Тагир САЙФУЛЛИН

МОНОЛОГ СЧАСТЛИВОГО ЧЕЛОВЕКА

КАК Я ПРИЕХАЛ В БАШКОРТОСТАН

Родом я из Волгоградской области г. Фролово, а в Башкортостан приехал в 1969 году по приглашению тогдашнего министра культуры Клары Габдрахмановны Тухватуллиной.

В 1967 году в Куйбышеве проводился кустовой конкурс хоровых коллективов. Я с самодеятельным коллективом Саратовского дворца профсоюзов занял первое место. Там Клара Габдрахмановна и познакомилась с моим творчеством. В марте 1969 года республика была награждена очередным орденом, и в Башкирии разрешили создать хор академического направления. Когда документ был готов, за мной приехал Салих Давлетович Хуснияров- директор филармонии, певец, образованнейший человек. Очень культурный, тактичный, - мне посчастливилось с ним общаться и работать.

Он приехал за мной - не застал. Потом пришла телеграмма. И я решил съездить посмотреть, что это за республика. Я слышал, что где-то есть такая «солнечная Башкирия», а больше ничего о ней не знал.

Приехал и был ошарашен! В магазинах 37 сортов колбасы, буженина, разные там сервелаты. Я ошалел после голодного Саратова. Там крупы не достать было, а тут... все есть, а в магазинах - вежливые продавцы. Я тихонько спрашиваю: «Это у вас по талонам?» - «Нет, можете покупать сколько хотите и чего хотите!..» Ну, я сразу дал телеграмму домой, что остаюсь.

СОЗДАНИЕ КАПЕЛЛЫ

Приехал 9 сентября и в Саратов уже не возвращался. Как «врубился» в работу - все только посылки посылал.

Условия, конечно, были кабальные. Но я не боялся. Я был молод - 37 лет. Для меня главное - не голос, главное - голова и музыкальная продвинутость. А голоса я добывал сам - кого там, кого здесь. Мне сказали: из профессиональных коллективов ни одного певца не брать, иначе есть вероятность оголения этих коллективов. И я никого не брал. Я даже был рад этому, потому что приходили по звонкам от начальства. А я: «У меня распоряжение обкома партии - не брать». И не брал. Мы дали объявления - в газеты, на радио, телевидение. Первый конкурсный отбор был 20 сентября. Взял молодежь 15-17-ти лет и несколько человек постарше. В основном были выпускники 2-го музпедучилища и из самодеятельности: плотники, маляры и т. д.

13 октября 1969 года - первый рабочий день капеллы. Тогда нас было всего 15 человек. Потом подходили еще и еще. В конце концов сформировался коллектив из 45 человек. Из этого состава сейчас осталось 13. Жизнь есть жизнь. Каждый ищет где лучше. Многие певцы стали большими солистами: Радик Гареев, например, Андреева - солистка Самарской оперы, Родионов теперь в Германии. Я заставил всех учиться; у кого не было начального образования - поступили в училище, потом - в институт. Многие теперь имеют почетные звания. Я давал возможность и учиться, и работать.

Уже в апреле 1970 года мы дали свой первый концерт. Тогда по всему Союзу отмечали 100 лет со дня рождения В. И. Ленина. Начальство требовало, чтобы капелла выступила 22-го апреля.

Я тогда был такой... меня называли здесь Чапаем. Я привык в Саратове дверь в обком партии ногой открывать. И здесь позволял себе это. Я сказал: «Капеллы нет! Как вы ее поставите, ей надо сперва открыться!» Ну и настоял на своем. 12 апреля 1970 года, в День космонавтики, состоялось открытие капеллы. Если бы не юбилей Ленина, мы бы позже открылись.

ПЕРВЫЙ КОНЦЕРТ

Репертуар первого нашего концерта помню до сих пор! В первом отделении мы исполняли «Патетическую ораторию» Г. Свиридова. Музыка замечательная. Затем хоровой цикл «Рассвет в горах» на стихи дагестанских поэтов. Прекрасный цикл, восьмиголосие, без сопровождения. Что меня прельстило - и там горы, и здесь горы. У меня жена с Кавказа, кубанская казачка. Она жила за Майкопом, прямо в горах. Когда я их увидел, пожалел, что не художник!

Так вот, в этом цикле художественный образ, художественное сравнение родились сразу. Если я не вижу драматургии песни или ее образности, если есть только голые звуки, даже если они очень красивые,- я тогда не могу работать. Ну а если вижу образность песни, когда могу развить драматургию, найти действующие лица, найти характер песни - тогда работается легко и успешно.

Вот таким циклом был «Рассвет в горах». Им я и «убил» публику.

Второе отделение было полностью на башкирском языке. Звучали «Сук муйыл» и «Туаляс» в обработке Фоменкова, «Уралым» Габитова, ну и, конечно, знаменитая «Диля» Шамиля Ибрагимова. Впоследствии она стала визитной карточкой нашей капеллы.

Естественно, в репертуар сразу же включил мировую классику - «Аве-Мария» Баха - Гуно, «Реквием» Моцарта. Многие тогда удивлялись: «Что он делает? Сразу классика?» Но это моя специфика - я распевал и до сих пор распеваю хор Моцартом. Потому что Бах, Моцарт настолько гениальные композиторы, что их можно петь только в классической манере. Иначе их не споешь. А так как работать над вокалом было некогда, я и включал Моцарта в распевку.

И до сих пор Моцарт у нас в репертуаре. Чем больше его поешь, тем больше понимаешь, что он непостижим.

В то время произведений башкирских композиторов для хора было мало, я, можно сказать, заставлял писать для хора Рауфа Муртазина, Хусаина Ахметова, Загира Исмагилова и Камиля Рахимова. Не говоря уж о Газизове, Низаметдинове, Хасанове, - с них я буквально не слезал. Тогда и силы были, и напористости хватало.

Загир Исмагилов за цикл «Наказ матери» на слова Назара Наджми стал лауреатом премии имени М. Глинки. Так ни он мне покою не давал, ни я ему. Он партии пишет, утром в 9 часов уже звонит, насвистывает. И так бесконечно.

«Край башкирский» Рима Хасанова раз двадцать переделывали, прежде чем получилась хорошая песня.

И таких случаев было очень много. Знали об этом только я и капелла. Многое переделывать нужно было. Зерно оставалось. Они - композиторы, они - сочинили. А чтобы в хоре звучало, приходилось чиркать, переписывать. Потому что то, что звучит на баяне, фортепиано, зачастую абсолютно не подходит для голоса.

Я ввел в репертуар все, что было написано башкирскими композиторами. Абсолютно все! Я призван был это делать.

ГАСТРОЛИ

С гастролями приходилось много ездить. Надо сказать, первые наши выезды были кошмарные! В общем вагоне! Приезжаем мы в город, и нас ставят в тупик. Подключают свет. Не дай бог куда-нибудь подальше загонят, не знаешь где что.

Что такое общий вагон - вы даже представить не можете! Деревянная лежанка внизу и лежанка наверху. Женская половина от мужской отделялась только простыней. Туалет тоже закрывали простыней. А приедешь в город - им пользоваться нельзя. Вот и бегаем на вокзал. А если буран, куда побежишь?! А ведь больше половины коллектива у нас - женщины… И в таких условиях мы несколько раз ездили по России. Потом уже стали нам давать купейный вагон. Это уже более или менее. О том, чтобы в гостиницу нас устроить, не было и речи. Платить никто не хотел. Отыгрывались на нашей молодости, на нашем энтузиазме. Болели мы страшно! Простывали! Я сейчас думаю: как мы терпели?! Ну, энтузиасты были! Да, молодость есть молодость. Шли ради искусства на любые жертвы.

Если по карте посмотреть - мы объехали всю страну от Калининграда до Петропавловска-Камчатского и Магадана, от Мурманска, Архангельска, Североморска до Астрахани. Пять раз по «Золотому кольцу» ездили. Всю Сибирь и Якутию объехали. У нас появились поклонники во многих городах Поволжья, в Костроме, в Орле, Вологде, Кирове и т. д.

В связи с этими хочется рассказать вот какой случай. Однажды давали концерт в педагогическом институте в Орле. Зал был полон. Кто был там - не знаю, но факт тот, что не одни студенты. Нас очень тепло принимали. Многие номера бисировались. И вот завершили мы концерт, а нас не отпускают, стоя аплодируют. Тогда мы начали петь с конца. С последней песни концерта - к первой. Завершили концерт тем произведением, которым начали. А зал так стоя и слушал. А в конце, буквально взорвался аплодисментами! Длился этот концерт почти три часа, без перерыва. Но никто из нас не устал! В эту ночь мы вообще спать не могли! Все были в такой эйфории!

УСПЕХ

Но, конечно, самый колоссальный успех - это то, что мы, будучи самым молодым профессиональным коллективом Башкортостана, получили звание академического. Башкирскому театру драмы присвоили это звание еще в 1935 году, первому в республике, мы вторыми получили это звание. Этот факт у нас в республике как-то замалчивается. А ведь академических капелл в России всего четыре - Свешникова, Юрлова и Минина, три - московские и Ленинградская - ей 200 лет. Мы - пятые.

Я, конечно, мечтал, что когда-нибудь мы получим это звание, но никогда не думал, что это произойдет так быстро: при мне. Бум пройдет - гитарочный, «волосатый», как я называю. А настоящее искусство останется, как остаются настоящие книги, которые я сотни раз перечитываю. И каждый раз по-новому открываю для себя их глубину. Так же и капелла.

Хотя, конечно, что такое хор для башкир? Для башкир хор не существует в природе, генетически этого нет. У нас кругом «узун кюй» (протяжная песня), созданная для певца-солиста. Мусульмане не воспринимают хоровое исполнение. Но что удивительно: когда мы пели русские песни, советские песни, зрители тепло нас принимали. Потому что они часто слышали эти песни по радио, по телевидению. А стоило нам исполнить что-нибудь башкирское - переложение народных песен или написанное композитором, слушатели терялись, недоумевали.

Почему? В чем дело? Я начал искать. И только потом, лет через 5-7, я понял, что в хоровом исполнении башкирских песен не хватает того, что называется «мон». «Мон» - песня, душа, внутреннее содержание, что-то такое обобщенное, которое одним словом по-русски не выразишь.

ОТКРЫТИЕ

Я по крови татарин, поэтому в моих генах где-то что-то там сохранилось. Но мне нелегко было постичь всю глубину башкирских песен. Я среди донских казаков рос и до 37 лет ни одной татарской или башкирской песни не слышал. Если бы я здесь родился и вырос, мне бы легче было.

Возьмем, к примеру, Салавата Низамутдинова. У него корни здесь. И поэтому даже когда он пишет произведения классического направления, то все равно обороты остаются башкирскими. У него есть симфония для хора с солисткой или прекрасный цикл «Размышления...» для женского хора. Они написаны классическим языком, но все равно звучат по-башкирски. Так и должно быть. Жить здесь, дышать этим воздухом, слышать эту речь и писать по-другому невозможно. Такой же прекрасный цикл есть у Хусаина Ахметова - «Сельская молодежь», у Загира Исмагилова - «Наказ матери».

Мне в этом направлении очень много пришлось потрудиться. Я искал, я слушал очень хороших певцов. Я очень люблю поэзию и, чтобы понять мелодику языка, часто слушал башкирские стихи. У меня сложились хорошие отношения с кураистом и певцом Ишмуллой Дильмухаметовым. Он мне играл много, напевал, и только тогда я понял, что «узун кюй», протяжная песня, не бывает в тактах. Она вписывается только в настроение человека! Вот сегодня у меня радость, и «узун кюй» будет звучать ярко, радостно, хотя песня грустная. Но если у меня горе, то вместе со мной волком завоешь и ты! Потому что это песня настроения. Если настроения нет, нет «мон» - песня не воспринимается. А в исполнении хора найти этот «мон» очень тяжело. Башкирские же песни созданы для певца-солиста.

Именно внутреннее содержание, духовная наполненность передается голосом.

В хоре этого добиться очень трудно. Индивидуальность свободна в своем волеизъявлении, в своей интерпретации. Совсем иное в хоре. Хор связан канонами, рукой дирижера. И если «узун кюй» зависит только от настроения певца, то передать хору настроение дирижера - капитальнейшая задача, которую не всегда удается решить.

И вот когда я понял все это, то повел хор так, как я хочу. Написано - «шестнадцатые», я их держу четверть, написано - «движение», я вдруг держу паузу на том месте, где никто и никогда не делал. Потому что я так чувствовал. И когда хор понял это, он начал творить на сцене вместе со мной, каждый раз по-новому. Сначала это получилось в «Туалясе», затем в «Тафтиляу». Зритель принял! И пошло. Хор начал «рожать» на сцене. И вот чужеродное для башкирского народа многоголосие привилось и полюбилось. Слушатели стали воспринимать башкирские народные песни, оригинальные произведения башкирских композиторов в хоровом исполнении. «Искусственное сердце» начало работать!

Мы стали делать свободный ритм в «узун кюй» и очень твердый, плясовой в коротких песнях. Такие вещи, как «Тафтиляу» или «Буранбай», у нас никогда не звучали одинаково. Они зависели от моего настроения, от настроения капеллы и менялись от концерта к концерту.

Я исполнил все написанные башкирскими композиторами произведения для хора. А ненаписанные заставлял писать. Потому что мы башкирская капелла. Надо было вырабатывать свой звук, свою манеру исполнения. Мы все переваривали, а уж из того, что получалось, составляли репертуар. Многие произведения теперь стали классикой башкирского искусства. Я счастлив, что открыл для башкирского народа новый вид искусства и сумел привить его.

НУЖЕН ЛИ БАШКИРАМ ХОР?

На этот вопрос я отвечу так. Не осталось ни одного башкирского композитора, который не обратился бы к хоровому искусству. Будь то Загир Исмагилов, Хусаин Ахметов, Ахат Муртазин, Айрат Каримов, Салават Низамутдинов, Рим Хасанов. Это дало им колоссальный толчок в творческом развитии. Появились оратории, оригинальные произведения. Это одно.

Второе. Мне кажется, что с появлением хоровой капеллы в культуре Башкортостана появилось какое-то новое окошко. Я не спорю: лучше башкир на курае никто не сыграет. Но если башкир поет Моцарта, Баха, Верди, то это достижение. Это капитальный скачок в культуре. Мне кажется, человек неполноценным будет, если он не знает Моцарта, не знает Шекспира. Я думаю, наша задача в том, чтобы обогатить нацию, обогатить тех, кто будет после нас.

Теперь-то уж все поняли, что капелла нужна, что хор должен быть. Сольное пение - это одно, а хоровое пение, многоголосие - это другое искусство. В нем есть своя, особенная красота. В Башкирии появилось очень много детских хоровых коллективов, проводятся фестивали детских и взрослых хоров. Так что хоровое искусство развивается.

СВОЙ ГОЛОС

Единственное, за что я сейчас беспокоюсь,- удастся ли в будущем сохранить лицо капеллы? Мы же капелла Башкортостана, а не Татарстана или Чувашии. Мы должны были найти свой голос. И я с полной уверенностью могу заявить, что на сегодняшний день у капеллы есть свой тембр, свой язык. Это - башкирская капелла. Башкирская. Она поет Моцарта, классику... все поет. Но она не похожа на хор Свешникова, не похожа на хор Минина. Она ни на кого не похожа. Что бы мы ни исполняли,- будь то классика или современные произведения - у нас есть свой язык, свой тембр. Если мы поем обработки башкирских песен, мы не отойдем от тех мелизмов, красок, которые сопутствуют песне башкирской. А если мы поем классику, то это будет академическое исполнение, но в присущей для нас манере. Я счастлив тем, что нам удалось создать свой почерк, свой звук, свое лицо, именно лицо башкирской хоровой капеллы.

Сейчас голос своей капеллы я могу отличить от сотен других с закрытыми глазами. А если она потеряет свою индивидуальность? Не хотелось бы, чтобы она превратилась в серость. Коллектив, как и человек, должен иметь свое лицо. На всех похожим быть нельзя.

А сейчас ее стараются сделать похожей на Ленинградскую капеллу. Я пытаюсь урезонить их: «Она никогда не станет Ленинградской капеллой. Никогда, понимаете, никогда!» Она будет всегда хуже. Хуже мининской, если подражать Минину, хуже любой другой. А вот они пусть попробуют спеть так, как мы, «Дилю» или «Тафтиляу». Они не смогут! И вот что меня сейчас беспокоит - если она потеряет свою индивидуальность, она потухнет, как потухла капелла Шамиля Ибрагимова.

ЧТО ТАКОЕ ТАЛАНТ?

У меня часто спрашивают: «Как это у вас получается?» А я говорю: «Не знаю!» Потому что где-то внутри - я знаю, а язык у меня настолько беден, что не могу рассказать. Как расскажешь о своих чувствах, если ты влюблен? Ну как? Ну люблю! Слово есть такое. А как это? Что это такое? Никто не расскажет. Никогда. Как можно сказать, что такое ненависть? Когда в тебе все кипит. Разве можно рассказать, как кровь кипит?! Я не могу выразить. Руками - да, руками - могу. Потому что они у меня с чувствами связаны. Но как рассказать об этом - не знаю.

У меня два раза хотели купить талант. Один раз в Саратове, когда уезжал сюда. Один дирижер, мой сокурсник, спрашивает:

- Вот я уезжал на четыре месяца, хор не звучал, а теперь звучит. Как ты это делаешь?

- Валера, я не знаю.

- Ну что ты? Жалко тебе? Продай секрет.

- Я, честное слово, не знаю. Н-е з-н-а-ю. Клянусь тебе. Когда работаю - знаю. Кончил работать - у меня что-то спряталось...

В силу своего характера я не раз уходил из капеллы - то на год, то на три года. Пару раз вместо меня оставляли Шафката Миннуловича Бикмухаметова. И вот он тоже: «Продай секрет. У меня хор не звучит». Я ему: «Ты что, смеешься? Да не знаю я. Честное слово, не знаю». Не верят. Это парадокс, конечно. Потому что продать-то нечего. Знаю, как это делается, а передать не могу. Я сам несчастлив, понимаете?

Говорят, что талант - это счастье. Нет. Это несчастье. Счастье - это аплодисменты. А все остальное - мучения. Ночью это приходит или когда ты читаешь, вдруг вместо слов всплывают ноты, которые ты ищешь. И начинаешь мучиться! А почему всплывают?! Потому что на репетиции что-то не получилось. И вдруг... нашел! Не забыть бы! Такой счастливый! Нашел слово, нашел выражение! Встал - забыл, заспал. Но оно уже здесь осталось, в душе. И во время репетиции оно само всплывет... Сидишь, рыбачишь. Рыба клюет, а я... кошмар! Опять! Это же несчастье. Мне говорят - ты счастлив. Нет же! Несчастлив, и не только сам. Это несчастье для моей семьи. Иногда надо же за детьми присмотреть, за молоком сбегать... А я тут «рожаю». Мне ничего не надо! Меня не трогайте!

РОДИНА

Работал, работал... Денег нет, квартира маленькая. Только вот кучу званий и заработал, я их «обозваниями» называю. Мне уже 70 лет. Я уже не хочу работать, а приходится. Приходится изображать из себя молодого. Какой молодой?! Внуки: «Деда, дай конфет, того, другого!» А где дед возьмет на 500 рублей пенсии? Добавили 50 рублей, это же смех один. Может, надо было за границу уехать?!

В Польше предлагали остаться. В Германию направляли... Нет. Люблю свою Родину!

Мы с женой ездили в Майкоп, на родину жены. По дороге обратно проезжали мимо Саратова. В сердце что-то екнуло. Все же там я консерваторию окончил, первые творческие шаги делал. Но когда подъезжаю к Башкирии, сердце бешено колотится: вот Авдон, скоро Салават появится, скоро Уфа... Родина здесь. Здесь лучшие годы прошли. Сын категорически отказывается уезжать отсюда. Ни слова по-татарски не понимает, а записался татарином. Удивительное это чувство - национальное чувство, чувство родины.

ЛЕГКО ЛИ БЫТЬ ХУДОЖНИКОМ

Говорят, художник должен быть голодным. Он-то может быть голодным, но если у него внуки голодают и дети - любой художник перестает быть художником. Он пойдет искать более денежную работу. Поэтому зачастую художники, творческие люди - одиноки. С одной стороны на тебе лежит творческий груз, с другой - семейные обязанности. И ты начинаешь метаться между двух огней, а в результате и там может не получиться, и там.

Но сейчас меня больше всего волнует то, что в репертуаре нашего хора все меньше и меньше башкирских произведений. Стоило мне уйти, начались Брамс, Дворжак. Башкирских композиторов надо исполнять.

Я по этому поводу написал министру служебную записку о том, что нужно создать или внутри хора, или отдельно малый башкирский хоровой коллектив. Примерно из 16-ти человек. Создать эстрадно-удобоваримый хор, который будет пропагандировать только башкирскую музыку. Придать этому ансамблю одну-две танцевальные пары, может быть, курай, баян присоединить. Через эту мелкую форму пропагандировать большое искусство. Готовить к восприятию крупных форм, не трогая академическую капеллу. Как творческую единицу ее нельзя трогать, иначе мы ее потеряем. А вот на фоне капеллы создать сугубо башкирский коллектив, по-моему, можно. Попробую я создать такой ансамбль, иначе боюсь, башкирское направление совсем потухнет.

Хочу туда поставить дирижером Файрузу Шайдуллину, а сам буду ей помогать. Она моя ученица, с 15-ти лет в капелле, народная артистка. У нее «мон» есть, она солирует, народные песни поет. Если эта моя идея удастся, тогда будет какая-то надежда на сохранение этого вида искусства в Башкортостане. Пусть через малые формы, но многоголосие, хоровое многоголосие у башкир должно удержаться.

СМЕНА.

Да, не смог я вырастить себе на смену хорошего дирижера. Был такой Ахкям Суварович Юлдашбаев. Это было лет 20 назад. Я его сразу взял. Он еще в институте учился - я его в хормейстеры взял. Очень подвижный башкир. Симпатичный. Но внутри где-то он был необразован. Он старался копировать меня, даже жесты перенимал. Он неплохо работал с капеллой... Но кто-то его научил... и ему захотелось занять быстрее мое место. Я ему говорю: «Ну что ты торопишься?» Молодой он был…

Знаете, я такой человек… Когда я работаю, я неудержим в выражениях, не слежу за собой. Не дай бог мне под горячую руку попасть. А когда закончили - я курю со всеми, анекдоты рассказываю, переделываю их соответственно ситуации. В те времена анекдоты из уст в уста ходили про Чапаева, Брежнева, Шакирова - тогдашнего первого секретаря. Так вот, Юлдашбаев все это собирал в папку. Получился толстенный том. Послал его Шакирову. Тот отослал этот том в министерство культуры с резолюцией: «Халикову. Разобраться на коллегии министерства». В министерство меня вызвала заместитель министра культуры Чурова. Она хорошо ко мне относилась и, видимо, зная мой характер, вручила этот том и заперла меня в пустом кабинете. Прочитав начало, я возмутился, стал стучать в дверь,- мне никто не открывает... Что делать? Дочитал до конца - начал смеяться - дико смеялся, потому что, если бы это был 37-й год, то меня бы здесь уже не было. И Ленин, и Сталин, и коммунисты все, и Чапаев, и Шакиров, и даже министр попали в тот том. Халиков путал дирижера с режиссером. Я как-то пришел к нему, а он:

- Ты кто? Режиссер?

- Нет, дирижер.

- А какая разница?

Ну, я с ходу анекдот придумал. Рассказал. Юлдашбаев и это записал.

И вот - коллегия министерства.

Юлдашбаева вместе с директором капеллы вызвали, им тогда был Василий Шабаков. Меня посадили с боку, среди членов коллегии, а их - напротив министра. Таким образом, не я, а они оказались на скамье «подсудимых». Как начали все их чехвостить: при чем здесь разговоры за кулисами? Как можно писать на своего руководителя? Он вам что-нибудь плохое сделал?

- Нет.

- Квартиру дал?

- Да.

- Так как вы?..

Я молчу. Только раз порывался что-то сказать, а мне министр: «Сиди!» В конце он высказал свое отношение ко всему этому: «Сайфуллин правильно сказал, что я путаю дирижера с режиссером. Мне и не нужно знать, кто есть кто. Я руковожу культурой, потому что меня партия сюда поставила. Уберет меня партия - уйду. А таких, как ты, я на фронте стрелял. Друзей и отцов не предают».

Ахкям Суварович ушел с коллегии побитый. Я взял отпуск, а он пошел к хору репетировать. А хор встает и уходит. Юлдашбаев вынужден был уволиться. В конце концов он по каким-то личным мотивам очень трагично закончил свою жизнь.

АБДУЛЛА СУЛТАНОВ

Потом я многих пробовал себе на замену. К примеру, одного из Стерлитамака вызвал. Он пел у меня еще в Саратове в хоре. Там я его заставил учиться в музучилище. Потом его направили музыкальным руководителем в Стерлитамакский драмтеатр. Я оттуда его забрал, сперва хористом, потом хормейстером поставил. Потом он закончил институт, работал в Учалах. Когда я разругался с министром и ушел, его поставили мне на смену худруком, но он не смог... Все «скелетики» делал, как он говорил. «Скелетики» делаешь на первой стадии, потом же надо «мясом» обрастать. В общем не смог он.

После него Бикмухаметова поставили. Капелла начала терять свое лицо. В 1989 году наметили проведение Дней башкирской культуры в Татарстане. Тогда министром был Салават Хурматович Аминев. Надо сказать, что это был один из лучших министров.Он пригласил меня и говорит: «Там все плохо, Тагир Сергеевич. Сколько вам нужно, чтобы исправить это?»

Я говорю:

- Сперва надо убрать человека. Как я пойду? Подвинься, я поработаю, что ли?

- Ну, это не проблема!

Бикмухаметова уволили. За четыре года он ничего толком не сделал.

Вот так я снова встал за дирижерский пульт. Как раз в это время Нур Даутов обработал башкирскую народную песню «Буранбай» для солиста, хора и курая с оркестром. В это же время меня познакомили с Абдуллой Султановым. Когда он запел «Буранбая» - я чуть не упал! Я такого голоса еще не слышал, тут же пошел к министру: «Вы же его давно знаете. Вот где народный певец. А вы кому попало звания раздаете!» Потом его записали на телевидение и дали звание народного артиста. Такого голоса я никогда не слышал. И до сих пор в Башкортостане такого голоса нет: глубинный высокий регистр, широкий диапазон, легко идет вверх и также легко - вниз... И самое главное - тембр. Неповторимый, свойственный только башкирам тембр! Удивительный голос, в нем степи, горы, судьба башкир - все есть.

В общем, я с ходу сделал эту песню. Подготовил новую программу. За месяц привел капеллу в порядок, и мы поехали в Казань. И опять я ударился в работу, как и раньше не думая о себе. Заново начал накапливать репертуар и т. д.

Конечно, все эти уходы-возвращения на капелле отражались плохо. Без меня стремление к внешней красоте усилилось, а внутреннее содержание пропало.

МОЖЕТ ЛИ ЖЕНЩИНА БЫТЬ ДИРИЖЕРОМ?

По поводу смены я еще вот что хотел сказать: не надо впутывать в это дело женщин. Потому что это не женская работа - быть руководителем хора. Сколько училищ у нас, институт, а дирижеров нет. Потому что набирают в основном женщин. Я уже и в прессе об этом говорил. Дирижеры - куда они деваются?! Вышла женщина замуж - ребенка воспитывать надо, мужа обстирывать, на работу отправлять. До музыки, что ли, ей? Через пять лет семейной жизни она забудет, как нота «ля» пишется. А если еще муж хорошо зарабатывает - да она плевать хотела на это.

Моя жена - певица, она и дирижерское отделение закончила. Но ей это не пригодилось. Ей, кроме внуков, уже ничего не нужно. Они возле нее, как возле клушки, крутятся. Мне радостно, но ведь погиб талант.

А вот что касается мужчин... Мужчины идут неохотно на дирижерское отделение. Потому что это очень трудная и мало оплачиваемая работа.

Мне Ишбердина представили. В Салавате на конкурсе хоровых дирижеров он получил приз «Надежда». Но он же «зеленый». Ему еще надо самообразовываться. Я сказал: «Пошлите его на два года в Ленинград». Слава Богу, что его посылают учиться дальше. Буду жив, я ему все расскажу. А сейчас он боится капеллы. Они же волки, они прошли столько дирижеров! И с симфоническим оркестром не раз пели. А какие произведения исполняли! Одним словом: прошли через огонь и воду. А перед ними «зеленый». Его такой колотун бьет, что зуб на зуб не попадает. Ему еще много нужно потрудиться. Многому научиться.

О СЕБЕ…

Мои родители - Мархаба и Сахиб. Отец был беспризорником, мать - тоже. По моему, они соединили свои жизни в селе Бахтияровка под Волгоградом. Есть там такое татарское село. А потом переехали на Дон в город Фролово. Уж кем только ни работал мой отец - и печником, и мастером паровозных дел, всех его специальностей я и не знаю. Но в конце концов он стал огородником, овощеводом, как сейчас говорят. Была у него колхозная плантация, на которой он выращивал огурцы, помидоры, капусту и все, что только можно, не говоря уже о картофеле.

В станице, где они работали, мать называли Марфой, а отца Сергеем. После переписи населения им выдали паспорта, где так и написали Сергей Алимович и Марфа Андреевна - по-русски. Но национальность оставили как есть - татары. Так я и стал Сергеевичем, а не Сахибовичем.

…После войны кое-как дождались отца. Переехали работать в детдом. Отец овощеводом, а мать цветоводом. Пережили голод 47-го года.

Я активно занимался спортом. Играл в духовом оркестре детдома. И неплохо у меня получалось. У руководителя оркестра была скрипка. И он дал мне поиграть на ней. Мне понравилось, я начал заниматься. Это помогло мне на всю жизнь. Отец, правда, терпеть не мог этих занятий. Бывало, накажет меня за что-нибудь, так я со скрипкой и ухожу в лес. Шалаш построю, живу по трое суток и играю, пока мать не найдет.

Закончив семилетку, я поехал поступать в Чирское военное училище - летное. И не прошел медкомиссию по скрытому косоглазию. Это то, что мне в дирижерстве очень помогает. Всех вижу - заячий взгляд.

МУЗЫКАЛЬНОЕ УЧИЛИЩЕ

В 1949 году я поехал в Астрахань, к сестре моей матери. Иду по городу - во всех учебных заведениях недобор. Первое, что попалось на глаза - это физкультурный техникум. А бегал я прекрасно. Пришел в техникум, свои грамоты показал - меня без экзаменов приняли. Оттуда вышел, иду по городу, смотрю - музыкальное училище. У меня внутри все екнуло! Зашел. Недобора нет.

Говорю:

- Прослушайте меня.

- На чем играешь?

- На скрипке и на трубе.

- Что на скрипке играешь?

- «Чардаш» Монти.

«Чардаш» требует сложнейшей техники, и, конечно, в училище мне не поверили. И проверить не могут: у меня скрипки нет и у них тоже нет.

- Хочешь учиться на тромбоне?

Я, не раздумывая:

- Хочу.

Пошли слух проверять. Дают ноту, я называю. Еще дают - снова называю. Духовик на меня глаза вытаращил. Он - аккорд, а я, ни секунды не колеблясь, называю все до единой ноты. Тут же меня зачислили.

АРМИЯ

С третьего курса меня забрали в армию. Тогда учащимся отсрочек не давали. Попал я в пехотно-пулеметные войска. Загнали нас в Урюпинск, в степи донские. Питание плохое, по 5-6 часов тактической подготовки. «Вперед! Окопаться!» Пулемет на себе тащишь, а это - 32 килограмма. «3апевай!» Какой «запевай»?! Еле волочишься! Гимнастерка колом стоит! Да еще надо бегом-бегом. Кошмар какой-то!

Закончил я школу сержантов и пошел в музвзвод прослушиваться. Сыграл я им на трубе, тут же перевели меня в музвзвод. Начал немножко оживать. А раз начал оживать, мой дурной характер тоже начал проявляться. И вот на какой-то музыкальной почве я поругался со своим капельмейстером. А он - капитан. Ну, и загнали меня в десантные войска, в Польшу. Но я уже «ученый» был. При первой же возможности показался в оркестре. Меня тут же взяли. Там я и играл до конца службы.

Направляли меня в Высшую школу военных дирижеров, но я уже хлебнул «прелестей» военной жизни: четыре года и восемь месяцев пришлось отслужить! Посмотрел я, как они живут! Там отличный был капельмейстер, Аркадий Бубкин, мотался он с оркестром по всему Союзу, в Польше работал, а нигде своего угла не имел. Я думаю: «3ачем мне все это нужно?!» И отказался от дальнейшей учебы. Кстати, в этом оркестре я и запел впервые. Оказывается, у меня - голос.

НА РАСПУТЬЕ

Вернулся я домой из армии. Устроился комбайнером. Заработал денег. Купил себе аккордеон. Отец начал мне выговаривать: «Давай женись. 24 года тебе уже!» Я взял и уехал в Астрахань. Поступил на хоро-дирижерское отделение. За два года вместо четырех лет закончил училище.

В 1958 году поступил в Саратовскую консерваторию. Закончил там вокальное и хоро-дирижерское отделения. На последнем курсе при Дворце профсоюзов Саратовского завода электрооборудования организовал хор. И с этим коллективом многого добился. По Союзу ездил, за границей побывал. За успешное выступление в Кремлевском Дворце съездов, в честь 50-летия СССР, в 1967 году меня наградили орденом «Знак Почета».

РУКОВОДИТЕЛЬ ХОРА

По окончании института, меня оставили руководить хором и еще пригласили в пединститут на музфак - заведующим кафедрой. К тому времени у меня уже была трехкомнатная квартира. Катер был на Волге.

…В Уфе я тоже почти сразу трехкомнатную квартиру получил. Напротив «Океана». Тогда этот дом только достраивали. Здесь зелень была, частные дома вокруг. Один этот «корабль» стоял. Вот в этом «корабле» я и выбрал себе квартиру. Мы базировались в Башкирском драмтеатре. И я все время пешком на работу ходил. Однажды мороз - под 50 градусов. А я только приехал из Саратова, еще не успел купить валенки. У меня только туфли осенние и пальтишко демисезонное - одна шапка на голове. И я пешком - как «врублю», так за 15 минут уже у драмтеатра. Солнце, мороз. А сейчас не поймешь, крещенские морозы были, а на термометре - плюс. В общем, ничего не понятно как в жизни, так и в природе.

СЕМЬЯ

Жена моя Валентина пела в саратовском хоре. У нее замечательный голос. Некоторое время она работала в училище искусств иллюстратором. Две дочери у нас там родились. Здесь сын родился. Поэтому, к сожалению, она не реализовала себя как певица. А я работаю бесконечно. Ведь что такое худрук? Кто-то в кого-то влюбился - худрук разбирается. Кто-то кому-то изменил в семейной жизни, кто-то пьет, кто-то гульнул, - все это забота худрука. Или же я поругался с директором, или в обкоме партии неприятности. Я прихожу домой. Это есть не буду и то не хочу! Я же бешеный, я - холерик.

Конечно, жене нелегко пришлось. Все заботы о доме, о детях, обо мне легли на ее плечи. «Мой большой ребенок» - так она меня называет. Я таким и остался. Я ей обязан всем, что имею. Тыл у меня был обеспечен железно. Моими были успехи, аплодисменты, а все остальное - ее.

Я - музыкант от рождения. А мои дети... Они все пошли по другому пути. Единственная надежда у меня на внуков, может, хоть кто-нибудь из них пойдет по моим стопам.

Сын у меня имеет абсолютный слух, голос неплохой. Надевает наушники и делает растяжки, увлекается каратэ, все такое прочее. Не пошел в музыку. Потому что он видел, что отец день и ночь на работе, что искусство требует человека всего, без остатка, а зарплата маленькая.

Я всю жизнь отдал капелле, а для семьи ничего не сделал. Жили мы как нищие, так и сейчас живем. Когда мне Тухватуллина давала четырехкомнатную квартиру, я отказался. Дети были маленькие, мне хватало. А сейчас все выросли, нас семь человек в трехкомнатной. Прошу комнату, не дают. Теперь я уже никому не нужен. Теперь я - пенсионер.

А мне кажется, что я только вчера родился, вчера начал жить, вчера было училище, консерватория. Вчера было начало башкирской капеллы.

Жизнь прошла. Но я абсолютно не жалею, что посвятил ее капелле.

Меня везде знают. У меня очень много учеников по всей России. А самое главное - я реализовал себя полностью, понимаете?! И этим счастлив!

Февраль 2000 г

______________

* Литературная запись Э. Вагатовой.

Русское поле:

Бельские просторы

XPOHOС - всемирная история в интернете

МОЛОКО - русский литературный журнал

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

РУССКАЯ ЖИЗНЬ - литературный журнал

ПАМПАСЫ - детский литературный журнал

История науки

История России

Сайт истфака МГУ

Слово о полку Игореве

ГЕОСИНХРОНИЯ

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2002

WEB-редактор Вячеслав Румянцев