Сибирские ОГНИ № 3 2004

> XPOHOC > РУССКОЕ ПОЛЕ > СИБИРСКИЕ ОГНИ >

№ 03'04	Баир ДУГАРОВ

XPOHOC Русское поле: СИБИРСКИЕ ОГНИ МОЛОКО РУССКАЯ ЖИЗНЬ БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ ПОДЪЕМ СЛОВО ВЕСТНИК МСПС "ПОЛДЕНЬ" ПОДВИГ Общество друзей Гайто Газданова Энциклопедия творчества А.Платонова Мемориальная страница Павла Флоренского Страница Вадима Кожинова	Нимб Намжила Нимбуева В один из осенних дней 1971 года пришла весть о смерти Намжила. Невыносимо было поверить в случившееся. Совершенно непроизвольно у меня вырвалось четверостишие, которое я записал тогда на каком-то листке. Недавно, роясь в своих бумагах, я нечаянно обнаружил это стихотворение: Голос песни возник и в пространстве исчез. Бродит черное эхо под сводом небес. Осыпается холмик могильный в степи. Но стихи остаются. Стихи. Мы с Намжилом - он классом ниже - учились в 3-й школе города Улан-Удэ. Иногда гоняли футбол на Верхней Березовке, встречались у общих знакомых. Одним словом, это были самые обыкновенные встречи. Однажды мы зашли к приятелю - заядлому шахматисту. Тот предложил сыграть пятиминутки - блицтурнир - на шахматных часах. Намжил блиц не играл, он только наблюдал, как быстро мелькали фигуры по черно-белым полям под стремительное вращение секундной стрелки. Сначала ему, видимо, было интересно следить за шахматной баталией. А мы, игроки, в пылу игры не заметили, как Намжил исчез. В какой-то момент я вдруг почувствовал, что его рядом нет, и только услыхал, как почти бесшумно захлопнулась дверь. Я окликнул его, но Намжил уже ушел. Может быть, этот эпизод и забылся бы, если бы не преждевременная смерть Намжила, последовавшая вскоре. Все детали этой встречи приобрели свой особый, с внутренним подтекстом смысл. Наверное, Намжил интуитивно чувствовал, что стрелка на часах его жизни бежит быстрее, чем обычно. И он не очень-то уповал на спокойный эндшпиль, полностью отдавшись своим шахматам-поэзии и спешил, как будто находился в цейтноте. Так я думаю об этом сейчас, по прошествии лет. И вспоминая тот давний эпизод, ничуть не потускневший в памяти, все слышу, как под тиканье часов закрывается за Намжилом дверь. Он ушел навсегда. Но стихи, которые он оставил после себя, окликнули его, и Намжил снова и всегда с нами. Он писал верлибром. А начинал Намжил с обычного рифмованного стиха. Это были, в общем-то, довольно гладкие стихи пробующего свое перо юноши. Затем, буквально за 2-3 года стиль его изменился необычайно. Когда задумываешься над причинами стремительного скачка вперед, то склоняешься к мысли, что в этом наверняка сыграли большую роль Москва, учеба в Литературном институте им.Горького, та поэтическая среда, которая окружала поэта, та духовная атмосфера, в которую с головой окунулся Намжил. Семена легли в благодатную почву, и очень скоро принесли плоды. В стихах Намжила нетрудно определить влияние разных поэтов Запада и Востока, например, Аполлинера, Басё... Наиболее благотворным, на мой взгляд, оказалось влияние очень самобытного латышского поэта Александра Чака. Он писал верлибром и проявил себя именно в этой форме, хотя у него было немало рифмованных стихотворений. Творческое восприятие опыта предшественников и преломление этого опыта в фокусе индивидуальности того или иного художника является законом любого искусства. Это относится и к Намжилу Нимбуеву. Он выбрал верлибр, исходя из собственного оригинального видения мира, именно в эту форму облеклись его, порой мучительные, поэтические поиски. Намжил пришел к этой форме самовыражения и самоутверждения вполне осмысленно. Он как-то признавался мне, что им написано нечто вроде реферата или статьи «Свободен ли свободный стих?» В ней он теоретически - прежде всего для самого себя - доказывал право на существование и полнокровную жизнь белого стиха, в данном случае верлибра. Намжил хорошо знал бурятский язык, хорошо чувствовал родную почву. Без этого знания он как поэт не мог бы состояться, оно помогало ему пройти через «испытание влияниями», обретая самого себя. Я хорошо помню одну из последних встреч с Намжилом. В редакции журнала «Байкал» должно было состояться обсуждение его стихов. Получилось так, что по каким-то причинам оно не состоялось. На остановке, пропуская трамвай за трамваем, мы долго говорили в тот вечер. Намжил, худощавый, слегка сутулящийся, держал под мышкой, словно большой градусник, свернутые в трубочку стихи. Расставаясь, я попросил их у него почитать. Это были как раз те стихи, что легли в основу его поэтического сборника «Стреноженные молнии». Стихи Намжила - хрупкий сплав застенчивого, почти детского прикосновения к тайнам жизни и неожиданных философских прозрений. У него есть строки: Женщины Носят под сердцем детей, Поэты - Первые книги. Стихи и люди встречаются. И вновь возникает Вечная завязь Света и доброты. Действительно, при встрече с поэзией Намжила Нимбуева и возникает та самая «завязь света и доброты». И еще. Помните, намжиловское: «Аистёнок...» Это слово звучит как признание в любви. А поэзия Намжила Нимбуева - это и есть аистёнок, расправивший свои трепетные крылья в сердцах читателей, аистенок, летящий в будущее. Переиздания поэтического сборника «Стреноженные молнии» - уже в четвертый раз - вызывают неподдельный интерес у каждого нового поколения, вступающего в жизнь. Поэзия Намжила Нимбуева продолжает свой путь в пространстве и во времени. И он, этот путь, зависит в конечном счете от многих, составляющих земную сансару обстоятельств. Но важно, что поэт снова и снова напоминает о трепетных общечеловеческих ценностях и светоносности поэтического слова в наше далеко небезоблачное время. Важно, что его стихи собирают у очага поэзии молодые таланты из разных концов Евразии: Китая, Монголии, России... Конкурс поэтов и первый Международный поэтический турнир имени Намжила Нимбуева - тому подтверждение. Это как нельзя лучше соответствует самой духовной сути Бурятии, соединившей в своей судьбе Восток и Запад и нашедшей оригинальное выражение этого феномена в творчестве одного из ее достойных сыновей - Намжила Нимбуева. По итогам конкурса составлен сборник из лучших стихотворений, присланных для участия в турнире. Актуальность своеобразной поэтической антологии в том, что в ней впервые собраны новые имена в таком широком географическом диапазоне. Хочется верить, что подобное начало, положенное на берегах Байкала, станет доброй традицией в стране Поэзии. А сами участники поэтического турнира, особенно его победители блеснули даром поэтического экспромта. Их импровизации-краткостишия на заданную тему по намжиловской строке «Кони как сон» напоминали оживший в пространстве отсвет «стреноженных молний». Действительно, Не принадлежит поэт себе - он принадлежит своей судьбе. Слишком короткая жизнь Намжила по праву божьего дара продлевается в его стихах: написанные тридцать с лишним лет назад, они также свежо и искренне звучат и сегодня. А это многое значит. Вспоминая безвременно ушедших из жизни двух белокрылых поэтов бурятской поэзии Дондока Улзытуева и Намжила Нимбуева, я когда-то написал: Я не знаю, положе иль круче дорога. Бремя возраста - ноша земная моя. Боже мой, я теперь уже старше Дондока, а Намжил мне годится почти в сыновья. Время - самый быстроногий и неудержимый конь. Намжил, каким я его запомнил, со свернутыми в трубочку стихами под мышкой, остался в прошлом столетии. Для многих он становится легендой, но для меня Намжил - часть моей жизни. Потому что мы вместе начинали путь в литературу, наши первые поэтические публикации приходятся на одни и те же годы, а по зодиаку мы - Близнецы. 60-е - начало 70-х можно назвать «золотым мгновением» в истории бурятской поэзии 20 века. Помнится, как мы с Намжилом два безусых потомка Великой степи, бредя по пышущим летним жаром улан-удэнским асфальтам, примеривались издалека к живым небожителям тогдашнего литературного Олимпа в «самой читающей в мире стране» - СССР. Кто знал, что гигант рухнет в одночасье на исходе столетья, и пережить это время, не растеряв себя, тоже было немалым испытанием. Подобно пушкинскому Ариону, выброшенному на берег грозою, живые обязаны творить. И помнить. И потому хочется еще раз сказать: Нимб Намжила Нимбуева соткан из его поэзии, светящейся во времени как зыбкое облачко в лучах восходящего солнца. БАИР ДУГАРОВ Намжил НИМБУЕВ ДЕВУШКА НА БЕРЕГУ БАЙКАЛА Лежит, Упав на теплый плёс, Уснув под песнь волны, А на щеках её видны Сухие русла слез. * * * Парень вернулся загадочный, тихий, С алыми розами на щеках. Долго и скрытно черкал на бумаге, прикрывая ладонью перо. Бил кулаком как безумный о стол, Сжег все листки и по ветру развеял. Мрачный слонялся по темному саду, Задевая яблоки головой… И не в силах скрывать больше тайну, И не в силах поведать о тайне, Вдруг навзрыд засвистал соловьем. УТРЕННИЙ НАМАЗ Не шуми, цветущая яблоня, Не роняй розовых аистят, рожденных умереть на закате. Не пляшите журавли в небе, Спрячьтесь у меня за пазухой Не стучи грачонок о скорлупу, Ведь всюду слышно. Тише, ради бога, тише! На пороге моей скромной хижины Любимая расчесывает волосы, Словно играет на золотистострунной арфе. ВСТРЕЧА С ПЕРВОЙ ЛЮБОВЬЮ Один вчера гуляя по проспекту, Я встретил свою первую любовь. Она катила детскую коляску Так бережно и чутко, словно в ней Покоилась закутанная в вату Японская фарфоровая ваза - тончайший труд старинных мастеров. Лежавшее в коляске существо, Как отражение в живой воде, пронзительно и слепо походило На юное и свежее лицо, которое впервые я обжег Мальчишеским несмелым поцелуем - Меж ним и мной четвертый раз весна Цветущей веткой яблони махнула… Но властный незнакомый подбородок Лежавшего в коляске существа Напомнил мне, что время быстротечно, И та любовь была всего лишь первой. МУЗЫКАНТКА Л.А. Ты трепетные пальцы протянула Как знойные южанки на портретах Протягивают гроздья винограда. О, сладостные пальцы музыкантки, которые целую, словно пью! Вы десять струн лесного родника, Вы десять тонкокожих виноградин, Чья нежная просвечивает мякоть На солнечном свету, а в ней темнеют, как водоросли стебли костяные… Чтобы создать мой мысленный портрет Ты чуть коснулась пальцами лица. И чудится: блаженствую в степи, Сквозь сомкнутые веки светит солнце, А по лицу порхают махаоны, От пестрых крыльев оставляя след… Так было странно и необъяснимо Прикасновение дрожащих пальцев - Все грезы детства, первую любовь Отдал бы за безмолвное порханье, за эту музыку девичьих рук! УЧИТЕЛЬ ЗООЛОГИИ Во время прогулки по скверу Мне встретился старый учитель С заморской диковинной птицей На высохшем узком плече. Та птица сияла на солнце Веселым густым опереньем И клювом точеным копалась В седых волосах у него. Зоолог был явно растерян: «И сам не пойму я, откуда она прилетела. Однако такое, простите, вниманье к особе моей непонятно». А птица сидела, как ангел, И волос тащила седой. ОСЕННЯЯ КАРТИНКА Мигают огни деревни. Дождь моросит. Туманный автобус Тормозит у развилки. Вот он уходит На пустынном шоссе Остается фигурка девушки, Похожая на семечко, выпавшее из подсолнуха. * * * О, жаворонок - сердечко неба, убегающее от стрел! * * * Нелегкая, трудная служба у всех телеграфных столбов. Ведь они держат на плечах Не только тяжесть проводов, но и бегущие по ним человеческие мысли, которые не впустую сказаны, а значит, имеют вес. Оттого-то эти столбы, Так и не смогли разветвиться В горделивые цветущие деревья. РЫЖЕВОЛОСОМУ БУРЯТУ Жонглирует соломенным чубом. Глаза-шнурки растущего мужчины разглядывают с детским любопытством цветными кадрами снующих женщин: смешливую худую дворничиху, кассиршу со следами астмы, старуху древнюю с клеенчатой авоськой и комсомолку в голубом берете. Он говорит, он думает по-русски. Как девочка, рассыпавшая яблоки, он собирает редкие обрывки когда-то слышанных бурятских фраз и в цепь единую пытается выстроить. Он на любом споет вам языке любую из последних песен: под битлзов, Азнавура, Маркарьяна, под Адамо и под «Такарацуки». Но если тихо насвистите ехор, в ответ он покачает лишь плечами. И все же в нем бурятское осталось, и оттого над временем смеюсь я: торчащие упрямо скулы, как сжатые крутые кулаки, и ноги голенастые, кривые, как разошедшийся железный обруч, и жгучие раскосые глаза, сверкающие остро под бровями... О, брат, мой брат, сородич обрусевший! Тебя ни в чем я упрекать не смею. О, брат, мой брат, бурят солнцеволосый! Ты - молодое деревце, с мольбою воздевшее худые руки-ветви на поле грозной и кровавой брани меж русской горделивой ратью и пыльными туменами Батыя. БУДЬ У МЕНЯ ГОЛОС Будь у меня голос, Атласный, гортанный, словно гарцующая на цыпочках сабля, пел бы о бурятках, коричневых, как земля, об алых саранках, сорванных на скаку, о пылающем солнце, запутавшемся в ковылях… Эх, Будь у меня голос. Написать отзыв
	© "СИБИРСКИЕ ОГНИ", 2004
	Оригинальный сайт журнала www.sibogni.ru WEB-редактор Вячеслав Румянцев