№ 04'04

Рустем ВАХИТОВ

XPOHOC

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

СОЛОМИНКА И БРЕВНО,

ИЛИ

ОБ «ИНФАНТИЛИЗМЕ» СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА

Начиная с первых лет перестройки и по сей день наши демократы любят поговорить о неком ущербном «инфантилизме» советского человека. По их словам получается, что типичный «гомо советикус», как они презрительно называют всех жителей бывшего СССР, не проникнувшихся их «передовыми, цивилизаторскими идеями», — это существо слабое, зависимое, внушаемое, нуждающееся в постоянной поддержке, окрике, понукании со стороны Государства. Слово «государство» я написал с большой буквы не случайно, ведь при этом выходит, что существовал инфантильный народ, не способный ни на какие разумные действия без приказа свыше, и «злые гении» — властители, обладавшие нечеловеческой волей и нечеловеческой же жестокостью. Подобная, с позволения сказать, «концепция» щедро иллюстрируется «примерами» из советской истории, прежде всего, идеологизированными и дико перевирающими цифры рассказами о сталинских репрессиях. А наиболее продвинутые из либералов, склонные к философическим и историософским обобщениям, идут еще дальше и объявляют таковым не только советского, но и российского и русского человека в целом, опять-таки разглагольствуя о характерной склонности русских к авторитаризму, о их любви к «царю-батюшке», без которого мужику и жизнь не в радость и т.д. и т.п.

Итак, идеологическая схема выстраивается довольно четкая: российский и советский человек — дитя неразумное, которое не в состоянии шагу ступить без патерналистской опеки власти; западный, капиталистический человек — взрослый, неплохо обеспечивающий себя всем сам, способный на риск, ответственный за свои поступки. Собственно, и перестроечные реформы наши либералы-западники, — во всяком случае, самые радикальные и последовательные из них — вроде Чубайса, Хакамады и Гайдара, излагающие свои цели и задачи холодно и ясно, без задушевных разговоров о благополучии народном, рассматривают соответствующим образом, то есть как громадный, поставленный в масштабах одной шестой части суши евгенический, или, говоря по-русски, человеководческий эксперимент. Сверхзадача этого эксперимента — превратить «гомо советикус» — «инфантильных иждивенцев», в «гомо капиталистикус» — «свободных дельцов-предпринимателей». Естественно, речь идет только о том узком круге бывших «гомо советикус», которые сумеют выжить в экстремальных условиях дикого капитализма, выработав в себе необходимые для этого самого капитализма качества и таким образом внутренне, ментально и духовно переродившись. Если кому-нибудь это мое заявление кажется полемической гиперболой, то ему не лишне будет вспомнить, к примеру, Указы Правительства Российской Федерации от 1993 года, которые в полном соответствии с советами западных, монетаристских экспертов-экономистов, по сути, разрушали социальную инфраструктуру, имевшуюся в СССР при предприятиях (ведомственные дома, столовые, пионерлагеря, профилактории, подсобные хозяйства). По мысли либеральных догматиков с Запада и их постсоветских выкормышей, это все были пережитки «проклятой» советской системы, которую поскорее надо размонтировать любой ценой, при цивилизованном капитализме завод должен лишь выплачивать деньги за работу, а о жилье, устройстве детей, здоровье каждый пусть думает сам. Решать эти вопросы сообща даже помыслить не моги — тем самым ты идешь против демократической «священной коровы» индивидуализма! Чем все это закончилось для тысяч и миллионов жителей России, особенно в малых городах, где от нормальной работы крупного завода зависела жизнедеятельность всего города, думаю, расписывать не нужно. Точно так же, как вряд ли требуется разъяснять, что архитекторы антисоветского проекта, и особенно их заграничные друзья, не могли не предполагать таких последствий, однако это их не пугало, ради «светлого будущего капитализма» они вполне были готовы пожертвовать благополучием, здоровьем и даже жизнями нескольких миллионов «недоцивилизованных» россиян... Да что там говорить, ведь если называть вещи своими именами, весь комплекс «либеральных реформ» — и запреты на взаимозачеты между предприятиями, и ликвидация советских механизмов социальной поддержки, и сознательное и хладнокровное взвинчивание цен на продукты, лекарства, товары первой необходимости, электричество, жилье — построен по принципу, без стесненья озвученному однажды одним из главных приватизаторов России господином Кохом: Россия в таком виде, в котором она сейчас существует, «ненужная страна». Мне иногда даже кажется, что эти человеководы-«гуманисты» с неким садистским удовольствием наблюдают за тем, как вымирают «неизбранные», рядовые советские люди, умеющие строить заводы, города, самолеты и ракеты, побеждать в войне и осваивать целину, но не умеющие «крутиться», спекулировать» и воровать...

Не хочу быть понятым превратно, я далек от мысли утверждать, что российские правительства всех последних лет вкупе с обоими постсоветскими президентами хладнокровно и сознательно занимались уничтожением своего народа. Отнюдь. Как известно, в годы упадка в госчиновники идут в большинстве приспособленцы-карьеристы, то есть люди, которые вообще не ставят перед собой каких-либо идеологических, масштабных задач, они озабочены сугубо личными, корыстными интересами. Но вот стоят за ними сегодня на правах советчиков, консультантов и разработчиков концепций политики фанатичные идеологи либерализма, готовые к каким угодно «сопутствующим потерям», а также заграничные «эксперты-экономисты», многие из которых, подозреваю, проходили повышение квалификации где-нибудь в Ленгли или в Пентагоне, и их-то меньше всего интересует благополучие России и ее сегодняшних граждан. Потому что их истинная цель, как я уже говорил, — перековка бывших советских в капиталистов и общечеловеков и минимизация возможности возрождения евразийской сверхдержавы. В мечтах им чудится уже маленькая, «неамбициозная Россия, с населением всего лишь 30—50 миллионов человек, в строгом соответствии с советами МВФ и Римского клуба, зато вполне цивилизованная и европейская. И если для претворения этих грез в жизнь им придется извести «негодный человеческий материал», то есть тех самых неисправимых «гомо советикус», да еще и — вот удача! — «естественным путем», без зондеркоманд, одними лишь повышениями цен и «правильным пивом» вкупе с героином, то вряд ли это их смутит... А наша интеллигенция с бездумным восторгом повторяет их штампы о «цивилизованном рынке» и «гуманной демократии»...

Что ж, упрекать этих господ в человеконенавистничестве, в равнодушии и жестокости к ближним своим, страждущим и нуждающимся, уверен, бесполезно — моральный кодекс строителя коммунизма и даже тысячелетние нормы христианской нравственности — это не про них, они у нас представители постмодернистского, нелогоцентричного сознания. Точно так же бесполезно говорить, что они крайне непоследовательны: коммунистов упрекают в геноциде собственного народа, а либеральный, ползучий, скрытый геноцид не только не осуждают, а даже иной раз ставят в заслугу властям; разглагольствуют о несамостоятельности, пассивности, тупости русских и советских людей, а сами разворовывают и распродают материальный базис страны — фабрики, заводы, месторождения, институты, созданные трудом и умом этого самого «пассивного» и «тупого», «ненужного» народа. Не проймет их и этот аргумент, опять-таки в силу удивительной нелогоцентричности их мышления. Но вот попытаться осмыслить их главный тезис — об инфантильности советских и российских людей, думаю, нужно обязательно, хотя бы для того, чтобы лучше знать самих себя и не судить о себе по мерзким карикатурам.

Действительно, и типичный человек традиционной православной России, и типичный советский человек не видели в государстве заклятого врага, подобно членам хваленого, западного «гражданского общества», но не в силу некоего врожденного инфантилизма, а потому что просто не отделяли себя от государства. Для крестьянина Российской империи и уж тем более Московского царства государство было его родимым, православным царством, а помещики и аристократы — не проклятыми эксплуататорами и тиранами, а отцами своих крестьян и в то же время братьями по вере, а царь — так и отцом всего народа. Точно так же и для типичного советского рабочего, колхозника, инженера власть воспринималась как его, родная, рабоче-крестьянская, и все в стране — от руководителя партии до слесаря паровозоремонтного депо — как товарищи. Понимаю, что либерал, прочитав эти строки, обязательно иронически ухмыльнется и скажет что-нибудь «умное» про обработанный пропагандой народ, но это, думаю, только от того, что у наших либералов очень короткая и избирательная память — из советского прошлого они охотно вспоминают только те моменты, которые укладываются в их идеологические схемы, обличающие «тоталитарный строй», а все остальное они напрочь забывают, так что их упрек в подверженности пропагандистским штампам скорее всего относится к ним самим. В действительности власть в СССР была весьма и весьма демократичной, причем в прямом, изначальном смысле слова, а не в современном, отождествляющем демократию как таковую с плутократией англосаксонского типа и ее бутафорскими пустяковинами вроде предсказуемых «свободных выборов» в парламент или продажных «независимых» газет. В СССР выходцы из самого низа общества — рабочие из провинциальных городков, колхозники из далеких деревень посредством ряда «социальных лифтов» — КПСС, ВЦСПС, ВЛКСМ могли попасть на самый верх, — правил же сверхдержавой напоследок бывший ставропольский комбайнер Михаил Горбачев. А в США, например, уже сто с лишним лет во власти — одни представители финансовой, политической и юридической элиты, богатейших кланов, вроде Кеннеди и Бушей, и «вертикальные передвижения» в социуме крайне затруднены и очень редки, каждый имеет свое фиксированное место на определенном уровне и стремится не столько подняться выше, сколько не потерять имеющееся. Конечно, к концу советской истории ситуация в стране стала меняться, возникла и окрепла партийная и государственная номенклатура во втором поколении, с презрением взирающая на народ, из которого вышли ее отцы, и с плебейской завистью на Запад, который только и мечтал о нашем падении; собственно, это и предопределило перестройку, обернувшуюся, по слову А. Зиновьева, «катастройкой»....

Наконец, низшее руководство в СССР, опять-таки в годы его относительно здорового, нормального существования, вообще было очень близко к народу. Так, власть для советского рабочего олицетворял практически такой же, как он сам, работяга-мастер, на худой конец — инженер-начальник цеха, причем он мог быть соседом рабочего по улице и даже по дому, особенно если дом — ведомственный, или даже одноклассником, сидевшим с ним некогда за одной партой. Да что там начальник цеха — в советской школе зачастую сидели в одном классе сын уборщицы и сын министра и получали одно и то же образование, и если министерский сынок шел в престижный вуз, то и его менее обеспеченному однокласснику путь туда тоже был не заказан... Излишне ироничным либералам отдельно напомню, что на Западе такая ситуация в принципе невозможна, рабочие и инженеры живут в разных домах и даже в разных районах, а их дети учатся в разных школах: дети пролетариев — в школах класса Б, с сокращенной программой и полным отсутствием какой-либо дисциплины и потуг на воспитание, будущие буржуа — в школах класса А, закрытых, привилегированных заведениях, где царит строжайший порядок и работают лучшие педагоги, дающие широкое, классическое образование; понятно, что после окончания школ их пути в жизни жестко предопределены и исключения бывают редко.

Ввиду такой тесной общинной связи между представителями власти и народом, власть в советском обществе и не воспринималась как карающее, чужеродное начало, как на Западе, а скорее патерналистски — как строгая, но справедливая отеческая воля.

По сути мы тут имеем два разных типа общества — традиционное и антитрадиционное, буржуазное (подробно этот вопрос рассмотрен в замечательной книге С.Г. Кара-Мурзы «Советская цивилизация», через которую рефреном проходит одна пронзительная мысль: «мы не знали общества, в котором жили»). Традиционное общество построено по принципу большой семьи, где все друг другу — родственники, братья и сестры или, по крайней мере, товарищи. В таком обществе приказы власти воспринимаются не как окрики, идущие сверху, а как решения самого общества, которые нужно и выполнять сообща. Вопреки распространенному мнению о правовой беспомощности русских и советских, это общество открывает широкий простор для самоорганизации и самоуправления, другое дело, что эти механизмы социальной регуляции в корне отличаются от системы западного права, поэтому наши западники их даже не замечают. Скажем, если в каком-либо советском производственном коллективе возникал конфликт между двумя работниками, то его гасили собственными силами, до последнего не прибегая к официальному праву и суду, а если уж дело до суда доходило, то коллектив просто лихорадило. Эта традиция имелась и в имперской, дореволюционной России, где широко были распространены офицерские и студенческие суды чести, крестьянские мировые сходы, выполнявшие ту же роль, да и в современной постсоветской России она дает еще о себе знать. Совсем другое дело западное, либеральное общество, которое строится по иному принципу — не как большая семья, а как большой рынок. А на рынке каждый сам за себя и ищет свою собственную выгоду, хотя, конечно, продавец может очаровательно улыбаться покупателю, а покупатель — продавцу. Государство при этом выступает как группа специалистов разных профилей — военных, полицейских, профессиональных политиков, которых общество нанимает для поддержания порядка, выстраивания отношений с другими государствами, защиты от внешнего нападения и т.д. То есть государство в этом случае — совершенно чужеродный социальный аппарат, и общество вполне обоснованно боится провокаций и агрессивных демаршей с его стороны, поэтому граждане и объединяются в гражданское общество, создавая партии, газеты, профсоюзы. В то же время и это сообщество само по себе тоже раздроблено и представляет собой конгломерат рациональных эгоистов, которых может свести вместе разве что некая угроза, поэтому для разрешения конфликта граждане, уже не будучи способными к элементарной социальной самоорганизации, обращаются к специалистам — юристам из лагеря государства. Как известно, те же самые конфликты, которые в советском обществе успешно гасились внутри коллектива, — взаимные обиды, выпады, подсиживание, оскорбления — в обществе американском решаются через суд.

Непонимание этого простого факта, что российское, советское общество имеет, по удачному выражению С. Г. Кара-Мурзы, «иную анатомию и физиологию», нежели западное, и поэтому к нему не применимы модели, выработанные в рамках либеральной философии и описывающие общество европейского типа, приводило и приводит к анекдотическим ситуациям. Так, доморощенные демократы любят потешаться над тем, что сотрудники советских предприятий и учреждений часто собирались вместе для чаепитий, отмечали сообща дни рождения друг друга, различные праздники и т.д. и т.п. Демократы видят в этом проявления пресловутых «рассейских» разгильдяйства и лени — дескать, на Западе рабочие и инженеры не чаи распивают на работе, а трудятся в поте лица. На самом деле эти упреки говорят лишь о скудоумии и идеологической зашоренности нашего среднего либерала, не желающего и не умеющего понять общество, в котором он живет. К примеру, наши оборонные предприятия действовали не менее, а, может, даже более эффективно, чем соответствующие западные, — образцы нашего оружия до сих пор поражают зарубежных специалистов своим высоким качеством — и празднование дней рождения всем коллективом были не помехой их созданию. Разгадка же здесь в том, что советское предприятие представляло собой не просто производственную единицу, где производится продукция и выплачивается за это зарплата, на манер западной фирмы, а особого рода общину, которая без внепроизводственных, человеческих взаимоотношений между самими рабочими, а также между рабочими и руководством просто не функционировала в нормальном режиме. Работник тут должен быть уверен, что его уважают, ценят, знают, в конце концов, что ему в случае надобности помогут, — путевкой в санаторий, добрым словом, заменой на рабочем месте — тогда он трудился в полную силу и только тогда директор считал, что имеет моральное право что-либо от него требовать.

А теперь, после этого пространного социологического экскурса, позволю задать вопрос: в каком обществе люди более инфантильны — в традиционном обществе-семье, где все делается сообща и каждый несет ответственность не только за себя, но и за другого, и способен и конфликт разрешить, и технологический процесс усовершенствовать; или в буржуазном обществе-рынке, где каждый думает только о себе, стремится не сделать ничего лишнего, что выходило бы за рамки его интересов, и всегда готов взвалить груз ответственности на специалистов, государство, суд, наемную армию? Полагаю, что ответ очевиден: наиболее инфантилен человек буржуазного общества, человек массы, который крайне односторонне образован, привык лишь к потреблению, постоянно требует, чтобы ему создали сверхкомфортные условия и воспринимает как должное многое из того, что вообще-то другим достается тяжелым трудом. Как известно, одной из главных социальных бед современных США является так называемая «функциональная неграмотность», при которой человек, являющийся высококлассным специалистом в своей узкой области, за ее пределами — беспомощен и смешон, как дитя малое: например, стоматолог может не знать, как называется столица Франции или что такое электрический ток и как работает цепь, хотя он пользуется электрической бормашиной и французским парфюмом. Без сомнений, такие специалисты станут абсолютно беспомощны, как только что-либо перестанет «работать» в нормальном функционировании общества, и в этих аварийных условиях потребуются смекалка, дополнительные знания, самостоятельность и воля, они не смогут действовать без инструкций, на свой страх и риск.

Полной противоположностью этому являются русские и советские «мастера-левши», которые из старых запчастей собирают автомобиль и телевизор, способны из какого угодно сора возвести дачный чудо-домик, проводят сложнейшие эксперименты практически без аппаратуры... Кажется, тот же С.Г. Кара-Мурза однажды сказал, что экономический кризис, который мы сейчас переживаем, вопреки уверениям официальной антикоммунистической пропаганды, выявил не порочность, а наоборот, высокую эффективность советского, социалистического, общинного жизнеустройства. В любой капиталистической стране, где рабочим перестали бы платить зарплату, сразу же начались бы политические волнения, забастовки и стихийные бунты, улицы заполнились бы бездомными и безработными, общество стало бы лихорадить. А в постсоветской России при всем плачевном положении большинства людей все же никто не бунтует, и основная масса, лишившаяся прежних социальных благ, все же не голодает, кое-как сводит концы с концами — объединяясь в садоводческие товарищества и живя за счет продукции с участков, устраивая безденежный обмен, — бартер между предприятиями и т.д. Короче говоря, наши советские люди так или иначе нашли способ самим организовать свою жизнь, чтобы выжить сообща...

Конечно, и в советском обществе, особенно в позднюю его фазу — так называемую «эпоху застоя» были инфантильные люди. Это те же самые обыватели-мещане, не видевшие ни войны, ни голода, ни слишком больших трудностей, привыкшие жить на всем готовом, пользоваться всеми благами советского общества — бесплатными медициной и образованием, профсоюзными путевками на юг и дешевыми продуктами первой необходимости и низкой квартплатой, и при этом на чем свет стоит ругать советскую власть за отсутствие таких «жизненно необходимых» благ цивилизации, как американские презервативы, порнография на ТВ и драки депутатов в парламенте. Причем не обязательно это были деятели номенклатуры, хватало и «критически настроенных» интеллигентов. Из них и вышли современные либералы, сначала расшатавшие СССР с криками о «социализме с человеческим лицом», а затем и вовсе перешедшие на позиции рьяного антикоммунизма и потакания всем, даже самым агрессивным политическим телодвижениям Запада. И в самом деле, разве можно найти более инфантильный типаж, чем советский, а теперь российский демократ-западник? Разве наши демократы пытаются или даже просто призывают нас сохранять все оставшееся от советского промышленного базиса и развивать наше производство, науку и социальную сферу, укреплять вооруженные силы без оглядки на Запад, своими силами, и во внешней, и во внутренней политике следуя строго своим, национальным интересам? Отнюдь, мы только и слышим от них, что про помощь Запада, кредиты МВФ, инвестиции в наши предприятия, ориентацию на США и весь «цивилизованный мир»...

Психологи подметили один любопытный феномен: человек наиболее резко осуждает в других тот порок, который ярко выражен у него самого, но который он при этом чудесным образом не замечает. Неверный муж с пеной у рта обличает чей-нибудь легкий супружеский флирт, скупец едко высмеивает склонных к разумной экономии знакомых, пьяница последними словами обзывает жену, немного подвыпившую в гостях. Похоже, этот феномен имеет прямое отношение к нашим, да и к западным либералам, любящим упрекать русских и советских людей в инфантилизме. В русском языке есть даже поговорка, по народному метко и емко подмечающая подобную «странность» в поведении: у другого в глазу соломинку видит, а у себя — бревна не замечает...

Кстати, именно поэтому и не суждено сбыться их мечтам о маленькой, процветающей России, в которой проживают лишь одни «гомо капиталистикус». Ни одно процветающее «дитя перестройки» добровольно не встанет за станок и к мартену, не сядет за руль комбайна и грузовика, не станет работать на буровой, в шахте и на электростанции. Так что, все равно им не обойтись без «инфантильного» «гомо советикус» — того самого «ненужного народа», который они так упорно изводят, или, по крайней мере, равнодушно взирают на его вымирание... Только вот не пора ли и народу задуматься: а зачем ему все это нужно?

Написать отзыв

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев