|
|
ИРИНА
Рассказ
Баллоны, баллоны, баллоны... Кругом эти баллоны... Когда ж я
их выброшу... Мать, сука старая, ни за что не выбросит...
Терпеть больше сил нет. А может — под себя? Не впервой же... Да нет,
попробую, вроде на сухом лежу...
Ирина поднялась с кровати, но тут же на нее и присела — голова закружилась,
все перед глазами поплыло... Пройдет, сейчас пройдет, посижу маленько... Но
головокружение не проходило, и она сползла на пол, отшвыривая пустые пивные
полтарушники. Улеглась. Лежала неподвижно, пока наконец не стала отчетливо
видеть предметы. Предметы не двигались — голова больше не кружилась.
Пожалела, что слезла с кровати, а теперь, казалось, нет никаких сил
взобраться обратно... Надо двигаться, а то... Дорога до туалета
представлялась непреодолимой. Ирина встала на четвереньки и начала свое
мучительное путешествие по квартире. Добралась до двери своей комнаты,
расчищая себе путь от валявшихся повсюду баллонов. Под рукой вдруг оказался
предательски скользкий пустой полтарушник, Ирина потеряла точку опоры и
больно ударилась лицом об пол. Матюкнулась чуть слышно. Синяка б не было, на
работу же!.. Передохнула, не поднимая лица от пола. Теперь нужно было
пересечь по диагонали зал. Зал казался огромным, бесконечным, хотя откуда
ему такому взяться в двухкомнатной малометражке. Но передвигаться здесь было
легче, баллонов в зале не было, и сил на то, чтобы отбрасывать их, тратить
не надо. Ирина возобновила движение...
Цель была близка — оставалось открыть дверь в туалет и взобраться на унитаз.
Но как раз последнее показалось ей непреодолимым препятствием, и она сдалась
— полилось горячее, парное сквозь трусы. Долго лилось, лужа становилась все
больше и больше... Как легко стало, хорошо как!
— Мать-перемать, растудыт, прости господи! — услышала голос матери, но не
обернулась к ней, вышедшей из кухни. — Ладно не на палас проссала.
Наплевать, главное — не в кровать, на сухом спать буду... Она отползла в
сторону от лужи, и задача теперь была — тоже не из легких — трусы скинуть.
Что удалось не сразу. Платье совсем немного подмокло, по краям только — так
высохнет. Отползла на палас и там устроила передышку. Мать тем временем
дочериными трусами собирала мочу и выжимала ее в полиэтиленовое ведерко.
— С моим-то давлением ссанье твое убирать. Меня шарахнет — кто за мной
убирать будет?! Думаешь ты об этом?! Где уж тебе... На кого ж ты похожа,
Ирина, — совсем не эмоционально, а как-то буднично продолжила старая
женщина. — А ведь тебе сорок только. Дальше-то что ж будет?..
«Врешь, мать, — ответила про себя Ирина, — сорок-то только будет!.. Оставила
б ты меня в покое, не до тебя... А где ж Лидка?»
— Мам, Лидка где? — спросила чуть слышно.
— Чего ты там бубнишь, не расслышу.
— Дочь, спрашиваю, где?
— Дочь? А у тебя дочь, что ль, есть? Нешто не забыла еще? Бутылка с пивом
твоя дочь... У подруги она. Хоть поест. Дома-то нечего.
— Почему нечего? Есть же деньги, мама.
— У тебя есть, а мне пенсию еще не приносили.
— Что ж не сказала?
— Говорила я тебе, да заспала ты.
— Сейчас дам... Я же колбасы приносила.
— Да когда это было. Ее бы с чем-нибудь, а ни крупы, ни картошки. Лидочка
намяла сухомяткой, потом животом маялась... Неправильно ты деньги тратишь,
сколько раз тебе говорено.
— Отвяжись, мои деньги, как хочу, так и трачу...
Работала Ирина диспетчером в автоколонне, и, помимо очень даже неплохой по
нынешним временам зарплаты и регулярных премий, имела дополнительные деньги
от сбыта «налево» бензина и солярки. Но экономить и откладывать «на черный
день» не умела, готовить ненавидела и покупала полуфабрикаты, либо то, что
можно было сразу съесть...
Ирина собралась с силами, рывком поднялась и быстро-быстро в свою комнату,
упала на кровать. Слава тебе господи! Она даже как-то внутренне улыбнулась,
радуясь и тому, что не пришлось проделывать обратный путь на четвереньках, и
тому, что под ноги не попался баллон, и тому, что пиво еще есть, а мочевой
пузырь опорожнен. Отдышалась, взяла стоявший на полу полтарушник «Медового
крепкого». С удовлетворением отметила, что пива в нем еще больше половины —
жить можно. Приложилась и долго пила маленькими глотками, держа бутылку
двумя руками. Сейчас станет хорошо, сейчас. Подождать надо. Закрыла глаза,
прислушиваясь к утробным звукам — что-то там булькало, чмокало, ворчало,
наконец стихло. И настроение стало улучшаться. Приложилась еще. Знала —
скоро пиво опять погонит ее в туалет, но теперь проблем не будет, теперь она
оживает, и вместе с пивом вливаются в нее силы. Пожалуй, и закурить можно,
не замутит. А вчера перекурила. Вчера? Забеспокоилась — вчера ли? Какой
день-то сегодня? Неужели на работу завтра?
— Мам! — Мать появилась тут же, но в комнату не вошла, очень редко она в нее
входила, только в случае крайней необходимости, и звала ее — «твой
свинарник».
— Чего орешь?
— День какой сегодня?
— С утра суббота была. Ты стирать собиралась. Белье-то еще когда замочила,
воняет. Опять сгниет — выбросишь. Я не притронусь, так и знай, мне хватает
Лидку обстирывать.
— Завтра постираю.
— Сама-то веришь? Ты про деньги говорила, давай, пока не наклюкалась.
Ирина взяла с тумбочки сумочку, достала сигареты, закурила, потом вынула две
сотки и протянула матери.
— Тебе вчера на собрание в школу к Лидочке надо было.
— Была я.
— Ладно врать-то. Это теперь с с о б р а н и й на бровях приходят?
— Правда, была. А потом на дне рожденья. Лучше б не ходила, — со злостью
затушила сигарету в пепельнице и тут же хлебнула пива.
— Вот именно.
— Мам, так ты иди купи поесть и пива мне.
— Есть же у тебя!
— Купи-купи, ночь впереди, а то не усну. Только «Медового крепкого», смотри
не спутай.
— Конца-края этому не будет. — Мать вздохнула: «Куплю, конечно, не то ты
душу из меня вынешь, да и деньги давать перестанешь». — Что ж ты, дочка, как
отец кончить хочешь?!
— Отец водку пил, а я — пиво.
— Какая разница, раз меры не знаешь? Все одно ведь допьяна пьешь. Да и
водкой от тебя вчера за версту несло.
— Говорю же — на дне рожденья была... Не доставай ты меня, а? Сходи лучше за
продуктами. Я не ела со вчера. Да и Лидка вот-вот придет. Возьми сыра. И
мороженого Лидке. Пельменей там, еще чего...
— «Мороженого»,— передразнила мать. — Ты думаешь, откупишься от дочери своим
мороженым?! Она ж все понимает, двенадцать лет — не маленькая.
— Я ж тебе сказала — не доставай!
— Да и то верно. Одно и то же тебе талдычу, а что толку.
— Вот и не талдычь! Иди на рынок!
— Ага, на рынок — рынок закрыт давно, ты на время-то глянь! Завтра поутру
пойду.
— Как завтра? Сдурела! — нешуточный страх охватил Ирину: не из-за еды —
из-за пива. — В соседнем же доме круглосуточный!
— Дорого там, на рынке дешевле.
— Да насрать, что дорого! Мои деньги! Купи самое необходимое, только на
сегодня, а остальное завтра на своем рынке возьмешь!
— Твое «необходимое» в каждом киоске имеется... Открыть-то Лидочке сумеешь,
если без меня придет?
— Сумею. Дверь в мою комнату прикрой.
— Ясно, прикрою, нам же табачищем твоим дышать.
…Ирина не соврала матери — в школе она была, правда, не на собрании, а до
него, специально пораньше пришла, наплела, что остаться не может, но с
классной руководительницей побеседовала и деньги в классный фонд и за
питание отдала. Лида училась так себе, но без двоек, и то ладно, а на ее
поведение никогда не жаловались. Не то чтобы школьные дела интересовали
Ирину, но понимала — если не делать вид, что интересуют, то заинтересуются
ей, домой заявятся. К ним давно никто не ходил, а кто и приходил — не
пускали под более или менее правдоподобным предлогом. Квартира запущена была
до крайности, но Ирине было наплевать, а у матери руки опускались. «Перед
соседями стыдно»,— говорила мать, давно переставшая ходить к соседям, чтоб и
они не ходили. Да и по телефону Ирине звонили все реже, потому что слышали,
— связь-то нынче качественная — как она говорила матери, взявшей трубку:
«Скажи, что меня нет дома!» А когда и мать, знавшая давних, с детских лет,
подруг дочери и надеявшаяся через них повлиять на дочь, отвечала по
телефону: «А я сейчас, Тонечка, спрошу у нее, дома она или нет... Нет,
говорит, нету ее. А как ты поживаешь, Тонечка?..» То, как поживает Тонечка,
Ирина потом требовала пересказать ей, раздражало, что у Тонечки все
нормально... Самой близкой подруге Ирины мать как-то, когда дочери
действительно не было дома, рассказала все как есть. Та пообещала поговорить
с подругой. И поговорила. Ирина подняла ее на смех, от всего наотрез
отказалась и сказала, что мать выжила из ума, и ей давно пора в психушку.
Подругами они с тех пор быть перестали, ни разу больше не встречались и по
телефону не говорили. Да и не были, наверно, настоящими подругами, раз не
смогла Ирина ей открыться, гордыню переступить. А мать тогда такой нагоняй
получила, таких гадостей про «лучшую подругу» дочери, да и про себя тоже,
наслушалась, что от своей затеи повлиять на нее таким образом навсегда
отказалась...
Через эту свою гордыню и личную жизнь Ирина не устроила. Мнения о себе она
всегда была самого высокого, отчего и требования ее были такими же — чтоб и
красивый был, и зарабатывал много, и умный, и любил безумно, и на руках
носил. А липли все пьянчуги-шоферюги, да и те женатые. Нет, были, конечно, и
неженатые, и неплохие вроде. Вот Володя, например. Говорили, что и Лида от
него, — точно не знал никто, никому не рассказывала, даже матери. Володя был
не красавец, но и не урод — простой, улыбчивый, открытый. Но Ирина считала,
что заслуживает большего. «Принца ты ждешь, — говорила мать, — на белом коне
с белыми яйцами. Так ведь сама не принцесса...». Володя потом женился на
Ирининой сменщице, та родила ему троих. Оказался он хозяйственным, надежным,
заботливым, дети в нем души не чаяли. Хорошая, дружная семья. За что Ирина
всю их семью и возненавидела...
В дверь позвонили — Лида пришла. Ирина поднялась без особых проблем. Все
одно отлить пора. В «глазок» глянула — вдруг чужой. Открыла дверь — не
нараспашку, а только чтоб девочка проскользнула, тут же закрыла. Лида сразу
включила телевизор, уселась в кресло.
— А где бабуля?
— Я ей денег дала, в магазин отправила. Мороженого принесет. Хочешь
мороженого?
— Конечно хочу...
Что-то еще надо сказать дочери, спросить о чем-то. О чем? А, ладно... На
обратном пути из туалета придумала:
— Ты бы почитала чего-нибудь, дочка. — И, не рассчитывая на ответ, скрылась
в своей комнате...
До пяти лет Ирина всю себя дочке посвящала, не было, казалось, на свете
более любящей матери. Но и уставала сильно, недосыпала. Бутылочка пива
снимала усталость, помогала заснуть и стала надолго ежевечерне традиционной.
Пока не появилась вторая, потому что одной уже было мало. А затем —
полтарушник. Но теперь и его не всегда хватало. И если раньше она пила лишь
после того, как управится с домашними делами, то теперь пиво заменило собой
почти все. Купленный по дороге с работы полтарушник открывался сразу, как
только она переступала порог квартиры и проходила на кухню. Сначала пила из
кружки, обманывая и себя, и мать, что, мол, вот сейчас отдышусь, посижу
немного и за дела возьмусь. Но не бралась. А, с трудом заставив себя
переодеться, удалялась с баллоном в свою комнату. Баллоны, баллоны — кругом
баллоны. Куда их девать?! В их старой пятиэтажке мусоропровода не было,
мусор надо выносить на улицу, а там — там ведь и увидеть могут. А Ирина
тщательно заботилась о том, чтобы о ее пивной страсти никто не узнал.
Поэтому в ее сумочке всегда была жевачка. И на косметику она денег не
жалела. И одевалась прилично. Отечность же лица объясняла всем больными
почками. У нее и вправду был пиелонефрит, который она передала и дочери. Но
по временам ее охватывал почти ужас — возникало ощущение, что все знают о
ней, что на ней клеймо алкоголички, которое нет никакой возможности скрыть
от людей.
…Чертовы баллоны. Пару раз она брала по нескольку с собой и выбрасывала их
по дороге на работу, но как назло встретила знакомую буквально через секунду
после того, как избавилась от пластиковых бутылок, и долго потом в страхе
гадала, видела та или нет. Да и баллонов в комнате от такой полумеры меньше
не стало. Все порывалась повыбрасывать их через форточку, но опять же
боялась, что увидит кто-нибудь из дома напротив. Потом решила как-нибудь
глубокой ночью перетаскать их на помойку, но все время откладывала
выполнение своего решения на «завтра»...
Ирина услышала, как вернулась мать. Поднялась и, пошатываясь, — она уже
опять была пьяненькая — отправилась сначала в туалет, потом на кухню к
матери.
— Наклюкалась? — встретила ее мать привычным вопросом.
— Нет еще. Но наклюкаюсь, не извольте сомневаться!
— Не изволю. Есть-то будешь?
— Ты сыр взяла?
— Разуй глаза-то — на столе. «Балду» свою, чать, сразу увидала. — «Балдой»
она называла полтарушники.
— А мороженое Лидке?
— В холодильник убрала, пусть поест сначала, пельмени сейчас отварю. На
тебя-то варить?
— Нет, сыр с хлебом поем. — Ирина села за стол, сделала бутерброды и
принялась есть. Открыла полтарушник.
— Что — ту «балду» уже прикончила? — спросила мать, ставя перед Ириной
кружку — смотреть не могла, как та пьет из бутылки.
— Нет, осталось — идти за ней лень.
— Провалялась весь выходной. И завтра проваляешься. Хоть бы с Лидочкой куда
сходила.
— Схожу...
Бывали у Ирины просветы. Почти не пила, за уборку бралась, которую, правда,
не заканчивала, но что-то сделать все-таки успевала, с дочкой гуляла, брала
ее с собой к кому-нибудь в гости, водила в кафе-мороженое, в парк на
аттракционы, в цирк. Дочь, помня пять первых счастливых лет своей жизни,
оживала, такой маму она безумно любила, но поверить, что теперь всегда так
будет, уже не могла — просветы случались все реже и реже...
— Знаешь, у кого вчера была? У Маринки!
— У Мариночки?! Как она?!
— Как-как? Мужчина, видишь ли, у нее появился, уже полгода как.
— Да что ты! Видела?!
— Видела... Маринка на пять лет меня старше, да где там — почти на шесть!
— Что ж с того? Мариночка женщина красивая, ладная, а с первым не повезло.
— А мужика нашла младше себя, якобы непьющего, как будто такие бывают.
— Почему не бывают? Вон Иван Егорыч у Катерины, или Петя, зять Олин.
— Да иди ты со своими Иван-Егорычами! Разведенец какой-нибудь!
— Ну и что?! Злая ты, Ирка, не знаю в кого. Мариночка сколько со своим
Сашкой мыкалась, хлебнула будь здоров, детей одна на ноги поставила, чего ж
ей и про себя теперь не подумать? Бог даст — человек хороший, да и сладится
у них. Долгёхонько она одна куковала. А алкаш-то ей на кой ляд? Они никому
не нужны...
Мать умела порадоваться за других, вот только передать дочери эту
способность не получилось. Ирина же умолкла и ушла в себя — на
взаимопонимание с матерью рассчитывать не приходилось... «Сладится!» У них
уж сладилось, это она вчера видела — Маринка помолодела, выглядела
счастливой, а он ее глазами так и ел, а по ней, Ирине, только взглядом
скользнул и не задержался, не проявил никакого интереса. Да еще на этом
треклятом дне рожденья про Валерку узнала — крутым фирмачом заделался, по
заграницам как к себе домой шастает, а он когда-то умолял Ирину замуж за
него выйти. Мерзкий, в общем, выдался вечер, хоть вешайся. Лучше б не
ходила. Хотела напиться, но такого она себе на людях никогда не позволяла.
Ушла пораньше, купила бутылку «Шихана» и по дороге домой выпила. После водки
пиво сразу в голову ударило. На остановке возле своего дома купила
полтарушник и, чуть подумав, еще бутылку «Шихана», которую тут же на
остановке, чего раньше никогда не делала, и пила, сев на скамейку, до тех
пор, пока к ней пьяный наглый парень не подсел. Повел себя сразу
бесцеремонно, агрессивно, через слово мат. «Чё ты строишь из себя?! Цену
набиваешь?! Ты чего здесь сидишь с пивом, телка размалеванная? Ты же
снимаешься! Вот я тебя и снимаю! И цену я тебе, сучке, знаю! Не боись —
сильно не обижу! Пошли и не буксуй!» За руку схватил, еле вырвалась и ноги
от него унесла. В подъезде ее окончательно развезло, насилу на третий этаж
поднялась, а уж когда мать дверь открыла, Ирина действительно была «на
бровях».
— Лидочка, иди кушать!
— Ба, я здесь буду! Я боевик смотрю.
— Только и торчишь у этого ящика. Нужен он тебе больно, боевик этот. Чать,
срамота одна.
— Ну ба, ну пожалуйста!
— Да несу, несу...
Ирина взяла тарелку с недоеденными бутербродами и початый баллон и пошла к
себе в комнату. Из-за воспоминаний о вчерашнем вечере настроение у нее
испортилось, но она знала — дело это поправимое, надо всего лишь пива
хлебнуть, а оно, слава богу, есть...
...На душе покойно, в руках — тяжелый полтарушник, из-за стенки слышен
телевизор и разговоры ее дочери и матери, холодильник не пустой и на работу
завтра не надо. В общем, жить можно. В этом благостном настроении она и
заснет и будет периодически просыпаться и отхлебывать из баллона, чтобы
вновь проваливаться в полусон-полубред. А завтра — никуда мать не денется —
постирает она дочери хоть что-нибудь, чтоб той было в чем на работу пойти. А
уж погладит Ирина сама в понедельник ранним утром. В понедельник Ирина,
собрав все силы, встанет ни свет ни заря и приведет себя в порядок —
помоется, погладится, сделает макияж и будет усиленно жевать «Орбит».
В понедельник Ирина пойдет на работу. В этот понедельник еще пойдет...
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
