Ремнев А.В., Омский госуниверситет

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Включение в состав Российской империи новых территорий поставило перед самодержавием целый ряд задач, определивших основные направления дальневосточной региональной политики. Установив на первых порах военно-административный режим, правительство затем стремилось определить значение присоединенного региона в военном, политическом и экономическом отношениях, наметить пути и средства его освоения. Как правило, вновь вошедшие в состав империи окраины административно обособлялись, местная высшая власть получала значительную управленческую автономию, центральные же ведомства должны были ограничиваться правом определения основных направлений региональной политики и контролем за действиями местного государственного аппарата. Система регионального управления на окраинах складывалась в условиях сложных противоречий, порожденных как нерешенностью общих проблем государственного управления, так и спецификой той или иной окраины. На формирование регионального типа власти влиял целый комплекс условий: размеры территории, ее удаленность от центра страны, плотность населения, его социальный и национальный состав, уровень социально-политического и экономического развития, состояние путей сообщения, внешнеполитические обстоятельства и даже климат. Все эти положения вполне применимы к определению региональной политики самодержавия на Дальнем Востоке.

До середины 80-х гг. XIX в. дальневосточные территории входили в состав генерал-губернаторства Восточной Сибири. Идея их административного обособления была выдвинута еще в 1860 г. графом Н.Н.Муравьевым-Амурским. Но потребовалась почти четверть века постоянных дебатов в правительственных кругах, пока в 1884 г. на административной карте России появилось Приамурское генерал-губернаторство.

В определении административного устройства края местные власти сразу же столкнулись с целым рядом проблем, существовавших во всей системе государственного управления России. Это отсутствие четко определенного соотношения отраслевого и территориального принципов в управлении, нескоординированность в действиях как центральных, так и местных ведомственных учреждений, нерешенность на центральном и региональном уровнях проблемы "объединенного правительства", отсутствие наверху и на местах ясного понимания, в какой степени допустима на окраинах децентрализация власти. В правительстве отсутствовало единство взглядов не только на содержание политики на Дальнем Востоке, но не было даже ясного представления о социально-экономическом и политическом статусе региона в составе Российской империи. Отдаленный от центра, огромный и слабозаселенный край не имел ни четкого внутреннего административно-территориального деления, ни твердо установленных внешних границ. В условиях слабой информированности о положении дел на Дальнем Востоке, а также при хроническом недостатке средств на его освоение центральное правительство было вынуждено допускать значительную самостоятельность местной администрации в управлении.

Общие недостатки, присущие дальневосточному управлению, ясно выявились уже на стадии обсуждения проекта создания Приамурского генерал-губернаторства. Осложнение отношений России с Англией, Японией и Китаем на Дальнем Востоке заставило Военное министерство более энергично настаивать на укреплении административной власти в этом регионе. Специально созданное по этому поводу в 1883 г. межведомственное Особое совещание по амурским делам под председательством графа Э.Т. Баранова должно было обсудить комплекс проблем, связанный не только с упорядочением административного устройства края, но и определить меры по укреплению военно-политических и экономических позиций России на Дальнем Востоке.

Однако Особому совещанию не удалось избежать серьезных разногласий по обсуждаемым вопросам, что свидетельствовало о царившей неразберихе во взглядах правительственных кругов на этот регион и обнаруживало слабую осведомленность центральных властей в действительных нуждах местного управления огромного края. Поэтому Особое совещание вынуждено было переложить решение сложных задач административного устройства на местные власти, указав на то, что в Приамурском крае, "по недавнему его присоединению к России и особенным местным условиям, администрация должна иметь характер, главным образом, организаторской деятельности, и потому естественно требует значительной самостоятельности"⁽¹⁾. Эта самостоятельность необходима не только от Петербурга, но и Иркутска, так как эффективно управлять краем будет способна только знакомая с его спецификой местная администрация, облеченная достаточными полномочиями.

Несообразность зависимости Дальнего Востока от Иркутска более всего представлялась именно в военном отношении. Основные сухопутные войска и флот оказывались на огромном удалении от центра военной и административной власти края. Такое положение негативно сказывалось и на развитии торговли и промышленности, сосредоточенной на Амуре и на побережье Тихого океана. Нужно было наделить главу дальневосточной администрации и некоторыми дипломатическими правами в отношении Китая и Японии. Остро стоял вопрос о хозяйственном освоении Дальнего Востока. Местная администрация предельно ясно формулировала эту потребность: "... Нужен нам этот край или не нужен? И если нужен, то должно, не теряя времени, обратить самое серьезное внимание на его нынешнее состояние, нужды и потребности и начать удовлетворение их немедленно и радикально"⁽²⁾.

Но в вопросе о значении Дальнего Востока для России среди петербургских сановников не было единства. Нередки были определения этого региона как колонии, отличающейся от таковых же западноевропейских стран только наличием непрерывного сухопутного сообщения. Министр государственных имуществ М.Н. Островский, как бы отказывая этому краю в своем ведомственном внимании (а именно это министерство было призвано заниматься вопросами его заселения), заявляя в Особом совещании, что "на первый план должны быть поставлены интересы политические и военные, которые и вызвали усиленное внимание правительства на эту окраину для закрепления ее за нами, и потому взгляд министров военного и иностранных дел должен иметь в данном случае решающее значение"⁽³⁾. Министр путей сообщения адмирал К.Н. Посьет (чье имя до сих пор носит один из портов на Тихом океане) предлагал совершенно иной подход: "Смотря на эту страну как на колонию, необходимо по примеру других государств, владеющих колониями, прежде всего позаботиться о гражданском ее развитии, а не ставить на первый план интересы военные и политические. Если же в крае разовьется гражданская и экономическая деятельность, то он будет силен и в военном отношении"⁽⁴⁾. Поэтому Посьет предлагал разделить высшую военную и гражданскую власть в крае, назначив генерал-губернатором гражданское лицо, а в руках "военного генерала" оставить командование войсками. По сути, в этих позициях двух министров отразились два противоположных взгляда на методы региональной политики.

Приоритет в определении дальневосточной политики стремилось отстоять прежде всего Морское министерство. Управляющий Морским министерством И.А. Шестаков на одном из заседаний Особого совещания заявил, что только на Тихом океане российский флот имеет свободный морской выход, дающий "возможность борьбы с противниками нашими в Европе". Ссылаясь на авторитет гр. Н.Н. Муравьева-Амурского, он настаивал на выделении из Восточно-Сибирского генерал-губернаторства одной только Приморской области (с центром во Владивостоке), поставив ее военного губернатора в исключительную зависимость от Морского министерства. В своем дневнике Шестаков отмечал в связи с этим: "... Вопрос о делении Сибири очень интересует меня. Я вижу в нем будущее не только флота, но России..."⁽⁵⁾. Схожую позицию занял и специально приглашенный в особое совещание соратник Муравьева-Амурского бывший приморский губернатор П.В. Казакевич. Он напомнил, что Амур занимался не для переселения туда избытка населения из Европейской России или чтобы "заботиться в пустынных и диких местах о защите границы", и не для сбыта там мануфактурных изделий Восточной Сибири, которых у нее нет, а с целью "выйти из весьма стесненного положения, в котором мы находились на окраинах нашего Восточного поморья"⁽⁶⁾. Он имел в виду то, что действия англо-французской эскадры во время Крымской войны показали уязвимость размещения российского флота на Камчатке, которая фактически отрезана от материка. По его мнению, также было бы вполне достаточным выделить одну Приморскую область и повысить статус ее губернатора.

Шестаков, не получив серьезной поддержки в Особом совещании, попытался привлечь на свою сторону брата царя генерал-адмирала вел. кн. Алексея Александровича. Об этом свидетельствует весьма красноречивая запись в дневнике, датированная 13 июня 1883 г. (накануне заседания Особого совещания 18 июня): "Сообщил вел. кн. Алексею Александровичу свой взгляд на предстоящую конференцию по административному делению Восточной Сибири. Говорит, что армейцы не согласятся, чтобы приморский край перешел в морские руки. Нужно предложить, чтобы зависел от генерал-адмирала, как прежде все берега во Франции от него зависели"⁽⁷⁾. Не соглашался Шестаков и с включением в Приамурское генерал-губернаторство Забайкальской области. На заседании 18 июня 1883 г. он прямо заявил, что отрыв Забайкалья от Иркутска создаст искусственную преграду "для скрепления его с ядром государства". Кроме того, считал он, в Иркутске находится "центр всей промышленной и торговой деятельности Забайкалья; там же группируются интересы золотопромышленности; связи же его с Амурским краем слабы и ничтожны"⁽⁸⁾. Желая привлечь на свою сторону начальника Главного тюремного управления МВД М.Н. Галкина-Враского, Шестаков упомянул и о том, что выделение Забайкальской области из состава Восточно-Сибирского генерал-губернаторства отрицательно скажется на постановке тюремно-каторжного дела.

Но Галкин-Враский не поддержал Шестакова. Он заявил, что хозяйственное развитие нового генерал-губернаторства будет невозможно без более развитой в экономическом отношении Забайкальской области. В неурожайные годы только Забайкалье сможет снабжать хлебом Приамурский край. Не придавал он большого значения и экономическим связям с Иркутском. По его словам, "стоит перенести генерал-губернаторское управление из Иркутска, и те ничтожные связи с ним Забайкалья, которые ныне существуют, будут совсем порваны, за исключением Верхнеудинского района"⁽⁹⁾. В Забайкалье находятся значительные воинские силы, столь необходимые для охраны китайской границы. Не представит особых осложнений и управление каторгой, так как и теперь оно фактически находится в руках забайкальского военного губернатора. Кроме того, в будущем проектируется сосредоточить каторгу в основном на Сахалине. Раздосадованный Шестаков записал 21 июня 1883 г.: "Спор об административном делении Сибири. Я бросал камни в Галкина и не согласился с общим взглядом"⁽¹⁰⁾.

Вопрос о Забайкальской области стал предметом специального обсуждения на Особом совещании 10 января 1884 г. И на этот раз Шестаков остался фактически в одиночестве. Большинство членов совещания настаивало на включении Забайкалья в состав нового генерал-губернаторства, что, по выражению министра внутренних дел Д.А. Толстого, крайне необходимо, так как "Амурский край доныне представляет еще в общем пустыню, для которой Забайкалье может служить житницей"⁽¹¹⁾. А член Государственного совета М.Е. Ковалевский вообще считал, что "вопросы экономические имеют второстепенное значение", главное - соединить охрану границы с Китаем в одних руках.⁽¹²⁾. Эта позиция совершенно игнорировала интересы собственно забайкальского населения, которое отнеслось к этой мере в основном отрицательно, обвиняя правительство в том, что оно пожертвовало "громадною областью с полумиллионным населением" в пользу "высших государственных соображений"⁽¹³⁾.

Более того, большинство членов Особого совещания признало и Приморскую область слишком великой по размерам и разнородной в социально-экономическом отношении, что чрезвычайно затрудняет управление. Поэтому предлагалось разделить ее на две самостоятельные области: Камчатскую (Камчатка, Сахалин и Командорские острова) и Уссурийскую (г. Владивосток и Уссурийский край), а оставшуюся часть присоединить к Амурской области. При этом особое внимание правительство должно сосредоточить на Южно-Уссурийском крае, как имеющем наибольшее военно-политическое и колонизационное значение. Центром нового генерал-губернаторства проектировалось сделать Благовещенск, в котором, по утверждению Галкина-Враского, "независимо от центрального положения" имеются здания для первоначального размещения генерал-губернаторского управления. Против Благовещенска решительно возражал только Шестаков, считая, что административным центром должен быть Владивосток "как средоточие военно-морской деятельности будущего генерал-губернаторства"⁽¹⁴⁾. Впрочем, члены Особого совещания на Благовещенске особо не настаивали, полагая, что генерал-губернатор в будущем сам выберет город для своей резиденции.

Однако Государственный совет, куда вопрос о Приамурском генерал-губернаторстве перешел после обсуждения в Особом совещании, более осторожно подошел к планам административно-территориального переустройства Дальнего Востока. Согласившись на включение в новое генерал-губернаторство Забайкальской области, с переделом Приморской области решили не спешить. Очевидно, сыграла свою роль неуступчивость Шестакова. В его дневнике о заседании Государственного совета 26 мая 1884 г. имеется запись: "Я опоздал и потребовал, чтобы военное губернаторство в Уссурийской области было соединено с главным командирством. Обручев (Н.Н. Обручев, начальник Главного штаба. - А. Р.) воспротивился, но я настаивал. Решили не делать теперь, как представляет Толстой (министр внутренних дел. - А. Р.), а представить генерал-губернатору решить вопрос ответом: Defere et pas encore perdu. Но военные хотят всем завладеть. Поможет ли мне Алексей (вел. кн. Алексей Александрович. - А. Р.) отстоять"⁽¹⁵⁾.

Об этом заседании содержатся сведения и в дневнике государственного секретаря А.А. Половцова: " В соединенных департаментах (законов и государственной экономии. - А. Р.) обсуждение проекта Приамурского генерал-губернаторства. Неполнота сведений поразительна. Решено назначить генерал-губернатора (бар. Корфа), а уже ему предоставить сделать подробное представление об атрибутах своей должности и в особенности территориально-административной перетасовке"⁽¹⁶⁾.

16 июня 1884 г. было образовано Приамурское генерал-губернаторство, в состав которого вошли Забайкальская, Амурская и Приморская области, а также Владивостокское военное губернаторство (существовало в 1880-1888 гг.). Административным центром стала Хабаровка, переименованная в 1893 г. в город Хабаровск⁽¹⁷⁾. Одновременно Восточно-Сибирский военный округ был разделен на Иркутский и Приамурский. Назначенному приамурским генерал-губернатором барону А.Н. Корфу поручалось в течение трех лет не только ознакомиться с краем, но и представить предложения по его административному устройству и хозяйственному развитию.

Для выполнения столь сложной задачи Корф решил собрать в Хабаровке съезд высших местных чиновников и так называемых "сведущих людей". Основной целью съезда должна была стать выработка программы освоения Дальнего Востока с утверждением ее на высшем уровне. Это позволило бы придать дальневосточной политике определенную преемственность, что было совершенно необходимо в условиях межведомственных противоречий, раздиравших местное управление при частой смене министров и глав местной администрации. В этом отношении Корф продолжил инициативу восточно-сибирского генерал-губернатора, еще в 1882 г. ходатайствовавшего перед царем об определении пятилетнего плана развития Восточной Сибири. Но тогда этот проект натолкнулся на противодействие министерств, и прежде всего Министерства финансов.

Корф надеялся, что ему на этот раз удастся опереться на поддержку министра внутренних дел Д.А. Толстого и командующего Императорской главной квартиры О.Б. Рихтера. С последним его связывала не только совместная служба в гвардии, но и учеба в Пажеском корпусе. Накануне коронации, 26 марта 1883 г., Рихтер обратился к Александру III с запиской о необходимых реформах, в числе которых предусматривалась и децентрализация местного управления. "Поpа прийти к убеждению, - писал Рихтер, - что пpи громадном пространстве, на которое широко раскинулась Россия, пpи разнообразных климатических, этнографических и топографических условиях нельзя страною управлять (administer) из Петербурга. Как правительственный центp, Петербург может и должен только направлять (gouverner), т. е., ясно поставив цель (правительственную программу), указать ее тем административным большим единицам, которым он вверит управление известной части, предоставляя им идти к ней ближайшим (разумеется неодинаковым) путем". Это повлекло бы за собой ограничение полномочий центральных органов власти и предоставило генерал-губернаторам широкую самостоятельность в определении и реализации региональных программ развития. Основная задача, полагал Рихтер, состоит в том, "чтобы верно сгруппировать административные центры, т.е. составить их из возможно однородных частей" ⁽¹⁸⁾. В помощь генерал-губернаторам создавались бы "советы из местной дворянской интеллигенции", которые своими познаниями могли содействовать власти в деле изучения края и управления им. Корф, прибывший на мало ему знакомый Дальний Восток, очевидно, стремился придерживаться подобных правил. Именно Рихтеру он одному из первых сообщил о своем намерении пригласить для совещания "губернаторов и лиц, хорошо знающих край, его нужды". В телеграмме Рихтеру 18 января 1885 г. Корф высказал и некоторые опасения по поводу своей инициативы, зная негативное отношение царя ко всякого рода представительным учреждениям: "Боюсь газеты перетолкуют, предупреждаю во избежание недоразумений. Телеграфируй впечатление"⁽¹⁹⁾. Примечательно и то, что о результатах I Хабаровского съезда Корф сообщил Рихтеру в первую очередь, на день раньше, чем министру внутренних дел.

Хабаровские съезды (их было всего четыре - 1885, 1886, 1892 и 1903 гг.) имели безусловно совещательное значение. На них, наряду с чиновниками, приглашались крупные местные промышленники, купцы, агрономы и т. д. Ход заседаний подробно освещался прессой. Корф специально разъяснил участникам съездов, что они "не выборные, а избранные мною, не решители судеб края, а те люди дела и жизни, которых я прошу высказывать свои взгляды и убеждения", предоставив себе самому "выбрать из слышанного от вас и применить к делу, что возможно"⁽²⁰⁾. Обращаясь к собравшимся на первый, а затем и на второй съезд, он неоднократно повторял, что "один в поле не воин" и прямо просил : "Господа, помогите мне, дайте мне узнать край, его нужды и тем самым дайте мне возможность сказать Государю с полным убеждением в безошибочности моих взглядов: "вот, Государь, что нужно твоей далекой окраине"⁽²¹⁾.

I Хабаровский съезд проходил с 15 по 24 января 1885 г., а II - с 20 января по 11 февраля 1886 г. Для их работы была подготовлена программа, которая ставила три основные задачи: "1) Какие цели наметить для управления краем; 2) На какие средства достигать поставленных целей и 3) Какими способами добиться развития экономических сил края, для достижения поставленных целей" ⁽²²⁾.

Наиболее важные вопросы, касающиеся политического и административного устройства края, рассматривались на закрытых заседаниях, куда допускались только высшие представители местной администрации. Основные дискуссии развернулись вокруг определения дальнейшей судьбы Приморской области. Приморский губернатор И.Г. Баранов соглашался лишь на выделение из состава области острова Сахалина. На Камчатке, считал он, можно было бы установить особое правление, подчиненное приморскому губернатору. Корф же настаивал на образовании отдельной Камчатской области. В ходе этой полемики Баранов утверждал, что Камчатка и все северное побережье не представляют какого-либо затруднения в управлении, так как являются малонаселенной пустыней, "которую мы сохраняем не ради пользы, которую она приносит, но из-за point d'honner"⁽²³⁾.

Однако большинство участников закрытого заседания поддержало Корфа и предложило оставить Приморскую область лишь в объеме Уссурийского края и образовать новую Камчатскую область с центром во Владивостоке. Кроме того, предусматривалось соединить в одном лице должности камчатского губернатора и Главного командира портов Восточного океана. Баранов решительно на это не соглашался и подал особое мнение, в котором отстаивал идею единства управления всем морским побережьем. Будучи сам моряком, приморский губернатор ревностно отстаивал интересы своего ведомства. Он продолжал также убеждать в практической бесполезности тратить средства на освоение северных округов. "Вообще, прежде вырешения вопроса о создании отдельного губернатора Камчатки, - заключал Баранов, - нужно решить, стоит ли игра свеч"⁽²⁴⁾.

Морское министерство и на этот раз попыталось вмешаться и оказало давление на Корфа. Шестаков писал ему 16 октября 1885 г. о том, что Тихоокеанский флот еще очень слаб и требует значительных затрат. "Но с переходом власти и ответственности в другие руки, - особо отмечалось в письме, - оно [Морское министерство] уже не имеет причин идти прежним путем и должно, напротив, стремиться к сокращению средств..." ⁽²⁵⁾. Шестаков прямо ставил вопрос о развитии флота в зависимость от того, какое положение займет на Дальнем Востоке представитель Морского министерства - командир Владивостокского порта. Более того, он требовал, "чтобы независимость морского владения была обеспечена от вторжения других ведомств". Корф вынужден был пообещать вернуться к обсуждению этого вопроса во время своего визита в Петербург.

Обсуждение проблем административно-территориального деления Дальнего Востока неожиданно вызвало оживленную полемику вообще о сущности губернаторской власти. Профессор государственного права В.В. Ивановский, посвятивший специальное исследование административному устройству окраин, заметил, что власть губернаторов там уже, нежели в центральных губерниях, так как ограничена властью генерал-губернатора. Например, непосредственные сношения губернаторов с министерствами допускаются в очень редких случаях. Но, с другой стороны, на окраинах губернаторы не стеснены в своих действиях наличием разветвленной системы местных ведомственных учреждений, органов земского и дворянского самоуправления, а также реформированного в 1864 г. суда. Кроме того, на Дальнем Востоке в руках губернатора сосредоточена не только гражданская, но и военная власть. Даже само их определение к должности зависит, кроме МВД, от военных ведомств.

Дальневосточные области отличались и упрощенной структурой органов местного управления. В отличие от сибирских губерний здесь не было создано областных советов. В Амурской области вообще не существовало областных учреждений, а все вопросы управления ведались самим губернатором и его канцелярией. Для всех дальневосточных областей были общими приамурское акцизное управление и амурская контрольная палата; для Амурской и Приморской областей учреждена была одна общая амурская казенная палата; существовала только окружная система судебных учреждений. Военным губернаторам предоставлено было право назначать места для водворения ссыльных, регламентировать режим содержания ссыльно-каторжных и т.п. ⁽²⁶⁾.

При обсуждении вопроса о Забайкальской области Корф высказал сомнение в целесообразности ее присоединения к генерал-губернаторству, так как не сможет уделять ей должного внимания. Но забайкальский губернатор Я.Ф. Барабаш поспешил его успокоить, заявив, что и Иркутск предавал забайкальские интересы "постоянно полнейшему административному забвению". Отдаленность Читы от Хабаровки не может служить помехой, необходимо только расширить прерогативы военного губернатора области. Барабаш попытался провести мысль о том, что генерал-губернатор должен больше доверять губернаторам. Если же генерал-губернатор станет сам вдаваться во все мелочи, то тогда действительно не сможет управлять огромным регионом. Баранов, явно почуяв выгоду, охотно поддержал своего коллегу, заявив, что обширность территории не может служить препятствием для единства власти в одних руках, "так как вся обширная Россия управляется лишь одним лицом - Государем Императором"⁽²⁷⁾. Генерал-губернатор, по его мнению, есть вторая инстанция после царя, и поэтому он обязан быть руководящей властью, а не исполнительной. Это была региональная трактовка известного монархического принципа, согласно которому царь правит, но не управляет. Данные рассуждения, очевидно, понадобились Баранову для того, чтобы еще раз указать на необоснованность ссылки на размеры Приморской области в качестве причины ее раздела. На следующем закрытом заседании 21 января 1885 г. он попытался развить эту тему, принявшись разъяснять суть взаимоотношений генерал-губернатора и губернаторов. Его позиция в данном вопросе выглядела следующим образом: каждый губернатор, получив от высшей инстанции программу действий, направляет подчиненные ему учреждения к ее исполнению. Однако Корф нашел, что при подобной трактовке губернатор ничем не будет отличаться от генерал-губернатора. Губернаторы явно претендовали на большую самостоятельность, чем это было раньше закреплено законом и административной практикой. Выявленное противоречие являлось отражением сложной управленческой проблемы: следует ли считать губернатора органом надзора или органом исполнения?⁽²⁸⁾.

В своем выступлении на заседании Корф изложил собственный взгляд на проблему: "... Губернаторы не суть наблюдатели за подчиненными или органами, а они сами исполнители. Губернатор есть хозяин области, который должен сам все знать, сам видеть"⁽²⁹⁾. Губернатор не может ограничиваться только "направлением и наблюдением", он обязан быть прежде всего исполнителем поручений генерал-губернатора. Поэтому Корф настаивал на том, что губернатор, обязанный постоянно быть в своей области и несущий непосредственную ответственность перед законом за ее состояние, не может иметь физической возможности управлять Приморской областью в нынешнем ее составе.

Хабаровский съезд должен был дать ответ на один из самых важных вопросов региональной политики на Дальнем Востоке "как смотреть на край: как на колонию или как на часть метрополии?" ⁽³⁰⁾. В ответах, представленных съезду, содержатся интересные рассуждения по этому поводу: "Имея в виду, что колония по отношению к метрополии служит ареной или для эксплуатации ее естественных богатств, или местом для сбыта произведений метрополии, составляющих излишек потребления внутри страны, и имеет всегда более или менее самостоятельное от метрополии управление, Амурский край, не говоря уже про Забайкальскую область, не подходит под вышеуказанные условия. Край этот не только не несет никаких материальных выгод для Европейской России, но в настоящее время служит бременем для нее, дабы впоследствии сослужить ей службу и сторицею возвратить все произведенные на него затраты, при условии, если в водах Тихого океана будут сосредоточены морские силы России"⁽³¹⁾. Об этом же Корф публично заявил и при открытии II Хабаровского съезда 20 января 1886 г.: "Край наш не колония, которую метрополия желает скорее обобрать и потом бросить. ... Понадобятся деньги и средства - они будут, их дадут. Но для этого нужно знать, на что они требуются"⁽³²⁾. Но это заявление Корфа звучало излишне оптимистично. Государственный совет в 1888 г. вынужден был признать, что за тридцать лет обладания Приамурьем правительство мало что сделало для него, и эта "часть азиатских наших владений и поныне осталась не более как русскою колониею на Дальнем Востоке, все еще ожидающей своего заселения, разработки обильных естественных своих богатств и насаждения европейской в ней культуры" ⁽³³⁾.

Результатом деятельности двух хабаровских съездов стал проект комплексной программы деятельности приамурской администрации, рассчитанной на 8-10 лет, с ежегодным финансированием около 400 тыс. руб. В проекте было особо подчеркнуто, что этот край имеет для империи "исключительно политическое" значение и служит пока лишь "удобным и естественным местом для ссылки на каторгу"⁽³⁴⁾.

Однако проект программы намечал и меры хозяйственного освоения региона, прежде всего его колонизации. Именно русское население должно было стать надежным оплотом России на Дальнем Востоке, предохранив этот край от нежелательного наплыва китайцев и корейцев. Русское население, прежде всего казачество, повысит обороноспособность края, даст новобранцев для армии, которой будут понятны и близки цели, преследуемые правительством в ее дальневосточной политике. Таким образом, переселенческий вопрос имел в первую очередь политическое значение. Во всеподданнейшем отчете за 1884-1886 гг. Корф высказался по этому поводу с полной определенностью, заявив, что, "если эта дальняя окраина должна принадлежать России, то ее следует заселить русскими, хотя бы это стоило правительству немалых затрат; если же нет, то лучше теперь уступить ее Китаю, потому что отстоять ее от стихийного завоевания многомиллионным соседом одними лишь войсками невозможно..."⁽³⁵⁾. Для закрепления же в крае русского населения следует разрешить все формы собственности на землю, в том числе и частную.

Развитию промышленности проект программы уделял значительно более скромное место. Основная задача местной администрации сводилась к исследованию и охране природных ресурсов. Для обеспечения прочности границ предлагалось обратить внимание на экономическое и правовое положение бурят, поставив их в лучшие условия по сравнению с заграничными монголами. Но предусматривалось "касаться всяких административных мер, относящихся до наших забайкальских инородцев, крайне осмотрительно и осторожно". Это касалось также и миссионерской деятельности православной церкви.

Проект программы намечал пути совершенствования местного государственного аппарата. Но предлагаемые меры были, в сущности, традиционными: поиск наиболее оптимального административно-территориального деления региона, усиление власти на местах и улучшение качественных характеристик дальневосточного чиновничества. Предполагалось создать институт участковых крестьянских начальников (аналог земских начальников Европейской России) с приданием им функций мировых судей. Особенно местную высшую власть волновала высокая текучесть управленческих кадров, их низкая профессиональная подготовка. Одна из сибирских газет остроумно заметила, что за Уралом наиболее кочевой элемент не "кочевые инородцы", а чиновники.

Утверждение программы на высшем уровне в Петербурге натолкнулось на противодействие центральных ведомств, и прежде всего Министерства финансов. Оно отвергало программу по крайней мере по двум причинам: во-первых, защищая ведомственную независимость, считало, что все преобразования должны совершаться через министерства и, во-вторых, традиционно ссылалось на недостаток средств. С государственно-охранительных позиций против как крупной, так и мелкой частной собственности высказался министр государственных имуществ М.Н. Островский. По его мнению, заселение преследует "специальную цель водворения в известной местности людей, могущих удовлетворять особым видам правительства, тогда как предоставление таковых земель в полную собственность с правом отчуждения отнимет у правительства возможность регулировать заселение края сообразно с предположенными целями"⁽³⁶⁾.

Обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев, в свою очередь, настаивал не только на усилении миссионерской деятельности, но и предлагал, совершенно в противовес взглядам Корфа, создать систему материального поощрения перешедшим в православие, активно бороться с ламаизмом и вообще подвергнуть пересмотру все "инородческое управление" у бурят. Впоследствии, в письме к наследнику престола цесаревичу Николаю Александровичу во время его путешествия по Дальнему Востоку (февраль 1891 г.) Победоносцев порицал отношение Корфа к бурятам: "Он ездит по дацанам, чествует хамбо-ламу (тогда как истинная политика должна клониться к постепенному его принижению), подарил ему канделябры, которые потом явились в Гусино-Озерском дацане в качестве вклада от русского правителя..."⁽³⁷⁾.

В этом же 1887 г. был отвергнут и проект создания Камчатской области. Основным мотивом, с которым согласились все министры, стало утверждение, высказанное все тем же И.А. Шестаковым: "Сомнительно, чтобы административное заведование пустынным краем, хотя и обширным.., требовало сложной организации управления в проектируемом объеме и оправдывало исчисленный на него расход"⁽³⁸⁾. Министр финансов И.А. Вышнеградский вообще сомневался: не слишком ли часто меняется административно-территориальное устройство Дальнего Востока и тем самым отягощается казна, "не обеспечивая положительным образом каких-либо новых государственных доходов, из которых могли бы покрываться эти новые расходы"⁽³⁹⁾. На этот раз решили ограничиться только переносом центра Приморской области из Хабаровки во Владивосток с упразднением в 1888 г. Владивостокского военного губернаторства.

В ответ на упрек Вышнеградского, Корф заметил, что край не настолько отяготителен в финансовом отношении, как это может показаться из росписи доходов и расходов. По его подсчетам, при доходе в 4205000 руб. на Приамурское генерал-губернаторство тратится 10876000 руб. Но из них собственно на нужды края идет лишь 3482000 руб., остальное же идет на общегосударственные затраты по содержанию армии, флота и каторги⁽⁴⁰⁾. Кроме того, одного только золота из региона вывозится более чем на 9 млн. руб. Это, доказывал Корф, приносит огромные выгоды государству, но на развитии Приамурского края отзывается неблагоприятно, подавляюще воздействует на другие отрасли промышленности, отвлекает рабочие руки от земледелия, "а главное - весьма дурно влияет на нравственность крестьянского населения"⁽⁴¹⁾. За счет сборов с промыслов Корфу удалось создать дополнительный капитал в 218 тыс. руб., что позволило несколько улучшить состояние местного управления. Однако Государственный совет, отдавая должное стремлению генерал-губернатора повысить доходность края, тут же упрекнул его в том, что эти деньги не были переданы в государственное казначейство⁽⁴²⁾.

На освоение края, усиление его администрации требовались дополнительные средства. В связи с особыми задачами перед местными властями, считал Корф, стояла задача не только управления, но и изучения края и создания в нем, по сути дела, "гражданской жизни". Чтобы привлечь и удержать на службе достойных чиновников, необходимо платить им повышенные оклады жалования, предоставить ряд льгот. Это вызовет, конечно, новый расход казны, но зато, уверял Корф, "прямо или косвенно прибавится то, что теперь идет на чиновников в виде дискредитирующих правительство взяток"⁽⁴³⁾. Во всеподданнейшем отчете о состоянии Приамурского генерал-губернаторства за 1886-1891 гг. особо подчеркивалось, что край, обещающий в будущем стать доходным, требует сейчас серьезных затрат из государственной казны. Корф предупреждал, что иного пути просто нет: "Если бы мы подобно Америке широко открыли двери иностранцам, то, конечно, развитие Амурского края пошло бы быстрее, нежели идет теперь: но зато эта мера привела бы к тому же к чему пришли Американские Штаты - к отделению края от метрополии"⁽⁴⁴⁾. Впрочем, центральное правительство по-прежнему оставалось глухо к доводам местных властей.

Не добившись утверждения программы, а также серьезного увеличения финансирования, Корф попытался расширить права генерал-губернатора в региональном управлении. Уже при назначении на генерал-губернаторский пост ему были предоставлены широкие полномочия. Секретным царским указом 24 октября 1884 г. Корф, по примеру сибирских генерал-губернаторов, получил право предавать военно-полевому суду за преступления "против порядка" и окончательно утверждать даже смертные приговоры, только донося об этом царю⁽⁴⁵⁾. Трехлетнее знакомств с краем привело его к убеждению, что приамурскому генерал-губернатору "должны быть точно намечены лишь те государственные цели, которые должны преследоваться на этой окраине, для осуществления же их необходимо предоставить ему благоразумный простор и нужные средства, при помощи которых только и возможно обстоятельно выработать соответствующие местным потребностям законоположения"⁽⁴⁶⁾. При неудовлетворительном состоянии средств коммуникаций сношение с центральными ведомствами оказывалось возможным только 8-9 месяцев в году. Одной из основных причин тридцатилетнего забвения интересов края и неэффективности действий правительства официально признавалось то, что главные нити управления находились в руках министерств, малознакомых со спецификой местных условий. На заседании Государственного совета 19 марта 1888 г. было признано необходимым повысить результативность правительственных действий за счет "возможно широкой передачи местному, ближе к делу стоящему, органу первоначальных функций по устройству Приамурья"⁽⁴⁷⁾.

Если казна не может "затрачивать миллионы на край", считал Корф, то нужно хотя бы разрешить использовать его собственные средства. Приамурский генерал-губернатор просил предоставить ему ряд чрезвычайных административных и финансовых полномочий. Прежде всего Корф настаивал на возможности самостоятельно устанавливать новые налоги и сборы, а также принимать в российское подданство китайцев и корейцев и облагать их податями и повинностями. Для большего единства в действиях местной администрации предлагалось назначения всех должностных лиц в крае производить с согласия генерал-губернатора⁽⁴⁸⁾.

Против этих предложений, нарушавших обычный финансовый порядок, решительно возражал министр финансов. Государственный секретарь А.А. Половцов записал в дневнике о заседании Государственного совета 19 марта 1888 г.: "Вышнеградский восстает против предоставления ген.-губернатору права, принадлежащего верховной власти, ген.-губернатор Корф приводит примеры невероятной проволочки в министерских канцеляриях..." ⁽⁴⁹⁾. За 1885-1886 гг. приамурский генерал-губернатор внес в различные министерства 23 предложения по экономическому и административному переустройству края. В 1887 г. он сам отправился в Петербург, так как к этому времени ни один из его проектов не был передан из министерств в Государственный совет. Корф жаловался царю, что он не может бесконечно задерживаться в столице, что для его приезда из Хабаровки в Петербург требуется около 2 месяцев и 15 тыс. руб.⁽⁵⁰⁾.

Несмотря на сильную оппозицию Министерства финансов, 17 мая 1888 г. приамурскому генерал-губернатору "в виде опыта на 10 лет" были предоставлены чрезвычайные права, значительно усиливавшие его самостоятельность⁽⁵¹⁾. По истечении десятилетнего срока эти временные полномочия были продлены.

Напряженная работа по выработке программы развития дальневосточного региона, противодействие, постоянно встречаемое в высших правительственных сферах, подоpвали силы А.H. Коpфа. Ему удалось созвать в 1892 г. еще один съезд в Хабаровке. Новый приамурский генеpал-губеpнатоp С.М. Духовской, отправляя 18 ноябpя 1893 г. труды третьего съезда редактору газеты "Московские ведомости" С.А. Петровскому, писал: "Съезд этот, или правильнее заботы и труды пpи нем Барона Корфа, можно сказать, и были ближайшею причиною преждевременной его смерти". Несмотря на неудачу с утверждением программы, хабаровские съезды сыграли свою роль, позволили собрать огромный фактический материал, уточнили направление правительственной деятельности в крае, активизировали внимание к нему со стороны российской общественности. В трудах съездов красной нитью проходила мысль о недостатке сообщений и людей. Общеполитические установки самодержавия, по мнению Духовского, становились сдерживающим фактором в освоении региона. Он был даже готов идти на некоторые политические уступки, заявляя в том же письме Петровскому: "Развитие здешнего края могло бы идти быстpее, если бы в основании его не стоял твеpдо девиз "Россия для pусских". Если pасставить настежь двеpи, Сибиpь могла бы быстpо наполниться амеpиканцами, китайцами и дpугими выходцами со значительными капиталами; pусских людей, готовых на пеpеселение и капиталов мало; поэтому пpиходится теpпеть. Hо все-таки дело шло бы скоpее, если бы в сеpдце России здешнее положение делалось бы более известным..."⁽⁵²⁾.

В процессе выработки политического курса самодержавия по отношению к Дальнему Востоку выявились серьезные противоречия между общегосударственными и региональными интересами, обнаружилась в полной мере неэффективность жесткой централизации управления, что усугублялось наличием разногласий в действиях ведомств. Наиболее сложными оказались проблемы административно-территориального устройства края, финансирования мероприятий по его освоению и определению пределов административной автономии местной высшей власти. Царская бюрократия оказалась как бы в замкнутом кругу: усиление централизации и контроля за действиями местной администpации вели к медлительности и запутанности в управлении, а расширение самостоятельности местной власти, пpи отсутствии пpотивовеса в лице органов общественного самоуправления, неизбежно порождало произвол. Продолжалась политика забвения региональных интересов в угоду удовлетворения внешнеполитических амбиций царизма на Дальнем Востоке.

Примечания:

⁽¹⁾ РГИА. Ф. 1284. Оп. 60. Д. 117. Л. 62.

⁽²⁾ Там же. Л. 130.

⁽³⁾ Там же. Л. 255.

⁽⁴⁾ Там же. Л. 254.

⁽⁵⁾ РГА ВМФ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 3. Л. 46. Запись 29 июня 1883 г.

⁽⁶⁾ РГИА. Ф. 1284. Оп. 60. Д. 117. Л. 259.

⁽⁷⁾ РГА ВМФ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 3. Л. 41.

⁽⁸⁾ РГИА. Ф. 1284. Оп. 60. Д. 117. Л. 65.

⁽⁹⁾ Там же. Л. 66.

⁽¹⁰⁾ РГА ВМФ. Ф. 26. Оп. 1 Д.3. Л. 44.

⁽¹¹⁾ РГИА. Ф. 1284. Оп. 60. Д. 117. Л. 255.

⁽¹²⁾ Там же. Л. 254.

⁽¹³⁾ Восточное обозрение. 1883. 11 авг.

⁽¹⁴⁾ РГИА. Ф. 1284. Оп. 60. Д. 117. Л. 67.

⁽¹⁵⁾ РГА ВМФ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 5. Л. 34.

⁽¹⁶⁾ Дневник государственного секретаря А.А. Половцова. М., 1966. Т. I. С. 226.

⁽¹⁷⁾ История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма. М., 1991. С. 227-228.

⁽¹⁸⁾ "Дабы успокоить умы, возбудить интересы" // Источник. 1993.N1. С. 37. См. также: Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в конце XIX в. Л., 1973. С. 60, 168.

⁽¹⁹⁾ РГА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 13. Л. 39.

⁽²⁰⁾ Труды III Хабаровского съезда. Хабаровка,1893. С. 9.

⁽²¹⁾ Надаров И. 2-й съезд губернаторов и других представителей в г. Хабаровке. Б.м., б.г. С. 2.

⁽²²⁾ Программа совещания на съезде губернаторов Приамурского края в Хабаровке в 1885 г. под председательством приамурского генерал-губернатора. Б.м., б.г.

⁽²³⁾ РГА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 34. Л. 30.

⁽²⁴⁾ Там же. Л. 44.

⁽²⁵⁾ Там же. Л. 65.

⁽²⁶⁾ Ивановский В.В. Административное устройство наших окраин. Казань, 1891. С. 16-21.

⁽²⁷⁾ РГА ДВ. Ф.702. Оп.1. Д.34. Л.25.

⁽²⁸⁾ См: Блинов И. Губернаторы. Историко-юридический очерк. СПб., 1905.

⁽²⁹⁾ РГА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 34. Л. 30.

⁽³⁰⁾ Программа совещания... Л. 1.

⁽³¹⁾ РГА ДВ. Ф.702. Оп. 1. Д. 13. Л. 48.

⁽³²⁾ Надаров И. Указ.соч. С. 2.

⁽³³⁾ Библиотека РГИА. Коллекция печатных записок.N2487. С. 2.

⁽³⁴⁾ РГИА. Ф. 1284. Оп. 60. 1887 г. Д. 55. Л. 321.

⁽³⁵⁾ Там же. 1886. Д. 70. Л. 133.

⁽³⁶⁾ Там же. 1887. Д. 55. Л. 198.

⁽³⁷⁾ Письма Победоносцева к Александру III. М., 1926. Т. II. С. 298.

⁽³⁸⁾ РГИА. Ф. 1284. Оп. 60. 1886 г. Д. 70. Л. 192.

⁽³⁹⁾ РГА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 63. Л. 41.

⁽⁴⁰⁾ РГИА. Ф. 1284. Оп. 60. 1886 г. Д. 70. Л. 146.

⁽⁴¹⁾ Там же. Л. 135.

⁽⁴²⁾ Там же. Л. 430.

⁽⁴³⁾ Там же. Л. 145.

⁽⁴⁴⁾ Всеподданнейший отчет о состоянии Приамурского края за 1886-1891 гг. Б.м.,  б.г. С. 76.

⁽⁴⁵⁾ РГА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 100. Л. 31.

⁽⁴⁶⁾ Библиотека РГИА. Коллекция печатных записок.N258. С. 15.

⁽⁴⁷⁾ Там же.N2487. С. 2.

⁽⁴⁸⁾ Там же. N258 С. 15-18.

⁽⁴⁹⁾ Дневник государственного секретаря А.А. Половцова. М., 1966. Т. II. С. 94.

⁽⁵⁰⁾ РГА ДВ. Ф.702. Оп. 1. Д. 34. Л. 3, 14-15.

⁽⁵¹⁾ Ивановский В.В. Указ.соч. С. 13.

⁽⁵²⁾ ОР РГБ. Ф. 224. Каpт. 1. N 51. Л. 6.

"Исторический ежегодник", 1996 год, страница 17-30.
© Омский государственный университет, 1999

http://www.omsu.omskreg.ru/histbook/articles/y1996/a017/article.shtml

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на 2-х доменах: www.hrono.ru и www.hronos.km.ru,

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС