№ 07'04

Анатолий ГОЛОВИН

XPOHOC

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Разноцветная жизнь

Рассказы

КОМПОТ ИЗ КРАПИВЫ

Погода была отвратительная. Если бы не майская яркая зелень, можно было бы подумать, что на дворе октябрь. Низкие клочковатые тучи быстро неслись по небу, сея мелкий, нудный, холодный дождик. Коростылев забыл дома зонт, и теперь прятался от дождя под навесом автобусной остановки. На душе тоже было хмуро и смутно. Он уже давно усвоил привычку — после работы напрочь забывать обо всех рабочих неприятностях, но сегодня это не срабатывало. Начальник с утра очень нудно и долго выговаривал ему — почему, мол, вы не заметили дефект на установке, куда смотрели и так далее. Самое обидное для Коростылева было то, что он действительно был виноват, ну да, поленился лишний раз взглянуть. Но ведь и начальник дефект не заметил, а ведь тоже смотрел, тоже лазил по установке. Начальник ведь тоже инженер. Ну, виноваты оба — так что теперь, глотки друг другу перегрызть, носы пооткусывать? «Все, все, хватит!» — успокоил себя Коростылев. Хватит о работе. Тем более что надо искать новую. Завод залихорадило, с февраля не платят зарплату. Будет сокращение, и кого же погонят в первую очередь? Конечно, исследовательский отдел вместе с начальником и Коростылевым. Начальнику что, ему до пенсии всего ничего осталось...

«Хватит!» — мысленно приказал себе Коростылев. А о чем думать? О доме, о семье? Жена первым делом спросит: «Зарплату получил?» — «Нет». — «А почему?» Почему-почему... По кочану! Откуда он знает, почему ее не платят! И тут начнется...

Ну да, Коростылев ее, жену, понимает. Она устает, взяла себе дополнительную работу. И получает сейчас больше Коростылева, и более-менее регулярно. И что же теперь ему, Коростылеву, все время себя виноватым чувствовать? Чем он виноват? Уже с десяток мест обошел, по объявлениям звонил, в конкурсах участвовал. И все по нулям — то Коростылев не подходит работе, то работа ему. Вот, последний раз: «Зарплата 200 тысяч, но с января задержка». И еще объявления дают, козлы!

Сегодня жена задерживается. Коростылев поморщился. Если он придет хоть на пять минут раньше ее, жена спросит: «Ужин готов?» Если не готов — повод для скандала: «Я устаю, а ты пальцем не шевельнешь!» Если готов — то практически обеспечен другой вариант: «Что ты тут сварил? Это же есть невозможно!» Коростылев готовить не умел и не любил.

Лучше опоздать, прийти попозже. Жена привыкла по прежним годам, что он часто задерживается на работе, ничего не скажет. Если не очень долго. Но на работе теперь и в рабочее время делать нечего, уже за полчаса до конца рабочего дня в отделе пусто.

Коростылев сегодня специально поехал в этот вот «спальный» микрорайон, в хозмаг, чтобы купить кисточку — жена давно хочет полы на даче покрасить, а кисти нет. Ну, купил — а все еще рано. Автобуса нет, а тут дождь пошел.

— Боря! Борис! — крикнул кто-то. Коростылев обернулся: не его ли? Знакомых вроде нет.

— Коростылев! Не слышишь, что ли?

Коростылев снова обернулся. На него в упор, улыбаясь, смотрела невысокая хрупкая женщина. Спустя секунду он узнал ее.

— Ася! Какими судьбами?

— Не узнал сразу, Коростылев! — сказала Ася. — Неужели так изменилась?

— Что ты! Если только помолодела! — сказал Коростылев, думая про себя: «Боже! Что время делает, особенно с женщинами!»

Ася — однокашница, вместе в институте учились. Так, «девчонка из нашей группы». Как-то раза два провожал ее до общежития, просто по пути было, а так они почти не общались.

— Ох, Борис, зачем врешь? — смеясь сказала Ася. — Я ведь вижу, не узнал!

— Ну что ты, — успокаивающе сказал Коростылев, — просто задумался.

— Ну-ну, — сказала Ася, — ври больше! А я иду домой, вижу — вроде Борька на остановке топчется. Ты что тут у нас делаешь?

— Да вот, в ваш хозмаг приезжал.

— Да, у нас хозмаг хороший... Ну, как дела?

— Да какие дела, — протянул Коростылев, — так себе, делишки.

— Что так?

— Да что, не знаешь, что ли? Зарплата маленькая, да и ту не платят. Еле-еле с долгами рассчитался, а теперь опять хоть занимай...

— А какая у тебя зарплата?

— Триста пятьдесят. Да если бы платили вовремя...

— А жена сколько получает?

Коростылев помялся, но сказал:

— Четыреста.

— И регулярно?

— Более-менее. Вот меня и пилит...

— Да не очень ты похож на распиленного, — засмеялась Ася.

Коростылев молча развел руками.

— А дети как? Их у тебя вроде двое?

— Да, — ответил Коростылев, — дочка в институте, сын еще в школе...

— Как время летит, — вздохнула Ася, — это сколько мы с тобой не виделись? Лет десять? Дочка у него уже в институте... А сын хорошо учится?

— Более-менее, — сказал Коростылев, — да мученье с ними... Это купи, то надо... Где деньги брать? А в сад работать — не заманишь...

— И сад у тебя есть? И дом построил? — спросила Ася.

— И дом, и баню, и погреб, — похвастался Коростылев. — Все своими руками!..

— Слушай, кстати, о доме... Ты не знаешь, где можно машину подешевле нанять? Сруб перевезти на участок. Мы участок недавно взяли, сруб купили осенью, везти надо...

— Ты же на заводе работаешь, — сказал Коростылев, — там и возьми.

— Дорого, — вздохнула Ася.

— Ну, дешевле ты где найдешь, — возразил Коростылев, — кстати, а что это ты этим занимаешься?

— А кто будет заниматься? — вздохнула Ася.

— Муж.

— Му-у-ж! — протянула Ася. — Муж... Муж наелся груш!

— За что ты его так? — поинтересовался Коростылев.

— Да ну его... Что он есть, что его нет. Один толк.

— Ну, вы любите на мужей бочку катить, — проявил мужскую солидарность Коростылев.

— Эх, Боря! — вздохнула Ася. — Ни молока, ни шерсти с моего мужа!

— А где он работает? — спросил Коростылев.

— По вахтам ездит, на буровую, — помолчав, сказала Ася, — две недели там, две недели дома.

— Ничего себе! И она еще недовольна! Там же деньги лопатой гребут!

— Кто гребет, а кто и нет, — опять вздохнула Ася. — Раньше он, правда, получал кое-что. Но и пил! Как лошадь! Половину пропивал. А потом там где-то, на буровой, напился, что-то натворил — его и выгнали. Теперь пристроился поближе — уже не на Север ездит, а тут, за триста километров. А тут платят копейки, а пьет он сильнее — тут не Север, деревни, магазины рядом. В последний раз приперся пьяный, всего двести тысяч принес.

— А ты сколько получаешь?

— Я? Сто восемьдесят. Да и те два месяца не дают. В долгах, как в шелках... А теперь хозяева требуют сруб забрать, я деньги уже заплатила, а он у них на участке стоит. Им картошку надо сажать...

— Муж приедет, все сделает, — успокоил Коростылев.

— Да он только что уехал, позавчера, — вздохнула Ася.

— А что ж не увез?

— А пить кто будет? — Ася усмехнулась. — Что сруб? Замок вон сломался, я новый купила, так четыре дня его просила врезать — нет, так и лежит. А дверь почти открыта. Второй замок еле держится. Ночевать боюсь.

Коростылев сочувствующе покачал головой.

— Наших видишь кого-нибудь? — спросила Ася.

Коростылев пожал плечами:

— Да так... Володю Сергеева видел. Ларису, подругу твою...

— С Лариской я виделась... А ты слышал, у Женьки Кривцова инфаркт был? Да-да, еле выкарабкался. Ой, Боря, твой автобус ушел!

— Тьфу ты, черт! — выругался Коростылев.

Ася засмеялась:

— Замерз, наверное? Да, тут редко автобусы ходят... — Она постояла немного и сказала:

— Слушай, Боря, сделай доброе дело, врежь мне замок! И погреешься заодно! Ты очень торопишься?

— Да нет, — неуверенно пробормотал Коростылев.

— Вот и хорошо. Идем?

— А где твой дом? — колебался Коростылев.

— А вон, во-о-он, белый! Нет, не тот, следующий!

— Ну, ладно! — согласился Коростылев.

Они подошли к дому, поднялись на восьмой этаж в вонючем, ободранном лифте. Ася открыла обитую дерматином, порезанным в трех местах, дверь.

— Заходи, раздевайся!

Коростылев разделся, прошел в комнату.

— Ну, где твой замок?

— Сейчас, сейчас, — заторопилась Ася, — инструменты какие нужны?

— Стамеска, отвертка... Молоток...

— Вот, посмотри здесь, — открыла Ася шкаф, — я сейчас замок принесу.

Коростылев осмотрелся. Квартира запущенная, обстановка бедная. Только телевизор был новый, японский.

— Вот замок, — подошла Ася, — ну, давай, я сейчас, — она ушла на кухню.

Коростылев быстро врезал замок.

— Хозяйка, принимай работу! — крикнул он.

Ася вышла в новом домашнем халатике.

— Ну-ка, ну-ка... О, сразу видно мастера!.. Иди, вымой руки — и на кухню!

— Да не нужно, — засмущался Коростылев. Честно говоря, ему уже было пора домой.

— Нет-нет, что ж это — ты ко мне пришел — а я тебя и не накормила! Идем, идем, идем!

Она подталкивала Коростылева к кухне. Коростылев вымыл руки, зашел на кухню, сел.

— Извини, деликатесов нет, — сказала Ася, — вот, огурчики соленые попробуй, салатик! Извини, все на скорую руку! Да! Самогоночки хочешь? У меня хорошая самогонка, я ее марганцовкой очищала, фильтровала. На лимонных корках настоянная!

— Ну, налей, — разрешил Коростылев.

Ася достала рюмку, налила.

— А себе-то? — сказал Коростылев.

— Не могу, Боря. Язва у меня. Если выпью — два дня буду мучиться.

— А говорят, этим язву можно вылечить.

— Не верь, Боря. Врут. Ну, выпей.

Коростылев опрокинул рюмку. Да, самогонка — она и останется самогонкой, на чем ее ни настаивай.

— Ну, как? Да ты закусывай!

— Хороша! — соврал Коростылев.

— Ешь, Боря, ешь!

Коростылев закусывал.

— Я смотрю, у тебя телевизор хороший. Японский?

— Да. Сын купил.

— Сын? У тебя уже такой взрослый сын?

— Взрослый. Из армии уже два года, как пришел.

— Где работает? Хорошо, видно, зарабатывает?

Ася промолчала.

— Хороший парень?

— Ох, Боря, — проговорила Ася, — не сын это, а наказание мое.

— А что так?

— Да так... Вот в кого они такие? Никакой ответственности... Пришел из армии, полгода не работал — устал, мол, отдыхаю. Потом устроила я его на завод. Два месяца проработал — бросил, даже увольняться не стал: «Я, мама, задаром ишачить не стану. Дай мне денег, мы с Витькой коммерцией займемся». Откуда у меня деньги? Заняла полмиллиона, дала. Начал коммерцией заниматься. Ну, вначале вроде хорошо пошло. Правда, мне ни копейки не отдавал, но сам на широкую ногу зажил — коньяк, закуски, куртка кожаная. Телевизор вон купил. Потом говорит: «Мама, пора машину покупать. Дай денег. С машиной бизнес быстрее пойдет!» Я с тем долгом еще не расплатилась — снова миллион заняла. «Мало!» Говорю: «У меня больше нет!» Как-то все-таки купил машину. Полгода не поездил — сел за руль пьяный, сделал аварию. Ему присудили ущерб оплатить. Машину свою разбитую продал, еле-еле хватило на долг пострадавшему. А тут его бизнес лопнул, ни копейки не осталось. Неделю назад приходит: «Мама, на меня наезжают!» — «Кто на тебя наезжает?» Оказывается, он на машину деньги занял под проценты, теперь требуют вернуть восемь с половиной миллионов. «Мам, займи где-нибудь, а то меня пришибут!» А где я их найду, эти деньги? У тебя нет таких знакомых, а, Боря?

Коростылев покрутил головой:

— Нет.

Ася грустно улыбнулась:

— Видишь, твои проблемы по сравнению с моими совсем ерунда...

— А где сын-то? — спросил Коростылев. Ася пожала плечами:

— Он раньше десяти-одиннадцати не приходит.

— А что делает?

— Откуда я знаю?.. Ладно, Боря, давай, выпей еще рюмочку.

Коростылев выпил.

— Закусывай, закусывай! — говорила Ася.

— Да спасибо, я сыт!

— Тогда выпей вот чаю. Пей! Я сейчас, — Ася вышла с кухни.

Коростылев пил чай, Ася ходила по комнате.

— Ну, что ты там сидишь? — послышался ее голос. — Иди сюда!

Коростылев вышел в комнату и остановился в изумлении.

Ася, голая, в одном лишь бюстгальтере, пыхтя, раскладывала диван.

— Помоги! — сказала она.

Коростылев помог, искоса посматривая на нее, на ее худенькую, маленькую фигурку с чуть отвислым животом, на ее ноги со склеротическими синими пятнами и жилками...

— Ну, что стоишь? — громким шепотом спросила Ася. — Иди в ванную, — она кинула ему в руки полотенце.

Коростылев поколебался, потом все-таки пошел.

Такого поворота событий он вовсе не хотел. «Если я сейчас уйду, она ведь обидится. Это будет оскорблением», — думал он, чувствуя какую-то жалость к этой женщине. Так ничего и не решив, он вышел из ванной. Ася уже лежала на диване, накрывшись простыней. Бюстгальтер валялся рядом, на полу.

— Иди ко мне, — сказала она, протягивая ему руку...

...Коростылев лежал на диване и раздумывал, как отнестись к тому, что произошло, но придумать ничего не мог. В голове была какая-то пустота. Ася лежала рядом, уткнувшись носом в его подмышку.

Коростылев пошевелился. Ася погладила его рукой по груди:

— Фу, какой волосатый!.. Боря, а ты часто жене изменяешь?

Коростылев неопределенно пожал плечами. «Она что, думает, что я ей исповедоваться буду?» — раздраженно подумал он.

— А я часто! — сказала Ася.

— Почему? — помолчав, спросил Коростылев.

Ася приподнялась на локте, помолчала.

— Знаешь, вот лежу сейчас. Мне хорошо... И не думаю, где я деньги достану, как сруб повезу... Ни про мужа, ни про сына не вспоминаю... А то сижу одна, в голове сплошные заботы. Что делать, хоть вешайся. — Коростылев шевельнулся, Ася, улыбаясь, успокаивающе погладила его по плечу. — Нет, нет, я такой глупости не сделаю... Жду мужа или сына, а придут — этот свалится, храпит, перегаром от него несет... Как мужчина он уже совсем плохой... А второй начнет на меня свои проблемы вешать: «Мама, дай денег!» А сейчас — ни забот, ни хлопот!

— Ты как алкоголик, — заметил Коростылев.

— Может быть, — помолчав, сказала Ася, — пить-то мне совсем нельзя.

— А самогонку зачем гонишь?

— А для любовников, — засмеялась Ася, обнимая Коростылева, — ведь вы, паразиты, без выпивки ничего не привыкли делать!

— И где же ты их находишь, любовников? — спросил Коростылев без улыбки. — На улице?

Ася слегка отстранилась:

— Боря, не обижай меня...

— Извини, я не хотел, — сказал Коростылев и обнял ее.

Ася прижалась к нему, помолчала, потом сказала:

— А я знакомых нахожу, вот как тебя... С кем-то работала, с кем-то жила по соседству, с кем-то училась... Просто знакомые... Слушай, у тебя память хорошая?

— Ну, вроде ничего.

— Запоминай, мой рабочий телефон, — Ася продиктовала номер, — и фамилия у меня теперь другая...

— Знаю, — сказал Коростылев, — ты мне еще прошлый раз говорила.

— И ты помнишь? — удивилась Ася. — Вот поэтому я тебя и пригласила! Я же чувствовала, что я тебе когда-то нравилась! Да? — кокетливо спросила она.

«Интересно, когда это?» — удивился про себя Коростылев, но вслух сказал:

— Да, конечно.

Ася поцеловала его в щеку, потом легла, потянулась, как кошка, прижалась всем телом к Коростылеву и прошептала:

— Холодно!

Коростылев наклонился над ней, обнял. Ася засмеялась:

— О, какие мы горячие!.. Ну, иди ко мне, иди!..

…Коростылев лежал, закрыв глаза. Ася легонько тронула его:

— Боря, извини, я тебя не гоню, но, боюсь, сын вернется скоро. Надо вставать.

— Да-да, — поднялся Коростылев.

— Я сейчас, — Ася вскочила, накинула халат и ушла на кухню.

Коростылев оделся. Ася заглянула в комнату:

— Идем, чаю попей. Нет, подожди, помоги диван сложить. Там что-то заедает.

Они сложили диван. Коростылев взглянул на часы — да, с женой придется объясняться. Ася перехватила его взгляд:

— Торопишься? Ничего, подождет твоя жена. Иди, выпей чаю.

Коростылев прошел на кухню. Ася налила чай и встала рядом. Коростылев заметил, что она прижимает руку к животу и слегка морщится.

— Что? Язва?

Ася кивнула:

— Погоди-ка, я себе лекарства налью.

Она сняла с полки чайник, налила полчашки какой-то густой темно-зеленой жидкости, добавила кипятку, положила сахар.

— Что это? — спросил Коростылев.

— Отвар, из крапивы. Мне помогает. Хочешь попробовать?

Ася протянула чашку. Коростылев отхлебнул, поморщился.

— Не нравится?

Коростылев неопределенно пожал плечами.

— Вообще-то это надо без сахара пить, но так еще противнее, — сказала Ася.

Они помолчали.

— Ну что, Боря, звони, если что. Время будет — заходи, — искоса взглянув на него, сказала Ася. — В выходные что делаешь?

— В сад пойду. Там работы много.

— У тебя, наверное, уже все растет, плодоносит?

— Да, кое-что есть.

— Яблоки, ягоды, да?

— И вишня, и малина со смородиной, — сказал Коростылев, — в прошлом году и варенья наварили, и компотов наделали...

— Да, хорошо, — вздохнула Ася, — а у меня вот только такой компот, из крапивы, — засмеялась она.

— Ну, спасибо, — встал Коростылев.

— Не за что,— ответила Ася.

Она проводила его до двери.

— Позванивай, ладно?

— Хорошо, — ответил Коростылев.

— Ну, давай поцелуемся, — сказала Ася, — и иди!

Они поцеловались.

— Ну, пока! — сказала Ася.

Коростылев смотрел на нее. «Господи, вот я уйду, она останется тут со своими заботами. Кто ей этот сруб перевезет?..»

Жалость и даже что-то похожее на нежность шевельнули сердце. «Ладно!» — решился он.

— Погоди, — сказал Коростылев и полез в карман. Там, тщательно спрятанные, завернутые в бумажку, лежали пять купюр по двадцать долларов — его «неприкосновенный запас», на самый крайний случай. Доллары он заработал полгода назад, провернув с приятелем одну сделку. Это была их единственная удачная сделка — на следующей они прогорели.

Коростылев развернул бумажку, вытащил одну купюру:

— На вот, это тебе!.. Перевезешь свой сруб.

— Что это? — спросила Ася, с удивлением рассматривая деньги.

— Это? Это двадцать долларов.

— И это мне?

— Тебе, тебе.

Ася посмотрела на него долгим и внимательным взглядом.

— Ну, спасибо, Коростылев... Вот так вот, значит... — Она повертела бумажку в руке: — Значит, так вот ты обо мне думаешь, да?

— Ты о чем? — недоуменно спросил Коростылев.

— О том...

Ася помолчала, потом сказала с тоской:

— Господи, ну хоть бы кто!.. Хоть бы один!..

Она посмотрела на деньги:

— Знаешь что, Коростылев? А пошел ты... Сам знаешь, куда! Понял?

Ася скомкала доллары и швырнула их в Коростылева.

— Ты что? — обиженно спросил тот.

— Ничего! — Ася открыла дверь. — Давай, топай!

Коростылев поднял доллары, расправил, сунул в карман и вышел. Дверь захлопнулась. Он еще немного постоял у закрытой двери, тупо глядя на нее, повернулся и устало пошел к лифту.

ОЧЕНЬ РОМАНТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

Впереди меня в трамвае стояла какая-то дама, и когда трамвай резко дернулся, дама наступила мне на ногу. Я выдернул ногу, дама обернулась и сказала:

— Молодой человек, не толкайтесь!

Дама была очень полной, поэтому я слегка прихрамывал, входя в свой кабинет. Вернее, кабинет не совсем мой, мы занимаем его вместе с Дмитрием Андреевичем. Мы с ним — заместители начальника цеха, я по технике, он по производству. Дмитрий Андреевич занимает эту должность четырнадцать лет, я — четыре месяца. Ему пятьдесят восемь лет, мне двадцать девять. Четыре месяца назад ушел на пенсию бывший зам по технике, и мне предложили занять эту должность как «молодому и растущему», по выражению начальника цеха.

Дмитрий Андреевич, высокий, худой, слегка сутулый старик с хитрыми глазами, уже сидел на своем месте и со скучающим видом смотрел в окно. На улице накрапывал мелкий и нудный дождик.

— Здорово! — повернулся он ко мне. — Ты чего это хромаешь?

— Бытовая травма. На ногу наступили, — ответил я, снимая и вешая плащ и шляпу.

— Где это?

— В трамвае, где же еще.

— А-а-а... — протянул Дмитрий Андреевич.

— Ну, как ваша внучка? — спросил я, поздоровавшись с ним за руку и усаживаясь за свой стол.

Он завелся с пол-оборота. На эту тему Дмитрий Андреевич мог говорить часами, и я уже наизусть знал все, что случилось с его внучкой, все слова, которые она выучила, и сколько зубов у нее выросло.

Поток сведений и новостей о потомстве Дмитрия Андреевича прервал телефонный звонок. Дмитрий Андреевич недовольно умолк, брезгливо поднял трубку. Его вызывал шеф. Дмитрий Андреевич положил трубку, покряхтел, вылезая из-за стола, и пошел, на ходу ворча под нос свое обычное:

— Ох-хо-хо!.. И когда это я доживу до пенсии?..

В дверях он обернулся и спросил:

— А ты, Олег, когда жениться будешь? Небось, твои родители тоже ждут не дождутся внуков? Смотри, так и останешься бобылем.

— У моих родителей уже есть внучка, — ответил я, игнорируя его последнюю фразу.

— Откуда? — удивился Дмитрий Андреевич.

— Сестры дочка.

— Ну, это не то. — Старик вышел.

«Почему же не то?» — подумал я и взглянул на часы. Было ровно восемь — рабочий день начался, и, как бы подтверждая это, зазвонил телефон на моем столе и одновременно открылась дверь, в которую протиснулся старший мастер Сидоров с пачкой бумаг:

— Здравствуй, Олег Максимович!

В общем, рабочий день начался.

Я находился в той стадии, когда новая работа уже перестала пугать, становилась привычной, но еще не начала надоедать, и поэтому работал я с удовольствием, несмотря на то, что работы было много.

Ближе к обеду, набегавшись по цеху и покончив с первоочередными делами, я вернулся к себе, сел и открыл белую картонную папку. В папке лежали рационализаторские предложения, которые мне необходимо было просмотреть. Дмитрий Андреевич кричал в трубку на кого-то из снабженцев, требуя «выдать, наконец, триста четвертые подшипники, пока не остановилось производство!»

Я быстро просмотрел несколько голубых бланков, пока не остановился на одном. Прочитав, я почувствовал легкое раздражение и недовольно хмыкнул. Суть дела была в том, что автор предлагал поставить дополнительное приспособление к одной из наших установок. Новинка сулила увеличение производительности труда, крупную экономию и т. д., но дело было в том, что такое же приспособление уже работало на другой установке. Чтобы переставить его, нужна была только небольшая доработка. Автор же писал предложение так, как будто он сам все придумал.

— Что там у тебя? — отреагировал на мое хмыканье любопытный Дмитрий Андреевич.

Я коротко объяснил.

— Прохиндей, задаром хочет деньги получить, — резюмировал Дмитрий Андреевич. — А кто это?

Я перевернул лист и прочитал:

— Данилов.

— А кто это Данилов? — заинтересовался мой коллега.

— У Сидорова на участке работает.

— Давно?

— Да с полгода, наверное.

— Ты его знаешь? Я что-то его не помню.

— Знаю, — сказал я.

Я Данилова помнил.

Данилов пришел в цех после армии. До армии он успел окончить техникум. Сидоров его хвалил. Это был высокий, стройный парень со значком баскетболиста-разрядника, с длинными, по моде, аккуратно вьющимися волосами, черными, блестящими глазами, нос чуть с горбинкой, белые, ровные, красивые зубы. Держался он уверенно, с ощущением своей молодости и силы. Он уже участвовал в футбольном турнире завода, где сразу выдвинулся в цеховые звезды, и что-то там делал в комсомоле. Мне этот парень нравился.

Недели две-три назад, в курилке, я услышал, как кто-то из ребят сказал, обращаясь к Данилову:

— Ну и как, Витька, удачно вчера Катю проводил? — и подмигнул.

— Ладно, не лезь не в свои дела, — задумчиво сказал Данилов, слегка улыбаясь...

Катя...

Катя пришла к нам в цех четыре года назад, сразу после школы. Первое впечатление, которое она производила тогда на всех — это сгусток энергии с косичками. Косички эти были, кажется, самым заметным, характерным ее признаком — казалось, что Катя прилагается к косичкам. Эти косички появлялись в разных местах, и там сразу кончалась тишина и начинался небольшой беспорядок. Катя сразу со всеми перезнакомилась. Она как бы обладала способностью появляться разом в нескольких местах. На третий или четвертый день ее косички появились в дверях техбюро, где я тогда был начальником. Она вошла и затем только спросила, обращаясь ко мне:

— Можно войти?

Оказалось, что она уже познакомилась с технологом Юрой Калединым, моим подчиненным. Катя подошла к Юре, с любопытством оглядела все вокруг и сразу стала задавать ему кучу вопросов насчет того, чем он тут занимается и как называется вот эта штука — так это и есть кульман? И как же на нем работают, и что же, он, Юра, тоже чертит?

— Конструирую, — с важным видом ответил Юра, моргая своими всегда чуть сонными глазами.

— Да неужели? — искренне удивилась Катя. — А меня когда-нибудь сюда работать возьмут? — она искоса взглянула на меня. Я сидел за «начальническим» столом, который отличался от других наличием телефона.

Юра, любитель напустить тумана, начал пространно объяснять, как много необходимо знать, чтобы тут работать, стал сыпать техническими терминами, перечислять науки, которые надо изучить, почему-то остановился на сопромате, и когда дошел до кругов Мора, запутался сам. Мы все потихоньку смеялись. Катя преисполнилась уважения ко всем нам, особенно к Юре и ко мне, с почтением обозрела комнату и заявила, что непременно поступит в институт или, в крайнем случае, в техникум, тут же раздумала и решила лучше заняться спортом. Юра тут же перестроился и начал сыпать спортивными терминами.

В конце концов Катю обнаружила начальница лаборатории, где Катя работала. Начальница прочитала ей нотацию, которую Катя молча и покорно выслушала, и отправила ее работать, а нам пожаловалась, что «с этой девчонкой она уже потеряла килограмм нервов».

Через несколько дней ко мне подошел комсорг цеха (я был тогда его заместителем) и попросил уточнить списки комсомольцев. Проверяя вновь поступивших на работу, я обнаружил, что какой-то Клименко Е. А. не встал на учет. Я отправился в лабораторию, где работал этот Клименко. Клименко оказался Катей. Напустив на себя важности, я прочел ей лекцию о необходимости учета и контроля. Катя выслушала меня с виноватым видом, пообещала встать на учет завтра же, затем сообщила, что ей тоже очень нравится общественная работа, что еще в пятом классе она была редактором стенгазеты, а в шестом — звеньевой. Я и не заметил, как через десять минут уже оживленно беседовал с ней на всякие разные темы. Катя поделилась со мной соображениями насчет того, какой умный у нас Юра, сообщила, что я ей сначала показался ужасно важным и серьезным, а она таких боится, но, оказывается, я не такой уж и важный. Как-то незаметно мы перешли на «ты» и она называла меня Аликом. Так меня звали только близкие друзья, остальные — Олегом или официально, по имени-отчеству.

В общем, я проболтал с ней полчаса и с каким-то непонятным чувством вернулся в свою комнату, где уже 20 минут надрывался телефон — меня искал шеф. Дня через два меня почему-то опять занесло к Кате, потом еще раз, и в конце концов ее сослуживцы стали двусмысленно подмигивать мне, когда я заходил в лабораторию.

Примерно через месяц я встретил Катю на улице. Она шла под руку с каким-то парнем, оживленно болтая, смеясь и заглядывая ему в глаза. Меня Катя не заметила. Мне почему-то стало грустно, я в мрачном настроении вернулся домой, где ни с того, ни с сего поссорился с сестрой.

Через несколько дней я опять увидел Катю с тем же парнем в кино, потом на танцах. Катина подруга, сочувственно вздыхая, по секрету рассказала мне, что парня зовут Колей, что Катя с ним дружит уже полтора года и что его скоро возьмут в армию. В лабораторию я стал заходить реже, хотя Катя все так же оживленно меня встречала. Я старался теперь разговаривать с ней поменьше, так что Катя решила, что я снова заважничал.

Вскоре все та же подруга сообщила мне, что Катиного парня забрали в армию. Я старался больше не думать обо всем этом. Так прошел год.

Однажды я зашел за чем-то в лабораторию. Там никого не было, кроме Кати. Она сидела в углу, повернувшись спиной к двери. Я подошел поближе и увидел, что Катя плачет.

— Что с тобой? — спросил я.

Катя ничего не ответила, вытерла слезы платком и выбежала из комнаты. Вскоре та же подружка поведала мне, опять же по секрету, что Катин парень в армии женился.

Впрочем, Катя скоро повеселела и опять была тем же сгустком энергии, что и раньше. Она обрезала свои косички, завела модную прическу, покрасилась сначала под блондинку, потом под брюнетку, потом в какой-то рыжий цвет. Наряды у нее всегда были самые модные — в общем, нормальная современная девушка.

Однажды вечером я задержался на работе. У меня кончились сигареты, и я пошел по цеху, надеясь «стрельнуть» у кого-нибудь закурить. В курилке я нашел мастера Сидорова, взял у него папиросу. Мы покурили, поговорили о погоде, о хоккее, и я пошел к себе в бюро.

Когда я проходил мимо лаборатории, из приоткрытой двери до меня донеслась песня. Я узнал Катин голос и остановился. Катя пела какую-то украинскую песню. Сначала я удивился — почему украинскую? Потом подумал: фамилия Кати — Клименко, она ведь, наверное, украинка. Я об этом раньше как-то не думал.

Я тихонько заглянул в приоткрытую дверь. Катя сидела спиной ко мне за столом, уставленным пробирками, что-то делала и напевала. Я подождал, пока Катя кончит, и зааплодировал.

— Ой! — Катя вздрогнула, обернулась.

— Фу, Алик, как ты меня напугал! Сердце в пятки ушло!

Она сидела, прижав к груди руки, и смотрела на меня круглыми глазами.

— Я больше не буду, — сказал я, улыбаясь.

— Не надо, пожалуйста, — Катя опустила руки, — а то вдруг я заикаться начну!

— А почему ты здесь после работы? — я сел на стул, стоявший у окна.

— Срочная работа, а у наших женщин у всех дети да мужья. Вот я и отдуваюсь, — Катя склонилась над столом.

— Спой еще что-нибудь, — я взглянул на Катю.

Она была очень красива, освещенная только настольной лампой. На лице Кати лежали мягкие тени. Верхний свет был выключен.

Катя помолчала, потом сказала:

— Нет.

— Почему?

Она опять помолчала.

— Нет и все... Я стесняюсь.

— А ты представь, что я уже ушел.

— ...Нет...— Катя взглянула на меня и снова наклонилась над столом.

Я сидел и молча наблюдал, как она работает.

И понял я, что без этой девочки вся моя жизнь будет пустой и напрасной.

— Катя...— сказал я каким-то чужим, деревянным голосом.

— Что? — спокойно спросила Катя, не отрываясь от работы.

Сердце у меня будто оторвалось и поплыло куда-то к горлу. Я задохнулся и сказал:

— Я тебя люблю, Катя...

Катя взглянула на меня испуганно-любопытно, положила на стол пробирку и зажим, которые держала в руках. Я молчал.

Катя отвела глаза, помолчала, снова коротко взглянула на меня и стала катать по столу стеклянную палочку.

— Катя...— снова сказал я.

— Ты хороший парень, Алик, — сказала Катя глухо, не глядя на меня. Она опять помолчала. — Видишь ли, дело в том... Ну... Я пока не могу ответить тебе тем же...

Катя снова покосилась на меня, тут же опустила глаза и стала смотреть на стеклянную палочку.

— Может быть, потом, когда-нибудь... Не знаю... Ты вообще-то хороший парень... Катя вздохнула, поправила прическу и сказала уже другим голосом, громко: — Пожалуйста, прости меня!

Я пожал плечами:

— Не за что.

— Не сердись на меня, Алик!

Сердце мое отклеилось от горла и ухнуло куда-то в живот.

— Не за что, — повторил я.

Я еще секунду посидел, потом встал и сказал:

— Ну, я пошел.

— До свидания. — Катя взяла в руки палочку, которую катала по столу, и стала ее рассматривать.

Я вышел.

После этого случая я старался не встречаться с Катей, да и она меня избегала. Тут как раз последовало мое назначение, работы было много, и это помогало мне отгонять все мысли о Кате.

А потом я услышал о Кате и Данилове.

После обеда к нам в кабинет зашел уполномоченный по рационализации Гена Котов. Гена — человек солидный и положительный. Он не спеша поздоровался с Дмитрием Андреевичем, который к этому времени, как и каждый день, был немного нервный и взвинченный, поэтому он отмахнулся от Гениного вопроса о здоровье внучки и снова принялся по телефону терзать снабженцев.

Гена поздоровался со мной, сел напротив и выжидающе уставился на меня.

— Я посмотрел все, — я пододвинул к себе папку с рацпредложениями, — все хорошо, кроме одного.

— Это Данилова, что ли? — Гена поудобнее устроился на стуле.

— Вот ведь сам знаешь. А зачем принимал?

— Мое дело маленькое, Олег Максимович. Это вы начальство, решайте.

Гена снова задвигался на стуле:

— Я принял, зарегистрировал — с меня и взятки гладки...

Спорить с ним было бесполезно, и я сказал:

— Так вот, я считаю, предложение нужно отклонить. Каледин это приспособление и так начертит, и никакой рацухи тут нет. Деньги платить не за что.

Гена пожал плечами:

— Может быть.

— Так, значит, отклоним? — спросил я.

Гена опять пожал плечами:

— Ваше дело, Олег Максимович.

Мне эти пожимания надоели, я закрыл папку и отдал ее Гене:

— Все, действуй.

Гена не спеша поднялся, взял папку и сказал:

— У Сидорова комсомольцы не выполнили обязательства по рацработе, вот, видно, Сидоров и решил это дело таким образом форсировать. Я скажу Сидорову, а там…

Через полчаса прибежал Сидоров:

— Слушай, Олег Максимыч, — с порога начал он, — ты что это моих ребят зажимаешь? Нехорошо, дорогой! Ребята, понимаешь, старались, головы ломали, понимаешь, технический прогресс продвинуть хотели, а ты их тормозишь, понимаешь. Здравствуйте, Дмитрий Андреевич! Как ваша внучка?

— Внучка-то ничего, — Дмитрий Андреевич пожал протянутую руку. — А вот ребята твои — прохиндеи. Задаром деньги хотят получить.

— Слушай, Дмитрий Андреевич, это ты зря! Ребята у меня хорошие!

— Я про всех не говорю.

— Иван Афанасьевич, ты насчет даниловского предложения? Так вот, дорогой, это ты зря, — вмешался я, копируя Сидорова. — Хочешь легким путем идти?

— А кто хочет тяжелым, слушай, Олег Максимыч?

Сидоров плюхнулся на стул:

— Так прими предложение-то, Олег. Старался парень.

Я немного разозлился:

— Старался не он, старался ты. Если нужно обязательство выполнять — надо думать. У тебя еще вон сколько вопросов не решено, можно сотню деловых предложений подать.

— Так ведь и это деловое. Слушай, производительность повысится!

— На двести пятой установке такое же приспособление работает. Что же тут предлагать?

— Так его доработать нужно!

— Что там дорабатывать, кронштейн другой да крепление. Каледин и так сделает.

— Так что же он не делает! — взвился Сидоров. — Второй месяц не делает!

— А ты почему молчишь? Кому это надо, тебе ведь?

— Так вот, может, подтолкнем его этой рацухой, а, Олег?

— Подтолкнем по-другому.

Я взял трубку, позвонил Юре Каледину, который был теперь начальником техбюро. Юра поныл немного, пожаловался на загруженность, но в конце концов согласился включить доработку в план со следующей недели. Я сказал ему, чтобы он не втирал мне очки, на доработку нужно максимум два дня. Юра повздыхал и обещал сделать.

— Вот видишь, Олег Максимович, все-таки полезное дело это предложение сделало, — сказал мне Сидоров и ушел.

— Ну, артист, — покрутил головой Дмитрий Андреевич и снова стал мучить снабженцев.

В конце дня в кабинет зашел Данилов. Дмитрия Андреевича не было, я сидел один.

— Можно войти?

Данилов сказал это, как бы выполняя формальность, уверенный, что ему не смогут отказать.

— Входите.

Данилов подошел к столу.

— Садитесь.

Он сел. Держался Данилов уверенно и независимо.

— Слушаю вас.— Я старался быть официальным.

— Я насчет моего рацпредложения.

— Ну?

— Почему вы его отклонили?

— Сидоров вам не разъяснил?

— Разъяснил.

— Так в чем же дело?

— Но ведь в предложении есть новизна.

— В предложении нет мысли. Вашей мысли.

— Так вы его не примете?

— Нет.

Он встал.

— У Котова вы можете ознакомиться с теми техническими вопросами, которые на вашем участке еще не разрешены. Там широкий простор для рационализаторской мысли, — подчеркнуто официально, как на собрании, сказал я, тоже вставая.

Данилов иронически усмехнулся:

— Боюсь, что мое предложение вы все равно не примете...

— Почему же? Если оно дельное...

Он опять ухмыльнулся:

— Мы с вами соперники...

Кровь бросилась мне в лицо:

— Что это значит?.. Что нам делить?

Данилов засмеялся:

— Как что? А Катю?

— Какую Катю? Причем тут Катя! Послушайте, ваше предложение не имеет никакой ценности, и личные пристрастия тут ни при чем!

— Ни при чем так ни при чем. Не волнуйтесь так, Олег Максимович, — Данилов снова засмеялся. — До свидания, Олег Максимович!

Он вышел.

Я плюхнулся на стул.

Бывают же люди...

Примерно через месяц я зашел по делам в лабораторию. Был конец рабочего дня. Начальницы лаборатории не было на месте, и я было уже совсем собрался уходить, когда меня окликнула Света — та самая подруга Кати, что снабжала меня новостями о ее сердечных делах. Катя и Света сидели в углу и о чем-то разговаривали.

— Олег Максимович, что же вы нас забыли, не заходите?

— Времени мало, Светлана Семеновна, некогда все, — в тон ей ответил я.

— Вы все в делах да в делах. И дома, наверное, все о делах думаете!

Катя сидела тихая. Света дня три тому назад уже успела рассказать мне о ссоре Кати с Даниловым. Она зашла ко мне оформить отгул и, пока я подписывал ей заявление, за минуту выложила мне все подробности. Я сделал вид, что это меня не интересует, и Света ушла разочарованная.

— Вот и Катя у нас грустная в последние дни ходит...

— Перестань! — сказала Катя.

— А что? Нет, граждане, вам нужно развеяться, сходить в кино, на эстраду, например. У нас югославская эстрада во Дворце культуры скоро будет выступать. А что? Да, кстати! Вам повезло! У меня два билета есть в кино. В «Искру», на восемь сорок пять. Новая комедия. Взяли бы да и пошли. Мой работает во вторую смену сегодня.

— Кто это «твой»? — засмеялась Катя.

— Ладно, сама знаешь, кто. Ну что, пойдете или нет? Ей-богу, Катюша, сходите! Олег Максимович, уговорите вы ее! Ну, что вы за кавалер, за девушкой не можете поухаживать!

— А что, Алик, может, и правда пойдем? — оживилась Катя. — Ты не слышала, Свет, кино интересное?

— Ужас до чего! Говорят, Никулин играет. Идите-идите, не пожалеете! Давайте, Олег Максимович, думайте, а то уже звонок, надо домой идти.

— Ну что, пойдем, Алик? — спросила Катя, глядя на меня своими ласковыми глазами. От этого взгляда мне хотелось петь и плакать одновременно.

— Можно и сходить, — сказал я не совсем решительно.

— Можно... — передразнила Света, — ну и мужики пошли! Прямо не знаю! Его девушка в кино приглашает, а он — «можно и пойти»! Гоните рубль, Олег Максимович, и вот вам билеты. Желаю приятно провести время, не скучать, и так далее, и так далее! Я побежала! Ни пуха ни пера!

Света ушла.

Катя складывала сумочку.

— Алик, встретимся у скверика. В восемь. Хорошо? — она снова ласково посмотрела на меня и улыбнулась.

Без десяти восемь я был «у скверика». Катя пришла в половине девятого, когда я уже совсем измучился и решил, что она не придет. Катя была в новом платье, нарядная, с красиво подведенными глазами. Я вручил ей гвоздики, которые купил, ожидая ее, у какого-то мужчины кавказского типа, расположившегося неподалеку со своей частной лавочкой.

— Спасибо, Алик! Вот не ожидала, что ты такой внимательный! Спасибо!

Она произнесла это нараспев: «Спаси-и-ибо!»

— Мы можем опоздать, — напомнил я.

— Идем, идем, идем! — Катя взяла меня под руку и мы быстро пошли к кинотеатру. Мужчина с цветами проводил одобрительным взглядом Катю (он даже поцокал языком) и неодобрительным — меня.

Мы вошли в кинотеатр. Катя сразу потянула меня к огромному зеркалу в фойе и стала поправлять прическу.

Я тоже взглянул в зеркало.

Рядом с Катей я выглядел бледно. Катя — стройная, румяная, красивая, модно одетая. Я — небольшого роста (я казался ниже Кати), располневший немного больше нормы, с начавшей пробиваться лысиной, с белыми, бесцветными бровями и ресницами. Костюм сидел на мне, как всегда, немного мешковато. Почему-то это происходило с любым костюмом — покупал ли я его готовым, шил ли в ателье.

— Хочу мороженого. — Катя произнесла это безапелляционно, тоном избалованного ребенка. Она была в каком-то нервном возбуждении.

Я бросился к лотку мороженщицы, потолкался там и добыл две порции эскимо.

— Алик, как ты копаешься! Уже звонок был! Идем быстрее! — Катя побежала вперед, на ходу облизывая мороженое.

Кино было в самом деле смешное. Катя от души хохотала, хватала меня за рукав:

— Смотри, смотри! Ой, умора!

Я тоже смеялся.

Когда мы вышли из кино, уже темнело. Катя шла со мной под руку, смеясь и вспоминая картину:

— А этот-то, с усиками! Помнишь? Помереть можно от смеха!

— Ты далеко живешь? — спросил я, смеясь вместе с ней. Катя с улыбкой посмотрела на меня:

— А если далеко, ты что, и провожать меня не пойдешь? Ну и парни пошли! Далеко! — с вызовом сказала она, продолжая улыбаться.

— Нет, почему же, — смутился я, — идем конечно!

Но жила она недалеко, кварталах в четырех от кинотеатра. Когда мы подошли к низенькому домику, окруженному высоким, почти такой же высоты, как и дом, забором, Катя сказала:

— Ну вот мы и пришли! Здесь я и живу.

Несколько таких же домиков были окружены со всех сторон белыми девяти- и двенадцатиэтажными зданиями.

— Так вас скоро снесут? — спросил я.

— Да, все ждем не дождемся. Обещали максимум через год.

Я замолчал, не зная, что сказать дальше.

— Ну, я пошла? — сказала Катя, глядя на меня своими ласковыми глазами.

— Побудь еще, — попросил я.

— Нет, Алик, меня дома ждут, уже поздно. В другой раз встретимся, ладно? — она протянула мне руку, я пожал ее. От ее прикосновения по телу прошла сладкая дрожь.

— До свидания! — Катя юркнула в калитку.

Дня через два я снова пригласил Катю в кино. Она слегка удивилась, подумала немного и согласилась. Потом мы ходили с ней на югославскую эстраду, в оперный театр на спектакль заезжей оперетты, в цирк, снова в кино, на концерт заводской самодеятельности. Данилов при встречах со мной старался казаться равнодушным или иронически улыбался. Света мне рассказала, что он пытался объясниться с Катей. Он пришел в обед в лабораторию и попросил оставить их вдвоем. О чем они говорили, изнывавшая от любопытства Света так и не узнала. Данилов выскочил из лаборатории весь красный, а Катя плакала. На Светины расспросы она не отвечала, так что, в конце концов, они со Светой поссорились. Катя несколько дней ходила расстроенная, не пошла со мной в кино, но потом опять повеселела.

Как-то раз (дело было уже осенью) мы в очередной раз собрались с Катей в кино, однако не достали билетов. Мы погуляли немного, поболтали о том, о сем и присели отдохнуть на скамейке в скверике возле кинотеатра. Погода была хмурая, осенняя, людей было мало. Редкие прохожие шли по другой аллее, а там, где стояла наша скамейка, было тихо. Желтые листья падали с деревьев. Порывы ветра подхватывали их, и они, шурша, летели вдоль аллеи.

Мы сидели и молчали. Я изредка посматривал на Катю. Потом я набрался храбрости и обнял ее за плечи. Катя вздрогнула. Я почувствовал, как напряглось ее тело. Катя молча сидела и смотрела прямо перед собой. Я наклонился и поцеловал ее в губы. Катя сидела не шевелясь.

— Катя...— сказал я глухо.

Она повернула голову, посмотрела на меня, коротко вздохнула и положила голову мне на плечо. Так она и сидела, уткнувшись лицом в рукав моего плаща, пока мимо по аллее не прошла какая-то шумная компания с гитарой.

— Пойдем, — сказала Катя, вставая и поправляя прическу. Мужская часть компании при виде Кати шумно выразила свой восторг. Катя улыбнулась смущенно, но чуть-чуть самодовольно.

Мы еще долго гуляли с ней по городу, а когда мы прощались у калитки ее дома, я снова обнял и поцеловал Катю, и ее губы слабо шевельнулись в ответ.

Через десять дней я сделал Кате предложение.

В ответ она долго молчала, потом сказала нерешительно:

— Ладно, я подумаю... Через неделю я тебе скажу ответ, хорошо?

Я согласился и стал дожидаться решения своей судьбы. С Катей мы встречались по-прежнему, но о моем предложении пока не заговаривали.

Дня через четыре я зашел по делу в инструментальный склад. У кладовщицы не оказалось каких-то бумаг, и она побежала за ними к цеховому механику. Я решил подождать ее на складе и сел на стул возле тонкой металлической стенки, которая отделяла склад инструментов от склада заготовок. За стенкой кто-то разговаривал. Я прислушался. Говорили три человека — кладовщица Клава, которая приходилась Свете какой-то родственницей, и сама Света с Катей. Обсуждали фасон платья. Потом Клава сказала: «Посидите здесь, девчонки, я скоро приду», — и вышла, захлопнув дверь.

За стенкой помолчали. Затем Светин голос спросил:

— Ну и как ваши дела? Что ты ему ответишь? Не надумала еще?

— Ой, не знаю, не знаю, — вздохнула Катя.

— А что тут знать? Любишь — выходи, не любишь — не выходи. Ты его любишь?

— Не знаю, — сказала Катя, помолчав.

— Слушай, а Витьку ты любишь? Что у тебя с ним случилось?

— Случилось вот.

— Ты не темни, Катенька. Ведь ты Витьку любишь, я же знаю. А зачем с Аликом ходишь?

— Витька меня обидел, — Катя снова вздохнула, — я ему этого никогда не прощу!

— А ты подумай, — настаивала Света, — может, и простишь. Ну, так что же ты Алику скажешь?

— Не знаю.

— Ну, смотри, — Света обиженно фыркнула, — тебе жить.

Они помолчали.

— А ты что не выходишь замуж? — спросил Катин голос.

— За кого это? — хмыкнула Света.

— За Апухтина своего, за кого же еще.

— Больно нужно, — Света опять хмыкнула.

Помолчав, она сказала:

— Я, Катенька, может быть, с превеликим удовольствием, да он не предлагает. Ходим-ходим, уже второй год, а толку никакого.

— А ты его любишь? — спросила Катя.

— В том-то и дело, что люблю, — Света шумно вздохнула. — Да ведь не мне же предложение делать... Да ну его! Вот похожу еще немного, а не будет толку — брошу его, да и выскочу за кого-нибудь. Чтоб с машиной и с квартирой!

— Слушай, Катька, — вдруг сменила она тон, — а плюнь-ка ты на Витьку, да и выходи за Алика! Что Витька — сто тридцать получает, в общежитии живет, никаких перспектив...

— На квартире, — поправила ее Катя.

— На частной? — переспросила Света. — Да какая разница — в общежитии, на квартире... А Алик с перспективой. Уже замначальника. А Иван Акимович уйдет на пенсию, лет через пять — твой Алик начальником будет...

— Да квартиру-то я получу...— нерешительно сказала Катя, — нас ведь сносят скоро...

— Да разве в этом дело! Да и вообще, Алик человек спокойный, тихий, обходительный. А Витька... Он ведь какой-то несерьезный. То у него то, а то вдруг — это. Ты с ним намучаешься. А насчет любви... Вспомни, как ты Колю любила, а ведь ничего, забыла. Так и тут. В семье главное не любовь, а согласие...

— А Данилов не пьет? — спросила она вдруг.

— Да вроде нет... По праздникам...

— Вот-вот, сначала по праздникам... — начала было Света, но тут стукнула дверь, вошла Клава, и разговор оборвался. Я встал и вышел, забыв, зачем приходил.

«Значит, Катя любит Данилова, — думал я, шагая по коридору. — Значит, я не могу надеяться». От этой мысли мне стало вдруг очень горько, я прямо физически ощутил горечь. «А почему, собственно? Ведь она сказала — не знаю?..» — подумал я. Но в глубине души я понимал, что Катя меня не любит.

Я было решил прекратить все, отказаться от своего предложения, но у меня так и не хватило решимости это сделать. Я не заговаривал о своем предложении, но Катя это сделала сама.

— Алик, — сказала она при очередной встрече, — а ты не забыл, что собирался на мне жениться?

— Нет, — сказал я, опустив голову и рассматривая опавшие листья.

— Так вот, я согласна, — Катя засмеялась и поцеловала меня в щеку.

Чувствовал я, что не нужно нам этого делать, но слишком долго ждал я этих слов, слишком хотел их услышать. И не мог я вот так, сразу, отказаться от Кати.

И я промолчал.

— Ты что-то грустный, — сказала Катя с обидой, — неужели не радуешься?

— Почему, радуюсь, — ответил я и подумал: «А вдруг она все-таки меня любит?»

В тот же вечер я сказал дома, что собираюсь жениться.

Мать убирала посуду со стола. Она отставила в сторону тарелки, села и долго, внимательно смотрела на меня.

— Наконец-то, — проговорила мама. — Отец! Иди-ка сюда! Максим!

Ей пришлось позвать его еще трижды, прежде чем отец с газетой в руке и с недовольным видом вышел из другой комнаты:

— Ну?

— Наш сын женится.

— Да? Поздравляю!

Он взглянул на часы:

— Ах ты, черт, уже ведь десять минут, как футбол идет! — и помчался включать телевизор.

Мать спросила:

— Ну, а кто она? Я ее знаю? Расскажи.

Я рассказал.

— Приведи ее к нам, познакомиться. Знаешь, в субботу будет лучше всего, часам к трем. Я что-нибудь приготовлю. А родители ее кто?

— Не знаю.

— Ну, как же так?.. А живет она где?

Я рассказал.

— Так их скоро сносят! Вот вы и квартиру получите. Плохо, что у нее образования нет, ну да ладно, для женщины это не так важно. Ох, даже голова заболела! Так приведи ее в субботу, хорошо?

В субботу мы явились с Катей к нам домой. Катя сначала вела себя скромно, тихо, но потом разговорилась с мамой, освоилась и стала самой собой — хохотушкой и говоруньей. После ее ухода мать сначала многозначительно молчала, а потом осторожно сказала мне, что Катя, конечно, девушка красивая, веселая (что немаловажно в жизни), но что немного больше серьезности ей бы не помешало.

На другой день мы явились с визитом к Катиным родителям, где, в сущности, произошло то же самое — на этот раз Катина мать расспрашивала меня о моей семье, о моих планах на жизнь. При этом она все время нажимала на то, что их скоро снесут, и квартирой мы с Катей будем обеспечены. Катин отец оказался добродушным и общительным толстяком, говорившим с украинским акцентом и все время подливавшим мне, себе и Катиному брату домашней настойки. Под конец он немного осоловел, пытался петь украинские песни, но эти попытки были решительно пресечены моей будущей тещей — строгой и серьезной женщиной в очках.

Катин брат был года на два старше сестры. За столом он сидел молча. Я ему явно не понравился.

После обеда мы с Катей ушли в ее комнату. Катя показывала мне пухлый альбом с семейными фотографиями. Потом она отложила альбом в сторону. Мы поговорили о знакомых, о работе и замолчали. Катя сидела вполоборота ко мне и что-то тихонько напевала.

— Катя! — позвал я ее.

— Что? — спросила она, глядя куда-то в сторону.

— Ты меня любишь?

Катя молчала, опустив глаза и рассматривая что-то на полу.

— Катя... — напомнил я о себе.

— Люблю... — тихо сказала она каким-то глухим голосом.

Я обнял ее за плечи.

— Ну, хватит обниматься, — вывернувшись, недовольно и как-то грустно сказала Катя. — Давай о деле поговорим.

— О каком деле? — удивился я.

— Как это, о каком? У тебя костюм к свадьбе готов? А туфли? Ты что, в этих жениться хочешь? Даже и не думай. Слушай-ка, в универмаге мужские лакировки продавали позавчера. Ты какой размер носишь?

И мы принялись говорить о деле.

В понедельник мы с Катей сходили во Дворец бракосочетаний и подали заявление. Наша свадьба была назначена на конец ноября. Родители с обеих сторон сразу же начали серьезнейшую подготовку к этому событию. Они несколько раз встречались между собой, договариваясь о числе гостей, о порядке и последовательности проведения данного мероприятия, о послесвадебной деятельности и т. д. и т. п., вплоть, кажется, до выпускного школьного вечера у наших с Катей детей. Причем договаривались в основном матери, а отцы старались поскорее закончить официальную часть переговоров и перейти к неофициальной, которая заключалась в принятии определенной дозы различных напитков, спиртных разумеется, с соответствующей закуской. Оба отца были вполне довольны друг другом, чего нельзя было сказать о женщинах. Они друг другу не понравились.

Данилов теперь уже не улыбался при встречах со мной. Я часто ловил его злой, искоса, взгляд. Ближе к свадьбе в его взгляде стала проглядывать какая-то растерянность.

Мои друзья отнеслись к предстоящей свадьбе шумно:

— Наконец-то!

— Наверное, братцы, какой-то медведь в лесу умер!

— Тут не медведем пахнет, а слоном!

Борис, лучший мой друг, человек дела, энергично предложил мне свои услуги в качестве свидетеля, что и было принято с благодарностью.

Дмитрий Андреевич выразил свои чувства по поводу моей женитьбы также бурно и высказал надежду, что и мои родители скоро получат возможность нянчить внучку.

Накануне свадьбы мы с Катей зашли в кабинет начальника цеха. Иван Акимович встретил нас по-деловому:

— Давай, Олег Максимович, побыстрее — я занят. Что у тебя?

— Заявление. Три дня.

— Какие три дня? Нет, нет, только не сейчас! Сейчас работы невпроворот, так что, как говорится, каждый человек на вес золота, а не только ты. Нет, дорогой, в другой раз...

— Иван Акимович, — улыбаясь, прервал я его, — не могу я в другой раз! Мне жениться нужно!

— Тебе жениться? — недоверчиво переспросил шеф. Он покрутил удивленно головой: — Ну, это дело такое, мешать нельзя... Давай, подпишу. Поздравляю, поздравляю! А тебе что, Катюша?

— Тоже заявление, Иван Акимович.

— Неужели тоже три дня?

— Тоже.

— Ты смотри! В один день две свадьбы! — восхитился Иван Акимович.

— Одна, Иван Акимович, только одна, — улыбаясь, возразил я.

— Как это? — удивился шеф. Он у нас вообще любил удивляться. — Постойте, постойте! Так это вы между собой женитесь? Ну, поздравляю, поздравляю! Как говорится, совет вам да любовь! Удивили вы меня, старика! Желаю счастья! Да, кстати, сын будет — давайте его сюда, к нам в цех! Чтобы одно к одному, вся семья...

Моя Катя засмущалась. Шеф еще долго удивлялся, поздравлял нас, рассказывал, как женился он сам. Я слушал и не слышал — завтра у меня свадьба!

Проснулся я рано. Мама уже ходила по квартире, гремела на кухне посудой. Вчера весь вечер прошел в суматошной беготне по магазинам. Я покупал колбасу и лук, заказывал такси, вытаскивал из квартиры мебель, которую расставляли у соседей. На кухне гремели кастрюли, дым стоял столбом. Легли поздно. Однако когда я проснулся, спать уже не хотелось. В квартире раздавалось шумное дыхание, на полу вповалку спали приехавшие вчера родственники — тетка со своей дочерью, зятем и внуками — они жили в другом городе; другая тетка — из деревни; ее сын, мой двоюродный брат Юра, студент техникума, еще двое каких-то родственников, которых я и знал-то плохо и никак не мог понять, кем они мне приходятся. Мать была озабочена:

— Пиво-то вчера не привезли! Отец договорился, бочку возьмем с насосом. Сейчас я его разбужу, сходите с ним. Вдвоем-то, наверное, не управитесь? Надо Юрку с вами послать. А ты достань-ка пока из кладовки рябину на коньяке — там, в ящике, внизу, поставь куда-нибудь. В ванную, что ли? Потом ведь не достанешь. Соседи проснутся — надо за столами сходить. А ты не знаешь, что сваты из закусок готовили?

Я встал. Мать разбудила отца и Юру, потом теток. Пришла сестра с мужем. Опять началась суета.

Потом меня выдернули из общих дел и посадили бриться и одеваться. Я еще не успел одеться, как пришло такси.

— Идем, идем! — заторопила меня мама.

Мать на ходу говорила теткам:

— Сват-то механиком в гараже работает, он автобус достал. Потом, от невесты, заедут и всех возьмут, сколько влезет в автобус. Сейчас пока пусть Алик едет и свидетель.

Борис со своей женой уже ждал нас внизу.

— Все взяли? — суетилась мать. — Кольца взяли? Цветы есть? А паспорт?! Паспорт-то забыли!

Юра сбегал за моим паспортом. В такси сели я и Борис с женой.

— Еще место осталось, — закричали тетки, — езжай, Маша, и ты!

Мать отказывалась, потом согласилась, и, высунувшись в окно, все давала теткам наказы, как и что готовить, до тех пор пока мы не поехали.

Погода была плохая. Снег выпал, но лежал мокрый, наполняя все вокруг сыростью. С неба сыпались большие мокрые хлопья, забивая стекла машины. Шофер несколько раз останавливался, чтобы прочистить их — «дворники» не справлялись. Ветер был сырой, холодный, дул порывами, сбрасывая с деревьев тяжелые комья на головы прохожим. Ленты на такси провисли от тяжести налипшего снега.

У Кати в доме была такая же суета, как и у нас.

— Приехали! — сполошно заорал кто-то за калиткой, когда такси остановилось.

Из дома выскочили человек пять, все мне незнакомые, потом вышел Катин отец.

— Добро пожаловать, гости дорогие! Прошу, прошу!

Еще ничего не было готово. Мы прошли в дом и сели. Моя мать и Борина жена с интересом разглядывали наряды женщин. Мать пыталась угадать, что же такое готовится на кухне. У окна сидел Катин брат и курил в форточку.

Из соседней комнаты раздавался быстрый шепот, раздраженно что-то говорила Катина мать, слышались недовольно-капризные возгласы Кати, смех Светы. У дверей стоял высокий парень, явно чужой в доме и поэтому не знавший, куда себя деть.

Наконец дверь открылась. Вышла Катя. Она была не похожа на себя — так густо накрашена и напудрена. Белое длинное платье, фата кокетливо, чуть набок, прикреплена к волосам. На мгновение меня кольнуло в сердце — не было в ее лице радости. Она была серьезна, задумчива и в то же время по-деловому озабочена. Зато расплывалось в улыбке за ее спиной лицо Катиной свидетельницы — Светы. Сзади толпились еще какие-то женщины, среди них — Катина мать.

Моя мать встала, подошла к ней. Обе ревниво осмотрели друг друга и поджали губы. Катин отец разрядил обстановку:

— Прошу перед отъездом в такой, образно выражаясь, далекий путь, подсесть к нашему столу! Как говорится, чем богаты!

Все вошли в зал. Был накрыт маленький столик. Выпили по рюмке вина и заторопились. Света в спешке успела познакомить меня с длинным парнем, который продолжал стоять у двери — это был знаменитый Апухтин. Света была какой-то радостно-возбужденной, и я спросил у Кати шепотом:

— Что это с ней?

Катя усмехнулась:

— Апухтин ей предложение сделал. Вчера до полночи мне все подробности выкладывала. Уж такая счастливая!

— А ты? — спросил я, улыбаясь.

— А что я? Я тоже! — сказала Катя и сжала мне руку.

Все выходили на улицу, толкаясь в дверях. Катин отец рассаживал гостей в автобусе. Вышли и мы с Катей. Катя накинула на плечи шубку, ежилась от холода. Какая-то женщина держала над ней зонтик, чтобы не испортилась прическа.

Опять забыли паспорт — на этот раз Катин.

Наконец все готово. В такси сели мы с Катей, Боря и Света. По пути заехали за моими родственниками, здесь тоже долго усаживались, наконец тронулись.

К Дворцу бракосочетаний мы подъехали с опозданием — но оказалось, что Дворец тоже не успевал в срок женить все пары, конвейером подъезжающие на разукрашенных лентами и кольцами машинах, с промокшими, обвисшими куклами на радиаторах. Так что мы подъехали в самый раз.

Гости быстренько, ежась и отворачиваясь от ветра, перебежали во Дворец и, толкая друг друга, сдавали пальто в гардероб равнодушной и ленивой старухе. Я тоже сдал свое пальто и Катину шубку. Женщины вертелись в поисках зеркала.

К нам подбежала деловито-озабоченная женщина, официального вида, в строгом сером костюме:

— Чья свадьба? Озерова? Так, — взглянула она в бумагу, которую держала в руке, — жених Озеров Олег, невеста Клименко Екатерина, правильно? Прошу, пройдемте со мной!

Всей гурьбой прошли в следующую комнату.

— Гости, пока оставайтесь здесь. Жених, попрошу паспорта и кольца. Невеста со свидетельницей, пройдите вон туда, в комнату невесты. Жених, где ваш свидетель? Так, вы свидетель? Пройдите с женихом направо, в комнату жениха. Не волнуйтесь, товарищи, скоро мы вас вызовем! Спокойно!

Мы с Борисом прошли в небольшую комнату. Делать нам здесь было абсолютно нечего. Мы молча покурили.

В дверь заглянула дама в сером костюме:

— Пора, прошу!

Мы вышли. Из комнаты невесты вышли Катя со Светой.

— Гости Озерова, прошу! — крикнула официальная дама.

Подошли гости.

— Жених и невеста, пройдите вперед! Прошу всех за мной!

Мы прошли через анфиладу комнат и остановились в последней. В одной из стенок этой комнаты была резная дверь, чем-то напоминавшая царские врата в церкви. Дама велела нам подождать и скрылась за этой дверью. Затем она появилась снова:

— Жених и невеста, пройдите сюда! Станьте здесь. Невеста, возьмите жениха под руку! Свидетели! Встаньте следом за новобрачными! Так, дальше родители! Родители есть? Хорошо, вы за свидетелями, остальные сзади. Когда войдете, там есть ковер. Молодые, встанете на ковер в центре зала, остальные на ковер не наступайте, станьте полукругом. Как много гостей! Разобрались?

Дама театральным жестом распахнула обе створки двери. Тотчас откуда-то сверху раздались звуки марша Мендельсона. Мы прошли в зал, встали так, как было сказано.

За столом сидели две женщины и мужчина. Сбоку суетился фотограф.

Одна из женщин, худая и высокая, встала и сказала, как на профсоюзном собрании:

— Слово имеет депутат горсовета товарищ Кострова.

Встала вторая женщина, полная, с красно-синей лентой через плечо.

— Дорогие жених и невеста! — сказала она. Голос у нее был грудной, низкий, казалось, что она очень волнуется. — Вы делаете очень важный шаг в своей жизни. Вы собираетесь образовать новую семью. Прежде чем скрепить ваш брак, нам необходимо узнать, является ли ваше желание добровольным и взаимным. Поэтому я хочу спросить… сначала у невесты...

— Что это такое! Хулиганы! Сюда нельзя! — раздался вдруг голос от двери. Все обернулись. Дама в сером костюме держала дверь, в которую ломились какие-то люди. Депутат растерянно замолчала.

Створки «царских врат» распахнулись настежь, и в дверь ввалились пять человек. Впереди был Данилов.

Все дальнейшее я запомнил очень четко.

Все пятеро были в расстегнутых дубленках и меховых шапках. У двоих из-под дубленок виднелись свитера, у остальных — белые нейлоновые рубашки и пестрые широкие галстуки, только Данилов был без галстука, с расстегнутой верхней пуговицей. Данилов был бледен, с яркими красными пятнами на щеках. Остальные выглядели воинственно-весело и не совсем трезво.

Поднялся шум. Все кричали, пыталась перекричать всех худая женщина из-за стола, депутат растерянно хлопала ресницами. Данилов быстро подошел к нам:

— Катя! — Данилов задыхался. — Что ты делаешь, Катя! Зачем ты это делаешь?! Прости меня!

Я подумал, что сейчас он бросится на колени.

— Послушай-ка...— шагнул я к нему...

— Погоди! — дернула меня за рукав Катя.

«Дубленки» угрожающе двинулись ко мне. С другой стороны также угрожающе двинулись Борис и Юра. Юру схватила сзади за пиджак его мать.

— Витя... — голос у Кати дрожал. Трясущимися руками она обрывала листья с букета, который держала в руках.

— Витя, немедленно уйди! Прекрати эту комедию!

— Молодой человек! — гневно сказала, приближаясь, моя мать.

— Погодите вы! — отмахнулся Данилов.

Катины родители растерянно переводили взгляд с меня на Катю, с Кати на Данилова. Катин брат иронически ухмылялся и всем своим видом показывал, что он ни во что не намерен вмешиваться. Света стояла широко раскрыв глаза и прижав к щекам ладони, рядом с ней потерянно топтался Апухтин.

— Я люблю тебя, Катенька! — прерывающимся голосом сказал Данилов. — Не делай глупости, Катя! Едем со мной! Ведь ты же меня любишь, я же знаю! Катя, милая, прости меня за все! Ты ведь не любишь его!

На колени он все же не встал.

— Где ты был раньше, Витька! — тихо сказала Катя. — Теперь поздно...

Эти слова как будто парализовали и меня, и Данилова. Краска медленно сошла у него с щек.

— Тогда прощай, Катя! — Данилов вымученно улыбнулся.

— Немедленно покиньте помещение! — сказала моя мать.

— Вызовите милицию! — приказала худая женщина официальной даме.

— Ты меня видишь в последний раз, — сказал Данилов, — я постараюсь, чтобы мы больше не встретились. Прощай!

«Дешевка!» — подумал я.

Данилов повернулся и медленно пошел к выходу мимо своих разочарованных приятелей, которым, видно, очень нравилась роль этаких джигитов, помогающих вернуть похищенную невесту влюбленному юноше.

— Витя-а-а!

Я вздрогнул. Катя бросилась к Данилову, обхватила его за шею. На пол посыпались цветы.

— Я с тобой, Витя, я с тобой! — Катя плакала. На секунду она оторвалась от Данилова:

— Прости, Алик! Прости!

Данилов подхватил ее на руки и понес к «царским вратам». За ним с восторженным ревом бросились «дубленки». Следом рванулся Юра, но его крепко держали женщины.

Все опять закричали.

Ноги у меня стали ватными, в ушах зашумело. Мне стало казаться, что все происходящее не имеет ко мне никакого отношения. Я отошел к стенке и сел на стул. Ко мне подскочил Борис:

— Э-эх, тюфяк! Ну что ты за мужик! У него невесту увели, а он хоть бы слово!

Мама плакала, Катина мать тоже. На нее наседали, что-то крича, мои тетки. Юра вдруг рванулся к двери и выскочил, чуть не сбив при этом какого-то любопытного из следующей свадьбы, подглядывавшего в щелку. Света ревела на плече у Апухтина.

Все вдруг замолчали. Официальная дама подошла к столу, пошепталась о чем-то с депутатом и, вздохнув, сказала:

— Товарищи, я прошу вас покинуть помещение. Следующая свадьба ждет.

Я встал и быстро вышел в боковую дверь, куда должны были выходить зарегистрированные пары. Расположившаяся перед фотоаппаратом свадьба проводила меня любопытными и удивленными глазами — они слышали шум, но не могли понять, в чем дело.

Я подошел к гардеробщице, отдал ей номерок. Старуха равнодушно протянула мне Катину шубку. Я кинул на стойку второй номерок, схватил свое пальто и выскочил на улицу.

У двери стоял Юра, прикладывая снег к заплывающему синяком глазу. Видно, он все-таки их догнал.

— На машине уехали, — сплевывая на снег, деловито сообщил мне Юра. — Ну, я одному все-таки вмазал! Надолго запомнит! Мать там? — спросил он, показывая на дверь.

Я кивнул. Юра вошел внутрь, а я пошел прямо через улицу.

Взвизгнули тормоза. В полуметре от меня остановилось такси. Шофер, выкатив глаза, что-то зло кричал мне. Я открыл дверцу и плюхнулся на сиденье.

— Ты что, пьяный? — орал шофер. — Лезут под колеса, а потом сиди из-за них!

— Извините, — сказал я.

— «Извините!» — передразнил шофер. — А ну вылазь! Не повезу я тебя!

Я молчал.

— Куда ехать-то? — спросил шофер, остывая.

— Прямо, — сказал я.

— Куда прямо-то? — снова завелся шофер. — Вот ненормальный… на мою голову!

— На вокзал, — сказал я.

Машина тронулась. Обернувшись, я увидел, как из дверей Дворца бракосочетаний выбежала мать, за ней Юра, тетки. Очевидно, искали меня. Мне не хотелось никого видеть.

На вокзале я вышел, сунул шоферу рубль и пошел зачем-то к поездам. Я влез в первую попавшуюся электричку, долго ехал, потом меня оштрафовал контролер за проезд без билета. Отдав ему трешку, я сошел на первой же остановке и направился куда-то в лес. Я долго брел без дороги, по снегу, потом сел на какой-то пенек и сидел, наверное, часа три, глядя в одну точку. Двигаться не хотелось, хотелось, чтобы все пропало, все на свете провалилось в тартарары. Между деревьями дул пронизывающий ветер, охапки снега сыпались за воротник.

Потом я заплакал.

Стемнело. Я замерз. Холод заставил меня подняться. Я долго плутал по лесу, провалился в какую-то яму с водой, промочил ноги. Было уже совсем темно, когда я добрался до полустанка. Там я долго ждал электричку, доехал до города. Такси не было видно, трамваи уже не ходили, и я пошел домой пешком.

Дома никто не спал, мама с плачем бросилась ко мне:

— Отец уже и в милиции был, и в морг звонил! Где ты был, сыночек? Господи, я уж не знаю, что думала! Говорила я тебе, она мне сразу не понравилась! А мамаша-то у нее — ничего удивительного, что и дочка вертихвостка!

— Я хочу спать, мама, — сказал я.

— Ложись, ложись... Господи, на кого ты похож! Мокрый весь! Отец, налей воды в грелку. Где ты был?

Я ничего не ответил, прошел в свою комнату, разделся и лег. Мать села возле меня:

— А у нас тут сумасшедший дом. Гости идут, всем объясняй! За что такой позор! — мама снова заплакала.

— Мама, — сказал я, — оставь меня, пожалуйста. Я хочу спать.

— Спи, сынок, — мама погладила меня по голове, как маленького.

Мама ушла. Тяжелое забытье навалилось на меня. В полусне мне чудилось, что кто-то большой, с оскаленными зубами, в распахнутой дубленке, наступает на меня и пытается схватить за лицо мохнатой рукой с длинными загнутыми когтями. Я отступал, пока не упирался в стенку, потом я вывертывался и бежал, но этот мохнатый, в дубленке, догонял меня и все тянулся своей мерзкой лапой...

Я схватил воспаление легких.

Утром меня увезла «скорая». Неделю я провалялся в больнице, а на работу вышел только через месяц.

Встретили меня так, как будто я вернулся с того света. Все шумно (немного преувеличенно) радовались моему выздоровлению. Шеф удивился, как я похудел, сказал, что это мне идет, и объявил, что без меня он был как без рук. Дмитрий Андреевич выдал мне целый ворох свежих сведений о своей внучке. Звонил Борис, приходили ребята из техбюро во главе с Юрой Калединым, забегал Сидоров. Все меня поздравляли с выздоровлением. Только Гена Котов пришел как будто мы расстались вчера, принес толстую стопку рацпредложений и довольно равнодушно спросил:

— А как вот с этим быть?

— А что это?

— Это Данилов подал.

Я просмотрел. Предложение было вполне дельное. Я посмотрел на дату — за неделю до моей предполагавшейся свадьбы.

— Ну и что? Принять.

— Данилов уволился.

— Ладно, Гена, ты реши-ка этот вопрос с Иваном Акимовичем, — вмешался Дмитрий Андреевич.

— Почему? — спросил Гена.

— Я тебе потом объясню, — сказал Дмитрий Андреевич.

Гена ушел.

Дмитрий Андреевич покряхтел, потом сказал:

— Данилов-то с этой...— он запнулся, подбирая слово, — с Клименко, уволились и уехали. Куда-то не то в Тюмень, не то на БАМ. А может, на КАМАЗ. Мне Слоенова говорила, Светка. Она у меня заявление подписывала на три дня. Замуж выходит. За какого-то Ватухтина.

— Апухтина, что ли? — переспросил я.

— Во-во, Апухтина.

Дмитрий Андреевич опять помолчал, покряхтел, посмотрел на меня осторожно и добавил:

— Слоенова говорила, ей Клименко письмо прислала. Пишет, хорошо живут, устроились. К себе ее звали...

Дмитрий Андреевич еще раз осторожно посмотрел на меня и деликатно вышел.

Мне было все равно. Все чувства к Кате умерли у меня в душе. Да я теперь уже и сам сомневался, любил ли я Катю... Не знаю...

Как-то вечером я ехал в трамвае. Впереди меня стояли две женщины. Одна была полная, круглолицая и румяная, другая высокая, худая, в очках, с большой бородавкой на щеке. Высокая говорила полной:

— ...Так вот, я и говорю ей — выходи. А она, дурочка: «Нет, он мне не нравится, я его не люблю!» А я ей: «Сейчас любовь — это не главное. Это раньше, может быть, что-нибудь такое было, а в наше время разные романтические истории не в моде, да их и не бывает...»

— Не скажите, не скажите, милочка, — прервала ее полная дама, — вот мне рассказывала Эльвира Львовна — вы знаете Эльвиру Львовну? Так вот, ее подруга работает в загсе. У них там недавно произошла очень романтическая история. Одна девушка дружила с парнем, потом они поссорились, а за девушкой стал ухаживать какой-то инженер. Ну, сделал ей предложение, она согласилась. И представьте: во время свадьбы, когда уже собрались расписываться, вдруг вбегает этот парень и становится перед девушкой на колени! «Прости, говорит, меня, я тебя люблю, бежим со мной!» И вот они выскочили в окно и убежали! Прямо со свадьбы!

— Как же они в окно? — засомневалась высокая дама. — Сейчас же зима!

— Ну, не знаю, мне так Эльвира Львовна рассказала, — ответила полная.

— А инженер что? — заинтересовалась высокая.

— Инженер? А что инженер? Да какая разница!

Трамвай резко дернулся, полная дама пошатнулась и наступила мне на ногу. Я отдернул ногу.

— Молодой человек, не толкайтесь! — повернувшись, сказала полная дама.

ВИЗИТ В ЭЛЬДОРАДО

Александр Степанович Дударев, инженер отдела главного технолога, проснулся от сильного и резкого звонка будильника. «Сильного и резкого» — это слабо сказано, будильник зазвонил так оглушительно, подпрыгивая и надрываясь, что Александр Степанович ошалело вскочил, с трудом соображая, что произошло. Придя в себя, он ударил по кнопке, торчащей из белого пластмассового корпуса. Будильник обиженно замолчал и громко затикал.

— Ну ты даешь! — сказал Александр Степанович, глядя на круглый зеленый циферблат этого изделия армянских мастеров с надписью «Севани» на корпусе.

Вчера вечером сломался тот будильник, которым обычно пользовался Александр Степанович. А этот вот уже почти двадцать лет валялся в нижнем ящике шкафа и, как ни странно, не испортился. Дударев хорошо помнил, как купил его вскоре после своей свадьбы. Будильник этот был причиной одной из первых его ссор с женой — когда он в первый раз утром загрохотал, жена с перепугу чуть не упала с кровати, а потом долго ворчала. И правда, звонил он уж очень громко.

Господи, как давно это было, в какой-то прошлой жизни!

Александр Степанович прислушался к шуму в голове. «Средняя степень похмелья!» — усмехнулся он про себя.

Вчера на работе Соня Алтынова справляла свое пятидесятилетие. Денег сейчас ни у кого нет, и Сонька принесла на работу пару бутылок водки да бутерброды. Раньше на заводе такого себе не позволяли, а теперь... Чисто для вида спрятались за кульманами, выпили, закусили, поболтали... Соня все извинялась, что выпивки мало. Впрочем, она всегда была прижимистой женщиной. Выпивки было действительно мало, кой-кому только растравило душу, поэтому в конце дня к Александру Степановичу подошли приятели, Вениамин Петрович из бюро надежности и Вася Кречетов, молодой еще человек, сосед Дударева — его стол напротив.

— Степаныч, давай после работы еще бутылочку раздавим, а? Мы Соньку хотели расколоть, намекали-намекали, она сделала вид, что не понимает...

Дударев помолчал. Пить ему не хотелось, а впрочем... Черт с ним! Делать-то все равно нечего.

Вышли с завода, купили бутылку.

— Ну что? — сказал Петрович. — Куда пойдем?

— В парк, что ли? — неуверенно проговорил Вася, поглядывая на Дударева.

— Ладно, пошли ко мне, — сказал Дударев. — Что там в парке мерзнуть?

— Конечно, в тепле лучше. Что мы, алкаши, что ли? — обрадованно подтвердил Вася.

Кончилось как всегда — компаньоны не только съели все запасы продуктов, но и выпили последнюю бутылку водки, которая еще оставалась у Дударева...

Дударев умылся, побрился, с отвращением глядя в зеркало на свою помятую физиономию, пожевал нехотя сухую корку, запивая кофе.

Кофе — это его слабость, это последнее, чем он себя теперь балует. Зарплату, несчастные триста пятьдесят тысяч, не платят уже три месяца. Кофе кончается, купить не на что, денег мало... Весь в долгах...

Дударев вышел на улицу, перешагивая через лужи, добрел до трамвая, втиснулся в вагон, привычно выдерживая толчки и давку, доехал до завода.

Угрюмая, невыспавшаяся толпа вваливалась в двери проходной и растекалась между корпусами. Дударев поднялся на четвертый этаж инженерного корпуса, разделся, сел за свой стол, молча посидел, тупо глядя перед собой. С одной стороны, он был даже рад, что у него болит голова — можно сосредоточиться на этом и не думать ни о чем. Но привычка к работе пересилила. Дударев вздохнул, взял в руки карандаш, заточил его, повернулся к кульману. Работа была простая, примитивная, думать почти не надо. Дударев провел несколько линий. Тут к нему подошел Вася:

— Ну что, Сан Степаныч, голова болит?

Дударев неопределенно пожал плечами.

— А у меня гудит!

Вася сел рядом, посидел, держась за голову, потом спросил:

— Не у вас случайно справочник по резьбам?

Дударев кивнул:

— У меня.

— Можно посмотреть?

Дударев открыл ящик стола, покопался в нем, раздраженно отбросил в сторону валявшееся там авторское свидетельство:

— А это откуда взялось? На, вот тебе справочник.

Вася отошел, Дударев взял в руки авторское, осмотрел его и сунул в нижний ящик, на самое дно.

Как он когда-то радовался, когда получил это свидетельство! Теперь он имел право где-нибудь подписаться так: «А. Дударев, изобретатель». Даже то, что в свидетельстве, кроме его фамилии, красовались еще трое примазавшихся — главный технолог, главный инженер, главный контролер, и вместо шестисот рублей Дударев получил сто пятьдесят — даже это не убавляло радости.

Был тогда Дударев молодым, веселым, самоуверенным... Умным. Впереди, казалось, будут одни удачи. Проработал после института всего два года — стал начальником бюро. Начальство хвалило, прочило рост. Женился, жена — красавица, соблазнилась на его карьеру — как же, перспективный жених. А тут и начались в жизни ухабы. На должности начальника бюро засиделся — просто вакансий не было, никто не уходит. Хотел уйти в отдел главного конструктора — главный технолог не отпускает. А зачем отпускать — ему спокойно, знает: Дударев не подведет. Дома — тоже: тесно с родителями, дочь родилась, квартира двухкомнатная... На заводе квартиру все не дают... А тут еще этот Лебедев...

Вспомнив Лебедева, Дударев весь сморщился. Лебедев был заместителем главного инженера, курировал внедрение новой техники. А Дударев работал в бюро проектирования приспособлений, тоже новая техника. Помнится, зашел в первый раз к Лебедеву: «Здравствуйте, я к вам по поручению главного технолога!» Лебедева при этих словах аж перекосило всего. Откуда было Дудареву знать, что главный технолог и Лебедев — злейшие враги, главный технолог увел у Лебедева жену. Дударев тогда кроме своих приспособлений ничем не интересовался. И началось: как вопрос у главного технолога к Лебедеву, или наоборот, у Лебедева к главному технологу — все через Дударева. Между собой они не разговаривали. Лебедев при виде Дударева аж зеленел весь. Много он Дудареву крови попортил, но это все были цветочки. Главный технолог взял да и уволился, и кого ж на его место поставили? Лебедева! Дударев когда узнал, две ночи не спал. Надо было уйти, но у Дударева подходила очередь на квартиру. Ладно, решил: перетерплю. Если бы знать... Что теперь Лебедев вытворял — просто кошмар. Все разработки Дударева браковались, зарплата у дударевских инженеров стала самая низкая. На всех собраниях Лебедев Дударева склонял — если по работе придраться было нельзя, можно же другие причины найти: например, у Дударева в бюро подписка на газеты плохо идет, соревнование неправильно оформляется, комсомольцы ленинский зачет не вовремя сдали, в стенгазету заметки плохо пишут... Тут уж парторг, лебедевская проститутка, постарался... Все бюро разбежалось. Лебедев нравоучения читает: «Плохо, Александр Степанович, с людьми работаете, плохо!» Парторг рядом, сука, сидит, головой кивает: «Партия требует от нас учитывать человеческий фактор!»

Лебедев директора настроил, произвел реорганизацию — объединил бюро приспособлений и бюро инструментов, сделал бригаду оборудования, Дударева перевел в рядовые инженеры, а начальником поставил Тольку Шустикова, сопляка. Толька обрадовался — а знаний-то нет, подкатывается к Дудареву: «Александр Степанович, а это как? Александр Степанович, а тут что?» А потом притерся, нахватался — стал Дударева на место ставить: «Александр Степанович, вы в чертежах допустили ошибку! Осевую не провели!» И вид такой важный. А то, что сам половину размеров пропускает — не в счет.

А Лебедев нащупал-таки самое больное место: «Товарищи! Очередность на квартиры мы должны рассматривать учитывая человеческий фактор. Вот, к примеру, Петров: у него стаж работы большой, жена болеет. Дударев может и подождать...» Следующий раз: «Вот, к примеру, Сергеев: молодой специалист, растущий, ребенок у него грудной. А у Дударева дочь уже большая, он потерпит годик-другой». Сволочь!

Жена смотрит — квартиры нет, карьеры нет... Начались скандалы, ругань. Чем дальше, тем хуже. Тут Лебедев нашел еще один способ, как Дударева уязвить. Ведь если человек кого-то унижает, обижает — он его же просто ненавидеть начинает. Так вот, стал Лебедев Дударева по командировкам гонять. Все в Череповец отправлял. Две недели дома, две недели там. Жена ругается. И вот однажды, как в плохом анекдоте, «муж возвращается из командировки...» Отец с матерью и внучкой, дочерью Дударева, в деревне у тетки гостили. Дударев раньше на два дня приехал, в час ночи, открыл дверь своим ключом, тихо так зашел, чтобы жену не разбудить, свет в спальне включил... Тьфу, даже вспоминать противно, как это все пошло!..

Этот осел драться полез, Дудареву пришлось стулом отбиваться, ну он и не рассчитал слегка... Тот в больнице месяц пролежал, с сотрясением. Жена кричит: «Да ты мизинца его не стоишь!» Ну как же, тот в горкоме работал! И где она его только нашла? Скандал (из-за больницы) получился громкий, того могли из горкома погнать, он стал изображать «любовь». Детей у него не было, жена его от него ушла после этого случая, ну а дударевская супруга воспользовалась моментом и перебралась в престижный «обкомовский» дом. Дударева, к великой радости Лебедева, в милицию таскали, судить грозились... Ну, это только грозились, зачем тому такой скандал. Но Лебедев с парторгом порезвились! На всех собраниях Дударева склоняли: «Дебошир, семью разрушил...» (Оказывается, Дударев виноват!)

Дударев от всех этих потрясений как-то отупел, опустился. Интерес к жизни потерял. День прошел — и ладно. А тут еще отец с матерью один за другим умерли. И не болели почти... Наверное, и им все это даром не прошло. Бывшая супруга тут же подкатилась:

— Ты же все-таки отец, должен о дочери заботиться. Давай разменяем квартиру!

Дудареву было на все наплевать, он согласился. Так вот и перебрался в эту свою однокомнатную, зажил отшельником.

А бывшая жена сразу же забыла о своем обещании не препятствовать встречам Дударева с дочкой. Сначала просто всякие препоны возводила, а потом стала и базу подводить: «Ты на нее плохо влияешь!» Интересно, чем же это? «Она видит, что ты ни на что неспособен, что ты неудачник! Это на нее плохо психологически действует...»

Дударев с дочкой тайком встречаться стал. Но жена, видно, пронюхала про это, стала дочь настраивать соответствующим образом. Та стала морщиться при встречах, а главное — клянчить подарки, деньги... И ставить условия: не дашь денег — не буду с тобой встречаться!

Полгода назад ей восемнадцать лет исполнилось, Дударев ее к себе пригласил (не идти же в гости к «новому папе»). Дочка пришла, посмотрела на подарок: «Папа! Кому нужна эта дрянь? Ты не мог что-нибудь получше купить? Впрочем, куда тебе! А это что, вся закуска? У тебя бананы есть? Фи, даже бананов нет! Шампанское? Это разве шампанское? Вот мы позавчера пили — это да!» Поковыряла салат и ушла: «Меня подруги ждут!» Дударев остался один. Допил бутылку шампанского, потом вынул бутылку водки и тоже всю выпил. В первый раз в жизни надрался в одиночку, утром не смог встать, на работу не пошел. Прогул записали, Шустиков поворчал, выговор объявил. Если бы Лебедев еще работал, он бы точно Дударева по статье уволил, но Лебедев уже полтора года, как ушел. И партии теперь на заводе нет, парторг в кладовой работает, инструменты выдает. Больше он ни на что не способен...

— Александр Степаныч! Зайдите к Шустикову! — крикнул кто-то.

Дударев положил карандаш и пошел в застекленную будку, где сидел Шустиков. Шустиков с важным видом копался в бумагах. За время своего начальничества он растолстел, но довольно оригинально — ноги у него остались тонкими, лицо тоже было не толстое, но вырос огромный живот, и Шустиков напоминал удава, который проглотил слона, как у Экзюпери.

— Александр Степанович, — сказал он, — сделайте доброе дело, подпишите вот это у главного инженера! Вы в курсе?

Дударев просмотрел бумаги:

— А что, секретарше нельзя оставить?

— У главного вопросы есть, он просил зайти кого-нибудь...

— Ладно, — сказал Дударев.

«А сам-то что? А, брат, сам-то ты в этом деле ни хрена не понимаешь!» — подумал он про себя.

Дударев пошел к главному инженеру. В приемной секретарша болтала по телефону.

— Шеф у себя? — спросил Дударев.

Секретарша прикрыла трубку ладошкой:

— Вы не видите — я занята! Подождать не можете? — и продолжила разговор. Дударев прислушался — разговор-то не по делу! Так, женский треп. Секретарши удивительно тонко чувствуют, как начальство оценивает того или другого, сколько он, так сказать, «весит», в их особом смысле. Дударев «весил» мало. Лебедев испортил мнение о нем везде, где только мог. Шустиков, хоть и пользуется им, за глаза, наверное, тоже говорит о нем всякие гадости — он парнишка туповатый, но самолюбивый. Зависть его гложет ко всем. Новый главный технолог с Дударевым за полтора года едва раза три разговаривал, а Шустиков, верно, уж постарался Дударева охарактеризовать соответствующим образом. Впрочем, наплевать на это все и растереть.

Дударев сел на стул, огляделся. Напротив сидели два молодых человека. Один — чуть постарше, плотный, одет в строгий черный костюм, хороший, очевидно — дорогой, в белую сияющую рубашку, с ярким галстуком. Второй, помоложе, худой и высокий, был еще шикарнее — в красном пиджаке. У обоих в руках кейсы, старший деловито просматривал бумаги. Дударев уже несколько раз видел эту парочку в заводоуправлении.

Секретарша оторвалась от телефона, обернулась к Дудареву:

— Владимира Петровича нет!

— Он скоро будет? — спросил Дударев.

— Скоро... Но он вас навряд ли примет! Наверняка даже он вас совсем не примет сегодня! Он очень занят! — и, обернувшись к молодым людям, радушно и любезно спросила: — Может, вам кофе?

«Ну и хрен с вами со всеми!» — подумал Дударев и ушел к себе. Шустикова на месте не было, Дударев вернулся к кульману и продолжал работать.

После обеда в отдел заглянула секретарша главного технолога:

— Александр Степанович, вас Геннадий Сергеевич вызывает!

Дударев удивленно поднял брови:

— Что случилось?

— Не знаю...

В кабинете у главного технолога сидели те самые молодые люди, что были в приемной у главного инженера. Сбоку топтался Шустиков.

— А, Александр, э-э-э...

— Степанович! — подсказал Шустиков.

— Александр Степанович, да! Вы помните заказ с нефтеперерабатывающего завода?

— Это по удалению нефтепродуктов из емкостей?

— Да-да! Как с ним дела?

Дударев пожал плечами:

— Как дела? Бросили же эту работу!

— И мы ничего не сделали?

— Конечно нет.

— А чертежи вы делали? Или кто?

— Я.

— И где они?

— Так до калек дело не дошло. Так на бумаге и остались...

— И где они, бумаги?

Дударев снова пожал плечами:

— В столе у меня, где ж еще...

— И в каком состоянии?

— Готовы... Только это не нужно никому...

Главный технолог строго посмотрел на Шустикова:

— Так что же вы, Анатолий Иванович? Не в курсе, что у вас творится в бригаде? Вот видите: готовы чертежи, а вы говорите — не начинали!

Шустиков что-то забормотал, оправдываясь.

— Александр, э-э, Степанович, — сказал главный, — принесите, пожалуйста, чертежи!

Дударев сходил, принес, разложил на столе. Все склонились над ними.

— Так, так, так, интересно! — сказал один из гостей, тот, что был постарше. — А это что? — ткнул он пальцем.

— Что это? — строго спросил главный технолог у Шустикова.

— Это? — заюлил тот. — Это... да... это, кажется... рабочий орган, да!

— Что за орган?

— Ну, который... Александр Степанович, что это? — сдался он.

Дударев усмехнулся:

— Это нагреватель, для разогрева загустевшего продукта...

— Нагреватель это! — обрадованно закивал Шустиков. — Да, нагреватель, конечно!

— А как он устроен? — спросил гость.

— Устроен как? — строго спросил у Дударева Шустиков.

— Вот, — Дударев развернул другой чертеж.

Все склонились над столом.

— Оригинально! — сказал гость. — Я бы никогда не сообразил!

Шустиков гордо осмотрелся по сторонам. Главный технолог с интересом посмотрел на Дударева:

— А откачка где?

— Вот, — ткнул пальцем Дударев.

— А это регулировка, да? — спросил гость.

— Угу, — промычал Дударев.

— Здорово! — сказал гость, откидываясь к спинке стула. — Нам это подходит!

— Спасибо, Александр Степанович, — сказал главный технолог, — оставьте это пока у меня!

— Спасибо, оставьте! — засуетился Шустиков.

— И вам спасибо, Анатолий Иванович! — строго сказал главный технолог. — Вы свободны!

Сразу потускневший Шустиков вышел следом за Дударевым. Они прошли молча с десяток шагов, потом Шустиков вспомнил:

— Александр Степанович, вы подписали бумаги у главного инженера?

— Нет.

— Почему?

— Он меня не принял.

— Вам ничего нельзя поручить! — зло сказал Шустиков.

— Здрасьте, я ваша тетя! — разозлился и Дударев. — Я что, ломиться к нему должен?

— Должны! — буркнул Шустиков.

— Это не моя, это ваша обязанность, Анатолий Иванович! Вот сами и идите!

Шустиков замолчал. Перспектива похода к главному инженеру его не прельщала.

— Ну, хорошо, — миролюбиво сказал он, — я позвоню Владимиру Петровичу, чтобы он вас принял...

Дударев ничего не ответил, и они молча пошагали дальше...

Прошло три месяца. За это время на заводе изготовили устройство по удалению нефтепродуктов. Дударев торчал в цехе, на ходу подправляя чертежи. Устройство получилось хорошим. Его увезли на испытание. Дударев попросился туда, чтобы лично убедиться в его работоспособности, но главный технолог как-то странно на него посмотрел и сказал, что управятся и без Дударева.

— Мне же все равно делать нечего! — сказал Дударев.

— Как это нечего? — ответил технолог. — Что, Анатолий Иванович вас не загружает?

И на другой день Дударева вызвал к себе Шустиков. Он был хмурый.

— Александр Степанович, вот, сделайте вот это! — он сунул Дудареву бумажку.

Дударев прочитал и вопросительно посмотрел на Шустикова:

— И кому это нужно?

— Не знаю... Что вы там вчера с Геннадием Сергеевичем, поругались, что ли?

— Когда? — изумился Дударев.

— Вчера.

— Нет, с чего вы взяли... Я попросился на испытания...

— А-а-а, понятно! — усмехнулся Шустиков. — Понятно!

— А мне так ничего не понятно, — сказал Дударев и зевнул.

— Эх, Александр Степанович, — вздохнул Шустиков, — нет на свете справедливости!.. Вы думаете, это устройство мы для нефтеперерабатывающего делали?

— Да.

— Как же!.. Это для малого предприятия.

— Ну, какая разница?

— Большая... Вы думаете, у нас с ними договор, да?

— А мне какое дело?

— То-то и оно!.. Это главный инженер с главным технологом заключили трудовое соглашение с этим предприятием... Только тс-с, никому! — Шустиков приложил палец к губам.

— Так, — заинтересовался Дударев, — и что дальше?

— Дальше... Мы работали («Мы пахали», — усмехнулся про себя Дударев), металл — заводской, станки, электроэнергия — тоже, рабочие думают, что они для завода работают, а денежки — Геннадий Сергеевич с Владимиром Петровичем поделили!

— И большие денежки?

Шустиков оглянулся по сторонам и прошептал:

— Миллионов пять, наверное!

— Лихо! — покрутил головой Дударев, — молодцы, отцы-командиры!

— А нам с вами, Александр Степанович, вот! — Шустиков покрутил перед собой кукиш.

— Лихо! — согласился Дударев.

— Вот так, Александр Степанович! — вздохнул Шустиков. — Только вы уж никому!.. Ладно... Сделайте вот это! — он ткнул пальцем в бумажку.

— Да брось, Толя! — сказал Дударев. — Не нужно это никому! Ты лучше отпусти-ка меня сегодня домой, что-то я себя плохо чувствую!

— Ладно, идите, — снова вздохнул Шустиков.

А еще недели через две Дударева снова вызвал главный технолог. Шустикова не было.

— Александр Степанович, — спросил технолог, — а вот для удаления смолы, этой самой, как ее... — технолог пошарил по столу, ища бумажку, но не нашел, — тьфу ты, черт, название у нее — язык сломаешь! Вы поняли, о чем речь?

— Да, — кивнул Дударев.

— Да, так вот, для нее вы устройство не разрабатывали?

— Нет, — сказал Дударев, усмехаясь про себя: «Ишь ты, все тебе мало!»

— А почему?

Дударев пожал плечами:

— Так ведь, кроме разговоров, мне задания не было...

— А сможете сделать?

— Нет, — ответил Дударев.

— Почему?

— Не знаю, как...

— Подумайте...

— Думал уже... Не получается...

— Еще подумайте!

— Нет, не могу! Не выходит.

— Ну, ладно, — технолог побарабанил по столу пальцами, — все-таки подумайте!.. Может, что и придумается.

— Хорошо... Но вряд ли... Геннадий Сергеевич, что там насчет зарплаты слышно?

Технолог сумрачно посмотрел на Дударева:

— Не знаю... Может быть, на той неделе... Тридцать процентов за апрель...

— Всего-то?

— Да и это не точно...

— Что же делать?

Технолог развел руками:

— Завод в тяжелом финансовом положении, вы же знаете...

— Да... Что же делать-то? Мне долги надо отдавать...

Технолог развел руками:

— Не знаю я...

Дударев вышел, вытащил бумажник... М-да! Всего тридцать тысяч! И долгов — Дударев прикинул, — долгов уже тысяч на триста! Причем сто пятьдесят надо срочно отдавать, вчера звонила двоюродная сестра, ругается! Где-то надо перезанять, но где? М-да! Геннадий Сергеевич, дорогой, а куда вы пять лимонов дели, а? Дали бы, взаймы хотя бы...

Через день Дударева позвали к телефону. Мужской голос сказал:

— Здравствуйте, Александр, э-э, Степанович, правильно?

— Да.

— Александр Степанович, не могли бы мы встретиться? У меня к вам дело!

— А кто это?

— Мы с вами встречались у Геннадия Сергеевича. Помните, насчет очистки резервуаров?

— Ну, и что? — спросил Дударев.

— Нужно поговорить.

— Говорите.

— Это не по телефону...

— И что вы хотите?

— Приходите сегодня в шесть вечера в ресторан «Космос». Знаете, на Первомайской...

— Куда? — усмехнулся Дударев. — В ресторан? Вы знаете, мои финансы не то что ресторан — столовую не выдерживают...

— Об этом не беспокойтесь, — сказал голос, — это мои проблемы...

— Я так не привык... Я привык сам за себя платить.

— Так-то так, но, по-моему, вам платить не привыкли. Не так ли?

— Может, вы и правы, — согласился Дударев, — только я все равно не привык...

— Ну, хорошо, — сказал мужчина, — приходите тогда в офис, — он назвал адрес. — В шесть вас устроит?

— Что ж не устроить... Да зачем?

— Поговорим...

— Хорошо.

В шесть вечера Дударев пришел в офис. Офис выглядел шикарно — черные столы, ковровые покрытия на полу, импортные мягкие кресла, японские телефоны со множеством разных кнопок. На стенах какие-то модернистские картины.

— Меня приглашали, — сказал Дударев секретарше, одетой во что-то совсем уж сногсшибательное.

— Как ваша фамилия? — приветливо спросила та.

— Дударев.

— Проходите, — улыбнулась секретарша, — Игорь Александрович вас ждет!

Дударев зашел. В кабинете все было еще шикарнее.

— Здравствуйте, Александр Степанович! — поднялся из-за стола Игорь Александрович, один из тех, кто был тогда у главного технолога, тот, что постарше. — Садитесь, прошу вас! Наташа, — сказал он, нажав какую-то кнопку, — нам кофе, коньяк и бутерброды, пожалуйста!

— Хорошо, Игорь Александрович! — гулко отдался по кабинету голос секретарши.

«Жулик!» — подумал Дударев.

— Великолепное устройство вы спроектировали, Александр Степанович! Отлично работает!

— Ну и что? — хмуро сказал Дударев. — Какой у вас ко мне вопрос?

— Ну, хорошо! — улыбнулся Игорь Александрович. — Раз уж вы хотите сразу взять быка за рога...

— Я ничего не хочу...

Игорь Александрович искоса посмотрел на Дударева:

— Вы знаете, для чего мы используем ваше устройство?

— Нет, — буркнул Дударев. «Что ему нужно?» — неприязненно подумал он.

— Дело в том, что наш нефтеперерабатывающий завод производит целый ряд очень ценных и очень дорогих продуктов. Отправляет заказчикам, а по пути часть продукта в цистернах загустевает, и извлечь эти остатки заказчик не может. Так и возвращает цистерны. А на заводе этот продукт извлекают, добавляя специальные реагенты, ну, химвещества. Цистерна очищается, но продукт при этом теряет свойства и идет в отходы...

— А я думал, что это из их установок надо извлекать, — сказал Дударев.

Игорь Александрович кивнул:

— Да, на заводе такая задача стоит. Вот они к вам и обращались, но дело до конца не довели. Денег им, видите ли, не хватило... Просто работать не умеют! А мы заключили договор на очистку цистерн и с помощью вашего устройства извлекаем остатки продукта... И нам прибыль, и цистерны чистые, и экология улучшается.

Дударев молча слушал.

— А есть еще смола... Вы знаете, о чем я говорю?

Дударев пожал плечами:

— Допустим...

— Она стоит в сотни раз дороже этого продукта... А извлечь ее значительно сложнее... Вот если бы вы взялись за эту проблему!

Дударев иронически взглянул на Игоря Александровича:

— Извините, но на днях вы, кажется, говорили с нашим главным технологом, не так ли?

— Ну, так, — согласился тот.

— И знаете, что он со мной разговаривал. И что я ответил. Правда?

— Да, — кивнул Игорь Александрович.

— И в чем тогда дело?

Игорь Александрович улыбнулся:

— Я вам не поверил.

— Почему это?

— Вот, — Игорь Александрович вытащил из стола чертежи того самого устройства, которое разработал Дударев.— Вот это что? —ткнул он пальцем.

«Ишь ты, сообразил!» — подумал Дударев.

— Ну, и что это? — спросил он.

— Это место для крепления какого-то дополнительного устройства, не так ли?

Дударев неопределенно пожал плечами и стал смотреть в окно.

— Если бы вы его не разработали, это устройство, вы бы это, — Игорь Александрович снова ткнул пальцем в чертежи, — не начертили бы!

— Ничего я не разработал, — сказал Дударев.

— Но знаете, как это сделать, — сказал Игорь Александрович.

— Что вы от меня хотите? — раздраженно спросил Дударев.

Игорь Александрович выпрямился:

— Александр Степанович, вы меня извините, но я вас не понимаю. Я думал, что наше сотрудничество, которое позволило вам улучшить ваше материальное положение, могло бы и в дальнейшем...

— Чего-чего? — удивленно и зло перебил Дударев. — Что улучшить?

Игорь Александрович замолчал, внимательно глядя на Дударева.

— Так, — сказал он, — так! Я так и знал! Вы ничего не получили, значит?

— Что я не получил?

— Деньги.

— Какие деньги?

— Так! — сказал Игорь Александрович, вставая из-за стола. Он подошел к окну: — Мы заключили с Геннадием Сергеевичем трудовое соглашение с тем расчетом, чтобы он часть денег передал вашему главному инженеру, часть — вам, и часть — рабочим, которые делали устройство. Если я не ошибаюсь, вам причиталось около двух миллионов. Вы не получили ничего, так?

Дударев усмехнулся.

— Я боялся, что они так сделают, — сказал Игорь Александрович. — А рабочим тоже не заплатили?

Дударев пожал плечами:

— Не знаю... По-моему, нет.

Тут дверь открылась и в кабинет зашел молодой человек в красном пиджаке, тот самый, что был с Игорем Александровичем на заводе:

— Игорь, — с порога, не здороваясь, заговорил он, — так что, подписываем договор с железной дорогой?

— Нет пока... Потом поговорим, завтра... Вот, кстати, к нам Александр Степанович пришел, помнишь его?

Молодой человек взглянул на Дударева:

— А, здравствуйте! Вы что же, не хотите нам помочь, да? Нехорошо! Мы ведь можем к вашему руководству обратиться, и вы как миленький все сделаете, да! Иначе вас большие неприятности ждут!

Криво усмехнувшись, Дударев встал:

— До свидания!

— Александр Степанович, погодите! — вскочил Игорь Александрович. — Ради Бога, извините! Юра, выйди, пожалуйста, — в его голосе прорезались металлические нотки, — выйди, я тебя прошу!

— Пожалуйста! — проворчал Юра и вышел.

— Одну минуту, подождите! — Игорь Александрович почти силой усаживал Дударева в кресло. — Я вас очень прошу! Извините его, он не соображает, что говорит! Наташа! — сердито крикнул он. — Где же коньяк?

— Несу, Игорь Александрович! — Наташа, улыбаясь, как в телевизоре, возникла в дверях с подносом.

— Оставь, спасибо! Александр Степанович, угощайтесь!

— Спасибо, — отодвинул рюмку Дударев, — не пью!

— Обиделись, да? — Игорь Александрович сел, оттянул узел галстука. — Хотите, расскажу, как этот тип у меня появился, Юра этот самый?

— Какое мне дело?..

— Да, конечно... Но все-таки послушайте. В девяносто втором году я сообразил, что в нашей округе есть проблемы с помолом муки. Мы вдвоем с другом уволились с завода, взяли кредит, купили оборудование, сняли помещение в аренду и стали монтировать мельницу. Ну, расходы, понятно, большие, инфляция и так далее... Друг испугался, вышел из дела. И вот, когда осталось запустить мельницу и начать получать прибыль, на меня наехала налоговая инспекция. Там у меня задолженность была, совсем небольшая. «Плати!» Прошу: «Дайте мне две недели, все уплачу!» Что вы! «Завтра уплатить, иначе — конфискация!» И закона-то такого нет, но ей, этой инспекции, закон не писан! Ну, думал, все — конец моей фирме, моему бизнесу! А как кредит отдавать?.. Вдруг вечером ко мне домой приезжает женщина, она заместителем начальника в этой инспекции работает. «Так, мол, и так, если возьмете на работу моего сына, ему — сорок процентов прибыли, тогда, так и быть, постараюсь оттянуть срок платежей!» Я согласился — куда деваться, когда за горло берут? Так вот этот Юрочка у меня и появился. До сих пор с ним разделаться не могу! Тупица, а видите, какой важный! Сколько он мне напортачил, это кошмар просто!

Он помолчал.

— Ну что, Александр Степанович, поговорим?

— Ладно, — согласился Дударев. Теперь он проникся симпатией к этому Игорю Александровичу.

— Так вот. Если вы проектируете это устройство, мы заключаем с вами трудовое соглашение. Делать будем не у вас на заводе, я другое место нашел. Ну, вы проконсультируете, то есть проведете техническое сопровождение. Мы вам платим, — он поднял глаза к потолку, — двадцать!

— Сколько? — непонимающе переспросил Дударев.

— Правильно! — сказал Игорь Александрович. — Не стоит экономить по мелочи. Тридцать!

— Тридцать чего? — спросил Дударев.

— Извините, Александр Степанович, — сказал Игорь Александрович, — но тридцать тысяч — это много. Мы не можем вам столько дать!

— Тридцать тысяч рублей? — удивленно и тупо переспросил Дударев. Он действительно ничего не понимал.

Игорь Александрович рассмеялся:

— Долларов!

— Так, а тогда тридцать чего?

— Миллионов. Рублей.

Дударев молча проглотил слюну.

— Ну что, по рукам?

Дударев ошеломленно молчал.

— Александр Степанович?

— Ну, хорошо! — сказал Дударев.

— Вот и отлично! Завтра зайдите, подпишете соглашение. Сколько времени вам нужно на чертежи?

— Дней десять.

— Я так и знал, что у вас есть уже наработки, — рассмеялся Игорь Александрович.

— Ну, еще не все готово...

— Отлично! Давайте, обмоем нашу сделку, — Игорь Александрович разлил коньяк, пододвинул к Дудареву бутерброд с черной икрой. — Я думаю, это будет выгодно и вам, да и нам это будет дешевле! За ваше здоровье!..

А через месяц Дударев получил в бухгалтерии фирмы Игоря Александровича две пачки стотысячных и две пачки пятидесятитысячных купюр.

Он рассовал их по карманам, вышел на улицу и остановился, подставив лицо прохладному ветру.

«Ну вот, как сказал Остап Бендер, сбылась мечта идиота! А дальше что?»

Для начала Дударев поехал раздавать долги. Покончив с этим делом, он пошел в продуктовый магазин и вышел оттуда нагруженный двумя огромными пакетами, причем пачка бумажек по пятьдесят тысяч почти не похудела.

«Ну, а дальше?»

Александр Степанович поехал домой...

Сколько бананов подряд можно съесть? Ну, пять... А икры? После двух банок на нее и смотреть не хочется... Хочется картошки... Уже дня через три-четыре Александр Степанович не чувствовал от дорогих продуктов никакого удовольствия — осталась одна изжога. Тогда он поехал покупать вещи. Купил новый костюм, кожаную куртку, плащ, туфли, шляпу... Ну, еще по мелочи — носки там, рубашки, майки... Вроде бы все — больше ничего не надо. Дома разложил все, посмотрел... Ну, барахло — оно и есть барахло. Надел куртку... Ну не все ли равно, в куртке он или в пальто? А?

Не было на душе праздника...

Что бы еще купить? На машину все равно не хватит. Вернее, может, и хватило бы — но ведь нужен еще гараж, бензин, права — а доходов-то нет! Деньги кончатся — и что делать?.. Да и не нужна ему машина...

Дударев купил новый телевизор, японский, дорогой, со всякими штучками. Он занял Дударева дня на три, а потом приелся. Эка невидаль — телевизор! Дударев всегда его смотрел только от нечего делать... Купить видеомагнитофон? И телевизор-то надоел! Книги купить? Вон их сколько, непрочитанных, стоит. Жена при разделе книги все ему отдала.

И тут вдруг Дударев поймал себя на том, что он стал жалеть деньги, стал скупым. Все смотрит, сколько осталось. А ведь потратил только одну пачку пятидесятитысячных.

Нет, так можно облик человеческий потерять. Нужен праздник!

Дударев пошел по проторенному пути — пригласил к себе вечером Васю и Вениамина Петровича. Купил копченостей, рыбы хорошей, икры, фруктов, водку «Смирнофф».

Ничего не вышло. Приятели, увидев такое изобилие, как-то потускнели и засмущались. Рыбку или там колбаску брали понемножку и до того стали скованные, что поинтересовались, где Дударев взял деньги, только после третьей рюмки. Дударев ответил: наследство, мол, получил.

Вася улучил момент и шепнул Дудареву:

— Сан Степаныч, зря вы Петровича пригласили! Этот пьяница теперь повадится к вам ходить! Он чует, где можно выпить!

После этого Вася попросил сто тысяч в долг и ушел, сославшись на дела. Вениамин Петрович после его ухода спросил:

— О чем вы там шептались? Васька опять в долг просил? Не давай ты ему, Степаныч, он не отдает никогда!

Помолчав, Петрович добавил:

— А наша «Столичная», Степаныч, лучше этого «Смирнова». А самая лучшая закуска — это все-таки соленые огурцы!

После этого Петрович стал опрокидывать себе в рот эту самую нехорошую «Смирновскую» такими темпами, что уже через полчаса сполз под стол. Дударев уложил его на диван, а сам сел смотреть телевизор, слушая храп и стоны Петровича.

Утром, разбудив, опохмелив и отправив домой Петровича, Дударев грустно осмотрел остатки вчерашней трапезы и понял, что здесь праздника не будет. Тогда Дударев отправился в магазин, купил бутылку шампанского, коробку конфет. Вышел, подумал немного — махнул лихо рукой и отправился в ювелирный. Там Дударев долго рассматривал витрины, прежде чем решился и купил золотые серьги. Последний штрих своей экипировки — букет цветов — Дударев купил в подземном переходе. И скоро во всеоружии звонил в дверь Светы Кокориной.

Света когда-то работала в отделе труда и зарплаты, и они с Дударевым друг другу как-то симпатизировали, какое-то такое шевеление в душе было, вроде чувства взаимного. Ничего особого между ними не случилось, но оба знали — есть между ними что-то. Дударев тогда был женат и изменять жене не собирался, Света тоже была замужем, правда, по слухам, они с мужем плохо жили. Когда Света увольнялась, они с Дударевым поцеловались, полушутя, но оба при этом взволновались. Потом, во время своего развода, когда тянулась эта бодяга — суд, раздел имущества, — Дударев встретил Свету в троллейбусе. Она сказала, что и она с мужем развелась, пригласила Дударева в гости, настояла, чтобы он адрес записал. Дударев в гости не пошел — он тогда вообще на женщин смотреть не мог, депрессия у него была...

Света открыла дверь. Она была в затрапезном халатике. «Постарела!» — подумал Дударев.

— Саша! Это ты? — удивилась она.— Какими судьбами? Это мне? — она взяла протянутые цветы. — Ну, спасибо! И как это ты надумал?

Но что-то особой радости в ее голосе не слышалось, она была смущена.

— Проходи, раздевайся! Что встал? Ох, какая у тебя куртка хорошая! Проходи давай!

Дударев разделся, прошел в комнату, чуть смущенно посмотрел на Свету:

— Вот, — сунул он ей шампанское и конфеты, которые занимали его руки.

— Да ты по полной программе, — чуть иронически заметила Света, — богатым стал, что ли? Зачем такие траты?

— Ерунда! — сказал Дударев.

— Как живешь, Саша? Не женился еще?

— Нет, Светик. Холостой.

— А что ж ты так? Хочешь, я тебе невесту найду?

Такое начало разговора Дудареву не понравилось.

— У тебя как дела?

— Все хорошо, — сказала Света, — нормально... Живу, не тужу!

— Молодец! — сказал Дударев и замолчал.

Света тоже молчала. Пауза затягивалась.

— Ну, что ж! — вскочила Света. — Открывай шампанское, раз принес! Извини, у меня закусить нет ничего!

— Ничего и не надо! — засуетился Дударев. — Вот, конфеты открой!

Света принесла бокалы, Дударев открыл шампанское, разлил, они чокнулись, выпили.

— Как дела на работе? — спросила Света.

Дударев стал рассказывать, но скоро выдохся. Дела на работе можно было охарактеризовать одним словом — «плохо», а Дудареву сегодня не хотелось говорить о плохом.

Они помолчали.

— Света, — сказал Дударев и взял ее руку в свою.

Света мягко, но решительно освободила руку.

— Извини, Саша... Как бы это сказать? Короче, зря ты пришел...

— Почему?

— Ну, я прямо говорить буду, можно? Ничего у нас с тобой не выйдет...

Дударев молчал.

— Понимаешь, я встретила одного человека... Вот... Он мой друг... Может быть, в будущем — муж. Пока у него семья, но он скоро разводится. Вот. Я его люблю. Поэтому, Саша, извини меня, но...

— Понятно! — сказал Дударев.

Света молча теребила скатерть.

— Ну, мне пора! — наигранно-бодро сказал Дударев.

— Посиди еще, — сказала Света без энтузиазма.

— Нет, я пойду, — Дударев встал. — Да, кстати! Это тебе! — он протянул ей коробочку с серьгами.

— Что это? — Света открыла коробочку. — Ты что, Саша? Разве можно делать такие дорогие подарки?

— Можно! — лихо сказал Дударев.

— Ты что, разбогател? — с интересом взглянула на него Света.

— Да. А что?

— Как это ты сумел?

— Вот так вот, сумел!

— И много у тебя денег?

— Много.

— Где взял?

— Секрет фирмы.

Света секунду колебалась, а может, это только показалось Дудареву, потом подошла к зеркалу и примерила серьги.

— Ох какие красивые! Ну, спасибо!

— Носи на здоровье!

— Ты уже пошел? Погоди, посиди еще, — Света все смотрелась в зеркало.

— Нет, я пойду!

— Посиди, Саша! — ласково сказала Света. — Давай еще выпьем!

Дударев согласился, разлил шампанское.

— За нашу встречу! — громко сказала Света, чокаясь с ним.

— Саша, — сказала она, прожевав конфету, — а ты жениться не собираешься?

— Нет, — сказал Дударев.

— И что же ты будешь делать с деньгами? — искоса взглянула на него Света.

— Что делать? — усмехнулся Дударев. — Проживу, прокучу, пропью!

— Гляди, так спиться можно!

— Ну и черт с ним!

— Ну, зачем же так?.. Можно и более весело их потратить... Деньги-то...

Дударев не ответил.

— Саша, — сказала Света, — знаешь что? Моего, этого... ну, знакомого, дня четыре не будет... Может, останешься у меня сегодня, а? — наигранно-нерешительно сказала она.

Дударев внимательно посмотрел на нее:

— Нет, Света, извини, тороплюсь!

— Ну, как хочешь! — обиженно поджала губы Света.

«Интересно, — думал Дударев, шагая по улице, — все бабы проститутки, или через одну? Или только мне такие попадаются?» Ему было стыдно за свой визит. Ишь, распетушился! Лучше бы подобрал на улице какую-нибудь потаскуху, без переживаний и дешевле! «Опять деньги жалеешь!» — упрекнул себя Дударев. «Ну что ж, не выходит праздник для себя, сделаю для дочки!»

Дударев зашел в телефонную будку, позвонил. Повезло — трубку взяла дочь.

— Таня, — сказал Дударев, — это папа говорит...

— Ну, что тебе? — капризным тоном спросила дочь.

— Нужно срочно увидеться. Дело есть!

Дочь помолчала, потом сказала:

— Ладно. К тебе заехать?

— Да.

— Часа через три заеду, сейчас некогда. Все у тебя? — нетерпеливо спросила она.

— Да.

Дударев пошел домой. Дочь опоздала на час.

— Я тороплюсь. Что тебе? — недовольно спросила она, не раздеваясь.

— На-ка, вот тебе... — Дударев протянул ей заранее отсчитанные двадцать пятидесятитысячных бумажек.

— Что это?

— «Лимон».

— Мне? Зачем?

— А что, не нужно?

— Папка, ты что, богатым стал? И правда, — осмотрелась Таня, — телевизор новый, куртка... Ну, спасибо, папа! Кстати, кожаные куртки уже не в моде...

Дочь снова осмотрелась:

— Какой у тебя беспорядок! Жаль, что мне сегодня некогда, я бы убралась! В субботу я к тебе зайду, мы с тобой генеральную уборку сделаем. Ну, я побегу, хорошо, папа? Пока! — дочь поцеловала его в щеку и убежала.

«Очевидно, она считает меня настолько примитивным и тупым, что со мной вот так можно, почти нагло! Чуть-чуть видимости заботы — пока у папы есть деньги. Его можно даже в щеку чмокнуть! А если позвонить ей и сказать, что денег больше нет? Пожалуй, генеральная уборка в субботу не состоится!» — с каким-то мазохистским чувством думал Дударев.

В субботу он проснулся поздно, долго лежал, вспомнил, что дочь обещала прийти... Дудареву не хотелось ее сегодня видеть. Эта фальшивая заботливость — ради денег... Противно...

Дударев встал, позавтракал на скорую руку... Стал одеваться. Почему-то он почувствовал вдруг отвращение к новым, купленным на эти дурные деньги вещам — поэтому Дударев надел старый костюм, старый плащ...

«А что если отправить эти деньги в какой-нибудь фонд, в детский дом, скажем? Или на охрану природы?» — подумал Дударев. Он поколебался, потом вытащил оставшиеся две пачки по десять миллионов каждая. В бумажник они не влезали. Дударев завернул их в чистый носовой платок и сунул в карман. «А где искать этот фонд? — подумал Дударев. — Может, в банке где-нибудь?»

Дударев вышел и пошел куда глаза глядят. Он шел и размышлял: «Что я за человек? Что мне надо? Другой бы радовался этим деньгам и ни о чем больше не думал... Ну вот, сдам я сейчас эти деньги... Ну, кто-то там обрадуется. Меня и не вспомнит. Впрочем, а это мне нужно?.. Вот, десять миллионов потратил — а ни радости, ни удовольствия, ни пользы... А ведь другому кому-нибудь они, наверное, очень нужны... Для чего? Ну, для дела, например...»

Дударев вдруг остановился, пораженный внезапной мыслью. «Стоп! Для дела... А почему это я их для дела не могу использовать? Для какого дела, спрашиваете? Ну вот, например, еще одно устройство сделать и отправить на другой завод, в другой город... И экономия, и экология улучшится. А потом еще одно, еще... И деньги будут все время, а не так: раз — есть они, истратил — и опять их нет. Правильно кто-то сказал — деньги должны работать! Все, в понедельник поговорю с Игорем Александровичем, посоветуюсь с ним! А может, этим деньгам еще какое применение можно найти?»

Дударев круто развернулся и пошел домой.

«Да ведь дочка должна прийти! — вспомнил он. — Ну, пусть приходит! Сделаем с ней уборку, а там видно будет. Кстати, надо в магазин зайти, купить что-нибудь, а то у меня хлеба даже нет!»

Дударев зашел в универсам, набрал полный пакет всяких продуктов и подошел к кассе. Возле кассы он вытащил бумажник, открыл его... Батюшки, в бумажнике оставалось всего семь тысяч рублей!

«Вот бы я сдал деньги! — усмехнулся Дударев. — А что бы сам ел?»

Дударев полез в карман, вытащил завернутые в платок пачки, развернул, разорвал одну из них, вынул стотысячерублевую бумажку, деньги завернул и сунул обратно в карман. Обернувшись, он заметил, что на него как-то очень уж внимательно смотрят два молодых парня.

— С вас девяносто четыре тысячи семьсот рублей! — сказала кассирша.

«Ничего я сегодня разошелся!» — сам себе удивился Дударев и пошел домой.

Он решил сократить путь и пройти дворами. Дударев шел не спеша, когда услышал за спиной торопливые шаги.

— Папаша! — крикнул кто-то. — Папаша! Стой!

«Мне, что ли?» — подумал Дударев, оборачиваясь. Сильный удар по голове оглушил его. Дударев выпустил из рук пакет, прикрыл голову руками. Второй удар сшиб его с ног. Дударев упал и тут же получил ногой удар в солнечное сплетение. Перехватило дыхание, он согнулся — новый удар, ботинком в лицо! Кто-то схватил его за руки.

— В кармане, в кармане смотри! — крикнул кто-то. Чужая рука сунулась Дудареву за пазуху.

— Есть! — приглушенно сказал голос. Его отпустили. Дударев попытался приподняться, но получил новый удар в лицо.

— Куда! Лежать! — сказал тот же голос. Послышались удаляющиеся шаги. Дударев, кряхтя и морщась, сел, потрогал разбитое лицо, достал носовой платок и вытер кровь.

— Вы живы? — спросил его женский голос. Он взглянул: над ним склонилась испуганная пожилая женщина. — Что делают, что делают, сволочи! — запричитала она.— Среди бела дня! Что они с вами сделали!

Дударев, кряхтя, встал, отряхнулся.

— Голова не кружится? — спросила женщина.

— Не знаю... Не понял еще...— Дударев ощупал лицо.

— Дайте платок, — сказала женщина. Она отерла лицо Дудареву. — Больно? — спросила она, когда тот отшатнулся.

— Ничего, — сказал Дударев, приходя в себя. Он потряс головой.

— Вот, сумка ваша, — женщина подняла и протянула Дудареву пакет.

— Спасибо! — Дударев отряхивал пыль с плаща и брюк.

«Деньги!» — вспомнил он и ощупал карманы пиджака. В карманах было пусто... Дударев постоял еще, вздохнул и пошел.

— Вы дойдете? — спросила женщина вслед. Дударев кивнул.

— Они у вас ничего не взяли? А то в милицию идите. Вы их запомнили?

— Сколько их было-то? — остановившись, спросил Дударев.

— Двое. А вы их не разглядели?

— Нет, — ответил Дударев.

— Взяли что-нибудь? — спросила женщина.

Дударев неопределенно пожал плечами:

— Да так... Ерунда... Спасибо вам!

— Не за что... Что делают, что делают! — вздохнула женщина...

Дударев добрался домой, сел на стул, тупо глядя перед собой. «Ну вот и кончилось мое богатство! — грустно усмехнулся он. — Не сумел воспользоваться случаем — второго не будет!»

Мысли текли вяло и скучно. Дударев встал, посмотрел в зеркало: «М-да, ну и рожа! Как на работу идти?»

Дударев снял плащ, бросил на спинку стула: «Надо будет почистить потом». Он снял пиджак, повесил его в шкаф, и тут ему показалось, что что-то не так. Дударев снял пиджак с вешалки, осмотрел. Пола внизу оттопыривалась. Дударев ощупал это место — что-то завалилось под подкладку. Он сунул руку в карман — так и есть, там дыра. Дударев разорвал карман совсем, залез за подкладку и вытащил… завернутый в платок сверток. Еще не веря, он развернул платок и увидел две пачки денег — одну целую, другую надорванную.

Дударев сел на диван и засмеялся. Грабители забрали только бумажник, в котором было всего несколько тысяч.

Отсмеявшись, Дударев убрал деньги и сел, улыбаясь разбитыми губами. Он представлял себе физиономии грабителей, когда они откроют бумажник.

«В понедельник позвоню Игорю Александровичу, посоветуюсь с ним — и вперед!» — подумал Дударев.

Он ощупал ссадины на лице и снова улыбнулся: «Жизнь продолжается, черт возьми!»

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев