|
|
Из классической
поэзии Востока
Хафиз
(1300—1389)
Хафиз (настоящее имя его — Шамсутдин Мухаммад) родился в Ширазе и всю
жизнь провел в родном городе. В те времена «хафизом» называли того, кто знал
наизусть весь священный Коран, и те, кто был на такое способен, могли этим
зарабатывать себе на жизнь. Шамсутдин родился в небогатой семье. Еще
мальчиком он работал у предпринимателя, торгующего дрожжами, и одновременно
осваивал богословие. Здесь он проявил исключительные способности, выучил
наизусть весь Коран, мог напевно и сладкозвучно его читать, что тогда высоко
ценилось. Тем самым перед юношей открывались манящие перспективы духовной
службы в рядах мусульманской элиты.
Однако юный Шамсутдин Мухаммад писал и стихи, где обнаружил не меньшие
способности. Когда он на людях начал на память читать Коран, его стали
называть Хафизом. А потом и сам он стал подписывать свои стихи этим звучным
псевдонимом и вскоре прославился как новый лирический поэт, искусный
сказитель и мастер пронзительно тонких газелей. Форма газели довольно
миниатюрна, по объему не превышает двенадцати бейтов (двадцати четырех
строк). Кроме того, по условиям жанра в последний бейт (двустишие) каждой
газели автор должен включить свой тахаллус (псевдоним), как, например, в
газели «Приходи! Небесный тюрок…»:
Пусть умолкнет проповедник! — о любви Хафиз расскажет,
Чья взволнованная повесть так правдива, так проста!
Вскоре имя Хафиз стало звучать во всех людных местах, но теперь уже не
как «Кур'ан-Хафиз», а как «поэт-Хафиз». Его стихи звучали на пирушках суфиев
и дервишей, на базарах и в злачных местах, точно так же, как и в элитных
домах высокопоставленных вельмож, на шахских приемах. Слагались на стихи
поэта и песни, которые увозили в дальние страны караванщики...
Уже при жизни поэзия Хафиза стала популярной далеко за пределами страны,
слава его росла: как придворного поэта его приглашали владыки Дели и
Багдада. И теперь, в честь великого поэта, народ стал называть «хафизами» не
ортодоксов, читающих Коран наизусть, а выдающихся мастеров слова, певцов и
сказителей. Так расширил значение этого слова Шамсутдин Мухаммад, поэт из
Шираза, так он сделал его бессмертным символом и синонимом высокой поэзии.
А умер Хафиз-Шамсутдин Мухаммад в 89 лет в полной нищете и похоронен в
родном Ширазе.
«Нет, мне до цели не дойти, — говорил Хафиз с отчаянием в одной из поздних
газелей, — видно, нет конца пути. Стоянок сотни было там, и сотни предстоят
опять».
«Где правоверных путь, где нечестивых путь! О, где же? — терзается поэт в
другой газели. — Где на один ступить, с другого свернуть? О, где же?»
Что искал, куда стремился Хафиз? Какой цели хотел достичь?
Творчество Хафиза только на первый взгляд кажется открыто-ясным,
светло-лиричным, на самом деле оно очень сложно, драматично и противоречиво.
Его поэзия полна то бичующего сарказма и иронии, то тихой грусти, глубинных
нежных чувств, восхищения, божественного счастья; стихи его выражают то
яростный гнев, то всепоглощающую страсть.
Конечно, в минуты гнева Хафиз может воскликнуть:
Нет! Я считаю, что пора людей переродить,
Мир заново создать — иначе это ад!
Однако Хафиз влюблен в жизнь, в ее многоголосие и многоцветие. Беззаветно
любил Хафиз свою родину, где «сердца людей, вдохновенных Небом, пламенней
лампад», свой город: «Шираз прекрасный наш ласкает взгляд! Да хранит
создатель тень его оград!» Он воспевает природу в окрестностях города,
зеленые холмы, речки и ручейки, среброструйные воды которых ничуть не хуже
живой воды, найденной Хызр Ильясом; поэт жаждет тюльпаноликих тюрчанок, за
родинку и нежный взгляд которых готов отдать Бухару и даже Самарканд!
— Пусть красуется Роза Шираза всегда! — восклицает поэт. — Пусть ее не
коснется беда!
Из-за любви к родной природе поэт на всю жизнь остался в Ширазе. Объясняет
он это так:
Встал бы я, пошел бродяжничать... / Да меня не отпускают
Мусаллы моей прохлада, / сладкоструйный Рохнабад.
В некоторых бейтах Хафиза привязанность к родной земле звучит даже как
жизненное кредо:
Любимой давней верен будь, / привязан будь к отчизне,
Далеких не ищи дорог, — / и большего не надо!
Поэт хочет испить чашу счастья, ощутить полноту жизни здесь, на родине, в
родном Ширазе:
Дай вина! До дна! О кравчий! / Ведь в раю уже не будет
Мусаллы садов роскошных / и потоков Рохнабада!
Хафиз поет обо всем родном, близком: это жизнь, как она есть; ветер,
летящий над лугом, словно дыхание рая; лепет речки поутру; прохлада
родников, любовь земная... Поэт замечает и воспевает все: и негу, и любовные
мученья, и «чар неведомых исток», и «томный пушок на ланитах», который «так
много таит»...
Однако не только внешняя красота привлекает его. Хотя «лик ее и
ослепителен», но подчеркивается и другое: ее «сердце — сокровища знанья.
Чистый свет мудрецам бы заимствовать надо у ней».
По преданию, одна из красавиц Шираза, любимая Хафизом, отказала ему во
взаимности. Ее звали Шахнабат. Но, видимо, еще долго не забывалась она, как
непокорившаяся крепость, раз Хафиз и через много лет мучился и вспоминал о
ней в своих газелях. Даже тогда, когда находил вершину счастья с другими
женщинами. И, видимо, об одной из таких, как Шахнабад, красавиц тоскует
поэт, обращаясь к ветерку:
Уж не мимо ли подруги / ты пронесся, ветерок,
Что сладчайшим ароматом / ты овеял мой порог?
И с завистью предупреждает:
— Осторожен будь, дыханьем не коснись ее кудрей. Что тебе до них?..
«Я каждый миг люблю тебя впервые», — признается поэт. Нет сомнений, что так
может сказать не только величайший лирик, но, несомненно, и очень любящий и
глубоко уважающий женщину благородный человек.
Тема любви и вина неразрывны в поэзии Хафиза. Однако это не мистическое, не
суфийское опьянение, но наслаждение жизнью, любовью, воспевание радостей
бытия, прелести человеческих отношений, форма философского восприятия всего
сущего:
О вечность! Хмельная чаша!
Хафиз этой чашей пьян...
«Чаша» эта очень многозначна:
Путь к раю подобен чаше, / и мало на нем полян...
К устам подъемлешь чашу / в честь твоей Ширин…
Грех мой на мне, если чаша мне эта вредна…
Целую чаши — здесь ключ / великой тайны и знанья тихий пруд...
Так на мир в волшебной чаше некогда смотрел Джамшид… и т. д.
В этих строчках, взятых из разных мест, образ Чаши, как видно, понимается
широко, как сама жизнь. Хафиз пьян не вином, а жизнью. Это подтверждают и
следующие бейты Хафиза:
Пей с чистым сердцем и не думай, / есть или нет в вине осадок.
Бери, как милость, эту чашу, / наполненную до краев.
«Чаша, наполненная до краев», которую надо принять «как милость»,
красноречиво указывает, что именно воспевает поэт.
Есть у Хафиза прекрасная газель, где зримо создается образ земной, жаждущей
любви отчаявшейся женщины:
Хмельная, опьяненная, луной озарена,
В шелках полурастегнутых и с чашею вина
(Лихой задор в глазах ее, тоска в изгибе губ),
Хохочущая, шумная, пришла ко мне она.
Пришла и села, милая, у ложа моего;
«Ты спишь, о мой возлюбленный? Взгляни-ка: я пьяна!»
Здесь, как видно, также присутствуют мотивы вина. Однако образ «чаши»,
опьянение в последующих бейтах газели принимают совершенно иной смысл:
«кубок пенистый» превращается в образ жаждущей любви женщины, «трезвенник» —
в ханжу:
Поди же прочь, о трезвенник, / вина не отбирай!
Да будет век отвергнутым / самой любовью тот,
Кто этот кубок пенистый не осушит...
Это бунт, протест против ханжеских запретов шариатом и вина, и земной
любви. Однако образ вина, философия опьянения (хамриата) развивается дальше,
затрагивая все новые грани:
Все то, что в кубки легкие судьбою налито,
Мы выпили до капельки, до призрачного сна!
Хафиз воспевает природу, весну, любовные свидания, глубокие человеческие
чувства и страсти, и все это тоже звучит как протест против обмана,
лицемерия, религиозного дурмана.
Пусть враги обнажают мечи, / я бросаю щит,
Поражу их стоном своим, / как стальным мечом.
Однако это не поражение, не согласие поэта со злом, а способ борьбы.
В дороге своих исканий,
о путник, не бойся бед.
Лишь то для сердца отрадно,
что мукам на смену дано.
Поэт призывает любить женщину, друг друга, любить других, ибо «люди в
единстве сердец овладеют вселенной». И напротив, гордыня, чванство отделяют
человека, какой бы властью он ни владел, и от людей, и от бога: «Дивана
нашего глава, видать, не ведает о том, что падишахская печать небесной
власти лишена».
Конечно, есть у Хафиза мотивы, навеянные суфизмом и дервишизмом. Мотивы
обреченности, безысходности слышатся в следующих взятых из разных газелей
бейтах:
Было плохо, станет лучше, / к миру злобы не питай,
Был низвергнут, но дождешься / снова сана, — не тужи...
Все нам свыше назначает / благодатная судьба:
Час разлуки, ночь лобзаний, / день обмана, — не тужи!
Мы выступили в круг веселый. / Что ж? Исход у всех один…
Однако мотивы эти, думается, скоротечные, пришедшие в минуты раскаяния,
возможно, временами это игривая поза.
Хафиз понимает непрочность мира и его основ:
У нашей жизни в мире прочных нет основ,
Дом надежд стоит на ветре — бытия закон таков.
Поэт разоблачает лицемерие иных «праведников»:
Вчера из мечети вышел наш шейх — / и попал в погребок.
Друзья мои, суфии! Нам-то / какой же в этом урок?
Лицом повернуться ль к Каабе / нам, мюридам простым,
Когда наш почтенный учитель / прямо глядит в кабачок?
Взгляни же премудрым оком / на мудрый, бегущий мир:
Весь мир, все дела мирские, / все смуты его — обман.
Отсюда, по-видимому, и бессилие, пессимизм, неуверенность поэта,
создавшего в пику святошам-лицемерам образ бесшабашного, свободного от всех
социальных уз гуляки.
Основной мотив лирики Хафиза — это, несомненно, непримиримое бунтарство,
вызов судьбе, догмам и ханжеству ортодоксов. Редкие мотивы смиренности перед
роком, «довольства своей долей», суфийская покорность вдребезги разбиваются
о такие вызывающие, еретические слова:
Не откажусь любить красавиц / и пить вино, и пить вино!
Я больше каяться не буду, / что б ни было — мне все равно...
Прах у порога луноликой / мне райских цветников милей,
Всех гурий за него отдам я / и все чертоги заодно!
Это не абстрактный спор, но ответ поэта на условия реальной
действительности.
«Советчик мне сказал с укором: «Ступай, от страсти откажись». Нет, братец,
буду страсти верен; подруге предан я давно. Того довольно, — богохульствует
далее Хафиз, — что в мечети не буду девушек ласкать, а большей набожности,
право, мне, вольнодумцу, не дано!»
В этих словах, конечно, не только бунт беспутного гуляки, а недовольство,
протест против канонов общества, лицемерных ученых наставников.
Так надоели мне намеки, увещеванья мудрецов,
Я не хочу иносказаний, — ведь их значенье так темно!
Ему претит суфийская покорность:
Уйди, аскет! Не обольщай меня, аскет!
А ты, о суфий, обходи мой грешной дом —
От воздержанья воздержусь я: дал обет!
Ты пить не мешай мне, о суфий, — на чистом вине
Месил меня бог, и властью вина я охвачен...
Но в критике богатых и властных он выступает именно с позиции аскетов и
дервишей:
Эй, богач! Загляни в глубину своей нищей души!
Горы злата, монет, самоцветных камней — не навечно.
В газели «Откуда знать тебе, ханжа, чем наша радость рождена» Хафиз прямо
скажет об этом:
Не стал Хафиз главой стола по благородству своему.
Влюбленный пьет отстой вина. Что сан ему? Зачем казна?
В этом споре симпатии Хафиза на стороне суфиев и дервишей. «И все молитвы
падишахов мира сильны молитвой огневой дервишей», — заявляет поэт в одной из
газелей. И: «Молись, богач! Тебе даны богатства величьем духа, добротой
дервишей».
«Уединение — рай земной дервишей» — так называется одна из газелей Хафиза:
И тот, кому сужден венец величья,
Найдет его, бродя с толпой дервишей.
Где счастье неущербное навеки?
Знай: это счастье есть покой дервишей!
Да и о себе поэт может сказать: «Я отшельник. До игрищ и зрелищ здесь
дела нет мне». Более резко отрекается Хафиз от благочестивых ортодоксов:
— «Эй, проповедник, прочь поди! Мне надоел твой нудный крик. Я сердце
потерял в пути. А ты что потерял, старик?»
На суфийском «языке» «все потерял» означает слияние с божеством, с
божественной истиной.
Не сменит улицу твою дервиш на восемь райских кущ,
Освобожден от двух миров — своей любовью он велик.
Однако Хафиз не связывает себя ни с праведниками, ни с суфиями («Мой
мрачен дух меж суфиев и мрачен в медресе»). В праведниках ему не нравится
ханжество, запрет на всё и вся, в суфиях — лицемерие.
«Аллах назначил долю мне причастника утех, — говорит Хафиз. — В вине, скажи
мне, праведник, ужель ты видишь грех?»
Лучше уж пьяница искренний, не лицемерный,
Чем этот постник-ханжа, чья совесть черна.
Лучше уж быть винопийцей, чем кровопийцей:
Кровь виноградной лозы для уст не грешна.
Праведнику он советует не следовать ему, раз тот считает это грехом.
«Будь самим собой, что сеял — то и жни, — наставляет он его. — Я тебя в свои
молитвы и грехи не вовлеку».
Поэт чувствует скоротечность, бренность жизни. Он в тревоге, он на
перепутье, иногда кажется, что он ведет спор с самим собой:
Весна мимолетна,
Вот старость придет, а ты
Еще не хмелен, и в чаше еще не сверкнуло дно...
То есть: жизнь на исходе, но ты ею еще не насытился, не насладился.
Поэзия Хафиза давно получила мировое признание. Трудно представить себе
сегодня интеллигентного человека, которому не было бы известно имя Хафиза.
Как величайшего лирика ценили его и такие корифеи мировой литературы, как
Гете, Пушкин... В Европе первые переводы из Хафиза появляются уже в XVII
веке, но всеобщую известность приносят поэту «Книга Хафиза», включенная Гете
в его «Западно-Восточный диван». Для Европы и мира Хафиз открыл новую эпоху
восточной поэзии, новые ее страницы.
И сам поэт хорошо знал себе цену. В газели «Страсть моею верой стала» он
говорит:
С той поры, как дан любовью / был мне дар счастливый слова,
Вознесен я славой мира / до заоблачных вершин.
Но людской хвалы превыше / счастье чистое дервиша.
Боже! Дай мне счастье бедных — / свет средь бедственных пучин!
Хафиз понимает, что в мире, где верховодят ничтожества, невежды, мало
места верности. Людей с богатым сердцем и умом здесь не одарят «и маисовым
зерном». Но поэт верит в победу разума, мудро и мрачно шутит:
Вот что мудрость говорила мне вчера:
Нищетой своей прикройся, как плащом!
Будь же радостен и помни, мой Хафиз:
Прежде сгинешь ты — прославишься потом!
Так и произошло. Потомки увидели в этом нищем дервише великого мыслителя
и певца, произведения которого и сегодня помогают жить в земных радостях и
мечтах о счастье.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
