|
|
«ФОРПОСТ
ЗЕМЛЯ...»
* * *
Нам все — дано. Нам все и вся — равно.
Мы вечный день, мы тени огневые.
Возьми меня на землю, где темно.
Возьми меня туда, где мы — живые.
Где время есть — на время покажись.
Где суть — в тебе, решись дойти до сути.
Возьми меня в свою живую жизнь,
где есть сплетенье солнц, дыханий, судеб.
А значит, их сплетают как-нибудь?
(На ложе незабвенного Прокруста?)
Вот — грудь. И можно голову на грудь
склонять и петь от радости и грусти.
Вот — свет. И можно выспросить у тьмы
ее различья — и к тому причины.
Возьми меня туда, где люди мы,
где мы с тобою — женщина с мужчиной.
Где кожа, кровь, земля, моря, леса,
страданья, боль, скитанья, смерть и голод.
Где истина — повязка на глазах,
покуда взгляд стесняется быть голым.
Где города, дома, еда, питье,
измены, злоба, мщенье, покаянье;
и все мое — опять уже твое
в руках и в реках, ищущих слиянья.
Нам стало тесно в выспренней судьбе:
мираж толпы, мечта полуживая!
Возьми меня. Возьми меня к себе,
от вечности на время отрывая.
* * *
И душе отвечает распятая в небе душа:
«Да ведь мы разучились ходить, говорить и дышать.
Научившись летать, позабыв, как шаги нелегки,
не умеем отныне рукою касаться руки».
Как замерзшие насмерть вздыхают: «Господь, отогрей»,
а сожженные заживо — верят в прохладу морей, —
так и я, обратившись в дыханье, в виденье, в слова,
верю в то, что абсурдно: ядреная плоть вещества.
По делам воздается — конечно же, всем поделом!
Но любой воробей верит в то, что он станет орлом.
Но солдат под огнем верит в то, что затихнут бои.
Верю в то, что абсурдно: земные объятья твои.
По мечте воздается —расставьте себя по местам!
Всех свистать по кустам, по мостам, по крестам и листам.
Я вот этот тетрадный — с березовым путаю лист...
Веря в то, что абсурдно: далекая страшная близь.
Как узнать тебя там, где один только компас: «люби»?
Верю в точность прыжка с белоснежных вершин — до глубин.
Если есть там любовь, какова бы она ни была —
черен мел моих губ и позорная сажа бела.
* * *
Но почему ты так боишься — здесь,
где глина наших тел нам явью снится, —
быть тем, что ты на самом деле есть,
поладить с камнем и снопом пшеницы?
Все вспомнить и промолвить: «Это — мы:
на пестрой карусели дня и ночи».
И почему ты так боишься тьмы,
когда я прихожу и плачу — молча?
Что слишком невозможен наш союз:
дожди лукавы и хитры метели...
И почему я так тебя боюсь,
что не собой окажешься на деле?
Тут к пальцам прилипает... что за дрянь!
Не счистишь с рук и не взлетишь, бескрылый.
Форпост Земля. Баталия и брань.
Бой, битва, сеча; Господи, помилуй!
Поладить с камнем, зверем и зерном,
с дыханьем, с кровью, с собственным же телом, —
и забывать не смея об одном:
что вновь над ухом пуля просвистела.
Форпост Земля — вам здесь не парадиз.
Ты вновь на полигонах лжи и боли.
И расставанье наше — не каприз,
а кровью Духа политое поле.
Форпост Земля — свидание с судьбой.
Тела свои надеждою утешьте:
поладят с духом, с миром и с собой,
расправят жизнь, как белые одежды.
Будь тем, что ты на самом деле есть:
завернут в глину, в кожу, в одеяла...
Какой ценой я встану рядом — здесь?
(Когда и где —я за ценой стояла?)
Серебряной капелью позвони —
я твой звонок узнаю и открою.
Как жаль, что мы сегодня не одни —
чужие сны летят за нами роем.
В глухих чащобах — вот где благодать!
А тут — вокзалы, города и страны...
При всем честном народе припадать
к твоим словам — как это все же странно.
И рано, рано быть еще людьми
в игре нечеловеческой... не так ли?
Жизнь не берешь — тогда хотя б возьми
все, чем могу: серебряные капли
слез не печали — счастья, наконец:
ох, наглотались горечи и страха...
Чего ж еще?
Алмазный тот венец
потяжелее шапки Мономаха.
Как жаль, что мы пока что не одни,
как хорошо, что так нас нынче много,
а ты капелью мне перезвони —
я все равно не ухожу с порога.
Жду... потому что — можно ли не ждать?
В пустом дому — при всем честном народе!
В глухих чащобах бродит благодать,
а мы — в глухих сердцах устало бродим.
Не теплыми руками, как ни жаль —
сплетаемся мы реками, речами...
И громогласно выиграна даль
одной мечтой: о близости молчанья.
* * *
Все, что мне в руки дастся — тебе дам,
все, что на стол ляжет — тебе весть.
Может, одно вспомнится нам — там:
как мы хотели себя отыскать — здесь.
Все, что на стол ляжет — бери, режь,
ешь, но потом шелуху со стола — вон.
Друг мой, лимонный сок до того свеж,
друг мой, а вечный сон — до того сон!
Так ароматен кофе, и так чист
лист, на котором буквы моих дней.
Окоченевшей синицы звенит свист —
мертвой, я брошу хлеб за окно ей...
Теплый пирог из печи поскорей ставь
в центре стола, и звездою с небес грянь.
Друг мой, а наш бред — до того явь,
что потянуло запахом тем впрямь.
Может, зима — дело твоих рук,
может, моих — мне не дано знать.
Руки твои слышу вдали, друг —
так слепоте солнце дает знак.
Крыльев твоих шорох — вот мой брак
здесь, на краю мира в глухой год.
Если за левым плечом восстает враг —
кто-то за правым тоже уже встает.
И от земли — рвет, и к земле — гнет.
Если тут есть фронт — то и есть тыл?
Друг мой, но дом, дерево, хлеб, мед,
губы, глаза, волосы — ты, ты!..
* * *
Сколько лет за окошком зима,
сколько сыграно снов наяву.
Я схожу потихоньку с ума,
я не верую в то, что живу.
Вижу издали душу свою:
сбереги или гончим страви!
Это камни поют и поют
о моей окаянной любви.
Это камни летят и летят,
это камни растут и растут.
Я не знаю, здесь ад или сад,
а не знаю, мы люди ли тут.
Без протянутой к другу руки —
есть ли руки у нас вообще? —
только в звоне струны и строки
узнавать о порядке вещей.
За окошком зима столько лет,
столько лет уже лета-то нет.
Небо — наше: но где на земле
бой принять, чтобы выиграть свет?
Пусть отчаян, неловок и груб
день родится под зыбкой звездой!
Как об этом — без рук и без губ:
только словом и только мечтой?
Будет светел и будет жесток
друг — но трусом не будет уже.
Посмотри поскорей на восток:
это — солнца приветственный жест.
Объясни мне: была, не была? —
если в жизни и в смерти — одно:
черен свет нам, да сажа бела —
значит, главное здесь решено.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
