроен был оптимистически и в беседе с Шульгиным заметил, что намеревается зимовать в Крыму. И действительно, в конце лета 1920 года военное положение Белого Крыма было надежным, и боеспособность Русской армии внушала надежду отстоять полуостров по крайней мере той осенью и зимой. Вот как писала, например, самая осведомленная из английских газет, лондонская «Таймс», о Русской армии и ее командующем:

«В Лондоне получены сведения из хорошо осведомленного источника о том, что положение Врангеля благоприятно. В настоящее время он выжидает, полагая, что усиленное продвижение вперед было бы ошибочной мерой… Генерал Врангель командует сейчас армией приблизительно в 80 000 человек. Армия эта отличается (от Деникинской. — Б.К.) качественно… Советское правительство обнаруживает некоторую нервозность, вызванную удовлетворительными отношениями, создавшимися между Врангелем и крестьянством. Этими отношениями он обязан тому, что, в отличие от большевиков и других белых генералов, он не реквизировал хлеб и показал, что и в других вопросах он может удовлетворить крестьян и примирить их.

Симпатиями крестьян он обязан двум главным факторам. Во-первых, большевики, вопреки своим обещаниям, не наделили крестьян землей, а оставили большие имения в руках комиссаров и попытались обрабатывать их, принуждая к этому крестьян, учредив нечто вроде рабства. С другой стороны, они насильно реквизировали собранное зерно и мобилизовали крестьян в Красную армию… Совершенно обратно поступил Врангель. Он роздал землю крестьянам и установил представительские органы, которые проводят контроль собственных дел без тирании, неизбежной при советской системе. В результате крестьяне, как и казаки, переходят к Врангелю все возрастающими массами». («Таймс», 13 августа 1920 г.)

Особенно прочным положение Крыма казалось после того, как Русская армия провела успешную наступательную операцию против большевиков и овладела частью Таврических земель, примыкающих к полуострову.

Вот что доносил в то время агент военно-морской разведки своему начальству в Христианию (Осло, Норвегия):

«Военное положение. С захватом Доброармией всех подступов к Крымскому полуострову и созданием сильных укрепленных позиций — положение Крыма неприступное. На левом берегу Днепра значительное восстание крестьян… Отдельные части красных отошли от Крыма. Это использовал Врангель и… прочно закрепил все выходы из Крыма. Пока спокойно, но ожидаются активные действия с обеих сторон…

В войсках Врангель очень популярен. Разумными мерами он привлекает крестьян и рабочих. Интеллигенция пока индифферентна, изверилась во всем и всех. Для укрепления положения Врангеля ему необходимы: 1) честные и работоспособные люди; 2) товарообмен с заграницей; 3) деньги…».

О популярности генерала Врангеля знали не только в Лондоне и Осло, но и в Москве и делали соответствующие выводы — готовились к штурму крохотного полуострова, который стал для Кремля настоящим пугалом… Советское правительство после тяжкого поражения от поляков запросило о перемирии и заключило с «панской Польшей» весьма невыгодный мирный договор — нужно было освободить силы для борьбы с главным и самым опасным противником.

Осенью 1920 года все силы Красной России были мобилизованы против процветающего Белого Крыма. Но он стал крепким орешком. Русская армия состояла из опытных, хорошо подготовленных солдат и офицеров (их было около 80 тысяч), во главе ее стоял авторитетный и талантливый вождь, в районе Перекопа были построены пусть и не капитальные, но вполне надежные укрепления, которые защищала сильная артиллерия.

Однако на Крым двигалась более чем миллионная армия… Не стану писать о жестоких боях Русской армии с красными в Таврии, об ее отступлении к перешейку, этому посвящена целая литература. Но и тогда положение Крыма оставалось достаточно прочным… Но тут совпали по времени два нежданных события — довольно редкий катаклизм природы и обращение к белым воинам генерала Брусилова, широко распространенное большевиками в виде листовок, которые тысячами разбрасывали с воздуха красные самолеты…

Дочь Н.А. Барятинской Ирина Владимировна, княжна Барятинская, в замужестве Мальцова. Ее расстреляли вместе с матерью. Фото 1902 года

Сначала о капризе природы. В начале ноября над полуостровом потянул сильный и устойчивый северный ветер. Морские заливы вокруг Перекопского перешейка стали мелеть — ветер гнал воду из них на юг, к морю. Некоторые заливы обмелели настолько, что их оказалось возможным перейти вброд. В ночь с 7-го на 8-е ноября ударная группа 6-й армии красных воспользовалась этим и в трех местах перешла «гнилое море» — Сиваш. Винтовки красноармейцы несли над головами. Целая дивизия ударила на белые укрепления с тыла. Центром страшных боев тех дней стал знаменитый Турецкий вал, пересекающий перешеек. Здесь перед Турецким валом легли в землю под ударами во много раз превосходящего противника лучшие, отборные части Русской армии. Здесь же, к слову, закончили свой боевой путь исторические полки Императорской Русской гвардии, сформированные еще в Петровские времена. Вот как описал последний бой исторических полков участник этой битвы, а впоследствии эмигрант Д.И. Мейснер:

«…Нас атаковала красная конница и конные батареи открыли по нас огонь. Остатки исторических полков старой гвардии, шедшие с нами, сделали попытку отбить атаку. Офицеры в меховых шапках с гвардейскими звездами на них, с вшитыми в шинели погонами, чтобы не было искушения сорвать их, рослые, внешне спокойные и уверенные, начали строить цепи солдат, отдавая команду готовиться к бою. Это были офицеры когда-то прославленных полков — Преображенского, Измайловского, Семеновского… Но от самых этих полков оставались к тому времени по три-четыре офицера и по два-три подпрапорщика с многими Георгиевскими крестами… Я собственными глазами видел последний бой гвардейских полков…»

А еще через день Красные войска прорвали последние укрепленные позиции Белых на перешейке и устремились к Джанкою. Судьба Крыма была решена.

…Трагедию Крыма, а следовательно, и Белого движения можно объяснить несколькими причинами. Во-первых, силы красных были очень велики, они были несопоставимы с силами Русской армии барона Врангеля. Во-вторых, союзники России по Антанте фактически отказали Белым в помощи, боясь осложнить отношения с Советской Россией в будущем. В третьих, в октябре Советское правительство подписало мир с Польшей, что позволило перебросить с Запада на Юг хорошо подготовленные и обстрелянные войска. И, наконец, генерал А.А. Брусилов подписал пораженческое обращение к Русской армии. Не мне судить прославленного героя Великой войны, авторитетнейшего полководца, чьим именем названа самая успешная наступательная операция русских войск — Брусиловский прорыв… Раб Божий Алексей ответит за свой поступок перед Господним Судом. А призвал он Белых борцов «сложить оружие и не проливать братской крови», пообещав создать под своим командованием Крымскую Красную армию, куда все они будут приняты в тех же чинах… К этому воззванию прибавились еще и многочисленные листовки за подписью Фрунзе и Ленина, которые обещали полную амнистию всем чинам врангелевской армии, которые сложат оружие и останутся на родине. Нужно ли говорить, что все эти посулы оказались пустым звуком…

В те дни генерал Врангель издал следующий приказ: «Русские люди! Оставшаяся одна в борьбе с насильниками Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где существует право и правда. В сознании лежащей на мне ответственности я обязан заблаговременно предвидеть все случайности.

По моему приказу уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделил с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага. Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию.

Для выполнения долга перед Армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих. Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли кроме Крыма у нас нет. Нет и государственной казны. Открыто, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.

Да ниспошлет Господь всем силы и разум пережить и одолеть русское лихолетье».

Действительно, существовал четкий план эвакуации войск и гражданских лиц, полностью обеспеченный судами и кораблями Черноморского флота. Точное соблюдение этого плана, хорошо организованная эвакуация Русской армии и всех, кто был с ней, стала еще одним подвигом генерала Врангеля. Полтораста тысяч русских людей в военной форме и без нее покинули полуостров более чем на 120-ти русских транспортах и военных кораблях. Помогало эвакуации около двадцати французских кораблей. Эту сложнейшую военно-транспортную операцию в послевоенные годы изучали в военных академиях нескольких стран.

О хорошей организации этой операции свидетельствует в своем донесении министру иностранных дел Франции Л. Барту начальник Французской военной миссии на Юге Франции генерал А. Брюссо: «Для погрузки на суда, помимо заранее предусмотренных мер, были даны дополнительные распоряжения… Три французских судна были свободны: «Сиам» и «Сегенал» в Севастополе и «Текла-Болен» в Феодосии. Было решено погрузить на них раненых и гражданских лиц. Среди русских военных кораблей отдельные, например «Корнилов», «Алексеев», «Кронштадт», и несколько малотоннажных могли идти своим ходом. Другие же, например, «Георгий Победоносец» в Севастополе, «Ростислав» в Азовском море должны были быть взяты на буксир, они предназначались для погрузки семей офицеров и чиновников. Оставались прекрасные пакетботы Добровольческого флота, которые были распределены между портами Крыма для погрузки отступающих колонн.

Можно сказать, что в целом погрузка была осуществлена с большим спокойствием и в соответствии с наметками. Но был спасен лишь личный состав, вся материальная часть и лошади из-за нехватки свободного тоннажа были оставлены… Смогли уехать все желающие, население вело себя весьма спокойно… В последнюю минуту генерал Врангель принял депутацию рабочих, которые заверили его в своей признательности за все хорошее, что было им сделано в Крыму, и в своей уверенности в том, что большевистский режим долго не продержится».

…Надо отдать должное французским союзникам, они сделали так, что Врангель мог сравнительно спокойно погрузить на суда армейские части и гражданское население. Адмирал Дюмениль, командовавший французской эскадрой на Черном море, обратился по беспроволочному телеграфу к советским властям и командованию Красной армии с жестким требованием не мешать эвакуации Русской армии, в которой участвует и французский флот. Адмирал предупредил красных: «Если хоть один из моих кораблей подвергнется нападению, я оставляю за собой право использовать репрессивные меры и подвергнуть бомбардировке либо Севастополь, либо другой населенный пункт на Черном море».

Красным пришлось с этим считаться — их продвижение по Крыму к югу заметно замедлилось, а кое-где и вовсе приостановилось, уезжавшие красным были уже не так страшны, как оставшиеся, которые помнили, каким был свободный Белый Крым.

Резолюция на анкете княжны И. В. Барятинской-Мальцовой: «Расстрелять!»

Эвакуация прошла, по оценке самого Главнокомандующего, «в полном порядке». Мужество офицеров и матросов Черноморского флота, проявленные при переходе в Константинополь, отметил в своем обращении к Врангелю французский адмирал Дюмениль. В тот же день приказом Главнокомандующего старший морской начальник в Крыму контр-адмирал М.А. Кедров был произведен «за особые заслуги по службе» в вице-адмиралы.

С уходом Русской армии гражданская война в Крыму сразу же превратилась в одностороннюю кованую бойню. С первого дня, с первого часа повсюду на полуострове началась винтовочная пальба — победители, забыв об обещанных амнистиях, без разбора и жалости убивали и побежденных военных, и остальных, поверивших большевистскому слову.

Воинским начальникам и чекистам заблаговременно был отдан приказ — патронов не жалеть. Поэтому террор сразу же принял массовый характер.

Некоторые начальники, надо отдать им должное, пытались смягчить участь несчастных, хотя бы военнопленных в форме, которые приходили на объявленную регистрацию с белыми листками в руках, это были те самые листовки за подписью Ленина и Фрунзе, в которых была обещана амнистия. Командование 6-й красной армии — видные большевики

А.И. Корк и Г.Л. Пятаков в середине ноября отправили председателю Реввоенсовета Троцкому (Бронштейну) телеграмму: «В Евпатории, Севастополе, Ялте организованы революционные комитеты… Местами продолжают блуждать небольшие остатки белой армии, ищущие кому сдаться. Часть остатков врангелевской армии уже взяты в плен. Количество сдающихся добровольцев увеличивается… Реввоенсовет армии-6 ходатайствует о помиловании всего командного состава армии Врангеля (численность двадцать тысяч). Пленных после проверки можно будет (сделать. — Б.К.) незлобными контрреволюционерами.

Командарм 6 Корк

Член Реввоенсовета Пятаков».

В ответ на это гуманное предложение «вождь красной армии» направил телеграмму Фрунзе, главнокомандующему, как старшему начальнику, который сумеет «убедить» своих подчиненных. В телеграмме Троцкого говорилось: «Весьма срочно. Вне очереди. Т.т. Гусеву, Фрунзе. Необходимо все внимание сосредоточить на той задаче, для которой и создана «тройка». Попробуйте ввести в заблуждение противника через агентов, сообщив ту переписку, из которой вытекало бы, что ликвидация отменена или перенесена на другой срок.

Троцкий».

Эта человеконенавистническая и изуверская «инструкция» поступила в Реввоенсовет Южного фронта 1920 года. Выстрелы в Крыму загремели с новой силой…

Трагедию Крыма в 1920 году трудно исчислять цифрами. Если говорить о прямых человеческих жертвах, но называют разные — и 12 тысяч, и 40 тысяч, и 65—68 тысяч, и даже более 100 тысяч. Сколько их было на самом деле, теперь уже не скажет никто. Но даже если взять нечто среднее — тысяч 50—60 — это не будет просто цифра, просто статистическое число, это живые люди, их судьбы, их надежды, которые были обмануты, обещания, которые не были выполнены. Это десятки тысяч личных трагедий, а если учесть родных и близких погибших, то и сотни тысяч, а это, если хотите, уже национальная трагедия.

Фанатики-революционеры, не задумываясь, уничтожали тысячи и тысячи людей во имя абсурдной идеи мировой революции. Для того чтобы приблизить призрачное «будущее счастье человечества», они считали возможным убивать сегодняшних живых людей, которые были с ними не согласны. Но не сама абстрактная идея стала причиной кровавой бойни, а ее носители, те, кто пытался любой ценой ее осуществить. Имена главных — Ленин и Троцкий (Бронштейн). Это они с помощью подельников устроили революцию в России, они надели рабское ярмо на великий народ, а теперь уничтожали Белый Крым, который стал для них страшен, как предмет для сравнения с красной Россией. Поэтому и было решено уничтожить как можно больше не только участников, но и просто свидетелей «Крымского чуда».

По указанию Ленина в Крым «для наведения порядка» были направлены с практически неограниченными полномочиями два «железных большевика» — Розалия Землячка (ее настоящая фамилия Залкинд) стала секретарем Крымского обкома большевистской партии, а венгерский коминтерновец Бела Кун — особоуполномоченным по Крыму. 35-летний Кун успел к тому времени провозгласить Венгерскую советскую республику, которая захлебнулась в крови, и приехал «делать революцию» в Россию.

Мы назвали основных виновников российского кровопролития. Но у них были подручные. И главными стали так любимые Лениным «интернационалисты». Во главе карательных органов советской власти и карательных экспедиций стояли именно они, которым «вождь мирового пролетариата» доверял в первую очередь — Дзержинский, Берзинь, Бела Кун, Димитров, Залкинд. Это под их непосредственным руководством уничтожали русских, которых Ленин, как известно, считал народом, не способным к государственному строительству.

Известно донесение по начальству членов «тройки» Данишевского и Добродицкого от 8 декабря 1920 года, почти через месяц после падения Белого Крыма, когда волна террора была на взлете:

«Тройка произвела следующую работу:

1. Из зарегистрированных и задержанных в Феодосии белогвардейцев в количестве приблизительного подсчета 1 100 расстреляно 1006 человек…

2. Задержанных в Керчи офицеров и чиновников приблизительно 800 человек, расстреляно около 700…

3. Расстрелянных можно подразделить в процентном отношении примерно так:

— генералов расстреляно всего 15 человек;

— полковников и подполковников — 20% общего количества;

— капитанов и штабс-капитанов — 15%;

— поручиков и подпоручиков — 45%;

— чиновников военного времени — 10%;

— полицейских, приставов, стражников — 10%.

В настоящее время регистрация и расправа с офицерами и чиновниками закончена и приступлено к регистрации бежавшей с Севера буржуазии…

По окончании регистрации и облав в городах будет приступлено к другим облавам с целью выявить скрывающихся…».

Обратите внимание на четкую градацию: сначала расправа с офицерами и чиновниками, затем — с бежавшими с Севера, далее — практически со всеми остальными… Ну а после облав в городах начнутся облавы в селах и деревнях.

В приведенном донесении речь шла об убийствах только в Феодосии и Керчи, далеко не самых крупных городах Крыма. Это всего лишь локальные и далеко не окончательные данные. Хочется привести еще один «частный, локальный» пример подобной «работы троек».

Несколько лет назад я, как редактор альманаха «Дворянское Собрание», получил толстый пакет из Киева от Леонида Михайловича Абраменко.

Юрист, старший помощник прокурора города Киева, он помимо прочего занимался тогда пересмотром так называемых «расстрельных дел» по разным территориям Украины. Среди прочего попалась ему в руки и часть Крымских дел 1920 года. Он рассказал в своем письме о содержании только одной и нетолстой папки, где оказалось сразу 204 расстрельных «дела». Каждому из убитых в папке был посвящен один, много два или три листка бумаги. Некоторые из них касались представителей древних русских дворянских родов, почему он и обратился в наш альманах. Его рассказ мы опубликовали. Вот что писал, среди прочего, старший советник юстиции Л.М. Абраменко:

«В этой папке — документы о судьбе 204 человек, которые имели несчастье оказаться в Ялте в конце 1920 года и попасть в поле зрения «Чрезвычайной тройки Крымской ударной группы Управления Особого отдела Южнозапфронтов» и ее председателя некоего Э. Удриса. Все 204 человека были расстреляны, хотя в деле — заявляю это как юрист — не было ни малейших оснований для каких бы то ни было обвинений в их адрес… Я расскажу лишь об одном эпизоде…»

Юрист приводит рапорт политкомиссара лазарета № 10 в Ливадии о том, что 12 декабря 1920 года он лично доставил в Особый отдел медсестру княжну Трубецкую, как «бывшую». За нее тотчас вступились ее сослуживцы по лазарету: «Мы, нижеподписавшиеся, сестры милосердия, правление и члены профсоюза сестер милосердия Ялтинского района просим в ближайшее время рассмотреть дело члена нашего союза сестры Наталии Трубецкой… Мы, правление союза, знаем сестру Трубецкую с момента ее приезда в Ялту, ручаемся своей подписью, что сестра Трубецкая не была причастна ни к какой политической организации ни при старой, ни при новой власти. Посему убедительно просим т. коменданта тюрьмы отдать сестру Трубецкую правлению и членам профсоюза на поруки» (16 подписей).

Княгиня Надежда Александровна Барятинская, статс-дама Высочайшего Двора, кавалерственная дама ордена Св. Екатерины Большого Креста, была расстреляна в Ялте в возрасте 73 лет. Фото 1912 года

«Дело» медсестры Трубецкой, которая всю Великую войну проработала во фронтовых госпиталях, вместе с этим ходатайством легло на стол председателя той самой чрезвычайной тройки Э. Удриса, и тот наложил короткую резолюцию «расстрелять». Она относилась не только к самой несчастной медсестре, но и ко всем 16-ти ее сослуживцам по лазарету, подписавшим письмо. Наталью Николаевну Трубецкую расстреляли чуть ли не в день ее 40-летия, 16 декабря. А в ближайшие дни под пулю палача пошли подписавшие письмо: акушерка И.Л. Булгакова 53-х лет, сестра милосердия Красного Креста Л.И. Васильева 23-х лет, неграмотная санитарка Е.А. Фомина 50-ти лет, санитары инвалиды-фронтовики И.М. Саушкин 24-х лет, И.Т. Игнатенко 43-х лет, Г.Я. Янис 29-ти лет, писарь Ф.Г. Денежный 28-ми лет, сторож

Н.В. Огнев 29-ти лет и все остальные…

Тогда в Крыму, чтобы попасть под пулю палача, нужно было всего лишь прийти по вызову властей на какую-либо регистрацию или просто попасться на глаза чекисту. Иногда хватали, стреляли и тогда, когда начальство требовало «набрать кворум». Кроме того, многие, воспользовавшись случаем, сводили счеты с соседями, знакомыми и незнакомыми — доносы не проверялись, не было времени, просто выносился приговор…

Упомянутый Э. Удрис — лишь один из множества подобных удрисов, которые выполняли приказ об уничтожении Белого Крыма — накладывал на бумаги резолюцию за резолюцией: «расстрелять». Мы специально воспроизводим на этих страницах лист из страшной папки, чтобы читатель сам убедился, что этот «росчерк пера» был не просто подписью человека под произвольным смертным приговором другому человеку. В этом росчерке — откровенное торжество вседозволенности и безнаказанности, упоение властью по собственной воле отнимать жизни у других, это своеобразная печать зверя!..

«Как юрист, — писал Л.М. Абраменко, — я держал в руках тысячи дел по обвинению людей, некоторые из которых заканчивались смертным приговором… Такие дела бывали и небольшими по объему — тонкая подборка документов — и многотомными. Но никогда еще я не встречал, чтобы в одной папке уместились бумаги более двухсот человек, обреченных на смерть… Листаю эти анкеты, перечеркнутые резолюциями «предчрезвычайки». Любопытно, что иной раз он пытался и мотивировать свои приговоры. Читаю: «Спекулянт, расстрелять», «Буржуй, расстрелять», «Чиновник, расстрелять», «Бежал в Крым из Москвы, расстрелять», «Поручик, расстрелять», «Матрос, служил у Врангеля, расстрелять», «Инвалид войны, у Врангеля не служил, расстрелять», «Крестьянин, говорят, что сочувствовал белым, расстрелять»… Других резолюций в папке не было. Ни одной!

Предчрезвычайки Удрис обосновался со своими подручными в Ялте не где-нибудь, а в бывшем дворце Эмира Бухарского, стоявшем на окраине городка на склоне горы. Этот дворец был как зачумленный, его обходили стороной, на него старались не смотреть. Оттуда постоянно доносились выстрелы: расстреливали сначала в кустах за домом, потом приспособили для этого пустой угол двора, там же и закапывали убитых в большой яме. Так погибла и дальняя родственница моих старших родных — княгиня Надежда Александровна Барятинская 73-х лет, статс-дома Высочайшего Двора и кавалерственная дама ордена Св. Екатерины Большого Креста. Вместе с нею погибла ее дочь Ирина Владимировна, в замужестве Мальцова, и муж Ирины гвардеец-инвалид, и его старый отец генерал Мальцов, давно вышедший в отставку и живший в Ялте на покое.

Не нужно думать, что репрессии касались только представителей дворянских семей. Их в «деле 204-х» всего пятеро. Остальные — служащие, мещане, купцы, медики, торговцы, учителя, крестьяне, даже рабочие, которые попали под горячую руку…

Пишу об этом с такой уверенностью, потому что старшие члены моей семьи тоже оказались тогда волею судеб в Ялте, и только чудо спасло их от гибели…

Но не только поэтому обратился я к Крымской трагедии. Я хотел снова и снова обратить внимание читателей и на нечто, чего никак не могу понять. Почему земля, никогда не знавшая геральдического трезубца, земля, за которую дрался Суворов, на которой потерял глаз Кутузов, которую обороняли Корнилов и Нахимов, которую воспел Пушкин, где отдыхали после царственных трудов несколько русских Государей, которую в 20-е и 40-е годы прошлого века так обильно полили кровью русские люди — почему вдруг эта земля стала заграницей? Неужели только потому, что полвека назад некий лысый господин позволили себе безответственный жест? Нелепо! И эту нелепость нужно исправить в общих интересах, иначе она способна сделать врагами два братских славянских народа!…

И последнее — в этом очерке речь шла только об одной частной трагедии первой половины прошедшего века, о трагедии Крыма. Но в те времена во имя мифической мировой революции, во имя «счастья будущего человечества» тогдашние власти творили такое в России повсюду.

Память миллионов и миллионов мучеников взывает к нашей с вами совести, к нашему разуму, к нашим душам! И вовсе не для того чтобы носить в сердце злобу и ненависть. Нет, к этому нужно относиться сегодня, как к истории Отечества, но делать все, чтобы такое не повторилось никогда…

© ЖУРНАЛ "СЛОВО", 2003

WEB-редактор Вячеслав Румянцев