№ 6'05

Алла Докучаева, Семен Шапиро

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Суд божий

(Продолжение. Начало см. - СУД БОЖИЙ)

К статье прилагались две ксерокопии: одна из страниц черновой тетради записок Осокиной и соответствующая страница монографии Маркелова.
…Игорь Мелехин перебрался в Москву восемь месяцев назад. После той ударной передачи про «Геобанк» на него обратило внимание руководство НТВ. Одновременно он стал сотрудничать с целым рядом газет. Именно его имел в виду Тамарцев, когда излагал свой план Голованову. Ну а в качестве источника информации он, естественно, выбрал Сергея с Натэллой.
Игорь провел у них дома все воскресенье, узнав наконец про таинственный прибор, его поломку и про все то, что пережили молодые супруги за прошедший год. Все, что они рассказали, настолько потрясло Игоря, что, придя домой, он сразу сел и написал статью.
Она стала сенсацией. Однако эффекта, на который была рассчитана, инициаторам публикации добиться не удалось. Дело в том, что в среду, 26 июня, президент отправился в Токио. Руководство Японии решило изменить свое отношение к России с презрительно-недружелюбного на доброжелательное и даже внешне дружеское. В качестве инструмента, позволяющего управлять процессом сближения с великим западным соседом, был выбран Южно-Курильский архипелаг. Японцы хорошо отдавали себе отчет в том, что Россия не может, не должна и никогда не отдаст эти острова, но ничтожный повод, подаренный им сорок с чем-то лет тому назад лихим коммунистическим политиканом, эксплуатировался с высочайшим дипломатическим искусством.
Поездка в Японию затмила для президента все другие проблемы, и он улетел туда, забыв про все домашние заботы. В том числе и про поиски Маркелова.
Статья тем не менее дала основание для создания комиссии Российской Академии наук по расследованию фактов плагиата в диссертации и монографии академика Маркелова. Ее по поручению Президиума РАН возглавил академик-секретарь отделения геологии и океанографии Данилов Георгий Николаевич. В комиссию вошли такие влиятельные ученые, как академик С.Н.Быков, член-корреспондент РАН В.А.Фильштинский, профессор Р.А.Воронов и ряд других. В комиссию был включен также сын Надежды Осокиной кандидат геолого-минералогических наук Сергей Осокин. Было принято решение рассекретить все материалы экспедиций Осокиной и экспедиции Маркелова в Центральную Сибирь. В то же время совместным решением генерального прокурора, министра внутренних дел и руководителя Федеральной службы безопасности следственной бригаде Тамарцева было поручено вернуться к ранее закрытому уголовному делу по факту гибели экспедиции Надежды Осокиной.
Уже первые результаты работы обеих комиссий дали сенсационные результаты. В отчете об экспедиции Маркелова обнаружилась карта местности, составленная рукой Надежды Осокиной. Это подтвердила графологическая экспертиза надписей на ней. Месторождение алмазов отмечено на карте кружком с крестиком, выполненным той же пастой, что и расположенная рядом надпись: «Алм.». Кроме этого, к отчету приложено пять пакетиков с алмазами, обнаруженными якобы Маркеловым и рассортированными по весу. Один из пакетиков с пятью самыми маленькими алмазами профессор Венников узнал: это был тот самый, который он раскопал в письменном столе Осокиной. На пакетике сохранились отпечатки пальцев Осокиной, Венникова и Маркелова.
Члены комиссии Данилов, Быков и Фильштинский посетили академика Апарина-Властовского и профессора Венникова, ознакомили их с публикацией в газете и попросили дать свои соображения по сути этой статьи.
Но наиболее интересные сведения дали участники экспедиции Маркелова. Дали после того, как узнали о совместном решении Президиума РАН и коллегии ФСБ о рассекречивании материалов указанных экспедиций.
Пять членов экспедиции были сотрудниками отдела континентальных плит, существенно поредевшего после гибели его основных сотрудников. Еще два сотрудника были из других отделов, причем из комсомольских активистов и доверенных лиц Маркелова. Впрочем, и они, быстро смекнув, что над их патроном сгустились тучи, также начали давать комиссии весьма неблагоприятные для него показания. В обобщенном виде суть их сводилась к следующему. Оправившись после болезни, вызванной отравлением, секретарь парткома ИПЗАНа Маркелов попросил директора института академика Апарина-Властовского перевести его в отдел континентальных плит «для завершения работ Надежды Осокиной». К этому времени у заведующего отделом профессора Валериана Модестовича Венникова случился инфаркт, и он на длительное время, если не навсегда, оказался выведенным из строя. Поэтому Апарин-Властовский назначил Маркелова исполняющим обязанности заведующего этим отделом. Став во главе отдела, Вадим Викторович начал готовить новую экспедицию.
При подлете к месту стоянки экспедиции Осокиной Маркелов отказался высаживаться там и, развернув карту (карту Осокиной, как выяснилось), потребовал приземлиться ближе к месту, отмеченному на ней крестиком. Поскольку там была сплошная тайга, вертолет долго не мог выбрать ровную полянку для посадки. Наконец командир решил посадить вертолет в прогал, образовавшийся при впадении ручьев в речку, в дальнейшем названную Алмазной. До нужного места оставалось пройти всего полтора километра.
Что тут интересного: отправив всех сотрудников по их маршрутам, сам Маркелов в течение нескольких дней непонятно куда исчезал, прихватив с собой лопату. Возвращался только к вечеру. Так длилось дня четыре. На седьмой день пребывания в тайге он принял решение о завершении экспедиции. Тем более что количество комаров постоянно увеличивалось, кроме того, у него появились его «таежные» симптомы: бессонница, обострение гастрита, запоры и головные боли.
Куда исчезал руководитель экспедиции — никто из ее участников не знал. Перед отлетом на Большую Землю он предупредил всех, что открыл месторождение алмазов, а это, мол, государственная тайна, разглашать ее и даже обсуждать между собой категорически запрещено.

ПОДПОЛКОВНИК МИЛИЦИИ И ПОЛКОВНИК КГБ
В это время начал давать показания подполковник Шустов. Тамарцев по договоренности с коллегами из ГАИ, задержавшими Шустова, приехал в город N и сам стал его допрашивать. Он показал подследственному полученную по факсу копию паспорта Шведова и стал выяснять, на каком основании тот выдал этот паспорт. Шустов не стал отпираться, будучи уверенным в том, что академик Маркелов ни к какой уголовной группировке не принадлежит. Он сослался на просьбу полковника ФСБ Николая Гавриловича Савченко, который обратился к нему в связи с эксклюзивными обстоятельствами, возникшими вокруг личности академика.
Тамарцев сразу же внутренне напрягся. «Ага, Николай! Что же это за Николай?»
— Чем он мотивировал свою просьбу?
— Сказал, что академику Маркелову угрожает, кажется, мафия, которая занимается алмазами.
— А почему вы не сообщили об этом в органы, когда узнали, что академик пропал? — Тамарцев начал готовить плацдарм для будущего допроса Савченко.
— Я как раз собирался сообщить, но меня арестовали по делу, связанному с азербайджанскими рэкетирами.
— А самому Савченко вы не позвонили, узнав о пропаже Маркелова?
— Нет. Зачем? О том, что этот Маркелов пропал, он, я думаю, и сам осведомлен из прессы. Такую шумиху подняли.
«Ну что ж! Теперь можно навести предварительные справки о полковнике Савченко».
— Кто такой Савченко и откуда вы его знаете?
— Это бывший сотрудник КГБ. Мы с ним познакомились в начале шестидесятых. Я работал в отделе милиции одного подмосковного поселка, а он — в службе охраны какого-то секретного объекта на территории этого поселка.
— Что это за поселок?
Ответ Шустова бросил в жар даже такого выдержанного человека, как Тамарцев. Секретный объект, охраняемый Савченко, находился на территории того самого поселка, что и таинственная лаборатория, о которой говорила Федорова.
— А Маркелов был на этом объекте? — Тамарцев спросил об этом просто так, на всякий случай.
— Не знаю. Я ведь никакого отношения к нему не имел. Знаю, что Савченко следил за тем, чтобы ни в каких документах УВД не возникло информации о том, что это — секретный объект. Так, дача как дача. Собственно, через пару лет после того как я стал работать в районном отделе, Савченко повысили, и вместо него стал появляться другой. Капитан Алликас, кажется. Но у нас с ним отношения не сложились. Он действовал строго формально. Не то, что Савченко. С тем и выпить можно было. Только если он приходил к концу рабочего дня.
— А куда пропал Савченко? И уточните, пожалуйста, в каком году все это происходило.
— А он никуда не пропал. Он продолжал ходить в эту лабораторию. А вот, когда эта Чехословакия началась... Он вообще перешел на работу в другое место. А к нам в район стал приезжать иногда по субботам-воскресеньям на рыбалку. Там, в том районе, шикарное озеро есть. Свияжское. Слыхали, наверно. Там такие лещи, караси, щуки... Там-то мы поближе познакомились. Я ведь тоже рыбак... Но это уже потом было, в 70-е. А меня перевели в город N. Начальником отдела. А в конце восьмидесятых он позвонил мне. На старом месте дали ему мой телефон. Тогда-то он в первый раз и попросил меня сделать паспорт. Какому-то кооперативщику. Ну, я решил — раз такой чин из КГБ просит, значит, ничего незаконного быть не может. Хотя сомнения все-таки возникали. У них ведь и своя паспортная служба есть. Зачем так сложно — через меня? Но это уж их дело. Я ведь оформил все на законных основаниях. Если гражданин сообщает, что утратил паспорт, мы обязаны его восстановить.
— А когда Савченко приезжал к вам на рыбалку, с ним еще кто-нибудь был? В частности, тот же Маркелов?
— Нет, он в одиночку. Собственно, поэтому мы с ним и скорешились. Сами понимаете, в одиночку скучно. Уху там, то-се. А мне тоже с кем попало компанию водить не положено.
— А откуда взялась фамилия Шведов? — неожиданно круто повернул разговор Тамарцев.
— Да тут труп у нас пару лет назад обнаружили. Паспорт был на имя Шведова. Так его никто и не спохватился. Наши дознаватели пытались расследовать это дело, но бросили... Время, сами понимаете, какое... Никто ничего не требует, ни за что не отвечает. Вот если уголовное дело само в руки пришло... Как в этом деле с азербайджанцами и с этим Маркеловым. Ну, правда, с Маркеловым — другое. Он ведь фигура. Им хочешь не хочешь заниматься надо. Что, разве не так, гражданин полковник?
Тамарцев ничего не ответил. Ему надо было спешить в Москву, чтобы заняться Савченко. Но в Москве его ждал звонок Федоровой.
— Андрей Петрович! Я вот что надумала. Насчет этого яда… Если это действительно одна из разновидностей ботулизма, то у этого типа в крови должны быть антитела, подавляющие носителей. В том уральском институте (я уточнила) наверняка есть образцы этих антител. Я могла бы запросить у них. А кровь этого типа можно достать?
— Нет проблем. А вы, Ирина Алексеевна, сами вылетайте туда. Имейте в виду, нам это нужно срочно. А я к вашему возвращению доставлю кровь. Кстати, узнайте там, как могут эти антитела появиться. Может, есть такие люди, у которых они с детства? Или какой-нибудь ген, который их вырабатывает?
— Я все поняла, Андрей Петрович. Это — для адвоката. Чтобы он на суде не смог навести тень на плетень...
После этого Тамарцев связался с подполковником ФСБ Феликсом Кутеповым, входившим в его комиссию. К сожалению, ничего существенного за прошедшие три дня подполковник сообщить председателю комиссии не смог. Никто из нынешних сотрудников ФСБ непосредственно с Маркеловым не общался. Если, конечно, исключить чисто формальные моменты — оформление допуска сотрудникам ИПЗАНа, выезд за границу и тому подобное. На всех бумагах подпись Маркелова стояла лишь как директора института. Не поступало также никаких оперативных разработок об угрозах в адрес академика.
— А в связи с приватизацией Диадемского месторождения? — спросил Тамарцев. — Он ведь активно проталкивал закон о реституции интеллектуальной собственности. Согласно ему, если тот вступит в силу, он станет владельцем контрольного пакета акций. Неужели это никого не беспокоило?
— Еще как беспокоило. Местное начальство, в первую очередь. Оттуда шли петиции за подписью трудового коллектива. А их якобы поддерживали республиканские структуры. Игра такая... Но, во-первых, закона еще нет. Во-вторых, если он появится, то неизвестно, как его применять. И не вступит ли он в противоречие с другими законами, например о приватизации. Так что легальные методы борьбы пока далеко не исчерпаны. Да и рычаги управления всеми производствами после ликвидации союзных министерств оказались в руках республики Саха-Якутия. Например, кто может сместить директора? Так что прибегать к помощи всякой там уголовщины им просто не имело смысла.
— Значит, как я вас правильно понял, ни сам Маркелов не обращался к вашим или экс-вашим сотрудникам за защитой, ни оперативных разработок, дающих основание для его эксклюзивной охраны, не было?
— Совершенно верно.
— А скажите, пожалуйста, Феликс Иванович, ваши бывшие сотрудники (я уж не говорю о настоящих) не должны, хотя бы в рамках профессиональной этики, сообщать вам о каких-либо приватных сведениях подобного рода, если они к ним случайно поступили? Ну, например, если бы Маркелов попросил кого-нибудь из бывших сотрудников КГБ, с которым он состоял в неформальных отношениях, о помощи в защите?
— Ну, вообще-то, конечно, желательно. Но ведь вы знаете, сейчас порой самих чекистов надо защищать...
— Но каких-либо сведений о неформальных связях Маркелова с кем-либо из КГБ вам установить не удалось?
— За последние десять лет — нет.
— А раньше? До того, как он стал директором и академиком? Он ведь с кем-нибудь мог учиться в школе, институте, аспирантуре... Жить в одном дворе. Вы по его биографии проходились?
— Это сейчас проверяется. Но вы ведь понимаете, Андрей Петрович, тут не обойтись одним днем...
— Тем более, если сами фигуранты помочь вам не хотят.
И Тамарцев рассказал Кутепову о допросе подполковника Шустова. Кутепова эта информация задела: сотрудники ФСБ не очень любят, когда кто-то знает больше, чем они. Тем более, когда речь идет об их ведомстве. Получается, все, что он только что сказал Тамарцеву, — пустой звук. И угрожают Маркелову, причем именно диадемцы, и есть сотрудник, с которым он состоит в неформальных отношениях и к которому он обращался... Собственно, именно на такой эффект и рассчитывал Тамарцев. Теперь (он в этом не сомневался) этот подполковник в лепешку расшибется, а все про Савченко как можно скорее выведает.
Следующим на очереди у Тамарцева был майор Фролов из Диадемы. Новости оказались одна лучше другой. Маркелов начал давать показания. Как Шведов. Признал, что имел задание от Маркелова уничтожить Чернышова и забрать алмазы. Зачем? «Спросите у самого Маркелова», — говорит. И требует его вызвать в качестве заказчика. А себя выставляет в роли исполнителя. Рука у него заживает, образцы крови получат немедленно и вышлют фельдпочтой.
Вторая новость была похлеще первой. Ребятишки из Кедров нашли саперную лопату и баночку Маркелова. Лопата вся проржавела и оказалась на этом, а баночка — на противоположном берегу Алмазной, как раз напротив стоянки экспедиции Осокиной. Видно, застряла в кустах, а потом, с течением времени, опустилась к корням и была засыпана истлевшими листьями. Но ребята, как их и просил Сергей, все самым тщательным образом прокопали и нашли. Баночку и лопату отправляют той же почтой, что и образцы крови.
Эти сведения были настолько существенными, что Тамарцев решил поделиться ими с Головановым и продумать следующие ходы. Как дальше поступать с Маркеловым? Не стоит ли дать еще одну утечку информации в прессу? Или в высшие инстанции?

МЕЖДУНАРОДНАЯ ОБЩЕСТВЕННОСТЬ НА ЗАЩИТЕ ДЕМОКРАТИИ
По телефону позвонил академик Данилов:
— Андрей Петрович, мне только что звонил доктор Скарлетти, президент Международной ассоциации геологии и петрологии. Там очень озабочены судьбой академика Маркелова и поднятой вокруг него в нашей печати шумихой. Полагают, что академик стал жертвой реакционных сил, преследующих его за демократические убеждения. Он предупредил меня, что если травля академика не будет прекращена и он не будет найден, то это приведет к весьма серьезным последствиям. Каким именно — не сказал, но это нетрудно вычислить. Я ему сообщил, что мы расследуем материалы, связанные с публикацией в газете, а при Генеральной прокуратуре создана бригада по поиску пропавшего Маркелова.
— Станислав Александрович, вы не предложили господину Скарлетти войти в состав вашей комиссии?
— Я как раз и звоню, чтобы с вами посоветоваться.
— Я двумя руками «за». Пусть еще и адвокатов своих пришлют. Только с приличной репутацией. Знаете что? Я сейчас встречаюсь с Головановым, мы с ним посоветуемся, и я вам перезвоню.
Когда Андрей Петрович вошел в кабинет Голованова, тот сидел за столом, опустив голову. «Чем-то расстроен», — едва подумал Тамарцев, как тот произнес:
— Генеральному звонил президент из Токио и разъяренным голосом потребовал разыскать виновных в скандальной публикации «желтой газетенки». «Меня тут журналисты атакуют: правда ли, что началась травля демократов и я сдался на милость Верховного Совета, — орал он. — Вы что, понимаешь, со мной делаете? В каком я оказался положении!»
— А насчет снятия с должности он не говорил? — поинтересовался Тамарцев.
— Пока нет, но наверняка после возвращения начнет «рубить головы».
— А как генеральный? Вы ему рассказали о наших уликах?
— Вы же знаете, он — порядочный человек и не позволит собой вертеть, как кому вздумается.
— Думаю, что вы сможете ему в ближайшие пару дней, пока президент не вернется, предоставить еще более внушительные улики.
И Тамарцев доложил шефу о Савченко, о баночке из-под яда и антителах в крови, о показаниях Шведова-Маркелова.
— Пора кончать игру втемную с академиками, — сказал Голованов, — пора их вводить полностью в курс дела. Может, они вместе с Осокиным что-нибудь такое придумают, чтобы восстановить его сломанную игрушку.
— Как вы смотрите на то, чтобы нам с Даниловым выступить на совместной пресс-конференции?
— А что вы скажете про местонахождение Маркелова?
— Почти всю правду. Что он скрывается под чужой фамилией, и мы знаем где. Но ждем, пока он сам признается и придет с повинной. А если не сделает это в ближайшее время...
— А ближайшее время?..
— Ну, допустим, месяц... Его, как Шведова, за это время сибиряки осудят за попытку убийства.
Голованов приободрился. Плохое настроение как рукой сняло. «Нет, это дело мы доведем до конца. Если президент и снимет меня, то все равно через пару месяцев будет восстанавливать. Мы ему докажем, что Маркелов — мразь».
— Да, Станислав Петрович, вот ведь еще что. Академику Данилову звонили из Милана, из Международной ассоциации геологии и чего-то там еще, я не понял. Тоже в защиту Маркелова. Я ему хочу посоветовать и их включить в комиссию РАН. Вы не возражаете?
— Пусть приезжают. А я сообщу генеральному, что включаем западных экспертов. Но учтите, Андрей Петрович, этот хмырь ни за что не признается ни в одном из своих преступлений. И наверняка продумывает сейчас логику защиты. Так что готовиться надо к главному сражению.

В ЗАПАДНЕ
«Ничего не понимаю... Что происходит? Почему эта кругломордая обезьяна первой не завела разговора про академика Маркелова? Он что, не знает о его пропаже? Не может быть! Валентина достаточно добросовестна, чтобы, по крайней мере, в четверг забить тревогу. Позвонила наверняка Данилову, в Президиум Академии наук, сообщила Хитрых. Тот через спецотдел — в органы. Да! Обязательно позвонили в Политсовет «Демвыбора». Я же сказал ей, что буду там в понедельник-вторник. Там дежурят журналишки, значит, пресса, телевидение. Максимум в пятницу. А там — суббота, воскресенье. Телевидение же у нас без уикэндов! Нет, не может не знать эта образина про пропажу Маркелова! Но тогда почему он даже бровью не повел? Все свои дурацкие вопросы: «А вы собирались передать весь пакет алмазов Маркелову или часть оставить себе? Ведь тот же не знает, сколько алмазов нашел Чернышов»; «А купить нож в универмаге Диадемы он посоветовал вам или вы сами решили?»; «А почему вы собрались убить Чернышова до того, как он раскопал алмазы? Вы были уверены, что они находятся именно там, где он копал, и хотели сами их взять?»; «Как вы собирались вернуться в Диадему — на «уазике» Чернышова? А у вас есть водительские права? Вы водите машину?»; «Почему из всех сотрудников ИПЗАНа Маркелов выбрал именно вас?»; «Выполняли ли вы раньше подобные поручения Маркелова?»; «Почему вы согласились выполнить это поручение?»
Зачем эти вопросы? Он хочет доказать, что именно он, Шведов, и только он, несет всю тяжесть вины за данное преступление? Отвести подозрение от Маркелова? Или окончательно запутать меня, зная, что я валю на самого себя?»
Маркелов чувствовал, что все больше отдаляется от понимания происходящего вокруг него, и снова строил версии, но все они рассыпались, как карточный домик. И только одна версия, жуткая и нереальная, казалась правдоподобной: месть его жертвы, месть самой Надежды Осокиной... Именно она позвала его к себе, туда, где рассталась с этим миром. Она показала, где он спрятал ее алмазы. И теперь диктует следователю и остальным его мучителям. Она ударила его в челюсть... И везла сюда, в эту камеру. Нет, нет, он не ошибся. Сидевший перед ним шофер наклонял голову как она, и так похоже двигал плечами. И неважно, что у него была борода и не завязанная сверху ушанка. Внутри сидела она и вершила свой суд.
Ночью Маркелову приснился жуткий сон. Все те мужья, которым он наставлял рога, собрались вместе и насилуют его. И у всех — стеклянные глаза Осокиной. А следователь якут запихивает ему в рот вареную картошку. И он давится, но ест ее, ест.
Маркелов проснулся в холодном поту. Вот уже больше недели, как он сидит в этой одиночной камере, изолированный от всего мира. А те, через кого он мог бы получить информацию, молчат. Может быть, их цель — свести его с ума? «Да я и впрямь потихоньку схожу... Ну нет, ничего у них не выйдет. Самое главное — продержаться до суда. Тогда появится адвокат. А он должен, по положению должен дать хоть какую-нибудь информацию. Значит, надо ускорить суд. Но как? Начать сотрудничать со следователем? Взять и сказать: «Я согласен! Пишите все, что хотите, я подпишу! И судите! К расстрелу, к каторге! Я согласен! Только кончайте эту пытку!»
Маркелову немного полегчало. Он заснул. Но на следующий день следователь его не вызывал. Только его двойник, этот фельдшер... Рука, судя по всему, заживает. Непонятно только, для чего он взял кровь на анализ. Может, опасается заражения?

ЕЩЕ ОДНА ТИПОВАЯ КОМБИНАЦИЯ
Академики, как и ожидал Тамарцев, оказались в шоке. Вячеслав Александрович еще про себя подумал: «Ну Сережа, ну комбинатор! Интересно, какого еще ферзя он держит в засаде?» Но в целом они согласились с доводом Андрея Петровича о том, что такая скрытность была оправдана.
— Мы имеем дело с хитрым, жестоким и весьма влиятельным преступником. Малейшая оплошность с нашей стороны — и он не просто ускользнет из наших рук, но и уничтожит нас. Физически уничтожит. За то, что мы знаем правду. Он сам предоставил нам превосходную возможность держать его подальше от Москвы инкогнито. Более того — мы можем там осудить его на весьма солидный срок. Местные органы полны энтузиазма это проделать. А наша задача — ликвидировать тот ореол, которым он сам себя окружал, и продемонстрировать обществу и всему миру его истинное лицо.
И все-таки Фильштинского не покидала досада на Сергея. Такой внешне скромный, открытый молодой человек и который раз обводит его вокруг пальца. Почему с тетрадью он выбрал меня?.. Потому что чувствовал, что меня легче провести? А может, потому, что верил в мою порядочность? Второй вариант Фильштинскому понравился больше. К тому же его жизненный опыт подсказывал ему пословицу «Рыбак рыбака...». Во всяком случае, несмотря ни на что, он испытывал глубокую симпатию к этому молодому человеку. А точнее — теперь уже к этой хорошо спевшейся парочке.
Интересно, а что это за прибор такой, который они изобрели и с помощью которого наскребли столько доказательств в столь дохлом деле? Он вспомнил диссертацию Маркелова. Как дотошно она написана! Какие четкие выводы! Как логичны доказательства! А ведь написала это Сережина мать, о которой все сотрудники до сих пор говорят в превосходных степенях. Такой же и ее сын. И вдруг Фильштинскому пришла в голову светлая мысль.
— Слушай, Георгий Николаевич! А что если я назначу своим замом в ИПЗАНе Сергея Осокина? Понимаешь, ситуация в институте тяжелая. Маркелов понаставил во главе отделов, секторов и лабораторий вчерашних партийных и комсомольских функционеров. Они хотя и остепенены, но по сути дела ни в чем не разбираются. Приходишь в отдел, а вместо руководителя суть исследований излагает какой-нибудь мальчик, год или два назад кончивший институт. Я потом просмотрел все публикации института за последние несколько лет — эти мальчики всегда в списке авторов стоят на последнем месте. А перед ними — Маркелов и прочая им подобранная знать. Многие так терпят-терпят, защитят диссертацию и смываются. Главным образом — за кордон. Или в коммерческие структуры. А он им на смену набирает новых из выпускников лучших вузов Москвы. И платит им по 40—50 долларов. Вот я и хочу сменить все руководство. Этих деятелей — на свалку, а вместо них — ту самую молодежь, которую они затирают. С ней пусть и работает Осокин. А я для него отличную тему докторской подобрал, он с его напористостью ее за пару лет защитит.
— Ну, насчет темы докторской ты зря расфантазировался, Слава. Ты же помнишь, что сказал Венников про его мамашу. А он, думаешь, лучше? Наверняка у него все готово.
Фильштинский улыбнулся. Он тоже понял, откуда в Сергее эта тяга держать ферзя в засаде. Его мамаша тоже вроде бы по гранитам докторскую защитила. А на самом деле...
— Ну, Венников еще одну классную мысль выдал: истинный ученый не тот, у кого уйма учеников, а у кого один, зато какой! Вот и я на старости лет заимею такого ученика.
— Кстати, у него жена еще похлеще будет! Судя по тому, что сказал Тамарцев, теория этого прибора принадлежит ей.
— Ну вот и бери ее к себе. Тем более что ты специалист по верхним слоям атмосферы.
— Подожди минутку, — остановил его Данилов, — я в прошлом... или в позапрошлом году читал в одном американском журнале, кажется «Физикс», очень интересную статью про улавливание радиоволн, излучаемых нейронами, магнитосферой. И там было два автора. Один — явно американец, а второй (я это точно помню) — Геворкян. Я еще тогда подумал: вот, утекают наши лучшие кадры в Америку. Так ведь это же наверняка жена Осокина. Как раз и принцип действия их прибора, если верить Тамарцеву, основан на улавливании излучений магнитосферы. Вот тебе и пожалуйста. Да ей за эту теорию можно сразу дать доктора.
Фильштинский внезапно рассмеялся:
— Юра, ты представляешь, что будет через двадцать лет? На твоем месте — эта Натэлла, а на моем — ее муж. Представляешь, как она им будет командовать? Она и сейчас, судя по всему, у них верховодит.
— Ладно, мы что-то с тобой расфантазировались. А мне ведь еще надо к пресс-конференции готовиться. Да! Завтра прилетает этот Скарлетти с каким-то влиятельным французским адвокатом. Давай вместе их встретим.

ЕЩЕ ОДНА УЛИКА
Тамарцев вошел в кабинет подполковника Феликса Кутепова в новом здании на Лубянке вскоре после того, как тот начал беседу с бывшим своим сослуживцем, ныне заместителем генерального директора по безопасности фирмы «Калоур металлс» полковником Николаем Савченко.
Тот довольно просто объяснил, почему не стал сообщать о странной просьбе Маркелова:
— Сейчас такое время, что не знаешь, откуда и как происходит утечка информации. А я Вадима Викторовича очень уважаю и, честно говоря, не хотел ему повредить. Тем более что точно не знаю, кто конкретно ему угрожает. Вот, например, откуда вы узнали, что он ко мне обращался с этой просьбой? Вроде бы при нашем разговоре никого не было...
Неожиданный взгляд полковника Савченко впился в тот край стола, за который сел Тамарцев. Тот, как бы невзначай, вытащил из кармана найденную возле реки Алмазной баночку и, повернув ее вверх дном, спросил:
— Тут отштампованы какие-то номера, сверху цифра 6, а ниже — 358. Вы не знаете, Николай Гаврилович, что они обозначают?
Проглотив комок от волнения, Савченко спросил хриплым голосом:
— Откуда... Откуда она у вас?
Баночку действительно нельзя было спутать ни с какой другой. Ее форма специально так устроена, чтобы удобно было спрятать в ладони — четыре ложбинки по высоте. А материал — какой-то сплав титана, отчего она поблескивает.
— Нет, Николай Гаврилович, сначала вы расскажите, как она у вас пропала?
— Не понимаю, как эта баночка могла очутиться у вас... И где ее содержимое? Тем, что в ней, вернее было в ней, можно уничтожить всех, кто находится в этом здании.
— И при этом никто не заподозрит, что все отравлены «ядом госпожи Вильфор», подумают, что в столовую завезли некачественное мясо?
— Какой госпожи Вильфор? Я где-то слышал это название...
Савченко начал мучительно припоминать.
— У нас с вами получается какой-то бестолковый разговор, — произнес Тамарцев. — Задавать вам вопросы мне не удобно — вы не подследственный. И это не допрос. Лучше вы сами, Николай Гаврилович, соберитесь с мыслями и расскажите нам о своих связях с Маркеловым и о том, как к нему могла попасть эта баночка.
Кутепов тоже сидел растерянный. Ни о какой баночке он вообще не знал, хоть входит с Тамарцевым в одну и ту же комиссию... Савченко между тем начал рассказывать. О том, как познакомились они в аспирантуре института, как образовалась у них дружная тройка — он, Маркелов и Егор Масленников. О том, как он радовался и гордился тем, что его друг стал всемирно известным ученым. Тем более что его собственная карьера не очень-то задалась. После непонятной пропажи одной из баночек с ядом №358 его перевели из сверхсекретной лаборатории, руководителем которой он вот-вот должен был стать, на канцелярскую работу в Управление спецотделами предприятий. О том, с каким удовольствием он стремился выполнять просьбы своего более удачливого товарища. Например, когда тот попросил познакомить одну из своих сотрудниц с секретными материалами аэрофотосъемок.
В этом месте Тамарцев насторожился:
— Николай Гаврилович, пожалуйста, поподробнее: когда это было, в каком году, что за сотрудница, какой район именно ее интересовал?
К сожалению, Савченко многого тогда не знал. Он лишь посоветовал Маркелову, как организовать допуск, и все остальное тот сделал сам. Впрочем, все документы его переписки с Институтом картографии АН СССР наверняка сохранились в тамошнем спецотделе.
Ну и, наконец, о последней просьбе Маркелова — о втором паспорте. И снова Тамарцев начал настойчиво расспрашивать Савченко: много и часто ли ему приходилось обращаться к Шустову с подобного рода просьбами, знал ли он, что Шустов берет за это деньги, и немалые...
У Савченко выступил холодный пот. Он почувствовал, что этот полковник знает гораздо больше, чем он сам. Более того, он отдавал себе отчет в том, что бизнес подполковника Шустова весьма далек от законного. Но и сдавать своего приятеля было неприятно.
— Да, действительно, мне приходилось иногда обращаться к Шустову, чтобы выписывать дополнительные паспорта своим коллегам из возникавших кооперативов. Дело в том, что для них появилась угроза покушений, и им нужно было иметь «запасные аэродромы». Насчет взяток... Лично я ни у кого не брал. В том числе и у Шустова. В бизнесе деловое партнерство дороже взяток.
Ответ был довольно уклончив. Однако свою роль этот вопрос сыграл — подвел разговор к черте, за которой Савченко из собеседника превращается в подследственного.
— Ну, хорошо, теперь давайте вернемся к баночке. Как она могла попасть к Маркелову?
«Боже! Неужели? Именно Маркелов спросил его тогда про яд из «Графа Монте-Кристо!» Так что, значит, он украл эту баночку? Но как?»
В кабинете воцарилась мучительная тишина. Кутепов был удивлен происходящим не меньше Савченко.
В статье газеты «Сор из избы» было написано об отравлении экспедиции. Выходит, это правда? И Савченко к этому причастен? Соучастник Маркелова?
Савченко тоже вспомнил про статью. Вот оно что! Значит, его пригласили, чтобы подтвердить главную ее версию.
— Я... я не знаю, как она могла попасть к Маркелову, — наконец выдавил он из себя. — Я должен подумать... Все вспомнить... Я ведь покинул спецлабораторию много лет назад.
— Что ж, Николай Гаврилович, думайте! Но только сейчас и только здесь! С нами! И желательно вслух! Я надеюсь, вы понимаете, что кроется за этим. Нам нужна правда, а не прикрывающая вашего приятеля версия. Начнем по порядку. Маркелов был в спецлаборатории?
— Да, был, — хриплым голосом ответил Савченко, — я его туда пригласил вместе с Егором... Масленниковым. Мы вели между собой всякие разговоры... Ну, знаете... Институт марксизма-ленинизма... Как помочь развивающимся странам в борьбе с империализмом... Это сейчас кажется чушью, а тогда... Мы же свято верили... Ну, и я решил им показать эти сверхсекретные разработки. Согласовал с начальством. И привел их... Ребята проверенные, свои... И действительно, ни тот, ни другой ни разу словом об ней не обмолвились... Это точно известно, проверяли.
— Сколько раз они были у вас в лаборатории? — Тамарцев спокойно перевел беседу в допрос. Растерянность Савченко позволяла ему не опасаться, что тот станет возражать.
— Только тогда, всего один раз...
— А тайно, уже без вас, он мог туда проникнуть?
— Это исключено. Там такая охрана! И спецограждение! И вынести эту баночку он не мог — там специально на выходе была обученная овчарка, она бы и меня не выпустила.
— И тем не менее эта баночка оказалась у Маркелова. Вас из-за нее потом убрали оттуда?
— Да, из-за нее. Я сам обнаружил ее пропажу. Сообщил... Ну, и погорел...
— Посмотрите, это точно она? — И Тамарцев протянул Савченко баночку.
Тот взял, перевернул, посмотрел цифры на дне, вздохнул и вернул Тамарцеву:
— Тут еще крышечка должна быть. Отвинчивающаяся... И на ней пломба... Свинцовая...
— Это мы тоже попробуем найти! А теперь поподробнее, Николай Гаврилович, про тот приход к вам Маркелова.
Тамарцев несколько смягчил тон — ему стало ясно, что Савченко тоже жертва Маркелова. Не такая жуткая, как Осокина и ее товарищи, но все-таки жертва. И до Савченко начало доходить, что всеми своими неудачами по службе он обязан Маркелову. И статья в газете, которую он прочел с возмущением, не такая уж, выходит, клевета. Но неужели Вадим на такое способен? Он представил его лицо, разговоры с ним. Конечно, он — сильная личность. И если нужно выбирать между делом и человеком, безусловно пожертвует вторым. Но ведь и они с Егором тоже были не олухами. И все-таки добиваться своих целей, предав друга... Неужели Вадим способен на такое? Но ведь на карту было у него столько поставлено... Если верить этому журналисту, то именно благодаря ликвидации экспедиции и ее руководительницы он и стал великим деятелем.
Тамарцев чувствовал, что творится в душе у Савченко, и не торопил его с ответом. Единственное, что он не хотел допустить, это позволить Савченко переварить свалившуюся на него информацию вне этого кабинета, вдали от его внимательных глаз.
— Пожалуйста, припомните все детали того посещения, Николай Гаврилович. Лучше всего вслух. Мы ведь с Феликсом Ивановичем ваши коллеги. Наверняка поможем что-нибудь уточнить.
Савченко начал вслух припоминать все, что происходило в тот злосчастный день после того, как они пересекли проходную. Уже когда он заканчивал свой рассказ, ему пришло в голову: во время чаепития Маркелов захотел в туалет. До этого он был какой-то бледный. Видно, его хорошо прихватило. Тем более что он все время страдал гастритом.
— Как раз в это время Егор почему-то спросил, а нельзя ли украсть из лаборатории какой-нибудь яд? Ну я и объяснил им про назначение Мухтара... Овчарки...
«Значит, надо прощупать и этого Масленникова. Может, он — соучастник», — засек в памяти Тамарцев.
— А где этот туалет?
— В конце коридора, недалеко от моего бывшего кабинета.
— И сколько он отсутствовал?
— Ну, как обычно...
— А не мог он вместо туалета подняться на чердак или спуститься в подвал?
— Чердака там не было — сразу крыша. К тому же на каждом этаже в коридоре стоял дежурный. Так что никуда, кроме туалета, пойти не смог бы.
— А если мы с вами съездим в эту лабораторию и попробуем выяснить, как можно выкрасть в течение шести-семи минут опаснейший экспонат? — спросил Тамарцев. — Я думаю, проблем с пропуском не будет? — Этот вопрос он адресовал Кутепову.
— Дело не в пропуске, — ответил за Кутепова Савченко. — Дело в том, что в начале недели эта лаборатория сгорела.
— Как сгорела? — Тамарцев поглядел на Кутепова. Тот только отвел глаза. — А как же ее продукция?
— Ее уже давно ликвидировали. Так что никаких следов.
— Но те, кто ее производил, живы. Что им стоит снова начать изготавливать? Но уже в каких-нибудь так называемых развивающихся странах?
— Что же вы думаете, Андрей Петрович, здесь этого не понимают? Не беспокойтесь, наше ведомство такие секреты не выпустит из страны, — на сей раз Кутепов почувствовал себя значительно увереннее, чем в других моментах беседы.
— Пусть так. И все-таки, Николай Гаврилович, давайте съездим хоть на пепелище. Надеюсь, и вы с нами, Феликс Иванович? Не может быть, чтобы мы не разгадали, как Маркелов вынес эту злополучную баночку из лаборатории.
— Да, вот что еще, Николай Гаврилович! А что, баночку эту не искали? Пропала баночка, которой можно ликвидировать десятки людей, и ладно?
— Конечно искали. Собственно, из-за этих поисков я и погорел. Дело в том, что весь мусор, что за день скапливался в мусорных ящиках лаборатории, сжигали в специальной печи. Но прежде, чем сжечь, обязательно проверяли. И я за это отвечал. И тут выяснилось, что один из охранников выбрасывал мусор в печь не проверяя. А я это проморгал. Накрыли его просто — попросили перечислить бывшее в ящике. Он не смог ответить. Мне ничего не сказали, но его наказали. А через месяц... я пошел на так называемое «повышение».

РОЖДЕННЫЙ ЛЕТАТЬ ПОЛЗАТЬ НЕ МОЖЕТ
Предложение Фильштинского Сергей принял с благодарностью. Он все больше проникался уверенностью, что им с Натэллой удалось добиться справедливости. И хотя до окончательного разоблачения Маркелова оставалось пройти еще немало этапов, в торжестве правды он не сомневался. Для оформления его заместителем директора ИПЗАНа нужна была трудовая книжка, и он поехал в ЦНИИГеофизики. Там было пустынно. В отделе кадров молоденькая сотрудница захлопала ресницами.
— Я смогу выдать вам трудовую книжку, если выйдет приказ о вашем увольнении. Его может подписать по вашему заявлению исполняющий обязанности директора Анатолий Николаевич Педрин. А его сегодня не будет. Так что оставьте заявление и заезжайте в конце недели.
На Сергея пахнуло привычным сонным запахом родного института.
— А где сейчас Анатолий Николаевич? — уезжать без трудовой книжки Сергей не собирался.
— Я не знаю. Секретарши его тоже нет. Может, в канцелярии знают.
В канцелярии его давняя знакомая Зоя Владимировна обрадовалась, увидев Сергея. После обмена информацией она открыла сейф:
— Тут для вас много чего. Во-первых, получите ваши с Геворкян патенты, — наши российские, американский, японский и ЕС. Во-вторых, вот вам два письма — из США и Японии. Педрин распорядился их не открывать и передать лично вам.
Сергей позвонил Педрину по телефону, который сообщила ему Зоя Владимировна. Тот обрадовался, услышав его голос, сказал, что сейчас приедет. Вернее, через час, так как он на загородной даче. Заодно посоветовал зайти в Геобанк (точнее, в филиал Гаммабанка, который поглотил его после банкротства), так как там все еще надеются на возвращение Геворкян.
Сергей сложил конверты в карман и отправился по знакомым коридорам. На переходе из ЦНИИГеофизики в Юго-Восточный филиал Гаммабанка стоял все тот же парень-вохровец. Он узнал Сергея, но все-таки потребовал пропуск. Сергей мог предъявить только удостоверение сотрудника ЦНИИГеофизики. После пятнадцатиминутных переговоров охранника с различными должностными лицами пришла секретарша управляющего и провела его к нему.
Молодой человек примерно в возрасте Сергея в белоснежной рубашке с короткими рукавами и пестрым галстуком поднялся навстречу и, протягивая руку, радостно произнес:
— Проходите, Сергей Вениаминович! Представлюсь — я Тараканов, тоже Сергей, только Николаевич. Выпускник юридического факультета МГИМО. А где же ваша супруга? Мы бы очень рады были ее здесь видеть. И не только видеть...
— Натэлла Эдуардовна сейчас оформляется в аспирантуру одного из институтов Академии наук. Меня она попросила забрать ее трудовую книжку.
На самом деле об этом разговора у них с Натэллой не было, но Сергей не сомневался, что возвращаться в этот банк она все равно не будет.
— То есть она потеряна для нас навсегда? — с явным огорчением произнес Тараканов.
— Скорее всего, да, — смягчил свою формулировку Сергей.
— Но вы знаете, с ней очень хотел встретиться Григорий Маркович Либерзон, генеральный управляющий Гаммабанка. Дело в том, что она наладила здесь великолепную программу компьютерного учета. По его мнению, такой нет нигде в мире. А заодно — блестящую систему антихакерной защиты. Так вот не все наши программисты окончательно во всем этом могут разобраться...
— Хорошо, я передам вашу просьбу. Думаю, что встретиться с вами и вашим руководством она согласится, но связывать с банковской деятельностью свое будущее вряд ли будет. Натэлла Эдуардовна — ученый, и ей надо заниматься наукой. А то, что вы сказали о созданной ею системе компьютерного учета и защиты, только это подтверждает.
Сергей не пришел к окончательному заключению, что собой представляет Тараканов. С одной стороны, его четкие формулировки и грамотная речь, быстрая реакция — все это свидетельствовало об уме. Но эта подчеркнутая американизированность в поведении, во внешнем виде... За океаном все это было естественным продолжением деловитости и внутренней собранности, а здесь, у нас? Лишь внешний лоск? Или, выражаясь общепринятым сленгом, «как бы...»
Тем не менее трудовую книжку Натэллы Сергею выдали без проволочек. Более того, в кассе, быстро соорудив доверенность, он смог получить довольно кругленькую сумму, которую ей первое время продолжали начислять даже в ее отсутствие.
Когда Сергей вернулся в институт, Педрин уже был на месте. Он почти не изменился за истекший год, только волосы на висках чуть поседели, придав ему при этом более интеллигентный вид. Они обнялись, как старые друзья. Около часа Педрин рассказывал о злоключениях своих и института, валя при этом все на прежнее руководство ЦНИИГеофизики и Африкантова. Сергей лишь поинтересовался судьбой сотрудников отдела. О том, где он с женой скрывался, решил не говорить.
— Да, кстати, — вспомнил под занавес Анатолий Николаевич, — ваша антенна, Сергей Вениаминович, до сих пор хранится в лаборатории. Ею так никто до сих пор не заинтересовался.
— Можно я ее заберу? А заодно отчет о моей последней экспедиции в Западную Якутию.
— Конечно, конечно. Только отчет можем выдать временно, под расписку. Вы же знаете — это вечная собственность института. Но срок возвращения мы не укажем. Так что пользуйтесь сколько хотите. А куда вы сейчас устраиваетесь?
— Меня пригласили в ИПЗАН заместителем директора. Там когда-то работала моя мама.
— Да, да! Я слышал эту историю. Сам статью не читал — не смог достать этот номер, но мне рассказывали. Жуть какая! Неужели все это правда?
— Окончательно должен решить суд. Но похоже по всему — правда. Если хотите знать, я лично уверен, что это — абсолютная правда.
— Но ведь он вроде о вас заботился. Помог с распределением, с квартирой... Это ведь он для вас выбил?
— Он — чтобы побыстрее от меня избавиться. Я ведь жил в его квартире. Он меня туда поселил, когда я еще был мальчишкой. А квартиру моей мамы, где я был прописан, забрал себе.
— Так у вас, оказывается, была квартира?
— В том-то и дело. Но я этого не знал. Вернее, не знал, что она осталась за мной. А он устроил в ней тайный дом свиданий. Я на днях туда проник со следователем — там все мусорное ведро набито презервативами. Он даже не удосужился выбросить их в мусоропровод. Мы с женой два дня наводили там порядок. Я врезал новый замок, так что он туда не проникнет. Впрочем, я думаю, он вообще больше не возникнет.
— Сергей Вениаминович, вы же неконфликтный человек. Со всеми стараетесь ужиться. Почему же именно с вами возникли такие жуткие конфликты? То с этим Африкантовым, то с Маркеловым?
— Это вы точно подметили, Анатолий Николаевич, — согласился Сергей. — Я действительно никому из них зла не желал. Более того, и Натэлла, и я старались приспособиться — она к своему шефу, я к своему якобы приемному папаше. Им же надо было, чтобы мы стали такими, как они. Но мы не можем переделаться. Помните, в школе учили: «Рожденный ползать летать не может»? Но, оказывается, наоборот тоже верно.
— Ну что ж, не забывайте нас. Не знаю уж, поднимется ли когда-нибудь наш институт. Меня ведь так сюда посадили, для проформы. Все равно никакие работы не ведутся. Живем только на то, что сдаем помещения под аренду всяким коммерческим структурам. Вот этот Гаммабанк хочет приобрести нас в частную собственность. Правда, чиновники из Минсобственности сопротивляются. Я от этого в стороне. А то еще прихлопнут. Это вам тогда каким-то чудом удалось смыться. Легенды всякие ходили. А я человек скромный, земной. Прикончат, никто и не заметит...
Только к вечеру, завершив все формальности по вступлению в должность заместителя директора ИПЗАНа по науке взамен ушедшего на пенсию Николая Николаевича Хитрых, Сергей вспомнил про конверты с письмами из США и Японии. И хотя его знание английского существенно уступало Натэллиному, он сумел уловить, что губернатор штата Калифорния и Японская ассоциация по борьбе со стихийными бедствиями заинтересовались их изобретением по прогнозированию землетрясений. Они готовы начать переговоры по покупке патента с головным образцом.
Сергей пулей вылетел из кабинета — к Фильштинскому. Но тот уже укатил домой. «А может, Нате позвонить?» Информация была настолько емкой, что выпирала из него. Он вернулся в кабинет, схватил телефонную трубку и... опустил ее. Сработал инстинкт отцовских ген — не спешить с действиями. Сначала подумать самому. Он убрал все на столе, захватил письма и вышел из кабинета...
Валентина Юрьевна заканчивала красить губы. Несмотря на то, что она давно перевалила бальзаковский возраст, ее привлекательность сохранилась. Сергей вспомнил про ходившие разговоры и про мусорное ведро в своей однокомнатной квартире. Что могла найти привлекательного в этом противном типе такая неглупая и красивая женщина? Неужели только ради служебного положения?
— Вас подвезти, Валентина Юрьевна?
— Вы ездите на своей машине? Между прочим, за Хитрых была закреплена служебная «Волга». Ее отдал ему Вадим Викторович после того, как ему выделили директорский «Мерседес». Если нужно, я позвоню в гараж, скажу, чтобы она завтра за вами подъехала.
Сергей почесал макушку. С одной стороны, такие привилегии ему явно претили. С другой, он сможет отдать Нате «Петрол» в полное распоряжение. Он решил продумать этот вопрос к утру. А пока согласился с предложением Северодвинской. А она — с его.

ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ
Пресс-конференцию открыл Тамарцев как глава совместной комиссии Генпрокуратуры, МВД и ФСБ по изучению обстоятельств исчезновения академика Маркелова. Вместе с ним на вопросы журналистов отвечал еще и руководитель комиссии РАН академик Данилов. Тамарцев в течение десяти минут изложил все имеющиеся в распоряжении комиссии сведения об обстоятельствах исчезновения академика и об уже расследованных фактах гибели сибирской экспедиции Надежды Осокиной. После этого начались вопросы. Они были по существу: про тетрадь Осокиной, про ее подлинность, почему именно Фильштинский оказался первым экспертом. Данилов отвечал подробно, рассказал, что оба они помнят защиту диссертации Маркелова, оба на ней присутствовали.
— Путем тщательной экспертизы и опроса свидетелей мы пришли к выводу, что монография и диссертация Маркелова — плагиат с этой тетради. Собственно, именно я обратился в Генеральную прокуратуру с просьбой провести такую экспертизу. Я же обратился туда, узнав об исчезновении Маркелова от его секретарши. Так что, если вы намекаете на «заговор», на какую-то «мафию», то получается, что я — ее глава.
В зале послышался смешок, но сразу умолк, и последовал новый вопрос:
— Согласно статье, Маркелов скрылся, узнав о вашем расследовании, испугавшись разоблачения. Вы можете подтвердить эту версию? Откуда он мог узнать о расследовании?
— Я знаком с Вадимом Викторовичем Маркеловым много лет. Он является моим подчиненным. Могу со всей ответственностью заявить, что он не стал бы уклоняться от борьбы за сохранение своего реноме. Скорее попытался бы ликвидировать источник опасности. Уверен, что причина его исчезновения — явно другая.
— Дело в том, — дополнил Данилова Тамарцев, — что на месте гибели экспедиции Осокиной были найдены весьма существенные доказательства того, что она погибла не в результате несчастного случая, а в итоге преступления. И думаю, что исчезновение Маркелова связано именно с желанием ликвидировать эти доказательства. Иначе зачем ему понадобился поддельный паспорт на чужое имя, которое он заполучил в одном из подмосковных городов?
— А может быть, он хотел скрыться от тех, кто ему угрожал? Кстати, подтвердился ли тот факт, что исчез его заграничный паспорт?
— Не совсем. У академика Маркелова, народного депутата от Академии наук, был дипломатический паспорт, и он хранился и сейчас хранится в Международном отделе Президиума РАН. Но дома и на работе его действительно в момент появления статьи не было. То есть предъявить журналисту претензию за то, что он ввел общественность в заблуждение, не можем. Что касается версии о том, что Маркелов скрылся от возможных уголовных структур, которые могли бы ему угрожать, то мы рассматриваем эту версию. Пока она не подтверждается. Если, допустим, кому-то не нравятся его политические высказывания, то тогда вместе с ним угрожать надо еще десяткам не менее известных людей.
— А его требование акционировать Диадемское месторождение и передать ему контрольный пакет акций? Разве это не затрагивает интересы весьма влиятельных сил, которые сами не прочь обогатиться за счет отечественных алмазов? Разве это не повод, чтобы убрать главного конкурента?
— Действительно, местное руководство Республики Саха-Якутия и города Сибирская Диадема считает, что это месторождение должно отойти в результате приватизации его трудовому коллективу. А точнее — местным чиновникам. Но они пока действуют вполне легально — путем петиций трудового коллектива и весьма солидных юридических аргументов. Возможности такого легального пути далеко не исчерпаны. Кстати, если бы они попытались ликвидировать Маркелова, то, согласитесь, заказчиков убийства легко было бы обнаружить.
— А какие есть доказательства того, что алмазы открыл не он, а Осокина?
— Ну, основное доказательство мы собираемся предоставить суду. Он должен решить, насколько они весомы. И я не имею права раскрывать их до завершения следствия. Во всяком случае после того, как Маркелов объявится (а я думаю, что это произойдет достаточно скоро), у нас будут все основания привлечь его к уголовной ответственности. Приведу лишь один факт. В отчете об экспедиции Маркелова, якобы открывшей алмазы, фигурирует карта той местности, где были найдены алмазы. Эта карта выполнена рукой Осокиной, что подтвердила экспертиза. Ее же рукой на этой карте отмечено место, где сейчас располагается месторождение. Хотелось бы показать вам фотографию, имеющуюся в материалах расследования гибели экспедиции по горячим следам. Вы видите на ней труп Осокиной, перевернутый на живот, и явно выраженный отпечаток подошвы кедов на спине. Размер кедов — 42. Такие точно кеды были у большинства участников экспедиции, включая Маркелова. А вот размер 42 — только у него, у всех остальных — от 44 до 46. Ясно, что труп кто-то переворачивал ногой. Если учесть, что Осокина хранила основные документы экспедиции в планшете, то вполне резонно допустить, что ее перевернули, чтобы вытащить из-под тела этот планшет.
Зал зашумел. Журналисты бросились к столу, чтобы сфотографировать предоставленный Тамарцевым снимок. Это был заранее продуманный ход. Завтра этот снимок появится на первых страницах ведущих газет страны и за рубежом.
Время, отпущенное на пресс-конференцию, истекало. И все-таки один из японских журналистов успел на ломаном русском языке спросить:
— Как вы собираетесь оправдаться перед президентом? Он ведь установил срок в три дня, чтобы найти Маркелова.
— Мы достаточно хорошо представляем себе, где Маркелов сейчас находится. Это место на территории нашей федерации. Мы надеемся, что у Маркелова хватит здравого смысла явиться с повинной самостоятельно. Ну, а если не хватит, то поможем.

НА ПЕПЕЛИЩЕ ЗАГАДОЧНОЙ ЛАБОРАТОРИИ
Сгорело все, включая забор. На пепелище лежали металлические решетки от окон, колючая проволока вдоль забора, просто проволока («Видимо, это и есть «спецограждение», — подумал Тамарцев), трубы, провода... Никто из соседей ничем этим не воспользовался: либо очень богатые, либо боялись чего-то. Второе — точнее.
— Пожалуйста, Николай Гаврилович, сориентируйте нас на местности. Где был ваш кабинет, где склад, где туалет? Впрочем, где туалет — вижу. Там, где унитазы и бачки? На первом этаже — женский, а над ним — мужской?
— Нет, у нас только мужской. И на втором тоже. А женщина у нас была одна — овчарка Мухтар.
— А чего ж так назвали?
— Овчаркой занимался лейтенант из Средней Азии. Он все путал мужской и женский род.
— Феликс Иванович, давайте напряжем наше следовательское воображение и попробуем вместо Маркелова похитить баночку с этой дачи. Николая Гавриловича я не приглашаю, думаю, что он все эти ночи и так не спал, пытался придумать. Да?
— Не мог он вытащить, Андрей Петрович! Что-то ваша версия не получается.
— А что в ней не получается? Баночка ваша?
— Ну?
— Она пропала?
— Да... Все, все, дальше ясно.
— Итак, вот здесь был ваш склад. Баночка с «ядом госпожи Вильфор» стояла на стеллаже. На каком уровне — наверху, на уровне головы, ног?
— Скорее, бедер или талии.
— Так, значит, если я спрячу руки за спину, то, не искажая позы, могу незаметно для всех, вернее для вас, ее взять. Тем более что форма ее весьма удобна для этого.
— Ну, на Егора-то вообще нечего грешить.
— Такая у нас, следователей, работа. Чаще всего самый безобидный на вид и есть главный преступник. Так, Феликс Иванович?
Кутепов кивнул. Он все более проникался уважением к этому полуштатскому полковнику, который умудрялся продумывать ситуации на несколько ходов дальше, чем он сам. Хотя и себя дилетантом не считал. Но о том, что академик (академик!!!) может быть заурядным уголовником, никак не укладывалось в голове. Хотя у Конан-Дойля профессор математики и был главарем гангстеров. Да, с такими умами может сражаться только Шерлок Холмс. Может, и Тамарцев такой? Тем более что учился у такого аса, как Карпонос, который никакому Мегре не уступит. Впрочем, Маркелов тогда еще академиком не был…
— Значит, он поинтересовался у вас «ядом госпожи Вильфор». Вы ему продемонстрировали аналог и объяснили особенности его применения. Так? Сколько потом вы находились в хранилище?
— Ну, думаю, еще не меньше часа. Этот яд был где-то в середине стеллажей, а я вел их по порядку от двери направо до стены, вдоль стены напротив двери и потом назад вдоль той стены, в которой дверь.
— Значит, стеллаж с нашей баночкой был напротив двери?
— Не совсем. В левом углу от двери. Он ведь задал вопрос, и я нарушил порядок изложения. Потом пришлось вернуться назад.
— А окна в кладовой не было? — решил включиться в разговор Кутепов.
— Нет, конечно.
— А какого-нибудь крана? Мусорного ведра? Кстати, а как у вас выносили мусор?
— Я уже говорил — сжигали.
— Где?
Савченко обозначил на пепелище место, где стояла муфельная печь, температура в которой поднималась до двух с половиной — трех тысяч градусов.
— В ней даже баночка сгорит без остатка...
— Итак, — подвел первоначальный итог Тамарцев, — взять баночку незаметно Маркелов во время вашей экскурсии мог. Скорее всего, сунул ее в карман. Надеясь вынести. Дальше?
— Мы пошли выпить чайку и потрепаться в мой кабинет. Он тут же, рядом.
— Я надеюсь, Николай Гаврилович, вы после нашей беседы у Феликса Ивановича попытались сами освежить в памяти тот день?
— Конечно, хотя это так давно было.
— У нас с вами такая профессия, Николай Гаврилович, — все видеть, все запоминать, все анализировать. У меня в школе учительница математики была, Сильвия Семеновна. Страшно рассеянная. Хотя задачки объясняла здорово. И вот когда ей кто-то сказал, что она рассеянная, она ответила: «Это вы рассеянные! А я — сосредоточенная». А права ведь была, а?
Тамарцев очень хотел расшевелить своих товарищей. Позавчера он наверняка подавил их своей привычкой предугадывать ход событий. Он по опыту знал, что у некоторых, хоть не надолго, но возникает порой как бы комплекс неполноценности. Им кажется: что бы они ни надумали, собеседник уже давно это учел. Но сейчас он действительно не понимал, как Маркелов вынес злосчастную баночку. И они ему нужны были не как зрители, ждущие от него очередного фокуса, а как помощники.
Первым уловил посланный им сигнал Савченко.
— Я поставил на плитку чайник, вытащил печенье, варенье. В основном говорил я. Мне даже сейчас стыдно. Я, кадровый разведчик, а меня несло как заурядную бабу. Но у меня и в мыслях не было, что кто-то из них хочет использовать мои откровения в личных целях. Да я им все время твердил, что это невозможно. Тогда, по-моему, я им и разъяснил назначение нашей собачки. Стойте, стойте. Припоминаю... После этого... Ну, как я сказал, зачем нужна овчарка, Вадим побледнел... Я еще обратил внимание, что он бледный. У него вообще-то и раньше бывали приступы гастрита. Он вскоре поинтересовался туалетом. Я и не придал этому значения...
— Все-таки туалет... Или по дороге туда или обратно.
— Знаете что, Андрей Петрович, я думаю, что Маркелов, узнав про роль собаки, решил не выносить яд, а избавиться от него, — заговорил Кутепов. — В конце концов, вряд ли он уже знал, для чего применит его. Возможно, он украл его так, про запас. По-моему, даже Осокина тогда никакими алмазами еще не интересовалась.
— Интересовалась, интересовалась. Но об этом знал, вернее догадывался, только Венников. Ее непосредственный руководитель. Думаю, что с Маркеловым она тоже не делилась. Тем более что у них незадолго до этого произошла стычка из-за этого Венникова. Маркелов предложил его снять и заменить на нее, а она выступила против. Думаю, что Маркелов ей этого не простил. Он не из тех, кто прощает... Впрочем, этот яд ему нужен был не для того, чтобы просто отравить Осокину, а для каких-то не столь мелких целей. Он, конечно, мразь, но не ничтожество. Уж не взыщите, Николай Гаврилович, что я так отзываюсь о вашем приятеле.
— Я, Андрей Петрович, все эти дни думаю и думаю про ваши слова, про эту баночку. Мне все хочется вас опровергнуть и сказать, что не мог Вадим отравить своих товарищей. Но сам себе возражаю. И ваши аргументы пересиливают. Думаю, если бы ему свыше поручили кого-то отравить, уничтожить, он бы это сделал. Я это нутром чувствую. Для него чужая жизнь — ерунда. Главное — это его мысль, идея. Я раньше думал — наша идея, ради которой все мы жили. Вся страна. Но вот все зашаталось, и он чуть ли не первый наплевал на все прошлые идеи, сразу переметнулся. Я, если хотите, хоть и стал почти бизнесменом, все равно в душе мечтаю о благородном обществе. А он так легко все сбросил. Значит, нет и не было у него никакой красивой идеи. Только он, он сам. И все. А если так, то ради себя самого почему бы не прикончить того или тех, кто ему мешает? Например, эту, как ее, Осокину...
«Эх, Николай Гаврилович! Знал бы ты, где сейчас твой Маркелов! Зачем он туда полетел! А может быть, рассказать? Нет, молчание — золото. Хватит и того, до чего он сам додумался».
— Вот видите, Николай Гаврилович, с каким фруктом нас связала судьба. Так что мы с вами не просто ищем, а ходим по лезвию ножа. Этот Маркелов просто так завтра не возникнет, чтобы мы с Феликсом Ивановичем могли воткнуть в петлицу очередную медаль. Или даже орден. Он нас с вами просветит глазками-рентгенами и будет решать, что с нами делать — оставить жить или отправить в мир иной. И у нас только один способ выжить — работать серым веществом. Значит, вернемся к нашим баранам. Итак, он вышел из кабинета и пошел в туалет. В коридоре — дежурный. Так? Но есть мусорное ведро. Туда можно выбросить. Впрочем, мусорное ведро есть и в туалете. Там выбросить удобнее. А потом этот мусор сразу отправляется в печь?
— Ну, я говорил — проверяют содержимое. Вернее, должны...
— Значит, он мог об этом подумать и испугался, а вдруг обнаружат. А на баночке — его пальчики. Конечно, можно обтереть, но все равно вычислить не трудно. Так, Николай Гаврилович?
— Конечно. И погорим все трое — я, Маркелов и Масленников. И все — конец карьере.
— Хорошо! Он это продумал. Выбросить просто в унитаз? Застрянет, верно? А дальше — все то же. Задача сводится к предыдущей. Баночка, говорите, была запломбирована свинцовой крышечкой, так? К тому же из титанового сплава. Зубами ее не разломаешь. Да он и не стал бы. К чему? Что ж он сделал? А, Феликс Иванович?
— Он как вернулся из туалета, такой же бледный? — спросил Кутепов.
— Не-е-ет, — задумался Савченко, — пришел довольный. Ну, как если хорошо облегчишься.
— Значит, скорее всего, он сумел спрятать баночку. Или придумать, как обмануть овчарку.
— Ладно, хорошо! Чего нам здесь стоять? Мы все увидели. Поехали, а то чего-то есть захотелось, — сказал Тамарцев. — Вот какие у вас посетители, Николай Гаврилович! У одного здесь аппетит рождается, а у другого — наоборот.
Они заулыбались все трое. Тамарцев знал, что если расслабиться, перестать о чем-то сосредоточенно думать, то решение вдруг само выскакивает из подсознания. Они сели в машину и поехали. Все молчали. Думали об одном и том же. И вот когда машина выехала на Киевское шоссе, Тамарцев спросил Савченко:
— А решетки на окнах у вас были не только на первом, но и на втором этаже? Уж очень много их там валялось.
— Да, конечно!
— Непонятно, как же так? Вы же хотели, чтобы лаборатория не отличалась внешне от других дач. А у них что, тоже были решетки на втором этаже?
Савченко задумался.
— Черт, мы как-то на это не обращали внимания. Вот ведь, горе-конспираторы!
И вдруг Тамарцев скомандовал шоферу:
— Федя, давай назад! — И обернулся к сидевшим на заднем сиденье: — Кажется, я допер... Знаете, куда девал Маркелов баночку после того, как отравил экспедицию? Забросил ее на другой берег речки, возле которой была стоянка. Причем достаточно далеко. Мы ее едва нашли. Понятно?
Савченко с Кутеповым вновь уставились на Тамарцева. Значит, он нашел эту баночку не в квартире Маркелова, а где-то в тайге. Когда? С самого начала расследования он из Москвы не выезжал. И вновь каждый из них почувствовал, что знания Тамарцева об этом деле — настоящий айсберг. И они видят лишь ничтожную надводную часть.
Машина снова затормозила у пепелища. Тамарцев, найдя на земле камешек примерно такого же размера, что и баночка, пошел туда, где валялись унитазы. Присел над одним из них, приподнялся, бросил камешек. Тот оказался в кустах метрах в десяти от пепелища.
— Стойте, стойте, — вдруг проговорил в волнении Савченко. — Вы знаете, он ведь не захотел уезжать с нами на машине. Сказал, что хочет пройтись по лесу, навестить свою мамашу. Вот оно что! А мы еще удивились с Егором...

ЦАРСКОЕ ЛИ ЭТО ДЕЛО?
Вернувшийся после успешной поездки в Японию президент принял окончательное решение развязать затянувшийся конфликт с Верховным Советом. Среди проблем, мешавших ему действовать решительно и напористо, была шумиха вокруг влиятельного деятеля демократического движения академика Маркелова. Несмотря на его категорические требования вернуть того в Москву и ликвидировать зацепку, которая явно бросала тень на демократическое движение, все силовые структуры и, в первую очередь, Генеральная прокуратура, наоборот, раздували скандал. Кульминацией была пресс-конференция руководителей двух комиссий — Генпрокуратуры и Академии наук. После нее во всех ведущих газетах страны и мира появилась жуткая фотография — перевернутый труп женщины с отпечатком подошвы на спине.
Впрочем, в «Пролетарской России», органе компартии, была опубликована статья известного писателя Прохладова «Пауки в банке, или Чем не угодил академик?» с портретом Маркелова на первой странице. В статье говорилось, что, захватив власть в стране в результате государственного переворота в августе 1991 года, так называемые демократы в первую очередь бросились делить между собой народную собственность, созданную многолетним трудом рабочих и крестьян страны. Гибель академика Маркелова (а газета не сомневается в том, что он давно убит) связана с тем, что он претендовал на контрольный пакет акций крупнейшего в мире месторождения алмазов. Все остальное — мифологическое прикрытие этого преступления. Чтобы успокоить публику. Дескать, да, нехорошо, что убили. Но и жалеть-то незачем. Такого гада...
Вернувшийся из Японии президент через пару дней вызвал к себе генерального прокурора. Вместе с ним приехали оба руководителя комиссий — Тамарцев и Данилов.
В целом настроение президента было неплохим — все-таки поездка в Японию прошла успешно. Но претензий у него было предостаточно.
— Я ж, понимаешь, дал вам три дня, чтобы вернуть в Москву академика... Вот уже две недели прошло, а вы вместо этого какие-то детективы раскручиваете. Где Маркелов, я вас спрашиваю?
В кабинете президента недавно был установлен новенький компьютер-видеомагнитофон. Тамарцев молча подошел к нему и, спросив у президента разрешения, вставил в него видеокассету. О возможности такого показа генеральный договорился с руководителем администрации президента заранее. Тот, готовя вопрос, полностью согласился с выводами комиссий, но предварительно обговаривать их с президентом отказался:
— Нет уж, валяйте сами.
На экране появилась «сатанинская поляна».
Досмотрев с интересом весь сюжет, президент спросил:
— Ну, и кто все это снимал?
— Наши якутские коллеги. Они знали, что Маркелов собирается приехать на место своего преступления, чтобы ликвидировать главную улику — алмазы, собранные Осокиной, которые он спрятал, когда отравил экспедицию, а потом, спустя год, не сумел найти. Заодно уничтожить человека, который обнаружил эту улику.
— Так что? — повысил голос президент. — Значит, вы знали, где находится Маркелов, когда я вас здесь собирал, и скрыли от меня?
— Не совсем так, господин президент. Дело в том, что Маркелов приехал туда с поддельным паспортом на имя Шведова Юрия Александровича, — и Тамарцев переключил картинку на дисплее, показывая копию этого паспорта. С фотографией Маркелова.
— Ну, если вы теперь знаете, почему не доставили? Он что, скрылся после убийства этого крестьянина?
— Нет, он не сумел его убить. Этот человек был в бронежилете, и нож Маркелова перерезал ему самому кисть руки.
Президенту этот трюк понравился:
— Ну, это они молодцы, якутские товарищи. Вы, когда все это дело закроете, представьте их для награждения. Так они что, арестовали Маркелова?
— Да, арестовали. Только не Маркелова, а Шведова.
— Вот это закрутили! — обернулся президент к Данилову. — А насчет этого... плагиата. Тоже все правда?
Данилов кивнул. Президент повернулся к генеральному:
— Вы хорошо все проверили? Понимаешь, что будет, если это окажется мистификацией, такого человека оклеветали. И кто! Генеральная прокуратура и Президиум Академии наук. Это вам похлеще тридцать седьмого года будет.
— Господин президент, смеем вас заверить, что мы не сообщили вам и десятой доли тех фактов, которые собраны. Мы готовы хоть завтра передать дело в суд.
— Это как же? Не допросив обвиняемого, без адвоката? Нет, понимаешь, вы с этими якутскими следователями договоритесь, привезите его сюда. Как Маркелова или как этого, как его... И давайте проведите следствие по всем правилам. А его самого выпустите под расписку. Пусть походит на свободе. Пусть на него все посмотрят. Убедятся, что никто его не убивал.
— Что вы, господин президент, этого делать нельзя, — взмолился Тамарцев. — Это очень опасный человек. Он постарается уничтожить улики и нанять киллеров, чтобы убрать свидетелей.
— А ФСБ у вас в комиссии на что? Я этим министрам скажу, и МВД, и ФСБ, чтобы взяли это дело под особый контроль. А мне он нужен сейчас на свободе. Где-то порядка одного-двух месяцев. Вот разберемся с этой компанией в Белом доме, наведем порядок. А пока — потерпите. И уж сами подумайте, как свести вред от него к минимуму. Все! Через два дня он должен быть в Москве на свободе. Я в это дело вмешиваться не буду. Если докажете в суде, что все это правда, награжу. А не докажете — накажу по всей строгости.

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
Больше всех решением президента был обескуражен Тамарцев. Его план был другой — сначала осудить Маркелова за попытку убийства как Шведова, а уж затем, не выпуская из тюрьмы, раскрутить дело об убийстве Осокиной и ее экспедиции. Оставалось претворить в жизнь. До сих пор во всех делах, которые раскрывал Тамарцев, это было делом техники. Сейчас же у Маркелова появлялся шанс существенным образом запутать ситуацию, как говорится, навести тень на плетень. В советское время таких преступников из тюрьмы не выпускали.
Серьезными проблемами грозило решение президента и Данилову. Выйдя на свободу, Маркелов, безусловно, постарается восстановить свой статус директора ИПЗАНа. А там уже вовсю начал раскручивать нешуточные дела Осокин: по заказам американских и японских фирм принялся разрабатывать систему раннего предупреждения землетрясений. Маркелов точно все сразу прикроет. К тому же снова слег со стенокардией Фильштинский.
Когда они вместе с генеральным вернулись из Кремля, тот сказал:
— Ну вот что, дорогие Андрей Петрович и Георгий Николаевич! Собирайте ваши комиссии, сидите хоть до утра, но продумайте всю нашу тактику до мельчайших деталей. Ситуация все равно у нас под контролем, и упускать ее ни в коем случае нельзя. Да и веса у этого Маркелова существенно поубавилось. Благодаря прессе. Думаю, ее и дальше надо также эффективно использовать. И главное, не давайте ему возможности переходить в наступление. Отбивайте все атаки. А сами — атакуйте и атакуйте. Слышали ведь: главное — продержаться два месяца. Видите, что в стране творится? Как в 1917 году — двоевластие. Но это долго продолжаться не может — опять какая-нибудь октябрьская революция произойдет. Туда или сюда. Думаю, и коммунистам он не очень-то нужен. Особенно такой, подмоченный. Как говорится, политический труп.
Пока говорил генеральный, в кабинет вошел Голованов и молча сел рядом с Тамарцевым. Понял, что у президента произошло что-то не совсем хорошее. Но не стал сразу выяснять, пытаясь включиться в ситуацию постепенно. Откровенно говоря, то, что его не позвали к президенту, не столько задело его, сколько обрадовало. По неписаным советским правилам, которые продолжали действовать в высших эшелонах власти, тех, кого собирались снимать, обязательно вызывали «на ковер»...
— Вы вовремя зашли, Станислав Петрович! Поскольку вы курируете это дело, пусть Данилов с Тамарцевым пройдут к вам. А я созвонюсь с министром внутренних дел и директором ФСБ. Им наверняка уже позвонили из администрации президента. Если понадобится — соберемся вчетвером вместе с вами, Станислав Петрович. Но, думаю, не понадобится. У комиссий Тамарцева и Данилова достаточно полномочий. Пусть сами решают.
Данилов и Тамарцев сидели у Голованова еще два часа. Совместное совещание обеих комиссий назначили на шесть вечера. Постепенно мрачное настроение и у Данилова, и у Тамарцева начало улетучиваться. Появился, как это и положено для настоящих профессионалов, азарт борьбы. Наступала их Курская дуга. Враг еще не разбит, но стратегическая инициатива уже навсегда перешла в их руки.
Узнав, что его приглашает к себе в шесть вечера Тамарцев на совместное заседание обеих комиссий, Сергей почувствовал что-то неладное. Он уже вовсю раскручивал в ИПЗАНе работы по реализации их с Натэллой патента. Все ставленники Маркелова постарались смыться, и во главе отделов работали молодые ребята. Сергей даже разыскал тех, кто ушел из ИПЗАНа, защитив кандидатские, но не уехал из страны.
Натэлла во время встречи с Либерзоном согласилась отдать ему все свои секретные коды. Тот предложил ей за это миллион баксов. Натэлла вначале отказалась, но потом решила положить этот миллион на счет ИПЗАНа, чтобы инвестировать работы по раннему предупреждению землетрясений. Либерзона очень заинтересовала эта проблема. Он почувствовал, что здесь дело пахнет хорошими деньгами. Какова же была его радость, когда Сергей сообщил, что во время последней экспедиции в Западную Якутию он в результате сейсмографической разведки обнаружил на территории Красноярского края еще одну неизвестную кимберлитовую трубку, в которой по теории Надежды Осокиной должно быть еще одно месторождение алмазов. Саму же Натэллу Либерзон все-таки уговорил стать внештатным советником банка по вопросам компьютерного учета. Кстати, Натэлла посоветовала ему вернуть из Израиля Семена Красновского, а из США — Николая Яковенко...
Позвонив Натэлле, Сергей предложил и ей поехать к Тамарцеву.
— Нет, Сережа, езжай сам. Ненавижу все эти политические игры. Ты же знаешь, я считаю, что есть две постыдные профессии: у женщин — проституция, а у мужчин — политика.
— Но женщины тоже занимаются политикой...
— А мужчины — проституцией...
— Может, и мне не ходить?
— Нет, ты обязательно иди. Видно, президент решил придумать нам искусственные трудности. Но мы их героически преодолеем. Там же все наши единомышленники.
— Слушай, Нат! А для чего ты сказала, что политика — постыдное дело? Чтобы отомстить мне за то, что я когда-то неудачно отозвался о твоих снах?
— А зачем в Евангелии Иуда целует Христа? Он что, не мог другим способом предать? Целуют, когда любят. Вот тебе и политика! Пока, Сереженька, я тебя люблю и целую. Занимайся своей любимой политикой сколько душе угодно...
Сергей положил трубку и задумался. Кабинет директора был напротив. Он пока пустовал. Боже, неужели выпустят Маркелова, и тот с ходу двинется туда? Сергей сразу предположил худшее, хотя Тамарцев ничего об освобождении Маркелова ему еще не говорил. И начнет он переводить все рычаги управления на себя. Во-первых, Валентину. Дальше — бухгалтершу, отдел кадров, спецотдел. Замы его все смылись. Так что он — единственный. Выходит, надо обрубить эти рычаги. Пожалуй, стоит начать с отдела кадров. Там очередной отставной подполковник. Правда, вроде прошедший Афган, но в роли политработника. Диваев Вадим Дмитриевич. Ведет себя по формуле «Чего изволите?» Вроде бы перестроился на Фильштинского и на него. Но как поведет себя, если вернется Маркелов, черт его знает. Хорошо, переговорим.
Диваев притащил с собой папку с какими-то бумагами и встал у двери по стойке смирно.
— Садитесь, пожалуйста, Вадим Дмитриевич! Вячеслав Александрович занедужил, так что мне придется вникать во все дела. Я хотел бы уточнить, какие должности у нас выборные, а какие назначаются. И кем? Меня, я знаю, назначил академик-секретарь отделения.
— По правилам вас должен был избрать Ученый совет института. По конкурсу. И только после этого по представлению директора должен утвердить академик-секретарь. Но если ваша должность оказалась вакантной, то до выборов этот академик имеет право вас назначить сроком до года. И в течение года объявить конкурс.
— А директора?
— Тут сложнее. Директора избирает не Ученый совет, а коллектив научных работников. То есть все, кто занимает должность выше младшего научного сотрудника. Включая аспирантов. Сроком на пять лет. Вас, кстати, тоже должны избрать на пять лет. У Вадима Викторовича срок истекает первого августа. Его избрали в 1988 году. Тогда все это только начиналось. Причем на альтернативной основе. Конкурентом был Хитрых. Ну, это, конечно, для проформы.
«Так, здорово! — подумал Сергей. — Значит, через три недели его срок истекает. И все, тю-тю».
Диваев, воспользовавшись паузой, решил сам задать вопрос:
— А вы будете подавать на директора на следующий срок? Боюсь, что Вячеслав Александрович не потянет. Болен.
— Я об этом не думал. Здесь все будет решать Фильштинский... И Данилов, — сказал, подумав, Сергей.
— А как вы собираетесь эти три недели работать с Маркеловым? С убийцей.
— А с чего вы взяли, что придется с ним работать? — насторожился Сергей.
— А вы что, не знаете? Президент распорядился его немедленно вернуть в Москву на прежнее место.
«Вот это да! Ему об этом никто ничего не сказал. Даже Данилов с Тамарцевым, а этот отставной замполит уже в курсе дела».
— Вы откуда это взяли?
— Ну, вы же знаете, мы, афганцы, особая каста...
— И сколько вас таких здесь, в институте?
— Да всего двое: я и начальник охраны.
— Он тоже в курсе?
— Нет, я пока никому не сказал, только вам. И то, полагая, что вы знаете.
Сергей усмехнулся:
— Я с ним жил вместе одиннадцать лет...
— Да, я читал в газете, Сергей Вениаминович! Имейте в виду: я — на вашей стороне. Институт тоже на вашей стороне. Мы тут после прихода Вячеслава Александровича, и особенно вашего, вздохнули... Единственный человек, которого вам надо опасаться, — это Валентина... Я надеюсь, вы понимаете, почему...
Сергей пропустил эти слова мимо ушей.
— Вадим Дмитриевич, если не трудно, передайте Елене Васильевне, чтобы зашла... Да, извините, а зачем вы захватили с собой эту папку? В ней что-то важное?
Бывший подполковник смутился:
— Это защитная реакция. Я, когда меня Вадим Викторович вызывал, всегда приносил эту папку. И он всегда сначала спрашивал, что у меня. Ну, я морочил ему голову какой-нибудь нерешеной проблемой, и он забывал про свои нагоняи.
Сергей потеребил макушку: «Господи, сколько еще таких трюков придется разгадывать в будущем!»
Вошла главный бухгалтер. Сергей для начала поинтересовался, поступили ли деньги от Гаммабанка по заключенным договорам. Да, поступили. Затем попросил объяснить: как им вести расчеты с США и Японией? Оказалось, что придется открыть новые, валютные счета. Договорились, что завтра же с утра Елена Васильевна ими займется. И наконец Сергей подошел к основному интересовавшему его вопросу.
— Если Вячеслав Александрович на следующей неделе не выздоровеет, действительна ли для банка будет моя подпись на финансовых документах?
— Конечно, мы сразу переделали договор с банком, как вас назначили заместителем, и Данилов соответствующее письмо в банк подписал.
— А старые подписи — Маркелова, Хитрых действительны?
— Нет, я их изъяла.
«Так, отлично! Значит, и здесь он меня не объедет».
— Кстати, деньгами, которые поступили от Гаммабанка, можете распоряжаться только вы, даже Фильштинский не имеет права. Так как договора составлены на ваше имя, как ответственного исполнителя, — продолжила свою информацию главная бухгалтерша.
«Ага, это дополнение Елена Васильевна явно внесла, чтобы проинформировать, что она тоже на моей стороне! Ну что, академик Маркелов, мы готовы к схватке с тобой! Так, что еще? Ах, да, машина... Персональный членовоз. Что здесь придумать?»
Сергей вызвал Валентину:
— Где у нас директорская машина?
— В гараже, ведь Вячеслав Александрович болеет. Думаю, что ею можете пользоваться вы, — поняв его по-своему, заметила Валентина. — Чего Николаю зря прохлаждаться в гараже?
— Нет, Валентина Юрьевна, сделаем не так. Пусть он едет домой к Вячеславу Александровичу. Начиная с завтрашнего утра, на весь день. И там стоит у подъезда. Больному зачем-нибудь машина может понадобиться. Пригласите Николая... Кстати, как его по отчеству? Узнайте, пожалуйста. И пусть ко мне зайдет, я сам ему скажу.
— А вы будете ездить на старенькой «Волге»? — разочарованно спросила Северодвинская. Как опытная секретарша, она давно уже сообразила, что новым ее начальником станет именно он.
— Ну, не такая уж она старенькая. К тому же всего пару лет назад это была главная представительская машина. Кстати, пусть она подъедет — мне уже пора в Генеральную прокуратуру.
— Вот, тем более, туда-то все теперь ездят на шикарных иномарках... Что о вас подумают?
Сергей усмехнулся:
— Переживу...
В 18.05 у Тамарцева собрались члены обеих комиссий. Не было только Фильштинского. Тамарцев изложил суть разговора с президентом. После этого предложил сверить позиции. Все сошлись на том, что Маркелов — преступник, причем высокого уровня. Гибель экспедиции Осокиной — дело его рук. Он овладел ее научными работами, чтобы сделать головокружительную карьеру. В последний месяц (это уже была информация самого Тамарцева) совершил еще одно тяжкое преступление, за что находится в следственном изоляторе в Якутии. И хотя миссии обеих следственных бригад выполнены — Маркелов найден, и факт его плагиата установлен, обеим комиссиям следует продолжить работу, но уже с другими задачами. Следственной бригаде силовых структур — довести до суда материалы по всем фактам преступления Маркелова — убийствам и плагиату. Задача комиссии Академии наук — ликвидировать ущерб, нанесенный им отечественной науке. Включая разоблачение в глазах мировой общественности. Академик Данилов при этом сообщил, что профессор из Милана Скарлетти, президент Международной Ассоциации геологии и петрологии, изучает документы, представленные комиссией. Он пригласил себе в помощники известного юриста из Швейцарии Антонио дель Конди. Вместе с ними приехала переводчица Анна Коновалова, внучка графа Коновалова, эмигрировавшего в 1918 году. Свое мнение они собираются изложить только после беседы с академиком Вадимом Маркеловым. Кстати, дель Конди дал понять, что намерен выступить в роли адвоката Маркелова, если на него будет заведено уголовное дело, а он убедится в том, что оно сфабриковано.
Сергей, который мысленно назвал это совещание «Тайной вечерей», загнул несколько пальцев. У Маркелова появляются шансы запутать ситуацию. Пока он насчитал следующие: 1) найти журналиста, который представит все дело как дискредитацию честного и талантливого ученого (со стороны завистников, идейных противников и полууголовных элементов, пытающихся завладеть приватизируемым имуществом); 2) затеять политическую игру между враждующими политическим силами; 3) атаковать всех, кто сидит в этом кабинете, ликвидировав их либо политически, либо даже физически; 4) постараться уничтожить все улики. И наконец вот это — привлечь на свою сторону заграницу. Опираясь на их инстинкт поддержки наших демократов. В данном случае — как бы демократов.
Совещание закончилось в половине одиннадцатого вечера. «Интересно, а во сколько закончилась Тайная вечеря Иисуса Христа с его учениками? У Иуды должно было еще остаться время, чтобы донести тамошним квислингам — синедриону», — подумал Сергей. А Тамарцев лишний раз убедился в том, что такого помощника, как Осокин, ему бог послал. Как четко он представил себе все ходы Маркелова после освобождения! Какие дельные предлагал опережающие шаги. Чего стоит то, что он обратил внимание на дату обратного билета Шведова из Диадемы! В ночь после того, как он собирался убить Чернышова. Значит, если он начнет врать о том, что приехал обследовать новое месторождение, то зачем в ту же ночь улетать? И почему выписался из гостиницы, поехав в тайгу? Или, например, в каком месте тетради Осокиной обнаружены отпечатки пальцев Маркелова. Как раз там, где надо перелистывать страницы.

ИГРА В КОШКИ-МЫШКИ
Наконец-то круглолицый объявил, что следствие закончено и вечером Шведов сможет встретиться с адвокатом. Адвокат, сгорбленный очкарик с огромным портфелем, сам зашел к нему в камеру.
Обстоятельно разложил, не говоря ни слова, папку на столе, перелистал пару страниц туда-сюда, посмотрел на Маркелова поверх очков и вздохнул:
— Н-да! Что делать будем, Юрий Александрович? Вышка ведь. Куда ни посмотри — вышка. И этого, следователя Николаева, вы зачем-то обидели. А ведь он мужик ничего. Мог скостить и до пятнадцати.
— Вы... Вы... Я не знаю, как вас зовут. Я — Маркелов... Академик Маркелов. Меня знают во всем мире. Я вас прошу... Вы должны меня защитить... Сообщите в Москву. Меня там разыскивают. А сюда меня заманили обманом. А теперь еще и расстрелять хотят.
Очкарик снял очки, сунул одну из дужек в рот и ответил:
— Зовут меня просто, по-русски: Удальцов Валерий Прохорович. Вам надлежит при этом добавлять «гражданин»... А насчет «заманили» — это я вам советую на суде забыть. Этот Николаев, он только выглядит простачком. А как начнет вам задавать вопросики мигом перед судьей разденет. Да и не получается у вас с заманиванием. Всюду уши торчат. Вот другую байку вы неплохо придумали. Насчет того, что вас Маркелов, душегуб, направил. А теперь после того, что вы мне сказали, что же получается? Вы самому себе приказали поехать в тайгу и зарезать безвинного человека. Еще хуже получается. Вы вроде не говорили Николаеву, что вы здесь по поддельному паспорту?
— Я вас об одном прошу — сообщите обо мне в Москву. В Генеральную прокуратуру. Или в МВД. А еще лучше — в Президиум Академии наук. Они ведь меня ищут.
— Ищут, Маркелова ищут. Вот пишут, что вас уголовники в заложники взяли. Или вовсе убили. А тут вот какое дело. Вы, оказывается, и есть уголовник. Невинного человека приехали убивать. Я ведь все это должен буду сказать там, если буду о вас сообщать. Может, не стоит? Так вас расстреляют как Шведова. А в Москве, в России и во всем мире будут чтить Маркелова, великого ученого, мученика, погибшего в наше лихолетье. И вдруг окажется — никакой вы не мученик, а убийца и проходимец. Так во всех скрижалях и запишут. Так как, гражданин Маркелов?
Маркелова пробил холодный пот.
— Меня не должны расстрелять. Не имеете права. Наша страна подписала Европейскую хартию о правах человека...
— Так то человека! Вам ведь еще придется доказать, что вы — человек.
— Вы не имеете права... — взвизгнул Вадим Викторович.
— Ну, допустим, я на вашей стороне. По положению. Насчет хартии я знаю. Обязательно скажу на суде. Это уж я и без вас решил. Так как, сообщаем в Москву насчет Маркелова? Или лучше пусть все так и остается? Судить-то вас все равно здесь будут. Как Маркелова ли, как Шведова.
— Я вас очень прошу... гражданин... — Маркелов с ужасом обнаружил, что забыл и фамилию, и имя-отчество адвоката, — гражданин адвокат... Позвоните.
Очкарик опять вздохнул:
— Позвоню в Коллегию адвокатов. И Николаеву сообщу. Хотя, кажется мне, что он и без того догадался. А вы уж выкручивайтесь как хотите.
Когда очкарик ушел, Маркелов лег на нары, уставился в стену и стал размышлять. Рука жутко чесалась. Это было похуже боли.
Но как ни крути, все равно получалось, что его повезут в Москву. Все-таки не может быть, чтобы такой величине дали погибнуть где-то в Тьмутаракани. Не сработает здесь эффект Кафки... И он заснул.
А наутро ни свет ни заря загремели засовы. Вошел Николаев. Сел за стол, вытащил какую-то бумагу:
— Распишитесь.
Маркелов прочитал:

«Главному прокурору
Республики Саха-Якутия
от гражданина
Маркелова В.В.
заявление.
Я, подследственный Шведов Юрий Александрович, сообщаю, что ввел в заблуждение следственные органы, предъявив им поддельный паспорт. На самом деле я житель Москвы Маркелов Вадим Викторович. Готов понести за свой обман любое наказание. Прошу передать мое дело на рассмотрение в судебные органы по месту жительства.
Подпись. Дата»

«Значит, все-таки свершилось», — обрадовался Маркелов.
— А если я подпишу, меня отправят в Москву?
— После того, как вы подпишете, мы доведем до сведения Генерального прокурора и, если он решит, этапируем вас в Москву.
«Ага, значит, этапируют». Маркелов взял ручку.
А еще через час его посадили в машину и отвезли в аэропорт. «Здесь же моя сумка с вещами в камере хранения», — подумал Маркелов. Но понял, что никто ею заниматься не будет.
А дальше... Мучительные десять часов перелета в Москву. С наручниками, приковавшими его к сопровождающему милиционеру. Заросшего бородой, грязного. И шепотки вслед: «У-у-у, ворюга!» или «Куда же это они тебя так, родненький?!»
Маркелов вспомнил перелет в Якутск. Как давно это было. В другой жизни. Но все так же мучительно будили есть завтрак. И выходить на стоянках. Только теперь — сразу в отделение милиции. Первым. Под любопытными взглядами пассажиров. Кошмар. И Вадим Викторович снова вспомнил Осокину. Ее взгляд. То живой и лукавый, то счастливый и радостный. То стеклянный, остановившийся. Но самый страшный не этот, а последний: гневный и жестокий.
«Нет, не вырваться мне. И все это — ее месть. Месть этой ведьмы».
В Домодедово Маркелов прилетел совершенно измученный. Его вывели первым. У трапа стоял синий милицейский «РАФ». Посадили и повезли. И хотя было раннее утро, у входа в здание Генеральной прокуратуры толпились журналисты. Вспышки, вопросы. Но он был как во сне и ничего не понимал.
Его ввели в кабинет старшего следователя по особо важным делам — табличка на двери: «А.П.Тамарцев». Тот, не вставая, приказал сопровождающему милиционеру отстегнуть наручники.
— Фамилия? — Тамарцев говорил жестким голосом, исключавшим какую-либо игру. Маркелов был так подавлен, что не смог даже решить, как лучше себя вести. Этот решительный человек сразу полностью подмял его волю. Завершив формальности, объявил:
— Вам предъявлено обвинение по статьям «Убийство с отягчающими обстоятельствами», «Мошенничество в особо крупных размерах», «Покушение на убийство» и «Введение в заблуждение следственных органов». Расследование поручено мне, полковнику Тамарцеву. Учитывая вашу известность, Генеральный прокурор по моему представлению счел возможным освободить вас из-под стражи под подписку о невыезде. Вы ежедневно (в субботу и воскресенье также) должны будете являться ко мне сюда к десяти часам утра. Прочтите инструкцию о вашем поведении на период следствия. Хочу предупредить, что, если на вас поступят жалобы, вы будете немедленно взяты под стражу. То же произойдет, если вздумаете покинуть Москву. За пределы окружной дороги удаляться не имеете права.
До Маркелова с трудом дошло, что через несколько минут он сможет быть свободен.

СВОБОДА ХУЖЕ НЕВОЛИ
С утра у Сергея в кабинете собрались все, кого он хотел задействовать в разработке системы раннего предупреждения землетрясений. В пятницу пришел факс из Токио, что приезжает группа в составе двух профессоров и переводчицы. Нужно было подготовить вопросы, продумать сроки, условия договора. И решить главное: изготовление «фуллеренов», их стыковку с персональным компьютером.
В приемной Валентина красила ресницы французской тушью, когда мимо нее в кабинет директора пронесся Маркелов.
— Диваева и Хитрых ко мне, немедленно! — бросил он.
Она не успела ничего сказать. На всякий случай позвонила Диваеву:
— Вадим Дмитриевич! Вас к себе вызывает Маркелов. Вместе с Хитрых. Вы ему скажете, что Хитрых уже не работает?
— Он, кстати, тоже. Хорошо, соедините меня с ним.
Валентина нажала на пульт:
— Вадим Викторович, на телефоне Диваев, — сказала и побыстрее переключила его на отдел кадров.
«Это что за фокусы? — подумал Маркелов. — Я же вызвал к себе!»
Взял трубку и с раздражением произнес:
— Зайди ко мне, Вадим Дмитриевич, — и уже хотел положить трубку, но услышал ответ, который привел его в ярость:
— Извините, Вадим Викторович, я очень занят. Меня Сергей Вениаминович просил к обеду составить новое штатное расписание.
— Кто!!! Кто???
— Первый заместитель, — вежливо, но с неприкрытым злорадством проговорил Диваев.
Маркелов выскочил из кабинета и мимо замершей в оцепенении Северодвинской ворвался в кабинет первого зама. Картина, которую он там увидел, ошеломила его. Несколько молодых людей, которых и в лицо-то едва помнил, склонились над чертежами на столе и о чем-то громко говорили. Спиной к нему, поставив на стул левое колено, стоял крупный мужчина, явно не сотрудник его института, и внимательно слушал. Когда он вошел, вернее ворвался, все замолкли и разом повернулись. Кто-то смущенно кивнул ему головой, здороваясь. Стоящий спиной к нему мужчина тоже обернулся через плечо. Это был Сергей Осокин.
Маркелов, подавляя ярость, постарался придать своему голосу сдержанность:
— Что здесь происходит? Где Хитрых? И почему ты тут, Сергей? Я же сказал, чтобы, пока не позову, ты здесь не появлялся.
Сергей медленно отвернулся к столу и продолжил как ни в чем не бывало:
— Частота сигналов из магнитосферы, отражающих радиоволны предсейсмических колебаний, мало отличается от частоты сигналов геофонов. Во всяком случае, того же порядка. Поэтому пересчитывать размеры исходного фуллерена не стоит...
Эта наглость бросила Маркелова в жар:
— Послушай, ты! Если не понимаешь нормального языка, то объясню на более понятном — пошел вон! А вы все расходитесь по рабочим местам.
Сергей опустил ногу со стула и медленно направился к Маркелову. Глаза его блестели гневом и презрением. И Маркелов вдруг узнал эти глаза. «Так это был он?» — мелькнуло в его сознании. Почему-то сразу заныл подбородок. Сергей подошел к нему вплотную. Он был на целую голову выше Маркелова. Все так же медленно он схватил правой рукой его за галстук и воротник рубашки, приподнял над полом так, что глаза их оказались на одном уровне, и внезапно сильным толчком выбросил в открытую дверь. Маркелов пролетел в приемной пару метров и шлепнулся на пол, больно ударившись затылком о дверь своего кабинета. Зрелище оказалось настолько живописным, что Валентина не выдержала и хихикнула.
— Сучка! — пробормотал Маркелов и, неловко встав, скрылся за дверью.
«Так! Значит, теперь вместо Хитрых этот сучонок... Кто его назначил? Кто убрал Хитрых?» Руки у него тряслись.
Он посмотрел на часы — половина десятого. Через полчаса надо быть у Тамарцева. Он вспомнил его жесткий тон и враждебный взгляд. «Если опоздаю, опять засадит...» Он нажал кнопку:
— Валентина, передай Николаю, пусть подъедет к выходу, мне надо срочно выезжать.
— Вадим Викторович! Николая нет в гараже. Он по распоряжению Сергея Вениаминовича с машиной стоит у дома Фильштинского, исполняющего обязанности директора.
Маркелов потерял дар речи. Час от часу не легче! На время его отсутствия директором назначили Фильштинского, а тот убрал Хитрых и вместо него посадил Осокина. И все это с ведома Данилова? А может быть, даже президента академии. А кого он еще убрал, этот старикашка?
— Хорошо, тогда пусть подъедет «Волга» с Василием. Мне срочно надо выезжать. Пошевеливайся.
— Василий уже не работает на «Волге». Сергей Вениаминович перевел его на другую машину. А «Волгой» управляет сам.
— Так мне что, не на чем ехать? — заорал в трубку Маркелов. Но часы продолжали тикать, и у него не оставалось времени на раздумье.
Он выскочил из кабинета и помчался к выходу, стал ловить такси. Проезжавший мимо на шикарной «Scorpio» бритый малый в красном пиджаке остановился.
— На Петровку, быстро...
— Сколько?
— Чего сколько? А, сколько скажешь.
— Пятьдесят баксов.
— Сколько?! — оторопел Маркелов. Такой суммы у него с собой не было.
Бритоголовый не говоря ни слова нажал на газ, а Маркелов бросился к метро.
Он опоздал на десять минут.
— Если завтра опоздание повторится, я ликвидирую подписку о невыезде. И отправлю в Лефортово, — вместо приветствия сказал Тамарцев.
Маркелов попытался было оправдаться, но Тамарцев перебил его:
— Вы слышали, гражданин Маркелов, что я сказал? Повторять не буду. А теперь перейдем к делу. Садитесь. С какой целью вы полетели в Диадему?
— Меня пригласил житель деревни Кедры Чернышов проверить, нет ли вблизи его села месторождения алмазов, так как он нашел во время охоты минералы, напоминающие алмазы.
— В какой форме вы получили приглашение?
— Он прислал письмо.
— Где оно?
— Я его порвал и выбросил. Оно не представляло собой никакой ценности. Обыкновенное полуграмотное письмо на некачественной бумаге.
— Письмо о возможности месторождения алмазов не представляло ценности?
— Ну, есть там алмазы или нет, это еще надо было проверить.
— О каком количестве найденных алмазов шла речь в письме?
— Я не помню. По-моему, количество вообще не указывалось.
— Тем не менее вы допустили, что это может быть месторождение?
Маркелов чувствовал, что своими вопросами Тамарцев загоняет его в тупик.
— Простите, гражданин следователь, — Маркелов хорошо усвоил еще в якутской тюрьме терминологию допроса, — но согласно практике, принятой в цивилизованном мире, допрос можно производить только в присутствии адвоката.
— Послушайте, Маркелов, вы уже пытались разыграть эту карту в Диадеме. Имейте в виду, я никаких капризов не потерплю. У вас был вчера целый день и сегодня целое утро, чтобы договориться с адвокатом. Где он? Приведете его, буду вести допрос с ним. А пока его нет, извольте отвечать. Повторяю. Почему вы решили, что речь в уничтоженном вами письме идет именно о месторождении?
— То место вообще богато алмазами. В Диадеме, Мирном, Алмазе... Я подумал, почему бы и нет?
— Мысль о том, что местность богата алмазами, пришла вам в голову только после письма Чернышова? А почему она вам, директору института, не пришла раньше, до письма?
Маркелов взмок. На такой вопрос так быстро не ответишь. Но Тамарцев глядел острым прямым взглядом и ждал ответа.
— Не знаю, — наконец выдавил Маркелов.
— Не знаете что? Какой версией прикрыть истинную причину вашей поездки в Диадему?
— Причем здесь версия! Я не изучаю свой внутренний мир и не знаю, почему мне вчера не приходит мысль в голову, а сегодня приходит.
— Я правильно вас понял, Маркелов? Вы хотите сказать, что мысль поехать в Диадему и проверить, нет ли там нового месторождения, родилась спонтанно? И ни разработанная вами теория, ни факты, изложенные в почему-то уничтоженном вами письме Чернышова особой роли в принятом вами решении не сыграли?
— Не совсем так!
— А как? Еще раз прошу четко ответить: какой именно или какие именно факты, приведенные в уничтоженном вами письме Чернышова, натолкнули вас на мысль о том, что в указанном им месте есть месторождение алмазов?
Маркелов понял, что навести тень на плетень ему не удается.
— Я вспомнил. В письме указывалось, что Чернышов нашел компактную груду минералов весом около полукилограмма.
— В каратах это сколько?
— Порядка двух с половиной тысяч.
— Течением реки такое количество может быть вынесено из месторождения и сконцентрировано в одном месте?
— Вероятность ничтожна.
— Значит, скорее всего, Чернышов действительно нашел месторождение?
— Скорее всего, да.
Маркелов никак не мог понять, куда клонит Тамарцев. И вдруг он усмехнулся: он же сам себя выдал этим ответом. Ведь все его действия после получения письма приобретали только один смысл — он поехал убивать Чернышова, чтобы присвоить обнаруженные алмазы и уничтожить улику.
— Итак, вы, гражданин Маркелов, ликвидировали письмо Чернышова потому, что не придали ему никакого значения, но при этом решили, что в письме речь идет о вполне возможном месторождении. Так все-таки представляет письмо ценность или нет?
— Гражданин следователь, этим письмом меня просто заманили в Диадему. Чтобы приписать убийство и тем самым устранить.
— Я вас не спрашиваю, с какой целью написал письмо Чернышов. Об этом я у него самого спрошу. Я спрашиваю вас: имело для вас письмо значение или нет?
— Дд-а, конечно, — выдавил наконец Маркелов.
— И вы его все же уничтожили?..
— Уничтожил... Я ведь не готовился к этому следствию... — Маркелов был подавлен.
Тамарцев в душе про себя усмехнулся. «Зря Осокин меня запугивал, что это сверхподлец. Или трехнедельное пребывание в якутской тюрьме его перетряхнуло?»
— Вы полагали, что все пройдет шито-крыто, как до сих пор? — не скрывая насмешки, спросил Тамарцев.
— Не понимаю, на что вы намекаете?
— А вам, гражданин Маркелов, надлежит отвечать на мои вопросы, а не выяснять, почему я их задаю. Отвечайте: вы своим ответом на мой вопрос заявили, что надеялись на безнаказанность?
— Просто на невиновность. Ведь никакого преступления в том, что я порвал письмо, нет.
— Если б вы только этим ограничились... Порвали письмо и забыли. Но из ваших ответов, гражданин Маркелов, получается, что, прочтя письмо, вы решили совершить то преступление, которое реализовали шестнадцатого июня. А письмо уничтожили как улику.
— Вы не имеете права! — взвизгнул Маркелов. — Существует еще презумпция невиновности. Вы должны доказать... А не я...
— А вот я и доказал, — спокойно ответил Тамарцев, — с вашей помощью. А вас впредь попрошу голос не повышать. Вы здесь не с вашими подчиненными... бывшими подчиненными разговариваете. Кстати, имейте в виду, пока вы находитесь под следствием, занимать административные должности вам не положено. Тем более что срок вашего избрания истек. Так что попрошу в Институт проблем Земли не являться. Там новый директор, академик Фильштинский Вячеслав Александрович. Его назначил Президиум Академии наук после того, как вы его самовольно покинули... Кстати, это тоже преступление. Вам государство доверило такую ответственную должность, а вы ее покинули, не поставив в известность руководство и не назначив временно исполняющего обязанности. Даже этого достаточно, чтобы завести на вас уголовное дело.
Допрос продолжался два часа. В ходе его Маркелов вынужден был признать, что все его действия перед поездкой в Диадему были подготовкой к совершению убийства Чернышова. Все его попытки лавировать, пытаться уйти от прямых и жестких вопросов сразу же пресекались Тамарцевым. Когда Маркелов вышел, он был просто измочален, а здесь его еще ждала толпа журналистов: «По какому вопросу вас вызывали в прокуратуру? Правда ли, что вы совершили в Якутии убийство? Правда ли, что Надежда Осокина была вашей внебрачной женой? И усыновленный вами Сергей Осокин на самом деле — ваш сын? По какой статье на вас заведено уголовное дело? Как вам удалось выжить после трагедии экспедиции Осокиной? Намерены ли вы прибегнуть к услугам всемирно известного адвоката дель Конди? Как вы прокомментируете показанный вчера по НТВ сюжет, где очень похожий на вас человек пытался убить другого?»
Маркелову хотелось крикнуть им: «Отстаньте от меня! Оставьте меня в покое! Неужели не понимаете, что всех нас заколдовала ведьма?» И единственное, что он сумел из себя выдавить, было:
— Обманным путем я оказался вовлечен в паутину мафии...

ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА МАРКЕЛОВА
Он не знал, как избавиться от этого облепившего его роя, который жалил больнее пчел. Но тут подъехала шикарная «вольво», из нее вышел элегантный иностранец и, пробившись к нему сквозь толпу, произнес:
— Please, mister Markelov. I ask you to my car. Please! I hope, you remember me? I’m doctor Scarletty...
— O, yes, yes, — вспомнил Маркелов эти два слова по-английски и, не раздумывая, нырнул в машину к Скарлетти. И оказался рядом с элегантной женщиной, от которой исходил очаровательный аромат дорогих французских духов. У Маркелова отлегло от сердца. «А может, этот неожиданный спаситель вообще увезет меня отсюда куда-нибудь подальше в Европу? Или, еще лучше, в Америку».
— Здравствуйте, Вадим Викторович, — произнесла с акцентом неземная соседка. — Я Анна Коновалова, переводчица доктора Скарлетти, президента Международной ассоциации геологии и петрологии. Вы с ним знакомы, — при этих словах доктор Скарлетти, сидевший за рулем, на мгновение повернул лицо и улыбнулся.
— Мы прибыли сюда, — продолжала Коновалова, — чтобы от имени международной общественности не допустить расправы над вами, видным ученым и прогрессивным деятелем. С нами любезно согласился приехать мистер Антуан дель Конди, известный юрист. Если вы согласитесь, мы хотели бы побеседовать с вами, чтобы прояснить ряд вопросов.
«Та-ак! — подумал Маркелов; его начавшее было поправляться настроение вновь рухнуло. — Опять допрос! Да когда же это кончится?»
— Я с удовольствием побеседую и с доктором Скарлетти, и с мистером дель Конди, и особенно с вами (Анна улыбнулась — как это учтиво!), но я только что пережил мучительный и, поверьте, унизительный для меня допрос в прокуратуре и хотел бы отдохнуть. Поэтому, если можно, давайте отложим на после.
Анна что-то сказала Скарлетти по-итальянски. Он ответил. Она снова обратилась к Маркелову:
— Доктор Скарлетти приглашает вас в ресторан гостиницы «Интернациональ» пообедать вместе с нами.
— Но только без вопросов. Поверьте, я просто измучен ими. Мне очень хотелось бы отдохнуть... От всех этих допросов, разговоров...
— О’кей! — ответила, даже не посоветовавшись со своим шефом, Коновалова.
Обед прошел великолепно. Они со Скарлетти вспоминали конгрессы в Милане, Лас-Вегасе, на Канарах. Маркелов, вымуштрованный инструкторами из КГБ, не очень-то возникал на всех тамошних тусовках и поэтому едва вспомнил Скарлетти. Тем более что тогда тот был рядовым членом Президиума Ассоциации. Избрали его президентом только в декабре прошлого года.
Скарлетти интересовался мнением доктора Маркелова о развитии демократического процесса в России. Он поделился, как тяжело было становление демократии в Италии после войны. Как сейчас в России, тогда резко активизировалась уголовная среда.
Анна рассказала, как попали в Италию ее родители, вернее еще дед с бабкой. Их дом был на Волхонке, в одном из самых аристократических уголков Москвы. Она уже одна прогулялась туда. Но найти усадьбу своих предков среди выросших многоэтажек не смогла. Да, может, ее уже давно снесли...
Маркелов потихоньку успокаивался. Эта презентабельная атмосфера ресторана, вальяжные собеседники вернули его в ту жизнь, к которой он принадлежал последние пятнадцать лет. Жизнь крупного ученого. Национального достояния страны. Всего цивилизованного человечества.
И весь ужас встреч с Сергеем Осокиным, Тамарцевым, с этими жуткими журналистами отодвинулся куда-то далеко. И он решил не откладывать беседу с адвокатом на завтра. Лучше сегодня, сейчас. Он почему-то уверовал, что этот дель Конди его спасет.
— Анна! А где сейчас ваш коллега, адвокат? Я готов с ним побеседовать.
Анна слегка смутилась. Ей пришлось бы сказать, что известный в Европе юрист знакомился с материалами комиссии по расследованию обстоятельств гибели экспедиции Осокиной. Документы, изобличающие Маркелова в плагиате, он уже изучил. Они произвели на него удручающее впечатление. О чем он вчера вечером и сообщил Скарлетти:
— Похоже, зря мы ввязались с вами в эту ситуацию. Этот Маркелов действительно крупный мошенник. А насчет либеральных взглядов... Вспомните Талейрана... Или Вышинского... Сколько таких перевертышей подарила нам история.
— Но ведь мы должны услышать и его мнение, — возразил тогда Скарлетти.
— Конечно, обязательно, — согласился дель Конди, — только чую я, эти русские — не дураки. Стали бы они так спокойно играть с нами в поддавки, если бы хоть на миг сомневались? Видите, как на изысканном курорте — все пожалуйста. Со всеми материалами знакомят, на все заседания приглашают. Даже самого Маркелова из Сибири привезли и даже выпустили на свободу...
Маркелов правильно понял ее замешательство. Все! Короткие мгновения возврата к прежней жизни кончились. Его снова ждет мучительный «Процесс» Кафки. А впрочем, почему он так скис? Еще вчера сидел в глухом медвежьем углу и ждал расстрела, а сегодня уже на свободе. В Москве. В лучшем московском ресторане. В обществе иностранных коллег, которые приехали его защищать. Долой Кафку! И наплевать я хотел на все его еврейские штучки.
— Он что, не сможет сегодня? — переспросил Маркелов, не получив ответа. Анна о чем-то спросила Скарлетти и перевела:
— Мы поселились в итальянском посольстве. Вернее, в жилом доме при посольстве. Господин дель Конди поехал по своим делам. Ненадолго. Возможно, уже вернулся. Если не возражаете, мы можем проехать туда. Если господин дель Конди вернулся, сможете сразу начать с ним разговор. Если нет, то подождем его, а пока вы побеседуете с доктором Скарлетти. У него тоже есть к вам вопросы.
— О’кей. Я согласен. — Маркелов почему-то уверовал в то, что на сей раз все будет гораздо успешнее, чем раньше.
Дель Конди уже вернулся и, едва они вошли, с любопытством посмотрел на Маркелова. То, что это был именно он, адвокат понял сразу.
После ритуальных приветствий, усевшись за журнальным столиком, куда Анна поставила чашки с кофе и печенье, Антуан дель Конди обратился к Маркелову:
— Господин Маркелов, почему мы здесь, вам уже объяснил доктор Скарлетти. Пока вы отсутствовали, мы общались с вашими оппонентами. Будем так их называть. Но нам хотелось бы услышать, что же с вами произошло, от вас. Пожалуйста, расскажите.
Наступил наконец-то момент, к которому Маркелов готовился бессонными ночами в СИЗО Диадемы. Наконец-то у него адвокат, который собирается его защищать и которому он сможет открыть глаза на тот беспредел, который над ним учинили.
— В конце мая (или начале июня, я что-то не могу вспомнить) среди многочисленной корреспонденции, которая ко мне поступает, я увидел письмо. Обыкновенное письмо, в обыкновенном конверте. В нем житель одного сибирского села Григорий Чернышов сообщил, что во время охоты в тайге случайно обнаружил минералы, похожие на алмазы. Судя по его описанию, это действительно были алмазы. Вы же понимаете, я специалист в этой области, и меня провести не так просто. Он решил обратиться ко мне, как он пишет, чтобы уберечь это месторождение (а он предположил, что это месторождение) от алчных, как он выразился, барыг, которые могли бы разворовать народное достояние. И я решил ему помочь. Это мой долг как ученого. Собственно, помочь не ему, а нашей несчастной стране, которую сейчас разворовывают все кому не лень. Я написал ему письмо, посоветовав продолжать соблюдать секретность исключительно с той целью, о которой я только что сказал. А сам решил проехать туда, чтобы лично убедиться, что открыто новое месторождение. Поехать я решил инкогнито. Дело в том, что мое положение исключает возможность совершить что-либо скрытно. Любой мой шаг становится достоянием гласности. И если б я кому-либо на службе или даже в среде родных и знакомых сказал, что еду в Сибирь, тем более в Диадему, это сразу породило бы опасные слухи. Обстоятельство осложняется еще и тем, что Верховный Совет должен был принять закон о реституции интеллектуальной собственности, согласно которому ко мне переходит контрольный пакет акций Диадемского месторождения алмазов, открытого мною (это обстоятельство закреплено дипломом на открытие, выданным Всесоюзным комитетом по делам изобретений и открытий. Его мне выдали ровно через год). Этим были недовольны местные мафиози (вы, итальянцы, надеюсь, лучше меня представляете, кто это такие). Поэтому я рисковал жизнью. Тем не менее интересы государства требовали, чтобы я поехал туда. И я решился. Сделал себе дубликат паспорта на чужое имя. У нас сейчас в стране это не представляет проблему…
Оба итальянца слушали Маркелова внимательно и не перебивали. Ему, правда, через каждые два-три предложения приходилось останавливаться, чтобы Коновалова могла им перевести.
— После прибытия в Диадему я позвонил Чернышову в деревню Кедры, которая находится, как мне удалось установить, в пятидесяти километрах от города. Мы условились встретиться назавтра возле гостиницы «Сибирь», в которой я остановился. Поскольку я и в гостинице поселился под чужой фамилией и разговаривал с Чернышовым под этой же фамилией, опасаться нападения киллеров мне не приходилось. Опасность угрожала только в одном случае: если Чернышов завербован мафией и все его действия — хорошо срежиссированная инсценировка. Как потом оказалось, это так и было. Ощущение опасности не покидало меня, и я решил обзавестись хотя бы каким-то оружием для самозащиты.
— Простите, господин Маркелов, эта мысль пришла вам в голову до звонка в Кедры или после? — впервые прервал монолог Маркелова дель Конди.
— Это как-то стерлось в памяти, — на всякий случай прикинулся Маркелов, не зная, какой здесь может быть подвох.
— Вам придется обязательно вспомнить к судебному заседанию, так как это существенно влияет на правильную оценку ваших действий. Я же из вашего ответа могу заключить, что ощущение опасности вы почувствовали безотносительно к своему звонку Чернышову. Может быть, мысль об опасности была у вас уже в самолете?
— Я уже говорил, что ощущение опасности у меня было еще в Москве. Но я решил рискнуть. Ради дела! Ради моей страны. На следующий день в двенадцать часов дня мы с Чернышовым на его машине выехали в тайгу, где он нашел алмазы. Он говорил, что закопал их в том самом месте, где обнаружил. После того, как прибыли на это место, он начал копать. Тут я услышал сзади шорох и тогда понял, что это — западня. Чтобы обезопасить себя, я вынужден был нанести удар по Чернышову, но он был в бронежилете. То есть все, оказывается, было тщательно подготовлено. Более того — теперь меня представляют убийцей. А на самом деле я защищался. Мне кажется, что я не превысил меру самообороны. Если в безлюдной тайге прячутся три человека, зная, что четвертый участник привезет жертву, то где тот предельный уровень обороны, которым эта жертва имела право воспользоваться? Вот, собственно, и все, что произошло.
— Господин Маркелов! Позвольте сделать несколько уточнений. Нам показывали видеосюжет, который был там снят. Там вы постоянно оглядываетесь по сторонам, но, пожалуй, вовсе не испуганно. Когда человек чего-то боится, он втягивает голову в плечи, его глаза тревожно бегают из стороны в сторону. У вас же там никаких следов испуга на лице нет, тем не менее руку вы держите в том кармане, где находится нож. Чем это объяснить? Кстати, вам знакомо это место? Вы там бывали?
— Мне кажется, действительно, когда-то бывал, но там так много изменилось с тех пор!
— А когда вы там были в последний раз?
— В июне того года, когда мне довелось открыть месторождение алмазов.
— Это было не то же самое место? Я имею в виду стоянку той экспедиции.
— Нет, сейчас на том месте комбинат. Добывают алмазы. А рядом — город Сибирская Диадема.
— Значит, стоянка последней экспедиции, во время которой вы открыли алмазы, находилась прямо в том месте, где вы открыли алмазы?
— Да, вы не поверите, я обнаружил алмазы на второй день, как мы остановились. Я ведь до этого первый раз в жизни поехал в экспедицию, возглавляемую сотрудницей нашего института Надеждой Осокиной, а то все занимался политической работой. Ну, вас, наверно, уже об этом уведомили. Я и не скрываю. Хочу даже честно признать, что в то время верил в светлые идеалы партии. И мне нелегко далось понимание того, что они-то и ведут страну в пропасть. Развал сельского хозяйства, надвигающийся голод, низкая эффективность производства, долгострои, коррупция, агрессивность во внешней политике. Да что там говорить! Но в то время я еще верил и занимался идеологической работой с энтузиазмом. А Надежда — моя однокашница, в институте мы учились на одном курсе, пригласила меня хоть раз побывать в экспедиции. Я решил, что это обязательно надо сделать, ведь я же по положению должен быть лидером тех людей, вся трудовая деятельность которых неразрывно связана с экспедициями. Но тут произошел этот несчастный случай. Мы все чуть не погибли.
— Вернее, все погибли, кроме вас...
— Да, да, меня всю жизнь укоряют в том, что я не умер. Но разве я виноват в том, что мой организм оказался выносливее?
— Нет, ну что вы, мы вас не укоряем. Мы только хотим уточнить. Значит, вы были в Сибири в экспедиции только два раза — с Осокиной и на следующий год?
— Честно говоря, меня увлекла жизнь геолога-разведчика, и я бы с удовольствием ездил туда каждое лето, но в связи с открытием месторождения на меня свалился такой груз забот... Пришлось взять на себя руководство институтом. И столько бюрократической волокиты прежде чем началось промышленное освоение месторождения! Вы даже не представляете себе, какие трудности умудрялись нагромоздить советские чиновники. Соответствуют ли алмазы ГОСТу? И расчет экономической эффективности... Черт-те что!
— А когда вы были в экспедиции Осокиной, никакой речи об алмазах не шло?
— Конечно нет! Если говорить строго, ей и не надо было организовывать эту экспедицию. Для ее докторской материалов было набрано предостаточно. Она ведь всю жизнь занималась проблемой происхождения гранитов. Но она — особый человек. Вернее, не она одна. Таково наше поколение. Нас учили: «Раньше думай о Родине, а потом — о себе». Она поехала ради своих аспирантов. Там, на берегу таежной речки, такие уникальные породы гранитогнейсовых минералов, что можно защитить хоть сто кандидатских диссертаций. Особенно основываясь на ее теории. Честно говоря, я тоже был рад оказать им содействие. Но вот случилось такое...
— И вы поехали на следующий год, чтобы продолжить исследования, которые не успела завершить эта экспедиция?
— Это был мой долг! Лет десять тому назад я сказал бы — долг коммуниста, а сейчас скажу проще — долг ученого, долг просто порядочного человека.
Маркелов все больше и больше вдохновлялся. За последнее время он отвык от доброжелательных собеседников. А эти улыбались ему, кивали. Он, конечно, отдавал себе отчет в том, что их уже постарались настроить против него. Поэтому он не стал уклоняться от щекотливых фактов. Они их все равно знают. Но пусть знают не в искаженном, а в его свете.
— Получается, что алмазы вы открыли случайно?
— Ну, как случайно? Колумб тоже открыл Америку случайно — ехал в Индию, а приехал в Америку.
— А вы — искали граниты, а нашли алмазы?
— В общем-то да! Это — счастливый случай. Как у кладоискателей.
— Но в вашей диссертации и в вашей монографии в разделе «Практическое применение биотектонической теории...» говорится, что открытие месторождения алмазов является логическим следствием этой теории?
«Та-ак! Вот тебе и благожелательные улыбки... Да они похлеще Тамарцева... И Осокина... Как и он, держат за пазухой ферзя. Что же им ответить?»
— Ну, понимаете, — упавшим тоном ответил Маркелов, — в практике советских диссертаций часто используется такой прием: отдельно что-то изобретается, а потом пишется теория. И говорится, что эта теория якобы послужила путеводной звездой... Для пущей важности.
— В Европе, Соединенных Штатах Америки и Японии так не считается... — в дискуссию включился Скарлетти.
— Ну, а какая разница в конце концов! Все равно в итоге есть и научная теория, и месторождение. А в каком порядке они появились, не все ли равно? От перемены мест слагаемых сумма не меняется...
— Но есть такая математическая операция, где менять местами числа нельзя. Например, 23 не равно 32...
Маркелов почувствовал, что его так логично выстроенный сюжет рассыпался из-за одного-единственного вопроса.
Скарлетти и дель Конди, по-прежнему сохраняя благожелательную мину, о чем-то переговорили друг с другом, по-итальянски. Потом дель Конди начал что-то говорить Коноваловой, явно для перевода.
— Господин Маркелов, — начала переводить его фразу Анна, — господин дель Конди и доктор Скарлетти попросили меня передать вам их благодарность за то, что вы так подробно изложили свою версию разыгравшихся вокруг вас событий. Она, безусловно, отличается от той, которую им сообщили следователи и ваши коллеги из Академии наук. Они считают, что разрешить это противоречие может только суд. Они желают вам успеха. О своем участии в судебном разбирательстве они примут решение сегодня ночью. И завтра объявят об этом официально. Однако в любом случае они благодарят вас за данную весьма подробную информацию.
Домой Маркелов вернулся поздно. Но уснуть никак не мог. Весь сегодняшний день снова пронесся в его памяти. Итак: согласится или нет дель Конди стать его адвокатом? Завершилась их беседа неудачно для него, но все остальное время они улыбались и были благожелательны. Может быть, этому эпизоду они не придадут большого значения? И вновь в голове мелькнул рассказ Веньки Шенкмана про «Процесс» Кафки. Неужели я все-таки обречен? И все это — мое возвращение в Москву и освобождение — игра в кошки-мышки? Чтобы больнее помучить. Но кто играет? Этот Тамарцев? Или Сергей Осокин?
Мозг пронзила мысль — неужели эта ведьма, его мамаша? И опять в памяти выплыли ее остекленевшие глаза. Они смотрели на него. Без укоризны, без страха. В них не было эмоций. Таких, как нынче у ее сыночка. Неужели он придумал весь этот сценарий? И эту иезуитскую пытку? Но каков фрукт! Сколько я потратил сил, времени, чтобы воспитать его! Сделать человеком! И вот — благодарность. Неужели он не понимает, как это низко, подло! Ни один порядочный человек ему руки не подаст за это коварство. Если б не я, то его воспитывала бы эта жидовка, мамаша Венички. Воспитала бы еще один божий одуванчик, а я его сделал мужиком. И вот он за это вышвырнул меня из кабинета. На глазах у Валентины. Сказались сучьи гены.
Маркелов горько вздохнул. А завтра с утра — опять допрос. Эти жалящие, как иглы, вопросы Тамарцева. Что же делать? Пресса? Он вспомнил эти отвратительные вопросы журналистов. Кстати, он так и не зашел на почту за газетами. Завтра надо зайти с утра, чтобы быть в курсе дела. Так, а «Демвыбор России»? Может быть, именно под их давлением меня выпустили? Но тогда почему никто не позвонил до сих пор? Впрочем, я не гордый, завтра сам позвоню. Нет, дорогой мой Кафка! Мы еще поборемся...
«Кому же позвонить еще? Нужна масть, которая перекроет этого Тамарцева». И он вспомнил — а Николай? Николай Савченко. КГБ (или как там сейчас!) — это вам не Генпрокуратура. Он вскочил, подошел к телефону и набрал номер.
— Коля, привет, это Вадим. Вадим Маркелов!
— Вы ошиблись номером, — попытавшись изменить свой голос, ответил Савченко и повесил трубку.
Что за черт? Может, показалось? Он вновь набрал номер Савченко. На той стороне долго раздавались длинные гудки, а потом их внезапно сменили короткие.
Это был последний удар дня. Вадим рухнул на кровать и вперил глаза в стену. По ней один за другим двигались отблески проезжавших автомобилей. Этот полумистический танец света и теней то ускорялся, то замедлялся.
«А может, выйти на балкон и прыгнуть?.. С четвертого этажа... Это, наверно, мучительно. А если нет? До конца жизни останусь калекой. Парализованным. Точно! Так и будет. Ведьма не позволит мне умереть. Она будет пытать меня еще много лет. До конца жизни...»
Наутро в пресс-центре итальянского посольства прошла пресс-конференция доктора Скарлетти и адвоката Антуана дель Конди. К журналистам от имени обоих обратился дель Конди:
— Все вы знаете, я надеюсь, что мы с доктором Скарлетти прибыли в Москву пять дней назад с целью разобраться, не является ли внезапное исчезновение видного академика и общественного деятеля господина Маркелова и поднятая вокруг него в средствах массовой информации шумиха попыткой сторонников старого режима расправиться с представителем прогрессивных сил. В течение этих пяти дней нам были предоставлены практически все материалы, которыми располагают следственные органы Российской Федерации и комиссия Академии наук, включившая в себя крупнейших ученых страны. Вы знаете, что господин Маркелов был обнаружен правоохранительными органами страны, доставлен в Москву и освобожден из-под стражи. Мы имели возможность весьма обстоятельно побеседовать с ним и выслушать его точку зрения на ситуацию. У господина Маркелова, естественно, совершенно иное понимание происходящих вокруг него событий. Мы полагаем, что только суд вправе решить, кто же здесь прав. Важно при этом, чтобы были соблюдены все цивилизованные демократические процедуры. Хотим заверить всех присутствующих, что у нас нет сомнения: молодые демократические институты России скрупулезно выполняют эти процедуры. Поэтому никакой необходимости нашего вмешательства и какого-либо давления на них нет. Скажу более: ни в одной стране Западной Европы, Северной Америки и Японии при столь тяжелых предъявленных обвинениях подследственный не был бы выпущен до суда. Но это — внутреннее дело этого государства. Что касается нас, то никакой необходимости в нашем присутствии здесь, в Москве, мы не видим и в ближайшее время вернемся домой.
Далее последовали вопросы журналистов:
— Господин дель Конди, направляясь в Москву, вы заявляли, что намерены взять на себя защиту господина Маркелова. Означает ли ваш отъезд, что вы отказались от своего намерения?
— В России, как я убедился, есть высокие профессионалы, которые к тому же лучше знают специфику именно российского законодательства. Зачем же их подменять? Я еще раз хочу подчеркнуть — все наши (мои и доктора Скарлетти) действия были продиктованы опасением, что суд над господином Маркеловым будет необъективным. Теперь мы можем со всей ответственностью заявить — это не так.
— Но все-таки вы не исключаете возможности того, что суд подтвердит предъявленные Маркелову обвинения?
— А вы исключаете? — улыбнулся адвокат.
На этом пресс-конференция завершилась. Уже вечером по телевидению, а на следующий день во всех крупных изданиях будет обнародовано: «Комиссия Международной Ассоциации геологов и петрологов умывает руки», «Видный швейцарский адвокат не стал вмешиваться в процесс над Маркеловым», «Что это, если не обвинение?»...
Президенту сообщили о пресс-конференции в итальянском посольстве через час после ее завершения. Его задели слова западного адвоката о том, что при таких тяжких обвинениях преступника на свободу не выпускают. Он спросил у своего помощника:
— А у нас как по закону — можно выпускать?
— У нас вообще нельзя выпускать из-под стражи до суда.
— А чего ж они выпустили?
— Вы велели...
— Ну что, понимаешь, я выше закона, что ли? Пусть поправят. И меня, и себя. И впредь меня не слушают, когда я превышаю закон. Я ведь юридических не кончал, понимаешь. Как некоторые...
Он явно намекал на нелюбимого им предшественника...

ВОЗМЕЗДИЕ НЕОТВРАТИМО
Тамарцев заканчивал очередной допрос Маркелова, когда раздался звонок красного телефона.
Во время допроса Маркелов выглядел еще более подавленным и осунувшимся. Андрей Петрович знал и о том, что Сергей Осокин вышвырнул его из своего кабинета, и о пресс-конференции европейских «инспекторов», и о звонке Маркелова к Савченко. Учитывая состояние подследственного, Тамарцев продолжал жестко давить на него и сумел получить признание в том, что тот знал о спрятанных на месте осокинской экспедиции алмазах.
В таком состоянии Маркелова оставлять на свободе было опасно. У того несомненно появится мысль о суициде. Или желание сбежать. А то и совершить еще какое-нибудь преступление. Например, попытаться убить Сергея Осокина. Честно говоря, если бы Маркелов покончил с собой, Тамарцев не очень бы огорчился. Правда, в этом случае уголовное дело могут завести на него самого, но у него достаточно фактов, чтобы объяснить суду, в чем суть. Насчет сбежать... Пока установленное за Маркеловым наблюдение работает четко. Но все равно надо усилить бдительность. Ну и, наконец, попытка убийства кого-либо. Это по-прежнему упирается в работу внешнего наблюдения.
Но теперь все меняется. Звонок Голованова (а звонил именно он) все ставит на свои места. Мышеловка захлопнулась. Теперь убийце никуда не деться.
Положив трубку, Тамарцев взглянул на Маркелова своим пронзительным взглядом, от которого у того душа окончательно провалилась в пятки. «Что еще? Какую еще пытку придумал этот иезуит?» — мелькнуло у Маркелова.
— Гражданин Маркелов, вы вчера посещали территорию итальянского посольства?
— Да, я там был по приглашению профессора Скарлетти, моего коллеги из Милана.
— А вы знаете, что территория посольства — это территория чужого государства? Вы нарушили подписку о невыезде, где обязались не покидать не только территорию Москвы, но и Российской Федерации. Поэтому я вынужден аннулировать вашу расписку и снова взять вас под стражу.
Он вытащил из сейфа расписку Маркелова и что-то отметил в ней. После этого нажал кнопку, и в комнату вошли два милиционера.
— В СИЗО, в Лефортово, — коротко бросил Тамарцев.
Маркелов тяжело поднялся со стула и вдруг, повернувшись к Тамарцеву, сказал измученным голосом:
— Вы считаете, полковник, что это вы отдаете приказания: освободить или посадить... А на самом деле все вы заколдованы...
Тамарцев удивленно поднял голову.
— Вы здесь делаете то, что приказывает вам эта ведьма. Она мне мстит. Все это — ее страшная месть. Это она заманила меня на эту сатанинскую поляну, она вам на нее указала, она показала, где спрятаны алмазы...
— Как ни странно, вы правы, Маркелов. Она объяснила нам, как вы ее и ее товарищей отравили, как присвоили себе ее теорию... — продолжил его монолог Андрей Петрович. — Неплохо, что вы это поняли. Это в вас совесть просыпается, Маркелов. Мой вам совет: сейчас в местах не столь отдаленных, где вы проведете остаток своей жизни, понастроили церквушек. Ходите туда, молитесь. Но только искренно, понимая всю тяжесть той гнусности, которую вы сотворили. Бог ведь добрый. Может, простит. Идите.

ЭПИЛОГ
Как ни странно, но после пресс-конференции в итальянском посольстве и журналисты, и общественность потеряли к Маркелову всякий интерес. А спустя два месяца суд приговорил его к пожизненному отбыванию наказания в колонии строгого режима.
Научный коллектив Института проблем Земли подавляющим большинством голосов избрал Сергея Осокина своим директором. В Вилюйске, где были похоронены члены погибшей экспедиции, на их могиле был установлен памятник. Диплом на открытие Диадемского месторождения был переоформлен на Осокину. Еще через два года Сергей защитил докторскую по проблеме раннего предупреждения землетрясений путем улавливания радиосигналов из магнитосферы. Натэлле в виде исключения разрешили кандидатскую диссертацию, посвященную квантовой теории процессов в магнитосфере, защитить сразу как докторскую. Что она и сделала в докторском совете Института ближнего космоса Российской Академии наук.
А за год до этого у них с Сергеем родился сын, которого они назвали Алешей. В честь творца их фуллеренной антенны Алексея Осиповича Шмидта.
— А следующих сыновей назовем Вениамин и Эдуард. В честь твоего и моего папы. Ты не против?
— А если девочка?
«Такая, как я? — мелькнуло у Натэллы. — И как я, полезет в горы? Висеть над пропастью на крюке, вбитом девичьей рукой?» У нее даже слезы навернулись на глаза...
— Еще чего! Девочек у нас не будет.
— Ну почему? Как твоя мама и моя! А лучше — как ты!
— Я сказала — нет! Только попробуй сделать. Я с тобой разведусь.
Сергей широко улыбнулся:
— Тебя разве переспоришь!
Возиться с «внуком» согласилась Аграфена Игнатьевна, их соседка по Кедрам. Они тогда всей деревней болели за Сергея. А когда узнали по телевизору, что Маркелова осудили, выпили на радостях. И хотя Григорий жестко соблюдал сухой закон, введенный еще Петром Разуваевым, на сей раз разрешил привезти два ящика водки. Даже недавно прибывший из Иркутска молодой священник благословил застолье. Приехала к ним только Натэлла. Сергей вовсю разворачивал работы по изготовлению фуллеренных аэросейсмографов. А по вечерам писал докторскую. Тогда-то Натэлла и увезла с собой в Москву Аграфену Игнатьевну.
— Похоже, права ты была тогда, дочка. Может, Бог и в самом деле вершит свой суд нашими руками? Вот эти погубители, которые родителей наших сорвали с родной земли и загнали в эту тьмутаракань, ну и чего они добились? Только страну разорили. А все ведь вернулось на тот же круг. Так и этот супостат ваш. За что он мать Сережину и ее друзей со свету сжил? Что они ему плохого сделали?
— Вот я и хочу, Аграфена Игнатьевна, чтобы мои сыновья жили в стране, где Маркеловых не будет.
— Ох, доченька, хорошо бы. Дай вашим деткам Бог... Вместе с вами.
В ста километрах западнее Кедров и Диадемы Сергей открыл все-таки еще одно месторождение алмазов. На той кимберлитовой трубке, которую обнаружил в год своей экспедиции, когда ему приснились те сны про маму. По новому законодательству ему стал принадлежать контрольный пакет акций. А совладельцами на равных долях стали ИПЗАН, организовавший его экспедицию, и Гаммабанк, профинансировавший ее.
Акционеры Диадемского алмазного комбината на своем общем собрании решили присвоить комбинату имя Надежды Осокиной и в соответствии с принятым к тому времени законом о реституции интеллектуальной собственности выдать десять процентов акций ее сыну как законному наследнику…
Когда Алеше исполнилось два годика, Натэлла решилась оставить его на попечение Аграфены Игнатьевны и поехать с мужем на Международный алмазный конгресс, который состоялся осенью в Южной Африке. Город Ньютаун, в котором проходил конгресс, был недавно построен специально для туристов. Здесь были все прелести туристического бизнеса — от имитации древнегреческих развалин до современных аквапарков, казино, развлекательных центров и пятизвездочных отелей.
Уже в первый день конгресса в ресторане одного из таких отелей «Нью-Вавилон» проходил банкет для участников, во время которого Натэлла увидела за одним из столиков в соседнем ряду Алана. Он смотрел прямо на нее — на этот взгляд она, видимо, и отреагировала. Рядом с ним сидела красивая блондинка. Алан помахал Натэлле рукой, Натэлла едва заметно кивнула в ответ и отвернулась, украдкой глянув на Сергея: не заметил ли? Хотя не сомневалась: если и не заметил, то почувствовал ее смущение. Но из деликатности сделал вид, что не заметил. Это его свойство проникать ей в душу то пугало ее, то радовало. Пусть! Она готова принадлежать ему и телом, и душой. Но и его душой владеть неограниченно.
Вдруг она почувствовала, что кто-то тронул ее за плечо.
— Please! May ask you to dance? Hope has your partner no objection?
Натэлла растерялась и вопросительно глянула на Сергея, надеясь, что он защитит ее. Но он, поглядев на статного, с иголочки одетого американца, лишь улыбнулся. Ей ничего не оставалось, как встать и пойти танцевать с Аланом. И хотя в центре ресторана танцевало несколько пар, все сразу обратили на них внимание.
— Эта очаровательная блондинка — жена? — спросила, справившись со смущением, Натэлла.
— Да... А, правда, она похожа на тебя?
Этот вопрос вернул Натэлле самообладание. Ей вдруг стало отчаянно весело. Она поглядела на Сергея, который внимательно наблюдал за ними. Здорово! Двое самых красивых мужчин в этом зале влюблены в нее. И самых умных! В этот момент Алан наклонился к ее уху и прошептал:
— Кажется, скоро для моего сына родится невеста?
Натэлла была всего на пятом месяце и думала, что никто этого не заметит. Но она уже освоилась с Аланом:
— Не надейся! Мы с Сергеем рожаем только мальчиков!
...Через четыре с половиной месяца у Осокиных родилась Наденька.

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев