Владимир Садовников
Значение личности
«Для Хомякова вера Христова была не доктриною
и не каким-либо установлением; для него
она была жизнью, всецело обхватывавшею всё его существо».
А.И.Кошелев, «Записки А.И.Кошелева», М.2002. стр. 351
Со времени жизни и деятельности великого русского мыслителя, основателя и
признанного вождя славянофильского «русского направления», прошло уже не
мало времени.
Богатое идейно-философское наследие А.С.Хомякова было подвергнуто
многостороннему критическому разбору и анализу с самых разных
мировоззренческих позиций как внутри России, так и за рубежом. Недаром
хомяковский термин соборность приобрёл международный статус и в латинской
транскрипции хорошо известен во всех философско-богословских кругах
христианского мира.
Культурфилософская глубина и оригинальность хомяковских идей и концепций
до сего дня не только не потеряла своего значения, но может быть именно для
нашего драматического и переходного времени как никогда актуальна и
своевременна.
В этой связи следует ещё раз вспомнить проницательное суждение Н.
Бердяева, что в России только славянофильское учение обладает подлинной
идеологической жизнеспособностью.
Однако Хомяков интересен не только в качестве великого мыслителя и
главного творца славянофильской доктрины, явившейся достойным ответом на
самые драматические проблемы русской истории, но также интересен – а в
настоящее время особенно – живым примером своей собственной личности,
показавший «потерянному» постпетровскому поколению образец нового русского
человека будущего.
Или, точнее сказать, показавший современникам и их потомкам достойный для
подражания образец национально ориентированного представителя нового
правящего класса, неразрывно и органично (т.е. и по крови и по духу)
связанного со своим народом и исторически преемственно вырастающего из
отечественной дворянской среды.
В чём состоит та определяющая черта личности А.С.Хомякова, которая
придаёт ей необыкновенную привлекательность и силу воздействия?
Здесь следует заметить, что даже такой сложный и непостоянный в своих
воззрениях В.В.Розанов (иногда превозносивший Хомякова до небес, а иногда
низвергавший до самого низа) должен подобно Валаамской ослице – после
бездоказательной и огульной критики хомяковских идей - признать эту
необыкновенную притягательность и величие его личности.
«Каков же вывод? – пишет он в одной из статей – Да что опровергнуть
Хомякова логически во многих случаях очень легко, но что-то есть в его
словах «от чистого сердца» - за что поваливший его противник наклонится
и поцелует его. Дело в том, что Хомяков есть (да и Флоренский это знает –
тоже один из его критиков) великая и прекрасная личность…»
(стр.295, «А.С.Хомяков- мыслитель, поэт, публицист», т.1, М2007г.)
Самый же крупный дореволюционный биограф и исследователь
«жизнетворчества» Хомякова киевский проф. В.З. Завитневич, написавший
объёмистую монографию о нём («А.С.Хомяков» т.1-2 изд.1902 и 1913г., так и не
переизданную до сего дня), считал, ссылаясь на мнение историка
К.Н.Бестужева-Рюмина, что в России за весь её петербургский период было
только четыре гениальных личностей: Пётр Великий, М.В.Ломоносов, А.С.Пушкин
и А.С.Хомяков.
Однако величие и гениальность личности Хомякова бесполезно искать в его
необыкновенных интеллектуальных дарованиях, необычайной любознательности,
энциклопедической разносторонности и т.д. Мало ли в России было талантливых
и щедро одарённых людей.
Равным образом, было бы ошибкой находить величие личности Хомякова в
одних только высоких нравственных качествах, или в его глубокой и
сознательной религиозности, или же в его самоотверженном христианском
человеколюбии, спасая своих крепостных крестьян от холеры, не смог спасти
самого себя…
Но и это не удивительно, мало ли было на Руси святых подвижников,
добродетельных и человеколюбивых христиан.
С другой стороны, современникам и близким Хомякова были хорошо известны
его выдающиеся практические, деловые и хозяйственные, способности. Он
никогда не был наивным донкихотом или житейски беспомощным идеалистом «не от
мира сего», но на всех этапах своей жизни показывал твёрдость
характера и волевую готовность решать сложные жизненные проблемы. (Например,
он был образцовым офицером, верным семьянином, хозяйственным помещиком,
всеми уважаемым лидером славянофильской «партии».)
Загадка необыкновенной притягательности личности Хомякова состоит не в
количественной величине разносторонних талантов, но в согласном и
жизнерадостном их сочетании в одно единое целое.
В отличие от множества мыслителей-теоретиков Хомяков на примере всей
своей жизни смог наглядно продемонстрировать свой собственный нравственный
идеал положительного человека: ревностного верующего, доброго и деятельного
мирянина, добросовестного и законопослушного гражданина.
Вся личная и общественная жизнь А.С.Хомякова была адекватным воплощением
излюбленной славянофильской идеи нравственной цельности.
Но что такое цельность в строгом славянофильском понимании? Почему и
откуда возникла эта идея и приобрела такое важное место в славянофильской
доктрине?
Несомненно, она явилась здоровой нравственной реакцией на внутреннюю
расколотость и разъединённость русской жизни, опасное оскудение её
творческих потенций, а главное, драматическое ослабление национального
идеала положительной личности, у которой слова не расходятся с делами, а
совесть, разум и сердце находятся в живом согласии.
Разъединённость, расколотость, нравственное оскудение личности были
симптомами грозного национально-государственного кризиса, несмотря на то что
в первой половине 19-ого века Россия находилась на вершине своего внешнего
могущества после победы над Наполеоном в 1812 году.
Надо заметить, что первым, заметившим приближение грозного кризиса был
святой прп.Серафим Саровский, однажды после великой победы русского оружия в
1812г. произнесшего озадачивающую всех фразу в как бы юродивой форме: «Русь
погибла, потому что не постится в среду и пятницу».
Пророческое величие славянофилов – особенно А.С.Хомякова – состоит в том,
что они первыми из светских мыслителей осознали кризисное состояние русской
жизни и первыми выдвинули свою доктрину его преодоления собственными
духовными усилиями, на основе своих «самобытных начал» и ценностей.
Удивительным в этой невостребованной доктрине явилось то, что вопреки
своему такому романтическому и такому внешне умозрительному характеру она на
деле оказалась наиболее глубокомысленным национальным ответом на самые
больные русские вопросы…
И в первую очередь ответом на животрепещущий уже в то время на протяжении
всего 19 века вопрос о цельности нравственно положительной личности.
(В русской литературе поиском этого образа положительного человека заняты
почти все великие писатели от Пушкина и Гоголя до Толстого и Достоевского.)
Теоретически понятие цельности лучше и полнее высказал И.В.Киреевский, в
отличие от которого А.С.Хомяков больше времени уделял разработке
церковно-общественной разновидности цельности, т.е. идее соборности.
Согласно И.В.Киреевскому, для достижения цельности духа человеку
необходимо:
«собирать все отдельные части души в одну силу, отыскать то внутреннее
средоточие бытия, где разум, воля, и чувство, и совесть, прекрасное и
истинное, удивительное и желанное, справедливое и милосердное; и весь объём
ума сливаются в одно живое единство, и таким образом восстанавливается
существенная личность в её первозданной неделимости». («Философия, учебник
для ВУЗов», М., Культура, 1998г., с.77)
Однако показать на деле русскому обществу истинный образец цельного и
положительного человека суждено было не Киреевскому, но Хомякову на примере
всей своей жизни, как известно, неяркой внешними событиями и
эффектными ситуациями. Может быть, в силу этого обстоятельства большинство
выдающихся современников Хомякова – мыслителей и литераторов - так и не
смогло опознать в нём давно и мучительно взыскуемый образ положительного
героя или целостного человека.
Несмотря на то, что на протяжении всего 19 ого века вся
общественно-политическая и религиозно-культурная мысль русского
образованного общества была занята безрезультатным поиском этого целостного
человека, без которого нечего было и думать о создании целостного, – а
значит и здорового, – русского общества.
Но найти его не могла.
Секулярно-революционная мысль в лице Н.Г.Чернышевского не сумела ничего
придумать лучше образа Рахметова, искусственная целостность которого
достигалась подавлением лучших душевных качеств человеческой личности –
любви, сострадательности, доброты. Или же некую светскую карикатуру на
Христа Спасителя в образе русского донкихота князя Мышкина в романе
Достоевского «Идиот».
Иными словами, даже талантливая религиозная мысль того времени не могла
умозрительно представить себе образ цельного человека в качестве
положительного и активно действующего мирянина-христианина (у Достоевского
это или «старец Зосима», или неотмирный Алёша Карамазов, или ещё более
фантастичный кн. Мышкин).
Не мог найти положительного человека и гений Гоголя, не придумавший
ничего лучшего кроме «грека» Костанжогла, а писатель И.А.Гончаров
противопоставил достаточно живому образу русского Обломова искусственный и
безжизненный образ положительно деятельного «немца» Андрея Штольца.
(Хотя попытка Гончарова литературно объединить лучшие качества русского и
немца заслуживают уважения и свидетельствуют о его проницательности.)
Русская мысль жаждала, но не могла вырваться из заданной великим
петровским расколом неразрешимой антиномии: или отрешённый от мира
верующий христианин или деятельный мирянин, попирающий ради земных
приоритетов Бога и совесть. Петровский раскол сумел расколоть не только
социально-культурное строение русского общества, но и породить два
односторонних типа русских личностей, хорошо определяемых названием
одноимённой пьесы Н.Островского – «волки и овцы».
Сильный тип русского человека в петровский период в образованном слое
правящего класса традиционно представлялся в образе волевого и деятельного
начальника или неразборчивого в средствах дельца, слабый тип –
представлялся, как правило, в образе доброго, но слабохарактерного
подчинённого или доверчивого и безвольного обывателя.
Одним словом, по принципу: сильный - значит, волевой и
безнравственный; слабый – значит, добрый и безвольный.
Было совершенно очевидно, что вырваться из этой порочной антиномии можно
было только личным примером цельного человека, органически сочетающим в себе
добросовестного христианина и добросовестного мирянина, волевого и
практического деятеля с самыми возвышенными нравственными убеждениями.
Всем мыслящим людям было ясно, целостное и социально здоровое общество
способен создать только целостный и нравственно положительный «герой нашего
времени».
В этой связи, уместно вспомнить Николая Гоголя, которого острейшим
образом занимала проблема поиска положительного героя в русском обществе и
который, как известно, был близким другом Хомякова и его семьи (был
крестником его детей). Многие биографы Н.В.Гоголя считают, что трагическая
неразрешимость этой проблемы привела его к глубокой душевной депрессии и
преждевременной смерти.
А между тем, такой положительный герой как полнокровный носитель
нравственных и гражданских добродетелей, как живой образец духовной
цельности и возвышенного целомудрия жил среди современников Гоголя в образе
деятельного, всесторонне развитого и благочестивого мирянина – помещика
А.С.Хомякова.
Но, увы, не только Гоголь но и почти все его современники не смогли по
достоинству оценить не только нравственное величие личности А.С.Хомякова, но
и пророчески глубокий смысл его славянофильской доктрины. С этой стороны,
Гоголь смог увидеть в своём друге всего лишь доморощенного автора какой-то
экзотической «Семирамиды» (самого главного историософского труда Хомякова)…
Удивительным и необычным обстоятельством в биографии Хомякова является
уже самый ранний период его жизни – детство и юность.
Если для почти всех старших славянофилов тёплая атмосфера дружной
семейственности высококультурных дворянских усадеб оказалась той благодатной
силой, сформировавшей их высокие нравственные качества, то в семье
Хомяковых рано обнаружился серьёзный семейный разлад между отцом – Степаном
Александровичем и матерью – Марией Алексеевной (урождённой Киреевской).
Степан Александрович был образованным и культурно развитым (в рамках
своего времени) дворянином, но обладал страстным и слабым характером.
Однажды он легкомысленно проиграл в Английском клубе (одним из основателей
которого он был) громадную сумму денег и семья Хомяковых оказалась на грани
разорения. Однако его жена была волевой, энергичной и твёрдохарактерной
женщиной.
Как пишет В.А.Кошелев, современный биограф и исследователь
литературного творчества А.С.Хомякова, Марья Алексеевна «объявила
незадачливому «папеньке» резкий ультиматум. Она не просто заручилась
доверенностью на управление именьями мужа, она перевела на своё имя большую
часть заложенных деревень…» (стр.26, Вячеслав Кошелев, А.С.Хомяков,
М.2000г.)
Иными словами, твёрдохарактерная Марья Алексеевна стала полноправной и
единоличной хозяйкой всего имения, сумевшей постепенно успешно поправить
хозяйственное состояние семьи.
«Против такого «окорота» Хомяков-отец ничего возражать не смел, -
замечает далее В.Кошелев, - ибо был действительно слаб характером и волею…
Тогда властная жена определила дальнейший режим жизни беспутного мужа,
предоставив ему жить отдельно от семьи, - детей бы своими слабостями не
испортил!»
Проживать отцу пришлось большей частью в смоленских Липицах, а соседями
его оказались Грибоедовы. Как отмечает В.Кошелев, одним из родичей
А.С.Грибоедова (автора энциклопедии русской жизни в её архитипических
образах - «Горе от ума») был Алексей Фёдорович Грибоедов, ровесник Степана
Александровича, тоже член Английского клуба, и весьма внешне с ним схожий…
По мнению В.Кошелева, бывшего основным прототипом Павла Афанасьевича
Фамусова, а значит косвенным образом и его соседа – Степана Александровича.
Однако имеются достаточно веские основания считать и мать А.С.Хомякова
также весьма характерным прообразом другой героини «Горе от ума» - «княгини
Марьи Алексевны».
Марья Алексеевна была не просто волевой и энергичной женщиной,
отличавшейся истовой старомосковской религиозностью. Как характерный тип
русской барыни она представляла из себя мощный и живописный осколок
блестящей екатерининской эпохи (являвшейся вершиной всего петербургского
периода). Эта эпоха была знаменита не только сильными мужчинами, например,
суворовскими богатырями или великими государственными мужами (отличавшимися
причудливым набором самых разнородных качеств – от самого лихого
казнокрадства до высочайших образцов военной и административной мудрости),
но также и богатым набором сильных и разнохарактерных женщин.
Может быть, даже более сильных чем мужчин, но и не менее
противоречивых, как например, высоко почитаемая А.С.Хомяковым истинно
русская царица Елизавета Петровна, сочетавшая глубокую набожность с
некоторым известным легкомыслием из-за страстности своей натуры…
Однако во времена Марьи Алексеевны и персонажей эпической комедии «Горе
от ума» уже явственно обнаружился не только закат красочной екатерининской
эпохи, но и тревожные признаки системного кризиса всего петербургского
периода. (Именно эти признаки, а не какая-то сказочная допетровская старина,
явились главным стимулом для возникновения славянофильского направления.)
Грибоедовский образ сильной и авторитетной законодательницы нравов
светского общества, - волевой женщины, которую боятся слабохарактерные
мужчины, - косвенным образом выявлял характерный изъян всего
петровского периода, состоящий в том, что гипертрофированное усиление мощи
абсолютистского государства как бы подмяло и нравственно обессилило
нормально господствующее положение в обществе патриархального или мужского
начала. Иными словами, непомерно сильное государство порождало слабого
мужчину. Если у мужского «сословия» почти всё жизненное пространство было
наполнено государственным служением, то только у женщины (как ни странно это
звучит) ещё оставалось некоторое пространство относительной общественной
независимости.
В том, что юный Алексей научился именно у своей матери волевому и
мужественному отношению к жизни заключено большое смысловое значение. В
процессе имперского строительства, полностью этатизировавшего мужскую
половину общества, только женщины могли (правда, на бытовом уровне)
сохранить старорусскую религиозно-культурную Традицию и сохранить дух
относительной моральной независимости.
Восприняв с детства родные старорусские ценности от своей матери, будущий
идеолог славянофильства творчески переосмысливает их и формулирует на
культурно-философском языке своего времени.
Живая сила примера родной матери, её глубокая православная вера и
непоколебимая твёрдость характера, т.е. отсутствие какого-либо разлада между
словом и делом, изначально сформировали необыкновенно живой и внутренне
твёрдый характер юного Алексея. Как сам Алексей, так и его брат Фёдор
выросли с несокрушимым сознанием истинности православной веры и
убеждённостью в её неразрывной связи с коренными устоями русского народа.
В отличие от других славянофилов А.С.Хомяков никогда не знал никаких
сомнений в области своего религиозного мировоззрения и по словам близко
знавшего его А.И.Кошелева на протяжении всей своей жизни всегда был твёрд и
неизменен в своих убеждениях.
«Я знал Хомякова 37 лет, - писал Кошелев в своих воспоминаниях, - и
основные его убеждения 1823 года остались также и в 1860г.»
При этом надо заметить, что важной особенностью личной религиозности
Хомякова всегда была не слепая приверженность к одним лишь обрядовым формам
православной веры или же замыкание в довольно распространённом (как тогда,
так и ныне) пассивном богопочитании, игнорирующим земные проблемы, но
сознательная вера мирянина, неразрывно соединённая с твёрдыми нравственными
убеждениями и активно-волевым отношением к общественной жизни.
А.С.Хомяков принадлежал к тому редкому типу цельных личностей, для
которых изначально не существовало непреодолимого разделения между
внутренним и внешним, волей и действием или «должным и сущим». Однако
следует отметить, что хомяковская цельность была не только (и не столько)
результатом воздействия благоприятной среды, сколько особым дарованием
(даром Божьим), которое нашло в этой среде – как семейной, так и
общественной - лишь подходящие формы для своей реализации.
По-видимому, в этом и состоит одно из различий между обыкновенными
людьми, почти полностью формируемые своей средой, и гениальными личностями,
способными накладывать на неё печать своей гениальности.
Примеры религиозной цельности А.С.Хомякова из различных эпизодов его
жизни по воспоминаниям современников.
Современный биограф жизни А.С.Хомякова и однофамилец известного
славянофила Вячеслав Кошелев в своей монографии «А.С.Хомяков, жизнеописание
в документах, в рассуждениях и разысканиях» (М.2000г) резонно замечает, что
было бы нелепо превращать биографию Хомякова в некую разновидность «жития» и
усматривать в некоторых детских эпизодах Алексея прямое предвосхищение его
будущей судьбы главы русско-православного направления. Вероятнее всего
детская религиозность Алексея мало отличалась от религиозности его брата
Фёдора, так как оба росли и воспитывались в совершенно одинаковых условиях.
Однако уже изначально понятие веры для мальчика Алексея не было просто
верностью какому-то привычному ритуалу, но было тесно сопряжено с
соответствующими вере действиями и поступками. В этом отношении можно вполне
доверять собственным воспоминаниям Хомякова о детстве (в письме к В.
Пальмеру): «Когда я был ещё очень молод, почти ребёнком, моё воображение
воспламенялось надеждою увидать весь мир христианский соединённым под одним
знаменем истины…» (стр. 38, В.Кошелев, А.С.Хомяков, М.2000г.)
Можно сказать, что это стремление сделать должное сущим было присуще
душе Алексея с самого юного возраста. Нет ничего удивительного в том, что по
свидетельству современника Хомякова П.И.Бартенёва юный Алексей даже
пытался отстаивать своё понимание истины у своего домашнего преподавателя
латыни аббата Boivin.
«Рассказывают забавный случай, как Хомяков в какой-то книге отыскал
папскую буллу, заметил в ней опечатку и, показывая аббату, спрашивал его,
зачем же он считает папу непогрешительным, тогда как святой отец делает
ошибки правописания». (стр.453, А.С.Хомяков, М.2007г.)
Другой случай из детства Алексея не менее характерен:
«В начале 1815 года отец Хомякова со всем семейством переехал из
смоленской деревни в Петербург. Дорогою оба мальчика, наслушавшиеся
военных рассказов, мечтали, что они будут драться с Наполеоном, и очень
жалели, узнав, по приезде в Петербург, о Ватерлоовском сражении. «С кем же
мы будем драться?» - спрашивал старший брат младшего. – Стану бунтовать
славян, - отвечал 11-летний Хомяков. Впоследствии он сам не мог объяснить
себе, откуда пришла ему в голову такая, в то время странная, идея».
(стр.453-454, А.С.Хомяков, М.2007г.)
Но ещё более поразительной чертой в религиозном менталитете юного
Хомякова явилось трезвое (и как бы врождённое) понимание как, с одной
стороны, принципиальной разнородности чисто религиозной и чисто мирской сфер
жизни, так и, с другой стороны, их тесной внутренней взаимосвязности.
Этой общей связью, пронизывающей все области человеческого бытия, было
понятие непреклонного морального долга, как перед своими религиозными
заповедями , так и перед своими чисто общественными обязанностями
добросовестного мирянина. У Хомякова с самого раннего возраста было
укоренено твёрдое убеждение в том, что истинный христианин не должен
уклоняться ни под каким мнимо благовидным предлогом от исполнения данного
Промыслом своего семейного, социального (сословного) или иного
предназначения.
(Может быть, здесь будет даже уместным употребить известный
социологический термин М. Вебера: «призвание»-«Beruf».)
Эта поразительная морально-волевая черта характера молодого – и тем более
зрелого - Алексея Хомякова весьма убедительно демонстрируется одним
показательным эпизодом из его детства, рассказанным его любимой дочерью
Марией Алексеевной Хомяковой в своих мемуарах:
«В детстве один мальчик, рассердившись, назвал его «мужиком», он ответил,
что очень желал бы быть мужиком, но так как тот сказал ему это
(преднамеренно), чтобы его обидеть, то он его и побил».
Иными словами, как хорошо видно из описанного эпизода, юный Алексей не
имел никакой особой личной обиды на своего словесного обидчика, - его же
глубоко уважительное (как и всех славянофилов) к русскому мужику всегда на
протяжении всей его жизни было неизменно глубоко благожелательным, - но
хладнокровное понимание своего мирского или сословного положения обязывало
адекватно ответить на оскорбительное замечание по отношению его
прирождённого дворянского достоинства, и этот ответ был незамедлительно дан.
Таким образом, юный Алексей добросовестно исполнил свой долг по отношению
к своему прирождённому социальному «призванию».
Предельно добросовестное отношение к своим мирским обязанностям,
доходящее порой до своеобразного аскетизма отличали Хомякова на протяжении
всей его жизни, с самого детства, юности, и до самой кончины. Хомяковская
цельность характера была исключительно порождением сознательных усилий воли,
недаром однажды он заметил в одной статье: «ибо там нет долга и
нравственного понятия, где нет воли».
У Хомякова никогда не было так свойственного многим православным верующим
известного разрыва между возвышенными установками веры и практическими
правилами обычной повседневной жизни. Русский глубоко верующий человек
обычно не выдерживает одновременного присутствия в двух мирах –
духовно-религиозном и чисто мирском (общественном). Такое присутствие в
обоих мирах представляется ему мнимым «служением двум господам», но на самом
деле за ним чаще всего скрывается слабость характера и недостаток внутренней
воли. И этот достаточно часто встречаемый недостаток порождает фальшивую
альтернативу: если жить верою, то сразу в монастырь, если же жить в миру, то
от веры лучше оставить одни лишь ритуальные формы.
(Этот внутренний разлад русского православного человека, как кажется,
сильно занимал Н.В.Гоголя и являлся причиной больших религиозных сомнений.)
Но для Хомякова никогда не существовало подобного разрыва и заповеди веры
он твёрдо и сознательно согласовывал с правилами светского поведения. Как
свидетельствует одно семейное предание, подтверждённое в своих мемуарах
дочерью Хомякова Марией, волевая цельность Хомякова определяла даже и его
телесное целомудрие. Согласно этому преданию перед отправлением юных
Фёдора и Алексея в большую жизнь их мать Мария Алексеевна потребовала от них
соблюдать телесную чистоту строго до законного брака (и это в «пушкинскую»
эпоху!). Сыновья как будто то бы дали матери такое обещание. Нет
сомнения в том, что для Алексея оно не было пустым звуком…
С необыкновенной силой волевые качества молодого Алексея проявились в
самый первый период его общественной жизни, который по обыкновению того
времени для дворянского сословия был связан со службою в армии.
Сразу же после блестящего окончания университетского курса (в Московском
унив.) и успешной сдачи экзамена на степень кандидата математических наук (в
возрасте 18 лет!) 6 марта 1822 года он поступил на службу юнкером в
Астраханский кирасирский полк, которым командовал приятель его отца (в то
время) полковник Д.Е. Остен-Сакен. Этот славный русский военачальник, всю
свою жизнь доблестно прослуживший в Российской армии (и дослужившийся до
самых высоких генеральских чинов и графского звания) был поражён высокими
нравственными достоинствами юного Хомякова, которые вероятно были весьма
близки каким-то его глубинным понятиям о чести и долге.
(Д.Е. Остен-Сакен был сыном генерал-майора барона Е.К. Остен-Сакена и
очевидно имел немецкие корни, а возможно и протестантские. Небезынтересно
отметить, что впоследствии он симпатизировал славянофильским идеям и
поддерживал с их главным идеологом самые дружеские отношения.)
Почти сразу же после кончины А.С.Хомякова он опубликовал свои
воспоминания о военном периоде жизни юного Алексея под его началом,
пространные выдержки из которого весьма красноречиво характеризуют
необыкновенные волевые качества его подчинённого сослуживца.
Надо заметить, что при описании этих качеств даже по прошествии многих
лет престарелый военачальник не может скрыть своего восхищения и удивления:
«В физическом, нравственном и духовном воспитании он был едва ли не
единица. Образование его было поразительно превосходное, и я во всю свою
жизнь мою не встречал ничего подобного в юношеском возрасте.
… Русский, французский, немецкий и английские языки знал он как
отечественный, владел даром слова.
… В математике, истории, географии имел познания замечательные! Ездил
верхом отлично, по всем правилам берейторской школы. Прыгал через
препятствия в вышину человека. На эспадронах дрался превосходно.
Обладал силою воли не как юноша, но как муж, искушённый опытом. Строго
исполнял все посты по уставу православной церкви (это то в
военно-казарменных условиях!) и в праздничные и в воскресные дни посещал все
богослужения.
В то время было ещё значительное число вольнодумцев, деистов, многие
глумились над исполнением уставов церкви, утверждая, что они установлены для
черни. Но Хомяков внушил к себе такую любовь и уважение, что никто не
позволил себе коснуться его верования. Впрочем, он был далеко выше мелкого
чувства ложного стыда, и жалкое глумление не взволновало бы его.
Хомяков не позволил себе вне службы употреблять одежду из тонкого сукна,
даже дома, и отвергнув позволение носить жестяные кирасы, вместо железных,
полупудового веса, несмотря на малый рост и с виду слабое сложение.
Относительно терпения и перенесения физической боли, обладал он в высшей
степени спартанскими качествами…
…Хомяков не более года оставался под моим начальством и был переведён в
лейб-гвардию в конный полк. Выбытие его было для меня большим лишением, и я
расстался с ним, как с нежно любимым сыном».
(стр.434-435, «Алексей Степанович Хомяков», изд. Русский Мир, М.2007г.)
Такими восторженными словами заключает потомок немецкого барона,
наверняка генетически хорошо знакомого с суровыми основами ранней
«протестантской этики», своё описание человеческих и служебных качеств
этого, так поразившего его на всю жизнь, удивительного юноши, который,
говоря современным языков, явился в его глазах непревзойдённым «отличником
строевой и религиозной подготовки».
(Вообще говоря, невозможно не обратить внимания на то, что среди
симпатизировавших славянофилам и их идеям было немало лиц германского
происхождения – Д.Е. Остен-Сакен, А.Ф. Гильфердинг, Владимир Даль…
К этому также следует добавить то известное обстоятельство, - отмеченное
ещё А.И.Герценом, - что главный идейный интерес всего славянофильского
кружка был всегда сосредоточен на достижениях немецкой философии,
преимущественно Гегеля и Шеллинга.)
Но искреннее удивление своим строго православным поведением Хомяков
вызывал не только у Остен-Сакена. В глубоко секуляризованной
дворянско-офицерской среде, давно уже не знавшей установлений своей церкви,
это порождало недоуменные вопросы: «Уж не католик ли ты, что так строго
соблюдаешь посты?», спрашивали иногда Алексея его сослуживцы.
(стр.51, «Записки А.И.Кошелева», М.2002г.)
В целом же, что касается всего относительно недолгого военного периода в
жизни А.С.Хомякова, то очень характерным моментом является высокая
самооценка им этого периода. По позднейшему признанию Хомякова служба в
армии с её строгим распорядком, этикой самоотверженного служения и
преданности воинскому долгу неподдельно нравилась ему. Но ряд обстоятельств
вынудил его отказаться от военной карьеры (первая отставка случилась в марте
1825г.), и среди этих обстоятельств решающим оказалось вовсе не одно лишь
стремление к более полному раскрытию своих богатых дарований.
Так, например, «по воспоминаниям Н.А.Муханова, Хомяков с горечью оставил
военную службу, в которой видел своё призвание, но самолюбие его было
уязвлено тем, «что наружный недостаток – сутулость – служил поводом не
наряжать его на парады и при других торжественных случаях, где являлись его
товарищи»». («Хомяковский сборник», т.1, Томск 1998г., стр.204)
Однако уход Хомякова из армии произошёл не сразу. С началом
Русско-турецкой войны в апреле 1828 года Хомяков вновь поступает на военную
службу в чине поручика Белорусского гусарского полка для того, чтобы принять
личное участие в боевых действиях на Дунайском фронте.
Об одном военном эпизоде этого периода под турецкой крепостью Шумла
современный биограф Хомякова В.Кошелев приводит интересные факты:
«…Хомяков … по отзывам воевавших с ним офицеров, отличался «холодною,
блестящею храбростью», в данном случае побился на спор, что бросит бомбу в
укреплённый редут, подъехав к нему один. И подъехал: спор – дело святое.
«Тут – писал Хомяков в письме матерее – подо мною была ранена моя
белая лошадь, о которой очень жалею…»
Хомяков не пишет матери, что сам он тогда был ранен: в ногу, пулей
навылет, не страшно, но всё-таки…» (В.Кошелев, «А.С.Хомяков, жизнеописание в
документах…», М.2000г., стр. 117)
За доблестное поведение в осаде крепости Шумла он получает орден Св.Анны
3-ий степени с бантом и орден Святого Владимира 4-ой степени. Но уже в
мае 1830 года Хомяков окончательно уходит в отставку, при этом сохраняя о
своём периоде воинской службы самые тёплые воспоминания.
Однако именно в период своего военного служения с особой и характерной
для Хомякова силой проявилось его христианское понимание своих мирских (в
данном случае военных) обязанностей. В образцовом исполнении этих
обязанностей Хомяковым двигала не природная удаль, не честолюбивые карьерные
мотивы, не личное тщеславие, но лишь одно: хладнокровное и самоотверженное
понимание своего мирского (военного) долга как своего личного Призвания,
возложенного на него Промыслом Божьим. Как в других областях мирской жизни,
так и в военной службе он был прежде всего бескорыстным и самоотверженным
рыцарем Должного.
Мирские или житейские роли могли меняться сколько угодно раз, но сам
Хомяков никогда не менялся в своей глубинной христианской сущности – любую
мирскую роль он всегда рассматривал как христианскую разновидность «аскезы в
миру», никогда не уклоняясь от её максимально добросовестного исполнения под
фальшивым предлогом ложного смирения или мнимой «нечистоты» мирской,
общественной жизни.
Говоря словами протестантского социолога Макса Вебера, Хомяков во всех
обстоятельствах своей жизнедеятельности верно и неукоснительно служил своему
любому земному «призванию», но – следует особо подчеркнуть – без всякой,
даже малейшей протестантской гордыни «избранничества» или сектантской
исключительности.
Даже мысль о каком бы то ни было возвышении и верховенстве всегда была
чужда Хомякову до такой степени, что некоторые свои статьи он не
подписывал своим именем, считая это проявлением некоторого авторского
тщеславия (не говоря уже о том, что многие его замечательные стихотворения
были сохранены только благодаря усердию его супруги Екатерины Михайловны,
собиравшей выброшенные листы со стихотворениями из мусорной корзины…).
В какой бы социальной среде он не находился, Хомяков всегда был готов
снизойти до самого нижестоящего человека и вести серьёзный разговор с самыми
простыми людьми на любые жизненные темы, особенно о вере. Например, известны
по воспоминаниям современников его богословские диспуты со старообрядцами на
Красной площади (он специально ходил туда поспорить с простонародными
мудрецами). Старообрядцы уважали Хомякова и даже прочили ему: «этому барину
быть бы архиереем».
Эту удивительную черту хомяковского характера — не без некоторого
недоумения — следующим образом отмечает в своих воспоминаниях близкий
сподвижник Хомякова А.И.Кошелев:
«Особенно кроток он был к людям глупым и уверял, что он ещё в жизни не
встречал ни одного дурака и что в глупейшем человеке есть сторона, в которой
он умён.
Простота его обхождения — заключает А.И.Кошелев — была очаровательна. Он
себя ценил очень невысоко, даже чересчур невысоко, никогда и никому не
давал почувствовать своё над ним превосходство и ко всем относился как к
существам вполне ему равным».
(стр.508, «Алексей Степанович Хомяков», изд.Русский Мир,М.2007г.)
Эту же черту своего отца отмечает и дочь Хомякова Мария Алексеевна:
«Он всегда был одинаков и с мужчинами, и с женщинами, и с старыми и
малыми, и также увлекался в разговоре с крестьянами, как и со своими умными
друзьями.» («Хомяковский сборник», Томск 1998г,т.1, стр.191)
Но что особенно важно отметить, - по свидетельству современников и того
же А.И.Кошелева, - Хомяков никогда не чуждался студенческой молодёжи, причём
даже самого радикального направления. Он, будучи знаменитым
человеком, богатым помещиком, и уже в немалых годах, не гнушался приходить
на сходки радикальной молодёжи (будущих «нигилистов» и революционеров) и
засиживался в диспутах с этой молодёжью (именуемой им «свирепой») до
глубокой ночи, пытаясь переубедить её и направить в более национальное
и разумное русло. Трудно сказать, удалось ли Хомякову переубедить юных
нигилистов, но относились они к нему с большим уважением.
Следует заметить, что этот житийный демократизм Хомякова не был какой-то
надуманной барской блажью, но истинно христианским проявлением всей его
жизнелюбивой натуры, усматривающей, как во всех без исключения
людях, так и во всех общественных сферах и многообразных социальных ролях
достойные уважения формы жизнедеятельности, в рамках которых всегда возможно
как религиозное спасение, так и достойная нравственная жизнь.
Для Хомякова не существовало социальных ролей или профессий («призваний»)
чистых или нечистых, достойных или недостойных – но все многообразные виды
жизнедеятельности равнозначно были доступны, каждая по своему,
нравственному и духовному совершенствованию.
В одном из своих последних стихотворений это хомяковское восприятие жизни
находит образное поэтическое выражение:
«Подвиг есть и в сраженьи,
Подвиг есть и в борьбе;
Высший подвиг в терпеньи,
Любви и мольбе».
Однако не трудно увидеть, что чисто религиозный «высший подвиг» терпения,
любви и моления всегда также доступен и всякому другому человеческому
«призванию» или любой иной социальной и профессиональной роли. Ибо, как
известно, христианин во всех своих мирских положениях должен всегда
оставаться христианином.
Как уже отмечалось, основные максимы христианской Веры, - и прежде всего
- «терпение, любовь и мольба», - всегда неукоснительно
исполнялись Хомяковым на протяжении всей своей 56- летней жизни, в каких бы
положениях и ролях ему не приходилось бывать. Однако как и во всех мирских
разновидностях свой жизнедеятельности в религиозном облике Хомякова
следует различать внешнюю (обрядовую) форму личной религиозности от её
внутренней или «сокровенной» стороны. Наружная сторона жизни великого
славянофила довольно хорошо изучена и известна, но каков его внутренний
«сокровенный сердца человек»?
Здесь, правда, следует особо оговориться, что выяснить нечто до конца
определённое о сокровенной стороне религиозности любого человека
принципиально невозможно, но возможно лишь приблизительно догадываться о ней
по некоторым косвенным признакам внешней религиозной жизни.
Сам Алексей Степанович очень хорошо понимал и различал эти стороны
религиозной и общественной жизни (по славянофильской терминологии - «правду
внешнюю» и «правду внутреннюю»), как в духовной жизни верующего человека,
так и в исторической жизни Церкви и народа («Земли»).
По воспоминаниям С.М.Сухотина, Хомяков в одном диспуте с
Н.В.Павловым (в апреле1860 года, незадолго до своей кончины) на тему «о
непогрешимости правил Вселенских соборов», - кстати, тема актуальная и в
наши дни, - твёрдо отстаивал мнение о безусловной непогрешимости только
одних церковных догматов. Всё остальное он считал историческим проявлением
«внешней правды», исполнение которой может быть обусловлено
соображениями добровольной дисциплины верующего («из чувства любви») и
уважением церковной традиции.
Один пространный отрывок из этого диспута стоит процитировать из-за его
сегодняшней злободневности:
«Хомяков признавал непогрешимыми и непоколебимыми одни догматы,
проистекающие из Евангелия, то есть таинства, а прочее же, например,
установление поста, соблюдение праздников и пр. дисциплинарными правилами,
отнюдь необязательными для христианина, если он будет их исполнять по
чувству любви. Исполнение поста и прочих дисциплинарных правил, важное как
общение любви с народом, само по себе не имеет глубокого значения; а
христианин, отшатнувшийся от общины любви, протестует против этого общения и
удаляется, конечно, от церкви».
(стр.557, «Алексей Степанович Хомяков», М.2007г.)
Говоря несколько иначе, к внешней стороне церковной жизни Хомяков
относился как к «делам Закона», который в новозаветный период утратил своё
самодовлеющее значение, но добросовестное исполнение которого необходимо для
сохранения («домостроительства») внешнего единства церковной общины.
Однако этот принцип справедлив не только к церковной общине, но и любой
другой общественной организации, будь то семья, сословие, артель, фирма или
весь народ (нация) в целом.
В самом деле, любая общественная организация, - как
традиционно-органического происхождения (т.е. вырастающая из «Старого»), так
и любая структура чисто волюнтаристского типа (объединение на основе нужд
«Нового»), - ради своего организационного самосохранения должна в том или
ином виде неформально блюсти целый комплекс внутрикорпоративных обычаев,
символов, правил и ритуалов, которые все члены организации обязаны
совершенно добровольно, но добросовестно исполнять. Причём, если не из
«чувства любви» (как в Церкви), то в любом случае, по требованию внешнего
долга, т.е. из принуждённого обстоятельствами уважения к другим сочленам
своей организации.
Именно таким безупречным рыцарем Долга был Хомяков во всех общественных
организациях, в которых ему случилось побывать на протяжении всей своей
жизни. Однако с наибольшим рвением он исполнял свой общественный Долг в двух
наиболее родственных его душе организациях: в Церкви и в Армии. (Как
свидетельствуют современники, он очень сожалел о своей несостоявшейся
военной карьере.)
Но только в Церкви, верным сыном которой был Хомяков, понятие обрядовых
(дисциплинарных) требований или Долга совершенно полностью сливалось с
«чувством любви». Или, говоря по другому: всем своим жизненным поведением
Хомяков демонстрировал истинность славянофильской идеи «цельности духа».
«Внешняя правда» (дела Закона) у него всегда согласно сопрягались с правдой
внутренней, никогда ей не противореча.
Разумеется, Церковь для Хомякова всегда была выше любых «дел Закона», но
как полнейшее воплощение духовной свободы (Организм истины и любви) она не
терпела никакого внешнего принуждения или насилия. Всё, чего она ожидает от
верного своего члена — это добровольной жертвы любви. Однако, надо признать,
как тогда, так (тем более) и сейчас, отдание этой жертвы для многих мирян
даётся наиболее тяжело и трудно: то ли любви не хватает, то ли личной воли
не достаёт.
Иногда узко воспринятая «воцерковленность» почти полностью изгоняет из
такого мирянина живого мирского человека и превращает в
аскетическую абстракцию, для которой всё окружающее превращается в некий
соблазняющий фантом, отвлекающий от «дел» по стяжанию личного
спасения. Но в итоге единственной реальностью становится благочестивая форма
и свои собственные «дела Закона». Такой тип религиозности Хомяков называл
«загробным эгоизмом»...
Но чаще случается наоборот. Убедившись в том, что исполнение всех
церковных форм и обрядов чрезмерно утеснительно (и практически недостижимо),
мирянин совсем перестаёт заботиться о «делах Закона», лукаво оправдывая своё
неисполнение дисциплинарных установлений церкви её чрезмерным
«обрядоверием». Однако подобное самочинное пренебрежение «чувством любви»
постепенно отдаляет мирянина от церкви, а веру превращает в произвольный и
необязательный ритуал.
Но Хомяков был удивительнейший человек! Он был одновременно, и идеально
верующим, воцерковленным мирянином (строжайше исполняющим все положенные
обряды и посты), и в тоже время идеально добросовестным и необыкновенно
жизнерадостным человеком, никогда не чуждавшегося добрых мирских радостей и
никогда высокомерно не выставлявшего свою подлинную праведность верующего
мирянина в укор другим людям.
Это поразительное сочетание в жизненной судьбе Хомякова строгого
православного подвижника и вместе с тем энергичного мирского деятеля,
необыкновенно одарённого и активно интересующегося на протяжении всей своей
жизни всеми видами познавательной и общественной деятельности (образно
отражённой в шутливых стихах Д.Н.Свербеева: «Поэт, механик и теолог...»),
производит впечатление загадочного парадокса, которыми, по мнению
исследователя Хомякова так богато его идейно-художественное
творчество.
Именно эта наружная парадоксальность личности Хомякова озадачивала его
многих современников и препятствовала разглядеть в нём то, что составляло
главное существо этой замечательной личности — беспримерную нравственную
целостность воли и духа.
Большинство видело только какую-нибудь одну часть этой многогранной
личности, не подозревая о её других частях и вовсе не догадываясь о её
внутренней (сокровенной) жизни.
Одной из характерных особенностей «сокровенного человека» Хомякова была
неподдельная скромность верующего христианина. Он никогда не выставлял
напоказ своей личной религиозности, никогда не афишировал своего
православно-аскетического образа жизни. А между тем, следует помнить, что
общее количество постных дней, положенных по церковному уставу,
включая среду и пятницу, составляет не менее 200 календарных дней в году
(!), а Алексей Степанович в любых обстоятельствах своей жизни, дома ли, в
армии, в разъездах и путешествиях всегда неизменно соблюдал все положенные
посты на протяжении всей своей жизни. Но об этой строгой приверженности
Хомякова уставным (обрядовым) правилам Церкви даже многие близкие его
друзья узнавали подчас случайно. Так, дочь Хомякова Мария Алексеевна в своих
мемуарах описывает такой случай из пребывания молодого Алексея в Париже,
который рассказал ей Д.Н.Свербеев.
Однажды «в Париже с некоторыми весёлыми друзьями они вошли в ресторан
пообедать и нашли там Хомякова за столиком с двумя рыбками на воде перед
ним. Был пост, об котором они все знали, но Алексей Степанович ни поста, ни
постные дни не забывал и даже соблюдал их во время кампании (т.е. в военном
походе), несмотря на утомление и неудобство». (стр.571, «А.С.Хомяков»,
М.2007г)
Как уже упоминалось ранее, в армии Хомяков своим религиозным аскетизмом
изумлял своих товарищей офицеров до такой степени, что они подозревали его в
каком-то «католичестве».
По свидетельству дочери строгость поста у Хомякова доходила до того, что
в Страстную седмицу с Четверга до Субботы он вообще ничего не ел. Также она
сообщает, что отец был большим молитвенником, каждодневно полностью
вычитывавшим утренние и вечерние молитвы, помимо которых он регулярно
вычитывал Псалтырь.
Так, она вспоминает, что «ребёнком у меня были часто бессоницы, и в
ночной тишине я слышала его мерное и тихое чтение псалтыри, которое в нашем
сухом, деревянном доме в Богучарове раздавалось вдоль стен коридора».
«Есть где-то Псалтырь, - пишет Мария Алексеевна, - в которой он
записывал, как начинал и кончал кафизму, запись кончается его
последней болезнью». (стр.572, «А.С.Хомяков», М.2007г)
Из воспоминания П.И.Бартенева известен случай, когда два грабителя
признались позднее в участке в том, что однажды они просидели в кустах перед
господским домом в Богучарове всю ночь до рассвета, тщетно ожидая, когда
некий барин, молившийся на коленях, наконец-то уйдёт спать. Но так и не
дождались (стр.537, там же). Этим барином был А.С.Хомяков.
Но ещё более поразительный случай, подытоживающий тему личной
религиозности Хомякова, рассказал его верный сподвижник славянофил
Ю.Ф.Самарин:
«Раз я жил у него в Ивановском. К нему съехались несколько человек
гостей, так что все комнаты были заняты, и он перенёс мою постель к себе.
После ужина, после долгих разговоров, оживлённых его неистощимою весёлостью,
мы улеглись, погасили свечи, и я заснул. Далеко за полночь я проснулся от
какого-то говора в комнате. Утренняя заря едва-едва освещала её. Не шевелясь
и не подавая голоса, я начал всматриваться и вслушиваться. Он стоял на
коленях перед походной своей иконой, руки были сложены крестом на
подушке стула, голова покоилась на руках. До слуха моего доходили сдержанные
рыдания. Это продолжалось до утра. Разумеется, я притворился спящим. На
другой день он вышел к нам весёлый, бодрый, с обычным добродушным своим
смехом».
(стр.541-542, «А.С.Хомяков», М.2007г)
Рассказ Самарина относится к последнему периоду жизни Хомякова, т.е.
после смерти горячо любимой жены Екатерины Михайловны в 1852г. Кончину своей
Богом данной спутницы жизни он, - по достоверному описанию И.С.Аксакова, -
переживал настолько сильно, что близкие друзья серьёзно опасались за его
психическое здоровье. «Я ужасно боюсь, - писал в письме И.Аксаков, - чтоб у
него самого не сделалась нервическая горячка».
Но Хомяков усилиями своей железной воли сумел преодолеть постигшее его
горе и не только не впал в уныние (что часто бывает в подобных случаях со
многими немолодыми вдовцами), но продолжал свою обычную жизнь как усердного
верующего, так и общественно активного мирянина. Именно с последним периодом
своей жизни связан у Хомякова значительный творческий подъём. В этот период
(с 1853г) он пишет свои знаменитые богословские брошюры, принимает участие в
славянофильском журнале «Русская беседа», продолжает писать стихи,
председательствует в возобновлённом «Обществе любителей российской
словесности», с большим интересом откликается на общественные перемены,
продолжает заниматься изобретательством и т.д.
Несомненно, что с этим же периодом связано у Хомякова усиление его личной
религиозности. Ночные молитвенные бдения помогали ему успешно преодолевать
уныние и всё возрастающие утраты близких и друзей.
Однако не этот молитвенный подвиг сам по себе поражает в Хомякове, но та
неиссякаемая жизнерадостность и весёлость, с которыми выходил он утром после
бессонной ночи к близким людям или же принимался за свои привычные
(общественные или хозяйственные) дела с присущей ему добросовестностью и
энергией.
Эти волевые и поведенческие характеристики «сокровенного человека»
Хомякова могут быть объяснены единственно одним — его несокрушимой верой в
своего Творца и Промыслителя.
Может быть, ещё никто из обычных мирян с такой силой не следовал завету
апостола Павла, обращённому к первым христианам - «Всегда радуйтесь!» И
вместе с тем всегда будьте готовы претерпеть за Христа (т.е. всегда будьте
готовы к самым крутым разворотам личной судьбы).
Какими же словами лучше и точнее охарактеризовать Алексея Степановича по
самой выдающейся черте его многогранной личности? Однажды Ю.Ф.Самарин
в статье, посвященной Хомякову, назвал его «учителем Церкви». Но, возможно,
всё-таки уместнее рассматривать это определение Самарина как благочестивую
метафору, ибо по роду своей общественной роли он был всё же более (как
выразился бы Бердяев) светским религиозным мыслителем или богословствующим
Идеологом, но не чистым богословом в строгом смысле слова.
Таким образом, сколько не громадно значение мыслителя Хомякова в истории
русской религиозной и национальной мысли, самой главной и поучительной
ценностью является он сам как личность, как давно искомый пример
положительного русского человека, успешно преодолевающего почти неразрешимую
дилемму петербургского периода: или волки — или овцы.
Однако Хомяков был не только в высшей степени образцом положительного
человека в смысле высоких религиозных и нравственных качеств или
возвышенности своей славянофильской доктрины (хотя находятся
недоброжелатели, считающие её слишком романтической, прекраснодушной,
утопической и прочее), но одновременно сочетал это с высокими качествами
практического деятеля, т.е. способного хозяйственника (помещика),
образцового семьянина, хорошего организатора, умевшего «работать» с людьми и
проницательно видевшего их достоинства и недостатки. Он никогда не был похож
на какого-то блаженного чудака или беспомощного фантазёра, несмотря на порой
неуёмную широту своих изобретательских замыслов и проектов.
В этой связи совершенно непонятным и несправедливым выглядит один упрёк
В.В.Розанова в адрес всех славянофилов, а значит, и Хомякова, что они были
будто бы исключительно людьми «комнатного характера», оторванными от
«прозы жизни», а потому не способными к практической деятельности.
Для показательной иллюстрации высоких деловых качеств Хомякова достаточно
привести два характерных эпизода из его хозяйственной практики. Как
известно, деловые качества человека особенно наглядно проявляются в крупных
коммерческих сделках, осуществляемые в неформальном режиме прямого торга. Об
одной такой сделке, в которой Хомяков не только не дал себя обмануть, но и
наказал недобросовестного контрагента, рассказывает его дочь Мария:
«Когда мой отец покупал какое-то имение, кажется, Ивановское Данковского
уезда, явился и другой покупатель (как тогда случалось), или подставной от
продавца, чтобы набить цену, или от себя, почти без денег, чтобы получить
отступные от настоящего покупателя. Приезжий, поторговавшись, предложил отцу
заплатить ему отступные, что тот и сделал, но, чтобы его наказать, прибавил
к последней цене те деньги, которые дал уехавшему». (стр.572, «А.С.Хомяков»,
М.2007г)
Как исключительно добросовестный помещик Хомяков лично занимался всеми
хозяйственными делами и, будучи достойным преемником своей хозяйственной
матери Марьи Алексеевны, сумел добиться от своего большого аграрного
хозяйства высокой доходности и увеличить своё состояние новыми
приобретениями (как это видно, например, из вышеприведённой цитаты).
Повышению доходности не препятствовали даже большие расходы Хомякова на
научную литературу, которую ему привозили «возами» из-за границы, а также
различные общественные дела.
Однако с наибольшей полнотой деятельный и практический дух Хомякова
проявился в его организационных талантах, в его удивительной способности
(исключительно редкой на Руси как тогда, так и теперь) взаимовыгодно
договариваться со своими подчинёнными, т.е. со своими подвластными
крестьянами, которых он фактически освободил от крепостного состояния (от
барщины и иных унизительных повинностей) ещё задолго до официального
освобождения крестьян в 1861 году, переведя на сравнительно лёгкую оброчную
систему по взаимной договорённости с мирскими сходами, которые он часто
созывал, дабы приучить крестьян к общинному самоуправлению и
самоорганизации.
Как известно, именно слабую способность русских людей к самоорганизации
он считал серьёзнейшим изъяном русского народа.
Лично наблюдавший деятельность помещика Хомякова и его плодотворные
взаимоотношения с крестьянами, славянофил Ю. Самарин пишет следующее:
«Остаётся сказать несколько слов о практической деятельности А.С.Хомякова
как помещика, владельца нескольких населённых имений в разных губерниях.
Сколько мне известно, он начал управлять ими сам в ранней молодости и, с
первого шага, поставил себя в прямые, непосредственные отношения к своим
крестьянам. Он часто созывал мирские сходки, выслушивал все требования и
жалобы, делал все свои распоряжения гласно и открыто и никогда не прятался
за личность своих поверенных...
За несколько лет до выхода Высочайших рескриптов он приступил к
исполнению давнишней своей мысли отменить в своих имениях барщину и
перевести крестьян на оброк. Ему хотелось, во первых, чтобы новый задуманный
им порядок осуществился не в силу помещичьего полноправия, а по обоюдному
соглашению с крестьянами, и, во вторых, чтоб этот порядок оправдался в своих
последствиях не как милость, на которую нет ни образца, ни меры, а как
верный расчёт, выгодный для крестьян и вовсе не разорительный для
владельца». (стр.473-474, «А.С.Хомяков», М.2007г)
И подобный опыт «классового сотрудничества» блестяще удался
хозяйственному помещику Хомякову, даже по прошествии многих лет после его
кончины хомяковские крестьяне сохраняли о нём добрую память.
Следует заметить, не один только Хомяков в славянофильском кругу
отличался высокими деловыми качествами, но также и ряд других известных
славянофилов: А.И.Кошелев, кн.В.А.Черкасский, Ю.Ф.Самарин, И.С.Аксаков и др.
Но не только жизнь как таковая свидетельствует о человеке, раскрывая и
изобличая его лучшие или худшие качества, но и смерть порой очень много
говорит о личности, вернее о её внутреннем «сокровенном человеке». Недаром в
христианской Вере уделено особо повышенное внимание к кончине христианина,
его внутренней каждодневной готовности без уныния и страха встретить своего
«ангела-разрушителя», не усомниться в последние моменты ускользающей жизни в
милосердии своего Творца и Спасителя. Свою готовность ко христианской
кончине и несокрушимую веру в Бога Хомяков пророчески выразил в одном своём
раннем стихотворении, как кажется, весьма поучительным и для нашего
слабодушного времени...
Творец вселенной!
Услышь мольбы полнощный глас!
Когда, Тобой определенный,
Настанет мой последний час,
Пошли мне в сердце предвещанье!
Тогда покорную главой,
Без малодушного роптанья,
Склонюсь пред волею святой.
В мою смиренную обитель
Да придет Ангел-разрушитель
Как гость, издавна жданный мной!
Мой взор измерит великана,
Боязнью грудь не задрожит,
И дух из дольнего тумана
Полётом смелым воспарит.»
А.С.Хомяков и своей жизнью и своей смертью сполна подтвердил слова
апостола Павла из Послания к Филиппийцам (1.21): «Ибо для меня жизнь —
Христос, и смерть — приобретение».
Внезапная смертная болезнь (холера), постигшая Хомякова в его разъездах
по своим имениям не застала его врасплох. После всех положенных для
христианина приготовлениях, - исповеди, причащения, соборования, - он
спокойно ждал своей кончины. Когда же Л.М.Муромцев, сосед Хомякова по
поместью и наблюдавший последние часы его жизни, попытался утешить
умирающего ободряющими словами: «посмотрите, как вы согрелись и глаза
просветлели», то в ответ Хомяков с присущим ему самообладанием последний раз
мягко пошутил в своей жизни: «А завтра как будут светлы!»
Описывая кончину Хомякова Л.М.Муромцев с удивлением констатировал:
«Это были его последние слова. Он яснее нашего видел, что эти признаки
казавшегося выздоровления были лишь последние усилия жизни.
В 7 1/2 часов дыхание его стало тяжко. Я не спускал с него глаз. В 7 ¾
часа вечера его не стало, а за несколько секунд до кончины он твёрдо и
вполне сознательно осенил себя крестным знамением». (стр.557, «А.С.Хомяков»,
М.2008г)
Несмотря на то, что заслуги старших славянофилов в области разработки
основных начал современного русского мировоззрения остаются никем не
превзойдёнными и продолжают сохранять свою актуальность до сего времени, с
одним славянофильским воззрением всё же нельзя согласиться.
Как известно, славянофилы были большими сторонниками некоторых
либеральных идей, по их убеждению необходимых для оздоровления русской
общественной жизни и пробуждения общественной активности. Здесь нет особой
нужды пояснять, что славянофилы во главе с Хомяковым никогда не были
примитивными «свободопоклонниками», как их пытался иногда изобразить
Бердяев. Все необходимые для общества свободы они строго сообразовывали с
историческими условиями России, характером народа и с вожделенной
славянофильской целью укрепления национальной сплочённости (идея
соборности). Из всех гражданских свобод главный акцент делался на
свободе общественного мнения и гражданском равноправии. В последнем
славянофилы усматривали условие, устраняющее разделяющие народ
внутрисословные перегородки и способствующее объединению русского народа в
одно солидарное и однородное Целое (поскольку со славянофильской точки
зрения идея цельности — как отдельной личности, так и общества — является
одной из центральных идей славянофильского мировоззрения).
Однако как показал горький опыт русской пореформенной истории,
подорвавший социальные условия существования поместного дворянства (элитной
части русского культурного слоя), одного формального равноправия оказалось
недостаточно, чтобы способствовать объединению нации на базе
славянофильского идеала органического единства. Более того, устранение из
социальной жизни влиятельного культурного слоя независимой аристократии,
- как показало всё пореформенное развитие, - усилило разъединяющие народ
тенденции, постепенно поставив на место традиционно доминирующего
«образованного сословия» (связанного с коренными устоями страны всем своим
социальным бытом) безродную, разночинную и маргинальную «интеллигенцию»,
которую мало волновали коренные проблемы русской нации, но всецело поглощала
одна проблема своей социальной неполноценности. Неслучайно поэтому, Хомяков
называл знакомых уже ему радикальных студентов из разночинной среды
«свирепыми», предвидя в них весьма опасную антинациональную силу. С другой
стороны, хомяковская симпатия к Англии как к наиболее показательному
примеру органического развития на базе социального врастания старой
аристократии в новые условия, свидетельствовала об его глубокой
проницательности. Социальный компромисс на основе уважения к историческим
традициям содействовал образованию более устойчивого национального единства,
чем, например, в революционной Франции...
Всем своим высоконравственным поведением и всем своим идейным
направлением старшие славянофилы во главе с Хомяковым показали, можно
сказать, даже вопреки своим некоторым либеральным иллюзиям, важность
сохранения своей национальной аристократии как естественной хранительницы
религиозно-нравственных и народных традиций. Даже такой идейный противник
славянофилов, но не лишённый чувства справедливости как Н.Г.Чернышевский,
однажды заметил, что в их моральном образе «невозможно найти никакой
укоризны». Но историческое развитие пошло по другому пути...
И теперь нам можно только уповать на появление какой-то новой
национальной аристократии духа, если она сможет каким-то промыслительным
чудом возникнуть в нашей духовно опустошённой постсоветской среде.
Однако неизменным архитипическим образцом такой будущей аристократии,
поучительным примером русского положительного человека и совершенного
представителя русского правящего класса является потомственный
дворянин и вождь славянофильского «русского направления» Алексей Степанович
Хомяков, о котором П.А.Флоренский, - бывший отнюдь не сторонником многих его
воззрений, - высказался как о «самом чистом и самом благородном из великих
людей новой русской истории».
Статья предоставлена для публикации в ХРОНОСе автором.
Здесь читайте:
Хомяков Алексей
Степанович (1804-1860) - поэт, публицист,
русский философ.
|
