Хисаметдин ИСМАГИЛОВ

АКИМ

- Здравствуйте, Хасан-абзый, что с вами случилось? Оказывается, и ветеринары к нам могут пожаловать.

Поздоровавшись, я спрашиваю Галю. А эта молодая женщина, как выяснилось, работает здесь в медпункте санитаркой. Я объяснил ей, зачем пришел. Впрочем, она и сама это поняла, сказала:

- Галя сейчас подойдет, она бабушке Ане укол делать пошла.

Пока о житье-бытье друг друга расспрашивали, вошла стройная симпатичная девушка. Санитарка, большая охотница поболтать, тотчас с ней меня и познакомила. Галя оказалась приветливой девушкой-чувашкой, разговаривающей по-татарски не хуже татарки.

Тут же осмотрела она мой глаз, извлекла из него соринку, закапала лекарство и велела немного подождать. Желая узнать девушку поближе, я, не тратя времени даром, начал ее расспрашивать.

- Что-то раньше я вас не видел. Чья же вы дочь будете?

- Я не из этой деревни. Я в Уязбаше родилась, в Миякинском районе. Поэтому и не удивительно, что вы меня не знаете.

- Вай,- воскликнул от неожиданности я.- Я ведь и сам из тех краев. В деревне Гулем вырос. От нее до Уязбаша восемь километров всего.

Расспросил про всех, кого знал, с кем был знаком.

- Выходит, мы земляки с вами,- сказала она, выйдя проводить меня до ворот. Я спросил у нее:

- Кто же будет ваш отец? Может, я знаю его.

- Я, Хасан-абзый, Акимова дочка. Мой отец Михайлов Аким Филиппович. Теперь же я Иванова, замуж вышла.

- Это того Акима, что ли?- вырвалось у меня против воли, и самому стало неловко.

- Да, да, того самого Акима дочь,- и добавила: - Акима-знахаря дочь.

Наконец распрощавшись и еще раз поблагодарив, я пошел обратно на ферму и всю дорогу думал об Акиме. В памяти всплыло событие 20-25-летней давности. Возникло так явственно, будто случилось все это только вчера.

Тогда я, студент последнего курса Стерлитамакского зооветеринарного техникума, прибыл в свой родной колхоз на производственную практику. Тогда тоже была горячая страдная пора. И вот как-то раз после работы пошел я к Ильдару на нижний конец деревни. Тут нагоняет меня на колхозный машине Вакил, лихо тормозит, говорит: Давай садись, смотаемся кое-куда.

Я отказываться:.

- Я к Ильдару, фотоаппарат надо забрать…

А он все свое твердит:

- Ладно, ладно, никуда твой Ильдар не денется, я тебе сказал садись, значит, садись.

Вакил приходится мне троюродным братом, мы с ним почти ровесники и всегда вместе. Короче, мы с ним закадычные друзья. Залез я в кабину.

Несмотря на то, что день уже клонился к вечеру, в машине жарко, душно. Вакил привез меня на ток. Взвизгнули тормоза, газик развернулся, встал..

- Пошли, покажу тебе одного чуваша,- сказал Вакил таинственно улыбаясь.

- На фига он мне нужен,- стал отказываться я.- Я с тетербашевскими чувашами пять лет стерлибашевские дороги топтал. Что я чувашей не видал?

- Нет, это не простой чуваш, это особенный чуваш,- не отстает Вакил, и я смотрю в ту сторону, куда он показывает. Там, на мешках, расположился мужик невысокого роста, в одежде довольно поношенной, но аккуратной. Не обращая на нас никакого внимания, он о чем-то разговаривает с весовщицей Салимой.

Дневная смена уже кончилась, а до ночной оставалось еще полтора-два часа. Поэтому на току, кроме нас, сейчас только Миннияр-абзый. Он занимается здесь ремонтом зерноочистительных машин и прочей техники.

- Вот мы и прибыли. Давай грузить мешки,- обратился Вакил к мужику.

Подхожу и я, здороваюсь. Салима-апа тоже здоровается в ответ. А тот абзый как сидел к нам спиной, так даже и не оглянулся. И вдруг говорит:

- А, практикант, здравствуй, ветеринар,- и только тут обернулся к нам.

«Откуда он меня знает? - недоумеваю я.- Я его первый раз вижу». Штанины брюк у него заправлены в шерстяные носки, на ногах новехонькие глубокие галоши. Смотрит на меня в упор, я тоже в глаза ему гляжу. Голубые его глаза, хоть и грустные с виду, вдруг начали буравить меня так, будто хотели проникнуть мне в мозг. Я поневоле отвел глаза, не сумев выдержать взгляда.

- Айда, туган, помоги, я тут немного фуража взял, а у самого плечо болит, ну а я вам тоже пригожусь,- сказал нам он на чистейшем татарском языке.

Не успел он и отряхнуться, встав, как мы с Вакилом покидали все десять мешков в газик. Вакил торопит:

- Давай, давай, дядя Аким, поехали, а то опаздываем.

Только тут я понял, что этот мужик и есть Аким, знаменитый на весь Миякинский район лекарь-знахарь из деревни Уязбаш. Мне стало интересно. Я юн и в этих разных колдунов-знахарей почти не верю. Если точнее, совсем не верю.

Мы втроем уселись в кабину, машина тронулась. Выехав за ворота, Вакил повернул направо, в сторону леса.

Я спрашиваю:

- Зачем через лес-то? Давай лучше по большой дороге, в лесу, мы на кочках так напрыгаемся. А по большой дороге минут через 15-20 в Уязбаше будем.

- У дяди Акима на этот фураж ни одной бумажки нет,- отвечает Вакил.- Сейчас уборка, а милиция на дорогах больше всего лютует. Сам ведь знаешь, они что пчелы. А когда пчелы взятку берут, они ох какими злыми бывают.

Аким также свое слово вставил:

- Ты, туган, когда со мной, ничего не бойся. Сегодня нам никакая милиция не встретится. Айда езжай по проселку!

- Ты, дядя Аким, не обижайся,- ответил Вакил, сосредоточенно крутя руль и не отрывая глаз от дороги,- но я ни тебе, ни чертям твоим не верю.

- Но все же береженого бог бережет, говорят,- заметил Аким.

Мы все посмеялись. В лесу дорога была не из лучших, еще не просохла после прошедших на той неделе дождей. И на самом топком месте оврага, прозванного Агарбинским, мы конечно же и застряли. Дергаемся, дергаемся туда-сюда - никак выбраться не можем. Я под колеса хворост таскаю. Незаметно стало темнеть. А Аким даже ухом не ведет, сидит себе в кабине, хоть бы немного помог, так нет. Я молчу, он же взрослый человек. А Вакил не вытерпел:

- Эй, Аким, что сидишь, давай помогай. А нет, так зови своих чертей.

Аким как ни в чем не бывало отвечает:

- Зря машину не гробьте, сейчас «Беларусь» придет, он и вытащит. А черт у него в кабине сидит.- И хохочет вовсю.

И правда, чуть погодя из лесу с зажженными фарами выехал груженный дровами трактор «Беларусь». А за рулем - парень из соседней деревни Янгырги по имени Нажип. Нас увидал - сразу сам остановился. И что удивительно, Нажипа этого за глаза как раз чертом и зовут, за то, что вкалывал он действительно как черт, отдавал работе всю свою душу. Отцепив тележку, он мигом вытащил, взяв на буксир нашу машину. Мы обрадовались столь быстрому своему избавлению из агарбинской трясины. Вакил начал расспрашивать Акима:

- Ну, дядя Аким ты даешь! А что ты наворожил Салиме?

- Э, брат, было дело. За свою ворожбу я получил с нее пять мешков овса. А другие пять мешков мне дал заведующий током, когда я ему тоже кое-что сказал. Забирай, говорит, остальные мешки и скройся, говорит, с глаз моих долой.

- Давай, Аким, и нам тоже поворожи.

- Нет, в машине нельзя. Лучше я вам спою,- предложил Аким и, не дожидаясь ответа, запел.

Мы с Вакилом удивленно переглянулись. Аким пел так приятно, так задушевно. Так чисто-чисто «Пойду-ка я в лес» выводит, куда там татарам некоторым. Вот и скажи чуваш! Вот тебе и Аким!

А каких только небылиц, сплетен разных про него не приходилось слышать, чего только не болтали. И «самый богатый человек», говорят, и «сотнями за ворожбу свою получает», говорят. «Алкаш, больше его никто самогона не пьет», говорят, «ни одного дела толком не знает, лишь этой ворожбой своей и живет-кормится», говорят. Но одно точно знаю: если у кого в нашей деревне скотина или вещь какая потеряется, прямехонько к Акиму бегут. Аким, мол, знает, Аким, дескать, поможет. Хотя многие называют его шарлатаном, в деревню Уязбаш к нему едут издалека, даже из соседних областей. Одни на легковых машинах, другие - на чем придется. Ни зимой, ни летом поток этот не прекращается. Поскольку дорога в Уязбаш проходит через нашу деревню Гулем, то запоздалые путники частенько останавливаются переночевать, чай попить у тетушки Танзили, нашей родственницы со стороны матери.

А у тетушки Танзили, что на уме, то и на языке, и все принесенные путниками вести тут же становятся известными всей деревне. И все у тетушки Танзили дорогу спрашивают, поэтому примерно можно подсчитать, сколько за неделю у Акима из соседней деревни человек перебывает. Чаще всего дорогу спрашивают те, кто едет из чужих, далеких краев. Народ в нашей деревне уже привык к этому. До сих пор немало занимательных и удивительных баек друг другу пересказывают.

Вот одна такая. Будто в один прекрасный летний день, когда за каким-то магазином в райцентре Аким гадал какой-то бабе, его накрыл за этим делом то ли милиционер, то ли сам начальник милиции, привел в отделение и приказал запереть в камеру:

- Посадите этого алкаша, тунеядца и бездельника, пусть не ходит народ не обманывает.

- Больше я не буду так делать, мне домой надо добираться, а у меня деньги кончились, только поэтому этим занялся. Если хотите, я и вам погадаю, только не сажайте, ради бога,- взмолился Аким.

Но когда невзирая на все ахи-охи его привели к дверям камеры, Аким будто бы так сказал тому начальнику:

- Ладно, закрыть ты меня закроешь, но если в 12 часов не выпустишь, к утру умрешь.

- Давай-давай, свои сказки чертям в камере расскажешь,- посмеялись милиционеры над Акимом и заперли его без всяких.

А около 12 часов ночи у того начальника вдруг ни с того ни с сего схватило живот, так крутит, так крутит - просто спасу нет. Тут-то и вспомнил он те слова, что Аким ему сказал. Начальник, еле-еле поднявшись, позвонил своим сотрудникам:

- Выпустите немедленно того богохульника, пока он всю камеру не провонял.

Дежурный пошел, отпер камеру и говорит:

- Иди, Аким, дуй отсюда, пока не поздно, начальник сам позвонил.

А Аким чего-то не выходит. И не отвечает даже. Или, до сих пор не протрезвев, спит, вытолкать его, что ли. С такими мыслями дежурный вошел внутрь. А камера-то пустым-пуста, Акима будто ветром сдуло. Решетки на окнах, полы в камере - все прочнейшие: не выломаешь, не вылезешь. Только Акима, однако, нет. Дежурный переполошился, тому начальнику обратно звонит:

- Товарищ начальник, камера пуста, Аким исчез. Другие камеры тоже осмотрел, там тоже пусто.

Будто лишь после этого у того начальника живот перестал болеть. На другой день он самолично еще раз проверил все камеры: все на месте, окна-двери все целехоньки.

После того начальник как-то снова встретил Акима и, теперь уже по-дружески, спросил:

- Ну, Аким, скажи-ка, ты как в тот раз из камеры выбрался?

Аким ему спокойно отвечает:

- А я туда и не заходил вовсе, за вашей спиной стоял смотрел.

Начальник удивился:

- Кто же тогда из камеры «выпусти меня» кричал и в дверь изнутри колотил?

- А это, как вы сами говорили, черти камерные колотились,- смеясь ответил Аким.

После того случая Акима в нашем районе больше не трогали. В деревне же до сих пор эту байку рассказывают.

…Вот так и еду я, думая о разном. А Аким все поет. И песни все какие-то старинные, мелодичные, я таких не знал и не слыхал.

Уже совсем стемнело, когда мы добрались до Акимовой деревни Уязбаш. Загнали машину во двор, разгрузили мешки с фуражом. Дядя Аким пригласил нас попить чаю. Вслед за ним зашли в дом, внутри тьма кромешная. Аким включил свет. В переднем углу на нарах, укрывшись пальто, лежат две женщины. От нашего шума-грохота они вскочили и уставились на нас с таким испугом, будто козы на волков. От страха, похоже, дар речи потеряли, даже слова сказать не могут. Одна - совсем молодая, примерно наших лет, и красивая очень. Вторая - уже в годах, мать должно быть, однако моложавая. Женщины городские, сразу видно.

Аким их тоже оглядел, затем сам первым начал разговор:

- Не бойтесь, уважаемые, я и есть Аким. Я же знаю, вы ко мне приехали. Не бойтесь и ваше дело тоже справим.- Так, успокоив обеих женщин, начал он разговор со старшей.

Я тем временем избу оглядываю: справа - вешалка с одеждой, слева - маленькая печка. В переднем углу - стол, за ним - два стула и нары, на которых эти женщины лежали. В избе явно бросающаяся в глаза бедность. Немного погодя из другой половины выглянула какая-то еще одна, заспанная женщина и ленивым голосом спросила: «А, Аким, это ты вернулся?» - и, не дожидаясь ответа, снова скрылась.

Я ту молодую женщину разглядываю. Аким между тем старшую уговаривает:

- Вот парни овес мне привезли, угостить бы их надо. Вы, уважаемая, дайте уж одну бутылку, из тех, что вы для меня привезли. Вы же ко мне приехали, так что завтра утром рассчитаемся.

Та с ворчанием, что-то недовольно про себя бормоча, начала копаться в своих вещах.

- Значит, вы и есть Аким? Мы ведь издалека приехали. Гостинцы-то, когда дело будет решено, надо бы отдавать.

Женщина сунула было руку в черную сумку. Но Аким, тем самым очень всех удивив, остановил ее:

- Нет-нет, уважаемая, не из этой сумки, там ведь только одна «красная». Вы из той, черной, сумки дайте, пожалуйста, из двух бутылок одну «белую». Женщине не осталось возможности противиться. Вроде бы и не приказ, но и не просьба, однако. На ее месте я бы тоже, наверное, подчинился Акиму. И уж совсем она растерялась, когда Аким еще добавил: «Уважаемая, я прошу одну из тех двух, которые завернуты в красный платок». Женщина взяла лежавшую в изголовье черную сумку, мелькнул уголок узорчатого красного платка, вытащила одну бутылку и, ни слова не говоря, протянула ее Акиму. Руки у нее заметно дрожали.

Мы вышли в чулан. Из молодого лука и разного прочего соорудили закуску. Мы с Вакилом выпили лишь по глотку, поскольку оба мы с этим чертовым зельем дружбу не водим. А Аким, то и дело нахваливая нас, выцедил целую чашку и так разоткровенничался, как будто кто подменил его. А нам интересно,- еще бы, сидеть и пить с таким человеком, как Аким.

- Давай, дядя Аким, погадай на нас,- попросил Вакил.

- Это можно,- ответил Аким и, дотянувшись до дверного косяка, достал оттуда небольшой осколок зеркала и, что-то бормоча про себя, стал глядеть в него. Проворно схватив Вакила за руку, вдруг громко расхохотался. Потом умолк, затем заохал. Я тянусь через Акимово плечо, тоже стараясь заглянуть в зеркало. В чулане полумрак, ничего толком не разглядишь. Аким засунул свою руку Вакилу под рубашку и, поглаживая его по животу, начал что-то говорить ему шепотом. Вдруг резко повернулся ко мне и сказал:

- Иди покури немного, заодно и луку с огорода принесешь.

Я вышел во двор. Закурил и начал искать в огороде лук. Ночь, темень - хоть глаз выколи, какой тут лук разглядишь. Ладно Аким из сеней крикнул:

- Возле сарая смотри, на грядке у самого угла.

Иду к сараю. Ага, вот он где лук-то, оказывается. Выдернул несколько штук и вернулся в чулан. Войдя, положил луковицы на стол. Но только на столе оказался не лук, а 5-6 мелких картофелин. А ведь я рвал именно лук. Вакил с Акимом смеются:

- Где твой лук, ты чего картошку принес?

И сам я тоже удивился. Аким зеркальце со стола за притолоку положил и ушел в дом. Только я потянулся, чтобы зеркальце это взять, как спокойно до этого горевшая электрическая лампочка, помигала-помигала и погасла. На ощупь добрался до двери и стал искать. Все обшарил за притолокой - нет зеркала, будто и не было. Не успел я снова сесть на свое место, как вернулся Аким. В руках две луковицы и еще одна бутылка.

- Что, дружок, не нашел зеркальца? Вот оно,- и снова вытаскивает оттуда тот самый осколок.

А в чулане совсем темно. То ли зеркало это было, то ли еще что-то, кто его знает. Акима совсем повело. Осмелев, обращаюсь к нему:

- Была ни была, поворожи мне тоже, дядя Аким.

- Ты ведь не веришь. Тебе ворожи не ворожи, все равно. Нет, не стану,- отказался он.

- Верю, очень даже верю,- убеждаю я его, а сам про себя смеюсь. Ну, навострился чуваш, прямо в точку бьет.

- А сделай тогда так, чтобы я поверил,- продолжаю настаивать я.

- Сделать-то я могу сделать, но только не сейчас. В восемь часов утра поверишь,- отвечает он.

Я снова про себя думаю: и как только можно врать с такой точностью. Лишь после того, как и Вакил его попросил, и я сам его умолял, Аким, наконец, согласился и начал так:

- Ты учишься заочно. Служил в армии, в ракетных войсках.

А я опять про себя: давай, давай ври. Сейчас вся молодежь заочно учится. Парней, которые в армии не служили, считай совсем нет.

Аким же продолжает лапшу мне на уши вешать:

- Ты, оказывается, с одной молодой чувашкой иногда в кино ходишь. Тебя еще одна девушка любит. Чувашка не прочь за тебя замуж выйти, но ты женишься на другой, на татарке или башкирке.

Затем, положив мне руку на живот, Аким продолжил:

- Поверить тебя не заставишь. Но запомни вот это: когда завтра утром возьмешь из шкафа свою желтую в клетку рубашку, рукава у нее будут порваны. А в печке вашей перемячи пригорят.

Я же все свое думаю: ну, во-первых, это бабка надвое сказала. Во-вторых, у меня, кажется, и рубашки-то такой нет. Тем не менее я дальше у него пытаю:

- До скольки лет я проживу?

- До семидесяти четырех. И трое детей у тебя будет. А мне при случае принеси один рубль одиннадцать копеек. Тебя заговорить надо немного. Скажу еще, что сегодня тебя изобьют.- А сам на то зеркальце смотрит да смеется, смотрит да смеется. Я все не сдаюсь и опять спрашиваю:

- Ты как, дядя Аким, и женщин также по животу гладишь?

- И не только там, но и по груди, и по другим местам,- отвечает.

Так в разговорах с Акимом время и прошло. Он совсем опьянел, и уже слов не разобрать было. Или по-чувашски только говорит. Уложив Акима на нары, на которых он сидел, уже засыпая, тронулись домой. А он напоследок пробормотал:

- Парни, прямо домой езжайте, прямо, а то изобьют вас.

Вакил ему в ответ:

- Ты, Аким, зря не каркай. Еще не родились те сопляки, которые нас побить могут.

Посмеявшись, мы вышли и сели в машину. Уже возле самой околицы Вакил и говорит:

- А ведь в Карамалы целый табор городских девчат приехали, на току работают. Вот, друг, девушки так девушки.

Молодые мы были, горячие.

- Поворачивай туда,- сказал я.

И мы рванули напрямик в Карамалы. С песнями доехали до крайней улицы. Оставили машину у двора одного дядьки, который вроде бы даже родней нам приходится, и пошли вдоль по улице. Месяц неохотно, то и дело прячась в облаках, освещал нам путь. Где-то на другом конце деревни, у горы Мулла-тау, стоял гвалт и доносились голоса молодежи. Было слышно, как далеко в поле рокочут комбайны, гудят работающие на току механизмы. Мы стараемся определить, не раздастся ли среди этих звуков голос гармони или магнитофона, где могут быть танцы. Немного не доходя до клуба, откуда ни возьмись появились вдруг несколько парней и, осветив фонариками, плотно окружили нас.

- Это вы Халика избили? - спросил один крепыш и тут же дал мне в глаз.

- Что вы, что вы, ребята, мы из Гулема, мы только что пришли,- опешили от неожиданности мы.

Но нет, не верят. Видно, с кем-то нас перепутали. Хоть бы кто-нибудь из знакомых парней появился. Подошли еще двое, но и эти тоже незнакомы. Один из них сразу нас «опознал»:

- Точно, это они были. Вон и туфли на ногах такие же.- Он кивнул на меня: - Он еще когда я упал меня этими ботинками по лицу пинал. Тут парни так разошлись, что только держись. Ну поддают нам с Вакилом, ну поддают. Чую, что долго мы так не продержимся. Но все же я как-то изловчился, двинул одному хорошенько - и давай бог ноги из этой свалки. Про Вакила даже и не думаю: то ли он раньшерванул, то ли сзади бежит - неизвестно. Чуть ноги унес, до самого моста за мной гнались. Когда я подбежал к машине, Вакил был уже там. Еле-еле дух перевел, спрашиваю:

- Ты как удрал?

Видать, и он только что прибежал, запыхался весь.

- Когда,- говорит,- ты тому двинул и пятками засверкал, я тоже дал деру, в другую сторону.

Пока мы машину заводили, подоспели и наши преследователи. Но мы уже развернулись - и на всех газах скорей в свою деревню.

Как выяснилось потом карамалинцы перепутали нас с заводскими парнями, приезжавшими сюда из Стерлитамака.

Таким образом, возвращаемся мы из Карамалов побитыми. Вакил еще пытается шутить надо мной:

- Ну, как, Хасан, поверил теперь Акиму?

- Да, кореш, накидали нам. Ни за что ни про что. Взяли и отдубасили просто так. Ну и как тебе городские девушки,- пытаюсь и я поиздеваться над Вакилом.- Хороши городские девчата?

А у самого спина горит: должно быть, штакетником приложились. Хорошо еще, если только по спине. Как бы фонарь под глазом не образовался. Кулак у того парня, увесистый был.

Вакил высадил меня у моего двора. Когда я на цыпочках, стараясь не разбудить мать, пробрался домой и лег спать, уже занималась заря и начинало светать.

Утром я проснулся от маминого ворчания, но продолжал потихоньку сопеть, будто сплю крепко. Мама возится возле печки с перемячами, скворода так и шипит. Узнаю по запаху, люблю я эти самые перемячи. Мама это давно знает. Поэтому, когда я приезжаю домой, она всегда их готовит. Похоже, мама поняла, что я уже проснулся и только лежу притворяясь.

- Где всю ночь бродил? Когда из дома-то ушел! Голова-то у тебя есть - до рассвета шататься? Добром все это не кончится. Смотри, малай, если про какое озорство ваше услышу, будет тебе сковородником по спине,- выговаривает мне мама.

Не скажешь же ей, что карамалинские парни отметелили нас вообще за здорово живешь. Потихоньку пощупал глаз. Вроде бы не распухло.

- С Акимом мы были,- сознался я.

- С кем, с кем? Какие-то имена друг другу понадавали,- возмутилась мама.

- Уязбашевский Аким,- отвечаю я.

- Что вы там забыли? Что потеряли там?- не унимается мама.

Я, завернувшись в одеяло и моргая одним, неподбитым, глазом, вкратце объяснил ей, зачем мы туда ездили. Потом, вспомнив, спросил:

- Мама, а у меня клетчатая рубашка есть?

- Зачем тебе? Есть, сынок, есть,- совсем смягчилась мама.

- Вот,- говорю я ей,- Аким сказал, рубашка эта лежит свернутая в шкафу и что рукава у нее порваны.

Тут я и сам вспомнил, что такая рубашка у меня имеется. Мама, забыв про перемячи, пошла на большую половину избы и через минуту вернулась с моей желтой в клетку рубашкой. Рубашка выглажена, аккуратно свернута. Мама развернула ее, рубашка нигде не порвана. Только оба рукава распороты - от манжета до самого плеча.

- Ох, сынок! - воскликнула мама.- Она ведь такой не была, когда я гладила и складывала ее. Вот чудо-то! - удивилась она.

Вообще-то мама моя очень аккуратная и старательная. У нее такая привычка: после стирки белья каждую вещь перечинит, все недостающие пуговицы пришьет. А тут правда чудо! Оба рукава, надо же! От удивления я вскочил. Даже про глаз забыл. А мама на меня взглянула - и опять в допрос:

- Что с глазом? С кем подрался?

- Ни с кем, это я о борт машины стукнулся. Оказывается, у Вакила борт плохо открывается,- вынужден был я соврать.

Мама немного успокоилась, но все же назидательно добавила:

- Каждое дело своим порядком делается, надо поосторожнее быть.

Тут ее взгляд упал на печь, и я вслед за ней туда же посмотрел. А там уже целая сковорода перемячей с треском догорает, масло аж брызжет… Как и предсказал Аким.

Когда я сидел таким образом озадаченный, вспоминая все, что говорил Аким, настенные с двумя гирьками часы пробили восемь. Я вздрогнул. Обо всем, что было предсказано Акимом и что случилось потом, я подробно передал маме. Умолчав, конечно, о том, как нас избили. В свою очередь, она рассказала, как одна женщина Стерлитамака по имени Фаузия потеряла большую сумму денег, а затем нашла ее по подсказке Акима и спаслась тем самым от неминуемой беды. Но об этом - отдельный рассказ.

А Галина Акимовна по-прежнему работает в медпункте деревни Тимербаш. Все жители очень ее уважают. Однажды, когда случай свел меня с ней, я спросил у нее:

- Акимовна, ваш отец обладал даром целительства, вам он его не передал?

Она ответила:

- Хасан-абзый, во-первых, мой отец умер, когда мне было всего шесть лет. И что удивительно, он знал год своей смерти. И как это ни печально, предсказанье сбылось. А если говорить о целительстве, то я ведь и так народ лечу. У беды и болезни ни ночи, ни отдыха, ни отпуска нет,- сказала и так посмотрела мне в глаза, что меня как будто током внезапно ударило. Не выдержав взгляда, я отвел глаза в сторону. Какая-то волна пробежала по моему телу, с головы до пальцев ног, будто сквозь темно-синие глаза Галины на меня глядел Аким. Была в них какая-то сила, необъяснимая колдовская тайна.

----------------

* Перевод с татарского Валерия Чарковского.

Русское поле:

Бельские просторы

XPOHOС - всемирная история в интернете

МОЛОКО - русский литературный журнал

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

РУССКАЯ ЖИЗНЬ - литературный журнал

ПАМПАСЫ - детский литературный журнал

История науки

История России

Сайт истфака МГУ

Слово о полку Игореве

ГЕОСИНХРОНИЯ

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2002

WEB-редактор Вячеслав Румянцев