Елена Мягкова

2009 г.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Елена Мягкова *)

Вопрошая прошлое

Издание дневника Льва Тихомирова, предпринятое в 2008 г. под руководством доктора наук А.Г.Репникова, - первая научная публикация этого интереснейшего документа. По мнению историка Елены Мягковой, книга важна для понимания не только судьбы одного из самых противоречивых представителей русской общественной мысли, но и причин кризиса консервативной идеологии.

Дневник Л. А. Тихомирова. 1915–1917 гг. / Руководитель проекта; Составление, предисловие, комментарии и примечания А.В. Репников. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. – 440 с. тир. 1000 экз.  

+ + +

Уже Лейбниц, по словам М. Блока, причислял «истоки современных явлений, найденные в явлениях прошлого», к благодеяниям, которых он ждет от истории, ибо «действительность может быть лучше всего понята по ее причинам» [1]. И всякий раз, когда «наши сложившиеся общества, переживая беспрерывный кризис роста, начинают сомневаться в себе, они спрашивают себя, правы ли они были, вопрошая прошлое, и правильно ли они его вопрошали» [2]. Неудивительно поэтому, что личность Льва Александровича Тихомирова (1852–1923) неизменно привлекает внимание и историков-специалистов, и широкого круга читателей. О нем спорят, его сочинения переиздаются и пользуются спросом, он сам становится героем книг (скажем, романов Ю.В. Давыдова «Глухая пора листопада» и О.Н. Михайлова «Забытый император», историко-литературной работы А.И. Яковлева «Корона и крест»). А всплеск национально ориентированных и националистических доктрин, последовавший за распадом Советского Союза, обращение к традиционализму (часто с намеренной апелляцией к нему) в российской политической элите делают особенно актуальной проблему формирования адекватных представлений о содержании и практике «возрождаемых» концептов (православия, самодержавия, народности), так или иначе связанных с творчеством Тихомирова. Однако к предшествующим публикациям его наследия следует относиться осторожно. Фрагменты из дневника за 1883–1895 гг. были обнародованы в книге «Воспоминания Льва Тихомирова» (М.; Л., 1927), а выдержки из дневника за период Первой русской революции – в журнале «Красный архив» в 1930-е годы. К сожалению, в них имеются неотмеченные купюры. Политическая и идеологическая подоплека (Тихомиров в тот период был заклеймен как ренегат, изменивший революционному движению) негативно сказалась на комментариях. В начале 2000-х годов в различных сборниках появились новые публикации, но они не были подготовлены профессиональными историками и практически не содержали научных комментариев. Издание, вышедшее в свет в начале 2008 г. благодаря сотрудничеству РГАСПИ и ГА РФ, является первой научной публикацией интереснейшего источника по истории России. Руководителем проекта, составителем, автором предисловия, комментариев и примечаний стал доктор исторических наук, главный специалист Центра по разработке и реализации межархивных программ документальных публикаций федеральных архивов Российского государственного архива социально-политической истории А.В. Репников. Сам Репников признается, что «вряд ли когда-нибудь удастся опубликовать весь дневник Тихомирова, поскольку это требует многолетней кропотливой работы и значительных материальных затрат». В этой ситуации особенно важное значение приобретает выбор записей, сделанный составителем, и он кажется мне весьма удачным. Книга отражает особенность и специфику общественно-политического развития России в начале ХХ в., в том числе и в предреволюционный период. Она важна не только для изучения жизни и деятельности Льва Тихомирова, но и для понимания общего кризиса консервативной идеологии. Середина ХХ столетия ознаменовалась на Западе победой «новой истории». Экономическая история и история ментальностей (делавшие акцент, соответственно на объективных и субъективных факторах эволюции) использовали количественные методы исследования (клиометрия). Однако, изучая «массы», они потеряли из виду реального человека, прошлое стало анонимным и обезличенным. «Настоящий же историк, – как образно писал М. Блок, – похож на сказочного людоеда. Где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча» [3]. Кинетическая теория газов, эйнштейновская механика, квантовая теория коренным образом изменили представление о науке вообще. К концу ХХ в. основным предметом – в том числе в самых «точных» дисциплинах – все чаще становятся неравновесные, неустойчивые состояния, случайные контаминации явлений, уникальные сюжеты. Почти повсеместно научное знание обретает атрибут персонифицированности и индивидуальности. Жизнь и творчество Л.А. Тихомирова дают богатейший простор для исследований именно в этом направлении. Родившийся в семье военного врача, он уже в гимназии увлекся радикальными идеями. Окончив гимназию, учился в Московском университете и вскоре стал одним из активных участников народнического движения. Осенью 1871 г. вошел в кружок «чайковцев», впоследствии был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Освобожденный в 1878 г., он переходит на нелегальное положение, становится членом исполкома «Народной воли». После убийства Александра II и последовавшего за этим разгрома партии Тихомиров уезжает в Швейцарию, затем перебирается во Францию. В эмиграции он продолжает заниматься революционной деятельностью, но именно на чужбине в его взглядах происходит перелом. В 1888 г. в Париже вышла брошюра Л. Тихомирова «Почему я перестал быть революционером». В Россию он вернулся в 1889 г. убежденным монархистом. Занимался публицистической деятельностью, сотрудничал с журналом «Русское обозрение», газетой «Московские ведомости» (в 1909–1913 гг. возглавлял ее). Наиболее фундаментальной работой Тихомирова стало исследование «Монархическая государственность» (1905 г.). Но многолетние попытки Льва Александровича стать духовным отцом монархического движения не увенчались успехом. Постепенно он начинает отходить от публицистической деятельности и переезжает в Сергиев Посад, где с 1913 г. работает над вторым по значимости трудом своей жизни – книгой «Религиозно-философские основы истории». Последние годы жизни Тихомиров провел в бедности, служа делопроизводителем школы имени М. Горького (прежней Сергиево-Посадской мужской гимназии). За пышную бороду ученики, к неудовольствию бывшего монархиста, дали ему прозвище «Карл Маркс». Исследователям хорошо известно, что никакому документу нельзя верить на слово, надо уметь многократно сомневаться. Дневниковые записи Л.А. Тихомирова относятся к так называемым намеренным свидетельствам. Это рассказы, сознательно предназначенные постороннему читателю; все в них (начиная с внешнего вида, заканчивая тщательностью хранения и личной передачей их в Румянцевский музей) выдает неустанную заботу автора о создании определенного мнения у современников или будущих историков. Переплетенные тетради (27 ед. хр.) в плотных обложках с наклеенными на лицевую сторону бумажными ярлыками (с указанием номера тетради, начальной и конечной даты записей) хранятся в ГА РФ (Ф. 634 – Л.А. Тихомиров). Несмотря на то что почерк мемуариста неразборчив (и требует немалых усилий для расшифровки), в тексте совсем немного помарок и исправлений, а если какие-то строки по причинам личного или идеологического характера вымараны, то это сделано настолько тщательно, что прочитать их практически невозможно. А.В. Репников отмечает такие места, по возможности старается восстановить их. Другая особенность – значительное количество выделенных слов и предложений (в подавляющем большинстве – подчеркнутых), что также воспроизводится в публикации. В большом по объему дневнике встречаются вклейки вырезок из газет, адресованных Тихомирову писем, квитанций и пр. Следует ли из вышесказанного, что рассматриваемый источник дает заведомо ложные сведения? Разумеется, речь может идти не о прямом обмане, но о потаенной переработке материала. Многие очевидцы к тому же обманываются совершенно искренне: даже у самого способного человека точность запечатлевающихся в его мозгу образов нарушается. Это может происходить, во-первых, в связи с временным состоянием наблюдателя (усталость, волнение). Свидетели исторических событий часто наблюдали их в момент сильного эмоционального потрясения. Иногда внимание человека (то ли мобилизованное с запозданием, то ли поглощенное заботами о неотложных действиях) неспособно четко зафиксировать черты, которым впоследствии будет придано первостепенное значение. Во-вторых, следует учитывать степень внимания. За немногим исключением мы хорошо видим и слышим лишь то, что для нас важно. В глазах Тихомирова события исторического масштаба (Брусиловский прорыв, сражения Первой мировой войны, Февральская революция и т.д.) заслоняются более значимыми для него мелкими происшествиями. Чрезвычайные потрясения привычной жизни порождали и другие феномены. Цензура, например, стала играть противоположную своему назначению роль. Газетам не верили, литературе тоже; отсюда – поразительный расцвет устной традиции. Для ложных слухов социальные катаклизмы всегда были превосходной питательной средой. В такой ситуации особенно верят рассказчику, приносящему трудными путями далекие вести. Не случайно Тихомиров, помимо внимательного чтения газет, стремился пообщаться с участниками боевых действий, внимательно слушал рассказы (порой не имеющие ничего общего с реальностью) своих знакомых, приезжавших из Петербурга и Москвы. В дневнике содержится большое количество информации, почерпнутой Тихомировым из устных источников (в том числе разговоров на рынке или в государственных учреждениях). Тематика самая разнообразная: положение на фронте, немецкие шпионы, распутинщина, масоны, продовольственный кризис, злоупотребления чиновников, всеобщая дороговизна и т.д. Среди персонажей, чьи действия анализируются в дневнике Тихомирова, – российские самодержцы, государственные и политические деятели, консервативные и либеральные мыслители, видные полководцы, религиозные философы и церковные деятели, писатели и художники. Со многими из них Тихомиров был знаком лично, и его дневник – это еще и уникальные воспоминания о П.А. Столыпине, П.Н. Дурново, А.А. Нейдгардте, К.П. Победоносцеве, П.А. Флоренском, В.М. Васнецове и многих других. Современного историка привлекает не то, что сказано в тексте умышленно, а то, что автор невольно дает нам понять. История как серьезное аналитическое занятие должна преодолеть две глубоко укоренившиеся традиции: сухой эмпиризм и пустую риторику. Для этого необходимо изменение подхода к источнику. В обывательском представлении ученый начинает работу с поиска документов, их чтения, оценки и, наконец, пускает их в дело. Однако тексты, внешне даже самые ясные и податливые, «говорят» лишь тогда, когда умеешь их «спрашивать». Происходит известное «навязывание» прошлому проблем, актуальных для нашего времени. И все же, задавая ему наши вопросы, мы получаем его ответы. Множественность и противоречивость социальных представлений, существовавших в каждый момент в российском обществе конца XIX – начала XX вв., – лишь одно из свидетельств невозможности отождествлять эти образы с действительностью: между ними существовал больший или меньший разрыв [4]. Впрочем, в повседневной общественной практике люди прошлого (и Тихомиров здесь не исключение) могли руководствоваться лишь тем восприятием реальности, которое им было присуще. Сколь бы оно ни было, на наш взгляд, неадекватным, оно формировало субъективные желания индивида, влияло на его взаимоотношения с членами своей и других общественных групп, накладывало отпечаток на его суждения, этические нормы, в целом – моделировало его поведение. Мне представляется, что некоторые «странности» в поведении Тихомирова (резкий поворот от народничества к монархизму и дальнейшее признание советской власти) находят таким образом свое логическое объяснение. Опора на лексику изучаемой эпохи (то есть на высказывания людей рубежа XIX–ХХ вв. о самих себе в соответствии с собственными их представлениями) грозит поверхностным восприятием. Напротив, пренебрегать ею – значит отказаться признать, что она составляет органическую часть исторической действительности, и, следовательно, прибегнуть к использованию неадекватного аппарата. Историк и его «герой» зачастую оперируют одними и теми же понятиями (православие, народность и пр.), однако вкладывают в них различное содержание. В связи с этим хотелось бы предупредить невольное удивление (или разочарование) тех, кто обратится к записям Тихомирова с четко сложившимся современным представлением об идеологии консерватизма. И это тем более важно, когда речь идет о нетипичном представителе данного течения мысли, человеке, проделавшем сложный путь от лидера «Народной воли» до ведущего публициста монархического лагеря. В современном нормативе научности заметно снижается статус абстрактных критериев, допускается набор разных методологических стандартов для разных наук; общий же для всех стандарт (метаметодологический) сводится к способности решить проблему. «В советскую эпоху, – полагает, например, М.А. Бойцов, – умение порассуждать об историческом процессе вообще, со всеми его основными закономерностями и противоречиями, могло с успехом компенсировать отсутствие знаний новых и древних языков, библиографии, палеографии, архивного дела и прочих “вспомогательных” разделов исторического знания. Теперь же самой характерной… тенденцией стал относительный рост “знаточеского”, а не “концептуального” исторического знания… Конкретное знание конкретного вопроса ценится куда больше умения вписать его в “широкий исторический контекст”» [5]. С этой точки зрения представляют интерес «Комментарии и примечания» к дневнику, написанные А.В. Репниковым и содержащие в большинстве случаев малоизвестные биобиблиографические сведения об упоминаемых в дневнике лицах. Эти сведения дополняют обстоятельные комментарии, посвященные крупным событиям Первой мировой войны, а так же обыденным событиям жизни Москвы и Сергиева Посада, где жил Тихомиров. Таким образом, публикация не только вводит в широкий научный оборот конкретный текст дневника, но и позволяет читателю представить «интеллектуальный ландшафт» эпохи и «историю повседневности». Начиная с XVIII в. историческая наука выработала строгие правила структурирования, оформления и оглашения собственного знания. Определились нормы общения внутри профессионального сообщества, приемы проверки части старых и получения новых знаний (специальные дисциплины). Историк, нашедший в архиве важный документ, «сумевший его в соответствии с некоторыми (вполне научными) правилами прочесть, истолковать и опубликовать, безусловно, завоевывает новую крупицу “положительного” знания. Но вот сплавлять такие крупицы в сколько-нибудь строгие, общезначимые и устойчивые системы, к тому же еще и способные выдержать эмпирическую проверку (как это и положено Науке), история при всем желании научиться так и не смогла» [6]. Здесь-то и возникает одна из самых серьезных опасностей, подстерегающих профессиональное сообщество: «Преобладание в нашей популярной литературной продукции унылого учебника, где навязчиво царит дух школярского обучения вместо настоящего синтеза; странная стыдливость, мешающая нам, когда мы выходим из своих кабинетов, показать непосвященным благородные пробы наших методов – все эти дурные привычки, порожденные скопищем противоречивых предрассудков, вредят, несомненно, благому делу. Все они сообща толкают беззащитную массу читателей к фальшивым бриллиантам мнимой истории, где отсутствие серьезности, пестрота мишуры, политические пристрастия дополняются нескромной уверенностью…» [7]. Не случайно, с точки зрения Ю.Л. Бессмертного, сегодня важнее осмыслить «своеобразие исторического знания по сравнению не с наукой, но со “свободными искусствами” – публицистикой, журналистикой, литературой. Это особенно актуально на фоне постмодернистского вызова… в отличие от всех только что названных видов интеллектуальной деятельности, история несравненно более жестко зависит от “Архива”, источника, от строгого соблюдения правил исторического “ремесла”. Стоит хоть на йоту недооценить эту зависимость, как возникает угроза “свободы”, открывающей путь к манипуляции прошлым, к произволу и фальсификации в его осмыслении» [8]. В этом плане первая научная публикация текста тихомировского дневника 1915–1917 гг. имеет большое значение для объективного изучения одного из сложнейших периодов нашей истории.    

Примечания  

*) Мягкова Елена Михайловна - кандидат исторических наук, заведующая библиотекой Института всеобщей истории РАН.

[1] См.: Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1973. С. 114.  

[2] Там же. С. 8.  

[3] Там же. С. 18.  

[4] См.: Общественная мысль России XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. М.: РОССПЭН, 2005.  

[5] Бойцов М.А. Вперед, к Геродоту! // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. М., 1999. С. 34.  

[6] Там же. С. 26.  

[7] Блок М. Указ. соч. С. 50.  

[8] Бессмертный Ю.Л. Дискуссия по статье М.А. Бойцова // Казус. 1999. С. 69.

Рецензия на публикацию дневников Л. А. Тихомирова за 1915 – 1917 гг. перепечатывается с сайта http://www.prospekts.ru/book/voproshaya_proshloe_2008-6-4-2-38.htm 

Здесь читайте:

Тихомиров Лев Александрович (1852-1923), народоволец, монархист.

Л. А. Тихомиров. Из дневника за 1915 г. (начало). Публикация, предисловие и примечания А. В. Репникова.

Л. А. Тихомиров. Из дневника за 1916 г. (продолжение).

Л. А. Тихомиров. Из дневника за 1916-1917 гг. (окончание).

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ