№ 1'03

Владимир Маковский

ГУСЬ

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

XPOHOС

 Рождественский рассказ

Описываемые события происходили в давние времена, когда существовал дефицит и нужно было прилагать чрезвычайные усилия, чтобы приобрести что-либо, или, как тогда говорили, достать что-либо.

Я люблю сидеть за столом рождественским вечерком, когда за окнами чуть слышно потрескивает мороз, а в комнате тепло и пахнет хвоей. Хорошо, когда рядом со мной мои любимые друзья. Мне приятно видеть перед собой и справа и слева такие знакомые, милые лица. Кругом смех и увлекательные разговоры. Мне наперебой что-то рассказывают. Я пытаюсь вникнуть, понять, но не могу — мое внимание привлекает чудо, стоящее на столе: только что вынутый из духовки гусь. Вся поверхность его матово поблескивает розовой хрустящей корочкой, а по комнате распространяется такой аромат, от которого сознание заволакивает мягкий туман. Я уже ничего не вижу вокруг. Я ощущаю только солоноватую влажность во рту и острые покалывания слюнных желез... Вокруг этого чуда — батарея разнокалиберных бутылок. То одна, то другая срываются со своих мест, перемещаются, наклоняются к рюмкам и сплетничают с ними. Да, я знаю, за бульканьем в их горлышках скрываются какие-то разговорчики...

О, гусь! Триста шестьдесят пять дней (явно или неявно) мечтал я о тебе. И вот ты появился. Твое появление — это некий рубеж в моей жизни; это — водораздел, который отделяет множество событий, произошедших уже, хороших и не очень, подчас просто скверных, от событий, которым еще предстоит произойти, порадовать меня или огорчить. Словом, это — грань, отделяющая прошлое от будущего. Но для того, чтобы гусь появился на столе, понадобилось приложить немало усилий. Начать с того, что нужно было достать талон. Талоны в наше время не валяются где угодно. В этом деле мало заявить о своем желании получить талон, нужно убедить многих, что я его достоин, а то и оказать кое-кому услугу. Помню, недели две назад зашел я в профсоюзный комитет, в маленькую комнатку на втором этаже. В комнатке было тесновато и казенно: вдоль стены слева стоял книжный шкаф, а посередине — два стола, сдвинутые впритык друг к другу так, что образовывалась буква «Г» (Как я понял, намек на тебя, о гусь!). За столом, что был основанием буквы, сидели друг против друга двое мужчин: один — пожилой, худощавый, с короткой стрижкой, другой — кудлатый парень, молодой, круглолицый и озорной. Они увлеченно что-то обсуждали и неистово курили. Беседа, видимо, была долгой: пепельница, стоявшая перед ними на столе, была доверху наполнена окурками, а в воздухе колыхались клубы сизого дыма. В горле у меня сразу запершило, глаза защипало и на них навернулись слезы. За другим столом я разглядел сквозь дым женщину, сидевшую ко мне спиной за пишущей машинкой.

Мое появление в комнате и робкое приветствие не привлекли к себе ничьего внимания. Я слегка кашлянул — опять ноль внимания. Тогда я громко произнес, ни к кому конкретно не обращаясь, в пространство перед собой:

— Товарищи, мне нужен талон на гуся. К празднику хотелось бы. Кто тут по этой части?

Не взглянув на меня, один из мужчин без всяких церемоний сказал:

— Нету. Говорят тебе — нету. Не дают нам. Вот дали три талончика, а у нас сто пятьдесят заявлений. — Он коротко взглянул на меня, засунул под основание кучи окурков в пепельнице свой окурок и, отвернувшись, продолжил разговор со своим собеседником.

Тут женщина повернулась ко мне на четверть оборота на своем вращающемся стуле и объяснила:

— Вам, товарищ, нужно встать на очередь. Напишите мне заявление, приложите справку с места жительства, справку из бухгалтерии, характеристику за подписью треугольника и ходатайство от вашей профсоюзной организации. Мы на ближайшем заседании месткома ваше заявление рассмотрим, создадим комиссию. Она придет к вам и составит акт о вашем бытовом положении, представит на заседание месткома рекомендацию поставить вас на очередь.

— Мне бы поскорее, к празднику, — пролепетал робко я.

Женщина еще на четверть оборота повернулась на своем стуле, строго посмотрела на меня и, отчеканивая каждое слово, произнесла:

— У нас люди по три года на очереди и то ничего, а вы тут с претензиями!.. И вообще, льготами на талоны у нас пользуются высокооплачиваемые. — Она резко повернулась к машинке и яростно застучала по клавишам.

Я вышел и медленно побрел по коридору. На душе было муторно. Положение казалось мне совершенно безвыходным. Ну, можно ли у таких твердых людей найти сочувствие? Придется, видимо, удовлетвориться курицей. Кажется, недавно в буфет завезли кур. А что, собственно, запеченная в духовке курица — совсем не плохо, хотя гусь все же лучше!

Вероятно, вид у меня был такой удрученный, что выскочивший из столовой Васька, преферансист и балагур, лаборант из восьмой лаборатории, остановился передо мной как вкопанный и внимательно поглядел на меня. Его круглое, всегда сияющее лицо вытянулось, он слегка тронул меня за плечо и спросил полушепотом:

— Что случилось?

— Нет, нет... ничего не случилось... — сбивчиво промямлил я, отодвинул его в сторону и хотел было пройти мимо. Но он решительно взял меня под руку и увлек за собой в отдаленный конец коридора, где нам никто не мог бы помешать.

Я рассказал все, что со мной случилось. Васька внимательно выслушал меня, хлопнул по плечу и рассмеялся:

— Тысячу раз тебе говорил и повторяю тысячу первый: если ты в высокой науке еще что-то смыслишь, то в житейской науке ты не смыслишь ни черта! Прежде чем действовать, мой милый, нужно посоветоваться со знающими людьми. Ну, вот что, дружище, — слезами горю не поможешь. У меня в институте на днях начинается сессия. Так вот: ты мне делаешь контрольную и ставишь бутылку, а я тебе, так уж и быть, достаю талон. Ну, по рукам?

Искушение было велико. Я согласно кивнул. Мы ударили по рукам и разошлись. Прошла неделя. Обе договаривающиеся стороны условия договора выполнили. Наконец-то я стал счастливым обладателем талона. В жизни моей появилось что-то светлое — надежда. У меня как будто выросли крылья. И ходил я что-то напевая, и работа спорилась, и дома я был весел и радостно возбужден. Дыхание захватывало, когда я представлял себе радость от предстоящего рождественского вечера.

...Ах, эти бутылки! Они без зазрения совести сплетничают с рюмками. Нет, этому пора положить конец! Всему нужна мера...

Я как будто один... Куда же подевались мои милые друзья? Однако что за наваждение! Прямо передо мной чья-то широко раскрытая пасть, и в нее вплывает на вилке большой кусок буженины. Фу, кошмар какой-то! Но куда девались мои добрые, милые друзья?.. В ушах — звон курантов... Поразительно: левее жующего рта — елка! Она блестит и вспыхивает разноцветными огнями. На ней множество диковинных игрушек. Вот серебряный полумесяц с головой рыбы, а рядом — кот в сапогах. Только если внимательнее приглядеться, это не кот, а обезьяна... А там, наверху, сверкает большой яркий шар. Он все время корчит мне рожи. Это же безумная наглость с его стороны, но что я могу с ним поделать? Стукнуть бы его за это, но... черт с ним, больше не буду на него смотреть. Помилуйте, а где же гусь? Где он? А, вот он, голубчик! Румяный, с каплями жира на глянцевой спине. Я протягиваю к нему руки... Сейчас я схвачу тебя и погружу зубы в твое душистое великолепие! Я имею на это полное право! Я его выстрадал.

Я протянул руки... Но, что это? Гусь отодвинулся от моих протянутых рук, вытянул свою длинную общипанную шею, открыл глаза и с издевкой посмотрел на меня. Ну, это уж слишком! Я вскочил, оттолкнул в сторону стул и бросился на гуся. Тут же я почувствовал, что руки мои попали во что-то холодное и влажное. Перед собой, буквально на расстоянии протянутой руки я увидел гуся. Он стоял на собственных лапах, ощипанный, в совершенно неприличном виде и вызывающе смотрел на меня. Всем своим видом он как бы говорил: «Ну-ка, возьми меня, попробуй». Не в силах владеть собой я бросился на него. Что было дальше, я не помню. Были какие-то лестницы, двери, люди, фонарь, дома... Потом — пустырь. Темный, незнакомый пустырь, резкий холодный ветер, фонарь, раскачивающийся с тоскливым тревожным скрипом. В слабом свете фонаря сквозь заряды бьющего в лицо колючего снега я разглядел дощатое строение и около него несколько согбенных темных фигур. Мой гусь куда-то исчез. В руках у меня был талон...

Я с трудом сообразил, что нахожусь около палатки, в которой торгуют гусями и прочей птицей. Я подошел ближе, спросил, кто последний. Мне никто не ответил, даже не взглянул на меня. Я пристально всматривался в эти странные существа, но ничего не мог понять. В слабом свете фонаря даже невозможно было определить, мужчины это или женщины. Существа не спеша переминались с ноги на ногу и изредка издавали глухие нечленораздельные звуки. А снег все сыпал и сыпал. Мне было холодно, колючие снежинки проникали за воротник. Все тело мое покрылось гусиной кожей, ноги одеревенели и почти не слушались.

Когда я очутился перед окошком, в едва освещенном промерзшем помещении палатки я разглядел такую же согнутую фигуру в бывшем когда-то белом халате. Разглядеть лицо этого существа я не мог. Оно тоже переступало с ноги на ногу перед большими плоскими весами. Я положил талон на весы. Продавец смахнул его рукавом халата в сторону. И тут я услышал неприятный скрипучий голос, что-то мне объясняющий невнятной скороговоркой. Мне не без труда удалось разобрать в невнятном бормотании, что с меня причитается такая-то сумма денег, что полагается мне получить три килограмма; что гусь отпускается в два веса: один — белый, другой — черный. В ту же секунду на весы с гулким стуком упали две половинки замороженного гуся. Но если одна половинка принадлежала обычному гусю, каких мы обычно видим на витринах гастрономов, то другая представляла собой бесформенный кусок грязно-серой массы. Тотчас я почувствовал, что существа, окружавшие меня, стали двигаться быстрее, толчки их участились, посыпались на мою спину в убыстряющемся темпе. Ветер усилился и завыл. Фонарь под крышей палатки закачался быстрее, резкие тени замелькали на стенах палатки, сплетаясь в какой-то фантастический хоровод. Холод проник в меня до мозга костей и железной рукой сдавил сердце. Уже неслушающимися руками я бросил на весы скомканную денежную купюру, сложив обе половинки своей покупки вместе, сунул все это под мышку и, не оглядываясь, не разбирая дороги, кинулся бежать. Я не знаю, как долго я бежал. Мне стало жарко. Струйки пота стекали по спине, заливали глаза. Нечем было дышать. Я спотыкался на кочках, падал, подымался и, проверив целость своей покупки, снова бросался бежать.

Вдруг я почувствовал, что под ногами исчезла земля. Я лечу! Лечу в какую-то пропасть. Дыхание мое перехватило, сердце замерло... Я еще крепче прижал к себе гуся и зажмурил глаза...

...Удар был не сильным.

Приподняв голову, я с удивлением обнаружил, что в полном одиночестве сижу за праздничным столом в своей комнате. Прямо передо мной — блюдо, и на нем то, что осталось от гуся: остатки холодного риса, когда-то пропитанного душистым, вкусным соком, шея гуся, несколько косточек и кусочек гузки...

Итак, гусь съеден. Праздник окончен. Я пошел спать.

WEB-редактор Вячеслав Румянцев