|
|
Кур Петр
Поэма-гимн
Кур Петр ядрен.
Так ядрен и могуч, что имя ему не Петел, не Певень, не Петух и, уж тем
более, не какой-нибудь петя-петушок, а именно что — Петр.
Именно так — Кур Петр!
Он царь.
Он живет в своем обрешеченном курятнике истинно царски. Царски же выступает
в свет, царски победно возвещает миру рассвет, и — по-царски небрежно —
топчет своих хохлаток.
Их у него четырнадцать.
И живут они в самом благословенном месте — в Крыму, в частном балаклавском
доме, дворе... дворце!
Они — дворяне.
Впрочем, такие же дворяне, как их настоящие хозяева, — люди, поселившиеся в
этом домике и обихаживающие всех — кур, собак, кошек, а также все деревья,
кустарники и цветы, волшебно озаряющие этот чудесный крымский дворик.
Дворик хоть и невелик, но хорош.
Он обнесен стеной из старинного таврского камня-дикаря, оплетен виноградными
— в руку толщиной — лозами с нависающими на нежных пружинках-стебельках
сочными, многорадужно зреющими гроздьями.
Он обдуваем свежайшим, тонко-горчащим степной голубоватой полынью
киммерийским ветром, понизово несущимся вдоль всего побережья и завивающимся
даже в частные дворики, обнесенные мощными каменными стенами...
Кур Петр не осознает, что он самый счастливый житель мира. Он это просто
знает.
Знает твердо и окончательно.
Стоит разок поглядеть на его мощную, плавную поступь, и становится ясно — он
воистину благословен, он до самых корней напоен благодатью, благостью,
силой...
Вот он провещал миру зарю, и хохлатки выходят из своего теплого укрытия в
стене, выходят на зарешеченную волю, на белый свет. Они все разные:
несколько пеструшек, несколько белушек, несколько чернушек.
И Кур Петр топчет их всех.
Один.
Ах, как он их топчет, как топчет!..
Он вздымает свою мощную, мясистую, густо опушенную лапищу на уровень грудины
и — ждет. Он точно знает — все это бабье, якобы независимое квохтанье,
мельтешенье по периметру загончика не более чем показуха...
И вот через минуту-другую, щупленькая (в сравнении с Петром) пеструшечка на
голеньких, как спички, на гладеньких дамских ножках пробегая куда-то по
своим таинственным делам, вдруг оказывается как раз под могучею лапою
Петра...
«Не стой под грузом и стрелой» — это не для нее сказано. Она замирает,
словно завороженная, и стоит как раз под грузной лапой Петра. И лапа
небрежно, но дюже опускается на нее...
Боже мой, как она пурхается в железных когтях, как истошно припадает к
землице, как стонет, как стонет!.. Но поздно.
Кур Петр уже совершил свое благодатное дело и теперь так же небрежно — лапой
— отшвырнул в сторону счастливо оприходованную дурочку.
Она отряхивается в сторонке, удовлетворенно квохчет, и этак бочком-бочком
семенит подалее от нетерпеливых товарок. Теперь их очередь.
Петр уже вновь задирает ввысь мохнатую лапу и — ждет...
И вот уже белушечка, спеша по каким-то своим неотложным делам, совершенно
случайно оказывается ровно там же, где пару минут назад трепыхалась
пеструшка. Кур Петр не двигается с места.
Кур Петр основательно занял победоносный форпост и вовсе не собирается его
покидать. «Не царское это дело за глупыми бабешками гоняться, сами
припожалуете» — читается во всем виде его, во всей важности его
местоположения, в самой счастливой и гордой позиции его. И вновь мощная
мохнатая лапа опускается на белую уже теперь холочку.
И лапа придавливает ее к земле...
Курочка трепыхается, выбрасывая из-под себя тоненькими ножонками прах, но
лапа, грузная лапа Петра неуклонна и беспощадна. Курочка замирает.
Дело сделано...
Кур Петр опять стоит в изначальной позиции. Красно-рыжие его перья сверкают
в разгорающейся заре, масляна бородушка вальяжно раскачивается из стороны в
сторону, пунцовый гребешок изострен всеми стрелами в небеса, а гордый его
глаз недвижной и непоклонной бусиной устремлен куда-то в даль — за решетку,
за виноградные плети, сквозь каменную стену — в даль, в даль... в
невероятную, непостижимую, невозможную, невозможно прекрасную даль...
А курочки?
Как же, станет он обращать свое высокое внимание на какую-то квохчущую
чепуху! Сами припожалуют. А он великодушно не откажет никому, не откажет ни
одной из счастливых подданных своего гарема...
И точно.
Вяло, пьяновато побродив по обрешеченному загончику еще с полчасика, все
четырнадцать хохлаток одна за другой — под молчаливым приглядом Петра —
заползают в свое каменное убежище и затихают...
Солнце уже в разгаре, крымский зной раскалившейся тушей наваливается на сад,
на дом, на курятник, и Петр, высоко и неторопливо выбрасывая пушистые ноги
по направлению к родимой щели в стене, тоже втискивается в нее.
Ему это посложнее, нежели тщедушным хохлаткам.
Он сначала втискивает в узковатую дыру одну половину мощного тулова, затем
отталкивается от земли ногою, и только тогда заволакивает внутрь вторую свою
половину.
А далее — тишина.
Куры сыты, благостны и смирны. Только радостное и победное квохтанье время
от времени разряжает тишину уснувшего сада... это очередная несушка
возвещает миру, что дело Петра бессмертно, что она, регулярно орошаемая
доблестным мужичиной, в очередной раз скрутила и выкатила из себя
великолепное яйцо — гладенькое, чистенькое, с изумительной темно-желтой
начинкой, нежно обволокнутой жемчужно-серебристою влагой белка...
Кур Петр, ты — царь! Ты воистину Царь!!!
Ты даришь солнце птицам и людям, ты возрождаешь миры, и ты прав, прав, прав,
ты вовеки благословен, о великий, о рыжий, о красный — о прекрасный,
прекрасный, прекрасный Царь Петр!!!
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
