ТРАФАЛЬГАР

Пятилетие, прошедшее после возвращения Нельсона и Гамильтонов в Англию, было бурным. Как известно, Нельсон не сумел предотвратить возвращения генерала Бона-парта из Египта во Францию. Вероятно, в Лондоне и тогда уже думали, что прибытие Бонапарта во Францию было более опасным для Англии, чем возвращение с Ближнего Востока всей французской армии, но без этого генерала. А впоследствии английские политики и подавно в этом уверились. Энергичный генерал осуществил 9 ноября - восемнадцатого брюмера - 1799 года государственный переворот и стал первым консулом Франции, то есть ее безраздельным правителем. Ничего хорошего Англии это не сулило.

Контр-адмирал вернулся на родину, не решив и второй важной задачи: Мальту при нем так и не взяли. Лишь в сентябре 1800 года англичане заставили капитулировать исчерпавший продовольственные ресурсы французский гарнизон крепости Ла-Валлетта. Для английского флота и для самого Нельсона это был весьма неприятный эпизод. Англичане более двух лет возились с осадой Мальты, тогда как русский адмирал Ф. Ф. Ушаков при менее благоприятных условиях быстро захватил укрепления Корфу.

Как-то так получилось, что в западной историографии подвиг русских моряков во главе с Ушаковым, по существу, предан забвению. Замалчиваются и промахи англичан, связанные с проходом двух легких французских судов с Бонапартом на борту через блокированное английскими кораблями Средиземное море и с бесславной осадой Мальты. Во всяком случае, Нельсон выглядит в описаниях его биографов так, будто бы все это к нему не имело ни малейшего отношения. Это лишний раз подтверждает то, что муза Клио - дама весьма капризная, к тому же не всегда справедливая и беспристрастная.

Генерал Бонапарт, сконцентрировав в своих руках власть во Франции, несколько удивил ее противников, предложив им заключить мир. Первому консулу передышка была необходима как для юридического оформления произведенных французами захватов, так и для подготовки к дальнейшему ведению войны. Кроме того, эта дипломатическая атака Бонапарта могла бы привести к расколу антифранцузской коалиции, раздираемой внутренними противоречиями. Ни сам Бонапарт, ни его главный враг, английский премьер-министр Уильям Питт не заблуждались относительно того, что речь идет в действительности не о мире, а о перемирии. Питт заявил в .парламенте: "Почему я снова отрицаю мир? Потому что он ненадежен и опасен, потому что он не может быть заключен". Австрия тоже пыталась "отрицать мир", но разгром ее войск французами в июне 1800 года в Италии вынудил Вену подписать 9 февраля 1801 года мир с Францией на очень выгодных для последней условиях.

Упрочение французских позиций в Европе, бесцеремонные территориальные захваты не могли, конечно, импонировать российскому правительству. Казалось бы, это обстоятельство должно было стимулировать сближение между Санкт-Петербургом и Лондоном. Однако нелояльное отношение английского правительства к союзникам, стремление вытеснить из Средиземного моря не только своего врага - Францию, но заодно и своего партнера - Россию, а также попытки подчинить русскую торговлю английскому контролю привели к тому, что правительство Павла 1 пошло на разрыв с Лондоном. Россия попыталась противопоставить британскому господству на морях Лигу вооруженного нейтралитета с участием Дании, Швеции и Пруссии. Для английских торговых судов все порты от Новы до Эльбы оказались закрытыми.

В это время произошли изменения в английском правительстве. Уильяма Питта на посту премьер-министра сменил в 1801 году Аддингтон, настроенный в пользу мира с Францией. Эти перемены затронули и Адмиралтейство. Лорд Спенсер уступил руководство военно-морским флотом графу Сент-Винценту.

Новое правительство решило провести в жизнь старый, предложенный Питтом план - послать в Балтийское море эскадру, которая должна была разгромить флоты стран - участниц Лиги вооруженного нейтралитета и силой превратить их в послушных союзников Англии. Операцию следовало осуществить не позже весны 1801 года - точнее, до того, как Балтика очистится ото льда и три эскадры (русская, шведская и датская) смогут соединиться.

Командовать балтийской экспедицией было поручено адмиралу Паркеру. Это был осторожный служака, действовавший с оглядкой и неспособный на серьезный риск. Именно такой командующий и требовался, ибо пока в решительных акциях не было нужды. Одновременно с эскадрой Паркера в Данию направлялся дипломат Вансит-тарт, которому надлежало попытаться под угрозой применения силы склонить датское правительство выйти из Лиги вооруженного нейтралитета и встать на сторону Англии. Вторым командующим был назначен вице-адмирал синего флага Нельсон. Это звание он получил 1 января 1801 года. Нельсон был придан Паркеру на тот случай, если вдруг понадобится прибегнуть к смелым, активным военным действиям.

15 марта 1801 года правительство Аддингтона утвердило, директивы Паркеру, согласно которым в случае успеха дипломатической миссии Ванситтарта английская эскадра должна была немедленно войти в Балтийское море и атаковать русскую эскадру - 12 линейных кораблей, стоявшую на рейде в Ревеле. После расправы с ней надлежало сразу же взять курс на Кронштадт, эту главную военно-морскую базу России на Балтийском море. Шведов надеялись запугать так же, как и датчан. И Паркеру и Нельсону было ясно, что основным противником в этой операции является Россия.

Эскадра вышла из Ярмута (английский порт на побережье Северного моря) 12 марта и через десять дней была уже у входа в пролив Зунд, отделяющий Данию от Швеции и ведущий в Балтийское море. Здесь от возвращавшегося из Дании Ванситтарта Паркер узнал, что датчане не поддаются на шантаж и старательно укрепляют Копенгаген со стороны моря, готовясь решительно оборонять свою столицу.

Нельсон предложил нерешительному Паркеру атаковать Копенгаген, поскольку дипломатические переговоры не привели к успеху. На первый план, естественно, выдвинулся Нельсон, хотя он и был заместителем Паркера. Предстояло решить весьма трудную задачу, так как Копенгаген защищали не только корабли, форты и батареи, но и узкий пролив, изобилующий отмелями. По этой причине вся английская эскадра не могла участвовать в битве. Нельсон заявил, что берется атаковать Копенгаген лишь с 12 линейными кораблями, 5 фрегатами и флотилией канонерских лодок, бомбардирских судов и брандеров. Паркер утвердил этот план.

Риск был велик. Конечно, ни один настоящий военачальник не может избежать риска, но Нельсон часто шел по этой зыбкой стезе очень далеко. Он как бы следовал девизу молодого Гёте: "Прочь! Вперед! Прежде чем мы сломим себе шею, нам нужно покрыть себя славой".

2 апреля вице-адмирал ввел свой отряд в проход, ведущий к укреплениям Копенгагена. Он не боялся мелей и узких проток, ибо еще в юности на Темзе приобрел большой опыт плавания в таких условиях. Но все же три корабля сели на мель. Остальные суда атаковали датские укрепления и неожиданно встретили ожесточенный отпор. Бой продолжался три часа. Отряд Нельсона сильно поредел.

Адмирал Паркер, находясь в отдалении и не имея возможности принять участие в сражении, решил, что поражение неминуемо, и приказал поднять сигнал о прекращении боя.

Капитан Фоли, командир корабля "Элефант", на котором был водружен флаг Нельсона, заметив сигнал, указал на него вице-адмиралу. Но не таков был Нельсон, чтобы отступить в разгар сражения! Опять прямое неподчинение боевому приказу. Последствия могли быть тягчайшими, но Нельсон, не раздумывая (для этого не было времени), заявил капитану Фоли: "Вы знаете, что у меня только один глаз, и потому я имею полное право быть иногда слепым. Клянусь честью, - добавил он, поднося зрительную трубу к слепому глазу,-я не вижу сигнала адмирала Паркера. Оставьте висеть мой сигнал "усилить огонь" и прибейте его, если нужно, к брам-стеньге. Вот как я отвечаю на подобные приказания".

Постепенно ситуация начала изменяться в пользу англичан. Но это был далеко не решительный успех. Эскадра датских кораблей, не участвовавшая в бою, уничтожить которую так стремился Нельсон, оставалась неуязвимой. Обе стороны несли тяжкие потери. У англичан было 1200 убитых и раненых - на 200 человек больше, чем при Абукире. Видя, что противник может уничтожить весь отряд, Нельсон "по мотивам гуманности" предложил датчанам начать переговоры, и после ряда оттяжек 9 апреля командование английской эскадры подписало перемирие с Данией.

Так закончилось это нападение английского флота на Копенгаген, предпринятое без объявления войны. К тому моменту датчане уже знали, что 23 марта в Петербурге произошел дворцовый переворот и Павел 1 был убит. Какую теперь политику будет проводить Россия - станет ли она по-прежнему поддерживать Данию или захочет восстановить отношения с Англией, - предугадать было трудно.

По условиям перемирия английская эскадра получила теперь возможность беспрепятственно проходить в Балтийское море. Нельсон рвался к Ревелю. 9 апреля он писал Сент-Винценту: "Если бы от меня зависело, то я уже пятнадцать дней тому назад находился бы у Ревеля, и ручаюсь, что русский флот вышел бы из этого порта не иначе, как с разрешения нашего Адмиралтейства". Вскоре Паркер был отозван в Англию. Нельсон стал главнокомандующим и сразу же повел эскадру на восток. 12 мая корабли англичан бросили якоря на рейде Ревеля. Русской эскадры здесь не оказалось. За девять дней до этого, пробив проходы во льдах, она ушла в Кронштадт, где была недосягаема для английских судов.

Тогда Нельсон попытался придать своему вторжению в прибрежные воды России видимость визита вежливости. Начальнику прибалтийских губерний графу Палену он писал: "Я счастлив, что имею возможность уверить ваше сиятельство в совершенно миролюбивом и дружественном содержании инструкций, полученных мною относительно России. Прошу вас заверить его императорское величество, что в этом случае собственные чувства мои вполне соответствуют полученным мною приказаниям. Я не могу этого лучше выказать, как явившись лично с эскадрою в Ревельский залив или в Кронштадт, смотря по желанию его величества".

Разумеется, это лицемерное заявление никого не могло обмануть. Ответ Палена гласил: "Его величество приказал мне объявить вам, милорд, что единственным доказательством искренности ваших намерений будет немедленное удаление от Ревеля флота, которым вы командуете, и что никакие переговоры не могут иметь места, пока военная эскадра будет находиться в виду крепостей его императорского величества".

Столетие спустя офицер русского флота А. Бутаков писал по поводу похода Нельсона в Ревель: ".Мы, русские, можем со своей стороны торжествовать, что злые козни зазнавшегося английского адмирала получили в России должный отпор, и урок, преподанный Нельсону в Ревело, был едва ли не самым чувствительным политическим афронтом для героя, испытанным им за всю его блестящую карьеру".

Вскоре в Балтийском море произошла встреча Нельсона с новым послом Лондона в России, который на английском фрегате направлялся в Санкт-Петербург. Посол посоветовал вице-адмиралу держаться вежливо и ни в коем случае не мешать намечавшемуся улаживанию отношений между Англией и Россией. Нельсону пришлось внять этому совету.

И, как всегда после неудачи, на него напала хандра, он стал донимать Адмиралтейство жалобами на плохое здоровье. Просьба об отпуске была уважена. В июне 1801 года командование балтийской эскадрой принял на себя вице-адмирал Поль, а Нельсон 1 июля вернулся в Ярмут. За Копенгаген он получил наконец долгожданный титул виконта. Других наград, однако, не последовало. Вице-адмирал возмущался такой, по его мнению, несправедливостью, публично протестовал и требовал регалий для своих капитанов, но безрезультатно.

В верхах Нельсона не любили, но дальновидные политики ценили его. Популярность же его среди простых людей, особенно после Абукира и Копенгагена, была огромна. Вице-адмирал выгодно выделялся на фоне своих бесцветных коллег. В народе считали, что Нельсон смел, удачлив, что он сможет наверняка нанести поражение врагу там, где другие это сделать ни за что не сумеют. В условиях грозной военной борьбы, когда способные военные лидеры нужны для выживания нации, люди склонны делать из них кумиров. Впрочем, вице-адмирал и не сомневался в собственной исключительности. Но он был совершенно лишен холодной, спесивой надменности, столь свойственной английским аристократам. Экспансивный, легко возбудимый Нельсон страшно любил поклонение и лесть (этим путем шла к его сердцу Эмма Гамильтон), но в то же время он был очень общителен и прост в отношениях с офицерами и матросами, неизменно заботился о здоровье и хорошем питании своих экипажей.

Однажды произошел такой случай. Со стоянки его эскадры в Англию должен был уйти фрегат, на котором отправлялась почта. На следующий день ожидалось сражение, и все, кто мог, писали письма. Почта была запечатана в мешки и передана на фрегат, тронувшийся в путь под полными парусами. В этот момент обнаружилось, что молодой моряк, собиравший и отправлявший почту, в спешке забыл опустить в мешок собственное письмо, С растерянным видом он держал его в руке, стоя перед дежурным офицером. Офицер резко отчитал его. Случайно Нельсон находился невдалеке и видел эту сцену. "В чем дело?" - спросил он офицера. "Пустяк, не достойный вашего внимания, адмирал", - ответил тот, но Нельсон потребовал объяснений и, узнав о происшествии, отдал приказ поднять сигнал и вернуть фрегат. Письмо гардемарина было отправлено. Случай беспримерный! Он произошел на глазах сотен матросов, и назавтра его обсуждала вся эскадра. Способность вице-адмирала совершать такие поступки делала его очень популярным среди личного состава флота. В этом Нельсон был похож на Наполеона, но тот разыгрывал такие эпизоды умышленно, с целью произвести впечатление на своих солдат и офицеров. Нельсон же в гораздо большей степени руководствовался искренними порывами души.

По возвращении в Англию вице-адмирал обнаружил, что всех опять волнует тревожный вопрос о возможном вторжении французов через пролив на Британские острова. Достоверно было известно, что в булони и других портах французского побережья сколачивается флотилия мелких судов для доставки десанта в Англию. Поэтому 24 июля 1801 года Нельсона назначили начальникам английской оборонительной эскадры, состоящей из фрегатов и других судов поменьше. Он предпринял два нападения на Булонский порт. Смелые атаки были отбиты с ощутимыми потерями для нападавших, что явилось третьей - после Тенерифа и Мальты - серьезной неудачей Нельсона. Однако дело шло к миру с Францией, и промахи вице-адмирала в проливе Па-де-Кале не сказались на его военной репутации.

В октябре 1801 года Александр I подписал мирный договор с Бонапартом. Примеру своего союзника последовала Турция. А в марте 1802 года в Амьене мир с Францией заключила и Англия. Мир для нее был невыгодным, поэтому он не мог стать долговечным. Но все же была обеспечена краткая передышка. Потребность в боевых адмиралах на время уменьшилась, и Нельсон целиком погрузился в личную жизнь.

Элементарный такт требует, чтобы при рассказе о деятельности людей, сыгравших видную роль в политической или общественной жизни, в науке или культуре, о них судили в связи с результатами, которых они достигли в своей области. Нередки, однако, отступления от этой доброй традиции. Подчас биографы и мемуаристы упиваются житейскими неурядицами того или иного исторического деятеля. Обычно это делается по двум причинам. Одни с увлечением рассуждают о семейных передрягах своих героев, чтобы под предлогом "скрупулезной объективности" бросить тень на их дела, косвенно дискредитировать их заслуги. Другие же, идя таким путем, пытаются (может быть, даже иногда и бессознательно) приподнять, приукрасить свою собственную мелкую и незначительную персону. Максим Горький о подобных литераторах писал так: "Странные это существа. Они суетливо кружатся у подножия самых высоких колоколен мира, кружатся, как маленькие собачки, визжат, лают, сливая свои завистливые голоса со звоном великих колоколов земли; иногда от кого-нибудь из них мы узнаем, что кто-то из предков Льва Толстого служил в некоем департаменте. Гоголь обладал весьма несимпатичными особенностями характера, узнаем массу ценных подробностей в таком же духе, и хотя, может быть, все это правда, но такая маленькая, пошлая, ненужная..."

Отношения Нельсона с Эммой. Гамильтон, однако, не относятся к этой категории вещей. Даже самые умные и тактичные исследователи - советский историк Е. В. Тарле или американец А. Т. Мэхан - не смогли говорить о Нельсоне, не касаясь его личной жизни. И это вполне оправдано. Слишком большую роль сыграла Эмма Гамильтон в судьбе Нельсона. Она была его соратником по политике и дипломатия, его доверенным лицом. Их переписка свидетельствует о том, что у Нельсона небыло никаких служебных тайн от Эммы. К этому нужно добавить, что их связывала огромная, всепоглощающая любовь, о которой написаны сотни томов.

Бели в военно-морской стратегии Нельсон был поистине выдающейся личностью, сочетая боевой опыт с полководческим талантом и прозорливостью, то в личной жизни его отличала поразительная наивность и непрактичность. Возвратившись в 1800 году из Италии в Лондон, он искренне надеялся, что его семейные дела как-то образуются, что жена его Фанни все поймет и примирится с существованием Эммы Гамильтон. Естественно, из этого ничего не получилось, произошел полный и окончательный разрыв. Нельсон написал жене прощальное .письмо, в котором говорил, что она никогда не давала ему повода упрекнуть ее в чем-либо. Фанни должна была жить отдельно, все отношения, даже переписка, были прерваны. Нельсон позаботился о том, чтобы его жена ни в чем не нуждалась, он обеспечил ей пенсий в 1200 фунтов стерлингов в год. Этого было вполне достаточно, чтобы вести образ жизни, соответствующий ее положению, - она ведь оставалась юридически супругой вице-адмирала, виконтессой Нельсон.

С октября 1801 года по май 1803 года Нельсон был свободен от служебных обязанностей и жил в Англии вместе с Гамильтонами. В 1801 году у Эммы родилась дочь, ее назвали Горацией. Фантастично, но факт - сэр Уильям как бы не знал ни о беременности своей жены, ни о рождении ребенка. Некоторые биографы утверждают, что он действительно ничего не подозревал. Эмма была женщиной изобретательной и маскировала беременность и роды тяжелым недомоганием. Девочка сразу же была отдана на сторону, кормилице. Появление ребенка на свет и его местонахождение хранились в глубокой та.йне. Думается, однако, что 70-летний Гамильтон многое замечал, а об остальном догадывался, но, будучи привязан и,.к Эмме, и к своему прославленному другу, предпочел делать вид, что считает их отношения платоническими.

У Нельсона никогда не было своего дома, и он страстно желал приобрести его. Теперь, имея правительственную пенсию и доходы от герцогского имения в Сицилии, можно было реализовать эту мечту. Предприимчивая Эмма подыскала километрах в десяти от Лондона приличный дом с довольно обширным земельным участком. Это был Мертон. В сентябре 1801 года Нельсон стал владельцем имения. Всю сумму за Мертон - 9 тысяч фунтов стерлингов - пришлось выложить ему одному, хотя жить там предполагали и Нельсон и Гамильтоны.

Эмма с присущим ей азартом занялась перестройкой дома, перепланировкой участка. Нельсону все здесь было по душе. Он любил беседовать с часто навещавшими его капитанами, прогуливаясь по площадке, которая называлась "корма". Другая площадка именовалась "палубой". По земельному владению протекал большой ручей - приток речки Уэндл, впадавшей в Темзу. Эмма назвала его Малым Нилом. Сэр Уильям пристрастился к рыбной ловле и подолгу просиживал с удочкой на тихом берегу Малого Нила. Часто бывал он и в Лондоне, целые дни проводя в Британском музее, где находилась значительная часть его художественной коллекции. Сэру Уильяму хотелось тишины, покоя. Как все старики, он любил, уютно устроившись в кресле или на берегу речушки, поразмышлять о смысле жизни. В общем ему нужен был "спокойный дом", но Мертон не являлся таковым.

Двухэтажное здание вмещало более пятнадцати отдельных спален, а также большое число общих комнат, холлов, гостиных. И все эти помещения были заполнены многочисленными гостями - главным образом родственниками Нельсона всех степеней и возрастов. За стол садилось ежедневно не менее 15-20 человек. Соседи Нельсона гордились знакомством со знаменитым адмиралом и считали за честь посетите его дом, приезжали и друзья из Лондона, среди них герцог Кларенский, лорд Минто и еще кое-кто из знати. Однако двор Ид.свет в целом игнорировали Мертон и с демонстративным осуждением относились к "тройственному союзу" Нельсона с Гамильтонами. Эмма платила горячей ненавистью аристократическим снобам за их высокомерие. Не заботясь о мнении света, она появлялась в.. общественных местах вместе с Нельсоном. Эмме очень хотелось иметь открытый, большой радушный дом. Деньги считать она не умела, и Нельсон постоянно испытывал нужду в наличных средствах.

Биографы Нельсона довольно единодушно отмечают, что вице-адмирал был беден, или, точнее, небогат. "Жизнь в Мертоне, - пишет, например, А. Бутанов, - велась широкая в угоду леди Гамильтон и очень отражалась на кармане Нельсона, всегда щедрого и всегда нуждавшегося в деньгах, между тем как его денежное содержание совсем не соответствовало его заслугам отечеству". Несомненно, однако, что Нельсон располагая достаточными средствами, чтобы жить так, как многие люди его ранга. Допустим на минуту, что его доходы составляли бы, скажем, в два раза большую сумму. Можно ли сомневаться, что и они были бы также проглочены Мертоном или еще более великолепным имением.

История знает множество случаев, когда 'величайшие таланты гибли, задыхаясь в нужде. Но бывает и так: говоря о том или ином деятеле, сетуют, что он страдал от бедности, от непомерных долгов, и забывают при этом сообщить, сколько, скажем, проигрывал в карты оный страдалец...

Бесспорно тем не менее, что двор, правительство и Адмиралтейство награждали Нельсона меньше, чем других адмиралов. Причин было несколько: его строптивость и самостоятельность, зависть к его выдающимся способностям, происки недоброжелателей и т.п.

Говоря об этих причинах, биографы Нельсона склонны преуменьшать значение зависти посредственностей к таланту. Недоброжелательство к нему в высших сферах и в Адмиралтействе они объясняют тем, что личная жизнь вице-адмирала была пятном на его репутации и вызывала отрицательное отношение к нему со стороны аристократии и чиновной верхушки.

В данном случае мы имеем дело с классическим английским .лицемерием. Английские словари толкуют лицемерие как "лживую претензию того или, иного лица выглядеть добродетельным и безупречным".

Оценивать эту сторону жизни Нельсона можно и нужно только с учетом фактических, а не ханжески рекламируемых в классовых интересах моральных норм, которых придерживались круги, осуждавшие Нельсона, а иногда и подвергавшие его остракизму.

Здесь уместно вспомнить моральные принципы Гревиля и Гамильтона, о которых говорилось выше. Это было не исключение, а правило.

Свидетельств тому бездна. Возьмем лишь одно из самых свежих. В июле 1973 года американский, отнюдь не прогрессивный журнал "Ньюсуик" посвятил этой проблеме специальное историческое исследование. "Нравы англичан, - отмечалось там, - всегда интриговали и сбивали с толку иностранцев. В течение веков европейцы, посещавшие эту холодную и сдержанную страну, с изумлением и часто с завистью узнавали, что разнообразие, утонченность и изобилие сексуальных развлечений в лондонском полусвете оставляют позади столицы континента". И далее автор статьи продолжал: "Англия никогда не была такой, какой ее пыталась представить викторианская мораль. Если сегодня Лондон напоминает Вавилон-на-Темзе, то это не более чем роскошное издание жестокого чувственного города XVIII века... В начале XVIII века архиепископ Йоркский держал в своем доме целый гарем... Мисс Чадли была уже любовницей трех пэров, когда на костюмированном балу ее заметил Георг II. Ее георгианская эра продолжалась между двумя супружествами (причем в одном случае у нее было одновременно два мужа)".

Среди авантюристок высокого полета одна из наиболее удачливых - красавица конца XVIII века Гарриэтт Вильсон. Список ее гостей читался бы как "Книга пэров" Берка. Начав публикацию своих мемуаров, она сумела собрать двойные дивиденды со своих прежних покровителей. Заключается эта статья знаменитой аксиомой актрисы Пат Кэмпбелл, относящейся к старому Лондону: "Здесь вы можете делать все, что угодно, до тех пор, пока вы не делаете этого на улице и не пугаете лошадей".

Таковы были нравы в английских верхах в конце XVIII - начале XIX века. В свете этих объективно существовавших условий и надлежит рассматривать отношение лондонской знати к Нельсону. 6 апреля 1803 года "союз трех" пришел к концу. Уильям Гамильтон скончался. Похороны состоялись в Пемброкшире. Нельсон на них не присутствовал: он не любил похорон и по возможности старался избегать подобных печальных церемоний. Эмма скорбела о кончине человека, который так много сделал для нее и всегда был добр к ней. Правда, завещание сэра Уильяма свидетельствовало о том, что в последнее время его отношение к жене изменилось: он ничего не оставил ей, назначив своим единственным наследником Чарльза Гревиля. Но Эмму это мало заботило. Все ее помыслы были сосредоточены на другом. Уход из жизни сэра Уильяма делал несколько более реальной ее "голубую мечту" - официально стать супругой своего возлюбленного. Однако на пути к алтарю все еще стояла законная леди Нельсон.

После смерти Гамильтона Эмма и Нельсон смогли наконец взять к себе нежно любимую ими обоими Горацию. Но мертоновской идиллии не суждено было долго длиться. Период неустойчивого мира заканчивался. 8 марта король обратился к парламенту с призывом готовиться к возобновлению военных действий. 16 мая Нельсон был назначен главнокомандующим Средиземноморской эскадры, а через два дня официально началась война между Англией и Францией. Британский флот возобновил блокаду французских портов. Англичане захватили много торговых судов противника. В свою очередь, французы заняли Ганновер, принадлежавший королю Георгу III, и энергично готовились к вторжению в Англию.

Переход от мира к войне ознаменовался уходом Аддингтона и возвращением на пост премьер-министра Уильяма Питта, сторонника энергичной военной борьбы против Франции. В это же время генерал Бона-парт короновал сам себя и стал императором. Его агрессивные планы, отражавшие захватнические устремления крупной французской буржуазии, создавали угрозу многим европейским державам и стимулировали создание третьей коалиции против Франции.

Нелегко налаживался этот союз. Многое разделяло союзников. Наглые претензии Англии на право контроля в открытом море торговых судов всех государств вызывали возмущение в Петербурге. Англо-русские противоречия были сильны и на Ближнем Востоке. Однако перед угрозой со стороны общего врага взаимные претензии отступили на второй план, и II апреля 1805 года в Петербурге был подписан англо-русский договор о союзе. В коалицию вошли Австрия, Турция и ряд других стран.

Вице-адмирал Нельсон поднял свой флаг на корабле "Виктори". Это было уже изрядно изношенное судно, спущенное на воду еще в мае 1765 года. Водоизмещение - около 2 тысяч тонн, то есть обычное для трехпалубных линейных кораблей тех времен. В конце XVIII века в дни бурных мятежей на флоте "Виктори" служила плавучей Тюрьмой. Теперь корабль был отремонтирован и стал флагманом эскадры Нельсона.

Опять, как и несколько лет тому назад, Нельсон караулил французский флот, базировавшийся в Тулоне. В январе французский адмирал Вильнев, воспользовавшись штормовой погодой, обманул бдительность англичан и вышел в море. Опять Нельсон терзался сомнениями относительно намерений противника. Повторилось то, что происходило в 1798 году. Нельсон решил, что Вильнев повел свои корабли на Ближний Восток, и направился к Александрии. О французском флоте там и не слышали. В это время французские суда, сильно потрепанные штормом, вернулись в Тулон.

Снова началась скучная и изнуряющая блокада. Но опять эскадра Вильнева вышла из- Тулона (опять англичане ее проморгали) и, благодаря шальному попутному ветру проскочив Гибралтар, двинулась на запад, через весь Атлантический океан в Вест-Индию. Там ей предстояло 35 дней ждать прихода другой французской эскадры - из Бреста. Соединившись, они вместе с союзной испанской эскадрой должны были направиться в Ла-Манш и прикрыть переправу через пролив французских сил вторжения в Англию.

Нельсон пытался опять искать французские корабли в Средиземном море. Затем, получив из Гибралтара сведения о том, что они ушли в океан, предположил - Вильнев взял курс на Вест-Индию. Зачем туда пошли французы, он, конечно, не знал, считая, что цель - захват вест-индских английских колоний и прежде всего острова Ямайки. И тогда Нельсон принял очень ответственное решение - идти вслед за французами, нагнать их в Вест-Индии и сорвать их планы.

Завидев английскую эскадру, Вильнев, никак не ожидавший ее появления, испугался, что в распоряжении противника имеется значительно больше кораблей, чем у него, и, не выждав положенного срока, отправился обратно в Европу. На его счастье, брестская эскадра так и не вышла к нему навстречу. Нельсон послал быстроходный бриг в Англию и предупредил, что французская эскадра возвращается, Это означало, что ее следовало встретить, навязать бой и уж, по крайней мере, не дать ей возможности соединиться с испанским флотом.

Сигнал Нельсона был вовремя получен. Английский адмирал Кальдер, располагая 15 кораблями, имел стычку с 20 судами французов и испанцев, что привело, впрочем, к ничтожным результатам. Англичане взяли только два испанских корабля. Французы сумели уйти и укрылись в портах Виго и Ферроль. В Англии прокатилась буря возмущения, ибо усилилась опасность вражеского вторжения на Британские острова. Кальдера отдали под суд. Многие говорили о том, что Нельсон этого не допустил бы. Его авторитет, на фоне трусости и нерасторопности Кальдера, вырос еще больше.

18 августа 1805 года Нельсон прибыл в Англию. "Виктори" бросил якоря на рейде Спитхеда. Адмирал крайне нуждался в отдыхе. Он отправился в Мертон, но на душе у него было неспокойно. Нельсон понимал, что предстоят решающие сражения, и, может быть, очень скоро.

Наполеон полагал, что, высадив свои войска в Англии, он не только решит исход войны в свою пользу, но и станет хозяином Европы и всего мира. Вторжение, таким образом, было самым крупным козырем новоявленного императора.

На французском побережье Ла-Манша было сконцентрировано более 120 тысяч отборных солдат. Ими командовали лучшие наполеоновские генералы. Для перевозки этих сил было собрано и построено две с половиной тысячи судов.

В Англии об этих приготовлениях знали не только правительственные сферы, но и весь народ. Тревога и страх овладели страной. Молниеносные и сокрушительные победы генерала Бонапарта в Италии произвели огромное впечатление. И всех волновал один и тот же вопрос: что может противопоставить Англия французскому вторжению?

Как моряк Нельсон считал, что Англия будет спасена только в том случае, если корабли английского флота истребят собранную французами армаду до того, как она двинется через пролив. Адмирал полагался на те средства, с которыми ему приходилось иметь дело. Преувеличенные надежды на флот лелеяли многие в Англии. И неудивительно - ведь морские традиции в стране имели многовековую давность.

Уильям Питт мыслил значительно шире, чем Нельсон. Как истинный англичанин премьер-министр любил и ценил флот, может быть, и преувеличивал его роль в войне, но он понимал, что с помощью одного флота нельзя не только выиграть войну, но даже снять угрозу французского вторжения в Англию. Это можно было сделать лишь наступлением сухопутных армий на Францию с востока и севера-востока. Именно поэтому Питт, не покладая рук и не жалея золота, трудился над созданием третьей коалиции против наполеоновской Франции. И в наиболее опасный для Англии момент - в августе 1805 года - русские войска под командованием М. И. Кутузова вступили в Западную Европу.

Навстречу Кутузову Наполеон двинул -булонскую экспедиционную армию. Английские политики, допустившие столько ошибок в своих планах борьбы против Бона-парта, не имели серьезной уверенности в том, что русским удастся избежать поражения. А успех французов означал бы, что угроза вторжения могла быть только отсрочена. Лишь значительно позднее выяснилось, что самоотверженные действия русских армий избавили Англию от вторжения наполеоновских войск.

Нельсон надеялся отдохнуть в Англии месяц-полтора. Случилось, однако, так, что ему удалось пробыть дома всего 25 дней, И эти дай не были днями отдыха и покоя. Адмирал часто ездил из Мертона в Лондон. Там страшно тревожились по поводу того, как бы французы и испанцы не собрали свои флоты в один мощный кулак, и желали знать мнение Нельсона о степени опасности и возможных мерах для ее предотвращения. С ним много раз беседовал Уильям Питт, встречались министры, принц Уэльский - наследник престола, и, конечно, прежде всего Бархэм, новый глава Адмиралтейства.

Бархэму было уже 80 лет, но он хорошо разбирался в обстановке. Нельсона он близко не знал, но быстро усвоил суть его соображений и проникся доверием к ним. В руководящих кругах создалось единодушное мнение, что в предстоящем решающем сражении между английским флотом и объединенным франко-испанским флотом командование должно быть поручено Нельсону. Срочно, неотложно нужна была решительная победа на море, и только Нельсон мог привести английский флот к ней. Кальдеры в такой ситуации совершенно не годились.

В конце августа Питт сказал Нельсону, что его услуги, вероятно, понадобятся очень скоро. При очередной их встрече были обсуждены все возможные варианты будущей битвы с вражескими флотами. Питт поставил прямой вопрос: "Кто должен командовать предстоящей операцией?" Нельсон ответил: "Вы не найдете лучшего человека, чем нынешний командующий - Коллингвуд". Адмирал Коллингвуд был другом Нельсона и в тот момент руководил средиземноморской эскадрой. Была ли эта рекомендация искренней? Едва ли. Уж слитком любил Нельсон морские баталии, чтобы упустить случай командовать английским флотом в таком большом и важном сражении. Питт без колебаний отверг предложение Нельсона, заявив: "Нет. Это не подойдет. Вы должны взять на себя командование". Нельсон заявил, что готов отплыть немедленно.

В предстоящем сражении англичане надеялись не просто добыть победу, а решительно сокрушить военно-морскую мощь врага (во всяком случае, такова была задача). Нельсон не мог не понимать, что такое сражение потребует больших жертв. В те дни адмиралы и капитаны в разгар боя находились на верхней палубе и подвергались той же опасности, что и рядовые матросы. Нельсон в битвах потерял глаз, затем руку, и никто не мог дать гарантий относительно того, что на этот раз шальное ядро не лишит его жизни.

Когда все формальности с назначением вице-адмирала были завершены, он написал своему верному другу, банкиру Дэвисону: "Я могу очень многое потерять и очень мало приобрести". И в самом деле, его честолюбие к этому моменту было в значительной степени удовлетворено - он прославился на всю Европу, занимал достаточно высокий пост, любил и был любим. И все это он мог потерять в один миг!

Но, несмотря ни на что, Нельсон был рад своему назначению. В том же письме к Дависону он поясняет: "Я иду потому, что это правильно и необходимо, и я сослужу верную службу моей стране". Для Нельсона сознание долга - это тот внутренний голос души, который диктовал ему образ действий.

Отъезд Нельсона из Англии ускорился из-за того, что адмирал Вильнев сумел ускользнуть со своими кораблями из Виго и Ферроля и уйти в открытое море. Куда он направился, в Лондоне не могли установить почти две недели. "Страна, - пишет Мэхэн, - переживала в течение двух недель слишком большой страх, чтобы пойти на риск и снова ощутить это чувство".

2 сентября один из друзей Нельсона, капитан Блэквуд, неожиданно появился в Мертоне в пять часов утра. Адмирал уже встал, был одет и даже позавтракал. Увидев Блаквуда, он понял: произошло что-то из ряда вон выходящее. Тот был послан со срочным донесением в Адмиралтейство от Коллингвуда, но предварительно заехал к Нельсону. Новость была архиважная - Вильнев наконец нашелся. Он вошел со своей эскадрой в Кадис и соединился там с основными силами союзного испанского флота. Для какой цели там собралось столько линейных кораблей врага - неизвестно.

13 сентября 1805 года Нельсон уехал из Мертона в Портсмут. Ехал ночью, в экипаже и утром на следующий день прибыл в порт, где его ожидал "Виктори". За полчаса до полудня его личный флаг - он стал уже адмиралом белого флага - взвился над кораблем, и в четырнадцать часов Нельсон вступил на его палубу. В этот момент, как и вообще в последние дни пребывания на английской земле, он был в радостно-приподнятом настроении-.в отличие от своих соотечественников, обуреваемых мрачными, тревожными предчувствиями и страхом перед возможным французским вторжением.

Нельсону было поручено или накрепко заблокировать флот противника в Кадисе, или разбить его в решительном сражении. Он предупредил Питта: "Имейте в виду, только достаточное число кораблей есть залог победы над неприятельским флотом". Питт и Бархэм обещали сделать все возможное. Но нужное, по мнению адмирала, количество кораблей он так и не- получил. И, как это неоднократно бывало раньше, ему прежде всего не хватало небольших крейсерских судов. Нельсон рассчитал, что встреча с противником должна скоро произойти, поскольку из-за концентрации огромного количества. судов в Кадисе с многочисленными экипажами там быстро истощатся запасы продовольствия.

Пока же адмирал всячески старался выманить противника из порта. Он убрал подальше эскадру Коллингвуда, крейсировавшую вблизи Кадиса с целью обеспечить прочную блокаду франко-испанского флота. Теперь с вражеских кораблей ее нельзя было увидеть, лишь цепочка мелких судов англичан оставалась для наблюдения.

Нельсон прекрасно знал, что французские и испанские корабли превосходят во многих отношениях английские. Но боевая выучка команд-от рядовых до офицеров и капитанов - в английском флоте была значительно выше, чем у французов и тем более у испанцев, которым приходилось подолгу простаивать в портах под блокадой. Это лишало их возможности приобрести необходимый опыт и закалку. А английские корабли в это время непрерывно бороздили воды Средиземного моря и Атлантики.

Французский инженер Форре в 1802 году писал о причине превосходства англичан: "У них на кораблях все хорошо организовано... и артиллерия их хорошо действует... У нас же совершенно противное". Английские канониры стреляли более метко и быстро., Они делали по выстрелу в минуту, тогда как лучшим французским канонирам требовалось три минуты на один выстрел.

Французские адмиралы все это понимали. Особенно скептически оценивали они состояние союзного испанского флота. Адмирал Декре говорил Наполеону: "Я верю в действительную силу кораблей вашего величества и в той же степени уверен в тех кораблях Гравины, которые были уже в море. Но что касается прочих испанских кораблей, которые в первый раз выйдут из порта... под командой неопытных капитанов, то, признаюсь, я не знаю, что можно осмелиться предпринять на другой день после выступления..." Первый вариант плана сражения Нельсон составил еще тогда, когда английская эскадра гонялась за французами в Вест-Индию. Окончательный вариант плана был сформулирован на борту "Виктори" 9 октября, вблизи Кадиса. Нельсон решил разделить свою эскадру на два отряда. Большим отрядом кораблей должен был командовать второй флагман - Коллингвуд. Ему надлежало врезаться во вражескую линию, разорвав ее на части. Затем в дело должен был вступить отряд Нельоона, которому предстояло победоносно завершить сражение. В боевом приказе учитывались многие детали, прежде всего такая немаловажная, как ветер. Кроме того, англичане осознавали, что многое зависит от случая, непред виденных обстоятельств. Поэтому Коллингвуду и капитанам кораблей предоставлялась возможность проявить инициативу. "Второй командующий будет направлять движение своей линии судов, держа ее в максимально компактном порядке, насколько позволят .условия. Капитаны должны следить за тем, чтобы занимать свое определенное место в линии. Но в случае, если сигналы (командующего. - В. Т.) будут неразличимы и непонятны, капитаны не совершат большой ошибки, поставив свой корабль против корабля противника".

Обе линии английской эскадры должны были подойти на расстояние орудийного выстрела к центру вражеской линии, с тем чтобы как можно быстрее атаковать ее и разрезать у 12-го корабля, считая от арьергарда.

Свой отряд Нельсон планировал направить на вражеский центр. Приказ требовал "приложить все усилия", чтобы захватить главнокомандующего франко-испанской эскадрой адмирала Вильнева и второго ком.андующего - испанского адмирала Гравины.

Нельсон предполагал применить ту же тактику, которой он придерживался при Абукире и у Копенгагена. Разница заключалась, .лишь в том, что там корабли противника были неподвижны, а у Кадаса сражение могло произойти с маневрирующей вражеской эскадрой.

Сотни книг и тысячи статей восхваляют Нельсона за произведенную им революцию в тактике военно-морского боя. Это, как и многое другое, приписываемое Нельсону, требует к себе спокойного, трезвого подхода. В действительности заслуга Нельсона состояла в том, что он, по выражению английского автора У. X. Фитчера, "приложил здравый смысл к ремеслу войны".

Задолго до Нельсона, за многие десятилетия до описываемых событий, английский флот принял далеко не рациональную тактику, ставшую затем непреложным законом. Боевые инструкции Адмиралтейства требовали от адмиралов ставить свои суда во время боя параллельно линии судов неприятеля. Получалась дуэль двух кораблей, общее сражение распадалось на изолированные схватки отдельных судов.

Первым сломал нелепую традицию, как это уже отмечалось выше, русский адмирал Ф. Ф. Ушаков. .Были и в Англии до Нельсона адмиралы, которые понимали абсурдность линейной тактики. В 1756 году, например, адмирал Бинг попробовал изменить ее, но в сражении его постигла неудача, и он был казнен за своеволие. Нельсон же полностью отринул эту тактику и, поскольку ему сопутствовал успех, достиг громкой славы.

Готовясь к сражению с Вильневом, Нельсон больше всего боялся, что союзный флот не выйдет из Кадиса или, даже если нужда и заставит его покинуть порт, уклонится от сражения с английской эскадрой. Опасения были напрасными. Нельсон не знал, что Вилкнев уже не мог не принять боя, так как Наполеон был возмущен нерешительностью своих адмиралов и требовал от них эффективных действий.

Однако военно-морское дело Наполеон знал плохо и ие понимал, из чего слагается победа в морском сражении.

Двинув булонскую армию на восток, •против Кутузова, император решил, что и французскому флату следует не торчать вблизи пролива между Францией и Англией, а проводить операции у берегов Испании и в Гибралтарском проливе. Вильневу был дан приказ взять на полгода продовольствия, направиться из Кадиса через Гибралтар в Средиземное море, в Картахену, и соединиться с находившимися там восемью линейными кораблями.

Одновременно с новой оперативной директивой Вильнев получил от адмирала Декре из Парижа следующее письмо: "Главное намерение императора состоит в том, чтобы отыскать в рядах, в каких бы то ни было званиях офицеров, наиболее способных к высшему начальствованию. Но чего ищет он прежде всего - так это благородной любви к славе, соревнования за почести, решительного характера и безграничного мужества. Его величество хочет уничтожить эту боязливую осторожность, эту оборонительную систему, которые мертвят нашу смелость и удваивают предприимчивость неприятеля. Эту смелость император желает видеть во всех своих адмиралах, капитанах, офицерах и матросах, и, каковы бы ни были ее последствия, он обещает свое внимание и милости всем тем, кто доведет ее до высшей степени".

Прошло всего несколько дней, и Наполеон отдал Вильневу новый приказ, предписывавший после прибытия в Картахену проследовать к Неаполю. "Я желаю, - требовал император, - чтобы везде, где встретите неприятеля, слабейшего в силах, вы бы немедля нападали на него и имели с ним решительное дело... Вы должны помнить. что успех предприятия зависит более всего от (поспешности вашего выхода из Кадиса. Мы надеемся, что вы сделаете все, что от вас зависит, чтобы поскорее это исполнить, и рекомендуем вам в этой важной экспедиции смелость и наивозможно большую деятельность".

Это были не просто приказы. Наполеон сурово осуждал Вильнева. "У англичан, - говорил император, - очень поубавится спеси, когда во Франции найдутся два или три адмирала, которые желают умереть". Не надеясь, что Вильнев по приказу обретет отвагу и мужество. Наполеон срочно направил ему замену в лице вице-адмирала Розали. Из Парижа в Мадрид, а оттуда в Кадис путь был в те времена долгим. К тому же карета Розали сломалась в дороге, и это вызвало дополнительную задержку. Вильнев узнал о приезде своего преемника в Испанию, когда тот еще не успел добраться до Кадиса. Мог ли в этих условиях французский главнокомандующий не выйти в море? Обстоятельства работали на Нельсона, хотя он об этом так никогда и не узнал.

У союзников в Кадисе было 33 линейных корабля - 18 французских и 15 испанских. В их распоряжении было 3 французских фрегата и 2 брига. Нельсон располагал 27 кораблями. По количеству орудий англичане также были слабее союзников.

Вывод франко-испанских кораблей из порта затянулся почти на два дня. Англичане тщательно наблюдали за выдвижением противника и старались, во-первых, занять более выгодную позицию в смысле ветра и, во-вторых, стать так, чтобы Вильнев не смог укрыть после сражения свой флот в Кадисе. В результате сложного маневрирования боевая встреча двух эскадр произошла у мыса Трафальгар, что южнее Кадиса и несколько севернее Гибралтара.

21 октября 1805 года ветер был слабый и неустойчивый, шла зыбь - предвестник скорого шторма, что препятствовало выстраиванию судов в боевые линии. Поэтому французские корабли образовали нечто вроде полумесяца, на центральную часть которого двигался двумя линиями флот Нельсона. Английский адмирал очень опешил, но ветер - как много от него зависело в те годы в военно-морских баталиях! - обеспечивал движение судов со скоростью примерно пять километров в час. 100-пушечный корабль "Ройал Соверен" возглавлял линию Коллингвуда. "Виктори" под флагом Нельсона, шедший во главе второй колонны, двигался медленнее.

Уже в самом начале произошло отступление от принятого ранее плана, согласно которому Коллингвуд должен был атаковать первым. Англичане теперь шли на врага одновременно двумя колоннами, перпендикулярно к линии объединенной союзной эскадры, держа курс на ее центр, где, по их предположениям, находился корабль Вильнева.

Нельсон по привычке вышел на палубу очень рано, как всегда, в адмиральском мундире со всеми орденами, но на этот раз без шпаги. На "Виктори" был вызван капитан Блаквуд, командовавший всеми фрегатами. Нельсон распорядился, чтобы они занялись добиванием сильно поврежденных вражеских кораблей и сохранением тех судов-призов, которые будут захвачены. Блэквуд посоветовал адмиралу в целях безопасности перейти на фрегат, судно более быстроходное и маневренное. Нельсон не согласился. Капитаны советовали переодеться - ведь блестящий мундир и сверкающие звезды обязательно привлекут к себе внимание врага. А если корабли "свалятся", то есть станут борт о борт и сцепятся парусами и мачтами, то расстояние, отделяющее французских стрелков от палубы "Виктори", станет совсем небольшим. Но Нельсон не обратил внимания и на это замечание.

На корабле шли последние приготовления к бою. В помещениях адмирала снимались переборки, убиралось все, что там находилось, к бортам комендоры подкатывали орудия и подносили заряды. Нельсон спустился в свою, уже преобразившуюся каюту и оформил завещание. Капитаны Харди и Блэквуд на спине нагнувшегося комендора скрепили этот документ своими подписями, с тем чтобы он имел юридическую силу. "Я вверяю, - писал Нельсон в завещании, - Эмму леди Гамильтон заботам моего короля и страны. Надеюсь, что они обеспечат ее так, чтобы она могла жить в соответствии с ее рангом. Я также завещаю милосердию моей страны мою приемную дочь Горацию Нельсон Томпсон и желаю, чтобы она именовалась в будущем только Нельсон".

Сколь поразительны наивность и простосердечие этого умудренного в походах и сражениях человека! Он был убежден, что его великая любовь к Эмме - вполне достаточное основание для того, чтобы правительство щедро ее обеспечило. Он не мог не знать - леди Гамильтон тысячу раз говорила ему об этом, - что в высшем обществе ее ненавидят, осуждают и презирают. Нельсон чувствовал это и сам. И тем не менее за несколько минут до смертельного сражения он поручает два самых дорогих для него существа заботе короля! Говорили, что, когда через несколько недель Эмме стало известно содержание этого завещания, она воскликнула: "Каким же ребенком был мой Нельсон!" Король и правительство так никогда и не исполнили последнюю волю национального героя Англии. Остаток своей жизни Эмме Гамильтон суждено было провести в тяжелой нужде и лишениях.

Примерно в II часов Нельсон обошел батареи, поблагодарил офицеров и комендоров за хорошую подготовку к бою. Затем дал Коллингвуду сигнал, уточняющий, в каком месте предстоит разрезать строй противника. Корабли французов и испанцев были уже совсем близко.

Вдохновение... Оно осеняло Нельсона перед решающими сражениями. Вот и теперь, в последние минуты перед боем, он приказал поднять для всей английской эскадры сипнал: "Нельсон верит, что каждый..." Сигнальщик сказал, что в коде нет таких слов. Тогда Нельсон продиктовал короткий текст, ставший с тех пор боевым девизом его соотечественников: "Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг". Сигнал вызвал взрыв энтузиазма.

Первым вламывается в строй противника корабль "Ройал Соверен", встреченный ураганным орудийным огнем. Вслед за ним "Виктори" держит курс на огромный 130-пушечный корабль "Сантиссима Тринидад" и на "Буцентавр", где находится Вильнев. Но ветер ослабевают, и "Виктори" движется совсем медленно, а французы, видя флаг Нельсона, бьют по кораблю с особым усердием. Нельзя прорезать линию противника, не "свалившись" с одним из его судов, и "Виктори" "сваливается" с "Редутаблем". Французские артиллеристы и стрелки в течение нескольких минут выводят из строя почти всех находящихся на верхней палубе "Виктори". Из 110 человек продолжают сражаться лишь 20. Адмирал Нельсон и капитан "Виктори", могучий, широкоплечий Харди, остаются на палубе среди груды убитых и раненых. Собственно, руководить боем уже нечего. Каждый делает свое дело, зная заранее замысел адмирала. Капитан слышит слова Нельсона: "Дело слишком горячее, Харди, чтобы ему .слишком долго продолжаться".

Английские корабли бьют двойными зарядами в упор по амбразурам вражеских судов. Там потери и разрушения еще больше, чем у англичан. После первого же залпа "Виктори" на "Буцентавре" уничтожено 20 орудий и убито 400 человек.

Но французы ведут бой с прежним пылом. Мачты "Редутабля" усеяны стрелками, и они метко шлют свои пули на палубу "Виктори". И вдруг Харди с ужасом видит: только что стоявший рядом с ним Нельсон падает на левый бок. Наклонившись над раненым адмиралом, сквозь оглушительный шум боя он слышит: ".Наконец они меня доконали".

Пуля, пущенная стрелком с мачты французского корабля, попала в эполет, прошла через левое плечо, легкое, позвоночник и застряла в мускулах спины. Адмирала снесли вниз, где уже была масса раненых. Он понимал, что это конец; врач стремился лишь облегчить его предсмертные муки. Но, несмотря на страдания, Нельсон продолжал тревожиться об исходе сражения. То и дело он требовал к себе капитана Харди.

А бой продолжался, и лишь через час после ранения адмирала французы дрогнули. В 14 часов с минутами французский главнокомандующий опустил свой флаг, "Буцентавр" сдался, и Вильнев попал в плен. Теперь Харди мог сойти вниз и доложить Нельсону, что взято 12 или 14 французских судов.

В 16 часов Харди поздравил адмирала с победой. "Взяты 15 кораблей", - сообщил он (как потом оказалось, в действительности к этому времени было уничтожено или захвачено 18 судов противника). "Это хорошо, - ответил Нельсон, - но я рассчитывал -на двадцать". И тут жe приказал Харди стать на якорь. Адмирал предвидел, что скоро начнется шторм, и если побитые корабли не станут ва якорь, то затонут или будут выброшены на прибрежные скалы.

Харда, который послал к Коллингвуду шлюпку с сообщением о ране Нельсона, заметил: "Я думаю, милорд, что теперь адмирал Коллингвуд возьмет на себя ведение дел". - "Надеюсь не сейчас, пока я еще жив", - ответил Нельсон. Так до последней минуты он не пожелал сдать командование эскадрой. В вахтенном журнале "Виктори" было записано: "Частный огонь продолжался до 4 1/2 часов, когда по докладе лорду виконту Нельсону о победе, он скончался от своей раны".

Перед смертью адмирал все время вспоминал об Эмме и Горации, просил передать им его вещи и локоны волос. Хотел избежать традиционных похорон, когда могилой моряка становится море, и пожелал, чтобы его тело было доставлено на родину. И Харди обещал это сделать.

Нельсон умер, зная, что в последнем бою он одержал победу. Он самоотверженно исполнил свой долг, но умирал не с традиционным возгласом: "Да здравствует король!", а со словами любви, обращенными к Эмме и Горации. В те минуты, когда остановилось сердце Нельсона, сдался англичанам 18-й корабль противника. Сражение прекратилось в 17 часов 30 минут. Франко-испанский флот потерпел сокрушительное поражение. Лишь II вражеских кораблей ушли в Кадис, а 4 спасшихся в открытом море вскоре были захвачены англичанами.

Трафальгарское сражение было самым крупным по результатам и значению из всех баталий, происшедших на море за 22 года коалиционных войн против Франции.

Харди исполнил последнюю волю своего начальника и друга. Тело Нельсона было помещено в бочку с коньяком и доставлено в Лондон. Произошло это не сразу. "Вик-тори" настолько пострадал в бою, что его пришлось наскоро отремонтировать в Гибралтаре, чтобы он смог дойти до Англии. Лишь 5 декабря корабль прибыл в Портсмут. Похороны адмирала Нельсона состоялись 9 января 1806 года. Но его мечта покоиться в Вестминстерском аббатстве не сбылась, он был погребен в соборе святого Павла.

После событий, о которых шла речь выше, прошло 170 лет. Тот, кто впервые попадает в Лондон, в тот же день обычно направляется на Трафальгарскую площадь, ибо это одна из главных достопримечательностей сегодняшнего Лондона. В окружении фонтанов и бронзовых львов возвышается огромная колонна. Ее венчает фигура Нельсона со шпагой в руне, как бы прислонившегося к бухте толстого корабельного каната. Снизу фигура адмирала кажется маленькой, в действительности же она в три человеческих роста. На нее ушло 16 тонн меди из расплавленных французских пушек, взятых в качестве трофея при Трафальгаре. Колонна высока, и с ее вершины медному адмиралу видно море...

"Прометей" Историко-биографический альманах серии "ЖЗЛ". т. 11, М. 1977.