   |
| |
№ 06'04 |
Анатолий КУЛИКОВ |
 |
|
XPOHOC
Русское поле:Бельские просторыМОЛОКОРУССКАЯ ЖИЗНЬПОДЪЕМСЛОВОВЕСТНИК МСПС"ПОЛДЕНЬ"ПОДВИГСИБИРСКИЕ ОГНИОбщество друзей Гайто ГаздановаЭнциклопедия творчества А.ПлатоноваМемориальная страница Павла ФлоренскогоСтраница Вадима Кожинова
|
Братья навеки* * * Старший лейтенант Федор Стеблов три месяца пребывал в госпитале. За это время в батальоне произошли большие изменения: наполовину сменился офицерский состав, о рядовом и сержантском и говорить не приходится — повыбило почти полностью за два с лишним месяца наступательных боев. Сменился и командир батальона: им был назначен однофамилец легендарного героя башкирского народа — майор Талгат Юлаев. Стеблов много о нем слышал всякой были и небылицы, читал о его подвиге в дивизионной многотиражке «Служу Отечеству», в которой неоднократно появлялось и его имя, но лично встречаться не доводилось, и вот будут воевать в одном батальоне. — Разрешите войти? — распахнул дверь Стеблов и представился: — Парторг батальона… — Немного не вовремя ты, браток! — заявил после короткого знакомства Юлаев. — Мне на передок надо смотаться, посмотреть, как службу несут наши архаровцы: место у нас здесь стало ненадежное — лазутчики часто навещают. На прошлой неделе чуть солдата-новичка не уволокли! «Пужает», — подумал Федор, но промолчал, выходя вслед за Юлаевым. Юлаев оказался веселым и добрым человеком с большим, озорным юмором. Когда Стеблов попросился с ним на «передок», тот вроде не к месту спросил: — А что, в госпитале этого добра не было, что ли? — и расхохотался раскатисто, обнажив в смехе красивые белые зубы. — Какого добра? — не понял Стеблов. — Перловой каши, что ли? — Передка! — так и закатился Юлаев. — Ах вон куда ты забрасываешь удочку! — понял наконец Федор и рассмеялся. — Этого добра было там навалом: кругом сновали одни только белые халатики — будто в курятник попал с белыми несушками! — Ну хотя бы одну-то несушку потоптал?! — продолжал хохотать Юлаев. — Моя курочка в медсанбате кудахчет! — серьезно сказал Федор, подразумевая Татьяну. — В нашем медсанбате?! — вроде бы всерьез удивился Юлаев и опять перевел в шутку: — Так что же ты тянешь?! Бери мою пролетку — и айда! Жми на тот передок, который по душе больше! — Оба они мне по душе, но делу время— потехе час! Поехали… — Ладно. Только собирайся тогда побыстрее, а то кабы не опоздать: на три часа комполка назначил совещание. Каждый день совещаемся, а какой от этого толк?! Последние слова комбата Федор пропустил мимо ушей, ответил: — Голому собраться — только подпоясаться! Считай, что я уже готов! — Ну тогда якши — поехали. А вон и карета подана. На дороге показалась легкая пролетка с впряженной парой красивых белых коней. Экипаж остановился в двадцати метрах от комбатовской палатки. Кони в нетерпении переступали, били копытом. — Дончаки, — похвастался лошадьми Юлаев, — пол Украины прошагал с ними, а закончится война, домой уведу! — А моего Воронка убило, — вздохнул Федор. — Но ничего: я с фашистами еще рассчитаюсь за него! Стрелять я пока еще не разучился… — Да, от многих я слышал, что ты превосходно стреляешь, — за сто метров в копейку попадешь! Правда это или брехня? — Конечно брехня! Такой стрелок, наверное, еще не родился, да и оружия такого пока не изобрели. Но из пристреленного пистолета с двадцати метров поражаю любую цель. — А не врешь, басурман?! — засмеялся Юлаев. — Нет, не вру, башибузук, — не остался в долгу Федор за не совсем лестное сравнение. — Когда-нибудь проверим, Талгат. — Зачем же когда-нибудь?! — загорелся тот. — Сейчас и проверим! — Сейчас не могу: во-первых, нет пистолета, а во-вторых… — На, бери мой! — перебил Юлаев. — Кстати, он пристрелян. Рассеиваемость мизерная. Даю фору: два из десяти. Ну соглашайся, Стеблов! Справишься — пистолет твой. Мне его лично комдив подарил. За хорошую службу. — Можешь потерять подарок комдива! — предостерег Федор. — Не страшно. Если он попадет в руки настоящего стрелка, я буду только гордиться! Для меня это большая честь! Ну, по рукам, Федька? Нельзя было отказать детскому восторгу Юлаева, и Стеблов согласился. Талгат набрал в гимнастерку десять яблок, валявшихся около палатки, расставил эти «мишени» на суку столетней березы, отсчитал двадцать шагов и с гиком ринулся обратно. — Давай пали, Федор! — радостно закричал он. — Только смотри не промахнись в мою голову. — И засмеялся. С березы одно за другим полетели яблоки. Оружейная канонада нарушила божественную тишину леса, и только тогда, когда кончились патроны в магазине, тишина снова поглотила лес. Махнув носовым платком в знак окончания боя, Талгат бросился на колени и стал собирать яблоки. — А где же фора, которую я тебе дал: все яблоки с дырками! — с каким-то детским захлебом радовался Юлаев. — Ну молодчина, Федька, ничего не скажешь! Теперь и я буду гордиться своим другом! Твоя взяла, Федор, а моя проиграла. — Ни-ни! — запротестовал он, отстраняя руку Стеблова. — Пистолет теперь твой — уговор дороже денег! У меня есть парабеллум — тоже хорошая машинка! На, попробуй — бабахни вон ту свиристелку! Сам убедишься. — Ты что, Талгат! — изумился Федор. — Птаха чем провинилась? Грех безвинную тварь жизни лишать — боженька за это накажет! — Ишь ты какой сердобольный! — засмеялся Талгат. — С пичужкой-то я пошутил — решил проверить твою гуманность — ты же пока у меня проходишь испытательный срок! — Юлаев сощурил свои и без того узкие щелки глаз. — Погоди, погоди, Федор: кто-то сказывал, что ты мастак и по самбо — правда это? — Правда, правда, Талгат! Давай, давай поехали, а то и взаправду опоздаем к комполка на совещание! — Нет, дорогой товарищ, я так просто от тебя не отступлю; ты хоть один приемчик покажи мне, а то… Юлаев не успел договорить фразу, как почувствовал, что он лежит на земле, а на нем восседает Федор. * * * — Вот мы и приехали! — весело сказал Талгат и молодцевато спрыгнул на землю. — Миша, ты нас не жди, обратно мы прогуляемся своим ходом, ознакомлю Стеблова с нашей грязелечебницей, — хитро улыбнулся Юлаев, отправляя возницу. Батальон левым флангом упирался в Рижский залив, а правый фланг, вдоль реки Даугава, уходил на юг больше чем на четыре километра. Рубеж обороны проходил по лесисто-болотистой местности, оборона была открытой и контролировалась отдельными бродячими дозорами. Вот этих-то мест и боялся Юлаев — здесь могли проникнуть и проникали вражеские лазутчики. — Как видишь: место здесь курортное, сплошная грязь — ложись и лечись,— пояснил Юлаев. — Но не только мы, и вся дивизия погрязла в этой трясине: на авось, небось да на как-нибудь — вся надежда! Мост, в километре отсюда, взорван, танки тут не полезут, а вот с тыла могут бабахнуть: мы же сидим в рукаве, так сказать — протянули руку Рижскому заливу, отрезали Рижскую группировку от основного немецкого фронта, но сами, как видишь, залезли в ловушку… Давила духота. Туча, кренясь сизым подкрылком, плыла над огромным ячменным полем, удаляясь за сосновый бор. Расколов тяжелое брюхо угрожающей тучи, стеганула по глазам ослепительная молния, протарахтел раскатисто гром. В освежительном воздухе, промытом мимолетным дождем, заиграло солнце, отражаясь мириадами изумрудных огоньков на поникших колосьях хлебного поля. — Вот она какая, доля-то солдатская, — возмущался Юлаев, оглашая округу бранью. — Порой и холодно, и голодно, и пули стрекочут, что твои кузнечики, а тут еще по самое горло в воде — портянки негде просушить бедному солдату, так и ходит с хлябью в сапоге, как неприкаянный. Прошли топь, под ногами была уже сравнительно твердая земля и не пружинила, как несколько минут назад, но тропку, по которой они шли, все еще окружали плотные заросли камыша, а впереди метрах в ста, на небольшом склоне, утопая в золоте солнечных лучей, красовался бор. — Люблю лес, страсть как люблю! И представь, Федор, такая страсть возникла у меня в войну: вырос я, в сущности, в степи, лес и горы были от нас в ста километрах, там бывали мы очень редко. А какая в лесу благодать: сейчас я тебе покажу родничок, ради него и пошел я этой тропой! А вода в нем чистая-чистая, словно слеза — будто бы в нем скопились все слезы народные! Да она и на вкус-то чуть-чуть солоно… «Солоноватая», — намеревался сказать Талгат, но не закончил слово, свалился словно подкошенный на землю. Камыш мгновенно ожил. Федор увидел, как два амбала, в серо-зеленых комбинезонах, навалились на Юлаева. «Немцы», — током мелькнула мысль, Федор рванулся на помощь Талгату, но не успел сделать и шага: тело его стремительно стало падать вниз, в голове стоял звон. «Вот и все… все!» — отключился Федор… Сколько времени он пролежал без сознания, Федор не знал. Придя в себя, он не сразу понял, где он и что с ним произошло. Но вот перед глазами возник тот страшный момент, когда он увидел, как на комбата набросились немцы. «О, какой ужас! — простонал Федор, представил картину допроса Юлаева, и у него от страха за друга защемило сердце и потемнело в глазах. Он как-то весь обмяк, потерял волю к сопротивлению — как будто из него вырвали пружину, которая поддерживала его жизненные силы. «Что делать, что делать?!» — мысленно повторял он, но нужного решения, которое могло бы спасти Юлаева, не находил. Он не сомневался, что его обезоружили, иначе на войне не бывает. «А как партбилет?!» — хлестнула мысль, и в груди похолодело. Он сунул руку к нагрудному карману — партбилет на месте. Поторопились зверюги: не обшарили, а может, эту процедуру оставили на потом? Тогда они непременно придут снова; стало быть, они где-то недалеко. И в этот момент рука, скользнув по партбилету, коснулась холодного металла. «Пистолет, пистолет!» — возликовал Стеблов, и благословенная надежда ожила в его сердце. Маленький дамский бельгийский пистолет, в день их бракосочетания, подарила ему Татьяна: «Возьми, Федор, мне в санбате он совершенно не нужен, а тебе, глядишь, и пригодится». «Как в воду смотрела»,— подумал Федор, обрадовался, судорожно извлек пистолет из карманчика. Хотя в обойме всего четыре патрона, но все же это уже оружие, которым можно убить фашистов и спасти друга. Теперь нужно только не мешкать: далеко они не могли уйти. Метров через пятьдесят он обнаружил свежую тропу, уходившую влево, в сторону леса. Изломы на стеблях камыша были совсем свежие, и Федор не сомневался, что эти следы оставили похитители Талгата. С каждой минутой у него возрастала надежда на спасение друга. Теперь он уже шел, осторожно озираясь по сторонам. Лес был редкий и хорошо просматривался. Через пару минут он увидел немцев, они шли навстречу ему. Их было двое, шли быстро, до них оставалось не более пятидесяти метров. «Спешат за мной!» — сообразил Федор, и все существо его наполнилось злостью и решимостью. Жаль, что трава высокая здесь закончилась: землю теперь покрывала редкая растительность и укрыться Федору в ней было невозможно. Метрах в десяти правее его стояла вековая сосна на голом, словно утоптанном месте. В голове Федора, как в калейдоскопе, проносились варианты нападения на немцев, но его ни один не устраивал: во-первых, он не был уверен в своем оружии — не стрелял из него; во-вторых, был не уверен в том, что ему удастся незамеченным добраться до этой сосны и укрыться за нею. Даже большее значение сейчас имело то, с какой стороны немцы будут обходить эту сосну — стрелять с левой стороны ему было несподручно. Время на раздумывания у него уже иссякло, сейчас надо было только действовать. Он взмок, пока ползком добрался до вековой сосны и укрылся за нею. Теперь немцы были совсем рядом— метрах в тридцати, он уже слышал их голоса, но смысл разговора до него не доходил. Сердце его клокотало. Они шли быстро и уверенно, не оглядываясь по сторонам. Позиция Федора была не очень выгодной — лежа стрелять неудобно. Пришлось подняться. Теперь немцы были в нескольких шагах от него. «Только бы не осечка! — подумал он. — Тогда все — хоть пулю себе в лоб! Но из какого оружия? — тут же скривились в усмешке сухие губы. Наконец он увидел полупрофиль впереди идущего немца, а вот и второго. «Пора», — решил Федор и выстрелил во второго. Тот кулем повалился на землю. Выстрел прозвучал глухо, и Федор был уверен, что звук не дошел до немца, который остался охранять Талгата, а то, что Талгат жив и его охраняют, в этом Федор не сомневался. От неожиданности или схитрив, немец швырнул автомат в сторону. — Хальт! — вполголоса скомандовал Федор и направил на лазутчика пистолет. Тот поднял руки. — Одно движение — и я размозжу тебе голову! — сказал Федор по-немецки. — Вы немец?! — осклабился лазутчик. Вопрос немца неожиданно натолкнул Федора на одну, а потом и на другую мысль: дело в том, что немцы с самого начала войны часто переодевались в советскую форму и орудовали под русского солдата, а иногда переодевались целыми подразделениями. Но об этом потом. — Где русский офицер?! — стиснув зубы спросил Федор, глядя с ненавистью в глаза лазутчика. И, не сводя с него пистолета, стал приближаться к нему. — Если хочешь спасти свою жизнь, постарайся не врать: он жив? — Да, да… жив! — скороговоркой ответил немец. — Он тут недалеко, идемте, я вам покажу, — и хотел было идти. — Стой! — скомандовал Федор. — Сколько там ваших солдат?! — Там нет никого — он прикован к дереву… — Врешь, сукин сын! — не вытерпел Федор. Ему хотелось заехать в морду этому наглецу, но явно остерегался он возникновения ближнего боя: немец был довольно крупный, а это опасно. — Ты сейчас мне все скажешь! — Они подошли к убитому. — Или сейчас же разделишь его участь! Рука лазутчика потянулась к карману, Федор это заметил: — Руки вверх! — скомандовал он. — Говори, в каком кармане мой пистолет?! Я знаю: он у тебя! — У меня вообще нет пистолета… — Опять врешь! — оборвал Федор. — Сейчас я проверю твою поганую совесть. Немец стоял с поднятыми руками, Федор ощупал карманы, стоя сзади него. В одном оказался пистолет. — А это что?! — сказал Федор, засовывая руку в карман брюк. В этот момент немец резким ударом выбил у Федора пистолет и подножкой свалил его с ног. Вытащил из другого кармана другой пистолет и направил его на Стеблова, ехидно улыбаясь. — Ну, как, — со злорадством кивнул он на убитого, — разделишь его участь или безропотно пойдешь со мной? «Какой ужас! — лежа на земле под дулом пистолета, думал Федор. — Как я мог так опростоволоситься — дать ему возможность обезоружить меня и сбить с ног. И что теперь будет со мной, с комбатом?! Допрос, пытки и, наконец, смерть!» От этих слов у него помутилось в голове. Вся прошлая жизнь промелькнула перед ним за одно мгновение. Как он сейчас не крутил мозгами, но не находил ни единого шанса на благополучный исход. «Фортуна, неужели ты мне изменила на этот раз?» Федор встал на колени, перекрестился, так, как когда-то учила его бабушка, Арина Климентьевна. Хотя немец по-прежнему не спускал прицела с головы Федора, страха у него уже никакого не было, потому что его вдруг озарило: пистолет-то в руке лазутчика «ТТ», тот самый, который ему подарил Юлаев, из которого Федор выпустил все пули по яблокам. Немец об этом, конечно же, ничего не знает. Где-то в траве лежит выбитый у Федора пистолет, а автомат убитого лазутчика, вот он — два шага! И Федор пошел ва-банк! Теперь он ничуть не сомневался в том, что фортуна снова на его стороне. Федор как бы нехотя поднялся, посмотрел по сторонам, бросил взгляд на довольно улыбающегося лазутчика и, стремглав сделав два шага, схватил автомат убитого. Видя такой поворот, немец не растерялся, он одним прыжком очутился около Федора и упер ствол пистолета ему в голову. — Стреляй, сука! — злорадно прохрипел Федор. Немец нажал на спусковой крючок, но выстрел не прогремел. Лазутчик отшвырнул пистолет и был намерен броситься на Федора, но, увидев направленный на него автомат, схватился за голову и застонал от досады. Что сейчас творилось в его голове, Федор представлял по тому моменту, когда сам минуту назад лежал на земле под дулом пистолета. Зная силу своего противника, Федор теперь решил не допускать его на близкое расстояние, чтобы тот не выбросил еще какой-нибудь фортель, а то, что немец попытается нанести ему смертельный удар — Федор в этом не сомневался. Логика здесь была самая банальная: немец прекрасно понимал, что русскому совсем не выгодно убивать его, потому что только через него он сможет вызволить своего товарища из неминуемого плена, а поэтому он, немец, может рисковать не боясь быть убитым. Это все Федор просчитал в своей голове и теперь прилагал все усилия, чтобы еще раз не опростоволоситься и не погубить себя и Юлаева. В данной ситуации единственно правильным решением было идти на штурм по освобождению Талгата в немецкой форме, чтобы охранявший Юлаева немец не разгадал прежде времени подвоха и не открыл огонь. «Чем мы хуже?» — вспомнил Федор переодетую немчуру. И переоделся сам. Но прежде положил лазутчика на землю под прицелом автомата и обшарил его карманы. На удивление, извлек парабеллум, а сделав контрольный выстрел в воздух, вспомнил и Бога и фортуну: «Вот где таилась моя смерть!» * * * Талгат вздрогнул всем своим существом, когда услышал одиночный выстрел: по звуку он определил, что стреляли из пистолета, причем немецкого. Но кто мог здесь стрелять? — только они! «Но они от меня ничего не добьются, даже под пытками, под угрозой смерти. Я сильный, я все выдержу. Жалко Федьку — из-за меня пострадал. Прости меня, Федя!.. А где немцы? Ушли, наверное, за Федором. Как я теперь посмотрю ему в глаза?! Что я скажу ему в свое оправдание? Уже минут двадцать как ушли, пора бы и вернуться. А вот и они: идут вдвоем — как и ушли. Что они сделали с Федором? Убили?! Этот выстрел, который я слышал, был роковой?!» Вот немцы уже в двадцати шагах: идут гуськом — один за другим. От мысли, что Федора уже нет в живых, слезы застлали глаза, спазмы сдавили горло, ему трудно стало дышать; он старался освободиться от кляпа, но у него ничего не получалось; ему показалось, что сердце его остановилось и он умирает… Сердце Федора затрепетало, как у птицы, которая попала в руки человека: ему показалось, что Юлаев распят, как Иисус Христос, только не на кресте, а на сосне — он не увидел у него признаков жизни! В метрах пяти от него, на валежнике преспокойненько сидел охранник. Эта картина взбесила Федора: он подбежал к охраннику, выхватил у него автомат, вздернул затвор. Прогремела короткая очередь — это Федор выстрелил в воздух, чтобы убедиться, есть ли патроны в магазине. Юлаев обреченно наблюдал, как этот взбесившейся немец (он не узнал переодетого Стеблова) орал на весь лес, бешено жестикулировал, как одному, потом другому вмазал по морде, после чего охранник подбежал к нему, освободил от кляпа и судорожными руками расковал его. «Сейчас поведут, — подумал Юлаев, все еще не узнавая Стеблова, — торопятся, не ждут даже сумерек!.. Но что это такое?» — удивился Юлаев, когда увидел, как этот бешеный немец, изрыгая страшные ругательства вперемежку на русском и немецком языках, направил на своих соплеменников автомат и те послушно легли на землю. И только тогда, когда Стеблов подбежал к Талгату и обнял его, Юлаев узнал Федора. Долго стояли они обнявшись, захлебываясь от слез радости и утешения. * * * Несмотря на ординарца, который преградил путь Юлаеву, Талгат отодвинул его в сторону и ворвался в кабинет командира полка: — Извините, товарищ комполка, за опоздание на совещание, обстоятельства не позволили! — За что же извиняться — ты же не опоздал, — улыбнулся Огнев. — Ты же просто не явился! — Вот из-за этих архаровцев и задержался, — кивнул в сторону немцев Юлаев. — Крепкие орешки оказались! — А что это за архаровцы? — вмешался замполит Осетров. — Товарищ подполковник, делая очередной обход с парторгом батальона старшим лейтенантом Стебловым, — рапортовал Юлаев, — мы наткнулись на группу немецких лазутчиков в количестве трех человек. В результате проведенного боя один лазутчик убит, двое доставлены в штаб полка! Вот они, — и повернулся к немцам. — Вот с этого и нужно было начинать! — рассмеялся Огнев. — Не совсем стандартная обстановка, — улыбнулся Юлаев. — Растерялся! — Ну, знаешь, Талгат, если бы все были такими растеряхами, то мы бы до Волги не пятились и сейчас давно бы были в Берлине! — Извините, товарищ подполковник, что мы нарушили ваше торжество, — сказал смущаясь Юлаев: на столе стояли две бутылки дорогого вина, одна была откупорена. — Вижу, не вовремя мы нагрянули! — Нет, нет! В самый раз! Сегодня Осетрову стукнуло сорок лет! — Ну, раз сорокалетие, — усмехнулся Юлаев, — тогда в самый раз! Уважаемый именинник, в день вашего сорокалетия примите от воинов второго батальона и от нас лично — меня и Стеблова — два «языка»! — А третий «язык» кому подарите? — засмеялся Огнев. — Третий — оставлю себе: потому как он мой боевой друг и товарищ старший лейтенант Стеблов! А теперь и мой побратим! Глаза у обоих от изумления вылезли из орбит. — Ты гляди-ка, Григорий Иванович, — окликнул Осетрова Огнев, — а ведь и впрямь это тот офицер, который сегодня прибыл в полк, — я его мельком видел. Помнится, он назначен парторгом второго батальона — твоя кадра, Григорий Иванович!.. А кто же его в немецкий камуфляж нарядил? — Нужда приперла — сам в нее впялился! А «языки», товарищ комполка, свеженькие — еще пар не вышел! — Хвали, хвали Арина, что добрая скотина! — снова засмеялся Огнев. — Похвала не хула, — в тон улыбнулся Юлаев. — Хоть товар и хорош — получишь за него грош, а если похвалишь — глядишь, еще два добавишь! — Не то время, а то бы из тебя неплохой бы купец получился! — Принимайте из рук в руки, — не обращая внимания на похвалу комполка, продолжил свою мысль Юлаев. — Выручили вы меня, товарищи, ой как выручили! Час назад звонил комдив: спрашивал, когда я с ним рассчитаюсь — «языка» я ему обещал. Молодцы, что не растерялись! «Куда уж там не растерялись! — молча подавил улыбку Юлаев. — Так получили по башкам, что до сих пор в калганах звон стоит. Если бы не находчивость Федора, сейчас бы эти «молодцы» на том свете онучи сушили!» — То, что молодцы, то молодцы: не было ни гроша, да вдруг — алтын! — продолжал нахваливать Огнев. — Сразу два «языка»: словно с неба свалились! Даже не придумаю, что с вами и делать?! — Что делать? — повторил за командиром полка Юлаев. — А ничего! Отпустите нас подобру-поздорову: как тот дед с золотой рыбкой поступил! — Ну нет, так негоже: и я не дед, и вы не золотые рыбки! Нет, нет! Так будет нечестно, — возразил Огнев. — Григорий Иванович, оформите представление: Юлаева — на «Красное Знамя», Стеблова — на «Красную Звезду»! Кстати, Григорий Иванович, отправьте немцев комдиву. — Нет-нет, так не пойдет! Я категорически возражаю! — возник Юлаев. — Задержитесь, Григорий Иванович! Мы, оказывается, еще не все решили с нашими героями. Что тебя, Талгат, не устраивает? Тебе что, «Красного Знамени» мало? — Мало, мало! — резко заявил Юлаев. От изумления Огнев и Осетров замерли с открытыми ртами. — Да, мало, мало, — утверждал Юлаев с жаром, — и нечестно будет. Только мало не мне, а Стеблову. А вот если вы поменяете шиворот-навыворот, тогда и будет в самый раз! — Не понимаю я, Талгат, что такое шиворот, — рассмеялся Огнев, — и выворот тоже не понимаю. — Тогда поясняю элементарно: награды оставить те же, а фамилии поменять местами — вот это и будет «шиворот-навыворот»! — улыбнулся Юлаев. — Ты отказываешься от «Красного Знамени»? — удивился Осетров. — Я отказываюсь от несправедливости. Согласитесь, что никто, кроме меня, — не считая, конечно, самих немцев — не может судить о заслуге Стеблова. — А вы меня, товарищ комбат, не считаете… — начал было Стеблов, но его перебил Юлаев: — А вы, товарищ старший лейтенант, соблюдайте субординацию — наперед батьки в пекло не лезьте, я здесь, в этом бою, был старший по чину и должности и позвольте мне судить о заслуге каждого из нас! — Сказал он это строго, но с веселой улыбкой, и прибавил: — А поэтому прошу учесть мою просьбу при составлении представления! — Истинный коммунист ты, Талгат, — засверкал от восхищения глазами Огнев, — честное слово — от всей души тебе говорю. Впрочем, оба вы молодцы: вот за это и выпьем, товарищи! — Не справедливо, товарищ подполковник, — возник опять Юлаев.— Стол-то накрыт по какому случаю? В честь сорокалетия: вот за это и выпьем, а по нашему случаю выпьем, когда получим ордена! Не так ли, Стеблов? — Я считаю: замечание справедливое — и тоже предлагаю выпить за сорокалетие нашего комиссара! А мы что? За нас потом! — поддакнул Федор. — Ты смотри, Григорий Иванович, как они быстро сговорились! — Так будет всегда, — горячо сказал Юлаев. — Иначе быть не может: в этом бою мы побратались; стало быть, останемся с Федором братьями на веки вечные и разъединить нас сможет только смерть! И выпили они за сорокалетие, за побратимов. — Ну а теперь, товарищи, по домам! — скомандовал Огнев. — По домам мы разъедемся после того, как очистим от фашистской скверны всю нашу милую Родину! — уточнил Юлаев. — Но прежде мы должны разгрызть крепкий орешек, называемый Рижский плацдарм!
|
|
|
|
© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004Главный редактор: Юрий Андрианов Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru WEB-редактор Вячеслав Румянцев
|
