№ 05'04

Зинаида ШИПАНОВА

XPOHOC

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

ШЕЛ ПО ВОЙНЕ БАТАЛЬОН

В августе сорок четвертого я была на войне. Служила в пехоте — медсестрой стрелкового батальона. Командовал им мой земляк из Башкирии, уроженец города Бирска капитан Виктор Георгиевич Каратаев. Человек молодой, смелый и веселый.

Батальон сражался в Румынии, которая запомнилась голубым небом и бесконечными кукурузными полями. Но тогда мы смотрели на зеленые массивы как на отличную маскировку.

В те августовские дни в Румынии шло стремительное наступление советских войск в районе Яссы-Кишинев. Удивляло множество пленных. Безоружными колоннами тянулись они с переднего края в наши тылы. Кое-кто из них выкрикивал: «Гитлер капут!» Но это мы и без них знали...

Батальон капитана Каратаева в арьергарде наступающего полка за два дня наступления прошел около сорока километров в направлении города Яссы. Увидеть столицу первого на нашем пути заграничного государства всем, конечно, очень хотелось.

Но к вечеру второго дня наступления нас внезапно остановили на недавней немецкой обороне в лощине, разрезающей кукурузное поле, где по высокому скату была вырыта траншея полного профиля с блиндажом в центре. Возле него уже деловито копошились двое связистов с катушками провода.

Скоро сообщили, что в результате глубокого прорыва советских войск в немецкую оборону немцы попали в окружение. Среди них — эсэсовские части, которые добровольно в плен сдаваться не хотят, а, видимо, надеются вырваться. Днем они якобы прячутся в кукурузных полях, ночью, прорываясь к своим, нападают на наши тыловые подразделения.

Такой поворот дела, ясно, нам не очень понравился. Вместо того, чтобы праздновать освобождение города Яссы, мы вынуждены сидеть в кукурузном поле и ждать, когда на нас нападут эсэсовцы. Они, конечно, пойдут напролом. А что если их будет больше, чем нас?

Я, конечно, никому не говорю о своих опасениях, но лишь молча разбираю медикаменты в своей санитарной сумке и молча же поглядываю на комбата. А он, гибкий, легкий, ходит по обороне, отдавая четкие распоряжения. Его уверенный голос, спокойное лицо и веселый взгляд рассеивают тревогу. Уж не потому ли боевые задачи батальон выполняет удачно?

Недавно комбат вернулся из штаба дивизии сияющим, с новеньким орденом Красного Знамени на груди. Такие ордена в нашем полку носят немногие солидные командиры, а капитану Каратаеву всего-то двадцать три года.

Орден он получил за высоту на плацдарме, которую удерживал несколько суток с одной ротой, пока через Прут не переправились наши основные силы.

Не знаю, как другие, но я считаю, что наш капитан — талантливый командир и, наверное, после войны станет крупным военачальником. К тому же у него такая отличная выправка — попробуй догадайся, что до 1941 года он был гражданским человеком — студентом лесного техникума в Уфе.

...Эсэсовцы не заставили себя ждать. Утром комбату передали по рации приказ вступить в бой с идущей на прорыв немецкой частью, которая двигалась колонной километрах в десяти от нашего расположения. Для преследования придавалась танковая рота. Батальон (примерно около двух рот) быстро построился, и комбат посередине вытоптанной площадки скомандовал:

— Добровольцы в танковый десант, три шага вперед! — и еще прибавил: — Нужно сорок человек.

Строй чуть колыхнулся, и из него выступили добровольцы. Боясь опоздать, я тоже сделала три торопливых шага. Я хотела, чтобы комбат посмотрел и на меня. Предстояло что-то необычное: немцы, идущие на прорыв, танковый десант...

Однако капитан почему-то не торопился встречаться со мной взглядом, и строгое выражение его молодого лица, как мне показалось, ничего хорошего для меня не сулило.

Дело в том, что наши взаимоотношения с комбатом носили неровный характер. Они колебались в зависимости от обстоятельств, хозяином которых всегда, конечно, был капитан. Вот и теперь он может приказать мне остаться со старыми молчаливыми солдатами, появившимися в батальоне после освобождения Украины. И десант уйдет без меня.

В эти минуты в строю добровольцев, я почувствовала, что главные события на войне для меня лично только начинаются. Но капитан хочет помешать мне. «Нет, ничего у вас не получится, товарищ капитан». Я злилась, когда старшие начинали меня опекать, жалеть. Я считала, что распоряжаться своей жизнью — мое дело.

Как только капитан поравнялся со мной, я дерзко вскинула голову. Ему тоже ничего хорошего не обещало мое упрямство. В такие минуты, забывая о дисциплине и считая себя правой, я могла надерзить, что комбату не очень нравилось.

Капитан понял мое настроение и равнодушно прошел мимо. Так он наказывал меня. Ну и пусть... Лишь бы в десант взял. «Между прочим, у нашего комсорга лейтенанта Шустрова тоже очень красивые голубые глаза, и лейтенант внимательно ко мне относится. А когда проводит комсомольские собрания в батальоне, я пишу ему протоколы. И еще он сказал как-то, что я красиво хожу в строю. Так что от вашего равнодушия, товарищ капитан, я не умру».

В густом вихре пыли, которая дугой стлалась над дорогой, мчались танки, оглушая окрестности слитным ревом моторов и железным грохотом гусениц. Я стою на головном танке, одной рукой вцепившись в скобу на башне, а другую сжимает какой-то незнакомый боец из десанта. Мы держимся за руки, чтобы не упасть с танка. В такт мотору стучит кровь в наших крепко сжатых руках. И мне кажется — это наши сердца стучат в моторе.

Это было редкое зрелище — так близко видеть фашистов, застигнутых врасплох, как сов в яркий день.

Они, видимо, не ожидали нападения и не успели рассредоточиться, а может, приняли наши танки за свои. Было смешно смотреть, как, высоко поднимая ноги, отбегают от колонны эсэсовцы и прячутся в кукурузе, подгоняемые ревом танков.

Все чувства как бы замерли, кроме одного. Это невыразимое чувство солдатского счастья видеть разбитого врага, обращенного в бегство.

Теперь уже вся колонна, бегущая по голому пригорку дороги, видна как на ладони. Но разве от танков убежишь?

В грохоте и пыли танк летит вперед, и по-прежнему в позе, выражающей полное презрение к опасности, спокойно сидит на его крыле у открытого люка водителя командир танковой роты с тяжелым парабеллумом в правой руке.

Как я люблю сейчас этого храброго капитана и запыленных бойцов на танке, у которых кроме автомата и собственной жизни, добровольно кинутой в опасный бой, нет большего богатства. Они сейчас для меня самые дорогие люди на земле. И я знаю: если мне будет плохо, они защитят меня, даже ценой собственной жизни.

А что же будет дальше, когда танки настигнут колонну? — мелькает в голове мысль. Неужели будут давить? Но танки вдруг развернулись справа от дороги в поле и стали стрелять прямой наводкой из своих душек по бегущей колонне. Десантники попрыгали с брони и, примостившись кто где, стреляют из автоматов и винтовок, неторопливо выбирая цель. Комсорг Шустров уперся плечом в телеграфный столб и стоя стреляет из винтовки. Лицо его раскраснелось от возбуждения, синие глаза холодно сощурены. Пустые гильзы падают у его ног, и он спокойно вставляет новый патрон. Самым надежным оружием пехотинца комсорг считает винтовку.

Немцы почти не отвечают на наш огонь. Только откуда-то из-за пригорка бьет неприцельным огнем малокалиберная пушка. Снаряды разрываются в поле, не причиняя вреда, и лишь пугают гусей в кузове брошенной немцами машины с награбленным добром. На каждый взрыв гуси отвечают громким криком. Они сидят в клетках, высунув оттуда свои длинные шеи, и я думаю, что, как только кончится бой, их заберут хозяева из деревни неподалеку и будут благодарить бога, что он не дал увезти их добро.

Я стояла за танком — изнутри слышались команды стреляющих танкистов и следила, не ранило ли кого. Капитан Каратаев был на левом фланге. Вот он позвал двух молодых десантников и послал их в сторону от танков, в поле, видимо на разведку. Скоро пошел туда же и сам. Я, долго не раздумывая, поспешила за ним. Мало ли что может случиться... Да и пора уже было помириться с комбатом. Не любо все же, когда с тобой подолгу не разговаривают.

Я догнала капитана на узкой пыльной дороге и пошла рядом. Он не возражал. Я раздумывала, с чего бы мне начать с ним разговор. По обеим сторонам дороги густо росла кукуруза. Танки остались за спиной. Они еще стреляли. Впереди, по-видимому, было спокойно, иначе бойцы предупредили бы нас. Густая пыль на дороге была истоптана множеством сапог. Видимо, совсем недавно здесь прошли немцы.

Дорога поднималась на оголенный холм. И вдруг из-за него — немцы! Сначала показались обнаженные головы, потом появились, словно вырастающие из земли, тела. Они шли развернутой шеренгой. Было их около взвода…

У нас еще было время спрятаться, отойти к танкам. Но, оказывается, в критические моменты жизни человек порой поступает не так, как диктует ему ситуация, а как он подготовлен к ней всей прожитой жизнью. Мы сошли с дороги вправо на пустое поле и продолжали идти навстречу немцам, и я сейчас только обратила внимание, как широко шагает комбат. Искоса глянула на него. Лицо его поразительно изменилось. Оно стало белым и застывшим, как маска. Большие голубые глаза стали еще крупнее и как бы почернели. Они в упор смотрели на приближающихся немцев. В полусогнутой правой руке капитан держал заряженный пистолет, направленный в сторону немцев. Но почему-то совсем ненадежным показался мне сейчас этот тяжелый трофейный парабеллум в руке капитана. В какой-то миг я подумала, что никакая помощь к нам прийти не успеет. И, продолжая шагать рядом с капитаном, я сказала ему негромко, на всякий случай: «Товарищ капитан, стреляйте сначала в меня…»

Шли, точно, эсэсовцы. Я поняла это по одежде. Они совсем не походили на обычных пленных в сине-зеленых хлопчатобумажных мундирах без всяких украшений. На этих были суконные мундиры мышиного цвета с серебристыми орлами на груди.

Когда нас разделяли шагов пятнадцать, капитан остановился. Немцы стали тоже. «Бросить оружие!» — хрипло сказал капитан. Я заметила автоматы у двух солдат. Они разжали пальцы — и черные небольшие, словно игрушечные, автоматы упали на землю возле их ног.

Вмиг оцепенение слетело с меня. Сменилось каким-то буйным озорством. Я быстро подошла к крайнему в шеренге эсэсовцу и, взявшись брезгливо кончиками пальцев за рукав его мундира, повела к дороге. Он, конечно, мог меня не опасаться, ибо у меня в руках не было никакого оружия. Оставив его на дороге, пошла за вторым. Остальные поняли сами, чего я хочу от них, и встали в колонну по двое, и молча ждали, что же будет дальше, видимо серьезно не веря в происходящее. Капитан по-прежнему держал их под прицелом. Он уложил бы первого, тронь он меня…

Я весело разглядывала выстроившийся передо мной взвод немецких солдат несокрушимого гитлеровского рейха и пыталась вспомнить хоть одно немецкое слово. Но все было как в немом кино: седьмой класс, учительница немецкого языка Вера Ивановна Копылова, беззвучно открывающая рот. А ведь совсем недавно она хвалила меня за хорошее произношение. Я махнула рукой на немецкие слова — время не ждало — а, была не была!

Я серьезно оглядела этот необычный выстроившийся передо мной взвод вражеских солдат и, набрав в легкие побольше воздуха, скомандовала как можно громче, чтобы было слышно аж в самой Германии: «А ну, фрицы, шагом марш в русский плен!»

И удивительно, как хорошо поняли они русскую команду, как четко взяли ногу и тяжело затопали, разметая густую пыль на дороге. Я весело оглянулась на капитана. Здорово все получилось! Но лицо капитана не изменило своего сурового выражения и даже было каким-то печальным. Я отвернулась, я не понимала капитана.

И тут я услышала какие-то непонятные крики. Отправленный мною в плен взвод немецких солдат остановился. Они почему-то не хотели идти дальше, а что-то кричали и призывно махали мне руками. Ах, вот оно что: они же боятся!

«Да идите же, никто вас расстреливать не будет. Кому вы нужны!» — крикнула я им. Но они не двигались с места. Я вопросительно посмотрела на капитана. Он направился к пленным и встал сзади колонны. Я пошла впереди.

Мне было ужасно весело шлепать своими парусиновыми сапожками, надетыми на босу ногу, по пыльной дороге. Ветерок крутил легкую армейскую юбочку вокруг моих ног. Санитарная сумка, так и не открытая за сегодняшний бой, спокойно покачивалась на моем бедре. Над землей раскинулось удивительно синее румынское небо, на которое можно было смотреть не отрываясь всю жизнь. За моей спиной шел взвод немецких солдат, вероятно так и не понявших: как это их, таких сильных и грозных завоевателей мира, может вести в плен русская девчонка с Южного Урала.

Я жалела об одном, что никто из моих знакомых уфимских ребят и девчонок не могут увидеть меня сейчас. Ведь рассказывать буду — не поверят.

Я вернулась в Уфу через тридцать лет. Иду по асфальтовой дорожке к своей школе, и каждый шаг отдается в висках. Ах, только бы сдержаться, только бы не расплакаться. Я призываю мужество, с которым прошла по войне. В коридоре школы безлюдно. Идет урок. Я поднимаюсь на второй этаж и вижу мраморную доску с золотыми буквами. Школьники, погибшие на войне. И первая фамилия — ударом в сердце — Белашов. Высокий юноша с правильным профилем, косой челкой над чистым лбом. Учителя постоянно спрашивали, как правильно пишется его фамилия: Белашов или Балашов. Потом идут незнакомые фамилии, и вот еще удар — Карелин. Худосочный мальчик с улыбкой Мефистофеля на тонких губах. Мы так и прозвали его — Мефистофель. Так, значит, вы погибли, мальчики...

Две милые, молодые учительницы ведут меня в мой класс. Теперь там занимается 6-й. Тридцать мальчиков и девочек, рослых, красивых, весело поднимаются навстречу из-за парт. Учительница что-то говорит детям обо мне. А я смотрю на вторую от стола парту. Мою парту. За ней сидят тоненькая девочка с косичкой «мышиный хвост» и плотный мальчик с голубыми глазами капитана Каратаева.

Только бы удержаться мне, только бы не заплакать. Они ждут от меня необыкновенных рассказов о войне.

Я вижу только, как безбрежно колышется зеленое кукурузное поле. Оно сочно блестит на солнце. У меня хватает сил начать рассказ о нем… И вот останавливаюсь. Вижу капитана Каратаева, мерно и широко шагающего по белой пыльной дороге. Он погиб позже, уже в конце войны, где-то под Берлином. Я сейчас скажу и об этом.

...Самое трудное на свете собраться с силами для этих слов.

Написать отзыв

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев