№ 7'05

Динис Буляков

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Жизнь дается однажды

Роман

Глава первая

ПРЕРВАННАЯ КОМАНДИРОВКА

Профессор Аринбасаров прилетел из Москвы заметно уставшим. Он провел бессонную ночь в аэропорту. Командировка его еще не закончилась, как вдруг из Уфы пришла срочная телеграмма: «Уважаемый Арслан Рахматуллович, возникло неотложное дело. Просим немедленно возвратиться в Уфу. Коллектив». Хоть бы пояснили, в чем дело. Какой симпозиум пришлось покинуть! От негодования он даже не вызвал машину, пусть в клинике пока не знают о его приезде. Сообщил по телефону жене, что уже прилетел, и взял такси.
Если срочно потребовалась какая-нибудь операция, то разве мало в клинике опытных хирургов? Или что-то произошло в институте? Отчетно-выборное партийное собрание? Так оно прошло. И подпись под телеграммой странная: «Коллектив». Утешало одно: он все-таки успел выступить на симпозиуме. А с материалами других участников он обязательно ознакомится, нужно будет только запросить у москвичей стенографический отчет.
Уже совсем рассвело, когда, одолеваемый нехорошими предчувствиями, профессор добрался до дверей своей квартиры.

Привыкший видеть жену по утрам в длинном голубом халате, удивился: Файруза была одета в платье, на плечах цветастый платок.
— Вот тебе раз... здравствуй, женушка. — Он взглянул на часы. — Не рановато ли тебе на работу? Еще только семь часов.
И вдруг почувствовал тревогу в ее глазах. Он скорее захлопнул за собою дверь и крепко обнял жену. Внезапная мысль обожгла его:
— С мамой что-нибудь?
— Не волнуйся, Арслан, жива-здорова свекровь, — Файруза нежно прижалась к его груди. — Только вчера звонили из деревни, приглашают на сабантуй.
И неожиданно разрыдалась.
— Тише, дочку разбудишь, — успокаивал ее Арслан, поглаживая по вздрагивающим плечам. И вдруг он вспомнил тот далекий день... Арслан закончил институт и должен был уезжать в аспирантуру в Москву. Файруза еще только закончила третий курс. Им предстояла первая долгая разлука. И хотя их чувства были горячи и искренни, о свадьбе еще речи не заходило. Она поехала провожать его в аэропорт. До отлета еще оставалось время, и они направились к расположенной неподалеку березовой роще. Чемодан был уже в багажном отделении. И вот тогда, как и сейчас, она заплакала, положив ему голову на грудь. А он никак не мог ее успокоить. Уговаривал и так и эдак, и ничего не мог поделать, можно было подумать, что на фронт провожает. Тогда и сам он расчувствовался так, что слезы подступили к глазам.
На самолет он опоздал. А чемодан улетел. Зато они вдоволь наплакались и нацеловались.
Аринбасаров стоял, блаженно улыбаясь, весь во власти воспоминаний. Он расслабился, и жена почувствовала это.
— Чему ты улыбаешься? — спросила она, не поднимая головы.
— Да молодость нашу вспомнил, — ответил Аринбасаров, поднимая ее голову от груди. — А что, ты не рада моему приезду? Смотри-ка, как глаза покраснели. Нельзя тебе плакать, женушка.
— Я... просто так... просто... Сейчас пройдет, — Файруза торопливо вытерла слезы уголками платка. — В этот раз я почему-то ждала тебя с большим нетерпением. Так соскучилась... Арслан, ты не будешь ругаться? — и вновь в глазах ее отразилась тревога. Аринбасаров насторожился.
— Ну, что случилось? То-то я тебя с самого начала понять не могу.
— Арслан!.. Послушай... Наша дочка... не ночевала дома. — Она снова хотела заплакать, но с трудом сдержала себя. — Вчера она со своим Ильгужой пошла в кино. Я всю ночь ее прождала, глаз не сомкнула. Такая гроза была, ливень... К подружкам ее позвонить не решилась. Чтобы разные слухи не поползли. — И добавила с надеждой: — А может, она сейчас прибежит?.. Уж очень сильный дождь был, лил как из ведра...
Аринбасаров растерянно посмотрел на нее и начал мерить шагами зал. Постояв в раздумье у окна, спросил:
— Хорошо, а телефон на что? Она что, позвонить не могла?
Файруза, пряча глаза от мужа, ответила тихо — словно сама была виновата:
— Не позвонила вот.
Лицо мужа стало жестким:
— Сколько раз я тебя предупреждал, не балуй ее! Так нет... — Он с трудом подавил нарастающий гнев и уже спокойнее добавил: — Этого парня я знаю, мой студент. Если была с ним, куда ни шло...
В этот момент Файруза как утопающий ухватилась за соломинку:
— Кто-то пытался раза два позвонить. Поднимаю трубку, а ответа нет.
После этого сообщения Аринбасаров несколько успокоился:
— Это они, конечно, кто же еще. Наверное, телефон-автомат не сработал. Ты пока на работу не ходи, предупреди по телефону... Дождись ее... Об остальном вечером поговорим... А мне в клинику пора… телеграмма эта странная… Поеду разберусь.

Глава вторая
ОДИН ШАГ ДО ЗАВЕТНОЙ МЕЧТЫ

Республиканский хирургический центр считается самой большой клиникой. А хозяин здесь — главврач Казнабаев. Доктор наук, профессор, заслуженный врач Башкортостана... Таким сладким мыслям о собственной персоне предавался Гайнияр Гайнуллович, поправляя галстук перед большим зеркалом в своем служебном кабинете. Лицо его невольно расплылось в улыбке. А впрочем, почему бы и не улыбаться? Вот недавно на республиканском активе в Доме политпросвещения сам первый заместитель председателя Совета Министров пожал ему руку и сказал:
— Надо будет — заходи, Гайнияр Гайнуллович, не чужие все-таки люди.
И если будет нужно, Казнабаев без всякого сомнения зайдет к нему. Зря, что ли, он принял на работу сестру первого заместителя, причем выбил для нее новую штатную единицу.
...А кто же это стоял рядом с первым заместителем? Ну, этот, с мохнатыми бровями, с приятным русским лицом. Ах да, это же новый председатель областного совета профсоюзов. Вот с кем нужно будет сойтись поближе... Всякие путевки, льготы — все в его руках. А ведь недавно просто намучился, увольняя одного типа, и все из-за профсоюза... Что поделаешь — закон на их стороне...
Казнабаев зачесал назад густые, черные, словно вороново крыло, волосы. Ему сейчас всего-навсего сорок восемь лет. Жизнь для него еще только начинается. А главное — все при нем... И со внешностью Казнабаеву повезло — он внушал уважение мужчинам, в него часто и охотно влюблялись женщины. Черные сросшиеся брови, прямой нос, аккуратно очерченные губы, квадратный подбородок, придающий лицу несколько надменный вид, и пронзительный взгляд черных глаз... Если прибавить к этому его умение проникновенно и убедительно говорить, светский лоск, величественную осанку, твердую походку, то не остается никакого сомнения в том, что ему, Казнабаеву, с рождения предназначено работать с людьми, точнее — руководить ими...
Главврач вновь широко улыбнулся, зеркало показало ему его рот, несколько пошловато «украшенный» золотыми зубами. Это память о студенческой молодости. Он пытался отбить девушку у одного парня, но тот, на беду, оказался боксером. «На тебе, красавец!» — и одним махом выбил ему шесть передних зубов. Привыкший, что перед ним млеют девчонки, он и на этот раз посчитал, что одержит легкую победу. Сейчас он уже и не помнит точно, где это было. Студенческая вечеринка в чьей-то однокомнатной квартирке. Он вышел на кухню и увидел там симпатичную девушку. Недолго думая, облапил ее... Оказалось, что они с этим парнем собирались пожениться...
Что было, то было, плюнуть и забыть. На его взгляд, золотые зубы даже придают некий особый шарм его авторитетной внешности.
Главврач натянул поверх строгого черного костюма ослепительно белый халат и, услышав, что открывается дверь кабинета, поспешно отошел от зеркала. Это, должно быть, секретарша, Роза. Обычно она никого не впускает, не предупредив заранее. Так и есть:
— Гайнияр Гайнуллович, к вам тут Аринбасаров. — У Розы красивое личико, стройная фигура. С посетителями, если нужно, она умеет быть строгой и непреклонной. — Его, как я поняла, вызвали телеграммой. Настроение неважное.
Как всегда, Роза стоит прижавшись к двери округлыми бедрами, чтобы кто-нибудь ненароком не ворвался в кабинет. Она отлично знала, что главврачу нравится вот этот ее тон — полуинтимный и полуофициальный. И с собачьей верностью с утра до вечера стерегла двойные, обитые черным дерматином, высоченные двери. Про нее в больнице говорили так: «Унеси черные двери кабинета Казнабаева — и Роза за ними побежит».
Тем временем главврач внимательно оглядел секретаршу с ног до головы и, убедившись, что выглядит она безупречно, спросил мягким голосом:
— Умница, а... мне кажется, профессор Аринбасаров должен сейчас находиться в Москве, на симпозиуме.
— Совершенно верно, Гайнияр Гайнуллович. У него еще целая неделя до окончания командировки. А он... вернулся.
— Интересно, умница, интересно... Весьма интересно... — Казнабаев что-то прикинул в уме и, не сведя концы с концами, нахмурился: — Говоришь, не в духе?
— Да, это сразу в глаза бросается. — Роза еще плотнее прижалась к двери. — То и дело вынимает какую-то телеграмму, а прочитать не дает. Ходит и ворчит: что, говорит, без меня мир, что ли, разрушится? Возмущается, что прервали его командировку. Ругается. Вас... — Тут Роза поняла, что сболтнула лишнее, и прикусила язык. Ее тонкие белесые брови взметнулись вверх, изящными движениями белых пальчиков она поправила золотисто-русые волосы, аккуратно собранные в высокий узел, и уставилась в окно своими большими голубыми глазами, с досадой подумав о своей оплошности. Если Гайнияру Гайнулловичу что-то придется не по душе, он, чего доброго, перестанет звать ее «умницей», и не видать ей тогда его расположения. (В клинике все звали Розу не по имени, а так, как зовет ее главврач — «умница». Девушка, конечно же, знала об этом, но ничуть не обижалась. Раз уж сам Казнабаев так ее называет, то какое ей дело до остальных?)
Главврач на какое-то время задумался, потом снял белую шапочку и отшвырнул ее.
— Не в духе, значит?
Стараясь исправить свою ошибку, секретарша решила смягчить ситуацию:
— Да не так уж чтобы очень, Гайнияр Гайнуллович... Аэропорт из-за грозы был закрыт, самолет задержали. Прилетел только что, и сразу на работу.
— Куда ж это он так спешил, интересно? — Огорченная своей неинформированностью, Роза обреченно пожала плечами.
Отметив все это про себя, Казнабаев продолжил:
— Ладно, умница, если он по делу, то пусть подождет. У меня у самого с утра столько дел накопилось. Приму его позже.
— Так и передам, Гайнияр Гайнуллович. — Роза облегченно вздохнула. — Будут еще распоряжения?
— Да-да... это самое... Когда состоится это самое собрание?
— Назначено на три.
— В три, значит? Хорошо. В таком случае пригласи-ка ко мне через четверть часа председателя СТК Ямансарова. И скажи, чтобы секретарь парткома и председатель профкома были на месте. Возможно, придется провести небольшое совещание.
В эти дни вовсю развернулась кампания по выдвижению кандидатов в народные депутаты республики. И коллектив клиники может выдвинуть одного человека. Казнабаев хорошо знал о предстоящем в три часа собрании. Не просто знал, а сам назначил это время. Целью его было повести дело так, чтобы кандидатом выдвинули его самого. Конечно, сейчас стать депутатом будет нелегко, в каждом избирательном округе найдутся альтернативные кандидатуры. В общем, современные принципы выборов. А раньше, в недавние славные времена, всем этим руководил обком. Сколько раз тогда загорался Казнабаев надеждой, но терпел неудачу, его всегда обходили. Заветные эмалевые флажки появлялись на груди министров, заведующих отделами обкомов, первых секретарей... Конечно, их вручали и рабочим, и колхозникам — но это так, для галочки, для счета.
Казнабаев хорошо знал, как ведут себя депутаты. Не забыть ему картины, что предстала его глазам, когда он однажды пошел на прием к министру. Приемная полна народу. Все ждут своей очереди. Встал в очередь и Казнабаев — главный врач единственной в республике большой больницы. Разве это дело? Проходит час, другой... А очередь как стояла, так и стоит. И безо всякой очереди прошли три человека, которых все узнают. А как они себя ведут! В приемную входят с улыбкой, вежливо здороваются, перекладывая папку в левую руку. И убедившись, что все видят их депутатские значки, изображая спешку, осведомляются у секретарши:
— У себя?
Что спрашивать, конечно, у себя. Затем, словно в гости к родному брату, гордо проходят в заветный кабинет. И никто даже пикнуть не смеет... А он, профессор! — вынужден маяться у порога...
Гайнияру Гайнулловичу уже доводилось быть депутатом городского Совета. Но почему бы сейчас, когда предоставилась такая возможность, не выдвинуть себя в Верховный Совет? Да и законы новые это позволяют: выдвигай свою кандидатуру, никто не упрекнет в нескромности. Демократия...
Казнабаев стоял у окна, погрузившись в мечты. В области науки ему теперь явно ничего не светит. Как вспомнит во сне свои прошлые диссертации, так просыпается в холодном поту. Сколько мучений пришлось пережить. Что поделаешь, Казнабаев родился, чтобы быть руководителем. В этом его талант. А наукой пусть занимаются Аринбасаровы, под его началом. Вот чудак тоже: жить не может без своей микрохирургии. И все-то ему надо успеть: читает лекции, проводит операции... Науку двигает, видите ли...
Казнабаев не привык к таким вещам и не привыкнет. Жизнь дается однажды, и глупо тратить ее попусту. Нужно суметь прожить, наслаждаясь всеми ее радостями. А сколько профессоров ушло в небытие за те пять лет, что он работает главным врачом. У одного инфаркт, у другого... да что там говорить! Надо уметь жить с умом. Чтобы все тебя уважали. Что толку драть глотку на каждом углу, зачем враждовать, скандалить? Словом, и для того, чтобы достойно прожить, тоже нужен талант. И хотя Казнабаев посмеивается над такими, как Аринбасаров, но цену им знает: они-то и принесли добрую славу клинике. А кто во главе этой прославленной клиники? То-то...
Казнабаев взглянул на наручные часы и снова сел в кресло. Вытащил из ящика массивного стола газету, где было отпечатано положение о выборах. Надо успеть еще раз пробежать его глазами до прихода Ямансарова.
...Селектор вывел главврача из состояния задумчивости. Прозвучал приятный голос Розы.
— Пришел, Гайнияр Гайнуллович.
— Кто? — с некоторым удивлением спросил главврач и, как бы опомнившись, сказал сухо: — Пусть войдет!
Ямансаров — сухощавый человек лет сорока пяти, с узким лбом, нескладной сутулой фигурой. Через толстые линзы очков на тонкой переносице никогда нельзя различить выражение его глаз, а значит, понять, что у него на уме. Проходя по больничному коридору, ни с кем не здоровается — все считают, что это из-за близорукости. Он вечно чем-то недоволен, на собраниях первым бросается выступать с критикой, поэтому-то его и выбрали председателем совета трудового коллектива — организации, как бы альтернативной руководству. Всего-навсего доцент, а сует свой нос в каждую щель. Даже почитывает лекции в институте. Но ведь и студенты сейчас уже не те, огрызаться умеют. Когда недавно весь лечебный факультет отказался от его лекций, пришлось вмешаться Казнабаеву. Позвонил самому ректору. («Почему не прекращаются гонения на хорошего человека?») И потом, плохой ли, хороший ли, но Ямансаров все-таки бывший аспирант главврача Казнабаева. До сих пор он подчеркивает близость к своему руководителю и при случае горячо благодарит «за добро». Конечно, он не берет на себя сложные операции, но зато на посту председателя СТК — незаменим. И документация — в идеальном порядке.
— Проходи, Самат, садись. — Главврач, демонстрируя свое расположение, нарочно не назвал его по отчеству. — Вот потребовался твой совет. Ты же знаешь, я постоянно нуждаюсь в твоей помощи.
От этих слов лицо Ямансарова расплылось в улыбке, он заерзал, не зная, куда девать свои длинные руки.
— Спасибо вам, Гайнияр Гайнуллович, за человечность, — сказал он, отхлебывая кофе, принесенный секретаршей. — Вы учитель мой — на всю жизнь.
— То, что не забываешь, — молодец. Я всегда в тебя верил. Знаешь, зачем я тебя пригласил?
Ямансаров насторожился.
— Пока нет. — Протер очки и покосился на газету, развернутую так, чтобы в глаза бросалось положение о выборах. Главврач сделал вид, что не замечает этого, уселся поудобнее и как бы между прочим спросил:
— Не трудно тебе ютиться с семьей в двухкомнатной квартире? Как сам считаешь?
Самат Сафарович покраснел, вновь снял очки, преданно посмотрел близорукими глазами на главврача.
— Как вы скажете, так и будет, Гайнияр Гайнуллович. Что же касается меня...
— Значит, решено. — Казнабаев, словно подтверждая, что дело в шляпе, хлопнул ладонью по столу. Затем как-то нарочито отодвинул газету. — Кстати, когда состоится это самое собрание?.. Сижу вот, изучаю положение о выборах...
— Сегодня, Гайнияр Гайнуллович, в три часа дня. Пора и народ собирать. — Самат Сафарович, словно человек, у которого каждая минута на счету, торопливо нацепил очки.
Казнабаев сказал с упреком:
— Хм... хм... Люди на это собрание черт знает откуда, аж из Москвы возвращаются, командировку прерывают. А мы в суматохе дел позабыли. И никто не подскажет, не посоветует...
Ямансаров не на шутку разволновался:
— Как же так, Гайнияр Гайнуллович, почему это никто не подскажет?! Умница... э-э... Роза давно об этом знает, она сказала, что сообщила вам еще вчера. Я сейчас же все выясню. Дело-то нешуточное.
— Да что ты так разволновался-то? Может, и говорила. От этой работы голова кругом идет, — взял паузу, продолжил: — А-а... кого выдвигать думаете? Могу я поинтересоваться, как главврач?
На этот раз Ямансаров довольно улыбнулся.
— Гайнияр Гайнуллович, так ведь у нас кандидатура одна. Посмотрите внимательней положение. Вам это очень пригодится...
Поняв собеседника без лишних слов, Казнабаев подвел итог:
— Раз такое дело… Против вашей воли не пойдешь, так ведь? Вы — народ, коллектив... Ладно, ты, Самат, свой человек. Хотелось бы знать, что по этому поводу думает секретарь парткома. Хоть в стране сейчас и многопартийная система, но у нас-то — Коммунистическая партия. С этим нельзя не считаться. Так ведь? А, профком?..
Ямансаров вскочил как ужаленный:
— Это наша совместная инициатива и… наш маленький секрет. Прошу прийти к трем часам. — Ямансаров попятился к двери. Главврач нетерпеливо махнул рукой, и тот исчез за черной дверью.
Довольный разговором, Казнабаев тем не менее не позволил себе расслабляться и вызвал Розу:
— Умница, совещание отменяется. — И вдруг вспомнил: — Пусть Аринбасаров зайдет.
Секретарша развела руками.
— А он ушел... не стал дожидаться.
— Жаль. А впрочем… хлеб за брюхом не ходит.

Глава третья
ПРОФЕССОР БЛАГОДАРИТ ЗА ОКАЗАННОЕ ДОВЕРИЕ

Было уже десять минут четвертого, а собрание все еще не начиналось. Люди стали недоуменно перешептываться. («Народу полный зал, чего ждать-то?»).
Арслан Рахматуллович, хмурый как туча, сидел в последнем ряду. Если б он только знал заранее, для чего его отозвали из командировки, то ноги бы его здесь не было. Кворум им, вишь, понадобился! На кой черт нужны ему эти депутатские дела! Он и так в меру своих сил служит народу. А уж пробить для какого-нибудь колхоза газопровод или пилораму, на худой конец, выстроить школу или магазин — так это любой оказавшийся в депутатском кресле сможет. На это Аринбасаров свою жизнь тратить не станет. Для себя он уже решил: посидит на собрании и вечерним самолетом обратно в Москву. Ну чего они резину тянут? Пора начинать…
Секретарь парторганизации больницы Сибагатуллина смотрит то на часы, то на дверь, нервничает. Определенно, кого-то ждет. И Ямансаров, — мечется, как кошка по горящим углям. Тогда все ясно: опаздывает главврач Казнабаев. Ну и времена настали — одного пятьсот человек дожидаются.
Профессор снова обратил внимание на сидящую в президиуме Сибагатуллину. Бедняжка, не знает, что делать. То начинает бесцельно ворошить бумаги, то с озабоченным видом исчезает за сценой… Арслан Рахматуллович почему-то вдруг припомнил студенческие годы Сибагатуллиной. Когда она училась, кажется, на последнем курсе, ее хотели отчислить из института. В чем же она провинилась? Полюбила какого-то деревенского парня, забеременела... Не успели они пожениться, как тот парень, шофер, нечаянно сбивает человека и попадает в тюрьму на пять лет. В то время Аринбасаров был доцентом, много ему пришлось походить, чтобы будущему парторгу разрешили завершить учебу. А ее бедолага жених попал под амнистию и отсидел всего два года. Кажется, он работает сейчас шофером на «скорой».
Только вот имени ее Аринбасаров никак не мог вспомнить.
— Сибагатуллина! — крикнул он через весь зал, та из-за шума, конечно, не расслышала, но зал как по эстафете донес до нее возглас.
— Альфия Рахимовна! — первым среагировал помощник. — Вас Аринбасаров зовет.
Секретарь парторганизации начала искать профессора глазами, он помахал рукой. Какое-то мгновение она словно бы раздумывала, стоит ли к нему идти, но, поколебавшись, спустилась со сцены. Только что отметившая свое тридцатилетие, Сибагатуллина была по-прежнему, как и в юности, привлекательна, даже красива. Уверенная походка, высокие каблуки... Арслан Рахматуллович искренне любовался ее молодостью. Нежный румянец на свежем лице, большие черные глаза, приветливая улыбка и ослепительный жемчуг зубов. Черные волосы уложены в высокую прическу. Но строгий деловой костюм и значок депутата районного Совета на груди придают ей какую-то жесткость, даже надменность.
Стоило только профессору пожать ее руку, на лице Альфии вспыхнула радостная улыбка, и в то же время она вдруг густо покраснела, как провинившаяся в чем-то девчонка.
— Здравствуй, Сибагатуллина, — в свою очередь улыбнулся Арслан Рахматуллович и кивнул на свободное место рядом с собой. — Посиди-ка со мной хоть немного, удостой такой чести!
— Здравствуйте, Арслан Рахматуллович! — было заметно, что Альфия не в своей тарелке. Оно и понятно, в свое время профессор выручил ее из беды, а теперь она даже вспоминать об этом не любит... И все же, как будто преодолев в себе что-то, парторг радостно воскликнула:
— Ох уж этот Арслан Рахматуллович! Вы так и не смогли запомнить мое имя... — Альфия — ведь такое простое… Альфия Рахимовна...
— Вот из-за этой простоты и не запомнилось.
— Нас ведь много, Арслан Рахматуллович...
— Да, много, но в то же время мало! — В словах профессора не было никакого пафоса, но прозвучали они многозначительно.
— Как это?
— Много таких, кто просто место занимает, а занятых настоящим делом — раз-два и обчелся. Вот ты, например, очень хороший анестезиолог. А это не каждому дано, у тебя талант…
Альфия Рахимовна, конечно, понимала, куда клонит профессор. Смущенно пожала плечами:
— Видно, не судьба...
Профессор даже не пытался скрыть недовольства:
— Ошибаешься, Альфия... Как, говоришь, тебя по батюшке?
— Рахимовна...
— Да, глубоко заблуждаешься, Альфия Рахимовна. Свою судьбу, свое счастье человек строит сам. Ты — врач. Понимаешь — врач! Человек, стоящий на страже здоровья других людей. А ты сама себя не ценишь, носишься с папкой, набитой бумажками. Тебе не кажется, что у партии для этого и без тебя найдутся работнички? Таких хоть пруд пруди.
В этот момент в зал уверенной походкой вошел Казнабаев. Выражая всем своим обликом чувство собственного достоинства, он уселся на оставленное для него кресло в первом ряду.
— Значит, вы подозвали меня лишь затем, чтобы я выслушала ваши упреки? Спасибо! — в голосе Сибагатуллиной звучала переливающаяся через край обида. Внутренне Альфия даже обрадовалась тому, что перед собранием у них обострились отношения.
Альфия, давая понять, что разговор закончен, встала:
— Арслан Рахматуллович, меня уже поздно воспитывать, — и почти бегом направилась к сцене.

Ильгужа очнулся в больнице. Поначалу он ничего не мог понять. Белый потолок, белые стены... Где он? Голова туго перебинтована, правая рука словно онемела. По всему телу разлита какая-то непонятная ноющая боль, она не позволяет даже шелохнуться. Что с ним стряслось?
И лишь когда к нему подошла женщина в белом халате, он понял, что находится в больнице. Но почему он здесь? Ему ведь сейчас нужно быть на лекциях, экзамены на носу.
— Проснулся, парень? Значит, все не так страшно! Дела пойдут на поправку.
— Почему я здесь? — простонал Ильгужа.
Врач послушала его сердце, посчитала пульс, затем укрыла простыней.
— Родной мой, ты был на грани жизни и смерти, теперь опасность позади…
— Как это — на грани?..
— А вот это нужно спросить у тебя самого.
В этот момент вошел мужчина в белом халате поверх милицейской формы. Когда он поправлял халат, блеснули капитанские погоны.
Взяв стул, он сел поближе к Ильгуже. Врач хотела оставить их наедине, но капитан, сделав знак, попросил ее задержаться. Из кожаной папки он вынул блокнот и ручку, сухо спросил:
— Фамилия, имя, отчество?
Вот теперь Ильгужа совсем ничего не понимает. Почему он здесь находится и почему его допрашивают? Хотел вспылить, но сил не было, и он просто закрыл глаза. Капитан, очевидно поняв свою ошибку, сменил тон:
— Парень, ты должен нам помочь, сейчас каждая минута дорога.
Давая понять, что он готов к разговору, Ильгужа открыл глаза. С трудом выдавил:
— Иль-гужа...
— Так... а фамилия?
Ильгужа пытался сосредоточиться, но мысль ускользнула. Да и к чему эти расспросы?
— Не-е зна-ю...
Капитан потускнел, вопросительно взглянул на врача.
— Он только что пришел в сознание, — пояснила она, словно оправдывая пациента. — Ему необходим покой. Сейчас сделаем ему перевязку. Череп поврежден... Как еще жив остался.
Капитан тем временем что-то торопливо заносил в блокнот. Ему хотелось найти хоть какую-то зацепку.
Врач продолжала:
— На шее остался след веревки...
Капитан бросил писать:
— Говорите, след веревки? — Он вскочил и хотел было убедиться сам, но врач не позволила.
— Ни в коем случае, у него сломана ключица, два ребра в трещинах, пока временно перебинтовали. Им еще должен заняться хирург.
Ильгужа слышал их голоса. Они доносились откуда-то издалека, словно из глубокой бочки. Вдруг в памяти Ильгужи возник заброшенный гараж, четыре ухмыляющиеся мерзостные физиономии. Он напряг все свои силы, чтобы восстановить в памяти события прошлой ночи... Дождь... Старый гараж... Избиение... Он зашевелился, словно пытаясь разорвать невидимые путы, по всему телу разлилась невыносимая боль.
— Ты плачешь, родненький? — врач стала торопливо вытирать ему лицо ватным тампоном. Ильгужа напрягся, заскрежетал зубами и затих. Затем с трудом произнес самое дорогое для него на свете имя.
— Гуль-шан...
Капитан, словно только этого и ждавший, снова достал блокнот.
— Ты сказал «Гульшан»?
Однако горевший в мучительном огне Ильгужа уже ничего не слышал. Все тело его начало трясти:
— Сейчас же... позовите профессора Аринбасарова... срочно!..

Альфия была вне себя. «Носишься с папкой, набитой бумажками...» Но ведь кто-то должен делать и эту работу. Не каждому суждено стать знаменитым профессором.
Секретарь парторганизации поднялась на сцену, подняла руку, требуя тишины. Но зал продолжал гудеть, и там и сям обособленные группки «шепотом» делились впечатлениями.
Сибагатуллина отыскала взглядом Казнабаева. Рядом с ним сидит председатель СТК Ямансаров, с другой стороны — председатель профкома. Вот главврач по своей привычке пригладил рукой черные волосы и сделал знак Сибагатуллиной, мол, начинай.
— Во-первых, товарищи, просим у вас прощения за маленькую задержку. Возникли некоторые затруднения… — И тут же парторга прервал иронический возглас откуда-то из задних рядов:
— Затруднения — это когда Казнабаев изволит кофе пить? Так, по-вашему?
Ни Сибагатуллина, ни сам главврач не подали виду, что расслышали эти слова. Лишь Ямансаров вскочил с места и, несмотря на то, что не видел дальше трех метров, стал грозно озирать зал. Альфия же почувствовала себя стоящей на распутье. Стало ясно, что мнения в зале обязательно разделятся. Но каким путем идти ей, секретарю партбюро?
Выдержав паузу, Сибагатуллина стала не спеша объявлять повестку дня:
— Товарищи, сегодня у нас не партийное собрание, а собрание коллектива. — Она бросила быстрый взгляд на Аринбасарова. — Вести поручено мне. На повестке дня — один вопрос. В республике началась предвыборная кампания. Наш коллектив тоже должен выдвинуть своего кандидата. Кворум есть...
Притихший было зал вновь оживился. Сибагатуллина мучительно размышляла: чью сторону принять? Ведь сейчас начнется схватка между сторонниками главврача Казнабаева и профессора Аринбасарова... Не ошибиться бы... И снова в сознании возникли слова Аринбасарова: «Носишься с папкой, набитой бумажками...». Это придало ей решимости. Она твердо сказала себе: буду голосовать за Казнабаева. И ей даже стало легче от принятого решения.
— Товарищи, давайте выдвигать кандидатуры!..
Первым вскочил Ямансаров:
— Разрешите мне!
— Прошу вас, Самат Сафарович. Слово предоставляется председателю совета трудового коллектива товарищу Ямансарову.
Самат Сафарович торопливо поднялся на сцену, встал за трибуну:
— Товарищи, на мой взгляд, долгая говорильня пользы не принесет. Мы уже обсуждали этот вопрос на совете коллектива, мне известно и мнение партбюро. — Он мельком взглянул на Сибагатуллину. — Среди нас есть единственный человек, который достоин выдвижения кандидатом в депутаты, вы все его хорошо знаете.
Из передних рядов донеслось:
— Знаем! Наш главный врач Казнабаев!
Лицо Ямансарова расплылось в довольной улыбке:
— Правильно, товарищи! Да, это Гайнияр Гайнуллович Казнабаев. Все вы знаете, как денно и нощно заботится он о нас, как он внимателен к людям, на какой уровень он вывел нашу клинику. Думаю, мы не ошибемся, если сегодня окажем ему доверие. На мой взгляд, — он повернулся к Сибагатуллиной, — Альфия Рахимовна, нужно ставить на голосование. Незачем затягивать мероприятие, у каждого полно работы...
Ямансаров выжидающе замолчал. Встала Альфия Рахимовна, глубоко вздохнула и сказала привычным тоном:
— Товарищи, если нет других кандидатур... — Кто за то... — и сразу поняла, что поспешила. В разных местах зала взметнулся почти десяток рук.
— А что, есть другие мнения? — «удивилась» Сибагатуллина.
— Демократию зажимаете!
— Это все подстроено!
— Нужен обмен мнениями!
— Привыкли подлизываться к начальству!
— Подхалимы!
И посыпался неудержимый поток реплик. Ничего не оставалось, как дать слово желающим высказаться. На сцену взбежал молодой парень с бородкой.
— Никогда справедливости не было и не будет!
— Назовите свою фамилию, — перебила его Альфия Рахимовна.
— Не все ли равно? — снова выкрикнул кто-то из задних рядов.
— Насыров! — ответил парень. — Одни действительно денно-нощно служат народу, не разгибая спины, двигают вперед науку. Их почему-то не замечают. А другие присваивают себе их заслуги и гордо разгуливают с чужим лавровым венком на голове. Где тут справедливость? Почему мы этого стараемся не замечать? А ведь на первый взгляд мы все порядочные люди.
— Поконкретней! — бросил Ямансаров. Казнабаев осторожно одернул его за руку: мол, не мешай!
— Конкретно? — Бородач пристально посмотрел на него. — Конкретно говоря, я предлагаю выдвинуть кандидатом в депутаты профессора Аринбасарова. Нет смысла объяснять, какой это человек и ученый.
И снова зал взорвался разноголосицей реплик с места.
В это время из-за сцены Альфие Рахимовне принесли записку. «В срочном порядке в третью городскую больницу вызывают профессора Аринбасарова. От тяжелых травм умирает молодой парень, он требует профессора...» Сибагатулина остановила прения и зачитала записку вслух. Повисла мертвая тишина.
Услышав это сообщение, Аринбасаров облегченно вздохнул: уж лучше операция. И, не поднимаясь на сцену, обратился к залу:
— Товарищи! Спасибо за оказанное доверие! Только, знаете, депутатским делом пусть уж занимается Гайнияр Гайнуллович. Да и должность его как раз для этого подходит. А у меня для такого рода деятельности попросту нет времени. Не обессудьте!..
И быстрым шагом вышел из зала.

Глава четвертая
ТАИНСТВЕННЫЙ ЗВОНОК

Проводив мужа, Файруза Хасановна опять загрустила. Просто не знала, куда себя девать. Принялась было мыть посуду, но разбила чашку. Только собрала осколки, как, вытирая стол, опрокинула бутылку с молоком. Словом, все валилось из рук.
Сама во всем виновата. Вчера вечером она без лишних уговоров отпустила дочь и даже не предупредила построже, чтобы та не задерживалась допоздна. Ничего подобного не случилось бы, будь Арслан дома. Нрав у него крутой. А вот Файруза так не может. Как взглянет на дочь, так сразу и встает перед глазами собственная молодость.
Если подумать, Файруза счастливейшая из женщин. Вышла замуж за любимого. Такую дочь прекрасную вырастили. Живут в полном достатке. Все у них есть. И работой она своей довольна. Преподает в медицинском училище. Много воды утекло с тех пор, как пришла она туда... И Файруза незаметно для себя погрузилась в приятные воспоминания…
...Была пора летних каникул. А Арслан все не едет и не едет из Москвы. Файруза — в деревне, у родителей. Но на душе у нее неспокойно. Почему так долго нет писем от Арслана? От переживаний она вся извелась. Бывало, что Файруза убегала в сад и, прячась от посторонних глаз давала волю слезам. К тому же, ее все чаще начали тревожить подозрения. В ушах звучали слова подружки-однокурсницы: «Смотри, держи ухо востро, говорят, московские девчата бойкие, на таких черноглазых парней, как твой Арслан, сами вешаются». И хотя подружка говорила это шутя, много ли Файрузе надо. И крохотный прежде комочек ревности стал разрастаться как снежный ком...
А в один из дней к ним зашла соседка под каким-то благовидным предлогом. Улучив момент, шепнула на ухо Файрузе: «Там тебя поджидает какой-то парень, стройный такой, симпатичный. Говорит, вместе учились...».
У Файрузы вздрогнуло сердце. Хотела тотчас выбежать из дома, но опомнилась.
Положила на плечо коромысло с ведрами и направилась к роднику, что за околицей. А вслед — одобрительный возглас старика-соседа:
— Эх и старательная же эта Файруза, снова к роднику пошла! Дай бог, чтобы ей с мужем повезло!
Лишь только Файруза заметила стоящего в конце улицы Арслана, ее сердце забилось в груди, как птица, рвущаяся на волю. От радости у нее внезапно затуманились глаза…Ей бы только дойти до кустов орешника у самого родника, только бы Арслан понял ее замысел, лишь бы шел за ней поодаль.
Сначала она шла очень быстро. Чем ближе родник, тем труднее и медленнее становились ее шаги. Сердце подсказывало ей, что Арслан, хоть и кружным путем, идет сюда же.
Дошла до родника, пробралась в орешник, выглянула: по другой дороге к ней спешил ее Арслан. Тут уж Файруза не выдержала — сбросила коромысло с плеча и не помня себя кинулась ему навстречу.
...Сколько они простояли так, обнявшись у родника, она теперь не помнит. Целый день Файруза носила воду из родника, не уставая. И всякий раз приносила Арслану угощенье: то кусок пирога, то свежей сметанки. Мать, конечно же, догадалась: еще бы, если у дочери глаза переполнены счастьем.
— Я увезу тебя с собой! — сказал решительно Арслан, упиваясь красотой карих глаз Файрузы.
Девушка рассмеялась как звенящий родник.
— Вот выдумщик! — воскликнула она, а сама теснее прижалась к нему. — Не увози так прямо сразу. Дай хоть помогу матери с огородом управиться...
Это была их первая ночь. Их ложем была зеленая трава под осокорем, звездное ночное небо — роскошным покрывалом... Так Файруза стала его женой. С той незабываемой ночи у родника начался жизненный путь для их дочери Гульшан. А вскоре и свадьбу сыграли...
Вдруг зазвонил телефон. Файруза встрепенулась от неожиданности. Кто это может быть? Гульшан? Давно пора…
— Алло! Я слушаю...
В трубке — молчание. Только слышно чье-то дыхание. Файруза, недоумевая, повторила снова:
— Доченька, Гульшан, это ты? — И подумала обиженно: нашли время шутки шутить. Но вместо ответа раздалась нахальная песня: «Как по улице пройдем, так плетень ваш разберем. Коль приметим вашу дочь, украдем красотку в ночь...» Это пел какой-то парень, явно издеваясь. От обиды и унижения Файруза готова была заплакать. Что это за наглые выходки?
— Кто вы такой? — крикнула в трубку Файруза, но ей не ответили. Раздался только дребезжащий ехидный смешок и затем щелчок — трубку бросили.
Она совершенно растерялась, не знала, что и думать. На что намекал этот чужой голос: «украдем красотку в ночь»? Как назло, Арслана нет дома. Что делать? А если попытаться разыскать мужа по телефону? Бесполезно, он не сидит на месте. Файруза Хасановна беспомощно металась по квартире, с каждой минутой тревога ее усиливалась. Она молила теперь только об одном: чтобы поскорее вернулся с работы муж. А может, позвонить кому-нибудь из дочкиных подружек? Сообщить в милицию? Но тогда по городу поползут слухи. Да и одобрит ли это Арслан?
Один вопрос рождал другой. Лишь одно осознает Файруза Хасановна: нельзя больше сидеть сложа руки, надо что-то предпринимать. Срочно! Будь что будет — решила она и протянула руку к телефону. Но тот зазвонил сам. Файруза Хасановна с какой-то опаской подняла трубку.
— Да, квартира Аринбасаровых.
На другом конце провода прозвучал чей-то взволнованный мужской голос:
— Здравствуйте, Файруза Хасановна! Поздравляем, от всей души! С победой. Это пока малая победа, большая — впереди!
— Какая победа? — Файруза Хасановна была в полном недоумении. Тем временем в трубке вместо мужского возник голос женщины. Она продолжила еще более пылко:
— Здравствуйте, Файруза Хасановна! Не зря мы боролись! Мы победили!
— Победили? — все еще ничего не понимая, спросила хозяйка.
— А как же, иначе и быть не могло. Отступать некуда — позади Москва. Всех опрокинули, всех раскидали!
— Кого опрокинули? Кого раскидали?
— Да этих подхалимов главврача, кого же еще... А что, Арслан Рахматуллович дома?
— Нет, как ушел с утра на работу, так еще и не приходил.
— Как же так? Ведь с тех пор, как он покинул собрание, прошло немало времени. Его вызывали в третью городскую больницу. Видимо, что-то серьезное?.. — Женщина не стала дожидаться ответа и взахлеб продолжила: — Мы Арслана Рахматулловича очень любим, ведь он наш учитель! Таких людей нет больше в клинике! Вот поэтому большинством голосов мы выдвинули его кандидатом в депутаты Верховного Совета. Передайте ему, пожалуйста, наши поздравления. — Женщина попрощалась и положила трубку.
Новость эта привела Файрузу Хасановну в изумление. Ее ли Арслану быть народным депутатом? Ведь всем своим существом он погружен в науку. Даже в театр сходить не удается — времени жаль. Все лекции, операции, эксперименты... Домой приходит только ночевать. И вот на тебе — кандидат в депутаты. Это никак не умещалось в ее голове. Но все же чувство гордости за своего супруга приятно согревало ее.
Часы пробили четыре. Нет ни Гульшан, ни мужа. Даже если Гульшан ночевала у подруги, все равно должна быть уже дома. С дочерью явно что-то случилось! Нет, она не станет больше себя успокаивать. Нужно найти Арслана!
Она решительно подошла к телефону, но в этот момент позвонили в дверь. Облегченно вздохнув, она подбежала к двери. Открыла. На пороге стоял незнакомый мальчуган лет десяти.
— Тебе кого? — спросила озадаченно Файруза Хасановна. Но вместо ответа мальчишка, загадочно ухмыльнувшись, протянул ей конверт и, со смаком облизывая мороженое, побежал вниз по лестнице. Файруза, увидев на конверте буквы, нацарапанные вкривь и вкось, бросилась за ним.
— Эй, мальчик, подожди, кто тебе дал это письмо?
«Почтальон» остановился и как ни в чем не бывало заявил:
— Кто дал, того уж и след простыл!
— Это он дал тебе деньги на мороженое? — догадалась Файруза Хасановна.
— Он.
— И много дал?
Мальчик оттопырил нагрудный карман, похвастался:
— Еще на два мороженых хватит.
— Разбогател значит. Чей сын будешь-то?
— Мамин.
— А как ее зовут?
— Да вот только что позабыл.
Словно подчеркивая, что разговор закончен, он повернулся и пошел вперевалку.
— Родненький, письмо дал мужчина? — спросила она с мольбой в голосе. На этот раз мальчишка пожалел ее:
— Один парень дал конверт, я его не запомнил, — буркнул он.
— А рядом с ним девушки не было?
— Нет. И в «Жигулях» тоже парень сидел. А потом они уехали.
Файруза Хасановна торопливо поднялась в квартиру и дрожащими руками вскрыла конверт. На тетрадном листке было всего несколько строчек, написанных с наклоном влево: «Если вам дорога ваша дочь, приготовьте пятнадцать тысяч рублей. Об условиях их передачи поговорим вечером по телефону. Ведите себя по-джентльменски, и тогда ни один волос не упадет с головы вашей дочери. Сова». У Файрузы Хасановны потемнело в глазах. Чуяло сердце беду, чуяло. Лишь бы жива-здорова была ее крошка, а остальное...
Держась за стену, Файруза Хасановна еле добралась до кресла рядом с телефоном и стала набирать номер третьей больницы.

Глава пятая
ДОРОГА В НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Гульшан везли куда-то по ночному городу. Сначала она пыталась вырваться, царапалась, но, обессилев, на время притихла, затем стала умолять похитителей отпустить ее.
Но верзилы, зажав Гульшан на заднем сиденье «Жигулей» с двух сторон как в тисках, угрюмо молчали. А перед глазами девушки возник ее Ильгужа, сбитый ударом машины на землю. Что с ним сейчас? Ведь эти негодяи, кажется, проехали прямо по нему... Господи, только бы остался жив... А если? Сердце, казалось, вот-вот разорвется от муки. Из глаз невольно брызнули слезы, потекли по щекам.
— Что, мадонна, по кавалеру своему плачешь? — скривил губы в усмешке тот, кого называли Вадиком, при этом из его рта омерзительно разило винным перегаром. Грязные волосы прилипли к влажному лбу, сам он походил на огородное чучело. Гульшан бросила на него презрительный взгляд, при этом успела заметить на его щеке шрам. Толстые губы выпячены, обвисли. До чего гадкий!
Тут заговорил сидевший справа картавый:
— Нехаашо деушке ггуустить съеди таких пайней, как мы!
В разбитое окно дует встречный ветер, капли дождя попадают ей в лицо. Картавый все пытается прикрыть окно джинсовой курткой.
— Вот гад, стекло газбил.
«Это он про Ильгужу», — с неожиданной гордостью за любимого подумала Гульшан.
— Вадик, у тебя в каймане должна быть водка. Дай согйется.
Толстогубый, словно обрадовавшись внезапной находке, с готовностью достал из-за пазухи початую бутылку, отхлебнул из горлышка. Потом, поразмыслив, протянул бутылку Гульшан, словно оказывая великую милость.
— На, мадонна, тебе не помешает после таких переживаний! Вон как дрожишь вся, даже рубашка кавалера не греет.
Гульшан не отвечала. Она уже поняла, что мольбы и слезы ей не помогут. Сердце ее словно окаменело.
— Может, обнять тебя покрепче? Тогда и рая не понадобится...
— Трепач! Сам согъелся, а койешей забыл? — Картавый, не утерпев, вырвал у него бутылку. — Давай тогда местами поменяемся!
— Ну нет, ужасно приятно покачиваться под ее левым бочком. Вот доедем до места и вдоволь поспим в обнимку с тобой, красавица, ладно?— Внезапно он сунул большую влажную ладонь за вырез ее платья, другой рукой схватил за колено. Девушку словно ударило током. Не помня себя, она пронзительно вскрикнула и что есть силы вцепилась пальцами в глотку Вадика. Тот уже начал хрипеть, когда картавый пришел к нему на выручку.
— Вадик, ты в отношениях с женщинами как был дубиной, так и остался. — Он допил бутылку и вышвырнул ее в окно. — Они же ла-аску лю-убят...
Гульшан обрела способность говорить:
— Вы — не люди, вы — убийцы, хуже зверей! Вам еще придется ответить за свои дела. Запомните это!
Еле отдышавшийся Вадик, отодвинувшись подальше от Гульшан, сплюнул в окошко.
— С-сучонка, вот сучонка... — Только и смог он выдавить из себя. Видать, длинные ногти девушки здорово поранили его шею.
До этого ни водитель, ни сидевший впереди человек в шляпе (к нему похитители обращались не иначе как «шеф») не обращали никакого внимания на происходящее на заднем сиденье. Но, услышав последние слова пленницы, «шеф» сказал, не поворачивая головы:
— Джентльмены, грубое обращение с девушкой недопустимо. Наберитесь терпения... Это же вам не кто-нибудь, а профессорская дочь... А в их кругу совсем иные манеры. А вы? Ведете себя как уличная шпана. И хватит пить! Поняли меня? Операция только началась, а вы... Сами ведь знаете: кто не работает, тот не ест.
Картавый с Вадиком в один голос ответили:
— Все ясно, шеф! Как скажешь.
Машина, петляя по улицам, выехала на дорогу, ведущую к мосту через Агидель.
— Остановите! — крикнула Гульшан и сорвала шляпу с головы «шефа». — Выпустите меня!
Не ожидавший от нее такой прыти «шеф», все так же не оглядываясь, проговорил — словно предупреждая:
— Всему есть предел, дорогуша. Иначе...
— Что «иначе»?— рванулась девушка к нему, но те двое уже крепко держали ее за руки.
— Иначе? Да я просто отдам тебя на съедение вот этим двум львам. — Он показал на Вадика и картавого. — Вот сейчас отъедем в лесок, мы с шофером выйдем прогуляться, а вы тут останетесь втроем. Поняла? На добро нужно отвечать добром, дорогая. — Шляпа снова оказалась на голове владельца, тот поправил ее, все так же ни разу не обернувшись. Значит, он опасается Гульшан, старается скрыть от нее свое лицо. Значит, боится чего-то. И хотя девушку не на шутку испугало его предупреждение — от этих подонков можно ожидать всякого, — она решила сменить тактику.
— А я вас где-то видела, — заявила она главарю, с замиранием сердца ожидая ответа. Интересно, как он на это отреагирует? Гульшан показалось, что пальцы охранников слегка разжались. Это приободрило ее еще больше. Теперь можно врать напропалую. — В самом деле, дяденька, где я могла вас видеть?
В машине стало тихо. Не выдержав, «шляпа» внезапно повернулся. И хотя в темной кабине нельзя было разглядеть его лица, но сросшиеся дуги бровей девушка заметила. Еще раньше, когда главарь на несколько мгновений оказался без шляпы, она успела запомнить солидную плешь. Ну что ж, кое-какие приметы все-таки есть.
— Слушай, красотка, ты никогда и нигде видеть меня не могла! Уяснила? И заруби себе это на носу, иначе тебе придется плохо.
— И я не шучу, — прикинулась наивной Гульшан. — Вы на самом деле кого-то мне напоминаете... То ли у кого-то в гостях, или в какой-то компании... нет, хоть убейте, не могу вспомнить.
— Вот, теперь видно, что ты умная девушка.
— Дяденька, ну, скажите мне напрямик: почему вы меня не хотите сейчас высадить? Ведь там остался лежать мой парень.
Вы же сбили его, проехали по нему. Неужели вы не понимаете, что милиция уже разыскивает вас?
На секунду шофер как будто потерял контроль над машиной, она дернулась, взревела.
— Мы никого не задавили, — ответил за всех «шляпа» негромко.
После этих слов в душе Гульшан проснулась надежда. Сейчас она думала об Ильгуже, а не о том, что ее везут к черту на кулички. И все равно, этот, в шляпе... Где она могла его видеть?
— Но куда вы меня все-таки везете? Скажите в конце концов, что вам от меня нужно? — Взмолилась девушка. Она представила, как не находит себе места мать, как ждет ее возвращения. Девушка готова была вновь расплакаться, но сдержалась.
Шеф, смягчив голос, ответил так:
— Красавица, пойми, мы тебя сейчас никак отпустить не можем. Почему? Ты для нас слишком дорогой товар!
— Значит, я для вас теперь товар? Какая низость!
— Ты не горячись, слушай: конечно, ты не какой не товар. Ты просто красивая девушка. Как говорится, без масла съел бы. Согласна? Все твое богатство — в твоей внешности. Вот мы тебя и украли. А у нас нет такого правила, чтобы за просто так взять и возвратить краденое...
— Значит, вам выкуп нужен?
— Правильно, красавица, нам деньги нужны. Вот в этом смысле ты — добро, попавшее в наши руки. Поняла?
— Поняла, чего уж тут не понять. И сколько же вы хотите?
— Пятнадцать тысяч, копейка в копейку. Думаю, ради единственной дочери папаша-профессор ничего не пожалеет. Папаша твой — нам пятнадцать тысяч, мы ему — дочь. Нетронутую. Вот такой расклад.
Гульшан обронила:
— А папы сейчас дома нет.
Шеф и ухом не повел:
— Приедет, куда он денется. Даже скотина в свой сарай возвращается. Мы и с мамой договоримся. Если денег нет — займет. Операцию по обмену начнем завтра. Если все будет честно, по-джентльменски, то все будет о'кей!
Гульшан спросила, замирая от страха:
— А-а если... деньги не найдутся?
— Если не найдутся... — В голосе шефа зазвучал металл. — То мы горевать не станем. Побалуемся всласть с такой красоткой — и в расход. Уфа — большой город. И девушки в нем не перевелись еще. Не ты первая, не ты последняя. А родителей, которые дрожат за своих чад, полным-полно.
Последние слова главаря повергли Гульшан в ужас. И говорит-то как: спокойно, с ленцой; а внутри у него — мертвая пустота.
— Вот и приехали!..
Переговорив между собой о чем-то, картавый и Вадик выволокли Гульшан из «Жигулей» и, придерживая за локти, повели по узкой песчаной дорожке. Главарь остался в машине, которая тут же отъехала. Значит, в лесу они остались втроем. Теперь Гульшан надо быть предельно осторожной с этими мерзавцами.
А вот, судя по всему, место, где ее намерены спрятать. Какой-то садовый домик, небольшие сени, внутри сплошная темнота. Вошли. Одной рукой нащупывая стену, сложенную из толстых бревен, Гульшан пробиралась в потемках неизвестно куда. Было тепло и сухо, пахло пылью, какими-то старыми тряпками.
Неожиданно девушка ударилась обо что-то головой. Ойкнув, она осела на оказавшуюся рядом скамью.
— Что случилось? — спросил Вадик.
— Головой ударилась!.. — Она заплакала.
Картавый чиркнул спичкой, помещение осветилось, и Гульшан увидела, что находится в маленькой, с кухоньку, комнатке. В глаза ей бросился лежавший на столе нож с длинным лезвием.
— Потуши, конспирация!.. — прошипел Вадик. — Раз головой ушиблась, может, поспокойней будет наша мадонна. За ней еще должок за укушенную руку.
Он приближался к ней, что-то опрокидывая, но картавый встал на его пути:
— Погоди, ты говорил, вчера здесь банку с кислушкой обнагужил. Сначала выпьем.
Гульшан тут же перестала хныкать. От этих милосердия не дождешься. Она осторожно нащупала замеченный нож и потянула его к себе. Завладев им, она почувствовала себя несколько уверенней.
Вадик нащупал ее левую руку и потянул за собой:
— А сейчас, красавица, мы тебя закроем в мансарде. Так будет лучше. А то ты будешь мешать нашей трапезе.
Картавый хихикнул:
— А может, ей самой хочется с нами выпить?
В темноте Вадик попытался схватить Гульшан за грудь. Та молча отбросила его руку. Парень ухмыльнулся и подтолкнул девушку к лестнице, ведущей наверх. А сам продолжал в темноте поглаживать ее бедра. И это стерпела Гульшан, стиснув зубы и до боли сжимая в руке нож. Перед ее глазами снова предстал Ильгужа, беспомощно распластавшийся на асфальте.
Оставшись одна, Гульшан немного постояла у двери, прислушиваясь к голосам внизу. Затем, воспользовавшись относительной свободой, быстро сняла с себя рубашку Ильгужи и выжала. Перед тем, как снова надеть ее, долго стояла, уткнувшись в нее лицом и вдыхая столь родной запах.

Глава шестая
МОЖНО ОЖИДАТЬ ЧЕГО УГОДНО

Арслан Рахматуллович вернулся домой совсем измотанным. Хмуро прошел в зал. Снял пиджак и повесил на спинку стула. Стараясь не смотреть на жену, взял дипломат, открыл его и начал выкладывать на стол пачки денег.
Все поняв, Файруза заплакала:
— Прости меня, Арслан, если сможешь!.. Это я разрешила ей выйти поздно вечером. Ведь они договорились пойти в кино.
Вот чего-чего, а слез жены Аринбасаров вынести не мог. Да и вообще, стоило ему увидеть слезы в женских глазах, он тотчас размякал. Вот и сейчас он вскочил с места и обнял Файрузу за плечи.
— Ты меня прости, Файруза... Никакой твоей вины здесь и нет. Ведь дочь — не птица в клетке. Рано или поздно они бы до нее добрались. Я, я сам виноват. Как же, профессор, деньги лопатой гребет. Кого же еще грабить, шантажировать, как не его?.. Так ведь они рассуждают?
— Лишь бы доченька наша была жива-здорова...
—...Парня здорово помяли, — Арслан Рахматуллович тяжело вздохнул. В глазах его блеснула ненависть. — Сволочи, все равно попадутся, как миленькие! Я уже переговорил с министром МВД. Обещали помочь. А этот парень, Ильгужа, я его знаю, наш студент… очень хороший парень, учится старательно, на лекциях — само внимание. Он-то обо всем и рассказал. Пытаясь спасти Гульшан, кинулся на машину похитителей и покалечился.
— А эти деньги... придется отдать?
Аринбасаров махнул рукой.
— Дело не в деньгах, лишь бы дочь из беды выручить. Телефон наш будет прослушиваться. Все посты предупреждены. Только... — профессор махнул рукой.
— Что, Арслан? Договаривай.
— А, глупость какая-то… Сегодня сам Казнабаев разыскал меня по телефону, ни с того ни с сего стал о здоровье справляться. Голос какой-то странный... «Поздравляю!» — и положил трубку... Придурок! Нашел с чем поздравлять...
— Вот тебе раз! — оживилась Файруза. — Если поздравил, значит, с тем, что тебя выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета...
Аринбасаров изумленно взглянул на нее:
— Кого? Меня выдвинули?
— Да ты что, до сих пор не знаешь?
— Не-ет. Я как закончил операцию, так сразу помчался в сберкассу… Ну, к чему мне все это, скажи? Я ведь им все объяснил... Ну какой из меня народный депутат? Курам на смех. Этого мне только не хватало. Будто других забот нет. Да за время, просиженное на одной только сессии, я мог бы спасти столько человеческих жизней!..
— А что, по-твоему, нужно родиться с рогами, чтобы быть депутатом? Авторитет у тебя есть, тебя уважают. Тем более сейчас в парламенте вон какие вопросы поднимаются.
— И ты туда же?..
— Просто хочу сказать, что лучше тебя, чем кого попало...
— Так ведь тот же Казнабаев спит и видит себя депутатом. Может быть, среди всех депутатов он был бы самым достойным. Я вполне серьезно.
— Может, и так, Арслан, только людям видней. Сейчас же демократия, поэтому каждый хочет воспользоваться своим правом и выбрать честного, работящего, толкового и авторитетного человека. Это же естественно. Одно плохо: в лице Казнабаева ты нажил себе еще одного врага.
— В этом плане ты можешь быть спокойна. Мы и раньше с главврачом в обнимку не ходили. Я отведу свою кандидатуру, пусть Казнабаев зря не волнуется.
— Как это отведешь? Это же неуважение к коллективу! Ты не спеши, подумай...
Зазвонил телефон. Глубоко вздохнув, Арслан Рахматуллович подошел к аппарату.
— Если это те бандиты, скажу, чтобы сейчас же пришли за деньгами. Только как передать? — С этими словами он поднял трубку, но на проводе был министр внутренних дел.
— Добрый день... Да, сидим вот с женой и дрожим от страха. Что поделаешь, ребенок ведь, а от этих бандитов можно ожидать чего угодно. Лишь бы жива осталась... Деньги? Да, они у меня дома. Приготовили, в полиэтиленовый мешок упаковали. И не говори, все так неожиданно... Да-да... Спасибо, хорошо...
Положив трубку, Аринбасаров долго стоял в задумчивости.
— Сказал, что будут снимать скрытой камерой...

Уже стемнело, а бандит по кличке Сова все не звонил. Может быть, их что-то вспугнуло? Может, работники милиции обнаружили себя?
Послышался осторожный стук в дверь.
— Света нет, что ли? — Аринбасаров щелкнул выключателем. Когда вспыхнула люстра, профессор недоуменно покосился на дверь. — Или звонок не работает?
— Вроде работал...
Арслан распахнул дверь, увидел незнакомую женщину.
— Вот попросили передать вам письмо. Говорят, сами стесняемся. У вас есть дочь? — Незнакомка удрученно покачала головой. — Ну и молодежь нынче пошла. Парни, а сами робкие такие. Еще и трешку дали... — И, передав конверт, она торопливо пошла по лестнице вниз.
Почерк на конверте был тот же. Аринбасаров спешно вытащил из него листок. «В вашем дворе находится заброшенный гараж. Сейчас же принесите туда деньги и положите их за ящик у стены. Если операция пройдет удачно, через пару часов ваша дочь будет дома. Но если вы сообщите об этом милиции, дочь свою никогда не увидите. Сова».
Аринбасаров как-то сразу заторопился, завернул сверток с деньгами в газету, сунул в подмышку. Вышел. Опять вернулся. Протянул жене визитку:
— Файруза, позвони вот по этому телефону и сообщи полковнику Шагаипову содержание записки. Как бы все дело не испортили.
Прошло уже почти полчаса, а мужа все нет и нет. Зазвонивший телефон буквально сорвал Файрузу с места:
— Арслан, куда ты пропал? С тобой все в порядке?
В трубке раздался дурашливый хохот:
— Это Сова, добрый вечер, мадам! Передайте мужу — он настоящий джентльмен! Деньги получены. Мы уже далеко. Через два часа ваше ненаглядное дитятко предстанет перед вами...

Глава седьмая
БЛЕСТЯЩАЯ ИДЕЯ ГЛАВВРАЧА

После злополучного собрания главврач ввалился в свой кабинет как в воду опущенный. Конечно, он старался не подавать виду. Но внутри бушевал пожар, сжигавший все.
Первым делом он с жадностью выпил воды из графина. Это не успокоило, он принялся расхаживать от стола к двери. Вот это да... Коллектив выдвинул не его, а Аринбасарова, не имеющего к руководству никакого отношения. А тот хвостом виляет. Мол, неизвестно ему, кто его вызвал телеграммой. Да еще при всем честном народе заявляет, что отказывается. Спектакль да и только. Сразу видно, что все было организовано заранее. А как этот Насыров распинался?! Как будто на свете действительно нет человека авторитетней и честней Аринбасарова. А Казнабаев помогал ему, выбил даже дополнительно полставки. Вечно в деньгах нуждается, негодяй... Ничего, он еще об этом пожалеет! Поглядим, кто пройдет в народные депутаты. Уж Казнабаев-то знает, что Аринбасаров отнюдь не бог, каким его считают. Не у него ли под ножом умер месяц назад больной? Гайнияр Гайнуллович подошел к селектору и нажал кнопку.
— Умница, совсем недавно в нашей больнице скончался один очень известный человек. То ли художник, то ли писатель...
Уж в чем, в чем, а в вопросе наведения справок Роза была мастером своего дела. Она тут же нашла нужный журнал:
— Гайнияр Гайнуллович, умерла народная артистка Зиада Димская, от перитонита. Ей было тридцать восемь лет. Доставлена в очень тяжелом состоянии. Скончалась десятого марта.
Казнабаев нетерпеливо прервал секретаршу.
— Это позор для нашей клиники. Не могли сохранить жизнь народной артистке... А... кто оперировал?
— Арслан Рахматуллович...
— Если так дальше пойдет, мы скоро всех самых известных людей потеряем.
Гайнияр Гайнуллович, сам того не замечая, начал собирать компромат на Аринбасарова. Осознав это, он прищелкнул пальцами. Сам напросился, вон какую возню затеял за спиной руководителя. Ну, мы еще посмотрим, кто кого. Нет, не так-то просто положить Гайнияра на лопатки.
Мысли главврача прервала соловьиная трель телефона, что спрятался в дальнем углу кабинета. Это был «секретный» телефон главврача, номер которого знали только близкие друзья. Кто это, интересно бы знать? Кто бы там ни был сейчас, когда на душе муторно, это очень кстати.
Но ожиданиям не суждено было сбыться — звонила жена, Закия.
— Нет, нет, пока еще не известно, — соврал он, когда та начала расспрашивать об итогах собрания. — Приду домой — обо всем расскажу. — После секундного размышления, словно решив что-то для себя, добавил: — Вероятно, сегодня приду поздно. Вечером собрание, затем... заседание аттестационной комиссии института. Предстоит довольно бурный разговор. Тут еще иностранная делегация, с ними тоже хлопот не оберешься. Словом, сама понимаешь...
Жену Казнабаев не любил. Поэтому даже на людях он старался появляться один. К этому уже начали привыкать, лишних вопросов не задавали. А раньше в гостях, на вечеринках все интересовались: где жена? Он ссылался на детей, на занятость. Сейчас оба его сына — взрослые люди. И все равно как неродные. Видать, от нелюбимой жены и дети словно чужие. Сыновья даже в младенческом возрасте не вызывали в нем умиления. Да и те, в свою очередь, никогда особенно не тянулись к нему. Довольны были тем, что отец зарабатывает прилично, не придирается по мелочам. Старшему он купил однокомнатную кооперативную квартиру, но она все пустует, так как сын не женат и живет под крылом у маменьки, на всем готовом. Впрочем, это Казнабаева мало волнует, он и сам, можно сказать, гость в своем доме. Утром уходит, вечером приходит. Жена с него пылинки сдувает.
В этом отношении к Закие никаких претензий нет. И готовить она мастерица, и выглядит всегда как надо, но не любит он ее — и все тут. Поэтому Гайнияр использовал каждый удобный момент, чтобы, как трехгодовалый жеребец, выскочить из стойла. Немало красивых женщин прошло через его руки. А что? Жизнь коротка. Так бери от нее все, что можешь. Только делать это надо с умом, как подобает твоему положению, чтобы все было шито-крыто.
Первым делом Казнабаев решил позвонить приятелю Ашрафу, в министерство лесного хозяйства. С каждым поворотом телефонного диска настроение его повышалось.
— Алло. Привет, старик! Все сидишь на рабочем месте, как только твоя задница выдерживает? — пошутил он.
— Так за это и деньги платят, — хохотнул тот, не скрывая радости от звонка Казнабаева.
Гайнияр не стал тянуть:
— Слушай, старик, как у тебя с «шалашом»? Говоришь, кое-кто должен прийти? Эх, жаль, очень нужно, понимаешь? Можешь освободить? Вот, молодец! Я ведь не так часто тебя беспокою, правда? Спасибо. Баня? Давай, пусть топят. Только смотри, мой друг очень ценный человек, чтобы ненароком кто-нибудь не ввалился.
— Сколько вас будет, Гайнияр Гайнуллович? — послышалось затем в трубке.
— Еще спрашивает, — укоризненно заметил Казнабаев. — Четверо! И все — белая кость. Приготовь там все самое лучшее, не скупись, магарыч за мной. Ладно, все, жди нас к восьми вечера!
Казнабаев прошелся по кабинету, что-то насвистывая, и снова принялся звонить. Предупредил сначала Марьям и Камарию, с которыми не раз отводил душу, и, радуясь тому, что все идет гладко, позвонил ректору института — Фахриеву:
— Привет, Анвар Зиннурович! — Казнабаев невольно рассмеялся. — Ты один? Посетители? Выпроводи их поскорей. Я подожду...
Фахриев моложе Гайнияра года на два, но человек бывалый. У них давно сложились дружеские отношения, и оба старались хоть изредка позванивать друг другу. Не раз они сиживали с Анваром за бутылкой-другой хорошего вина. Часто, как бы в шутку, тот упрекал Гайнияра в том, что он не берет его с собой поразвлечься. Вот сейчас и настал такой подходящий момент. Фахриев — человек надежный. Не продаст, знает цену настоящей дружбе.
— Еле-еле выпроводил... Пришли насчет строительства. Мы же новое общежитие закладываем.
— Ладно, Анвар, — Казнабаев нарочно назвал его по имени, подчеркивая их близкие отношения, — забудь хоть на некоторое время о своих делах. Работа не волк, в лес не убежит. Завтра, между прочим, выходной…
— А ты не очень переживаешь, что тебя прокатили? — осторожно осведомился Фахриев.
— Ничего, все решаемо. Об этом после. Я тут распорядился организовать «шалаш». А то ведь всю плешь проел — когда да когда. Сегодня, если часам к восьми доберемся, будет в самый раз. Да нет, все свои, не волнуйся. Да и поговорить кое о чем надо. У меня родился гениальный план, тебе он должен понравиться. Заедешь за мной?.. Ну, конечно, с ночевкой...

Глава восьмая
ГДЕ ЖЕ НАША ГЕРОИНЯ?

Едва Аринбасаров устроился рядом с полковником Шагаиповым на заднем сиденье «Волги», тот пожал ему руку и, как будто продолжая начатый разговор, сказал:
— Все должно быть хорошо, Арслан Рахматуллович. Уверяю вас, мы не зря едим свой хлеб.
Машина резко взяла с места, как тулпар, оборвавший привязь, и, прорезая темноту светом фар, на большой скорости направилась к южному мосту через Агидель.
— Наши ребята уже сели бандитам на хвост. Теперь они под постоянным наблюдением. — Полковник взял трубку автомобильной рации. — «Ласточка», «Ласточка», ответь «Соколу».
Динамик тотчас отозвался четким голосом:
— Слушаю, «Сокол», я — «Ласточка».
— Объект не упустили?
— Нет. По всем предполагаемым маршрутам следования объекта высланы вперед патрули. Куда бы они ни свернули, им не уйти. Сейчас едут по направлению к станции Дема. «Жигули» белого цвета, номер замазан грязью.
— Следуем за вами, «Ласточка», запросите Дему, пусть встречают. — Положив трубку Шагаипов вернулся к разговору с Аринбасаровым.
— Вы правильно поступили, что отдали им деньги. Говорите, пятнадцать тысяч? На радостях прут в свое логово, чтобы устроить дележку. Рано обрадовались.
Но Аринбасаров словно и не слышит его, только повторяет время от времени:
— Лишь бы она была жива...
— Да не волнуйтесь вы. Эти ребята — профессионалы. Им женщины не нужны. Им главное деньги, добыча.
По рации вызывали «Сокола».
— Я — «Ласточка». Объект в Деме не остановился, свернул на шоссе.
— «Ласточка», как слышите меня?
— Слышу хорошо.
— На Челябинском тракте не задерживать. Вероятно, они направляются к юматовским дачам. Пусть едут, только не упустите из виду. Желаю удачи.
«Волга» полковника сбавила скорость и, миновав Дему, выехала на тракт.
На развилке их поджидал милицейский «Москвич». Завидев «Волгу», тронулся и свернул влево. Вот они уже едут по просеке в сосновом бору. Проехав еще немного, увидели белые «Жигули» в кольце из десятка машин.
Рядом с «Жигулями» лежал ничком на земле какой-то парень, руки его были схвачены за спиной наручниками.
— Этот — водила, — доложили полковнику, — второго повели, чтобы показал, где они обосновались.
Шагаипов и Аринбасаров углубились в сосняк, и вскоре слева в темноте замаячили дачные постройки.
Где-то впереди них прозвучал выстрел, что-то с шумом обрушилось наземь, послышался топот бегущих людей, но вдруг все стихло. В окне одной из дач вспыхнул свет. Кто-то вышел к воротам и начал сигналить карманным фонариком. Полковник, заметив это, обернулся к Аринбасарову и дружески положил ему руку на плечо.
— Вот и конец операции, профессор!
Аринбасаров не скрывал своего волнения. Ему хотелось поскорее обнять свою дочь.
Они поднялись на дачное крыльцо. Оперативники поприветствовали полковника. По их радостным лицам было понятно, что все в порядке. На полу лежали двое. В углу лицом к стене стоял человек в шляпе со скрученными за спину руками.
— Вот этот, в шляпе, пытался бежать, — пояснил один из оперативников. — Руку поранил.
— Подождет, с нами знаменитый хирург, — усмехнулся Шагаипов.
Аринбасаров между тем с нетерпением ждал появления Гульшан. Заметив тревогу на его лице, полковник улыбнулся:
— А где же наша героиня?
Рослый оперативник показал на лестницу, ведущую наверх:
— Она в мансарде, забаррикадировалась накрепко, нам не верит. Пусть отец сам поднимется.
Аринбасаров буквально взлетел по лестнице:
— Доченька...
— Папа! — раздался в ответ дрожащий голосок, со скрежетом отодвинулась задвижка.
Увидев отца, девушка пронзительно вскрикнула и зарыдала. Гульшан кое-как перелезла через «баррикаду» из перевернутых столов и стульев и бросилась ему на шею.
— Папа! Папочка!..

Минут через двадцать, уже успокоившись и даже успев перевязать бандита, раненного при захвате, Арслан Рахматуллович, решив, что в его присутствии необходимости больше нет, направился к выходу. В этот момент на глаза ему попалась лежащая на полу тоненькая книжка: «Остеомиелит и методы его лечения». Название показалось знакомым, но сейчас профессору было не до этого. Аринбасаров взял со стола лист ватмана, чтобы завернуть возвращенные ему пятнадцать тысяч, и, обняв дочь, вышел на улицу.

Глава девятая
УИК-ЭНД В РАЮ

После сильного майского ливня воздух сделался чистым и свежим. Время без пяти минут восемь, но солнце еще высоко. Красным спелым арбузом сочится оно в синем безоблачном небе, щедро расплескивая по земле драгоценные лучи. Городские улицы и тротуары поблескивают, словно они старательно выскоблены и вымыты чьей-то заботливой рукой. Только что закончился рабочий день. Весь народ высыпал на улицы.
Больничный дворик тоже полон. Все больные, и даже те, кто вынужден передвигаться в инвалидной коляске, — выбрались на улицу. В глазах пестрит от полосатых и клеточных пижам, в ушах гудит от их разговоров с посетителями — родственниками и знакомыми.
Казнабаева здесь знает каждый: и персонал клиники, и больные, и даже их родные и близкие. Казнабаев здесь хозяин, да что хозяин — царь, поэтому и здороваются с ним на каждом шагу. Самые шустрые, особенно те, кто считает его своим знакомым, запросто заговаривают с ним, — пользуясь удобным случаем, спешат высказать свои просьбы. Все это до тошноты знакомо Казнабаеву. Изо дня в день все те же вопросы и претензии, это порядком его утомляет, но главврачу нравится их выслушивать.
Да и настроение у главврача великолепное. И главное — с чего бы? Ведь причина для уныния была очень даже весомая — родной коллектив не захотел выдвинуть его кандидатом в депутаты. Что греха таить, поначалу он растерялся, но внезапно пришедшая идея увлекла его, заставив позабыть о неприятностях, и превратила в азартного охотника. Он по-настоящему поверил в исполнение своего замысла. Еще никогда Казнабаев не сдавался. Кто-кто, но он-то сумеет за себя постоять. А предстоящее развлечение в «шалаше» всего лишь прелюдия к его большой и упорной борьбе.
Казнабаев еще раз взглянул на часы: опаздывает Фахриев. На то и жизнь, видно, дела задержали. Анвар не из тех, кого зовут брехунами, на его слово можно положиться. Вот если бы с его помощью стать депутатом, а там... Гайнияр знает, что делать. Уже давно ходят слухи, что министр собирается на пенсию, здоровье пошатнулось. А разве это место не подходит для него, Казнабаева? Вылитый министр. Есть и ум, и авторитет, и опыта не занимать...
Гайнияр Гайнуллович открыл дверь с шиком подкатившей машины, увидел хитроватое и приветливое лицо Фахриева, уселся рядом.
— Привет, мужики!
— Самый горячий!
Они пожали друг другу руки. Гайнияр не забыл по-дружески толкнуть в плечо шофера.
Машина бесшумно и стремительно взяла с места. Проехав немного, шофер через зеркальце внимательно оглядел обоих. Гайнияр бросил вопросительный взгляд на Анвара, но тот успокаивающе сказал:
— Ильшат — парень что надо, прошел со мной огонь и воду...
Казнабаев удовлетворенно улыбнулся. Он вообще любил людей, понимающих все с полуслова. Нравилась ему эта черта и в Фахриеве. Иначе что это за мужчина?
— Значит, как мой Костя! — хохотнул Казнабаев, его поддержал Фахриев. В этот момент и Ильшат, как бы подтверждая свою верность, не забыл оглянуться со скромной улыбкой на губах. Значит, можно говорить без опаски.
— И что же, Анвар Зиннурович, частенько Ильшат возит тебя по дорогам, ведущим к женскому полу?
— Да он это дело и сам любит, лишь бы время свободное было.
— Молодец, так держать!
За разговором не заметили, как остался позади город. Машина въехала на мост над Агиделью. Отсюда открывался замечательный вид, весенняя панорама действовала возбуждающе. Казнабаев не выдержал, опустил боковое стекло.
— Ах, эта прекрасная пора! — воскликнул он мечтательно, жадно вдыхая свежий воздух с реки. — В этой бесконечной повседневной суете проходит жизнь, некогда отдохнуть, оглядеться вокруг. Как все-таки безрадостно мы живем, Анвар! — Обратился он к своему спутнику с лукавой улыбкой, как бы предлагая сбросить с шеи хомут и поговорить по-свойски, не стесняясь.
— И не говори, Гайнияр, — Фахриев ослабил галстук. — Жизнь одна, а мы и вправду жить не умеем. Все чего-то ругаемся, ссоримся, как будто мало места под солнцем. А жизнь все равно берет свое, и за ней уже не угнаться.
— Верно, дружище, верно. Сколько раз я сам так обжигался. А может, и не стоит пытаться ее догонять?
— Не стоит. Этот мир и после нас стоять будет. Как хорошо, Гайнияр, что ты меня сегодня в этот рай вытащил. — Фахриев показал рукой на проносящиеся за окном картины весеннего буйства. Казнабаев, в свою очередь, не упустил случая сострить:
— Ну, рай, допустим, еще впереди!
— Даже так?
Они переглянулись, отлично понимая друг друга.
Вскоре машина съехала с асфальта на дорогу, посыпанную мелким галечником, отсюда начинался настоящий большой лес. «Волга» то обогнет озерцо, то проедет мимо журчащего родника с прозрачной водой. У очередного родника пассажиры не выдержали, вышли попить студеной воды.
Настроение у обоих приятелей было прекрасное.
Проехали еще немного, и вдруг перед ними распростерлось большое, показавшееся Фахриеву, видевшему его впервые, сказочным, озеро. Из-за камышей взмыли в небо испуганные машиной утки.
— Господи!— хлопнул себя по ляжкам Фахриев, замирая от восторга.
— Приехали! — торжественно объявил Казнабаев. Вышли и оказались у небольшого домика, прижавшегося к горе и окруженного высоким зеленым забором. Дороги дальше нет, ворот тоже не видно. Но неожиданно, как по волшебству, часть забора, там, где в него упиралась дорога, стала подниматься. В открывшемся взору аккуратном и укромном дворе уже стояла служебная «Волга» Казнабаева.
Из домика вышел мужчина в зеленой штормовке.
— Здравствуйте, гости дорогие, проходите, будьте как дома! — приветливо улыбаясь, поздоровался он. Пожимая руку Фахриеву, представился:
— Ашраф.
— Как твое хозяйство, Ашраф, целы ли твои птички-пчелки? Все ли овечки на месте? — со значением подмигнул ему Казнабаев.
Потом о чем-то с ним пошептался и, обращаясь к Фахриеву, сказал:
— Сейчас наш добрый хозяин угостит шоферов ухой и мы их отпустим.
Фахриев пожал плечами, как бы говоря: тебе виднее, а сам все не отрывал глаз от домика в глубине двора, сложенного из золотисто-желтых сосновых бревен и украшенного причудливыми резными узорами.
— Надо же, как здорово. — Анвар не скрывал восхищения. — Это что за чудо-домик?
Ашраф пояснил:
— Это — баня, говоря по-нынешнему — сауна. Есть и бассейн. — Он живо повернулся к Казнабаеву: — К слову, Гайнияр, баня готова, я и в бассейне воду сменил.
— Не спеши так, друг Ашраф. — Казнабаев обнял приятеля за плечи. — Сначала своих птичек покажи, угости, как полагается, а уж потом — банька... Привык, понимаешь, банькой своей гостей сил лишать. А нам сегодня как никогда силы нужны, сам знаешь.
Гайнияр подхватил Анвара под руку и повел в глубь двора, утопавшего в цветах. Метров через сто в зарослях цветущей черемухи и калины показался сосновый дом. Нет, не дом, а настоящий терем.
— Вот это и есть наш дворец, — непринужденно сказал Казнабаев. — Давай-ка поспешим, а то там девушки, наверное, заждались.
При слове «девушки» Анвар даже замедлил шаги. Расценивший это по-своему, Гайнияр подбодрил друга:
— Не бойся и не сомневайся, все будет как надо.
На высоком, украшенном резьбой крыльце их ждали две стройные, на редкость красивые барышни. Заметив мужчин, они встрепенулись как птицы, вспорхнули с крыльца навстречу и заворковали:
— Ой, Гайнияр Гайнуллович, наконец-то!
— Вечно заставляет томиться этот дядя Гайнияр...
Фахриев восхищенно смотрел на них, ощущая в себе некую робость. Но длилось это недолго.
— Мой самый близкий друг, Анвар Зиннурович, ректор... — сказал Казнабаев, переключая все внимание девушек на Фахриева. — Профессор...
— Да ладно тебе... — махнул рукой Анвар, чувствуя себя неловко, но для девушек и этого оказалось достаточно, как-то по-детски покраснев, обе представились.
— Я Марьям, — сказала та, что первой бросилась на шею Казнабаева. Она протянула Фахриеву тонкую изящную руку. — Здравствуйте. А нам профессора нравятся, оч-чень!— они пожали друг другу руки. «Значит, эта — любовница Гайнияра», — сообразил Фахриев. Вторая же, сделав плавный реверанс, также протянула кончики пальцев. «А эта, выходит, для меня...»
— А я Камария.
Неожиданно для себя Анвар взял тонкие пальцы девушки и — чего никогда с ним не бывало — поцеловал их. Присутствующие как будто только этого и ждали. Послышались аплодисменты.
И словно рукой сняло некую натянутость. Гайнияр совсем по-молодецки, шутливо вскипел:
— Ах, вон вы как? — Он внезапно подхватил Марьям за талию, оторвав от земли, крепко прижал к своей груди и принялся ее целовать. Эта сцена затянулась, и Фахриеву ничего не оставалось, как подняться на крыльцо. Камария обрадованно последовала за ним.
Он с нежностью сжал ее локоток — в том, что она предназначена для него, сомнений не оставалось.
— С ним можно коней красть! — выпалил он и взглянул на девушку, словно проверяя впечатление, произведенное его словами.
— А еще? — нетерпеливо спросила она.
— Еще? Вот что еще. С ним можно смело красть девушек! — На этот раз ответ понравился и самому Фахриеву, он даже искренне расхохотался. Камария, улыбаясь, испытующе смотрела на него. Даже руку высвободила.
— А как… как вы сами, Анвар-агай.
«Вот ведь какая попалась, так и хочет до греха довести».
— В чью арбу садиться, того и песни поешь, говорят. Вот так получается, что вместе девушек воруем. — Внезапно Фахриев взъярился: чего он, в самом деле, соблюдает здесь приличия? Все знают, зачем пожаловал. Так что, не теряйся. Как только они вошли в дом, Анвар, не тратя времени на предисловие, обнял Камарию, пьянея от горячего женского тела.
— И которая я по счету? — уклонилась она губ Анвара. И то ли кто-то из них споткнулся, то ли само собой так получилось, они упали на тахту, покрытую ковром. Грудь Камарии нечаянно оказалась под ладонью Фахриева, он сжал ее, встрепенувшаяся девушка сама нашла губами его жаждущий поцелуя рот.
— Ты первая!
В голове Фахриева мелькнуло: «Все равно жизнь чертовски хороша, надо только уметь ею пользоваться...»
Вскоре на лестнице послышались шаги.
— Посмотрите-ка на них! — хохотнул Казнабаев, заметив, как они отпрянули друг от друга. — И тут нас обскакали. Успеете еще намиловаться, давайте-ка за стол.
И пошел пир горой! Тост следовал за тостом, бутылки стремительно опустошались. Наконец раскрепощение достигло своего предела. Танцевавший под магнитофон Гайнияр, улучив момент, зашептал в ухо Анвару:
— Левая комната с синей шторой — твоя, с красной — наша. Перерыв на час, понял?
После «перерыва» застолье продолжилось в огромном бассейне роскошной бани. Гайнияр даже забыл прикрыться простыней, но на это никто не обращал внимания. Разгорячившийся Казнабаев подхватил на руки Марьям и стал целовать ее шею и груди, а та обвилась вокруг него и восторженно зашептала:
— Ох, Гайниярчик, если б ты знал, как я тебя люблю до смерти. Честное-пречестное. Если б я могла, я бы тебя министром сделала! Ты же такой талант, только цену себе не знаешь...
Слова, сказанные захмелевшей Марьям, подхватила Камария:
— Верно! Сделаем дядю Гайнияра министром! — и повисла на шее Анвара. — Так ведь, товарищ ректор? Сделаем?
— Без сомнения! — воодушевился Фахриев. — Вот, девочки, клянусь перед вами: если Гайнияр не станет министром, уйду с работы!
Камария закрыла ему рот ладонью:
— Не-ет, никуда ты не уйдешь, Анварчик. Ты мне нужен в качестве ректора. Давай мы сначала сделаем дядю Гайнияра депутатом, а потом спихнем на пенсию этого старого хрыча и на его место поставим Гайнияра Гайнулловича.
Казнабаев, расчувствовавшись от большой дозы выпитого, вдруг заплакал, размазывая слезы по щеке:
— Не-ет, я... все равно уже никем не-е смо-огу стать. Родной... коллектив... про... прокатил на выборах... Уйду и не ог-глянусь...
Все трое воспротивились:
— Никуда не уйдешь. Этого мы не допустим!
Фахриев с силой рассек воду кулаком:
— А я г-говорю... я г-говорю... мы выдвинем моего друга от коллектива нашего института! Баста!
— Браво!
...Когда поутру возвращались домой, Казнабаев тихо, чтобы не расслышал Ильшат, сказал Фахриеву:
— А что, Анвар, ты это серьезно? Ну, насчет выдвижения меня в кандидаты от института? С пьяной головы вы меня там уже министром сделали. Если б это было на самом деле, то я бы не дал тебя в обиду всяким там проходимцам...
Фахриев, к его стыду, ничего такого не помнил, но последние слова Казнабаева пришлись ему по душе.

Глава десятая
КТО ПОГАСИЛ ЗВЕЗДУ?

Аринбасаров привык вставать рано. Но сегодня он позволил себе понежиться в постели. А такие дни выпадают ему нечасто. По квартире гуляли вкусные запахи — жена с утра уже возилась на кухне, гремя кастрюлями. Вскоре, ступая на цыпочках, к матери проскользнула Гульшан.
Да, выросла, совсем взрослой стала их единственная дочь. Хорошо еще, что он вовремя вернулся из Москвы, иначе кто знает, чем бы все закончилось…
Арслан вспомнил лежащего на больничной койке Ильгужу. Пожалуй, следует еще раз поговорить с полковником Шагаиповым. Нужно как сорную траву выдрать с корнем всех этих подонков, пытающихся легким способом устроить себе красивую жизнь. Уж больно много их развелось в последнее время. Одного не мог понять профессор: как это возможно — семьдесят лет жить при Советской власти, создать определенные идеалы — и вдруг резкий поворот на сто восемьдесят градусов. Да, бесспорно, жизнь требует коренных изменений. Но как можно безоглядно, одним махом расправиться с прошлым, плохое оно или хорошее, зачеркнуть его? Ведь демократия не означает анархию! И так разное отребье поднимает голову. Прежде всего в государстве нужно порядок навести, без этого немыслимо торжество демократии. К месту и не к месту расхваливаем Запад: мол, там человек по-настоящему свободен. Но попробуй там хоть чуть-чуть нарушить закон, даже не нарушить, а так, слегка отойти от него! Тут уж одними извинениями не отделаешься...
К Арслану тихонько подошла Файруза, — нагнувшись, поцеловала его в щеку.
— А ты что так рано встала, женушка? — улыбнулся Арслан.
— На базар ходила. А если вам не нравится, возьму и опять лягу рядом. — И затем загадочно, как в молодости, рассмеялась. — Так крепко меня ночью обнял — утром еле высвободилась. Даже не проснулся.
С этими словами она легла мужу на грудь и потерлась своим подбородком о небритую щеку Арслана.
— После того, что случилось с дочкой, я стал бояться, что и тебя украдут, потому и обнял так крепко, — отшутился Арслан.
— Арсланчик, лев мой, как повезло нам с дочерью, что у нас есть ты. А что я без тебя...
Арслан увидел, что если ее не успокоить, Файруза непременно разрыдается. Слишком уж чувствительная у нее натура, а может, он сам ее так избаловал, чуть что — в слезы. В такие минуты жена ему почему-то становилась особенно близкой и желанной, но он все же решил повернуть разговор на другое:
— Ну, и как там на базаре?
Файруза вначале оторопела от неожиданного вопроса, мгновенно успокоилась, затем, разгадав невинную хитрость мужа, попыталась улыбнуться, поднялась, отошла к окну.
— Прости меня, Арслан!..
— За что? За то, что на рынок сходила? — искренне недоумевал Арслан.
— Да нет же. За то, что глаза на мокром месте. Вечно я...
— Так ведь за это я и люблю тебя, родная!
— Скажешь тоже...
— Истинная правда. Женщина должна быть мягкосердечной. Помнишь то время, когда я уезжал в аспирантуру?.. Тогда я из-за твоих слез опоздал на самолет. Но эти минуты, проведенные с тобой, останутся для меня самыми счастливыми. И вообще, кто умеет плакать — счастлив, женушка.
— Перестань, пожалуйста, не шути! А то опять...
— Знаешь, Файруза, порой на операционный стол кладут такого изувеченного человека, что коснуться страшно. И сколько своих сил и нервов отдаешь, сколько души и сердца вкладываешь, чтобы вернуть его к жизни... Ведь жизнь дается однажды. Человек рождается, чтобы жить в радости и счастье. Чтобы творить добро на земле, дарить радость другим. Мне кажется, что вокруг нас непостижимая разумом могущественная и святая сила. Нами правят не только наши человеческие законы, но и законы бытия, мирозданья... Они существуют независимо от нас, хотим мы этого или нет — все мы являемся частью Вселенной. У каждой планеты есть своя ось, своя орбита, и жизненный путь каждого человека определен ему с рождения. Стоит только чуть-чуть уклониться от него — и ты пропал, твоя жизнь превращается в хаос. Та святая сила, что движет мирами, никого из людей не направляет по ложному пути, не посылает грабить и убивать себе подобных. В конце концов, справедливость торжествует, а подонки всегда будут призваны к ответу перед лицом судьбы. Сколько раз я в этом убеждался.
— Ты что это в философию ударился, Арслан?
— Философия, нет ли, но вот тебе один пример: недавно привезли на операцию одну женщину. Приревновав мужа, плеснула в лицо соперницы кислотой и бежать, споткнулась о рельсы, упала, и ей отрезало трамваем руку... Чтобы спасти руку, семь часов не отходил от операционного стола. А ведь знал: вот этой самой рукой она навеки сделала другого человека несчастным. Но иначе я поступить не мог. В общем, выписалась она с обеими руками. А ведь по логике вещей, ей и вторую руку надо было бы отрезать за такое. Гуманизм — это еще не значит всепрощение. Не отсюда ли рост преступности?
Тут и Файруза не удержалась:
— Ох, Арслан, я сейчас с базара вся расстроенная вернулась. Кругом спекуляция, дороговизна, обман, воровство… Господи, думаю, ноги моей здесь больше не будет. А мы на все это старательно закрываем глаза. Ой, ладно уж, хватит об этом. — Файруза подошла к мужу, заглянула ему в глаза. — А как чувствует себя Ильгужа?
— Он обязательно поправится. Отличный парень. Мы должны стать ему опорой.
Разговор на этом оборвался, в дверь квартиры позвонили. Все-таки придется вставать. Аринбасаров по-молодецки вскочил и, уже одеваясь, заметил на тумбочке телеграмму. И не одну, целых три. Он пробежал их глазами, досадливо отмахнулся: «Делать им нечего...» Это были поздравления с выдвижением его кандидатом в депутаты.
Между тем из прихожей показалась жена. В глазах была легкая тревога. Заметив это, Арслан суховато спросил:
— Кто это был?
— Какой-то незнакомый молодой человек, пришел справиться о твоем здоровье. Такой… с бородкой.
— А фамилии ты не спросила? Надо было в дом пригласить.
— Он сказал — Насыров. Я объяснила, что ты еще спишь, очень устал. Он решил подождать тебя во дворе. Очень хочет тебя видеть.
Аринбасаров тут же вспомнил своего бывшего аспиранта и усмехнулся про себя удовлетворенно: хороший парень. Среди молодых хирургов он особенно выделяется, успешно защитил кандидатскую диссертацию, активно занимается наукой. В общем, перспективный!
Аринбасаров накинул плащ и вышел во двор. У подъезда на скамье сидел Насыров. И сразу профессору вспомнилось его горячее выступление на собрании.
— Доброе утро, коллега! — У профессора был серьезный недостаток: он все время забывал, как кого зовут. Впрочем, к этой его «дурной привычке» все давно привыкли и не обижались. Но сам Аринбасаров часто попадал из-за этого в неловкое положение.
— Здравствуйте, Арслан Рахматуллович. — Они пожали друг другу руки. — Ирек Насыров, если помните.
Он пристально посмотрел на профессора. Взгляд живой и острый. Движения раскованные, уверенные, но выдают горячую натуру.
— Да, конечно, Ирек, я помню, — улыбнулся профессор и смущенно добавил: — а вот отчество твое вылетело из памяти.
— Я еще молодой, Арслан Рахматуллович, можно и так...
— Молодой, говоришь? Да ты давно уже зрелый мужчина, пора и по отчеству величать!
Судя по всему, слова эти пришлись Насырову по душе.
— Спасибо, Арслан Рахматуллович, — улыбнулся он скромно. — Раз вы так считаете... А вот некоторым очень уж хочется видеть меня мальчишкой. Только...
— Правильно, никогда не сдавайтесь. — Профессор махнул рукой, приглашая: — Пойдем, Ирек, чаю попьем. Хозяйка моя блинов напекла. Наказала, чтоб без Насырова домой не возвращался.
— Спасибо, Арслан Рахматуллович. Как-нибудь в другой раз. — Ирек энергично потряс зажатой в руке газетой. — Вот, уже завистники зашевелились, решили счеты свести. Меня к вам ребята послали. — С этими словами он развернул газету. — Их оперативности можно позавидовать. Это бессовестная, наглая ложь. Это настоящая клевета!
Аринбасаров с невозмутимым видом взял газету.
— Ну-ка, ну-ка, посмотрим, кого это ты костеришь с раннего утра.
Насыров, с нетерпением ожидая реакции профессора, спросил взволнованно:
— Можно я закурю?
— Зачем спрашивать? Улица общая.
— Вот, читайте статью на второй странице! — Ирек ткнул пальцем в заголовок: — «Звезда вспыхнула и погасла. Но в чьих руках?»
Аринбасаров пробежал статью глазами, на губах мелькнула легкая усмешка. Затем он заново, не спеша, прочел всю статью. Помолчав немного в раздумье, заявил:
— Чепуха!
— Нет, все гораздо сложнее, с дальним прицелом, — возразил Насыров. — Вспыхнувшая звезда — народная артистка Зиада Димская, а тот, кто погасил эту звезду, то есть убийца-хирург, который ее оперировал.
— Стало быть — я! — Аринбасаров дружелюбно обнял Ирека за плечи, после истории с похищением дочери нападки неизвестного писаки показались ему пустяком. — Да ты что, испугался, что ли?
— Нет, Арслан Рахматуллович, просто хочу сказать, что вам есть на кого опереться. Ведь все это означает начало кампании травли кандидата в народные депутаты. Мы уже написали опровержение.
— Кто это «мы»?
— Нас много, молодежь.
— Ну, раз так, бояться нечего. — Профессор усмехнулся, но настроение у него несколько испортилось. — Пусть обрадуется разное отребье, я снимаю свою кандидатуру. И чего они в самом деле так рано всполошились? Я еще согласия не давал, регистрацию не проходил. Буду баллотироваться или нет — это мое дело, так ведь?
— Теперь это не только ваше дело, Арслан Рахматуллович, но и наше!
— Как это — ваше? — вдруг разозлился профессор. — Что, я теперь сам себе не хозяин? Так, по-твоему?
— По-моему, я прав, Арслан Рахматуллович. Посоветуйте, что делать с опровержением. — И с пафосом добавил: — Черные силы не дремлют.
— Они поспешили, — Аринбасаров снова обнял за плечи своего бывшего ученика. — Эти самые черные силы… неужели они ничего не знают о моей репутации? Верно, не удалось спасти народную артистку. Но возможности современной медицины, к сожалению, не безграничны. Вот поэтому в первую очередь вы должны заниматься наукой. Понимаешь, друг ты мой, Ирек?
— Да, понимаю, Арслан Рахматуллович, за этим дело не станет, будьте покойны, вам за нас краснеть не придется. Только вот этот опус — настоящая провокация, нацеленная на дезориентацию общественного мнения. И на выборах это может сыграть решающую роль. Люди теперь подвержены эмоциям. Как говорится, худая слава впереди бежит...
— Во-первых, Ирек, не волнуйся. Собака лает, а караван идет. Во-вторых, я сейчас же даю телеграмму, что снимаю свою кандидатуру. И покончим с этим.
— Арслан Рахматуллович, — взолнованно выдохнул парень, — вы не должны отказываться! Нужно бороться. Здравоохранение в республике находится на низком уровне. Средства, которые выделяются на его нужды, смехотворны. Медицина задыхается в тисках нищеты, люди в больницах мрут как мухи из-за недостатка современных лекарств, препаратов, оборудования, никто об этом толком не заботится, а те, кто обязан это делать, давно махнули на все рукой. Именно поэтому от медицины в парламенте нужен человек авторитетный, пробивной, честный. А тем, кто сейчас рвется на это место, наплевать на здоровье народа, им важнее личные амбиции, почет, благополучие, новые должности.
— Смотри-ка, братишка, как ты повернул... А если я все же откажусь? Горы, что ли, обрушатся?
— Горы-то не обрушатся... — Ирек взглянул прямо в глаза профессору: мол, начал, так договорю. — Но в таком случае мы, целая группа врачей — ваших учеников, подадим заявление об уходе. К слову, Арслан Рахматуллович, нас немало!
— Да ну!
— Да. Мы не намерены шутить. Сколько можно издеваться над медициной. Стоит животику заболеть — сразу примчится, а как выздоровеет — даже вниманием не удостоит.
— О ком это ты?
— Да все о той же черной силе!
Аринбасаров только головой покачал, он никак не ожидал, что разговор примет такой оборот. Этот обмен мнениями заставил его крепко задуматься. Настойчивость Насырова поколебала профессора.
— Хорошо, я еще подумаю обо всем, — ответил он, протягивая Иреку руку. — Только и вы, пожалуйста, не сгущайте краски. Говорю же, собака лает, а волк и ухом не пошевелит. На этот раз я буду в роли волка. А опровержение… Не стоит возиться...
На том они и распрощались.
— Та-ак, мать, дочка, давайте устроим в честь выходного культпоход. Заглянем в больницу, проведаем Ильгужу, — при этих словах отца лицо Гульшан покрылось румянцем, — а потом сгоняем в деревню: маму мою навестим, молочка попьем.
Файруза почувствовала, что во дворе произошел серьезный разговор, но не стала тревожить мужа расспросами. Предложение совершить маленькое путешествие пришлось ей по душе. Они с Гульшан начали собираться в дорогу.
Аринбасаров стоял у стола в задумчивости:
— В последние дни мне часто снится мама. Привезем-ка ей какой-нибудь приличный подарок, — сказал он, взяв в руки тот самый сверток с пятнадцатью тысячами рублей. За хлопотами он так и не удосужился отнести их в сберкассу. Арслан начал было разворачивать сверток, но вдруг замер в удивлении. На ватмане, в который были завернуты деньги, были изображены какие-то диаграммы, чертежи. Но внимание профессора привлекла надпись внизу: «Байгускаров А. И. Приложение к диссертации на соискание степени доктора медицинских наук. Тема...» Фамилия ему ни о чем не говорила, но тема была знакомой: «Остеомиелит, или костные заболевания». Кто конкретно занимается в республике этой проблемой, профессор вспомнить так и не смог. Загадка, сплошные загадки...

Глава одиннадцатая
ПОЧЕМУ У ГУЛЬШАН СЖАЛИСЬ КУЛАКИ

— Ладно, Аринбасаровы, вы идите, а я в машине подожду, — сказала Файруза Хасановна, достав из сумочки зеркальце и поправляя прическу. На самом деле ей просто не хотелось стеснять дочь.
— Мам, мы не надолго, — взволнованно произнесла Гульшан, щеки ее порозовели. — Сначала папа зайдет, осмотрит его. А я... А я потом. Я быстро. Взгляну на него и вернусь...
«Влюбилась, по-настоящему любит своего Ильгужу. Лишь бы только они были счастливы... — Файруза Хасановна невольно сравнила Гульшан с собой в юности: — Если б тогда что-нибудь случилось с ее Арсланом, смогла бы она выдержать? А все-таки хорошо, что у дочки есть выдержка».
Аринбасаров, как и обещал коллегам, начал обход больных. И заведующий отделением тут как тут: не каждый день третью больницу посещают специалисты такого уровня.
Файруза Хасановна окликнула дочь, поспешившую вслед за отцом:
— Доченька, халат не забудь!
Но Гульшан уже упорхнула белой бабочкой в двери больницы.
Ей не пришлось долго разыскивать палату Ильгужи. Вслед за профессором Аринбасаровым в нее вошла многочисленная свита медиков. Вот по ней определила Гульшан палату. Да, ее отца здесь уважают. Многие врачи хирургического отделения прошли школу Аринбасарова. С одной стороны, очень она беспрепятственно прошла в хирургическое отделение. А ведь порядки в больнице строгие, кого попало не пропустят: здорово быть дочерью такого известного человека. Две сестры, проходя мимо, даже поздоровались с нею. Может, потому что похожа на отца? А с другой стороны, быть Аринбасаровой очень непросто. Стоит ей нечаянно оступиться, сделать маленький промах — это тут же подметят злые языки, тут же пустят сплетню — и ее вину постараются взвалить на отца. Вот и этим бандитам разве нужна была сама Гульшан? Потому-то ее и похитили, что она дочь знаменитого Аринбасарова. И совсем не было дела этим подонкам до Ильгужи. Ему ведь сразу заявили: хочешь — уходи, мы тебя не держим. Но Ильгужа вел себя по-мужски. Он ее в самом деле сильно любит, ведь чуть не погиб ради нее.
Девушка стояла возле палаты Ильгужи, стараясь разобрать доносящиеся из-за двери фразы врачей. Там, за этой дверью, — человек, который ее любит. Как встретит ее Ильгужа? Обрадуется или... упрекнет? Ведь в больницу он попал из-за нее. И тут Гульшан изумилась своему открытию: ведь она сама готова умереть за Ильгужу! Значит, и она его любит...
И почему-то вспомнилось, как они познакомились…

В прошлую осень студентов послали на уборку картошки. Гульшан могла и не ехать: она сильно вывихнула руку, и работник из нее все равно был никудышный. Но когда ребята собрались в колхоз, захотела быть вместе со всеми.
— Поехали-поехали, будешь картошку печь, чай кипятить, — звали ее подруги.
Но печь картошку не пришлось — студентов кормили привозным обедом. И осталась Гульшан — профессорская дочка — не у дел. А студенческой братии и печеной картошки не надо, дай только посмеяться.
— Ладно, Гульшан, ты будешь нашим идейным руководителем! — сострил кто-то. Другой добавил:
— Нет, пусть будет бригадиром над бригадиром. Мы колхозному не доверяем. Он нам мало трудодней ставит.
И пошло-поехало:
— Пусть учетчиком будет!
— Пусть песни поет, вдохновляет.
— Пусть всю выкопанную картошку сосчитает...
— Пусть поощрит передовиков поцелуями!..
В их группе учится один довольно нахальный парень — Тулубай. За свою задиристость прозвали его — Комолый, то есть безрогий бык. Не успел он выкопать и пару картофелин, как, выпятив грудь колесом, подошел к Гульшан:
— Глядите все, на данный момент я впереди всех, передовик! Пусть за это профессорская дочка меня поцелует — я заслужил! — И до этого надоевший ей своими попытками ухаживать, Тулубай совсем разошелся: — Эй, кто за мной? Становись в очередь!
Гульшан резко развернулась и зашагала прочь, но неунимавшийся хохот студентов заставил ее разозлиться. В ней заговорила горячая отцовская кровь. Что произошло дальше — Гульшан и сама не успела понять. Она подскочила к Тулубаю и — хлоп! — залепила ему пощечину:
— Вот тебе, Безрогий, мой первый и последний поцелуй!
Все вокруг ахнули. А Гульшан развернулась и пошла себе. Тулубай, рассвирепев, схватил лопату, кинулся за ней. Теперь-то она понимает: ударил бы, если б не остановили. Вдруг наперерез разъяренному Тулубаю стремительно выскочил черноусый парень. В их группе он появился недавно, только что вернулся из армии, его еще мало кто знал. И вообще этот парень был незаметным, спокойным и слишком серьезным. Вот он-то и перехватил занесенную над головой Гульшан лопату.
Тогда взбесившийся Безрогий, чтобы совсем не потерять «авторитета» среди однокурсников, решил выместить зло на нем. Нрав Тулубая всем известен — кулаки его работают лучше головы. Но и защитник ее оказался не промах: поймав его руку, четким броском через плечо швырнул наземь. Лопата Тулубая отлетела в одну сторону, кепка — в другую. А сам он долго кряхтел и не мог подняться. Гульшан и представить себе не могла, что из-за нее разыграются такие страсти, и даже заплакала от испуга. Ее окружили подружки.
— Не плачь, Гульшан!
— Да не переживай ты из-за такой ерунды!
— Вот бык безрогий, если он способен лопатой замахнуться на девушку… Какой из него врач после этого?
— Диплом-то, может, и получит, но всех своих больных на тот свет отправит.
— А ты, Гульшан, правильно ему влепила. Давно пора.
— А новичок — молодец!
— Девочки, а он мне начинает нравится...
Пока девчонки так тараторили, парни молча стояли, опершись на лопаты. Потом двое не выдержали, рывком подняли Тулубая с земли.
— Ну, что, получил свое, герой?
— Если мало, можем и добавить...
Тулубай поджав хвост подобрал лопату и начал копать картошку. Все снова приступили к работе. И тут оказалось, что Ильгужа остался без пары. Светловолосая девчонка, работавшая с ним, почему-то стала напарницей Тулубая. То ли просто пожалела его, то ли по другой какой причине. Во всяком случае, Ильгужа остался один. Ставший свидетелем недавней сцены колхозный бригадир покачал головой и вынес свой вердикт:
— Вас, городских, трудно понять. Посмотришь — вроде бы все вы друг за друга готовы душу отдать. А с другой стороны... Значит, так, пусть этому братишке поможет вот эта сестренка, — и показал на Гульшан. Прикурив, он сделал пару глубоких затяжек и добавил: — Руке, которой парня по лицу отхлестала, на картошку сил хватит.
Вот так они и познакомились. А позже всем стало известно об ужасной трагедии в судьбе Ильгужи. Оказывается, его отец, напившись, ударил ножом жену. Когда тот вернулся из тюрьмы, Ильгужа не захотел его даже видеть. Вот и остался один на белом свете.

После стычки на картофельном поле прошло порядочно времени. Ильгужа все больше и больше притягивал ее к себе. Но повода, чтобы поговорить, так и не находилось. И все же случай однажды представился: после занятий в институте, перед тем как пойти домой, Гульшан решила посмотреть почту. Кое-кто из подруг присылал ей письма на адрес институтского общежития. Она стала просматривать ячейку под литерой «А», как вдруг наткнулась на открытку, адресованную Байрамгулову. Видимо, кто-то нечаянно сунул ее в соседний ящичек. Она, к своему стыду, не смогла побороть любопытства. Кто это пишет Ильгуже? Но послание оказалось самым безобидным. Дальняя родственница Ильгужи поздравляла его с днем рождения, желала счастья, приглашала к себе в гости, просила не забывать. Девушка расчувствовалась, какая-то неведомая сила повлекла ее к Ильгуже. Она знала, что вечерами он обычно сидит в библиотеке. Гульшан с открыткой в руках поспешила к нему, ей захотелось непременно поздравить его с днем рождения.
Ильгужа с Гульшан столкнулись лоб в лоб в дверях библиотеки. Гульшан, собравшись с духом, протянула Ильгуже открытку.
— Ильгужа! Я тоже поздравляю тебя с днем рождения, от всей души! — И внезапно для себя приподнялась на цыпочки и чмокнула онемевшего парня. Поцеловала и сделалась красной пуще свеклы. И, обеспамятев, убежала. Всю дорогу домой без конца ругала себя и готова была провалиться сквозь землю от стыда. После этого случая она долго избегала Ильгужи.

Внезапно дверь палаты распахнулась. Гульшан увидела отца, за ним вышли остальные. Аринбасаров, заметив ее, лукаво улыбнулся и спросил у заведующего отделением:
— Вот, однокурсница Байрамгулова пришла навестить, как, разрешите?
— Только ненадолго... — буркнул тот.
Гульшан как на крыльях влетела в палату, но вдруг замерла на месте от испуга. На кровати лежал незнакомый человек, голова вся в бинтах, и лица-то не видать. Лишь увидев его сияющие глаза, облегченно вздохнула. Поставила букет цветов в банку, выложила на тумбочку гостинцы и присела на краешек кровати.
— Ильгужа… миленький!.. — прошептала девушка, из глаз ее брызнули слезы. Ильгужа с нежностью смотрел на нее, с трудом приподнял забинтованную руку и погладил по щеке, вытирая слезы.
— Не плачь! — сказал он тихо, стараясь не выдать собственного волнения. — Я... счастлив. Ведь ты жива, здорова…
— И я... самая счастливая... Ильгужа, мне с тобой так хорошо... Когда тебя выпишут?
— Еще не скоро. — Взгляд Ильгужи был переполнен счастьем. — Нагнись ко мне.
И вот их горячие губы слились в долгом поцелуе.
— Я люблю тебя, Гульшан! — сказал парень, превозмогая боль.
— Я буду приходить к тебе каждый день! — горячо прошептала Гульшан, опьяняя его своим взволнованным дыханием.
Перед уходом она заметила на тумбочке какой-то конверт.
— Что, письмо получил? — спросила она, удивляясь, что конверт не распечатан.
— Кто-то оставил, сестра занесла, — ответил Ильгужа. — А мне пока нельзя шевелить рукой.
— Прочитать?
— Конечно, у меня от тебя секретов нет.
Гульшан осторожно вскрыла конверт, но, пробежав глазами первые строчки, вздрогнула: «Ты из-за профессорской дочки с ума сходишь, а она гуляет со всеми подряд. Ты из-за нее чуть жизни не лишился, не ошибись! Протри глаза! Твой друг». Гульшан на несколько секунд растерялась, у нее перехватило дыхание. Едва уняв дрожь в руках, она прочла письмо по-своему:
— Дорогой Ильгужа, может быть, тебе нужна какая-то помощь? Мы не оставим тебя одного в этот тяжелый момент. Мы всегда рядом с тобой, помни об этом. Поскорей выздоравливай. Однокурсники.
Гульшан посмотрела на Ильгужу, не заметил ли он ее невинного обмана. Тот, услышав добрые пожелания, расчувствовался, глаза его чуть повлажнели от слез.
— Передай всем спасибо, — прошептал он пересохшими губами. — Спасибо, что не забывают!
Девушка потихоньку скомкала конверт и спрятала в карман халата.
— Любимый... я обязательно передам твои слова всем девочкам и ребятам. Завтра я обязательно к тебе приду…
В дверях палаты уже стояла сестра. Гульшан с трудом заставила себя оставить больного Ильгужу. Когда шла по коридору больницы, с горечью думала: «Чья это подлость? Кто мог до такого додуматься? Все равно я тебя найду...» И крепко сжала свои кулачки.

Глава двенадцатая
КАЗНАБАЕВ ПРИНИМАЕТ ПОЗДРАВЛЕНИЯ… И НЕ ТОЛЬКО

Доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач республики, главный врач республиканской клиники Казнабаев Гайнияр Гайнуллович сегодня первый раз в жизни пришел на работу с опозданием ровно на час. Это была маленькая хитрость, придуманная им для поддержания своего пошатнувшегося авторитета.
Гайнияр Гайнуллович был в глубокой обиде на коллектив своей клиники. Сколько добра он сделал, скольким помог в трудную минуту, скольких выручил из беды — всего и не счесть, и вот благодарность: провалили его кандидатуру тайным голосованием. Как говорится, сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит. Стоит перед тобой — чисто голубь, а отвернись — тут же нагадит.
Как бы там ни было, но результаты голосования отражали отношение к нему как руководителю. Вот до чего довела народ эта демократия. Не то чтобы Гайнияр Гайнуллович не принимает нового, он одобряет перемены, его трудно назвать консерватором. Но он против того, чтобы вдруг, разом распахнуть все двери демократии. Разве это дело, когда люди болтают все что им взбредет в голову. Невелика беда, когда это происходит в узком кругу. Так нет же, теперь каждому подай трибуну, поставь микрофон, собери народ, чтобы слушать его разинув рот. Вот этого Казнабаев не любит, не одобряет. Нашлись, наверное, люди обиженные, неудачливые да и просто мстительные. Жизнь есть жизнь, ведь не мог он и не должен был гладить всех по головке. А сегодня эти все подымают головы, грохочут кулаком по столу, требуют, скандалят, готовы прямо в лицо плюнуть. Не дело это. Вот поэтому-то Гайнияр Гайнуллович не принимает такую гласность и такую вот демократию. Можно подумать, все это придумано только для того, чтобы унижать достоинство, подрывать авторитет руководителей. Будь его воля, Казнабаев поступил бы так: вместо того, чтобы настежь распахнуть дверь демократии, он бы открывал их поочередно, не спеша, в подходящий момент. При таком раскладе можно было бы поворачивать течение жизни в нужном направлении. Разве бы тогда смогли осрамить его завистники? Вот уж не ожидал, что родной коллектив даст пинком под зад. И из-за кого? Из-за простого, без солидной должности, профессора Аринбасарова. Конечно, Казнабаев верно оценивает ситуацию, чувствует ее, как говорится, всеми фибрами души. Аринбасаров — хирург исключительный, божьей милостью. Незаменимый. Но если потребуется, от него можно избавиться. Кое-кто из приятелей давно ему это советует. Да и сложностей не возникнет. Аринбасаров — человек прямой, жесткий, его в любой момент можно спровоцировать на конфликт, а затем под горячую руку предложить подать заявление об уходе. А гордый профессор возьмет и уйдет. Уж больно горяч. Мешает то, что у Аринбасарова есть и имя, и слава, и авторитет. А в клинике повсюду его люди. И в отделении общей хирургии, которое он возглавляет, и в отделении микрохирургии, открытом его стараниями, — повсюду подобранные им кадры. Прямо хоть выходи на улицу и кричи: мафия, аринбасаровская мафия! Но ведь, в конце концов, во главе знаменитой клиники находится он, Казнабаев. Поэтому остается один-единственный путь, самый верный — вступить в борьбу с Аринбасаровыми на равных. Иначе нельзя — без борьбы Гайнияра повалят, затопчут. Нужно, не отрицая заслуг и деловых качеств соперника, доказать свое превосходство всеми возможными средствами.
Проигрывая все это в голове, Казнабаев шествовал по коридору клиники. Встречные приветствовали, поздравляли, «двуликие» успели уже прознать, что вчера вечером коллектив мединститута выдвинул главврача кандидатом в депутаты. Но люди его положения не должны предаваться эмоциям. Ни один мускул не дрогнул на лице Казнабаева: мол, некогда ему отвлекаться на подобные пустяки. Ведь у главврача всегда масса проблем, он — руководитель, деловой человек; вот и сейчас в его голове сотни проблем.
И все же радость в Гайнияре Гайнулловиче плескалась через край. Есть все-таки люди, которые любят его, ценят и назло кое-кому все же выдвинули кандидатом в депутаты. «Молодец Анвар, сдержал слово», — похвалил он Фахриева. И тут же вспомнил «шалаш» Ашрафа. Но как попался на крючок Фахриев — сам не заметил, как его за жабры прихватили. Надо крепче привязать его к себе. Главное — парень деловой и слово держит.
Но Марьям-то какова! Такой и должна быть настоящая любовница. На следующий же день ославила Аринбасарова в газете. Какой там у нее псевдоним? М. Кабиров? Надо будет подарить М. Кабирову что-нибудь стоящее. Редактора тоже надо держать на коротком поводке. Привел он как-то тещу в клинику, болезнь у нее не бог весть какая, но главврач заботливо устроил ее в отдельную палату. Кое-кто пробовал возмутиться, опять-таки — демократия, но Казнабаев одним суровым взглядом пресек возражения.
Казнабаев не спеша подошел к дверям своей приемной. Внезапно его окружила группа молоденьких лаборанток, словно слетелась стайка белых голубей.
— Дорогой Гайнияр Гайнуллович, — начала молодая женщина с раскрасневшими от волнения щеками, — мы вас... — она посмотрела на подруг, словно ожидая поддержки, и, когда те дружно закивали, подбадривая, заключила: — Поздравляем вас от всего сердца! Очень рады... — И вручила Казнабаеву огромный букет красных роз.
Никто не сказал, с чем именно поздравляют, это и без того было ясно. Самое важное — поздравления услышали остальные сотрудники по всему коридору.
— Спасибо, дорогие мои, от всей души спасибо, — отвечал Казнабаев несколько уставшим тоном. — Только знаете, кому приятен лишний хомут? А... Поздравления ваши принимаю, вижу, что они искренни.
— Спасибо, желаем вам крепкого здоровья и успехов!
Лаборантки ушли. В этот момент дверь приемной распахнулась. На пороге в новом голубом облегающем платье его встречала улыбающаяся Роза.
— Здравствуйте, товарищи! — Гайнияр Гайнуллович не удивился, что в приемной много народу. У него сейчас упало бы настроение, если бы в приемной было пусто. Он не знал, куда поставить цветы, подаренные лаборантками. Отдать их Розе — не так поймут, занести в кабинет — не тактично. В самом углу приемной сидела женщина лет тридцати пяти, совсем без настроения, рядом худенький мальчик семи лет. Казнабаев протянул цветы ей:
— Возьмите, пожалуйста, это вам! — сказал он с улыбкой. Женщина хотела было что-то ответить, стала подниматься, но Казнабаев, заметив это, поспешил отойти. Торопливо пожав руки поздравляющих, — ах, видите, задержали дела, — исчез за спасительной дверью своего кабинета.
Давненько Казнабаев не испытывал такого подъема. Первым делом он снял пиджак и повесил его на плечики. Затем с наслаждением потянулся у окна, так, что хрустнули косточки. Оглянулся — в дверях, улыбаясь, стоит Роза. Но почему она вошла без предупреждения? Это не в ее правилах. Ведь шеф, пройдя на рабочее место, должен привести себя в порядок, настроиться, собраться с мыслями. Непорядок.
Однако, увидев в глазах секретарши искрившуюся неподдельную радость, он не решился ее отчитать.
— Гайнияр Гайнуллович, — сказала она с чувством, — во-первых, от всего сердца поздравляю вас с первым шагом к ступеням парламента... — Она не успела договорить: расчувствовавшийся Казнабаев обнял Розу за плечи и прижал к себе. Внешне это выглядело вполне безобидно, по-отечески. Справившись с биением сердца, Казнабаев легонько подтолкнул девушку к двери:
— Ладно, умница, иди, спасибо! А... что во-вторых?
Роза, вспомнив, зачем пришла, рассмеялась, щеки ее вспыхнули румянцем.
— Ой, совсем вы меня с толку сбили, Гайнияр Гайнуллович. Министр на проводе...
— Что ж ты сразу не сказала? — несколько расслабившийся Казнабаев мгновенно взял себя в руки, подлетел к столу, поднял трубку: — Здравствуйте, Амир Дамирович, простите, что заставил вас ждать.
На другом конце провода раздался добродушный голос министра здравоохранения.
— А я-то уж подумал, что ты с утра ушел на встречу с избирателями.
Казнабаев ответил сдержанно:
— Амир Дамирович, вы же знаете: лишний хомут на шею. — И, подумав, добавил: — У меня и желания-то особого не было. Даже не предупредили, знаете, взяли да и выдвинули.
— Сейчас это сплошь и рядом. Поздравляю, желаю успехов. Не отмахивайся, ты еще молод. А мы уже постарели. Понимаешь? Ну, ладно, действуй, успехов тебе!
Казнабаев, едва положил трубку, чуть не пустился в пляс от радости. Коли так... дела пойдут! Раз сам министр Канзафаров поздравил его с выдвижением, значит, это неспроста. Казнабаев ликовал. Это — замечательно, сверх его ожидания!
Ликование Казнабаева было прервано селектором, послышался голос Розы:
— Гайнияр Гайнуллович, тут вас дожидается та самая санитарка. Говорит, если не примете, целый день будет сидеть в приемной, но не уйдет.
— Умница, какая санитарка? У меня же нет времени, сама знаешь. — К Казнабаеву с минуты на минуту должны были прийти представители избирательной комиссии.
Роза пояснила:
— Это та женщина, которой вы цветы вручили.
— Хм, интересно. — Казнабаев отодвинул бумаги. — Ладно, пусть войдет, раз так.
Незнакомая женщина села на предложенный стул и замолчала.
— Слушаю вас, — нетерпеливо сказал главврач. — В чем дело? Какие проблемы?
Женщина с грустными глазами погладила по головке вошедшего следом сынишку, исподлобья бросила взгляд на главврача и опять опустила глаза.
— Я — Байгускарова...
Казнабаев ничего не понял, фамилию пропустил мимо ушей:
— Очень хорошо. Вы ведь наша санитарка?
Казнабаев между тем переговорил с кем-то по телефону и заставил себя улыбнуться молчаливой посетительнице.
— Раз вы зашли, значит, вам есть что сказать мне?
— Есть, — сказала Байгускарова, внезапно оживившись, и выпрямилась на стуле: — Вы не узнаете меня, Гайнияр Гайнуллович?
Казнабаев насторожился:
— Я вас вроде бы припоминаю. Раз вместе работаем, наверное, доводилось встречаться. Только ведь... в клинике, милая моя, много народу...
Вдруг из глаз женщины ни с того ни с сего потекли слезы. Она отвернулась, чтобы скрыть их, вытащила маленький платочек и вытерла глаза.
«Не вовремя пожаловала эта странная женщина, — с досадой подумал Казнабаев... — поскорее бы ее выпроводить...» Только не к лицу руководителю раздражаться, он придал голосу мягкость и поинтересовался:
— Может быть, нужна материальная помощь? В наше время трудно небось приходится с маленьким ребенком... — Он начал было писать записку главному бухгалтеру, но странная посетительница его остановила:
— Не надо мне денег, — сказала, впившись в главврача полными ненависти глазами, и бросила цветы ему на стол. — Оказывается, у вас короткая память. Я — вдова Ахтяма Байгускарова.
У Казнабаева екнуло сердце. Однако он совладел с собой.
— А... я вот сижу гадаю... точно, значит, так и есть...
Молодая женщина продолжала, не обращая внимания на слова главврача:
— Вы, Гайнияр Гайнуллович, не выполнили своего обещания. — Голос ее был тусклым. — Если обо мне забыли, хоть вспомнили бы о троих детях покойного Ахтяма. Но когда подошла моя очередь на квартиру, вы отдали ее Ямансарову. Ахтям ждал четыре года. До самой смерти. Теперь я жду уже шесть лет...
Гайнияру Гайнулловичу вдруг стало душно. Его охватила тревога и неуверенность, он постарался смягчить тон разговора.
— Будет и вам, я слово свое сдержу, — сказал он, пожалев, что не просмотрел список очередности до Ямансарова. — Понимаете, у Ямансарова были уж очень плохие условия. Он же наш активист, общественник, председатель СТК...
Байгускарова перебила его:
— Дальше можете не продолжать. Один ребенок в семье, квартира двухкомнатная, со всеми удобствами. И вот пожалуйста — перебрались в трехкомнатную. А я что... санитарка... вдова, мать троих детей... живу в бараке, на двенадцати метрах. Никакой разницы, правда? И, кроме того, — очередь была моя. — Она поднялась и, не попрощавшись, пошла к двери. На пороге обернулась. — Вот так и издеваются над сиротами. Ничего, как-нибудь проживем, не помрем. Старший школу заканчивает. А я... не забыла, Гайнияр Гайнуллович! Будет и на нашей улице праздник! А вы еще в депутаты выдвигаетесь...
Побледневший Казнабаев остался сидеть в своем кресле. Внезапно он вспомнил ее имя — Флюра! Он хотел было вернуть ее, но не было сил шевельнуться. Казнабаев продолжал неподвижно сидеть, будто оглушенный. «Будет и на нашей улице праздник», — невольно повторил он слова Байгускаровой. А ведь Гайнияр считал, что с этим делом давно покончено. Ведь шесть лет — не шутка. Он и не предполагал, что Флюра работает в его клинике.
Ему почудилось, что стены кабинета стали сжиматься. Даже солнечные лучи, казалось, померкли. Казнабаева прошиб холодный пот. Не скоро он пришел в себя. Выпил стакан воды — вроде полегчало.
— Поздно спохватилась, теперь не докажешь! — скрипнул он зубами. Они с Байгускаровым были соавторами, только и всего. Если на то пошло, кому какое дело? А вот с квартирой он явно поспешил, Ямансаров мог бы и потерпеть.
В дверях без предупреждения появились люди из избирательной комиссии. И опять — улыбки, поздравления.
— Входите, пожалуйста, входите, сейчас кофе организуем. — Казнабаев проворно вскочил с места, усадил гостей.
— Спасибо, это не обязательно, мы ведь по делу... — Пришедшие поломались для приличия, но за кофе с коньяком и разговор идет как по маслу. Без проволочек оформили необходимые бумаги, и дело было закончено.
Казнабаев, дав согласие баллотироваться, тепло проводил их. Но на душе было почему-то неспокойно, он позвонил Фахриеву. Анвар будто и не удивился неожиданному звонку:
— Слушай, как ты догадался, что я собираюсь к тебе наведаться? Все дела, ни на минуту нельзя вырваться! Ладно, раз сам позвонил, не поеду. Поздравляю, так держать!
— Спасибо! Бог даст, будем вместе пожинать плоды, — откликнулся Казнабаев. — Министр лично поздравил.
— Ну, тогда полный порядок! У меня рука легкая, Гайнияр. Только вот команда твоя маловата. А как в таком деле без верных людей? Кстати, у тебя в приемной сидит один парень. Мой студент. Зовут его Тулубай Шамратов. Ему есть что тебе рассказать. И потом, нужно провести активную работу среди молодежи. В наш округ входят два вуза. А Тулубай парень толковый. Он просит оставить его на практику в Уфе, в твоей клинике.
Вскоре перед Казнабаевым предстал длинный парень с рыжеватыми волосами, худощавым лицом и бегающими глазками. Он тут же, не жалея красок, выложил ему историю, случившуюся с дочерью профессора Аринбасарова.
— И раньше говорили, что его дочь промышляет по вечерам на улице, а в этот раз она увязалась за какими-то бандитами. Мало этого, науськала этих подонков на нашего однокурсника, и его жестоко избили до полусмерти. Сейчас он находится в больнице... — Плел Тулубай свои небылицы. — И вот я слышу, что ее отец, вместо того, чтобы заняться воспитанием дочери, выдвинул себя кандидатом в депутаты. Но разве найти человека достойнее вас? Если вы не возражаете, Гайнияр Гайнуллович, я готов вам помогать. Не хочу сидеть сложа руки, правда и справедливость должны победить... — Разогнавшись, Тулубай хотел было заодно рассказать о стычке на картофельном поле, но сообразил, что это, пожалуй, лишнее.
— Ты мне нравишься, парень! — Казнабаев снова расправил плечи. — Когда есть такие, как ты, браток, дело продвинется. — Он вспомнил слова Фахриева. — Если постараешься, а в этом я не сомневаюсь, на практику к себе возьму. Фахриев, ректор ваш, — мой друг, думаю, возражать не станет. Кто знает, когда закончишь институт, может, останешься работать в нашей клинике. Я думаю, это лучше, чем отправляться по распределению к черту на кулички...
Тулубай обрадованно вскочил:
— Гайнияр Гайнуллович, я очень способный, вот увидите...
Казнабаев проводил его до самых дверей:
— При необходимости я тебя найду... — сказал главврач, а про себя подумал: «Для достижения победы — все средства хороши. А победителей не судят...»

Глава тринадцатая
ТУЛУБАЙ В КОТОРЫЙ РАЗ ПОЗНАЕТ ТВЕРДОСТЬ ЖЕНСКОЙ РУКИ

Тулубай, студент лечебного факультета мединститута, сидит, развалившись на скамейке и наслаждаясь сигаретой. Отсюда как на ладони ему видна широкая улица. Он внимательно наблюдает за тремя подростками, которые снуют из переулка в переулок, от дома к дому. Один из этих двенадцатилетних мальчуганов везет на багажнике своего велосипеда какой-то сверток. Двое других с ведерками и мочальными кистями в руках. Они то и дело пропадают ненадолго в переулке, затем выныривают снова.
Тулубай, закинув ногу на ногу и не упуская из виду мальчишек, то и дело обращается к прохожим:
— Гражданочки, жизнь и так стремительна, погодите... Товарищ, обратите внимание... Прочтите листовки на заборе! Один из самых величайших наших современников — профессор Казнабаев! Будущий депутат! Отдайте свои голоса за него! Наше счастливое будущее — в его надежных руках! Самая содержательная программа — у Казнабаева!.. Если хочешь быть здоровым — голосуй за Казнабаева!..
Кое-кто из прохожих, желая узнать, что это за чудо такое, замедляли шаги. Пробегали глазами по листовкам, наклеенным в ряд. Одни читали долго, другие сразу отходили, махнув рукой. Иногда, столпившись, обсуждали кандидата, порой доходило до ругани.
— По мне так, коза не скотина, депутат — не человек.
— Если б от них все зависело, давно бы в коммунизме жили.
— А ты так и не понял? При коммунизме мы пожить успели. Или забыл? Еще в шестидесятые Хрущев заманил нас кукурузной лепешкой в светлое будущее.
— Точно. Сказал, что сегодняшнее поколение советских людей будет жить при коммунизме.
— И все-таки успели мы в свое время пожить, так ведь? Во времена Брежнева, по крайней мере, всего хватало.
— И водка была всегда.
— Нет, при Хрущеве водка дешевле была. Полки в магазинах ломились. Это Брежнев цены поднял.
К столпившимся у листовок пожилым людям присоединились новые зеваки.
— Жаль, Андропов пожить не успел. Начал с того, что дешевую водку выпустил. Вот это был голова! Мол, пьющий человек все равно будет пить, а почему семья должна страдать?
— Да брось ты, не городи чепухи. Это разве порядок? Он же ввел палочную дисциплину. Мой сосед, сейчас покойный, во время отгула в баню пошел. А его в милицию забрали прямо из парилки. Интересно, как они с Андроповым на том свете поладили?
— Сейчас, небось, в объятиях райских дев дают жару. Там, брат, демократия процветает — ого-го! Ну, в общем... выбираешь, какая тебе по душе... ну и...
Стоявшая рядом пожилая женщина не выдержала:
— Бесстыжий! Одно на уме, хоть людей постеснялся бы!
Но тому и дела нет:
— А что? На том-то свете получше будет. Придут времена еще похлеще тридцать седьмого года. Жаль, бабка, ты не увидишь...
Собравшиеся озадаченно замолчали. Тулубай решил, что настала его минута, вскочил с места:
— Вот, уважаемые граждане, сами говорите, что жизнь поворачивается к нам то передом, то задом. Поэтому, чтобы тоталитарная власть не вернулась опять, нужно выбрать депутатов новой формации. И среди них наиболее признанный — профессор Казнабаев! Проголосуйте за него — не пожалеете. Замечательный педагог, талантливый врач!..
Кто-то поддержал:
— Это хорошо, что врач!
— Вот-вот, — продолжил Тулубай с воодушевлением. — Такие, как Казнабаев, совершенно иначе представляют себе будущее государственное устройство!
Тут вмешался тот, что нахваливал рай!
— Что-то ты, дружок, уж больно расхваливаешь своего Казнабаева. Он что, с луны свалился, что ли? А может, до сих пор под землей отсиживался, а вы извлекли его на свет божий? Откуда он взялся, такой чистенький? Брось, не пыжься, все они на одну колодку, никакой разницы. Или тебе хорошо заплатили, раз так стараешься? Молодых надо продвигать в депутаты. Может, хоть они дело по-новому поведут…
Он сплюнул сквозь зубы и размашисто зашагал своей дорогой.
— Верно, — пробормотал пожилой мужчина и побрел по своим делам. За ним потянулись и остальные. Вскоре вся толпа рассеялась.
Тулубай, пригладив рукой взъерошенные волосы, как ни в чем не бывало стал прохаживаться подле скамейки. «Ничего, хоть и разошлись, а фамилия Казнабаева все равно отпечаталась в голове. Мне от вас больше и не нужно...» — Тулубай довольно потер руки. Эти ушли, других соберет. Хорошо, что округ, в котором баллотируется Казнабаев, находится в самом центре города, не нужно тащиться на окраину. И место для агитации он выбрал удачно. Самое оживленное в этом районе. А впереди у него два месяца свободного времени, что ни говори, не каждому выпадает счастье стать доверенным лицом такого человека, как Казнабаев. Вот представьте себе: Гайнияр Гайнуллович становится депутатом, а это вне всякого сомнения так и будет. А Тулубай вот-вот окончит институт. Значит, Казнабаев обязательно побеспокоится и о его будущем. Ведь Гайнияр Гайнуллович человек с положением, у него возможности есть. Его слово много значит. Вот на собрании коллектива института, когда встал вопрос о выдвижении кандидатов в депутаты, выскочил один тип:
— Почему Казнабаев, будучи главврачом республиканской центральной клиники, не прошел у себя в коллективе, а теперь пытается пройти здесь?
Их ректор, Фахриев, тоже не промах:
— Товарищи, вы же народ сознательный. Там Гайнияр Гайнуллович отказался исключительно для того, чтобы уступить место профессору Аринбасарову. Сами знаете, Аринбасаров — титан, авторитет, но нужна еще одна альтернативная кандидатура. Лично я, понимая, что не могу составить ему конкуренции, даже не пытаюсь выдвигаться.
С места выкрикнули:
— А мы слышали, что Казнабаев не отказался, а попросту не прошел. Зачем очки втирать?
Как мастерски заткнул ему рот Фахриев!
— Ты, друг любезный, хоть с виду большой умник, но сильно ошибаешься в этом случае. Всю жизнь был демагогом, таким и остался. Это — серьезное, ответственное дело. Тут не до шуток. Не в бирюльки играем. Гайнияр Гайнуллович — золотой человек. Его, главного врача республиканской клинической больницы, нашего базового учебного центра, очень хорошо знают и ценят студенты...
Едва ректор произнес это, как Тулубай, внимавший его словам, понял, что пробил его час.
— Верно, товарищи! — горячо выкрикнул он на весь зал. — Мы не просто глубоко уважаем профессора Казнабаева, мы очень любим его как мудрого наставника. Гайнияр Гайнуллович... когда ни приди... в самую трудную минуту... если обратишься к нему... — Голос Тулубая задрожал от волнения. — Никогда не откажет в помощи... Он нам как отец родной... И это не только мое личное мнение, все подтвердят...
Анвар Зиннурович остановил его движением руки — мол, свое дело сделал, молодец, садись.
— Видите, товарищи, — окрыленно продолжил Фахриев. — Вот подтверждение тому, что и студенты о нем высокого мнения...
Конкуренты, увидев, как оборачивается дело, тут же сняли свои кандидатуры. Вот так и прошел в кандидаты Казнабаев.
Вспоминая все это, Тулубай ощутил в себе некую гордость. Вот и теперь он ведет борьбу за Казнабаева в центре Уфы, точнее, в микрорайоне, входящем в его избирательный округ.
В округе всего четыре кандидата. Двое из них — пустое место, ноль, только начавшие оперяться петушки. Серьезный соперник один — Аринбасаров. Но и ему особо надеяться не на что. Так что ситуацией Тулубай доволен.
Да и Казнабаев — дядька насчет денег не зажимистый, сегодня дал две сотни. «Бери, бери, ты же студент, пригодятся, — сказал он. — Это на карманные расходы. А остальное... На летние каникулы я пристрою тебя на солидную должность. Не переживай, браток, сначала надо дело сделать!» Так и сказал Гайнияр Гайнуллович. Тулубай, как закончит институт — а это ясно как день, — получит диплом. А когда Казнабаев станет депутатом, поможет и с карьерой. Тулубай, если надо, весь микрорайон готов обклеить его портретами. А вот уже мчатся его помощники...
— А где третий? — спросил их Тулубай, едва они приблизились.
— Сейчас придет, забежал домой рубашку сменить, — ответил владелец велосипеда. На лице его красовалась ссадина.
— Вы что, подрались, разбойники?
— Так ведь... мы листовку на дверь подъезда наклеиваем, а какой-то лысый вышел и орет: чего наши двери пачкаете! И сорвал ее. Ну... Вася его кистью с клеем...
— Прямо по роже мазнул... Жаль, листовки кончились, а то мы этому придурку на нос повесили бы нашего Казнабаева.
— И правильно сделали. Таких всегда надо учить. А теперь рассчитаемся. Только делите поровну. Та-ак, десять копеек за листовку... Сколько успели наклеить? После обеда — новый квартал, орлы! — Вдруг Тулубай шлепнул себя ладонью по лбу: — Я же вам за драку премиальные не выдал! Это несправедливо. Почему молчите? Сейчас демократия, гласность, все должно делаться открыто. Держите!
— Ого! Рубль — тоже деньги! — обрадовались мальчишки.
Хозяин велосипеда совсем осмелел:
— Дядя Тулубай, дай нам по сигаретке.
— Та-ак. Вот что, ребятки, одобряю вашу открытость, так и должно быть. Вот, получите... Но после обеда нужно будет наклеить сто листовок. Не пропускайте ни одного дома, забора, подъезда.
Велосипедист хитро улыбнулся:
— Дядя Тулубай, а Васька приклеил одну листовку на дверь уборной во дворе.
Тулубай и ухом не повел.
— А что, люди туда заходят?
— Как же не ходить, иногда очередь выстраивается.
— Если так, я считаю, вы правильно сделали. Молодцы, в нашем квартале отовсюду на людей должен смотреть вот этот симпатичный дядя. Чтобы куда ни пошел человек — всюду бы натыкался на его портрет, чтобы запомнил его накрепко, чтобы во сне к нему приходил! Вот как. А когда все расклеите, будет еще работенка.
— В смысле?
— Все наклеенные листовки должны быть в целости и сохранности. Нужно будет привлекать к ним внимание прохожих. Оплата — почасовая, плюс премиальные.
— А вот та тетенька уже сдирает, — сказал велосипедист, показывая за спину Тулубаю.
Тулубай оглянулся и обомлел... Да что это такое? Рослая молодая женщина остервенело срывала с забора все их листовки. Пока Тулубай соображал, дело было уже сделано.
— Вы... вы... что хулиганите? — запинаясь от возмущения, произнес Тулубай. Женщина, словно только этого и ждала, шагнула ему навстречу, всколыхнув полные груди.
— Ах, это ты, значит, их расклеиваешь? — Произнесла она с угрозой в голосе и вплотную подступила к Тулубаю.
Хорошо еще, что между ними оказались подростки, от этой сумасшедшей всего можно было ожидать.
— Ну, я, допустим... — Тулубай старался держаться на дистанции. — Ну, мы расклеиваем, а вам какое дело? Я сейчас милицию позову. Что, на пятнадцать суток захотелось?
Глаза молодой женщины пылали гневом.
— По мне, так приводи хоть все отделение, только я не позволю, чтобы этот ворюга глядел в глаза честным людям. Он что, артист какой, чтоб его на каждом заборе развешивать?
Если бы перед Тулубаем стоял мужчина, он не раздумывая взял бы его за грудки — и дело с концом, но тут ситуация щекотливая... Он еще не забыл урок, полученный на картофельном поле в прошлом году. И у этой могут найтись защитники, вон сколько прохожих. Схватишь ее за руку — крик подымет, подумают — грабитель. А то еще хуже — «пришьют» попытку изнасилования. Потом доказывай, что ты не верблюд. Закон-то на ее стороне.
Тулубай сказал мальчишкам решительно:
— А ну, соколы, быстро за милицией!
Мальчишек как ветром сдуло. Однако они не вернулись. И милиции что-то не видать.
Между тем Тулубай поспешил наклеить на место сорванных листовок новые, но не успел оглянуться, — раз! — и Казнабаев остался без одного глаза.
— Ты что, ненормальная? — вскипел Тулубай. — Ты что, против власти?
— Если твоя власть защищает таких сволочей и воров, плевать я хотела на такую власть! Да ты, наверное, — она ткнула в безносый портрет Казнабаева, — у этого на побегушках? — Женщина вцепилась в Тулубая, начали собираться зеваки.
Откуда только она взялась на его голову! Может, одна из обманутых любовниц Казнабаева? На вид вполне приличная, в юности небось красавицей была.
— А ты случайно не бывшая любовница Казнабаева? Все твое поведение об этом говорит. Значит, бросил тебя, сдал в утиль? Что поделаешь, вокруг профессора много красивых женщин вьется.
Та отпустила парня и выкатила белки:
— Это я-то? Быть любовницей этого мерзавца? Да я лучше всю жизнь без мужика проживу, а к такому, как он, и за миллион близко не подойду!
— У Казнабаева и впрямь денег куры не клюют. Недаром фамилия его из двух слов состоит: казна и бай.
— Потому что вор! Все деньги его — наворованные!
— Ты от денег-то не отмахивайся. А то строишь из себя ангела. Вон, в Эстонии, говорят, публичные дома открывают.
От такого намека женщину затрясло, и она с размаху залепила подонку звонкую пощечину.
— Вот тебе! Иди и расскажи своему хозяину!
Тулубая, намеривавшего ее ударить, успели схватить два здоровенных парня.
— Сволочь! — сплюнул Тулубай, обнажив желтые зубы.
Но женщина и не думала убегать.
— Так и скажи своему Казнабаеву, что он — вор. А мое имя — Флюра, запомни, Флюра Байгускарова. И знай, я все твои листовки посрываю. — Уходя, крикнула: — А ты наклеивай, наклеивай. Я не поленюсь, у меня на это время найдется!.. — Попутно Флюра сорвала листовку с двери газетного киоска и растоптала ее каблуками.
— Ну и везет же мне на женскую ласку, — сменил гнев на милость Тулубай и, чтобы выйти из неловкого положения, добавил: — Напилась, а домой не уходит...
Мужчины отпустили его, а кто-то даже посочувствовал:
— Да, браток, если жена пьет — это хуже всего. Смотри, весь твой труд насмарку.
— Моя тоже если выпьет — хоть из дома беги...
Новая роль пришлась Тулубаю по душе, он поспешил ею воспользоваться:
— Верно, мужики, верно. Женился по дурости, а ей только деньги давай на выпивку. Вот опять за этим примотала, сами видели. А я день и ночь вкалываю, вот взял дополнительную работу в рекламном агентстве, все перепортила. Такой концерт устроила. — С этими словами Тулубай вместо пяти содранных листовок наклеил шесть новых.
— Сынок, — сказал седобородый старик, вглядываясь в каждый листок. — Я думал, тут шесть разных людей. Оказывается, один и тот же. Доктор Казнабаев, стало быть. Зачем так много клеишь, бумагу переводишь?
— Так вас же много, дед. — Улыбнулся парень. — Чтобы все смогли прочитать, не спеша, не толкаясь. Граждане! Подходите поближе! Замечательный человек, наша надежда — профессор Казнабаев!
При этих словах Тулубай нащупал в кармане казнабаевские сторублевки. Они словно придали ему бодрости. Нужно будет сходить в ресторан для поднятия уязвленного мужского достоинства. На его плоском лице проступило подобие улыбки.
Одного он не мог понять: с чего это женщина, назвавшаяся Флюрой, упорно утверждала, что Казнабаев — вор?

Глава четырнадцатая

ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ АРИНБАСАРОВА

Арслан Рахматуллович писал, сидя за столом рабочего кабинета. Вдруг он отшвырнул ручку, рассердившись из-за чего-то, и выскочил из-за стола. Раздраженно сорвал с головы белую шапочку, распахнул окно и с наслаждением глотнул свежего воздуха. Но раздражение не уходило, а причина — ошибка, допущенная его молодым коллегой.
— Эх, Ягафаров, Ягафаров!.. — В такие минуты профессор напоминал седого беркута. Проницательные глаза под мохнатыми бровями, рано поседевшие волосы, глубокие морщины на широком лбу, прямой нос с легкой горбинкой. А вот его подбородок с ямочкой посредине как бы смягчал суровость черт лица, но при этом подчеркивал своенравие и даже упрямство Аринбасарова.
Профессор бросил взгляд на толстую пачку бумаги, лежащую на подоконнике. Это были предвыборные листовки. На каждой из них отпечатан портрет Аринбасарова, краткая биография, перечислены его заслуги. «А почему не указаны недостатки?» — подумал он вдруг. Должны же избиратели знать и об отрицательных качествах своих кандидатов.
В этот момент Аринбасарова вновь охватило сомнение. Зачем он только дал согласие? По тому же округу выдвинули и Казнабаева. Столкнутся они на выборах лоб в лоб. Тут уж кто кого: или он, или главврач. Аринбасаров хорошо понимает, что подленькая статейка в газете — только прелюдия к развернувшейся против него кампании. Знает, откуда дует ветер. Мало Казнабаеву клеветнической публикации, он еще пытается раздуть этот фарс. Мол, читатели газеты требуют ответа, нужно обсудить эту статью в коллективе.
Совесть Арслана чиста. Он сделал все, что мог. Очень жаль, что Зиаду Динскую не удалось спасти. Но и шансов не было почти никаких.
Аринбасаров заметил, что листовок на подоконнике стало гораздо меньше. Видимо, кто-то уже взялся расклеивать их, хотя он никому это не поручал. Это все Насыров, он главный виновник того, что Аринбасарову пришлось дать согласие баллотироваться.
Ну что ж, отказываться поздно. Он уже принял решение. А грязная статейка только подтолкнула его дать окончательное согласие. Аринбасаров не привык ходить в побежденных. Теперь сомневаться некогда, нужно верить в свои силы. А в области медицины и в самом деле море проблем. Пора, наконец, их решать. А экология: загрязнение воды, воздуха, почвы? Если так дальше пойдет, население республики просто вымрет, а выжившие будут уродами и инвалидами; именно для того, чтобы предотвратить эту катастрофу, и необходим ему депутатский мандат. Аринбасаров и раньше пытался поднять эти проблемы, но это был глас вопиющего в пустыне. Но теперь-то все будет по-другому…
Неожиданно дверь открылась, на пороге стояла лаборантка Маргуба Фаязовна. Лицо у нее было виноватое:
— Арслан Рахматуллович, я долго не хотела отдавать им эти листовки, — Маргуба выдержала пронзительный взгляд профессора. — Пришли из избирательной комиссии. Если не ошибаюсь, это был сам председатель. Все какими-то законами стращал, положение под нос совал. А под конец заявил, что я веду подрывную деятельность против вашей кандидатуры. Тут я и сдалась: как же это я могу быть против Аринбасарова?
— В сложные моменты... — Арслан Рахматуллович хотел было успокоить лаборантку, но она, глотая слезы, продолжала:
— И в сложные, и в радостные... Я всегда переживала за судьбы сотен незнакомых людей, попадавших в нашу больницу. И ни о чем не жалела. Но когда он заявил, что я — против вас, испугалась…
Профессор долго изучающе смотрел на лаборантку, затем ласково похлопал по плечу и ткнул пальцем в пачку листовок.
— Забери оставшиеся и спрячь.
Маргуба взяла пачку под мышку и направилась к двери. Аринбасаров, не оборачиваясь, распорядился:
— Ягафаров на месте? Пусть зайдет!
Профессор сел за стол и начал внимательно изучать карточку одного из больных. Когда он взял в руки рентгеновский снимок, в кабинет вошел молодой человек — волосы взъерошены, щуплый, с худощавым лицом, тонкими губами, в глазах застыл испуг.
— Эх, Ягафаров, Ягафаров... — произнес Аринбасаров укоризненно и вновь принялся изучать медкарту. Молодой человек покраснел, нос его покрылся капельками пота.
Внезапно затрещал телефон. Не поднимая головы, профессор потянулся за трубкой:
— Полковник Шагаипов? Здравствуйте! Да, спасибо, что не забыли.
Шагаипов поздравил Аринбасарова с выдвижением кандидатом в депутаты.
Профессор поморщился:
— Да вот сижу и проклинаю тот день, когда дал согласие. — Не прерывая разговора, Аринбасаров указал Ягафарову на стул и пододвинул к нему рентгеновский снимок. — Вот уже и кампания против меня развернулась. Вы читаете городскую газету?
— Пробежал глазами, но особого внимания не придал. Что поделаешь, вы, к сожалению, не господь Бог. Ведь это подвиг — пытаться спасти безнадежно больного.
— Если бы ее привезли вовремя, можно было бы спасти. А в нашей жизни все зачастую случается наоборот.
— Ну а как там наша Гульшан? Тяжело переживает?
— Еще бы, всю неделю спать не могла. Очень испугалась. Сейчас начала приходить в себя. Уже на лекции ходит.
— Это хорошо. А парень как?
— Выздоравливает. Навещаю его через день. Организм молодой, опасность уже позади. — «И чего он тянет? — подумал профессор. — Раз позвонил, значит, хочет что-то сообщить». Наконец Шагаипов сказал, не скрывая досады:
— Послушай, Арслан Рахматуллович, одного из этих четверых молодчиков упустили. Понимаешь, недоглядели. Сбежал. Тот самый Вадик Хабибуллин, настоящее имя Васим. В городе показываться он не рискнет, но думаю, вам лучше об этом знать. Ищем. Никуда не денется, все равно хвост прижмем. Все его координаты нам известны. До свидания, будут новости — сообщим.
— Всего доброго! — Арслан Рахматуллович, слегка оглушенный неприятным известием, долго смотрел на Ягафарова, внезапно хлопнул тяжелой ладонью по столу. Ягафаров вздрогнул, снимок выпал из его пальцев.
— Что с тобой прикажешь делать, Сталинер?
Перепуганный парень торопливо вытащил из нагрудного кармана свидетельство в зеленой обложке.
— Ар… Арслан Рах… матуллович... я... я имя сменил. Ок-казывается, это просто: заплатил десятку и... Отец у меня был человек простой, кто-то подучил, вот он и нарек Сталинером. А я отдувайся. Теперь я всего-навсего — Линер.
Профессор зло посмотрел на него:
— Если б от перемены имени изменилась и твоя суть, Ягафаров Линер! У тебя что — камень вместо сердца? Надо же хоть немного думать, что ты делаешь! Перелом руки. Всего двадцать семь лет доярке. Из-за твоей безалаберности она может стать инвалидом. Неправильно срастил кости. А ведь у нее наверняка есть муж, дети, которых она обнимает вот этой самой рукой. А ты, Ягафаров Линер, отправляешь ее назад с искалеченной рукой. Как это понимать? Это же позор для врача!..
В этот миг Аринбасаров увидел в дверях двух незнакомцев. Сгоряча им тоже досталось:
— А вам что здесь нужно? Прежде чем войти, принято спрашивать разрешения, постучаться, если хотите знать! Так что извольте выйти!
Те исчезли за дверью. Аринбасаров тут же остыл. Посмотрел на дверь, потом на Ягафарова, и сам удивился своей несдержанности.
— Прости, Ягафаров. Нервы начали сдавать. — Потом негромко, стараясь придать голосу дружеский оттенок, спросил: — Разве я не правду сказал, как ты считаешь?
Линер был готов провалиться сквозь землю. Кровь бросилась ему в лицо, он низко опустил голову.
— Арслан Рахматуллович, — сказал он еле слышно. — Всегда я вас подвожу. Простите меня! Мне казалось, что я все сделал правильно. А может... мне уйти из больницы?
Аринбасаров поднялся, вышел из-за стола и положил руку на поникшее плечо Ягафарова:
— Чтобы уйти, много ума не надо, дружок. У тебя есть и знания, и способности. Мне нравятся твои научные публикации. Тема твоей будущей кандидатской работы очень солидная. Одного тебе недостает: терпения, умения доводить начатое дело до конца. Внимательности не хватает. А ведь мы — хирурги. Хи-рур-ги!.. Понимаешь ли ты до конца значение этого слова?
— Понимаю, — ответил тот негромко.
— Ладно, не переживай, ошибку твою я исправил. Кстати, ты женат?
Поняв, что разговор перешел на другую тему, Ягафаров облегченно вздохнул. Вместо ответа смущенно поник головой.
— До сих пор выбираешь? Заруби себе на носу, Ягафаров. — Профессор начал прохаживаться по кабинету. — У врача, особенно у хирурга, должна быть крепкая семья. Только тогда он сможет чувствовать себя спокойно и уверенно. Иначе что это за хирург, если у него в ответственный момент может дрогнуть скальпель в руках? А ведь человек доверяет не только твоим рукам, он ложится на операционный стол с верой в твое доброе сердце, в твою честь. Каждый человек — это целый мир, а не просто пациент. Между прочим, та доярка очень красивая девушка. Тебе вот как раз такая жена подошла бы.
Ягафаров поднялся с места.
— Арслан Рахматуллович, клянусь, больше такой ошибки не совершу!
— А ты не клянись, если не знаешь — спроси. Не стыдись. Врачами не рождаются. Если нужно — разыщи меня, где бы я ни был. Вот поставлю вас крепко на ноги — тогда и уходить будет не так тяжело. Сам видишь, какие времена настали. Кое-кто ради личных амбиций способен на все.
Ягафаров кивнул:
— Все понимаю, Арслан Рахматуллович. Спасибо вам за советы и помощь! — Он замялся у двери: — А... насчет женитьбы... У меня двое детей!
Аринбасаров налил в стакан воды из графина и шутливо пригрозил пальцем:
— Там кто-то хотел войти, пригласи, а то мне скоро на совещание к главврачу.
Ягафаров повернулся на пороге.
— Арслан Рахматуллович, а можно нам присутствовать там?
— Ничего плохого в этом не вижу. Только на этот раз главный хочет, видимо, провести разбирательство в узком кругу. Но я не из пугливых.
Аринбасаров застегнул пуговицы халата, надел докторскую шапочку. Вошли двое. Профессор указал им на стулья. Старший из посетителей сразу вытащил блокнот и ручку, тот, что помоложе, расчехлил фотоаппарат и, пока профессор приводил в порядок рабочий стол, успел сделать несколько снимков.
— Мы много слышали о вас, Арслан Рахматуллович, ох и сердитый вы, оказывается. — Начал разговор старший. — Мы — корреспонденты городской газеты. Вот решили перед разбирательством познакомиться с вами. Сами понимаете: ситуация неординарная, имя Зиады Димской известно всем.
Аринбасаров выпрямился на стуле, но продолжал молчать. Тот продолжал:
— Сейчас, как вы знаете, многое из того, что раньше скрывалось, умалчивалось, всплывает на поверхность...
— Правда и справедливость возвращаются народу, — продолжил за него Аринбасаров.
Корреспондент сделал вид, что не заметил издевки.
— Да, да, вот именно, — обрадовался он, быстро застрочив в своем блокноте. — Это все достижения перестройки. Это вы верно уловили. Но в этой области еще работать и работать.
Фотограф снова засуетился, выбирая удачный ракурс. Аринбасаров остановил его:
— Молодой человек, я не люблю фотографироваться. У меня аллергия, понимаете? И потом — хозяин здесь я. Кто вас пропустил в хирургическое отделение? Здесь должна соблюдаться стерильная чистота. Сейчас же, дорогие мои, спуститесь вниз, облачитесь в белые халаты, а потом прямиком пройдете на третий этаж, в кабинет главврача, договорились?
...Народу в кабинете Казнабаева было немного: секретарь партбюро Сибагатуллина, председатель СТК Ямансаров, председатель профсоюза и два корреспондента.
Когда все расселись, Гайнияр Гайнуллович взял быка за рога:
— Вот, товарищи, решили собрать маленькое совещание. Не часто такое у нас случается, но все же... Все, наверное, знакомы с материалом, опубликованным в газете. С печатью шутить нельзя, как говорится, пресса — четвертая власть. — С этими словами Казнабаев повернулся к пожилому корреспонденту, тот кивнул. — Поэтому необходимо дать ответ в газету. О смерти Зиады Димской ходят разные слухи. Одни говорят, она была обречена, другие — скончалась в результате халатности врачей. Как бы там ни было, сегодня необходимо внести в этот вопрос полную ясность, поставить, так сказать, все точки над «i». Разговор предстоит серьезный, поэтому мы пригласили ограниченный круг лиц.
Казнабаев взглянул на Аринбасарова. «Смотри-ка, сидит как ни в чем не бывало!» — удивленно отметил он про себя.
— Гайнияр Гайнуллович, мне все-таки непонятно, — сказал Аринбасаров спокойным тоном, — в любом случае, здесь должны присутствовать все сотрудники хирургического отделения.
Казнабаев постарался быть хладнокровным:
— Если говорить правду, Арслан Рахматуллович, я прежде всего заботился о вашем престиже.
— За заботу спасибо. Но мне от людей скрывать нечего. К тому же, с одной стороны, вы стремитесь, чтобы в неведении остались сотрудники хирургического отделения, а с другой — стараетесь распространить свою ложь обо мне по всему городу.
«Зол, черт, голыми руками не возьмешь», — подумал Казнабаев с досадой и сказал как бы шутя:
— Арслан Рахматуллович, вы человек известный, но все же, не обессудьте: я скажу прямо, как того требует мое положение. Не получается ли как в пословице: на воре шапка горит? Если не ошибаюсь, именно вы оперировали Зиаду Димскую?
Корреспондент застрочил в свой блокнот.
— У вас отличная память, Гайнияр Гайнуллович. Но вы, как главврач, должны были лично просмотреть историю болезни пациентки, а не ссылаться на всякие слухи.
Главный врач попытался повысить голос:
— Если я буду вникать в каждую бумажку, мне только этим и придется заниматься, Арслан Рахматуллович. А у меня на шее целая клиника!
Сибагатуллина хотела что-то сказать, но главврач попросил ее не торопить события.
— Альфия Рахимовна, повремените, пожалуйста! — Он собирался предоставить слово секретарю партийной организации только тогда, когда окончательно припрет Аринбасарова к стене, чтобы полностью раздавить его. Вот тогда уж и пикнуть не посмеет прославленный профессор. Вот тогда увидим, кто из нас знаменитей.
В этот момент Арслан Рахматуллович встал и по привычке стал расхаживать по кабинету:
— Товарищ корреспондент, вернувшись, передайте редактору, что вы опубликовали клеветнический материал. И не забудьте еще: профессор Аринбасаров ждет по этому поводу публичного извинения! Вы все поняли? Напишите, а то позабудете!
Опешивший Казнабаев попробовал унять профессора:
— Арслан Рахматуллович, надо бы поинтеллигентней...
Аринбасаров резко повернулся к нему:
— Вот-вот, давайте будем интеллигентными, Гайнияр Гайнуллович. Зиада Димская была по-настоящему любимой артисткой, звездой! Но судьба безжалостна, никому не дарована вечная жизнь, все мы рано или поздно покинем этот мир. Зиада Димская поступила к нам с перитонитом. Скажу прямо: привезли ее с большим опозданием. А при вскрытии желудка обнаружилась злокачественная опухоль. Рак в последней стадии. Она уже побывала в онкологическом отделении, и, поскольку надежды не было, ее выписали. И мне невольно пришлось быть свидетелем последних минут ее жизни. Спасти ее было невозможно.
В кабинете повисла тяжелая тишина. Все были оглушены услышанным. Казнабаев, растерявшись, ухватился за последнюю соломинку.
— Дадим слово Сибагатуллиной, она давно порывается что-то сказать.
Альфия Рахимовна вспыхнула, но сумела взять себя в руки.
— Гайнияр Гайнуллович, я как анестезиолог хочу сказать вот что: Арслан Рахматуллович прав, он сделал все, что мог.
Казнабаев не верил собственным ушам. Вместо того, чтобы поддерживать его... Не зря говорят, что перекормленная собака хозяина кусает. А он еще помог ей стать секретарем парткома.
— Интересно, интересно...
— Скорее печально, — поправил Аринбасаров главврача.
Корреспонденты недоуменно переглядывались.
— Ну, что, будем расходиться? — подвел итог Аринбасаров.
В этот момент в дверях показалась Роза.
— Гайнияр Гайнуллович, министр у телефона, — крикнула она с порога. Тот явно обрадовался звонку, который помог ему выйти из создавшегося положения. Казнабаев торопливо поднял трубку, и тотчас лицо его расплылось в улыбке, словно услышал голос родного брата.
— Слушаю, Амир Дамирович! Да, здравствуйте. Нет, небольшое совещание. Да-да, слушаю... — Он долго стоял в таком положении, затем осторожно положил трубку. Движением руки остановил двинувшегося к выходу Аринбасарова:
— Арслан Рахматуллович, из Акъяра прибывает самолет. Герою труда отрезало ногу... Срочно... нужно спасти...
Аринбасаров повернул гордую седую голову, окинул Казнабаева обжигающим взглядом:
— Если мне не изменяет память, Гайнияр Гайнуллович, в этой клинике есть два хирурга-профессора. Меня ждут лекции в институте. А вот профессор Казнабаев, насколько я знаю, сегодня свободен.
Аринбасаров вышел. Побелевший главврач долго не мог сойти с места. Он уже и сам забыл, когда в последний раз стоял у операционного стола.
Не зная, что и делать, позвонил в микрохирургию. Трубку взял ассистент Аринбасарова:
— Да-да, готовимся. Арслан Рахматуллович уже здесь.

* Журнальный вариант, перевод с башкирского Фарита Ахмадиева.

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев