Николай АНДРЕЕВ

КУРИЦА ЦЫПА

Управившись с делами, Павел, казалось, только теперь заметил на кухне присутствие двух других дочерей, десятилетней Лиды и шестилетней Анечки.

— Ну что, поели? — строго спросил он их.— Тогда марш спать! Нечего здесь сидеть.

Девочки осторожно, стараясь не задеть маму, бочком вышли из-за стола и тихо покинули кухню.

Павел, собрав тарелки с почти нетронутым супом, слил его обратно в кастрюлю, убрал хлеб, ложки и только после этого сел на стул рядом с женой.

Они молчали. Много лет назад, терпением и настойчивостью завоевав сердце капризной красавицы Ларисы, Павел взял за правило все проблемы с ней улаживать спокойно, без спешки. Вот и сейчас, несмотря на то, что ему очень хотелось выказать ей свое недовольство, объяснить недопустимость такого поведения, тем более в присутствии детей, он, едва взглянув на опустошенное, но, тем не менее, по-прежнему красивое лицо жены, тут же умолк, решив перенести разговор на потом.

В этот момент соседи включили телевизор, и из-за стены донеслись первые аккорды позывных вечерних новостей.

Лариса подняла голову, медленно провела ладонью по собранным в хвост волосам и, глядя куда-то в сторону, тихо произнесла:

— Идем спать.

Она встала, глубоко вздохнула и, не дождавшись ответа, направилась в спальню. Павел выбрал из пепельницы окурок подлиннее, размял его в руках, прикурил, но, затянувшись несколько раз, ткнул недокурок в пепельницу и вышел из кухни.

Павлу не спалось. Он, ворочаясь с боку на бок, складывал в уме обличительные тирады, смысл которых заключался в том, что ему, бывшему ученому-лингвисту, ныне зарабатывающему на хлеб физическим трудом, сегодня, безусловно, тяжелее всех. Однако стоически перенося все превратности судьбы, он не устраивает на потеху соседям грошовых спектаклей, в отличие от Ларисы, чьи постоянные истерики усложняют и без того непростые отношения в семье.

Он тяжело вздохнул и, повернувшись на бок, лицом к жене, положил руку на ее плечо.

— Я так больше не могу,— прошептала Лариса.— Я или умру, или сойду с ума.

— Ты не спишь? — удивился Павел и, приподнявшись, включил настольную лампу.

— Это просто невозможно! Каждый день одно и тоже: магазин, продукты, кухня. Белье, стирка, глажка. И снова: магазин, продукты, кухня. Белье, стирка, глажка…

Сначала Лариса говорила довольно тихо, но с каждым новым словом ее голос становился все громче, а тон — все более раздражительным.

— Магазин — продукты — кухня! Белье, стирка…

— Тише ты! — шикнул на нее Павел.— Детей разбудишь.

Лариса бросилась ему на грудь.

— Пашечка, родненький, а ты знаешь, что со мной будет завтра? Не знаешь? Так я тебе скажу! — Лариса приподнялась и горячо зашептала ему прямо в ухо.— Завтра будет то же самое! Утром я пойду в магазины искать продукты подешевле, потом полдня проведу у плиты, а вечером буду гладить белье, если, конечно, до этого успею его постирать. Представляешь? И послезавтра будет тоже самое, и послепослезавтра...

— Послушай...

— Нет, это ты послушай! Ты помнишь, когда я в последний раз делала маникюр? Помнишь? И то правда! — Лариса усмехнулась.— Как же ты можешь помнить, если я сама об этом уже почти забыла! Да ладно, бог с ним, с маникюром, главное не это. Главное, что я стала забывать о том, что я — женщина! Понимаешь? Недавно мне один человек сделал комплимент, так я, как последняя дура, расплакалась. Он мне говорит о том, какая я красавица, а я плачу и не могу ничего с собой поделать, поскольку в этот момент я внезапно вспомнила о том, что существует другая жизнь, которая не заканчивается с рождением детей и даже не всегда зависит от возраста. И еще, Пашенька, я поняла, что эта жизнь проходит мимо меня и с каждым годом она удаляется все дальше и дальше, все дальше и дальше...

Лариса внезапно замолчала, а потом откинулась на подушку и, проглотив комок в горле, закрыла глаза.

— Никогда, никогда у меня не будет ничего другого.

Павел погладил ее по голове и поцеловал в лоб.

— Неправда. Все у нас с тобой впереди, а то, что ты самая красивая, так это всем известно.

Внезапно заскрипела дверь, ведущая из зала, где спали девочки, и на пороге спальни появилась Анечка, одетая в большую, доставшуюся от Лиды ночную рубашку.

— Чего тебе? — Лариса рукой вытерла мокрые глаза и строго посмотрела на дочь.

— Ты, мамочка, так кричала, что я проснулась.

— И что теперь?

— Ничего. Только спать уже совсем не хочется.

Павел откинул угол одеяла и позвал ее.

— Иди к нам.

Анечка быстро подбежала и радостно запрыгнула в постель к родителям.

— Только уговор — сразу спать! — Павел погасил свет и натянул одеяло до подбородка.

Соседи, весьма кстати, выключили свой телевизор, и в комнате мгновенно воцарилась тишина.

Немного поворочавшись, Анечка удобно устроилась в ложбинке между двумя матрасами и, закрыв глаза, честно попыталась заснуть. Однако сон по-прежнему не шел, и тогда она, высунув голову из-под одеяла, осторожно заныла:

— Пап, а пап?

— Ну что еще?

— Расскажи сказку.

— Какую еще сказку? Первый час ночи!

— Ну расскажи! — продолжала клянчить Анечка.

Павел и сам никак не мог заснуть и, может быть, поэтому уступил уговорам дочери.

— Ну хорошо, слушай! — сказал он и, закинув руки за голову, начал рассказывать.— Жили-были старик со старухой...

— Не хочу про колобка. Давай другую.

— Другую? Давай другую,— согласился отец.— В королевстве, где все тихо и складно, где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, появился дикий вепрь...

— И про стрелка тоже не хочу!

— А какую ты хочешь?

Анечка задумалась и неуверенно произнесла:

— Хочу новую.

— Новую? — Павел почесал переносицу.— Новую... Где ж ее взять-то?

На ум ничего нового не приходило.

— Ну пожалуйста! — заныла Анечка.

— Только не ной!

Павел чуть приподнялся, подложил под себя подушку повыше и задумался.

— Значит, так. Слушай. Жила-была курица Цыпа... Нет, не так. Давай сначала.

— Хорошо, давай сначала! — согласилась Анечка.

— В некотором царстве, в некотором государстве, в одном селе, большом ли, маленьком ли, был птичий двор. И жили на этом птичьем дворе...

— А что такое — птичий двор? — перебила его дочка.

— Птичий двор? — задумался Павел.— Это, знаешь, такая площадка, огороженная с четырех сторон высоким забором, внутри которой сбоку стоит деревянный сарай, а в центре лежат разрезанные пополам автомобильные шины, внутри которых налита вода для питья...

Лариса хмыкнула в подушку:

— Если б сама не знала, что это такое,— в жизни бы не догадалась. Тоже мне, лингвист...

— А дальше, папа? — попросила Анечка.

— Так вот... И жили на этом птичьем дворе разные домашние птицы: куры, утки, гуси. И была там среди них одна молодая курочка, которую все звали Цыпой. Цыпа была очень любознательна. Ее интересовало все, что происходило у них на птичьем дворе: откуда берется корм, что находится за забором, отчего это у людей нет крыльев и, главное, почему обитатели двора не летают? На первые три вопроса она со временем нашла кое-какие ответы. Корм, как она выяснила, водится в большом бездонном ларе и хранится в сенях хозяйского дома; за забором ничего существенного нет; а что касается людей, то у них, говорят, были когда-то крылья, но перья из них повылезали, и со временем они превратились в голые руки. И только на вопрос о том, почему птицы, живущие на птичьем дворе, не летают, она никак не могла найти ответа. Старшие подруги советовали ей забыть об этом и не усложнять себе жизнь, но Цыпа не успокаивалась. Она хотела летать и не понимала, почему у нее это не получается. Иногда, когда становилось совсем уж невмоготу, Цыпа пробовала взлетать на забор, поскольку ей всегда казалось, что оттуда до неба было крылом подать, но каждый раз, не долетев самую малость, она, вызывая всеобщий смех, кубарем падала вниз... До тех пор, пока курочка Цыпа была молода, обитатели птичьего двора относились к ее увлечению как к невинному озорству глупого птенца — достаточно спокойно и равнодушно, но все изменилось, когда у нее самой появились цыплята. Ее попытки летать стали внезапно вызывать у окружающих раздражение и даже злобу. Птицам не нравилась курица, вносившая сумятицу в их души, и они, сами втайне мечтавшие о полете, старались при любой возможности ущипнуть бедную Цыпу. Но чем больше они ее обижали, тем сильнее крепло ее желание улететь отсюда, и она все чаще с тоской поглядывала на небо... Однако время неумолимо шло, ее цыплята подрастали, и курица Цыпа, всецело занятая их воспитанием, постепенно смирилась с ролью обыкновенной клушки. Она уже стала находить маленькие радости в сытой и беспечной жизни птичьего двора, пока однажды осенью внезапно не услышала тревожный звук, доносящийся с неба. Цыпа подняла голову и увидела, как с севера, выстроившись в клин, над ними пролетала стая необычных птиц. Это были журавли. Не зная отчего, но Цыпа вдруг разволновалась. Она с громким кудахтаньем забегала по двору, скидывая с лап налипшую грязь, а потом, внезапно для самой себя, прыгнула вверх и — о чудо! — взлетела-таки на забор. Все вокруг так и ахнули. А Цыпа, размахивая крыльями, сидела на заборе и изо всех сил пыталась удержать равновесие...

Павел замолчал и, взяв с ночного столика стакан с водой, сделал два небольших глотка.

— Она упала? — с нетерпеньем и тревогой спросила Анечка.

— Да,— вытирая губы, ответил Павел, но, едва взглянув на дочь, тут же передумал.— То есть, конечно нет! Ведь от забора до неба было крылом подать, и Цыпа, вспорхнув с забора, догнала журавлей, а потом пристроилась в хвост последнему из них и, оглашая окрестности счастливым криком, улетела вместе с ними.

— Куда?

Павел пожал плечами и сделал еще один глоток.

— Не знаю... Наверное, куда-нибудь на юг.

Анечка всхлипнула.

— А как же цыплята?

— Какие цыплята? — не понял Павел.

— Ты же говорил, что у нее были цыплята.

— Ах, да! — вспомнил Павел.— Правильно, были. Но они тогда не поняли, что произошло с их мамой. Они же были маленькие... Вот, собственно, и все.

Анечка захныкала.

— Как это все? Цыпа, что же, бросила их?

— Нет,— поспешил успокоить ее Павел.— Она просто улетела. На время. Но она еще вернется. Пройдет зима, а весной вместе с журавлями она обязательно вернется!

— Ты меня обманываешь...— продолжала хныкать Анечка.

— Ну что ты! Я же сам придумал эту сказку. И значит, будет так, как я захочу.

Анечка хмыкнула, вытерла кулаком нос и, прижавшись к отцу мокрой щекой, облегченно вздохнула.

— Это хорошо... Спокойной ночи, папа.

— Спокойной ночи, доченька.

— Спокойной ночи, мама.

Лариса в ответ тоже пожелала дочери спокойной ночи, а напоследок, не удержавшись, язвительно заметила Павлу, что никогда не слышала более глупой сказки, чем эта.

* * *

Ужинали все вместе. Лида взахлеб рассказывала о представлении, которое они с классом готовят к новогодним праздникам, и радовалась тому, что именно ей выпало быть Снегурочкой.

— Представляете, все девочки хотели играть Снегурочку, а выбрали меня.

— Ты давай доедай, а то сил играть не будет, актриса! — Лариса подвинула к ней тарелку и обратилась к мужу:

— А ты чего не ешь?

— Да так. Устал что-то.— Павел встал из-за стола и подошел к окну.

— Работы много было?

— Да.— Он открыл форточку, вытащил пачку сигарет из кармана и закурил.— Весь день цемент таскали. То со склада в машины, то с машин на склад...

— Ничего, отдохнешь. А ты чего не ешь? — накинулась Лариса на Ирину.

— Не хочу. А сколько сейчас времени?

Павел посмотрел на часы:

— Половина седьмого.

Ирина вскочила со стула.

— Все, я побежала!

Лариса решительно перегородила ей дорогу и показала пальцем на стол:

— Сначала доешь, а потом пойдешь!

— Ну мама!

— Я кому сказала!

Ирина нехотя села и со злостью ткнула вилкой в сосиску. Павел повернулся к ней и, прищурив из-за дыма один глаз, внимательно посмотрел на дочь.

— Ты куда это так торопишься?

— Никуда,— буркнула Ирина и, подняв глаза, добавила: — Надо мне.

— А я знаю куда! — засмеялась Лида.— У Ирки в семь часов свидание назначено.

— Чего? — изумилась Лариса.— Какое еще свидание?

Все посмотрели на Ирину. Павел и Анечка с удивлением, Лида со смехом, а Лариса с нескрываемым раздражением.

— Еще молоко на губах не обсохло! Свидание... Я покажу тебе свидание! Никуда у меня не пойдешь!

— Пойду!

— А я сказала — не пойдешь!

— Папа! — взмолилась Ирина.— Ну хоть ты скажи ей!

Павел выпустил дым изо рта и добродушно похлопал Ларису по спине.

— Да ладно тебе, мать. Пусть идет. Все равно ведь не удержишь.

Лариса удивленно посмотрела на мужа и разочарованно покачала головой.

— Ну-ну... Понятно. Выходит, ты у нас добренький, а я, значит, плохая. Так?

— Да нет же! — запротестовал Павел и обнял жену за плечи.

— Убери руки! — угрожающе произнесла она.

Павел рассмеялся и отошел в сторону.

Лариса неспешно прошла мимо него, села за стол и опустила голову.

— Ладно...— сказала она после небольшой паузы.— Раз мое слово для вас уже ничего не значит, делайте что хотите.

Ирина радостно вскочила с места.

— Так я пойду?

— Пожалуйста,— равнодушно пожала плечами Лариса.— Только сначала вымой посуду, а потом иди куда хочешь.

Ирина чуть не расплакалась. Она с надеждой посмотрела на отца, но тот бессильно развел руками.

Тогда Ирина обратилась к Лиде:

— Вымой сегодня за меня. А я тебе тоже потом когда-нибудь помогу. Ладно?

Лида, на ходу дожевывая последний кусочек, выбежала из-за стола и отрицательно замотала головой.

— Не могу. У меня через десять минут репетиция в школе.

— Опоздаешь, ничего страшного.

Лида остановилась и непонимающе посмотрела на сестру.

— Как это — опоздаешь? Ты что, забыла? Я же Снегурочка!

Ирина топнула ногой и заныла.

— Что же мне делать? — И снова обратилась к матери.— Мам, вымой сама... Пожалуйста!

— Не могу.

— Ну почему?

Лариса вытянула правую руку, растопырила пальцы и, чуть склонив голову, с удовольствием поглядела на них.

— У меня сегодня маникюр. Смотри. Нравится?

— О боже! — Ирина театрально схватилась за голову и протяжно застонала.

Павел тщательно затушил сигарету в пепельнице и подошел к мойке.

— Ладно, беги. Я вымою.

— Ура! — закричала Ирина и, подбежав к отцу, чмокнула его в щеку.

— Не смей!

Все, кто в этот момент находились на кухне, застыли и с удивлением и страхом посмотрели на мать.

— Ты чего? — спросил ее Павел.

— Я ясно сказала: пусть она сначала вымоет посуду, а потом уже идет куда хочет!

— Да ладно тебе, сам вымою, не впервой...— взяв в руки грязную тарелку, добродушно произнес Павел.

И тут же пожалел об этом.

Приступы истерики у Ларисы протекали по-разному. Иногда она ругалась и била посуду, иногда, закрывшись в спальне, тихо плакала в подушку, иногда целыми днями не разговаривала с домочадцами и на все обращенные к ней вопросы отвечала высокомерной усмешкой, но никогда с ней не происходило ничего подобного тому, что произошло в следующее мгновение.

Уронив на пол стул, Лариса вскочила с места. Сверля Павла бешеными глазами, она, казалось, готова была растерзать его на части, и по всему ее виду было заметно, какие усилия ей приходится прилагать, чтобы сдерживать себя. Сжав кулаки, она подняла с пола стул и сделала шаг вперед. Завизжав, девочки бросились из кухни, а Лариса, не отводя от мужа бешеного взгляда, швырнула стул себе под ноги и прошептала глухим голосом:

— Не смей!

— Да я ничего... Успокойся...— также шепотом ответил ей Павел и положил тарелку обратно в раковину.

— Пусть она сначала вымоет посуду, а потом уже идет куда хочет!

— Да-да, конечно. Ты, главное, только не волнуйся.

Лариса сузила глаза и медленно покачала головой.

— Пожалел, значит... Эх, ты!

Павел виновато развел руками.

— Ей очень надо было уйти...

Лариса еще некоторое время стояла напротив мужа, сверля его глазами, но потом немного успокоилась, села за стол и согласно кивнула головой.

— Ну да. И Лидочке тоже надо.

— И ей,— подтвердил Павел.

— Ну что ж...— выдохнула Лариса.— Раз всем надо, значит, пусть уходят... И я тоже уйду.

Лариса опустила голову, медленно провела ладонью по волосам, встала и решительно вышла из кухни.

Павел бросился за ней.

— Куда ты? Я с тобой!

Лариса резко остановилась и ткнула кулаком Павлу в грудь.

— А ты, милый, останешься, и будешь мыть посуду. Вот так! — И перед тем, как зайти в спальню переодеться, она без тени улыбки погрозила ему пальцем.

* * *

Лариса вернулась за полночь. С хмурым видом она прошла в ванную, где долго плескалась под душем, потом зашла на кухню выпить стакан воды и только после этого отправилась спать.

При ее появлении Павел включил свет и внимательно посмотрел на жену.

— С тобой все в порядке?

— Да.

Лариса повернулась к нему спиной, сняла с себя халат и надела ночную рубашку.

— А где ты была столько времени, если не секрет?

— В ресторане.

Казалось, ответ не удивил Павла. Склонив голову, он задумчиво потер ногтем грязное пятно на пододеяльнике и спросил:

— Тебе понравилось?

— Да,— ответила Лариса.— Это дорогой ресторан.

Павел еще ниже склонился над пододеяльником, а потом внезапно выпрямился и произнес, бодрым голосом:

— Вот и хорошо! Тебе давно надо было отдохнуть. Честно говоря, мне следовало бы позаботиться об этом значительно раньше. Извини.

Лариса посмотрела на мужа долгим испытывающим взглядом, а в ответ на пожелание спокойной ночи обозвала его уродом.

* * *

Прошло несколько дней.

Как обычно, забрав по пути Анечку из детского сада, Павел вернулся с работы в шесть часов и с удивлением обнаружил, что, впервые за многие годы их семейной жизни, Ларисы к его приходу не было дома. На вопрос: "Где мама?" Ирина молча протянула записку. Павел взял ее и прочитал:

"Прощайте, мои дорогие. Так получилось, что я вынуждена покинуть вас. Не знаю, как мне объяснить свой поступок, и следует ли объяснять вам то, чего вы все равно не поймете? Не знаю. А впрочем, не все ли равно? Ведь вы даже представить себе не можете, что происходит, когда стены комнаты, в которой ты живешь много лет, вдруг подобно каменному кольцу начинают быстро сжиматься вокруг тебя. И однажды наступает такой момент, когда ты уже не можешь выпрямиться во весь рост и вздохнуть полной грудью, потому что потолок, некогда такой высокий, внезапно опустившись, оказывается на твоих плечах, и ты понимаешь, что еще немного, и он просто-напросто раздавит тебя! Не дай вам Бог когда-нибудь это почувствовать!.. Ах, если бы вы только знали, мои дорогие, как мне тяжело расставаться с вами! И только сознание того, что вам без меня будет лучше, немного успокаивает мою совесть... Забудьте меня и прощайте".

А дальше, внизу, вместо дважды крест-накрест зачеркнутых рукою Ларисы слов "Ваша мама", стояла другая подпись: "Курица Цыпа".

Павел еще раз перечитал письмо и бросил ничего не понимающий взгляд на Ирину.

— Что случилось?

Ирина кивнула в сторону окна, выходящего во двор.

— Соседи видели, как она садилась в дожидавшуюся ее белую иномарку.

— Не может быть! — письмо выпало из рук Павла, а он сам закрыл лицо руками и опустил голову.

Пытаясь сообразить, о чем идет речь, Анечка во время всего разговора смотрела то на сестру, то на отца и под конец, догадавшись, что они говорят о маме, жалобно скривила губы и захныкала:

— Где мама-а-а?

Павел поднял голову, глупо хихикнул и по-птичьи замахал руками.

— Улетела твоя мама.

Анечка тут же перестала плакать и живо спросила:

— На юг?

— На юг... на юг...

Анечка задумалась и через мгновенье вынесла заключение:

— Значит, мама скоро вернется.

— Когда? — с надеждой спросила Лида.

— Весной! С журавлями.

Ирина усмехнулась:

— Как же, вернется... "Жди!"

Снисходительно посмотрев на старшую сестру, как это умела делать она одна, снизу вверх, Анечка показала на отца:

— Ты ничего не понимаешь. Эту сказку придумал папа. И значит, все будет так, как он захочет! Ведь правда, пап?

Павел растерянно кивнул головой, а после, когда дочери разошлись по своим делам, он закрылся на кухне и, не включая света, весь вечер просидел у окна. Прикуривая одну сигарету от другой, он придумывал новую сказку, в которой ее главная героиня — белая голубка была так привязана к голубятне, что каждый раз непременно возвращалась домой после того, как ее выпускали полетать на волю.

Русское поле:

Бельские просторы

XPOHOС - всемирная история в интернете

МОЛОКО - русский литературный журнал

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

РУССКАЯ ЖИЗНЬ - литературный журнал

ПАМПАСЫ - детский литературный журнал

История науки

История России

Сайт истфака МГУ

Слово о полку Игореве

ГЕОСИНХРОНИЯ

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2002

WEB-редактор Вячеслав Румянцев