|
|
МЕДВЕЖЬЯ ПЕЩЕРА
(главы из документальной повести)
Прочитал я в «Бельских просторах» очерки Вадима Марушина о милых и
дорогих моему сердцу местах — Инзере, Лемезе, Французской поляне, водопаде
Атыш, пещере Заповедной... (см. Вадим Марушин - От
Уфы к жемчужине Урала. Ред.) С приятным удивлением обнаружил в ней и
свою фамилию — упомянули меня, как одного из исследователей этой пещеры.
Видно, есть в самом деле у этого места особенная притягательность. Я был
здесь множество раз и надеюсь побывать еще. Но тогда, в самом начале моей
археологической карьеры, все было совершенно по-особому. Это было время
бесшабашных вылазок на далекие, труднодоступные археологические памятники,
время авантюрных приключений, когда дома всегда стоял нагруженный рюкзак со
всем необходимым для дальнего похода.
Наша компания — мы, два молодых археолога, два Виталия — Федоров и Васильев,
ребята, готовые с нами ехать в поисках археологических объектов хоть на край
света, хоть к черту на рога — Олег Хрычев (Хрыч), Боря Белоусов, Андрей
Алексеев (Алексай) — едва лишь стаивал снег, уже была где-то в поле: бродила
по древним городищам, выискивала курганные могильники, лазила по пещерам, и
так до тех пор, пока вновь не ложился на землю плотный снежный покров. Часто
без денег, без продуктов, с одними только спальниками и лопатами мотались мы
по горам, лесам, степям, покрывая порой сотни километров — пешком, на
попутках. И что самое главное — мы действительно совершали в этих своих
поездках множество открытий! Об одном из них я даже написал нечто вроде
документальной повести. Она очень длинна и представляет интерес, может быть,
лишь для непосредственных ее персонажей. Но некоторые главы, как мне
кажется, можно представить и всеобщему обозрению.
Пещеры
Пещеры! Трудно поверить, но когда-то я бредил ими, видел во сне и в
сладких грезах! Еще в раннем детстве я прочитал «Приключения доисторического
мальчика» д' Эрвильи, — и Крек, Ожо, Старейший, быстроногий Гель и
большеухий Рюг стали для меня чуть ли не родными. Вместе с ними я мерз,
голодал, поддерживал огонь, изготовлял ножи и копья из кремня, вдыхая запах
сырой земли, дыма и мокрых шкур, наблюдал из устья пещеры за кровавой битвой
на льдине двух гигантов ледниковой эпохи — мамонта и шерстистого носорога.
Никакие современные американские компьютерные фильмы со всей их
сверхсовершенной анимацией не сравнятся с теми детскими впечатлениями,
которые подарила мне эта книжка с яркой оранжевой обложкой — цвета костра,
мерцающего во мраке пещеры. Позднее прочитал я и более серьезные книги по
спелеоархеологии: «Полвека под землей» Порбера Кастере, «За пещерным
человеком» Карела Скленаржа, пражский «Атлас доисторического человека», а
потом и сугубо научные исследования: «Первобытное общество» П. П. Ефименко,
«Капову пещеру» О. Н. Бадера, «Происхождение изобразительного искусства» А.
Д. Столяра, «Мустьерские погребения Евразии» Ю. А. Смирнова, познакомился со
многими спелеотуристами. Как прекрасно звучали для меня названия знаменитых
на весь мир пещер! Альтамира, Ляско, Фон-де-Гом, Труа-Фрер, Нио, Руффиньяк,
Комбаррель, Истюриц, Пеш-Мерль, Монтеспан, Англь-сюр-Англен!..
С удивлением узнал я, что и у нас в Башкирии — настоящее царство подземных
карстовых галерей с удивительными, ни на что не похожими названиями. Судите
сами, помимо широко известных Каповой, Аскинской или знаменитых Кутуков,
пещера Дождевого Червя, пещера Козы-и-Волка, пещера Не-В-Коня-Корм, пещера
Гномов и так далее. Спелеотуристы, впервые открывшие и исследовавшие
большинство из этих пещер, — люди не без выдумки, названия, данные ими,
часто неожиданные, странно и завлекательно звучащие, как правило, очень
точно отражают особенности той или иной подземной галереи. Оказалось, что
пещера Дождевого Червя — длинная, узкая, извилистая, только червяку впору
там лазить; пещера Козы-и-Волка получила свое название из-за двух найденных
в ней черепов — козьего и волчьего; Не-В-Коня-Корм — за то, что добраться до
нее архисложно, внутри же ничего особенного, ради чего стоило бы напрягаться
и рисковать, нет; в пещере Гномов все очень маленькое — сталактитики,
сталагмитики и все такое прочее.
В то же время многие замечательные пещеры, особенно открытые в 60-е годы,
получили названия, что называется, ни к селу ни к городу, — пещера
Октябрьская (как она связана с Октябрьской революцией — ума не приложу),
пещера Победа (а с победой в Великой Отечественной войне — тоже ведь никак),
пещера Космонавтов (ну, конечно же, в космос летать и по пещерам лазить —
почти одно и то же!). Эти бездушно-казенные, уныло-административные
наименования навевают тоску, но... все к ним привыкли. А уж лучше бы
оставили им исконные башкирские имена — Киндерля (Победа), Куль-Юрт-Тамак
(Космонавтов).
Особенный же интерес для меня имело то, что в целом ряде башкирских пещер
были обнаружены несомненные следы обитания в них первобытных людей. На
первом месте стоит, конечно, знаменитая Капова пещера с палеолитическими
рисунками — фигурами мамонтов, диких лошадей и еще каких-то таинственных
животных, в которых видят кто носорогов, кто зубров. Рисунки есть и в
некоторых других пещерах — Игнатиевской, Серпиевской, Мурадымовской. Помимо
так называемой «франко-кантабрийской» области распространения
палеолитической живописи (Франция, Испания), пещерные рисунки есть только на
Южном Урале. Датируются все эти пещеры примерно 10—30-м тысячелетиями до
н.э. Причем это не просто подземные лувры и третьяковки, а, по всей
видимости, храмы, святилища, места отправления первобытных культов. До этого
времени ни религии, ни искусства как будто не существовало, и вроде бы это и
не удивительно. Ведь религия и искусство связаны прежде всего с человеком
современного типа, а до него в Европе в течение доброй сотни тысяч лет
властвовал дикий зверообразный неандерталец, существо во всех отношениях
малопривлекательное.
СУЩЕСТВО ИЗ ДОЛИНЫ НЕАНДЕР
Низкий лоб, выдающиеся челюсти с огромными зубами, сутулый кряжистый торс
с дубовыми кривоватыми руками-ногами — такую фигуру по сей день можно
увидеть в многочисленных учебниках, пособиях, популярных книжках. Тот же
мрачный типаж изображает памятник в немецком местечке Неандерталь. Вдобавок
ко всему антропологи «вычислили», что у этого молодца были слабо развиты
лобные доли головного мозга со всеми вытекающими отсюда последствиями —
тупостью, агрессивностью, вспыльчивостью, отсутствием чувства юмора и
членораздельной речи. Короче говоря, бр-р! Какая там религия, какое
искусство! Такой приснится ночью — трусами не отмахаешься (как сказали бы
некоторые современные девушки)! Поэтому-то, наверное, никто не жалел о
неандертальце, когда проникшие с Ближнего Востока в Европу кроманьонцы (люди
нашего с вами типа) выкурили его из насиженных пещер и разрисовали их стены
идиллическими картинками — мамонтами, чьи спины и бока истыканы копьями,
бизонами с вывалившимися из распоротого брюха кишками, ревущими в последней
агонии пещерными медведями. С тех пор о несимпатичных неандертальцах никто
ничего больше не слыхивал. Даже в сомнительной чести считаться нашими с вами
предками им было отказано. «Тупиковая ветвь» — таков безжалостный приговор,
вынесенный злосчастному Homo neandertalensis блистательным Homo sapiens.
Я основательно изучил все, что написано об этих несчастных. Выяснилось, что
в литературе, посвященной неандертальцам, содержится немало фактов, не
укладывающихся в концепцию дикообразного человека-зверя. Целый ряд ученых
стоял на совсем иных позициях. Каменные орудия, изготовленные грубыми лапами
этого страшилища, поражали своей совершенной формой, тщательной, порой
филигранной отделкой, а также тем, что для них специально подбирались особо
красивые цветные камни. Исследовав обстоятельства находок костных остатков
неандертальцев, ученые пришли к выводу, что все они являются преднамеренными
погребениями! О своих умерших эти недочеловеки проявляли, оказывается,
заботу, приличествующую лишь чувствующему, страдающему существу. Одним из
сенсационных открытий явились результаты анализа почвы, взятой из погребения
неандертальца в пещере Шанидар. Под микроскопом были найдены тысячи спор
цветочных растений — золототысячника, гиацинта, штокрозы. Погребенный был
буквально засыпан цветами! Другой из погребенных в той же пещере еще при
жизни лишился правой руки, но, как установили исследования, прожил после
этого много лет и умер в глубокой (по тогдашним понятиям) старости! Без
заботы со стороны окружающих его человеко-зверей это вряд ли было бы
возможно.
Но еще более важное обстоятельство, выявленное при изучении неандертальских
погребений, — то, что целый ряд покойников был снабжен погребальным
инвентарем! Это уже наводит на очень далеко идущие умозаключения. Если
заботу о мертвых и живых можно объяснить на эмоциональном уровне —
элементарной жалостью, то снабжение умерших каменными рубилами говорит
совсем о другом: это значит, что у тупых недоразвитых неандертальцев были
представления о загробном мире, о душе! Споры о религиозности неандертальцев
имели в свое время характер научной войны*. С одной стороны были ученые
Запада, считавшие религиозность человека изначально присущим ему качеством,
с другой стороны им противостояли советские ученые-атеисты, записавшие на
свой счет эпохальное открытие «многомиллионнолетнего безрелигиозного
периода» в истории человечества и начисто лишавшие древних каких-либо
представлений о Боге. Существование погребений неандертальцев они еще со
скрипом зубовным признавали, но намеренное помещение в погребения орудий
труда отвергали категорически. «Случайно завалились!» — таков был их главный
контраргумент. Однако у западных сторонников изначальности Бога в человеке в
запасе был еще один козырь. На территории Западной Европы ими были собраны
многочисленные свидетельства существования у неандертальцев одного из
древнейших культов человечества — культа медведя. Вот и добрались мы до
«медвежьих пещер».
ПЕЩЕРНЫЙ МЕДВЕДЬ
Познакомимся сначала с тем, благодаря кому эти пещеры получили свое
название — с пещерным медведем. Этот популярный персонаж тоже, между прочим,
не так-то прост, как кажется. На многочисленных иллюстрациях, сопровождающих
учебники и пособия, изображена борьба древнего человека с пещерным медведем
за обладание родным домом последнего — пещерой. Медведь свирепо ощерился,
замахнувшись когтистой лапой, люди, как всегда, действуют предательски —
один дразнит зверя, остальные подкрадываются сзади, чтобы обрушить ему на
хребет и череп булыжники весом никак не меньше центнера. Мишку жалко.
Очевидно, чтобы усугубить жалость к медведям, а скорее всего, чтобы прослыть
«продвинутыми», ряд исследователей настойчиво пишет о миролюбивом характере
этого милого создания. Душка-медведь проник даже в детские издания.
«Распространено мнение,— читаем, например, у В. И. Жегалло и В. А.
Корабельникова, — что пещерные медведи были ужасные хищники, но это
недоразумение. Зубы ископаемого зверя больше похожи на зубы свиньи, которые
приспособлены для перетирания растительной пищи» («Художник-палеонтолог К.
К. Флеров. По страницам истории животного мира»: Набор открыток. М., 1989,
12). Ладно, мы, взрослые, ко всему привычны, но детям-то, ребятишкам, зачем
«уши тереть»?
У меня на книжной полке вот уже десять лет стоит кусок нижней челюсти этой
«растительноядной свиньи» с одним сохранившимся клыком, привезенный мною из
пещеры Заповедной в то самое памятное ее посещение, что описано здесь. Порой
я беру его в руки, поглаживаю глянцевую поверхность... И вспоминаю, как
другой хранитель древностей из другого музея так же вот держал в руке такой
же клык. «Я долго вертел его в руке,— пишет он. — Это было самое настоящее
орудие убийства — массивное, щербатое, свирепо изогнутое, как сапожный нож
или ятаган для вспарывания животов. От него так и веяло одиночеством
каменного века. Совсем недавно я прочитал исследования одного ученого немца.
Пещерный медведь, пишет этот немец, не заслужил своей свирепой репутации.
Это было смиренное травоядное животное; и даже так — это было самое первое
животное, прирученное человеком. Еще не родился в волчьей норе тот щенок, от
которого пошли собаки, а медведь уже ворочался и порыкивал в каменной нише,
куда его запер человек.
«Грузное травоядное животное, проводящее треть своей жизни в зимней спячке,—
пишет исследователь,— должно быть, было для человека чем-то вроде кладовой.
Ощутив голод, достаточно было пойти по подземной галерее, найти нишу и
угостить (!) медведя по голове (нет, представляете себе, как это
выглядело!). Наш предок поступал почти так же, как современный человек,
идущий в хлев, чтобы зарезать свинью».
Не знаю, не знаю! Все, конечно, может быть: и человеческие и звериные
репутации одинаково неустойчивы. Вот прочел я однажды в специальной
литературе, что горилла — смиренное, добродушное животное и ее обожают
жители Конго, что страшная зубастая рыба, способная за десять минут
обглодать до костей вола, никогда не нападает на человека, что пещерный лев
был полосатым, как тигр, и вообще был тигром, а не львом. Даже Джоконда,
говорят, не Джоконда, а портрет какой-то куртизанки (только куда же тогда
девать ее знаменитую улыбку?!). Что ж, может быть, по этой логике и пещерный
медведь тоже не медведь, а что-то вроде допотопной свиньи. Но, по совести
говоря, когда я вспоминаю этот желтый разбойничий клык и чувство, с которым
его вертел, подбрасывал и взвешивал на ладони, мне не верится немецкому
ученому. Нет, это таки был медведь, и клыки у него были медвежьи,
людоедские!». Прошу прощения за длинную цитату, но мне все равно лучше, чем
Юрий Домбровский, не сказать. Художественному чутью писателя и своим
собственным ощущениям в данном случае я верю больше, чем легиону ученых.
В пользу растительноядности пещерного медведя привлекают и чисто
археологические данные. Вот это уже полная чушь, говорю вам всем
ответственно, как ученый-археолог. «Подтверждением того, что этот зверь не
был хищником, явилось найденное в гроте Массет (Франция) изображение
медведя, держащего в зубах ветку растения, — пишут уже известные нам В. И.
Жегалло и В. А. Корабельников. — Видимо, растительноядность животного
удивляла палеолитического человека» (там же). Ай-я-яй, дорогие господа
ученые! Поздравляю вас, как говорится, соврамши! Стыдно! Придется рассказать
поподробнее об этом образчике искусства человека древнекаменного века. В
1860 году один из первооткрывателей верхнего палеолита Эдуар Ларте находит в
гротах Масса (Арьеж, Франция) искусно гравированное на оленьем роге
изображение медвежьей головы. Пасть медведя раскрыта, никакой веточки в ней
нет (да даже если бы и была — как она удержалась бы в раскрытой пасти?),
зубы тоже не показаны. Из пасти фонтаном брызжут энергично нанесенные линии
— традиционное изображение звука, в данном случае — рева медведя. Сравните с
описанием наскальных изображений острова Пасхи: «Здесь можно увидеть и…
рисунок черной морской ласточки (желая передать графически ее резкий крик,
художник нарисовал раскрытый клюв, из которого веером вылетает пучок
волнистых линий)» (Кренделев Ф. П., Кондратов А. М. Безмолвные стражи тайн
(Загадки острова Пасхи). Новосибирск, 1980, с. 24). Любой человек может
внимательно рассмотреть маленький шедевр палеолитической графики из гротов
Масса, опубликованный в замечательной книге А. Д. Столяра «Происхождение
изобразительного искусства» (М., 1985) на странице 14, и лично убедиться,
что никакой «веточки» в пасти у медведя нет.
Нет, пещерный медведь хищник был еще тот — высота в холке до 2,5 м, длина —
более 3-х. О клыках мы уже поговорили. Когти до наших дней не сохранились,
зато прекрасно сохранились их следы-«гриффады» на стенах пещер (как и
домашние коты, медведи нуждались в постоянной подточке когтей). Коготки эти
оставляли глубокие борозды в твердом как камень кальците (нет, он копал ими
корешки, надо же такое придумать!). Есть даже теория, что рисовать человек
научился, подражая медведю, со страхом и восхищением проводя пальцами по
бороздам «гриффад». Жуткие, поражающие воображение битвы человека и
пещерного медведя за обладание пещерами — суровая реальность эпохи среднего
палеолита. Не могу не предоставить слова А. Д. Столяру, крупнейшему
специалисту-палеолитоведу, красочно описавшему эти кровавые побоища в своей
сугубо научной книге: «… археологические материалы убедительно характеризуют
такую охоту как разворачивающийся в недрах пещеры кровавый поединок зверя и
человека. … Пика или рогатина, дубина, огонь, метательные камни, возможно,
кистень и, конечно, сплоченность к победе. Ею завершалась охота, но отнюдь
не снималось то психофизиологическое состояние, которое возникало в ее ходе.
Рядом с агонизирующим хищником, «достигавшим величины быка» (Н. Кастере),
оказывалась группа добытчиков, до предела возбужденная «охотничьими»
чувствами. Эти избыточные, всеобщие, сюжетно определенные переживания
рвались наружу… У туши зверя, воплощавшей в себе цель всех стремлений,
непроизвольно возникало примитивное, глубоко чувственное представление,
которое инерционно продолжало охоту. … Бесчисленно повторяющиеся,
калькирующие действительную охоту изобразительно-выразительные пантомимы,
пропитанные кровью зверя и ароматами сырого мяса, вероятно, потом
дублировались на стойбище, делая все его «народонаселение» сопричастным
этому воплощению особо активного отношения человека к миру» («Происхождение
изобразительного искусства». М., 1985, с. 172—173).
Перечислим эти находки, по сей день вызывающие первобытные ощущения
неумолимой крепости камня, зажатого в огромном задубелом кулаке, запаха
смолистого дыма факелов в допотопном мраке пещеры, и вкуса горячей крови на
растрескавшихся губах. В Слоупских пещерах (Моравия) в костном гребне на
теменной части черепа пещерного медведя (к нему крепились мощные мышцы)
сохранилось углубление от старой зарубцевавшейся раны. Прямо под черепом был
найден обломок наконечника копья из красной яшмы, идеально подходивший к
углублению. Когда-то он застрял в черепе медведя после неудачной охоты и
выпал только после естественной смерти животного. Такая же находка была
сделана в пещере Набригас (Франция). В Драхенхёле и пещерах Трансильвании (Игрита
и Ончаса) найдены черепа медведя со следами заживших проломов (от ударов
пикой или дубинкой) на левой стороне, в области глаза и виска. На той же
стороне двух черепов пещерного медведя из Покалы и Китцельберга, а также в
носовой полости медведя из Хельмиххёле обнаружены застрявшие в них обломки
кремневых острий. В Райерсдорферхёле, Морнове и Ишталлошко также встречались
черепа медведей, сильно поврежденные охотничьим оружием.
Потери противной (человеческой) стороны тоже, вероятно, были ощутимыми. В
знаменитой пещере Регурду (Франция) рядом были погребены пещерный медведь и
неандерталец — предполагают, что сначала человек был убит медведем, затем
медведя убили соплеменники погибшего. Кости неандертальца найдены вместе с
костями медведя в пещерах Гайленрейт, Маларно, Куп-Горж, в «Гроте фей» в
Арси-сюр-Кюр. В пещере Ветерница в Югославии среди костей пещерного медведя
найдены три человеческих черепа и одно бедро. В другой югославской пещере (Церовацер,
Хорватия) между остатками пещерного медведя также была найдена целая большая
берцовая кость человека. Все эти люди, по логике сторонников
«растительноядной свиньи», очевидно, внезапно умерли естественной смертью
как раз в тот момент, когда зашли в пещеру-стойло, чтобы зарезать как
скотину смиренного затворника, меланхолично жующего сено, стоя по колено в
собственном навозе.
Неудивительно, что такой страшный зверь мог стать объектом поклонения. По
сей день культ бурого медведя — заведомого свирепого дикого хищника (а не
растительноядного животного, связанного с человеком, например, северного
оленя) — распространен во всем северном полушарии: у хантов и тунгусов,
ненцев и эскимосов, у индейцев Северной Америки. У нас на Урале, особенно
Среднем и Северном, находят многочисленные свидетельства этого культа.
Особенно выразительны так называемые «шаманские бляхи» — бронзовые пластины
с изображением медведя в «жертвенной позе», уронившего голову меж передних
лап. Именно эти части тела — голову и передние лапы — все народы,
обожествлявшие медведя, считали священными, сохраняли в специальных
амбарчиках, а айны даже хранили в особых священных пещерах. Пещеры
представлялись им разверстым лоном роженицы, готовой к постоянному
воспроизводству потомства, поэтому, поместив в глубь пещеры священные куски
медвежьей туши, айны надеялись, что пещера народит новых медведей, взамен
убитых. Не может быть сомнений в том, что здесь мы видим далекий отсвет
глубочайшей древности — тех времен, когда пещера была местом кровавых
схваток человека и медведя. «Такое значение пещерных глубин — арены
постоянных критических испытаний охотников, прочно записанных памятью общих
чувств, — породило особое отношение к этим местам, проявившееся в ряде
тысячелетне стойких традиций» (А. Д. Столяр, указ. соч., с. 172).
«МЕДВЕЖЬИ ПЕЩЕРЫ»
Во многих пещерах Евразии обнаружены поражающие воображение скопления
костей пещерных медведей. Порой количество выявленных по костным остаткам
особей достигало немыслимых величин — сто, сто пятьдесят тысяч! Очевидно,
что в течение многих и многих поколений популяции пещерного медведя обитали
в этих пещерах — рождались, жили, умирали. Отложения в этих пещерах
представляют собой невообразимую мешанину — медведи распихивали куда попало
мешающие им останки своих предшественников. Такова, например, пещера
Вильдкирхли в Австрии, где было найдено исключительное количество костей
пещерного медведя, среди них — целые скелеты. Преобладали останки старых
особей. Орудия и другие признаки человеческой деятельности отсутствовали
полностью.
Но есть пещеры и иного рода. В Австрии же в начале XX века была раскопана
крохотная пещерка Кумметслох, заполненная одними только черепами и костями
конечностей пещерного медведя. Некоторые из них были расколоты явно
человеком. Пещера была настоящим складом костей, своеобразным оссуарием,
причем кости были только от «священных» частей медведя. Следующие находки
были одна удивительнее другой. В альпийских пещерах Драхенлох,
Вилльдеманлислох, Петерсхехль, хорватской пещере Ветерница и в целом ряде
других подземных галерей были обнаружены уже не просто скопления «священных»
костей — здесь черепа и конечности медведей находились в специально
изготовленных каменных ящиках, черепа иногда были помещены в замурованных
нишах, сложены в виде пирамид, образовывали вместе с костями конечностей
выразительные композиции. Принадлежали кости, в основном, молодым медведям.
Особенную известность приобрела первая из названных пещер — Драхенлох,
Драконова Яма, расположенная на самой вершине крутого швейцарского пика
Драхеншпиц. Издавна местное население рассказывало всем и каждому легенды об
обитавшем некогда на вершине Драконовой Горы чудовищном животном — драконе,
чьи наводящие ужас кости по сей день можно увидеть в огромной пещере.
Раскопки, проведенные местными любителями древностей в начале XX века,
показали, что никакого дракона там, естественно, нет, а есть огромное
количество костей (особенно черепов) пещерного медведя. Удивительно, что на
сотни черепов была найдена всего одна нижняя челюсть медведя. Были также
найдены кости конечностей. Настоящий «праздник» ожидал исследователей в
глубине пещеры. В слое глины и щебенки ими были расчищены аккуратные ящики,
сложенные из каменных плит, заполненные медвежьими черепами и костями ног.
Но что самое удивительное, — вместе с костями медведя здесь были найдены
типичные каменные орудия неандертальца! Этот человекозверь имел свою религию
— культ медведя! По этой замечательной находке все подобные пещеры начали
называть «пещерами типа Драхенлох».
Нет, заявили советские ученые, вооруженные самым передовым в мире учением,
этого не может быть, потому что не может быть никогда. Религия (этот опиум
для народа) появилась только вместе с классами, как инструмент угнетения
одного класса другим. А какие классы могли быть у неандертальцев? Никаких.
Поэтому перволюди вдыхали воздух полной грудью, без оглядки на выдуманного
гораздо позже Бога. А кости медведей в пещерах — это просто мясные склады,
природные холодильники. Неудачно поохотился — не беда, пришел в пещеру —
подзакусил. Делов-то! А что до того, что в пещеру Драхенлох, чтобы
полакомиться медвежьими консервами, нужно подниматься на высоту 2,5 тысяч
метров, на самую вершину Драконовой Горы, так это ничего. Здоров был бугай,
сбегает по холодку. А что до того, что обглоданных костей в пещерах такого
типа практически нет, все целенькие, нулевые, — так это запасы на самый, что
называется, крайняк. Пища-то всегда под рукой. Вышел в поле, мамонтятку
завалил — на месяц себя обеспечил. Делов-то!**
Научные битвы продолжались до середины 1950-х гг. После смерти отца и гения
что-то в советской археологической науке слегка надломилось. Одна за другой
стали появляться работы, где сначала осторожно, а потом уже безо всякой
оглядки на «передовую теорию» признавались у неандертальцев и погребения, и
вера в загробную жизнь, и медвежий культ. Все-таки насколько была в
Советском Союзе археология свободнее от идеологических заморочек, жерновом
на шее висевших у всех наших историков — начиная с античников, медиевистов,
а особенно у «новистов», не говоря уже о специалистах по современной
истории! Чем ближе к нам и чем понятнее была история, тем сильнее ее
старались запутать, извратить, изолгать, вывернуть наизнанку, замутить,
выхолостить, напихать в нее всяческого вранья.
Даже неискушенному человеку при первом самом поверхностном знакомстве с
памятниками первобытной археологии бросается в глаза некая
«несправедливость». Представим себе карту Евразии с нанесенными на нее
значками, маркирующими палеолитические погребения, стоянки, пещеры с
росписями, а также «медвежьи пещеры». Западная Европа усеяна ими, как падаль
мухами. В Восточной Европе значков уже пожиже, а на необъятных просторах
нашей Родины их и вовсе кот наплакал. Уж и не знаю, в чем тут дело, но факт
остается фактом — на территории бывшего СССР до недавнего времени было
известно лишь четыре неандертальских погребения (Тешик-Таш, Киик-Коба,
Староселье, Заскальная), одна пещера с живописью (Капова)*** и ни одной
настоящей «медвежьей пещеры». В свое время я собрал по литературным
источникам все, что можно хоть как-то, хоть за уши притянуть к этому
феномену. Список оказался очень жалким, как в количественном, так и в
качественном отношении. В Северном Причерноморье и на Кавказе известны
пещеры с костями медведя, но исследованы они были в свое время так, что
теперь один только медвежий бог знает, молился ли там ему неандерталец или
его там и близко рядом не было.
Так, в пещере у села Ильинка, что под Одессою, было выявлено около 30000
костей пещерного медведя, принадлежащих не менее чем 500 особям. С полным
соблюдением методики, однако, был изучен лишь крошечный участок площади
пещеры — ее правый «карман». «В расположении костей в правом «кармане»
(всего — 836 единиц) наблюдалась явная нарочитость. Они не рассеивались по
всей площади, а сосредотачивались вдоль южной стенки, где находилось более
десяти черепов. У той же южной стенки были обнаружены вертикально
поставленные на ребро плиты (вероятно, фрагменты «каменных ящиков»). Здесь
же располагался медвежий череп, обложенный кусками плит (аналог Драхенлоху?),
и нижняя челюсть медведя … преднамеренно поставленная на четыре плитки
известняка. Непосредственно вместе с костями было обнаружено около десяти
архаичных кремневых сколов и крупные голыши (метательные камни?). В целом
создается впечатление, что при изучении всей Ильинки методами строго
археологической методики мы получили бы свой «причерноморский Драхенлох»,
несомненно более скромный, чем альпийский, но в принципе передающий то же
знаменательное явление мустьерской (неандертальской — авт.) поры» (Столяр А.
Д. Происхождение изобразительного искусства, М., 1985, с. 160—161). Археолог
А. В. Добровольский исследовал правый «карман» Ильинки в 1941 году. В то
время мысль о духовности неандертальца считалась в советской исторической
науке, безусловно, крамольной, поэтому должного внимания его находки не
привлекли. С тех пор же ничего подобного «пещерам типа Драхенлох» на
территории Советского Союза долгое время обнаружить не могли.
Искали «медвежьи пещеры», в основном, на Кавказе, но и Южный Урал всегда
держали «в уме» на этот счет. Пример с обнаружением палеолитической живописи
в Каповой пещере был весьма впечатляющим. Найти бы до кучи еще и
«медвежью»... но, как известно, дважды в одну воронку снаряд не ударяет. Да
и некому было искать — долгое время в Уфе не было своего палеолитчика.
Работали у нас по камню главным образом столичные ученые — Сергей Николаевич
Бибиков (в 1930-е годы), Лия Яковлевна Крижевская (в 1950-е), Отто
Николаевич Бадер (в 1960—1970-е), Вячеслав Евгеньевич Щелинский (в 1980-е).
Единственный «каменщик»-уфимец — Геральд Николаевич Матюшин тоже вскорости
перебрался в столицу, бывал в Башкирии лишь наездами. Попытки же вырастить
собственные кадры «каменщиков» в уфимской археологии долго были
безуспешными. Время от времени появлялись энтузиасты, брались было за
камень, но ... в силу разных причин бросали это дело. Поэтому, когда в конце
1970-х годов стало известно об открытии спелеотуристами в районе водопада
Атыш полости с множеством костей пещерного медведя, она оказалась фактически
бесхозной. Среди «турья» она стала известна под разными названиями —
Атышская, Медвежья, Любимая, Сюрпризов, но в науку вошла под именем
Заповедной. Увы, это «охранное» имя ей нисколько не помогло.
ПЕЩЕРА ЗАПОВЕДНАЯ
Сразу после открытия к ней началось настоящее паломничество. Во-первых,
она была относительно легкодоступна, находилась в давно освоенном туристами
районе, вблизи от железной дороги, от таких популярных и часто посещаемых
объектов, как Французская поляна, турбаза «Горная», водопад Атыш. Во-вторых
же, рассказывали о ней поистине фантастические вещи, рассказы эти так и
тянули к ней любителей пещерной экзотики.
Пещера расположена примерно на стометровой высоте над рекой. У подножия
небольшой скалы имеется крохотная площадка шириной не более метра. Здесь
находятся два отверстия — таких маленьких, что, кажется, человек сквозь них
протиснуться не может. В правое, действительно, не стоит и соваться — узкое
до невозможности, но через левое, если лечь на живот и змеей поползти вперед
по длинному шкуродеру, можно попасть в небольшую полусферических очертаний
полость — привходовой зал (зал А). Здесь тоже есть узкая, не сразу и
заметная нора в самом низу полусферы. Еще более тесный шкуродер ведет уже в
собственно пещеру. Она невелика. Три колена зигзагообразной галереи (№№1, 2
и 3) ведут в небольшой зал, состоящий из трех частей — в виде трилистника
(залы В1, В2 и ВЗ). Потолок низкий, во многих местах ниже среднего
человеческого роста. Пол в зале А и галерее каменный, натечный, в
зале-трилистнике — мягкий глинистый. По размерам это самая что ни на есть
заурядная пещерка.
Правда, богатыми и разнообразными были натечные образования — сталактиты
всех видов и форм — от тончайших «макарон» до монументальных «сосулей»
шириной у основания до полуметра; сталагмиты, сталагнаты — сомкнувшиеся
сталактиты и сталагмиты, превратившиеся в колонны под стать античным.
Многочисленные гипсовые ванны, заполненные водой такой чистой, что ее не
видно — ванна кажется пустой, и только коснувшись поверхности, когда
потянешься за мерцающим на дне пещерным жемчугом, удивленно отдергиваешь
руку — надо же, до краев заполнена, и это совершенно не заметно!
Но что натеки — их в каждой второй пещере полно! Подлинную сенсацию вызвали
многочисленные останки пещерного медведя, полость, по рассказам
первопроходцев, была под завязку забита черепами! Назывались разные цифры:
десятки, сотни, 200 и даже 500 черепов. Ныне установить, сколько на самом
деле было черепов, увы, невозможно. Практически все очевидцы отмечали, что
расположение черепов в пещере имело явно искусственный характер, но никто из
них не удосужился сделать хотя бы самых элементарных обмеров, подсчетов,
фотографий****. Причем о расположении черепов рассказывали удивительные
вещи. В некоторых местах черепа якобы лежали аккуратными рядами, все
одинаково ориентированные. Посреди пещеры выступала из полы массивная глыба
«алтарного камня», на вершине которой лежал глубоко ушедший в натек череп
медведя. Совсем уже фантастическое сообщение гласило, что один из черепов
был надет, как на кол, на сталагмит высотой около 30—40 сантиметров, причем
на черепе вырос уже новый сталагмит!
Все это могло указывать только на одно — скопление черепов в пещере
произошло не без участия человека, причем в незапамятные времена, в
глубочайшей древности. А кто у нас в древности отличался особым пиететом по
отношению к медведю? Конечно, неандерталец! Поэтому, сенсация грозила
перейти из чисто спелеологической в археологическую, причем мирового уровня,
но... Некому было ею заняться. Нет, археологи взяли, конечно, пещеру на
заметку, предприняли ряд шагов по сохранению уникальной полости, однако
попытки эти были неорганизованными, бессистемными, основанными на личном
энтузиазме, не подкрепленными ни материальными вложениями, ни духом и буквой
Закона. Первым из уфимских археологов в Заповедную попал, видимо, Юрий
Алексеевич Морозов, опубликовавший о своем посещении краткую заметку, где
отметил наличие раздробленных и обожженных костей, и выдвинул предположение
о заселении пещеры человеком в эпоху палеолита (Археологические открытия
1981 года. М., 1983, с.166). В личной беседе со мной Ю. А. Морозов сообщил,
что из-за отсутствия необходимого оборудования и ограниченности времени
пребывания в пещере ему не удалось осуществить фотофиксацию полости и снять
подробный план пещеры с нанесением всех объектов. Молодые
археологи-энтузиасты, бывшие к тому же страстными любителями-спелеотуристами,
— Г. Гарустович, И. Акбулатов, С. Ульянов, У. Сулейманов, предприняли
попытку замуровать пещеру и прекратить в нее доступ случайных людей, но
безуспешно. Начавшийся с первых же посещений тотальный грабеж полости
остановить не удалось.
К тому времени, когда я впервые попал в Заповедную, примерно через десять
лет после ее открытия, почти ничего от ее былого великолепия не осталось. Из
пещеры были уже похищены почти все черепа (кроме глубоко ушедших в натек) и
другие кости. То, что не было похищено, подверглось варварскому разрушению.
Не удалось найти никаких следов черепа на вершине натека («алтарном камне»).
На нем теперь лежала груда поломанных костей, снесенных «собирателями» из
разных частей пещеры — следы выбраковки годных на «сувениры». Не было и
черепа, насаженного на сталагмит, эта композиция погибла, вероятно, одной из
первых. Не удалось обнаружить никаких признаков того, что в колене №1
галереи также были черепа, а это обстоятельство отмечали все посещавшие
пещеру в первые годы после ее открытия. Одним словом, полный абзац.
Вот что я писал в опубликованной по результатам работ 1990 года небольшой
статье: «В настоящее время пещера представляет собой ужасное зрелище.
Разбито множество натеков, всюду в кальцитовой корке пола видны проломы от
вырубленных черепов и других костей. В тех местах, где пол глинистый, вырыто
множество ям опять же с целью поиска черепов и костей. … На фоне этой
удручающей картины каким-то чудом представляется обнаружение в пещере
сохранившейся композиции с медвежьим черепом» (В. К. Федоров. Композиция с
черепом пещерного медведя в пещере Заповедная // Наследие веков. Уфа, 1995,
с. 3—4). О, люди, вы варвары, варвары, варвары!..
Я много раз бывал в этой пещере, но и мои усилия заметного влияния на судьбу
Заповедной не оказали. Ряд обстоятельств, злосчастных не только для пещеры,
но главным образом для меня лично, помешал мне сделать то, чего требовал бы
от меня долг археолога-палеолитчика (пусть даже только начинающего). Сейчас
я вижу всю свою беспомощность, неадекватное понимание ситуации, прямые
ошибки, и жгучая досада, жгучий стыд одолевают меня. Нужно было добиваться
взятия пещеры под охрану и немедленного закрытия полости, а также
организации долговременного лагеря, оснащенного специальным оборудованием,
рассчитанного на многолетние исследования. Я же был в то время (да и сейчас
порой бываю) самым настоящим тормозом, не знающим, с какого конца приняться
за дело, к кому обратиться, где выбивать деньги и т.п. Посещения пещер были
для меня сопряжены со значительными физическими перегрузками, от которых у
меня просто руки опускались, я выматывался, выдыхался, проклинал порою свой
выбор — палеолит, заставляющий человека таскаться по горам с набитым до
отказа рюкзаком.
ПЕРВОМАЙ 1990 ГОДА В ПЕЩЕРЕ ЗАПОВЕДНОЙ. ОТКРЫТИЕ
Весной 1990 года, на первомайские праздники, я попытался сделать свой
первый более или менее решительный шаг в изучении Заповедной. Помочь мне
подрядились Васильев, сразу же, правда, заявивший, что в пещеру не полезет,
но возьмет на себя заботу о еде и быте, и Боря Белоусов, охотно взявшийся
ассистировать мне именно в пещерных делах. Была высокая вода, Инзер сильно
поднялся, стал грязно-коричневым и бурливым как никогда. На берегу его,
напротив Французской поляны, мы столкнулись с жертвами катастрофы —
перевернувшимися туристами-водниками. Совершенно выбившиеся из сил, сидели
они почти голые среди своего промокшего насквозь барахла в каком-то странном
оцепенении, не предпринимая никаких попыток согреться, развести костер и
т.п.
Вдоль берега Поляны вода неслась с ужасающей скоростью. Начав переправу на
двухместной «резинке» значительно выше Поляны (переправлялись по двое, в два
этапа), мы оба раза едва не пролетели мимо нее — такова была скорость
течения. Поляна кишела турьем, на этот раз вполне сухим и энергичным, все
они собирались на Атыш. Довольно бодро прошли мы пять километров сквозь
душный, напитанный влагой лес, поминутно снимая с себя клещей, и очутились
на берегу Лемезы, которого, собственно говоря, не было. На месте исчезнувшей
деревни башкирских углежогов Лемеза-Юрт плескался глубокий залив, на
поверхности которого в виде архипелага островов были видны верхушки «курганоидов»
— поросших травой, кустами и деревьями конических холмов высотой два-три
метра, правильность форм которых невольно наводила на мысль об их
искусственном происхождении. Гарустович с Акбулатовым даже приняли их в свое
время за курганы. Если копнуть поглубже, то под дерном в этих холмах
обнажится чистый черный уголь — это действительно кучи угля, не
востребованные после прекращения деятельности Французского завода. Ненужной
стала и деревня углежогов, исчезла с лица земли, оставив после себя
таинственные с виду «курганоиды».
Лемеза, казалось, поднялась еще выше Инзера и буквально рокотала, зажатая с
двух сторон крутыми прилавками. Берег уходил прямо вниз и скрывался под
водой, откуда торчало множество деревьев. Ни тропы, ничего. Чтобы добраться
до Атыша, нужно было еще пять километров карабкаться по касательной крутого
склона вдоль реки, рискуя ежеминутно соскользнуть в ревущую Лемезу. Увидев и
оценив все это, Васильев тут же так накатил Боре, настоявшему на этом
варианте пути к Атышу, что тот надолго зарекся высказывать свое мнение о чем
бы то ни было.
Что делать, однако, назад же не пойдешь, и мы потащились вперед, вверх по
течению Лемезы. Не раз путь нам преграждали залитые водой расщелины, в одну
из них рыбкой скользнул Васильев и крепко промочил ноги. После этого он стал
совершенно невозможным — срывался и орал почем зря из-за любой ерунды.
Пришлось сделать стоянку, разжечь на крутом (градусов в 45) берегу костерок
и долго ждать, пока Виталий высушит портянки, так как двигаться дальше он
отказался наотрез. Позже он объяснял, что самый худший дискомфорт для него
еще с армии — это мокрые сапоги. У каждого, видимо, есть какие-то особые
внешние обстоятельства, сильнее всего давящие на психику. Для меня это —
резкий ветер, под порывами которого я раздражаюсь, становлюсь злым,
нетерпимым, для Васильева — промокшие сапоги и т.д.
До Атыша добрались уже в сумерках, наскоро поставили палатку и пошли
знакомиться к обосновавшимся неподалеку туристам. Заповедная их интересовала
мало (там все, что можно, уже выгребли подчистую), и они собирались в пещеру
Нежную, о которой рассказывали тоже всякие чудеса. Поболтав с ними под
водочку о том о сем, мы слегка расслабились, отошли от трудностей перехода и
легли спать. Ночью пошел сильнейший дождь, и нашу палатку хорошенько
подтопило. Мы лежали на надувных матрасах (от которых и происходит название
«матрасники», коренные туристы пользуются только «пенками») — вода поднялась
почти вровень с ними, еще бы немного, и она дошла бы до спальников, но
каким-то чудом этого не произошло. Так мы и ворочались, вызывая каждым
движением неприятное хлюпанье и плеск. И слава Богу. Были бы у нас «пенки» —
промокли бы не только сапоги.
Утром дождь слегка унялся, и мы с Борей, быстро собравшись, поплыли на
другой берег широко разлившейся Лемезы. Там прежде всего проведали водопад.
Из жерла Атышского грота вырывался пенный грязно-желтый поток, ревя и шипя,
он бил почти прямо вперед. Отличие от обычной идиллической картины было
разительным. Постояв и поглазев на это безобразие, мы полезли вверх по
глинистой осыпи — к Заповедной. Лезли быстро. Нам казалось, что, добравшись
до пещеры, мы спрячемся в ней от начавшегося вновь неприятного дождя, но не
тут-то было. Проползши животом по жидкой грязи через входной шкуродер и
оказавшись внутри полости, мы попали под дождь, никак не меньший, чем
снаружи. С потолка пещеры безбожно текло, но что было делать — не идти же
назад! Раз уж пришли — надо было упереться, но выполнить намеченный план, да
и Васильев, если бы узнал, что зря протаскались, так бы обложил, что жить бы
не захотелось.
Сначала мы сняли более или менее точный план пещеры, на это ушло довольно
много времени. По центру полости протягивали капроновый шнур, от которого
делали замеры вправо и влево, а также вверх, и тут же набрасывали на
миллиметровке конфигурацию и профили галерей и залов. После этого тщательно
нанесли на план все сохранившиеся медвежьи черепа — в основном глубоко
сидящие в натеке. Их оказалось всего 25 штук. Большинство было разбито при
попытках вырубить их из пола современными «любителями сувениров», потому-то
они и оставались еще на своих местах. Мы тщательно вымеряли расстояния до
стен пещеры, размеры самих черепов, определяли ориентированность их в
пространстве, фиксировали положение — теменем вверх, на левом боку, на
правом боку, теменем вниз и т.д. План получился очень грязным и не очень
точным, но вполне добротным, реально отражающим современное состояние
полости. Положение почти всех черепов, концентрировавшихся исключительно
вдоль стен, было хаотичным, произвольным, что подтверждало известное мнение
о том, что медведи сами сдвигали к стенкам пещеры останки своих
предшественников, мешающие их жизнедеятельности.
Когда почти все черепа были уже нанесены на план и я уже вполне убедился в
отсутствии каких бы то ни было следов присутствия здесь в древние времена
человека, мы с Борей неожиданно наткнулись на череп, ранее не замеченный
нами. Располагался он в галерее, в колене № 3, в небольшой нише, точно по ее
центру, прямо под спускающимся с потолка мощным натечным образованием. Самое
интересное в расположении черепа было то, что он не касался пола, а как бы
висел в воздухе, притиснутый к натеку и заклиненный с двух сторон камнями. Я
свободно просовывал под него руку. Присмотревшись, я заметил, что со стороны
полости к черепу ведет дорожка или невысокая стенка, выложенная явно
человеческой рукой из некрупных кусков известняка. В глубине ниши, за
«подвешенным» черепом, из натека торчали макушки еще нескольких медвежьих
черепов, лежащих параллельно ему, мордами в одну сторону — в глубь пещеры.
Эта ниша с «висящим» черепом медведя в центре и ведущей к нему дорожкой
произвела на меня сильнейшее впечатление. Скажу откровенно, поначалу я не
поверил собственным глазам. «Не может быть» — такова была моя первая
реакция. Вот так просто взять и найти наш уральский Драхенлох — да бросьте
вы! Факт, однако, оставался фактом — композиция была явным творением рук
человеческих, к тому же очень и очень давним — все сооружение было намертво
схвачено натеком. Йес! Ура! Йо-хо-у! Есть наша собственная подлинная
«медвежья пещера»!!!
К этому времени я уже промок до последней нитки и задрог до самой последней
степени. С фотографированием в этот раз что-то у меня не заладилось, не
помню уж что — вспышка ли не вспыхивала, пленку ли заклинило, короче говоря,
заснять композицию мне не удалось. Негнущиеся задубевшие пальцы уже не
держали карандаш, поэтому и зарисовок никаких сделано не было. Мы лишь
отметили череп на плане, сделали краткие записи и завалили череп камнями —
чтобы сберечь эту последнюю реликвию первобытной эпохи от рук сегодняшних
дикарей. Вылезши из пещеры и попав из-под дождя подземного под дождь
обыкновенный, мы еще сделали попытку прошурфовать привходовую площадку, но
толку из этого тоже не вышло. Я уже не в силах был ничего делать, меня била
непрекращающаяся дрожь, зубы отстукивали чечетку, лопату я просто не мог
удержать в трясущихся руках. Всю оставшуюся работу проделал Боря. Пробившись
сквозь слой щебенки, он вышел на многообещающий слой черного гумуса, но
дальше двинуться не смог и он. Бросив шурфовку, мы вернулись к лодке. Вообще
в этот раз Боря мне помог очень сильно.
В лагере Васильев, благополучно проспавший открытие, зато хлебнувший изрядно
водки и потому благодушный, сварил нам за это время гречку. Правда, полагая,
что мы оголодаем в пещере до обмороков, он бухнул в котелок по две кружки
крупы на рыло и сделал классическую «мишкину кашу». Наш полуведерный котелок
очень походил теперь на горшочек из сказки, ему так и хотелось сказать:
«Раз, два, три — больше не вари!». Поев и выпив немного водки, заботливо
сбереженной для нас Виталием, мы организовали просушку под проливным дождем,
развесив свои промокшие насквозь вещи вокруг костра. Что удивительно, вещи
более или менее высохли. Ужасно уставшие, но счастливые донельзя (я — уж
точно), мы вернулись на Инзер в районе 71 километра, где и переправились
втроем на нашей двухместке. На всю жизнь запомнилась мне эта переправа —
лодка сидит в воде по самые борта, мы с Борей скорчились, боясь
пошелохнуться, так как сидевший на веслах Васильев в самых ужасных
выражениях предупредил нас, чтобы мы молчали и не дергались, — а лодку несет
прямо на торчащие то тут то там из воды колья, судорожно дрожащие под
напором стремительного потока воды. В тот же вечер мы были дома.
+ + +
Осенью, запасшись снарягой, наша компания вновь посетила Заповедную, где
я осуществил-таки задуманное до конца — заснял на фотопленку всю полость
пещеры, отснял в разных ракурсах открытую нами композицию, сделал несколько
ее зарисовок. На этом моя миссия по отношению к пещере оказалась
завершенной. Виталий постоянно капал мне на мозги, что палеолит — это не
занятие для настоящего археолога, что истинный археолог — это только
сарматчик, и т.д., да и сам я к тому времени начинал малодушно помышлять о
расставании с пещерами.
Должен признать, что Виталию удалось-таки обратить меня «в свою веру».
Именно под его нажимом я «сменил амплуа» — вместо палеолитчика стал
сарматчиком, археологом, занимающимся кочевниками раннего железного века —
сарматами, скифами и т.д. Не менее звучные, чем пещеры, названия скифских
царских курганов — Куль-Оба, Чертомлык, Солоха, Огуз, Александрополь — тоже
издавна влекли меня. Благодаря Виталию я близко познакомился с сарматчиком №
1 — Анатолием Харитоновичем Пшеничнюком, открывателем Филипповского золота,
и даже сам поучаствовал в раскопках Филипповских курганов. Скажу даже больше
Виталий фактически предопределил и конкретную тематику моей работы на
необъятной ниве сарматологии — именно он предложил мне заняться вопросами
религии и идеологии ранних кочевников и даже указал пути, по которым мне
следовало двигаться — «Ригведа», «Авеста», жертвенники, ложечки... Не без
некоторого смущения, смешанного, впрочем, с огромным облегчением, я оставил
палеолит, пещеры, медведей, неандертальцев и переметнулся к степным
курганам, могилам, таинственному Соме-Хаоме. Куда проще было рассекать по
степям на автобусе, чем, навесив на себя тяжеленный рюкзак, таскаться по
горам. Это, конечно, только одна сторона медали. Главное все же состояло в
том, что для занятий палеолитом мне не хватило сил душевных. Все здесь было
незнакомо мне, сложно, а помочь разобраться во всем этом было некому.
К тому же примерно в это же время в Уфе появился румяный крепыш Слава Котов,
взявшийся наконец за многострадальный башкирский палеолит всерьез. С легким
сердцем я передал ему весь свой палеолитический архив, в том числе и все
материалы по Заповедной. Заповедная очаровала восторженного Котова. Он
быстро освоил дорогу к ней, провел там немало времени, причем однажды добрел
туда со сломанной ногой и работал там — подвиг, на который я вряд ли был бы
способен. Котов не только подтвердил мои выводы о рукотворности композиции с
черепом медведя, но и сделал собственные ценные наблюдения. Так, он
установил, что каменная дорожка, ведущая от черепа, тянется вплоть до
противоположной стены пещеры, где эту цепь «замыкает» еще один медвежий
череп. Эти наблюдения позволили уже с полной несомненностью утверждать, что
Заповедная — первая в стране настоящая медвежья пещера. Осуществил Слава и
мой старый замысел — прошурфовать привходовую часть пещеры. Он нашел здесь
следы костра, горевшего десять тысяч лет тому назад, и кремневую пластину —
первый древний предмет, изготовленный руками человека. Палеолитический
характер Заповедной получил с этими находками новое, абсолютное
подтверждение. Слава же сообщил мне печальную весть: недавно какие-то
подонки нашли и вырубили найденный мною череп.
Что ж, у Славы было то, чего мне не хватало — опыт археолога-каменщика,
исключительное упорство, несомненные организаторские способности. И я очень
рад, что появился наконец в Башкирии такой палеолитчик — с кипучей неуемной
энергией, восторженностью натуры, безудержной фантазией. Когда-нибудь я
напишу о нем и его деятельности подробнее, а пока это все, что я хотел бы
рассказать о Медвежьей Пещере.
Примечания:
* Описанные ниже в предельно утрированном виде научные дискуссии
продолжались примерно до середины 1950-х годов. Видные советские ученые,
такие, как М. О. Косвен, П. П. Ефименко, даже если были не согласны с
официальной точкой зрения, вынуждены были ее поддерживать. Но были и
подлинно «упертые» — например, М. С. Плисецкий. В 1960 — 1980 гг. советское
палеолитоведение отбросило в значительной мере всю эту идеологическую
мишуру. В работах В. П. Алексеева, М. М. Герасимова, А. П. Окладникова, З.
А. Абрамовой, А. Д. Столяра, Ю. А. Смирнова проблемы, связанные с
духовностью неандертальца были подвергнуты углубленному всестороннему
исследованию.
** Опять-таки, ситуация обрисована в предельно утрированном виде. И на
Западе далеко не все ученые поначалу приняли идею «медвежьих пещер».
Противником ее был, например, такой известный французский палеолитовед, как
А. Леруа-Гуран.
*** Во Франции известно около 70 пещер с палеолитической живописью, но
это на 7000 обследованных пещер — около 1%! Героический Норбер Кастере
открыл 5 «пещер с изображениями» (Монтеспан, Лабастид, Алькерди, Бара-Бао и
Тибиран), но в результате обследования 1500 подземных галерей! Кто из
советских исследователей может похвастать такими результатами?
* Единственные более или менее определенные сведения мне удалось получить
только от бывшего жителя г. Уфы, а ныне жителя г. Самары Б. Агузарова,
побывавшего в Заповедной в августе 1982 года. По моей просьбе он написал мне
подробное письмо (от 05.03.1990 г.), к которому приложил зарисовки,
сделанные по памяти, и одну фотографию, изображающую вырубленный из натека
крупный череп медведя. По подсчетам Б. Агузарова, в то время в пещере было
72 черепа, составляющих 2 скопления. Скопление № 1 — 56 штук (не
ориентированные), скопление № 2 — 15 штук (ориентированы лицевой частью от
стены). В верхней части крупного известкового натека (т.н. «алтарного
камня») лежал еще один череп (к тому времени уже был разбит).
Нельзя не отметить также, что опросы, проведенные мною, не охватили многих
из первопроходцев Заповедной.
Здесь читайте:
Вадим Марушин - От
Уфы к жемчужине Урала
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
